Власть женщины сильней (гет)

Юлия вернулась из папского сада совершенно уставшая. Но сразу отправиться отдыхать ей было не суждено. Пьер сообщил, что пришел Теодоро — предводитель «Донного братства» — и ожидает хозяйку палаццо Бельфор. Юлия попросила Теодоро сделать так, чтобы вокруг кардинала Перетти незримо присутствовали люди дна. А если случится худшее — поймать человека, покушавшегося на монсеньора и привести прямо к ней. Просьбу свою графиня сопроводила богатой милостыней и подарками. После обеда синьора де Бельфор отправилась искать Феличе и брата Иосифа.

* * *

Весь следующий день Его Святейшество продолжал игнорировать попытки кардинала Перетти попасть на аудиенцию. Причем уважаемому монсеньору не отказывали прямо, отговариваясь занятостью Святого отца. После очередного отказа Перетти поинтересовался, где он может найти сейчас викария. Ответ: «Монсеньор у Святейшего отца», — сделал ситуацию предельно ясной. Не было прямого противодействия, как во времена борьбы с папой Климентом, и Феличе Перетти оказался безоружен. Понтифик просто выскальзывал из рук, уклонялся и избегал. Назначал кардинала-епископа на самые почетные должности, но лишал реальных рычагов власти. И эта тактика оказалась гораздо действеннее. А времени оставалось все меньше. Феличе чувствовал, что его оборону пытаются прощупать: внезапно пропал и появился вновь поставщик вина, оказалось разбитым окно в одной из дальних комнат первого этажа палаццо, свеча в шандале у постели вдруг начала издавать какой-то странный аромат. Ничто из этого Перетти не считал серьезной попыткой убить. Его словно пугали или дразнили. Или просто действовали неумело. Но и выдвинуть против кого-либо обоснованные обвинения на основании пустых подозрений кардинал не мог. В конце концов, в душе он согласился с братом Иосифом и Юлией — решающий удар будет нанесен во время торжеств: на шествии или во время Мессы. Но чёрта с два он сбежит! Не теперь, когда из Испании получено обещание сделать герцогиней Кастилии Юлию де Ла Платьер маркизу дю Плесси-Бельер графиню де Бельфор.

По пути в свой ватиканский кабинет, монсеньор поинтересовался, не приходил ли брат Иосиф. Получив отрицательный ответ, Феличе приказал не беспокоить, если только не призовет Его Святейшество. Он подписал несколько бумаг, отдал распоряжения по организации Торжественной мессы и запер кабинет изнутри.

* * *

Монах-иезуит все это время был занят делами Общества. Точнее делами его наиболее вероятного, а по мнению брата Иосифа и наиболее желаемого, будущего Генерала — монсеньора Оттавиани.

— Значит, Мадрид готов оставить за нами выбор женщины? — Марк легким движением провел кистью линию по холсту и отступил. — Брат мой, сиди спокойно. Мне никак не удается передать цвет и выражение твоих глаз, получается либо слишком бесцветно, либо слишком тепло.

Иосиф лишь усмехнулся на последнее замечание, проникнутое подлинным раздражением и досадой. Но первая фраза римского провинциала Ордена требовала ответа:

— Готов. И я все еще уверен, что Юлия де Ла Платьер подходящая кандидатура. У нее нет родни, нет покровителей. Она достаточно умна, чтобы понимать, что без нашей поддержки ей не светит ничего выше какого-нибудь Жерара Манфреди. Но главное, — брат иезуит замолчал, подбирая слова, потом продолжил, — это ее умение покорить мужчину. Порой мне кажется, что она сама не осознает этого дара.

— О, брат мой, женщина есть сосуд греха. А мы с тобой знаем, что и содержимое, и вместилище в момент подлинной жажды могут быть победительно привлекательными, — Оттавиани выглянул из-за холста и подмигнул Иосифу.

— Но лишь немногие могут возбуждать саму жажду, — серьезно ответил тот.

Марк пристально всмотрелся в лицо соратника, думая обнаружить у него хоть тень смущения. Но брат Иосиф невозмутимо, даже отстраненно смотрел на кардинала. Марк решил не допытываться у собрата, не стал ли тот сам жертвой этой жажды. А Иосиф тем временем продолжил:

— Дадим Юлии возможность позаботиться о себе, и нам останется только помогать и направлять ее.

Провинциал задумчиво покусал губы, потом кивнул:

— Я еще буду думать об этом. А что наш кардинал?

Брат Иосиф прекрасно знал кого подразумевает монсеньор Оттавиани под «нашим кардиналом»:

— Он полон решимости доказать, что пользуется исключительным расположением Господа.

— Орден не будет вмешиваться в дела монсеньора Перетти и Бога. Только одно — слухи о том, что Франческо Каррера жив, не должны иметь под собой никаких оснований, — Марк выжидающе посмотрел на второго провинциала.

Иосиф отрицательно качнул головой и ответил немного странно:

— Я не могу быть причастен к этому.

— Хорошо, — легко согласился Оттавиани. — Отпускаю тебя на сегодня и вообще до окончания торжеств. Будь с ним, брат Иосиф.

— А портрет?

— … — Марк выругался. — Не будет у тебя портрета. Сам виноват. Не пишется твоя физиономия. Только краски зря испортил.

Брат Иосиф тихо посмеялся.

* * *

Когда Юлия вошла в приемную кардинала-епископа Перетти, ее встретил брат Иосиф:

— Добрый день, синьора. Зачем вы здесь?

— Я хочу видеть его преосвященство. А еще затем, чтобы сказать вам, что мои уговоры не помогли. Мы едва снова не поругались.

— И он сам, и враги монсеньора, и мы с вами знаем, что Феличе Перетти должен служить Мессу. Нам придется положиться на милость Божью.

— Святой отец, — графиня улыбнулась, было в этой улыбке и отчаяние, и понимание, — я не верю в милость Бога. Поэтому, прошу вас, сделайте так, чтобы Давид Лейзер был под рукой в нужный момент. А сейчас скажите мне, где монсеньор?

— Там, — монах кивнул в сторону запертой двери в кабинет. — Но он велел не беспокоить и никого не пускать.

— Благодарю, — ответила Юлия, уже направляясь к двери. Постучав, она ждала ответа. Никто не отозвался.

— Я же сказал, — пожал плечами брат Иосиф.

Юлия ответила хмурым взглядом и, уже более требовательно, вновь постучала в кабинет Перетти. Ей ответило молчание.

— Монсеньор! Откройте!

Монах недоуменно смотрел на нее, но под этим простодушным выражением таилось пристальное внимание к женщине.

На лице графини появилась беспокойство:

— Кардинал, прошу вас, ответьте! — продолжила она стучать.

Из кабинета не было слышно ни звука.

— Святой отец, — в голосе Юлии звучал вопрос и отчаянная тревога. Она вновь повернулась к двери:

— Феличе, что с тобой?

Иосиф задумался, потом проговорил:

— Монсеньор не знает, но у меня есть второй ключ.

Графиня кивнула. Аккуратно открыв замок, монах отошел в сторону, пропуская синьору вперед. В кабинете висела тишина. Дверь во вторую комнату была чуть приоткрыта. Юлия, осторожно ступая, прошла внутрь. Иосиф шагал следом. Перетти был там. Он полулежал на диване, неловко свесив голову с подлокотника. Синьора Бельфор бросилась к нему, дрожащими пальцами взяла за руку в поисках пульса. Кардинал открыл глаза:

— Какого черта?!

Увидев Юлию и монаха в дверях, Феличе вскочил на ноги:

— Как вы здесь оказались?

— Ты нас напугал! — Юлия с облегчением вздохнула. — Прости. Мы не знали, что ты просто спишь. Нам уйти?

Монах, оставшийся у дверей, опустил голову, пряча усмешку — уж больно его позабавили все эти «нас», «мы». Требовательный окрик заставил его поднять взгляд.

— Ключ, — Перетти уверенно протянул руку иезуиту.

Тот молча повиновался.

— Ступай, — кардинал кивком указал ему на выход. Когда двери закрылись, Феличе обернулся к Юлии. Она смотрела на него, а он вдруг почувствовал — беспокойство в янтарных глазах режет сердце почти так же остро как ненависть. «Господи, что же я наделал», — события последних дней обрели совсем другую окраску. Если его действительно не станет теперь, сможет ли она это перенести?

— С чего это ты подняла такой переполох? Не сомневайся, брат Иосиф будет наказан. Из-за тебя.

— Оставь его. Если бы он не открыл, я разнесла бы весь кабинет.

— Вот как?! — Перетти рассмеялся.

— Да! — Юлия независимо вскинула голову. И тут же мягко улыбнулась, сделалась спокойной и ласковой, подошла ближе:

— Я соскучилась по тебе. Вот и решила навестить.

— И позволила себе ворваться к кардиналу курии без разрешения?

— Я могу выйти, вернуться и спросить разрешения.

— Изволь, — широким жестом Феличе указал на двери.

Синьора Бельфор присела в изящном поклоне и направилась к выходу из кабинета. Кардинал последовал за ней. Выйдя в приемную, Юлия прикрыла двери, а после громко постучала:

— Монсеньор, позвольте мне нарушить ваше уединение!

Пока звучал стук, Перетти успел повернуть ключ в замке. Прислонившись спиной к двери, он так же громко ответил:

— Нет!

Графиня удивленно двинула бровями:

— И все же я посмею это сделать! — она дернула ручку и обнаружила, что дверь заперта.

В уголках глаз моментально собрались слезы обиды, но голос остался тверд:

— Тогда я буду ждать у порога! — тонкая ручка в бессильном гневе вновь стукнула по дереву.

Звякнул ключ, и дверь резко распахнулась. От неожиданности синьора Бельфор отступила на несколько шагов. Перетти стоял на пороге и буравил взглядом назойливую посетительницу. Потом глянул на своего помощника:

— Брат Иосиф, я приказал не беспокоить меня! Ступайте, синьора. Я заеду к вам... вечером!

Юлия пристально посмотрела на кардинала и покинула приемную.Перетти бросил еще один взгляд на Иосифа и захлопнул дверь. Весь его разыгранный гнев улетучился.

Кардинал сел за стол, бездумно перебрал бумаги. Под руку попалась небольшая записка, переданная ему, вспомнил Феличе, секретарем как раз перед тем, как он решил отдохнуть. От бумаги тянуло очень свежим, неожиданно прохладным ароматом. «Его Высокопреосвященству кардиналу Перетти» — было выведено затейливым, явно женским, почерком. Еще больший интерес у Феличе вызвала печать, скреплявшая письмо — это была печать Роберто Беллармино. Перетти развернул послание. Смелое в своей откровенности желание личного знакомства, почти не завуалированное признание и призыв, предупреждение об опасности, намек на особую осведомленность и снова тревога и беспокойство за него. Подпись: «Мария Сантаре», — ничего не говорила ему. Чтение записки от незнакомки с печатью Великого инквизитора потеснило мысли о Юлии. Но слова: «Я давно мечтаю о встрече, но только сейчас…» — вернули Феличе к размышлению об участи графини. Ревность. Жестокое, но верное средство. И женщина, не известная Риму, готовая написать подобное письмо и пользующаяся такими духами — лучше всего подходит для того, чтобы избавить ту, первую, от излишней привязанности. На записку Феличе решил не отвечать. Если он правильно понял автора, синьора Сантаре сама проявит инициативу. Либо ее проявит Роберто, предоставивший таинственной незнакомке свою печать. Через несколько минут кардинал уже писал письмо сыну.

* * *

Роберто Франческо Ромоло Беллармин, Великий инквизитор Католической Церкви, изредка сверяясь с нотами, выводил мелодию на скрипке. Игра на этом инструменте тихими вечерами в студиоло с камином доставляла монсеньору истинное удовольствие. Но не только. Она приводила мысли в стройную последовательность, наполняла аргументы гармонией. Вот и сейчас, пока звучал дивный инструмент, рожденный в мастерской братьев Амати, мозаика раздумий и планов сложилась в многообещающее полотно.

Прости, Феличе Перетти. Я более не вправе противиться Ордену. С тобой интересно было вести диспуты. Ты не раз ставил меня в тупик своей какой-то простецкой правдой. Я прощаю тебе внесение моих «Диспутов» в Индекс*. Не иначе как Божьим попущением удавалось тебе и блюсти Церковь, и следовать своей выгоде. Но ты не ушел вовремя. В этом твоя беда. Я не раз предупреждал, что гордыня погубит тебя. Тебе помогут уйти. И ты это знаешь. Но тебе придется забрать с собой и свою женщину. На твое место придет твой сын, а на ее — моя Мария. Ты все равно поручишь мальчика моим заботам. Но юный кардинал слишком подозрителен и привередлив. Потому ты окажешь напоследок услугу, нет, не мне, но ему. Женщина, с которой отец провел последние дни, и которая пыталась его спасти — что может быть лучшей рекомендацией для убитого горем и оставшегося без покровителя юноши.

Монсеньор Беллармин отложил кремонскую скрипку, довольный тем, что осилил, наконец, сложнейший пассаж из пьесы Габриели. Он терпеливо ожидал пока к ужину выйдет его воспитанница — Мария Сантаре. Прелестную белокурую девушку ему представил дальний родственник из Монтепульчано. Бедняжку соблазнил один из офицеров городской стражи. Дело зашло слишком далеко, и несчастные родители обратились за помощью к высокопоставленному родственнику. Роберто, оценив необычную для южных земель красоту, решил, что упрятать ее в монастырь будет еще большим грехом, чем тот, что привлек юную прелестницу. Так опозоренная девица превратилась в воспитанницу римского прелата, определившего ее в один из монастырей до разрешения от бремени. Но, слава Всевышнему, плод греха покинул чрево задолго до срока. Благодаря молодости и силе духа несостоявшаяся мать быстро оправилась. Покровитель подыскал ей подходящего мужа — Джузеппе Портиччи с почетным титулом барона, дарованным ему за многолетнюю безупречную службу при Неаполитанском королевском дворе. Служба была действительно многолетней, потому замужество Марии скоро обернулось вдовством. И вот полгода назад истек срок траура по супругу, и дядя-опекун призвал свою протеже в Рим. Увидев молодую женщину, с еще больше посветлевшими под неаполитанским солнцем волосами, серыми с голубым отливом глазами, обрамленными темными длинными ресницами, изящного изгиба темными же бровями, небольшим, пикантно острым, носом и красиво очерченным ртом с яркими губами, — Роберто похвалил себя: «Да, кастильская корона прекрасно подойдет этой прелестной головке».

Очаровать Марию таким человеком как Феличе Перетти труда не составило. Первым делом монсеньор Беллармино познакомил синьору Сантаре со стихами кардинала, после, собрав у себя дружескую вечеринку, дал тайком послушать, как тот поет. Однажды порекомендовал церковь, где кардинал-епископ вел праздничную службу. Когда Мария всерьез заинтересовалась синьором Перетти, описал в весьма романтических тонах его любовные похождения. А совсем недавно обмолвился о том, что кардиналу, уже ставшему предметом тайных воздыханий молодой баронессы, угрожает опасность. Синьора Портиччи, как и следовало ожидать, не захотела терять шанс сойтись поближе с героем своих ночных дум. Его высокопреосвященству Феличе Перетти было передано письмо, а для того, чтобы кардинал точно обратил на него внимание, у дяди была слезно выпрошена его личная печать.

* * *

Юлия вышла от кардинала, отчаянно борясь с обидой и разочарованием. Она не могла понять, чем вызвана подобная перемена в Феличе. Обида настойчиво шептала, что это очередной приступ эгоизма, так свойственный монсеньору. Разочарование бередило недавние раны в душе и будило злость и желание действовать. Изменив первоначальное решение поехать к ювелиру, синьора Бельфор скомандовала кучеру:

— К дому графини Морно!

Юлию проводили в одну из комнат, заверив, что хозяйка скоро выйдет. Синьора Бельфор отошла к окну, размышляя о том, как отдать сестре крестик Климента и тем самым сдержать данное ему слово, но не навредить Феличе.

Виктория, удивленная визитом, вошла к гостье:

— Юлия?! Что-то случилось? — на лице графини не было ни тени сомнения или смущения той ролью, которую она сыграла на вечеринке у Святейшего отца. Ведь она не сказала тогда ни слова лжи!

— Ты плохо себя чувствовала вчера. Я беспокоилась, — ответила синьора де Бельфор, повернувшись от света в комнату. — Тебе лучше?

— Немного, — Виктория грустно улыбнулась и пригласила Юлию сесть. — Шоколад?

— Нет, спасибо. Послушай, я хочу задать тебе один вопрос… Помнишь мы говорили о Клименте, о его смерти и слухах по этому поводу? Я не хочу тебя расстраивать, но, прошу, ответь мне.

— Прости. Я не хочу об этом говорить, — Виктория опустила взгляд, пряча гневный блеск, но голос и не подумала смягчить.

— К сожалению, я должна это сделать, — тон Юлии тоже обрел твердость.

Викторию это не смутило, она просто решила сменить тему:

— Как твой сын?

— Он где-то на севере. В дороге или уже на месте. Главное, его нет в Риме.

— Ты знаешь, Диана растет так быстро, что даже не верится…

Графиня де Бельфор начала сердиться. Она приехала поговорить о деле, ее же ненавязчиво выставляли за дверь. Ну, что же… Юлия улыбнулась:

— Ты счастливая мать. Твоя дочь всегда с тобой, ты любишь ее, а она — тебя. А вот мой Бенвенуто… Не верится, что когда-нибудь мы сможем стать настоящими матерью и сыном.

— Это не ваша вина, — тихо проговорила Виктория. И продолжила, глядя в удивленные глаза Юлии:

— Вы ведь встречались перед его отъездом. Скажи мне, только откровенно, Монтальто ненавидит теперь меня так же как Перетти?

Юлия застыла от неожиданного вопроса, потом поднялась, пытаясь совладать с волной бессильной ярости. Через несколько мгновений она справилась с собой и смогла ответить:

— Нет. Он любит тебя, — несмотря на все старания произнести это мягко, слова прозвучали резко и искренне.

— Любит? — Виктория закусила губу, задумалась.

Юлия молчала, ожидая продолжения. Виктория тоже поднялась со своего кресла.

— Признайся, ты никогда не верила, что мы сестры. Я скоро оставлю этот свет, и ты успокоишься. Но пока я здесь, я буду беречь твоего сына. Обещаю тебе, — синьора Морно еще раз посмотрела на гостью и развернулась к выходу из гостиной.

— Постой! — прозвучало как приказ. Синьора де Бельфор шагнула следом: — Ты не хочешь выслушать меня. Это твое право. Я не хотела ссоры. Может быть эта вещь… Я дала слово передать это тебе.

Юлия из кошеля на поясе достала небольшую коробочку, в которой на черном бархате лежал крестик Франческо Карреры.

— Это напоминание о любви… с того света.

Виктория, не приблизившись ни на шаг, опасливо посмотрела на предмет в руках графини:

— Ссориться?! Мы никогда не были в мире. Я не знаю что это, — кивнула она на содержимое коробочки. — Слуга проводит вас, синьора Ла Платьер. Прощайте.

— Виктория! Это вещь человека, который любил тебя! И любит! Отца твоей дочери!

Графиня Морно вновь посмотрела на то, что протягивала ей Юлия. Синьора Бельфор ждала. Наконец Виктория произнесла:

— Если это так, если Франческо жив, он скажет мне об этом сегодня сам. Если нет, то все это ложь.

И хозяйка оставила гостью.

Но Юлия была уже на грани, за которой человек теряет самообладание. В несколько шагов она догнала графиню, за руку развернула ее к себе:

— Ты… — она задохнулась от ярости, но смогла продолжить, — клялась в любви Перетти, своим мужьям, Клименту! Теперь ты клянешься в любви моему сыну, а сама держишь в спальне портрет Карреры! Но не желаешь принять знак его внимания! Он жив! Слышишь? Перетти не убивал его. Не убивал! А мой сын принадлежит мне. И если умрет его отец — он станет твоим врагом. И твои друзья — Боргезе, Чаккони, Каффарелли — последуют за Феличе. Запомни!

Говоря это, постепенно, Юлия успокоилась и закончила уже совершенно ровным тоном:

— Я никогда не говорила, что ненавижу тебя. Но сейчас ты мне отвратительна. Прощай, сестра.

Графиня Бельфор не стала ждать ответных слов. Она повернулась к Виктории спиной и направилась прочь из палаццо Морно.

Не обернулась она, даже когда услышала:

— Кардинал умрет, потому что слишком многое упустил. Мне жаль. А Бенвенуто не только твой сын.

Уже спускаясь по лестнице к своей карете, Юлия вспомнила слова Виктории: «Если Климент жив, он скажет это сам…» Как?! Почти бегом она спустилась с лестницы и, крикнув: «В Ватикан», — захлопнула дверцу кареты. Но в Ватикане кардинала Перетти уже не было. Тогда Юлия приказала ехать к его дворцу. Вскоре синьора Ла Платьер мерила шагами комнату, куда ее проводил слуга в доме Перетти. Хозяин не заставил себя ждать. Перешагнув порог, Феличе молча, вопросительно уставился на гостью.

— Прости, если я помешала… опять.

— Я же сказал, что приеду.

— Я была у Виктории, — решительно проговорила Юлия.

— Зачем?! Мы с тобой уже все знаем.

— Нет, не все! Виктории что-то известно о Клименте.

Перетти улыбнулся:

— Конечно. Ты же сама ей рассказала.

— Не то… Что-то помимо этого, — и Юлия пересказала часть разговора с сестрой. — Скажи мне, что я ошибаюсь.

Кардинал вновь разглядел эту сводящую с ума тревогу в ее глазах, почувствовал щемящее желание избавить ее от всех бед мира. Но он лишь высокомерно поджал губы:

— Я уже отправил на виллу брата Иосифа. Если он успеет, все будет, как я планировал. Если нет… Значит, такова воля Господа.

— Ну, — она заставила себя улыбнуться, — значит, я напрасно беспокоилась. Я отвлекла тебя от дел, прости.

И вдруг, обвив его плечи руками, прижалась к мужчине, всего на мгновение. Вдохнув его запах, Юлия тихо произнесла: «Любовь моя», — и резко отстранилась. Ее движения были так стремительны, что Феличе не успел отреагировать. А после их прервал стук в двери. Вошел слуга и доложил, что Мария Сантаре синьора Портиччи просит принять ее.

— Проводи синьору в студиоло и скажи, что я сейчас выйду.

Перетти повернулся к Юлии:

— Сегодня мне передали ее письмо. Не думал, что она так скоро пожалует сама.

Синьора Бельфор внимательно посмотрела на мужчину, заметила знакомый авантюрный блеск в глазах:

— Кто эта женщина? И что ей нужно от тебя?

— Она недавно в Риме. Какая-то родственница Беллармина. В письме она писала, что хочет преставиться мне и познакомиться поближе, — Феличе лукаво, с вызовом глянул на графиню.

— Молодые девицы стали чрезвычайно распущенными и хотят сделать такими же почтенных синьоров, — в тон ответила Юлия.

— Она не девица. Она вдова.

— О, ну это многое объясняет, — многозначительно покивала графиня.

— Дождешься меня? Не думаю, что это займет много времени.

— Я поеду домой. Ты же обещал быть у меня сегодня, — женщина легким движением прикоснулась к щеке Феличе.

Он поймал ее пальчики губами и улыбнулся:

— Раз обещал, значит буду. Тебя проводить?

— Иди, не заставляй гостью ждать.

Кардинал вышел, а Юлия задумалась: когда она сказала, что уедет к себе, в глазах Перетти мелькнуло такое разочарование! И графиня решила остаться. Она спросила у слуги чашку шоколада, чтобы скоротать время.

_______________________________________________

* Индекс запрещенных книг — список публикаций, которые были запрещены к чтению Римско-Католической Церковью под угрозой отлучения. Официальной целью составления Индекса было ограждение веры и нравственности от посягательств и богословских ошибок.