Положительный результат (джен)

Следующие два часа после обеда мы провели в комнате Дадли. Я действительно рассказывал ему содержание «Оливера Твиста», и он (о чудо чудное!) слушал и даже не пытался сказать мне какую-нибудь гадость. Более того, уже при описании той впечатляющей сцены, в которой маленький Оливер попросил ещё каши и получил за это наказание, а потом чуть не загремел в ученики к скотине-трубочисту, он начал мрачнеть.

— Тебе не нравится книга? — спросил я, решив немного отдохнуть от рассказывания.

— Нравится, — проворчал Дадли. Судя по наморщенному лбу, у него приключился редкий случай — шла напряжённая работа мысли. — Ты здорово рассказываешь. А почему ты в школе так не делаешь?

— А ты забыл? — поинтересовался я и сделал весьма рискованный шаг. — Сын алкоголика и шлюхи, хулиган и отродье не имеет права учиться лучше сиятельного Дадли Дурсля. Разве не так?

Дадли открыл рот. Закрыл рот. Вскочил с постели. Снова сел. Покраснел. Я же мысленно хихикал. Старина Диккенс подвернулся весьма кстати — уж больно походило обращение с несчастными сиротами в приюте на обращение Дурслей со мной. А дураком Дадли не был.

— Стукнуть бы тебя! — выдал он.

— А стукни, если ты по-другому общаться не можешь, — разрешил я. — Только место сначала выбери. Синяки, знаешь ли, должны располагаться симметрично.

— Тебе больно? — неожиданно спросил Дадли. Я вытаращился на него:

— А ты сам как думаешь? Я ведь живой. Конечно, мне больно. Было больнее. Сейчас уже… терпимо.

— А я думал, что тебе не больно, — вздохнул Дадли. — Папа всегда говорил, что ты ненормальный, и я думал, что ты не чувствуешь боли. И синяки у тебя быстро проходили, а у меня болели неделями. Ну… когда я с забора срывался или ещё что… А у тебя раз — и нет.

Да уж, в этом случае магия Гарри сослужила ему плохую службу. Кстати, отчего-то до конца девятнадцатого века считалось, что психические больные не чувствуют боли, отсюда и жестокое обращение с ними в том же Бедламе. Может и у Дадли тоже что-то такое в голове связалось — раз ненормальный — значит ему не больно?

— Ладно, — вздохнул я. — Слушай, что было дальше…

Дадли кивнул, и я продолжил рассказ. Но выражение крайней задумчивости не сходило с широкого лица кабанёныша все два часа. А потом пришла Петунья и устроила Дадли настоящую проверку прочитанного. И тот довольно бойко ей пересказал историю появления маленького Оливера в работном доме и его дальнейших приключений вплоть до попадания в ученики к гробовщику. Петунья осталась довольна и выдала нам по небольшой шоколадке. И по сэндвичу с ветчиной. Обоим, что характерно.

Видимо, голова у тётушки после уничтожения артефакта стала варить значительно лучше… и в семье главная всё-таки она. Ну да, муж — голова, жена — шея. И смотрит голова, куда шея повернётся. И нет, я не думаю, что милая тётушка внезапно прониклась ко мне родственными чувствами. Ей важно поправить пошатнувшуюся репутацию, а для этого нужно предъявить общественности меня в приличном виде. И одежду она мне купит по размеру — не сегодня, так завтра. И не сомневаюсь, что ещё и в церковь потащит. Пусть старается. А для меня сейчас главное — Фиггшу нейтрализовать.

Потом Дадли умчался гулять, а меня Петунья снова отправила в садик. В принципе, я был не против, но скоро придёт с работы Вернон и вряд ли обрадуется, увидев меня бездельничающим. Петунья, конечно, его окоротит, но зачем мне создавать лишний негатив? Поэтому я перетащил плед в самый угол садика, за альпийскую горку, так что меня вообще нельзя было увидеть ни из гаража, ни с подъездной дорожки. Устроившись там с наибольшим комфортом, я стал напряжённо думать, каким образом пристроить миссис Фигг в больницу.

Мои размышления о том, что стоит натереть крыльцо старой сквибки чем-нибудь скользким прервало внезапное появление давешнего белоснежного книззла. И на сей раз он привёл с собой ещё двоих. Чёрную как смоль и глубоко беременную самочку и длиннолапого нескладного подростка нежно-палевой масти.

— Ого, — сказал я. — Какими судьбами?

Белоснежный уселся напротив меня и уставился прямо мне в глаза своими огромными глазищами. И я почувствовал что-то странное… вроде как просьбу… В голове возникли неясные образы, складывавшиеся в понятные мне слова: «Погладь… Делиться… Сила… Плохая хозяйка… Ты — лучше…»

У меня некультурно отвисла челюсть. Да, я знал, что книззлы обладают разумом пяти-шестилетнего ребёнка, но чтоб телепатия… И, похоже, белоснежный пожелал сменить хозяина, посчитав нынешнюю хозяйку плохой. Почему? Может, из-за того, что она сквибка, а магическим животным необходимо, чтобы хозяин делился с ними магией? Ладно, проверим.

А белоснежный подтолкнул ко мне беременную самочку и снова заглянул в глаза. Я осторожно погладил её и почувствовал, как потеплели кончики пальцев. Самочка тут же встрепенулась и начала тереться лбом об мою руку, басовито урча. А минут пять спустя сама отошла от меня, освободив место длиннолапому палевому подростку. Я погладил и его, а потом и белоснежного.

«Хороший хозяин», — уловил я и вдруг понял, что повесил себе на шею трёх магических зверюшек, чьё количество могло увеличиться в любой момент.

«Эй, какой я вам хозяин? — чётко подумал я, глядя в глаза белоснежному. — Мне держать вас негде и кормить нечем».

«Будем жить как раньше, — рассудительно ответил белоснежный. — Но наш хозяин теперь — ты, а не эта глупая злая самка».

О как. Не любят миссис Фигг даже собственные книззлы. Кстати, я понимал белоснежного всё лучше и лучше — то ли от того, что магией поделился, то ли оттого, что книззл признал меня хозяином.

«Мне она не нравится», — ответил я.

«Нам тоже, — отозвался книззл. — Но нас к ней привязали силой. Чужой силой, своей-то у неё нет. А ты — сильный. Это сбило привязку. Мы теперь свободны и можем признать тебя своим хозяином».

«А остальные?» — спросил я.

«А остальные — глупые», — отозвался книззл.

«Кстати, — спросил я, — а как вас зовут?»

Книззл насмешливо фыркнул, и я узнал, что его зовут Мистер Лапка, чёрную самку — Мисс Злюка, а палевого подростка — Мистер Хохолок. И что я могу дать им другие имена, если захочу.

«Позже, — отозвался я. — Я хочу дать вам красивые имена, достойные вас. А таких с ходу не придумаешь».

Мистер Лапка удовлетворённо фыркнул и выдал: «Хорошо. Но остерегайся глупой самки. Она замышляет плохое. И к ней ходит вонючий самец, который ей помогает».

«Я знаю. Мне нужно, чтобы она убралась отсюда. На какое-то время. Постараюсь вас кормить».

И тут в наш диалог вмешался Мистер Хохолок. Мысль его была, как у всякого подростка — суматошной и быстрой: «Я знаю! Я знаю, что надо сделать!»

И в голове у меня возник образ миссис Фигг, падающей с лестницы. И убегающего прочь Мистера Лапки.

«Так уже было! Когда хозяйка продала мою сестричку, папа разозлился!»

Ого… Так у нас тут счастливое семейство в полном составе. Теперь понятно, почему Мистер Лапка притащил именно этих двоих. Котята-то тоже наверняка от него.

«Это подойдёт, — согласился я. — Так можно сделать?»

«Можно, — кивнул Мистер Лапка. — Когда?»

«В самое ближайшее время. Как выпадет случай», — ответил я и, вспомнив о сэндвиче с ветчиной, который дала Петунья, вытащил его из кармана и поделил ветчину между троицей. Книззлы величаво приняли моё подношение, слопали его за один укус, не менее величаво развернулись и исчезли в живой изгороди.

Ну, вот и поговорили… И у меня появились мохнатые союзники. Будем надеяться, что мистеру Лапке удастся отправить Фиггшу в больницу. И тогда у меня появится некоторый простор для манёвра.

Решив, что на сегодня с меня хватит свежего воздуха, я отправился в дом и предложил Петунье свою помощь. Та с сомнением покосилась на меня, но потом выдала перчатки и упаковку плотных чёрных мешков для мусора, предложив собрать в них все сломанные игрушки из комнаты на втором этаже.

— Вернон вернётся, поужинает и вынесет все мешки, — пояснила она. — Там теперь будет твоя комната.

Я вежливо кивнул:

— Спасибо. Мне и в чулане неплохо.

Петунья хотела сказать что-то сердитое, но сдержалась и сухо проронила:

— В любом случае ты будешь теперь жить там.

Я согласился и отправился наверх. Что сказать — убрать весь этот срач в одиночку мне было просто не под силу. Залежи сломанных игрушек, порванных книг, раскуроченных наборов фломастеров и красок и прочего, что дарили Дадличке по поводу и без повода, впечатляли. До прихода Вернона я успел заполнить только три мешка, правда, очень больших мешка. И мне удалось отложить стопку книг, которые нуждались только в мелком ремонте — ну не поднималась у меня рука выбрасывать красивые подарочные издания с цветными иллюстрациями на дорогой мелованной бумаге. А таких среди загубленных Дадли книг было большинство — видимо, родители, не понимая сути проблемы сына, пытались приохотить его к чтению, покупая дорогие красивые книги. А дислексию красивой обложкой не вылечишь — вот Дадли и злился, и портил подарки.

Итак, я аккуратно заныкал в уголке десятка два книг, подлежащих ремонту, отыскал целую россыпь хороших цветных карандашей из разных наборов, набрал листов из уцелевших альбомов, кисточек и непопорченных красок, отыскал скотч и ещё целую кучу полезной мелочёвки. Всё-таки Дадли свинтус — вещи ему покупали реально хорошие, а он так мерзко с ними обходился. И параллельно с этим любящие опекуны жалели денег на еду и одежду для племянника. Понимаю, что артефакт им мозги выворачивал, но как взгляну на эту красоту — зубами скрипеть хочется.

В общем, разбирая завалы, я нагрёб немало полезного для себя. Апофеозом всего стала парочка школьных рюкзаков Дадли, тоже подлежавших минимальному ремонту, в боковых кармашках которых я обнаружил пятнадцать фунтов (если считать с мелочью). Во всяком случае, если я захочу проехаться до Лондона и полюбоваться на «Дырявый котёл» — кое-какие денежки у меня теперь есть.

Впрочем, ни в какой «Дырявый котёл» я не собираюсь, но пятнадцать фунтов — это пятнадцать фунтов. Пригодятся.

Потом приехал с работы Вернон, и Петунья позвала меня ужинать. Вернон, правда, скривился, глядя на мою сине-жёлтую физиономию, но поток сознания в себе удержал. Тем более, что я помалкивал в тряпочку, съел предложенные мне отварные овощи и небольшой кусочек йоркширского пудинга. Вернон же с Дадли ожидали ростбиф с жареным картофелем по-деревенски, тот же йоркширский пудинг — но в гораздо большем количестве, мягкие, ещё горячие вафли со взбитыми сливками и яблоки в карамели. Не меню — а просто углеводная бомба какая-то. Был бы я ребёнком — точно обзавидовался бы, но, во-первых, я никогда сильно не любил сладкое, во-вторых — Петунья предлагала мне и то, и другое, но я отказался. Если честно, я уже и пудинг доедал с трудом, слишком привыкло это тело голодать.

Потом Вернон поднялся наверх, играючи перетаскал на помойку все приготовленные мною мешки и даже снизошёл до того, чтобы наполнить мусором ещё штук пять. После чего комната перестала напоминать свалку и стала напоминать барак.

Впрочем, Петунья развила бурную деятельность по облагораживанию интерьера комнаты. По её указанию Вернон достал с чердака и выбил матрас, я протёр везде пыль, а сама Петунья добыла из загашников не новые, но вполне приличные занавески, подушку, покрывало, одеяло и комплект постельного белья. В заключение Вернон, сам поражённый широтой собственной души, добыл с того же чердака книжные полки и круглый ковёр серо-голубой расцветки, немного потёртый, но тоже вполне приличный.

По итогу комната получилась неплохой. Серо-голубые обои и ковёр, бежевые занавески, бежевое с голубым покрывало на кровати, шкаф для одежды, книжные полки, стол и стул. Не царские хоромы, но, по сравнению с чуланом — просто верх роскоши.

— Надеюсь, что ты будешь поддерживать порядок, — строго сказала Петунья.

— Буду, спасибо, — ответил я, чувствуя сильную усталость. Всё-таки физические нагрузки, даже не слишком большие, были для этого тела тяжелы. Петунья это просекла и отправила меня спать. Я не возражал. Тем более что сумел улучить минутку и заглянуть в чулан. Адекватные Дурсли — это, конечно, хорошо, но мало ли что. Так что я прихватил с собой все запасы и… Санчо. Паучок доверчиво выполз, стоило мне только появиться в чулане, и я решил, что заберу его с собой. Санчо не возражал, и я перенёс его в новое жилище в рукаве собственной пижамы. Она, как и большинство «моих» шмоток, когда-то принадлежала Дадли, поэтому под ней можно было спрятать парочку бегемотов, а не одного небольшого паучка.

А когда я принёс Санчо в комнату, то аккуратно усадил за шкаф и шёпотом попросил не показываться никому, кроме меня, на глаза и паутину плести там, где её никто не сможет увидеть. Санчо понятливо скрестил лапки и отправился обживать зашкафное пространство. Мне показалось или он действительно немного подрос?

Некоторое время я попытался раздумывать над этим, но потом просто отключился.

* * *

Прошло три дня. За это время синяки мои сильно поблёкли, став почти незаметными. Отношение Дурслей продолжало оставаться ровным. Вернон почти не обращал на меня внимания, а я старался лишний раз не попадаться ему на глаза, Петунья съездила в сэконд-хэнд и купила мне несколько комплектов одежды по размеру, недорогих и немного поношенных, но очень приличных. Я постепенно увеличивал порции еды, по-прежнему предпочитая отварные овощи, бульон с гренками и нежирное мясо. Я был тихим, молчаливым и очень спокойным. Работать меня Петунья не заставляла, но и не возражала, когда я помогал ей в готовке, вытирал пыль и выносил мусор. То есть делал вполне посильные для десятилетнего ребёнка вещи. Гулять меня она пока не отпускала, и я её понимал. Даже в таком, почти прошедшем, виде мои синяки выглядели жутковато. Так что большую часть времени я проводил в саду или в своей комнате, а чтобы не терять времени зря, починил все отложенные книжки Дадли и расставил по книжным полкам. Оба найденных рюкзака я тоже починил, так что они стали выглядеть совершенно как новые. Дадли я об этом рассказал и показал оба рюкзака и книги. В ответ тот только рукой махнул — умерла, так умерла. Для него выброшенные вещи просто переставали существовать. К тому же отношения с Дадли немного потеплели. Я пересказал ему почти всего «Оливера Твиста» и предложил самостоятельно прочитать особо понравившиеся эпизоды. Дадли возмущался, пыхтел, но я с огнём в глазах стал рассказывать — как это здорово — в любой момент открыть прочитанную книгу и перечитать понравившийся эпизод.

Неожиданно дело пошло — оказалось, что перечитывать уже знакомое гораздо проще, чем усваивать незнакомый текст, и Дадли начал расслабляться. То есть данная самим собой установка: «Не могу, не запоминаю, не различаю буквы» стала потихоньку размываться. Многого за три дня мы не достигли, но даже самостоятельно прочитанные Дадли небольшие отрывки приводили его в неописуемый восторг.

М-дааа… Вот и корень Дадличкиной неуспеваемости, а любящие родители вместо того, чтобы попытаться разобраться в этой проблеме, гнобили Гарри, чтобы любимый сыночек не комплексовал на фоне слишком хорошо успевающего племянника. Логики, конечно, в этом — ноль, но спишем на действие артефакта. Во всяком случае, после его уничтожения Петунья стала соображать на порядок лучше и смотреть на любимого сыночка с куда большей долей критичности.

А ещё два дня спустя произошло давно ожидаемое мной событие. Причём, всё сложилось настолько удачно, что я готов был поверить в легендарное Поттеровское везение. Дело в том, что Вернон довольно давно заказал пятидневный морской круиз для себя, Петуньи и Дадли. Сделано это было три месяца назад, потому как фирма, эти круизы организовывавшая, давала хорошую скидку при стопроцентной предоплате и обещала чуть ли не пятизвёздочный отдых. Прижимистый Вернон тут же посчитал экономию… и перевёл денежки. И теперь тётушка и дядюшка не знали, как быть. Можно было, конечно, доплатить за билет для меня, но теперь это были другие деньги, и Вернона душило большое зелёное земноводное.

С миссис Фигг они меня оставлять не хотели, более того, после разрушения артефакта всё семейство прониклось к старой сквибке сильнейшей неприязнью, чему лично я был только рад. Но, пораскинув мозгами, Вернон решил, что другого выхода нет — придётся договариваться с этой женщиной. Оставить меня совсем без присмотра он не мог, тратить лишние деньги (а покупка билета ещё и для меня могла встать в половину уже потраченной на общий отдых суммы) не хотел.

Поэтому было принято компромиссное решение. Я остаюсь в доме один и присматриваю за порядком, поливаю тётушкин садик и носа не показываю на улицу, а миссис Фигг дважды в день заходит и проверяет, всё ли со мной в порядке. Учитывая то, как Дурсли обращались с Гарри в прошлом, это было просто неслыханное доверие, и я не возражал, тем более что Петунья оставила в холодильнике достаточно продуктов, а Вернон, кривясь, как бес от святой воды, выдал мне двадцать фунтов на непредвиденные расходы. Ещё пятнадцать фунтов получила миссис Фигг за хлопоты. В общем, договорились, и одним ранним солнечным утром семейство Дурсль погрузилось в такси и отправилось навстречу морским приключениям.

Пару дней я провёл, как было предписано — прибирался в доме, поливал розы, хорошо питался и много загорал во внутреннем дворике. Синяки мои прошли, худоба стала не настолько зловещей, и в купленных Петуньей вещах по размеру я уже не напоминал актёра из массовки фильма «Ночь живых мертвецов». Миссис Фигг заявлялась для проверки утром и вечером и неизменно заставала меня за каким-нибудь полезным делом. Дом был в порядке, сад — тоже, на улице я не показывался, никаких поводов для придирок не было. К тому же я следил за старухой, чтобы она не пыталась улучшить интерьер дома или сада ещё каким-нибудь незапланированным добавлением.

А на третий день миссис Фигг сломала ногу, о чём мне быстренько доложил злорадствующий по этому поводу Мистер Хохолок. Точнее, палевый подросток проскочил через живую изгородь и стал тереться о мою ногу, а в голове у меня всплыла картинка миссис Фигг, лежащей у подножия лестницы с неестественно вывернутой ногой.

«Это Мистер Лапка постарался?» — спросил я.

«Сама упала. Старая. Неловкая, — отозвался мистер Хохолок. — Папочка только чуть-чуть помог, она и не поняла».

«Ясно. Спрячьтесь, мне нужно вызвать «Скорую», — ответил я и перебрался через дырку в живой изгороди к дому миссис Фигг. К счастью, задняя дверь была не заперта и войдя в дом, я услышал громкие стоны вперемешку с руганью.

— Миссис Фигг! — крикнул я. — Что с вами? Вы в порядке?

— Ах, если бы… — плаксиво отозвалась старуха. — Гарри, я кажется повредила ногу…

Я прошёл в прихожую и увидел миссис Фигг, лежащую у подножия лестницы, ведущей на второй этаж — всё так, как и показывал Мистер Хохолок. Старая женщина была очень бледной и самостоятельно подняться не могла.

— Простите, миссис Фигг, я не смогу помочь вам подняться, — ангельским голоском произнёс я. — Я сейчас вызову помощь.

— Телефон в кухне, Гарри, — слабым голосом произнесла сквибка. — Поторопись, Мерлина ради! Номер написан прямо на обложке справочника!

Ага, что-то миссис Фигг ничего не говорит о целителях и Мунго. Не хочет или не может? Впрочем, судя по отношению к сквибам в магическом мире, может, ей действительно привычнее лечиться в обычной больнице?

Но думать было некогда, я набрал написанный на справочнике номер, вызвал медиков и дождался отправления миссис Фигг в больницу. Пока не приехали медики, я оставался с ней и даже споил какое-то подозрительного вида зелье из тёмного стеклянного флакона. Видимо, это было обезболивающее, поскольку старуха явственно приободрилась и даже показала мне, где лежат деньги на корм для книззлов, со слезами на глазах попросив заходить и кормить «бедных котиков». Похоже, она и впрямь не поняла, что причиной её столь неудачного падения стал Мистер Лапка.

Медики прибыли довольно быстро, оказали миссис Фигг первую помощь и на мой вопрос, долго ли будет пребывать в больнице наша дорогая соседка, один из парней, катящих каталку в машину «Скорой помощи», ответил:

— Дней десять, не меньше, малец. И потом на костылях ковылять будет. У стариков всё долго заживает. Понял?

— Да, сэр, благодарю вас, сэр, я всё передам дяде и тёте.

«Скорая» умчалась, а я аккуратно запер калитку, прошёл в дом, покормил книззлов и решил устроить обыск под видом уборки (срач у старой сквибки был реально знатный, и отнюдь не из-за книззлов). Мной двигало сразу два желания: поискать какие-нибудь сведения о Магическом мире и найти что-нибудь, что может пролить свет на личность таинственного заказчика, поручившего мисс Фигг меня извести.