Шифры (джен)

После того, как Пирогова ушла, точнее, умчалась на крыльях ужаса, в кабинете надолго повисло молчание. Слышалось только как шуршит бумагами Саня да противное жужжание бьющейся в оконное стекло мухи. Я думал. А что мне еще оставалось? Только смотреть на муху, немного жалеть себя, любимого и размышлять, как мы все умудрились прошляпить текст заявления Пироговой. Какое к черту ведро? Если у нее дофига чего увели… Что за хрень творится? Почему мы все просмотрели, что была на самом деле кража не одного ведра, а трех лопат, лейки, грабель и пресловутого ведра? Вообще не понимаю. Чем я смотрел…

— Паша, не грузись, со всеми ошибки бывают. Я тоже только ведро видел в заявлении… — произнес Саня.

После этой его фразы я очухался. И кое-что сообразил. Придвинув к себе поближе папку с делом Пироговой, я перебрал бумаги. Протоколы опроса подозреваемых не то. Протокол осмотра места преступления — вообще не то. Вот, нашел. Старое заявление Пироговой, самое первое, которое она написала.

Схватив замызганный листок, я начал читать. На это у меня ушло всего несколько секунд. После чего я воскликнул:

— Вот почему мы лоханулись! — и протянул листок с заявлением Пироговой Сане. Саня схватил его и прочитал вслух:

— Начальнику… бла-бла-бла… Заявление… Прошу вас провести проверку по краже ведра с моего садового участка, совершенного третьего мая две тысячи тринадцатого года… Только ведро, Паша! Только ведро, блядь! Вот почему такая херня получилась. Посмотри, там есть копия моего отказа в возбуждении уголовного дела?

Я вновь внимательно просмотрел бумаги в папке.

— Да, есть, — поднялся я со стула с искомым отказом. Читать не стал, чего там я не читал… Как оказалось, зря. Саня схватил отказ, прочитал его и стукнул по столу кулаком.

— Смотри, Паша. “Отказать в возбуждении уголовного дела по заявлению Пироговой И. А. в связи с незначительностью материального ущерба”... И жалобу на этот отказ Пирогова не писала, просто принесла новое заявление. И украденного в нем уже прибавилось. А мы его даже не читали…

— Слушай, Саня, а могла Пирогова солгать об краже? Я имею в виду лопат, грабель и лейки?

— Конечно, могла. Скорее всего, так и было. Кстати, кто там, в Старохолмье, участковый?

— Честно, не помню. А что?

— Пообщаться с ним надо. Кое-что уточнить и пазл сложится.

— Какой пазл, Саня? Все и без этого ясно — Пирогова нас надула, никто ее лопат не крал. Только ведро ее гребанное.

— А вот это еще нужно доказать. Хватову позвони, пусть скажет, кто в Старохолмье участковый.

— Ладно, ладно, — проворчал я. — Кстати, ты знаешь, что по Матроскину проверку проводят?

— Подожди, Матроскин — это ведь тот пенсионер, что Сыкина задержал? Какая еще проверка?

— Заявление на него Сыкин написал. Побои. Хорошо хоть он не додумался его обвинить в незаконном лишении свободы. Вполне бы прокатило…

— Сто двадцать седьмая? — припомнил Саня статью в уголовном кодексе.

— Ага, она, родимая.

— Блядь, это что, ты Матроскина садить собрался? — удивленно уставился на меня Саня.

— Мне, что, делать больше нечего? Проверкой по заявлению Сыкина Знатко занимается.

— Что творится… Граждане нам помочь пытаются, а мы их проверками душим. Хотя навряд ли что ветерану сделают...

— Во, правильно говоришь, Саня. Ладно, хорош болтать. займись-ка ты лучше своими бумагами. А мне звонить надо…

— Звоните, товарищ следователь, — усмехнулся Саня.

Я поднял трубку телефона и набрал номер. Первым моим абонентом был Хватов. Он взял трубку спустя пару гудков:

— Хватов?

— Здорово, Андрей, это Паша. Томин. У меня к тебе вопрос…

— Так задавай, а не елозь голой жопой по сковородке…

— Андрюха, подскажи, а кто у нас в Старохолмье участковый?

— Леха Поползов. А что?

— Слушай, можешь его ко мне на беседу пригласить? Пара вопросов по Пироговой возникло…

— Без проблем. Тебе когда надо?

— Вчера, сам понимаешь.

— Ладно, значит, придет к тебе вчера. А что, Пирогову так и не закрыли?

— Да хрена лысого, а не закрыли. Еще и на жалобу прокурору, кажется, нарвались. Но есть в деле пара неувязок…

— Ладно, постараюсь, чтобы Леха в течении дня к вам зашел. Или, если хочешь, можешь прогуляться. Он хоть как на своем участке…

— Не, пусть лучше он ко мне, а?

— Ой, какие мы важные стали… Ладно, отбой.

Положив трубку и сразу же ее подняв я набрал второй номер. Конечно, можно было прогуляться в соседний кабинет, но зачем тогда придумали телефонную связь?

— Знатко, — произнес я в трубку, едва на том конце провода мне ответили.

— Нет, это Берегов. Знатко вышел. Что-нибудь передать?

— Да, передай, пусть зайдет ко мне. Это по делу Сыкина.

— А кто это вообще-то?

— Это Томин, — со смешком ответил я. Впрочем, смеяться было не над чем. Сам протупил — не представился.

— А, понятно. Передам, конечно, — ответил Берегов и повесил трубку.

— Вот, всех обзвонил, — доложил я Сане.

— Умница, — пробурчал он. — Ну так что, С Петром Великим решил задачку?

— Да какой там, — отмахнулся я. — Мы с тобой забыли, что Хасаныч вообще не здешний.

— Блин, а ведь точно, — после короткого раздумья, произнес Саня. — И что будем делать?

— Ты у меня спрашиваешь? — усмехнулся я. — Я с гребанным ведром задачку решить не могу, а ты меня улицей грузишь.

— Бумажку кто нашел?

— Ну, я. И что?

— Скорее всего, она тебе и была предназначена. Значит, это твоя загадка. А с ведром мы решим, не переживай. Кстати, наверное надо доложить о сложившейся ситуации Федотычу. Что думаешь?

Я молча собрал бумаги в папку и направился к выходу. Уже у двери повернулся и произнес:

— Знаешь, Саня, а ведь нам попадет.

— И довольно сильно, — подтвердил он. — Но лучше сейчас, чем если мы бы потом изымали в Старохолмье все лопаты, грабли и так далее...

— Тогда я пошел, — я кивнул и вышел за дверь. На этот раз путь к Федотычу казался мне восхождением на эшафот. Я даже остановился у кабинета Щукина с мыслью — не зайти ли мне к нему, посоветоваться. Но практически сразу отмел эту идею как заранее пропащую. Выслушивать Щукина мне не хотелось — он ведь обольет гавном и будет считать, что искупал меня в святой воде…

И все-таки я дошел и даже постучался. Когда за дверью послышалось: “Войдите”, мне очень сильно захотелось убежать, но это выглядело бы так по-детски, что я не решился и вошел к Федотычу.

— Что у тебя, Паша? — коротко взглянув на меня и продолжив изучать какой-то документ, лежащий на столе, спросил начальник.

— Проблема нарисовалась…

— Хех, и что за проблема? — отложив документ в сторону, осведомился Федотыч.

— Вот, — я не решился рассказывать все своими словами и, вытащив из папки оба заявления Пироговой, положил их перед Федотычем.

— И что тут у нас?

— Одно было в работе у Сани, одно у меня. Я не знаю, каким образом, мы такое пропустили, но в первом заявлении Пироговой значится только одно ведро. Саня не стал возбуждать дело за недостаточностью ущерба, — я положил на стол постановление об отказе, написанное Саней. — После чего его решение не было обжаловано, зато появилось новое заявление. И в нем сумма ущерба такая, что мы уже не можем отказать гражданке в возбуждении уголовного дела. Мне кажется, нас дурят.

— Тебе не кажется, Паша, — вздохнул Федотыч. — Блядь, совсем я старым стал, такое пропустил…

— Мы тоже только сейчас до этого додумались, — произнес я. — После того, как вручили ведро Пироговой.

— А она что? — спросил Федотыч.

— Поначалу обрадовалась, а потом закатила нам скандал. Прокурором грозилась, Сибирью... Но было такое ощущение, что ее волновало больше всего только ведро. А остальное… Гори оно синим пламенем, как говорится.

— М-да, фигня какая-то получается, Паша…

— Не скажите, Павел Федотович. Мне кажется, тут триста шестая вырисовывается.

— Думаешь? Хм. Покажи-ка мне допросы потерпевшей. Или он у тебя один?

— Нет. Два их, — я положил папку на стол и быстро нашел допросы Пироговой. После чего передал их Федотычу.

— Ха, и тут в одном только ведро, а в другом куча садового инвентаря… М-да, точно фигня получается. Это что, я не глядя подмахнул?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Что делать будем?

— Хороший вопрос. Пригласи-ка ты эту Пирогову на беседу. А как придет, меня позови. Вместе и спросим у нее, что за фигня такая…

— Ладно, будет сделано, товарищ подполковник, — усмехнулся я.

— А за то, что недоглядели сразу — выговор получишь, — произнес Федотыч

— Павел Федотович! — воскликнул я немного обиженным тоном.

— Давай, давай… Иди, звони потерпевшей. А выговор — не приговор.

— Ладно, — проворчал я и собрав бумаги в папку пошел к двери. Но уже возле нее кое-что вспомнил и обернулся:

— Павел Федотович, а вы знаете, где у нас была улица Петра Великого?

— Знаю, — кивнул Федотыч. — Сейчас она Советская. А тебе зачем?

— Да так, спор у нас был, есть такая улица или нет.

— Спорщики, блин… Ты лучше делами займись, а не спорь по пустякам.

Я кивнул и уже взялся за дверную ручку, как Федотыч меня остановил:

— Знаешь, Паша, а ведь именно на Советской твоего отца подстрелили. Помнится, возле семнадцатого дома…

Я удивленно уставился на Федотыча. Кажется, я ему ничего не говорил о доме номер семнадцать, а тут такие подробности…

— И Нежданов, поговаривают, уже освободился, — продолжил Федотыч.

— А это кто такой? — спросил я, уже догадываясь, каким будет ответ.

— Это тот, кто твоего отца на пенсию по инвалидности отправил… Не знал?

— Нет.

— Кажется, я зря тебе рассказал…

— Павел Федотович, вы что, думаете, я спрашивал про улицу Петра Великого из-за этого Нежданова? — чует мое сердце, что “господин Н” из зашифрованной записки — это и есть Нежданов. Но пока сам не разберусь, Федотычу рассказывать ничего не буду.

— Да вряд ли, — усмехнулся Федотыч. — Хотя совпадение просто удивительно.

— Клянусь, я не знал про Нежданова. Да и о месте, где все случилось с отцом, узнал только что, от вас.

— Значит, отец тебе не рассказывал?

— Нет. Когда я у него спросил, кто его сделал инвалидом, он мне ответил, что бандит и он уже сидит. А где, как и что вообще там произошло — он мне не рассказывал.

— Ясно… Ладно, Паша, вызывай Пирогову. Даже можешь от моего имени. Думаю, дважды она с тобой общаться не захочет. Ты же не станешь ей говорить, что нашел остальное украденное?

— Нет, просто вызову. Если начнет артачиться, намекну, что ее вызывает начальник отдела.

— А Нежданов?

— А он тут при чем? Павел Федотович, я узнал о нем только что, от вас. Улицей Петра Великого я интересовался просто ради интереса. Все. О чем может быть разговор?

— Ладно, можешь идти, — сказал Федотыч и я поспешно исполнил его желание.

Но к себе я вернулся не сразу. Нужно было подумать. Федотыч очень много мне сообщил за короткий разговор. Я прошелся по коридору, пытаясь все разложить по полочкам.

Во-первых, я теперь знал точное место действия — улица Советская, дом семнадцать. Именно там десять лет назад Нежданов сделал моего отца инвалидом.

В-вторых, кажется я знал теперь, кто главное действующее лицо всей этой истории. Нет, того, кто подкинул мне записку, я не знал. Хотя познакомиться было бы с ним необходимо. Но вот “господин Н”... Я более чем уверен был, что это Нежданов. Не бывает таких совпадений.

В-третьих, я до сих пор не знал, зачем именно мне отправили зашифрованное сообщение. В начале я думал, что она попала на мой стол случайно, но после разгадки улицы Петра Великого, я точно знал, что записка предназначалась мне. И это было непонятно. Чего хочет неизвестный шифровщик? Предупредить о готовящемся преступлении? Нелепо, если честно. Не будь Сани, я бы просто выкинул эту бумажку в мусорную корзину. Кстати, надо у него спросить, откуда он так хорошо разбирается в шифрах. В его историю про школу и записки между учениками мало верится.

И, наконец, в-четвертых. Я не знал, рассказывать ли о шифрованной записке Федотычу. В принципе, в этом не было никакого смысла. Преступления ведь еще не произошло. И, возможно даже не будет. Но, с другой стороны, если речь в записке идет о готовящемся убийстве, я просто обязан был уведомить Федотыча. Но мне так хотелось разобраться во всем самому.

Вот так. Есть о чем поразмышлять. И я ведь много чего не учел. К примеру, до сих пор я даже не озаботился тем, как попала мне на стол шифрованная записка. Это было довольно просто узнать, но было не так важно — меня увлекла расшифровка. У нас в отделе везде видеокамеры, вряд ли шифровщик мог не появиться хотя бы на одной их них. Если бы видеокамеры недавно отключали, тем более все разом, у нас бы тут весь отдел технического обеспечения загорал под потолками. А значит, можно посмотреть видео за последние дни и там я наверняка увижу товарища, который мне подкинул записочку.

С этими мыслями мне бы отправиться к Толику, в дежурку, чтобы просмотреть записи, но я пошел к себе. Было у меня чувство, что видеокамеры мне ничего не дадут. А нарушать сон нашего “вечного” дежурного в который уже раз за день, было бы действительно преступлением.

Вошел я в кабинет молча, все еще размышляя, поэтому не сразу заметил, что у нас Саней гость. Видимо, Берегов передал мою просьбу, потому что у стола Сани сидел Знатко и о чем-то жарко с ним спорил.

— Паша! — заметил меня Саня. — Скажи, я прав?

— Без понятия, — пробормотал я.

— Ну вот видишь, даже Паша так не думает, — усмехнулся Знатко.

— О чем спорите хоть?

— Да так, о вечном.

— Тогда Спартак.

— И ты, Брут!

— Вот, я же тебе говорил, Митяй! Спартак! А ты все — Зенит, Зенит...

— Ладно, хрен с ними. Паша, ты чего меня искал?

— Да так, по одному делу поговорить. Тебе Федотыч заявление от Сыкина про побои передал в работу?

— Ага, есть такое. А что?

— Что будешь делать?

— Ничего, — пожал плечами Знатко. — Я уже все сделал.

— А что ты сделал?

— Ничего. Я же уже сказал. Позвонил Матроскину, еще раз поблагодарил за помощь полиции, выслушал парочку нравоучений… И все. А ты что думал, Паша? Что я начну трепать нервы и здоровье человеку, который вместо нас с тобой задержал преступника? Да нахрен оно мне надо, честное слово! Проверку я уже провел. По ее результатам, в действиях Матроскина состава преступления не было. Все, дело закрыто. Прокуратура наверняка посчитает мой отказ законным.

— Ясно, спасибо, Митяй. А я боялся, что ты начнешь копать.

— Паша, это ты в полиции без году неделя, а я уже седьмой год. Таких, как этот ваш Сыкин, я уже много видел. Его еще не посадили ведь?

— Нет, пока в СИЗО. Строчит жалобы и так далее. Хорошо хоть он не додумался привлечь Матроскина по сто двадцать седьмой…

— Ну это вряд ли, — усмехнулся Знатко. — Ты все узнал, что хотел? Я могу идти? А то работы много...

— Иди, Митяй, — сказал Саня. — Только знай, Спартак — чемпион!

— Да тьфу на тебя, — с этими словами Знатко вышел и на краткое мгновение в нашем кабинете воцарилась тишина. А потом зазвонил телефон.

— Томин, — поднял я трубку.

— Здорово, Паша, это Леха Поползов. Мне Андрей сказал, ты меня искал?

— Есть такое дело. Можешь в отдел зайти?

— Да я тут уже. Как Андрей позвонил, так сразу примчался. Я же еще и планерку пропустил… Мне заходить?

— Конечно, что за вопрос? — ответил я коротким гудкам. Не успел я положить трубку, как дверь открылась:

— Можно? — спросил Леха, входя.

— Ты уже вошел, — заметил Саня.

— Заходи, заходи, Леха, — усмехнулся я. — Присаживайся.

— Не откажусь. Чего звал?

— Да так. Насчет Пироговой поболтать.

— А что такое? — напрягся Поползов.

— Ты же первым начал по ее заявлению работать? — положил я перед Лехой первое заявление Пироговой.

— Ну да, — кивнул тот. — Вот, даже резолюция Андрюхина здесь есть:.“Поползову, в работу!” Старохолмье — это ведь мой район. А что случилось?

— Тебя ничего не смущает в этом заявлении? — спросил Саня.

— Нет. А должно?

— Должно, Леха. Скажи мне, друг участковый, сколько сейчас стоит обычное оцинкованное ведро?

— Рублей пятьсот, но можно и за двести найти… Что-то я не понимаю, к чему вы клоните?

— Ты еще раз заявление прочти, — произнес я.

— Да знаю я его уже наизусть. Неделю с ним по поселку бегал.

— Может и знаешь, Леха, но не читал, — усмехнулся Саня. — Ты давай читай и подумай немного, что в нем не так.

— “Прошу провести проверку по факту кражи оцинкованного ведра в количестве одной штуки с моего участка…” Да я сам это заявление Пироговой диктовал…

— А вот здесь ты врешь, Леха. Ты же в отпуске был, когда Пирогова принесла это заявление.

— Блин, а ведь точно. А за меня на участке Димка был… Вершин, ага. Он, наверное и диктовал Пироговой, что писать.

— Значит, тебя вообще ничего не смущает? — спросил я.

— Да нет, — пожал плечами Леха. — Обычное заявление…

— Ладно, а что скажешь про это? — положил я перед Лехой второе заявление.

Он взял его, прочитал и недоуменно уставился на меня.

— Это что вообще?

— Заявление Пироговой. Поступило мне в работу месяц назад.

— А откуда…

— От Пироговой, жительницы Старохолмья. Или ты кое-что другое имел в виду?

— Ага. Откуда грабли, лопаты? В первом же заявлении только ведро!

— Угу. И я отказал в связи с незначительностью ущерба, — проворчал Саня. — Ты вот нам скажи, кто подсказал Пироговой? Кто у вас в поселке такой умный?

— Это не я, — отчаянно замотал головой Леха.

— Да мы уже поняли. У тебя такой обалдевший вид… Ну так что, кто мог такое подсказать нашей потерпевшей?

— Хрен его знает. Точно не я. Димка… Вряд ли. Он потом на моем участке не появлялся, своих дел хватает.

— Ты думай, Леша, думай. Вспоминай, кто у тебя на участке есть образованный…

— Издеваешься? Там половина поселка из интеллигенции!

— Во, пошел процесс! А кто из этой интеллигенции есть юристы?

— Честно, не знаю, — почесал затылок Леха. — Но поспрашивать могу.

— Не “можешь”, а обязан, Леха. У нас тут триста шестая вырисовывается. И надейся, что тебя не приплетут.

— Меня? А я тут при чем вообще?

— Именно ты первым начал работать по заявлению. Именно ты не заметил, что там всего лишь одно ведро и это не стоит усилий.

— Паша, не гони. Мне приказали — я работал. Не будь на заявлении резолюции Хватова и Федотыча, я бы и пальцем не пошевелил. А, чего я рассказываю! Ты и сам все это знаешь!

— Знаю, Леша. Но я тебя не для того пригласил, чтобы обвинять. В принципе, ты не виноват ни в чем. Мне от тебя нужно другое.

— Что именно?

— Подтверждаешь, что Пирогова заявляла только о ведре и ничего другого у нее не пропало.

— Да.

— Даже под присягой?

— Да. Я же сам ее опрашивал.

— Хах, — усмехнулся Саня и хлопнул ладонью Леху по спине. — Вот теперь ты нам друг, Леха. Чай будешь?

— Буду, — немного сдавленно произнес Леха, потирая спину. Рука у Сани тяжелая и иногда он не соизмеряет силы.

Не прошло и пары минут, как мы уже втроем пили чай и спорили, кто на этот раз выиграет чемпионат КХЛ. Больше всего шансов, на чем мы сходились во мнениях, было у хоккейного клуба “Динамо”. Все-таки не зря он уже два года подряд брал Кубок Гагарина. Хоккей, кстати, был больше нашим с Лехой любимым спортом, чем Саниным. Но благодаря тому, что я болел также и за футбольный “Спартак”, Саня начал потихоньку увлекаться хоккеем. Поэтому у нас стали появляться для разговора помимо работы. Что радовало. Хотя… Розыгрыш с Настей все-таки оставался любимой темой разговора Сани. Что огорчало.

Поболтали мы недолго. Пока не кончился чай в кружке. После этого Леха ушел на свой участок, а мы с Саней вернулись к работе. Саня зарылся в бумаги, а я, улыбнувшись Насте, все также принимающей от меня подарок на день рождения с экрана моего компьютера и сменил фон. Настя Настей, но мне эта девушка, теперь обитающая на моем рабочем столе, больше импонировала.

Спустя полчаса, когда я начал составлять письмо в следственный изолятор с просьбой о встречи с Катенко, Саня внезапно очухался:

— Паш, а что тебе Федотыч сказал по Пироговой?

— Выговор объявил, — поморщился я. — Но пока устный. И попросил ее пригласить на беседу.

— О-па, а ты это сделал?

— Нет. Когда? Сначала Знатко, потом Поползов, мне еще в изолятор письмо составить нужно… Да и не хочу я Пирогову сегодня еще раз увидеть.

— Паш, ты знаешь, что у меня желания ее лицезреть не больше, чем у тебя. Но надо. Тем более, как я понял, сия встреча санкционирована Федотычем?

— Ага, — кивнул я. — Федотыч сказал, чтобы я его именем Пирогову звал в отдел.

— Тогда звони, чего ждешь?

Я вздохнул, умоляюще взглянул на Саню и взялся за трубку телефона. Чую, мне предстоял не очень приятный телефонный разговор.

Три длинных гудка... Едва слышный чей-то шепот… Скрежет, словно мыши грызут провод… Наконец:

— Алло?

— Здравствуйте, Индира Анатольевна. Это вас вновь беспокоит следователь Томин…

— Что вам нужно? — перебила меня Пирогова.

— Прошу вас подойти в отдел…

— Что, снова мое ведро нашли?

— Нет, у нас возникли к вам некоторые вопросы. Вас прошу подойти не я, а начальник отдела. Я лишь передаю его просьбу.

— Хах, тогда, товарищ “передаст”, отвечу вам так: “С удовольствием!” Как раз поговорю с вашим начальником о том, как вы меня обманули…

— Ваше право, — я не стал обращать внимания на откровенное оскорбление, — но вы придете?

— Да, — я положил трубку и повернулся к Сане.

— Ура? — отреагировал он почему-то шепотом.

— Нет, не ура. Знаешь, меня только что гавном облили за здорово живешь.

— Привыкай, — усмехнулся Саня. — На этой работе тебя мало кто будет благодарить.

— Ладно, хрен с ней. У меня тут еще есть новости…

— Ну-ка, рассказывай!

— Я узнал, где улица Петра Великого...

— От Федотыча?

— Ну да…

— Надеюсь, ты ему не рассказал, зачем тебе это?

— Нет, но вот мне он много чего интересного рассказал…

— Слушай, Паша, ты будешь телиться или все-таки расскажешь сам? Я ведь могу и паяльник достать…

— Так это ведь ты меня перебиваешь постоянно!

— Паша!

— Ладно, ладно, — усмехнулся я. — Слушай, короче. Улица Петра Великого — это сейчас улица Советская...

— Это же совсем близко, — вновь перебил меня Саня. — Всего в паре кварталов отсюда, — он, видимо, вбил адрес в “2ГИС”. — Можем сходить туда.

— После. Ты дослушай. Мне кажется, я знаю имя предполагаемой жертвы.

— И кто же?

— Некто Нежданов. Слышал о таком?

— Нет. А должен был?

— И я не слышал. До сегодняшнего дня. Что странно.

— Почему?

— Товарищ Нежданов не чужой для меня. Это он моего отца десять лет назад отправил на пенсию…

— Вот как! — удивился Саня. — Получается, кто-то решил убить этого Нежданова и зачем-то отправил тебе зашифрованное сообщение об этом. Вопрос: зачем?

— Если бы я знал… Ты понимаешь, Саня, что я мог просто выкинуть эту записку, но не сделал этого? Я без понятия, почему. Может быть, из-за скуки…

— Скуки? Не гони, Паша. Неужели тебе скучно?

— Ага, тут соскучишься. Но вот все эти дела, — я хлопнул по трем папкам на моем столе, — на самом деле — обычная рутина. И ты это знаешь. Пирогова, Катенко, Сыкин… Проблемы есть только с Пироговой. В остальных — все уже решено. Поэтому мне и дали эти дела…

— Хочешь сказать, что ты никчемен?

— Есть такое чувство… Нет, я еще в Академии знал, что меня ждет, но все равно… Обидно, что мечты остались мечтами… И эта записка… Понимаешь, Саня, это мечта! Распутать самому сложное дело. А не все это…

— Знаешь, Паш, а я тебя прекрасно понимаю. Сам таким был. Но…

— Вот именно, Саня, всегда есть какое-то “но”. Я знаю, что мечтать о приключениях на этой работе бессмысленно. Но мы ведь его нашли, приключение? Почему ты допускаешь “но”?

— Потому что знаю, что ничем хорошим это не закончится. Мы вляпаемся в какое-то гавно.

— Спешу тебе сообщить, что мы вляпались уже тогда, когда решили расшифровать записку.

— Знаешь, Паша, я все больше склоняюсь к мысли, что надо все рассказать Федотычу. Эта записка — не нашего ума дело…

— Нет, Саня. Пока я ничего рассказывать не буду. Ты тоже, я надеюсь. Да и что нам рассказывать? Покажем Федотычу записку и он от нас отмахнется, заявит, что это хрень полная.

— Возможно, — развел руками Саня. — А что ты предлагаешь?

— Кому-то из нас придется наведаться на Советскую, семнадцать и предупредить Нежданова о готовящемся на него покушении…

— А если это фейк?

— Значит, это фейк. И надо мной, а еще теперь и тобой кто-то посмеялся. Знаешь, отчасти я на это надеюсь…

— И кто пойдет? — как мне показалось, Саня знал ответ еще до того, как спросил. Да и вариантов, в принципе, не было.

— Ты, Саня. Ко мне сейчас Пирогова придет. А времени мало… Времени действа нам не написали…

— Знаешь, не очень мне хочется туда идти. Может лучше пусть участковый проверит? Или опера сгоняют на адрес?

— А что им скажешь?

— А хрен его знает. Но точно не правду. Засмеют же. Что я из-за чьей-то каляки-маляки их гоняю по непонятному адресу.

— Ну так ты идешь или нет?

Саня недолго задумался и к моему удивлению помотал головой:

— Нет, Паша. Нахуй мне это надо? Ни хрена здесь нет приключения, только гемморой можем заработать. Только не жопный, а головного мозга. А у меня и без этого дел невпроворот.

— Знаешь, Саня, не ожидал от тебя. Сначала сам согласился, потом на попятную пошел. Что за хуйня?

— Хуйня, говоришь, Паша? Дело в том, что и мне, и тебе здесь, в отделе еще работать. И наша работа — вот она, — он обвел рукой наш кабинет. — Все эти мечты о приключениях, погонях и так далее... Забудь о них. И не майся дурью. А записку — выбрось. Ничего хорошего от нее тебе не будет. Поигрались и будет.

— М-да, — протянул я.

Не знаю, что случилось с Саней, но его недавно горевшие энтузиазмом и духом авантюризма глаза потухли и сейчас больше походили на глаза уставшего от жизни мудрого бомжа, который жаждал не жить, а выжить. Словно все это время он лишь поддерживал мою страсть, мое желание разгадать загадку, а когда запахло жареным, неожиданно показал себя тем, кем он был на самом деле. Обычным ментом, что хотел тянуть лямку и не искать чего-то большего…

Когда я пришел в отдел, единственным, кто не поинтересовался, а не знаменитый ли опер Томин мой отец, был Саня. Нет, первым его вопросом было кое-что другое. Как сейчас помню, едва я зашел в кабинет и остановился в нерешительности, он спросил: “Пить будешь?”. Тогда я не ответил сразу, растерялся, но его это не смутило. Он лишь улыбнулся и молча поставил на край стола чашку горячего чая. Для меня. А потом сказал: “Если что, я — местный клоун. Место мое не занимать”. И я ему поверил. Слишком все выглядело по-дурацки. Даже чай, в котором вместо сахара оказался перец… Правда, о последнем я узнал чуть-чуть позже. Когда глотнул из чашки.

Я работаю в отделе месяц. Может, чуть-чуть больше. И привык считать Саню таким же, как я сам. Еще не утратившим эдакого юношеского максимализма и энтузиазма. Но оказалось все не так. И сейчас я увидел тому подтверждение. Мой друг, то есть человек, которого я считал своим другом, был обычным человеком. Уже уставшим от своей работы.

— Знаю, о чем ты думаешь, Паша, — усмехнулся Саня. — Просто пойми: мы должны делать свою работу, а не мечтать быть героями. Героями обычно становятся только в телевизоре. А про нас никто и никогда не снимет фильм.

— Может быть, — пожал я плечами. Саня меня разочаровал. И из-за этого мне еще больше захотелось решить загадку зашифрованной записки.

— Чую, ты меня не услышал… — я кивнул в ответ. — Значит, сейчас пойдешь к Федотычу?

— С запиской я к нему не пойду, не зачем ему пока знать о ней.

— Дурак, — пожал плечами Саня.

— Ага, — кивнув, согласился я. — Ты извини, Саня, но я лучше буду дураком, чем правильным. Я еще не перегорел…

— Знаешь, дело твое. Что хочешь, то и делай. Нужна будет помощь — говори…

— Мне нужна была помощь и что же?

— Паша, я тебе не пацан, чтобы бегать по каким-то адресам. Здесь и сейчас — помогу, без вопросов, но бегать за тебя я не стану.

— Так вот что случилось! В тебе гордость взыграла, да? Как так, меня, самого Шиповалова гоняет какой-то новенький, что в отделе работает без году неделя! Так, Саня?

— Даже если и так. И что?

— Да фиг с тобой, — я поднялся из-за стола и прошел к двери. Потом повернулся к Сане: — Пирогова придет, пусть сидит и ждет. А еще лучше, сразу Федотычу звони...

— А ты сам-то куда?

— Прогуляюсь. Скучно мне с тобой, товарищ следователь…

Выйдя из кабинета, я недолго думая отправился в экспертно-криминалистический отдел. Там, я точно знал, мне всегда рады. Там работала Наташа. Моя подруга с детства, а также… Ладно, об этом потом, я и сам не уверен, что все так, как думаю порой…

Вообще, криминалистика меня интересовала и даже очень. Порой я, особенно в первые дни службы в отделе, надолго задумывался, а правильно ли я сделал, что стал следователем? Ведь мог пойти на криминалиста. Наташа меня тогда долго уговаривала… Но я почему-то отказался. Не знаю, почему. То ли испугался ответственности, то ли посчитал, что я недостаточно умен для такой профессии… Не знаю. А, возможно, в этом была виновата Наташа. Мне не хотелось, чтобы посчитали, что иду у нее на поводу. Тем более, чтобы она так подумала…

Но я стал следователем, а Наташа — криминалистом. Некоторые думали, что я вообще должен был продолжить династию. То есть стать опером, как мой отец. Но не случилось. Я слишком боялся сравнения с отцом. Тем более, даже то, что я стал следователем, меня от этого не спасло. С отцом меня сравнивали еще в Академии и, наверное, будут это делать до конца моей службы в полиции.

Экспертно-криминалистический отдел занимал большую часть второго этажа нашего отдела. И работало там сейчас десять сотрудников. Хотя по факту там можно было найти только Наташу и Льва Борисовича — начальника отдела.

Лев Борисович Хорошин был очень интересным человеком. Однажды, Федотыч при мне так высказался о нем: “Возможно, театр потерял его как одного из лучших режиссеров-постановщиков своего времени, но зато мы приобрели величайшего криминалиста”.

Да, Лев Борисович никогда и не помышлял о работе криминалистом. Двадцать лет назад он работал в театре, ставил пьесы, спектакли и мюзиклы. Пока не случилась трагедия. Его жена была актрисой его театра и так случилось, что однажды ее нашли мертвой на сцене. Ранним утром того дня, когда это случилось, театр открыл сторож и по привычке прошелся по помещениям, чтобы проверить все ли в порядке. Он и нашел убитую. Она сидела на стуле-реквизите рядом с судейским столом, одетая в брючный костюм Кристины Воул. Ее убили одним ударом ножа, который пришелся прямо в сердце.

На ноже не было найдено отпечатков, подозреваемых и свидетелей произошедшего милиция не нашла. Проходили недели, месяцы, но убийца Анны Хорошиной так и не был найден.

Единственный, кто пытался что-то сделать — это Лев Борисович. Он скрупулезно изучил место убийства своей жены и после долгих изысканий все-таки смог выйти на убийцу. К моему сожалению, я не знаю, как ему это удалось, Лев Борисович никогда не любил рассказывать об этих страницах своей жизни.

После того Лев Борисович предоставил найденные им улики в милицию и убийцу его жены арестовали. Насколько знаю, Федотыч тогда ему предложил стать криминалистом, оценив его способности. Что Лев Борисович и сделал. Он отучился на криминалиста и пришел на службу в наш отдел полиции.

С тех пор он здесь и работает. А месяц назад сюда же пришла работать Наташа. И ее уже пророчили на место Льва Борисовича.

За что в отделе обожали Льва Борисовича, так это за любовь к музыке и танцам. Признаться, я и не знал до того, как пришел в отдел, что в мире существует столько музыки и танцев. А Лев Борисович, кажется, знал их все.

Вот и сегодня, я не успел еще в экспертно-криминалистический отдел, как услышал бой барабанов.

— Это дабка, — поприветствовал меня Лев Борисович. — Слышал о таком?

— Если честно — нет, — покачал я головой.

— Арабский народный танец. Его еще называют арабским степом.

— Хорошая музыка, — покивал я головой. — Наташа здесь?

— Я здесь, Паша, — отозвалась Наташа, входя в отдел. — Лев Борисович, — обратилась она к Хорошину, —я люблю музыку, но можно что-нибудь попроще? Да и Пашу пожалейте. А то у него скоро психическая травма будет от вашего юмора.

Только сейчас я увидел на чем именно выстукивал ритмичную мелодию Хорошин. Это было перевернутое ведро.

Я поморщился. Но ничего не сказал. Признаюсь, но мне уже казалось, что вскоре ведро мне будет видеться повсюду. Главное — чтобы не снилось. Иначе это все, клиника. Как говорится, психушка по мне будет плакать. А я пока хочу остаться в здравом уме.

— Прошел слушок, — ответил Хорошин Наташе, — что наш доблестный следователь Томин закрыл свое первое дело…

— Слухи лгут, — покачал я головой. — Там все интересней, с этим ведром.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи!

— Там вот какое дело. Я — идиот. Я умудрился профукать, что Пирогова написала два разных заявления. Уперся в это ведро и ничего другого не видел. И, кстати, ведро я все-таки нашел! У Хроновой в кладовке…

— Как? Его что, Клавдия Семеновна украла? — удивилась Наташа.

— Нет. Мне просто Федотыч подсказал у нее ведро украсть и отдать его Пироговой…

— Чего? — вместе воскликнули Хорошин и Наташа.

— Ну-у-у… Я не так выразился… Федотыч мне рассказал одну историю, я подумал и решил украсть ведро у Клавдии Семеновны. Покупать его для Пироговой как-то не хотелось. Но украсть тоже не получилось. Клавдия Семеновна его сама нам отдала…

— Неужто? — усмехнулась Наташа.

— Сам бы не поверил, но так оно и было. Правда, Сане ухо повредили, но так ему и надо.

— Что, на шухере плохо отработал?

— Есть такое. Да и помогать больше не хочет. Но сейчас Федотыч вызвал Пирогову к себе, хочет лично разобраться, какого хрена она творит…

— То есть ты отстранен?

— Не совсем. Дело веду я. И ведро я нашел…

— Кстати, — посмотрел на меня Хорошин, — не связана ли неудачная попытка кражи ведра с приказом Федотыча о уборке всех отделов?

— Связана, — вздохнул я. — Это я придумал. Мы ключи от кладовки хотели взять в дежурке, вот я и ляпнул сдуру, а Федотыч услышал…

— М-да, Павел, подставили вы всех нас очень так веселенько, — улыбнулся Хорошин

— Я бы прибила, но... — произнесла Наташа.

— Но потом с замужеством будут проблемы? — усмехнулся Лев Борисович. Я поперхнулся, а Наташа наигранно возмущенно, как мне показалось, воскликнула:

— Лев Борисович!

— А что такого? Мне, может, на свадьбе твоей погулять охота! А Павел — вполне себе вариант…

— Знаете, — промямлил я. — Я, наверное, пойду, — и поспешно ретировался, пока меня не женили. Хотя, наверняка это Льву Борисовичу удастся и без моего участия.

Не успел я спуститься по лестнице, как увидел входящую в отдел Пирогову.

— Индира Анатольевна! — позвал я, она остановилась и посмотрела на меня. — Пройдемте за мной!

Пирогова уверенным шагом прошла к лестнице и стала подниматься на второй этаж. Уже поднявшись туда, она неожиданно спросила, с трудом сдерживая дрожь в голосе:

— А по какому поводу вы меня позвали? — мне показалось, но дрожь в голосе больше вызвана страхом, чем гневом.

— Я вас не звал, с вами я уже закончил, — ответил я. — А вот у моего начальства есть к вам вопросы. Думаю, вы сами будете рады с поговорить с моим начальником. Рассказать, как я безалаберный следователь…

— О, с радостью! — Пирогова решительно пошла в сторону кабинета начальника. Как я понял, она прекрасно знала, где он находится.

Пирогова распахнула дверь в кабинет Федотыча и уверенно прошла внутрь. Я тихонько зашел следом. Я бы ни за что себе не простил, если бы пропустил это.