Ветром по воде (джен)

Я меняла повязки, смачивала тряпицы и стирала ему пот со лба. А он все говорил, говорил, говорил. О детях и жене, которых оставил там, далеко, а теперь и не знает, когда вернется.

О потраченном детстве, когда ели все, что придется, а девочек на свидание водили в яблоневый сад. Считалось самым важным — подарить своими руками добытое яблоко.

О юности, когда кровь бурлила в жилах, а первый поцелуй был так сладок, что лучше него, казалось, ничего нет.

Он шептал, метался на постели, хватал меня за руки и смеялся. Перед его глазами вставала вся его жизнь. И я была его невольным слушателем.

Он говорил, что всегда возвращался. Куда бы его не закидывало — всегда. А потом снова рвался в бой. Война стала неотъемлемой частью его жизни, и он ходил туда, как на работу. Тяжелую, опасную, но любимую.

Он смеялся, говоря, что искал подвиги, чтобы потом рассказывать их своей Жоззи. Ему казалось, что без этого никак. Ведь таков был замкнутый круг. Дом-работа-подвиг-дом... А ведь ей было нужно совсем не это...

Он плакал, когда говорил, что ненавидит эту чертову войну. Что она испортила, исковеркала его жизнь, походя сломав, как еще одну игрушку. Что он устал вытаскивать товарищей из-под пуль, видеть во снах кровь и остекленевшие глаза. Он хотел домой — к Жоззи и детям, и лишь сейчас понимал, что ему и не надо было никуда уходить, чтобы обрести счастье.

Но война не оставляла выбора.

Он показывал фотографии. Любовно вёл пальцами по родным чертам, кусал губы и запрокидывал голову, пытаясь удержать снова рвущиеся слезы. Он все прекрасно понимал.

Он говорил, говорил, говорил, и речь его сбивалась в бессвязный шепот, то затухающий, то вновь набирающий силу. Я меняла повязки и слушала.

Ведь это единственное, что я могла для него делать.