Сон взаймы (гет)

— Спасибо за блестящий ответ, мисс Грей. Пять баллов Слизерину. — Профессор Слагхорн довольно потёр руки (ещё бы: за прошедшие две недели благодаря новенькой его факультет получил чуть ли не сотню баллов) и продолжил объяснения.

Гермиона пробежала глазами по лицам сокурсников, чтобы встретить цепкий и оценивающий взгляд слизеринского старосты. Губы Малфоя изогнулись в одобрительной усмешке, он слегка кивнул и отвернулся.

Слизеринцы приняли новенькую. Спокойная, за пределами аудиторий ненавязчивая, осторожная — Ромина Грей хорошо вписалась в компанию. Тот, кто ждал её подсказок на уроках, считал её дружелюбной и готовой помочь. Тот, кто кичился своим происхождением и хвастал приёмами в родовом поместье, видел внимательную (возможно, даже почтительную) слушательницу. Так и должно было быть. Гермиона была готова подсказывать одним и слушать других — лишь бы никто не заметил нищую и безродную грязнокровку. Сначала она боялась, что кто-то подвергнет сомнениям её рассказ о матери, которая приехала из Австралии, чтобы уладить дела с наследством. Легенда была проработана до мельчайших деталей, согласована с Дамблдором и вызубрена наизусть вместе с именами и датами рождения вымышленных родственников до десятого колена. Но слизеринцам оказалось достаточно знать, что новенькая происходит из семьи магов и в её поместье не проходит каких-либо общественно значимых мероприятий. Ну и ещё она приносит факультету дополнительные баллы.

Гермиону такое положение вещей устраивало. Она знакомилась, наблюдала и день за днём постигала новую науку — «быть Роминой Грей». Плыть по течению. Жить среди слизеринцев. Знать будущее и молчать. И не пытаться ничего изменить.

Это её жизнь и её выбор. Взвешивая все «за» и «против», она каждый раз приходила к выводу, что её место в будущем. А чтобы вернуться, она должна всего лишь прожить этот год и окончить его на «отлично». Это она может. Это не сложно. Главное не поднимать глаза и не видеть, как Джеймс Поттер и Сириус Блэк подтрунивают над Питером Петтигрю.

* * *

— Эй, смотри, куда идёшь!

Гермиона потёрла ушибленное плечо и подняла недовольный взгляд на толкнувшего её парня:

— Ой, извини, Сириус.

Могла бы и не извиняться, как-то само вырвалось — уважение к старшим вспомнилось, видимо… Будущий крёстный Гарри — статный темноволосый с неожиданно лукавым взглядом — удивлённо приподнял брови:

— А ты кто?

Девушка попыталась изобразить смущённую улыбку: не нужно было называть «незнакомого» человека по имени.

— Ромина Грей.

Сириус нахмурился, вспоминая имя:

— Ты не из наших, да?

Прозвучало так знакомо и по-гриффиндорски, что Гермиона невольно заулыбалась:

— К сожалению, не из ваших.

Сириус одобрительно хмыкнул.

Так началось её знакомство с Мародёрами — на самой первой вечеринке Слагхорна, ещё до начала бесконечно скучного представления «гостей». Сириус хохмил и выпендривался, Гермиона смеялась. В голове эхом стояли крики Гарри в Министерстве у Завесы. Она кусала щёку изнутри, повторяя про себя, что это сон: этого не было, это неправда, это другой человек. И смеялась ещё громче. На них оборачивались. Девушка натолкнулась на презрительный взгляд Малфоя и замолчала.

А потом вдруг решила, что назло белобрысому снобу, назло всем аристократичным и знатным слизеринцам будет дружить с Мародёрами.

* * *

Переборщила, конечно, с «дружить» — не бывает дружбы гриффиндорцев со слизеринцами, особенно в такие времена. Но «общаться» — вполне подходящее слово. Тем более что общаться с Сириусом легко и весело. «Здорόво» — в Большом зале после завтрака, «как жизнь» — после совместной трансфигурации, «это Лили, она не хуже тебя разбирается в Зельях» — пока профессор Слагхорн не начал занятие. Иногда больше, иногда меньше.

Сириус совсем не походил на хмурого и замкнутого мужчину, которого она встретила на третьем курсе. Он походил на Рона, каким тот был последние полгода, только ещё ярче, общительнее и популярнее. Сириус и Джеймс были душой Гриффиндора, их обожали девчонки, им завидовали парни. Некоторые, как Питер, — по-чёрному и очень заметно. Кто-то, как Ремус, — тихо и по-дружески. Но Джеймс был слишком увлечён Лили, чтобы это замечать, а Сириус со свойственным, пожалуй, всем подросткам эгоизмом интересовался только собой. Он планировал «шалости», объявлял войну, издевался над аутсайдерами (Снейпу, действительно, доставалось больше других, хоть, надо признать, далеко не всегда без оснований), заигрывал с девушками — со всеми сразу и ни с кем конкретно.

Не будь Гермиона девушкой, попала бы в разряд аутсайдеров. А так на её долю приходились дежурные комплименты, глупые вопросы по Зельям и рассуждения о том, что все слизеринцы — гады («Ты, конечно, исключение»).

Совсем не таким был Ремус Люпин. Он был похож на… Ремуса Люпина. Спокойный, уравновешенный, молчаливый. Когда никто не обращал на него внимания, он наблюдал за окружающими. И иногда у Гермионы возникало ощущение, что он радуется за них. Старается оставаться в тени, чтобы незаметно разделить с друзьями их победы и поражения.

Пару раз они болтали в библиотеке. Будущий профессор легко задавал вопросы и с интересом слушал ответы, но, когда речь заходила о нём, смущался и переходил на «да», «нет». Гермиона не настаивала, и беседа обрывалась, потому что где-то в глубине души девушка понимала, что однажды профессор узнает, как она помогала ему с нумерологией.

С Сириусом было наоборот: Гермиона слушала, улыбалась. И с дурацкой уверенностью, что на её месте Гарри сделал бы всё возможное, чтобы запомнить крёстного таким, пыталась сохранить в памяти все глупые шутки и вопросы. А потом, прокручивая в уме коротенькие разговоры, отчётливо понимала, что никогда не отважится рассказать о них…

* * *

Через неделю после памятной вечеринки Сириус сел рядом с ней на Зельях и беззастенчиво списал всю проверочную работу. Через две — Джейн перестала острить на эту тему. А ещё через две, когда Нарцисса невзначай бросила что-то вроде «мой кузен и правда очень мил», Гермиона задумалась. Достала листок с возвратными условиями и запаниковала.

Ни Сириус, ни Ремус (она уже и в мыслях перестала звать его профессором) не узнают её через пятнадцать лет. Да, другие волосы, другие глаза, да, она будет почти на пять лет младше себя нынешней… Но это не помешает Малфою узнать её. Не Сириусу, не Ремусу, не профессору Слагхорну, мадам Помфри, профессору МакГонагалл или Снейпу. Малфой вспомнит Ромину Грей и отметит сходство с ней Гермионы Грэйнджер. Малфой будет напряжённо ждать её ответа. Малфой выйдет из себя, когда она попытается блефовать и нести какую-то чушь…

Слизеринский староста вальяжно опустился в соседнее кресло, закинул ногу на ногу и устремил на Гермиону внимательный взгляд.

— Малфой, — хмуро поприветствовала она. В голове вертелась целая куча важных мыслей о будущем спасителе и возвратных условиях, о том, что нужно попытаться поговорить: наладить контакт, подготовить почву. О чём только говорить?

— Знаешь, если тебя все будут называть по фамилии, получится несколько серо, Ромина. — Под задумчиво-насмешливым взглядом девушке вдруг стало не по себе.

— Извини, Люциус. Я задумалась.

Они ведь почти не разговаривали. «Привет» — «пока», «спасибо» — «пожалуйста», одобрительный кивок за начисленные баллы, презрительная ухмылка — если рядом кто-то из Мародёров. И всё, в общем-то. Слизерин — не Гриффиндор. Здесь не принято начинать разговор без повода.

— Ты что-то хотел?

Это сначала она думала, что, возможно, Малфой обратится к ней с каким-нибудь вопросом по учёбе, и тогда она сможет убедить его в своей компетентности, завоевать доверие… ну и надоумить о спасении Гермионы Грэйнджер. Но у слизеринца оказалось достаточно мозгов, чтобы разобраться в школьной программе самостоятельно, и план не сработал. А потом как-то не до этого было… Вот идиотка! Вместо того, чтобы дурачиться с гриффиндорцами, нужно было искать подход к своему старосте.

Малфой слегка склонил голову набок:

— Расскажи о себе. — Не просьба, но и не приказ. Больше было похоже на собеседование с потенциальным сотрудником.

— Что именно тебя интересует? — Нужно было отбросить неприязнь и сделать вид, что неожиданный допрос ничуть не удивляет. И постараться быть просто Роминой Грей.

— Всё, исключая шашни с гриффиндорцами, — он прикрыл глаза и медленно перевёл взгляд на огонь в камине.

Девушка вдруг поймала себя на том, что мысленно сравнивает Люциуса с сыном. Драко Малфой будет очень старательно копировать плавные интонации отца. Вот только у него получится заносчивое самодовольство вместо спокойной уверенности в себе.

— Начиная с детства или с родословной?

Губы собеседника дрогнули в усмешке. Он скрестил руки на груди, поудобнее устраиваясь в кресле, и протянул:

— С родословной, если тебя не затруднит…

* * *

Малфой умел вести беседу. Не болтать, общаться или разговаривать. Именно вести беседу. Наверное, нужно ещё добавить «светскую». Даже если, по сути, речь шла о допросе. Он не перебивал, слушал внимательно и, что особенно настораживало, запоминал. Он вежливо кивал, когда Гермиона делала паузу, слегка улыбался, когда сказанное должно было быть забавным, милым или трогательным, он задавал наводящие вопросы.

Если это был способ психической атаки, он сработал. В начале обрадованная внезапным интересом со стороны старосты, уже через пятнадцать минут Гермиона была в панике. Но ледяное спокойствие, исходившее от собеседника, гипнотизировало и не позволяло прервать плавный ход разговора.

— Скажи, Люциус, а чем, если не секрет, вызван столь неожиданный интерес к моей скромной персоне?

Малфой слегка вздёрнул подбородок и усмехнулся:

— Ну, я как староста должен интересоваться жизнью студентов своего факультета.

В каждой усмешке, в каждом кивке — скрытый смысл и намёк. На словах — обязанности старосты, в уголках губ — приглашение оценить шутку, а в глазах — очередная проверка, поняла ли собеседница, что над ней пошутили. Поняла. Только не поняла как и зачем.

Гермиона в очередной раз загнала поглубже желание чем-то занять руки и отвела глаза. Малфой молчал, в камине трещал огонь, в противоположном конце гостиной о чём-то спорили припозднившиеся первокурсники.

Девушка попрощалась и отправилась в спальню, убеждая себя, что это не похоже на паническое бегство.

* * *

Легенду она дополнила, расширив первоначальный вариант чуть ли не в два раза — на случай новой беседы. Даже обидно, что не пригодилось…

— Что ты думаешь о последней реформе в сфере маггло-магических отношений?

Снова вечер, снова полупустая гостиная и кресла у камина.

— Ты, как староста, не можешь допустить, чтобы студенты твоего факультета провалили новейшую историю?

Слегка приподнятые брови — кажется, в списке реакций Люциуса Малфоя появился новый пункт: удивление. И, если добавить эту ухмылку, получится почти что одобрение. Хотя с каких это пор она начала различать эмоции Малфоя?..

— Что ты думаешь об ограничениях на использование волоса единорога?

После третьего вопроса девушка уловила взаимосвязь: забастовка двух отделов Министерства, которая произойдёт через полтора года. В своей петиции чиновники укажут три названных Малфоем решения нового министра. Вот только он-то откуда об этом знает?

— Думаю, будет забастовка, — всё ещё не понимая, чего от неё хотят, предсказала Гермиона.

Малфой сжал губы — недоволен её ответом:

— Слишком оптимистичный прогноз…

Ромина Грей не смогла скрыть хитрую улыбку. Неизвестно, как истолковал её собеседник, но, судя по всему, остался доволен.

* * *

Каменный пол, каменные стены, высокий потолок. Железная дверь со скрипом отворяется, на пороге стоит Люциус Малфой со значком слизеринского старосты. Ромина Грей жмётся к стене.

— Кем тебе приходится Гермиона Грэйнджер?

Гермиона вздрогнула и проснулась. В спальне было тихо. Это в Гриффиндорской башне приходилось привыкать к завываниям ветра, дождю или снегу за окном. А тут и окна-то не было. За магическим стеклом простирались горы, которые чем-то нравились Нарциссе. Но когда та ночевала в спальне старосты, Джейн наглухо завешивала его. Гермиона не возражала. Уж больно неестественно смотрелись залитые солнцем снежные вершины и поросшие диковинным лесом склоны.

Что будет с ней после возвращения? Как посмотрит она в глаза своим нынешним сверстникам? Сможет ли поговорить с ними? Рассказать? Глупо, на первый взгляд. Ну да, она ходит на одни занятья с гриффиндорской четвёркой, четой Малфоев и Снейпом. Какая мелочь, казалось бы: «Здравствуй, Северус, приятного аппетита». Но как страшно будет увидеть потом знакомые лица, покрытые паутиной морщин. Седину в волосах, шрамы, могилы. Ведь ответное «приятного аппетита» рассказывает о человеке больше, чем шесть лет на его уроках. Потому что боль, что плещется в глазах нескладного молодого парня, не может исчезнуть бесследно. Просто со временем они все — и особенно слизеринцы — научатся прятать то, что в семнадцать лет скрывать нет смысла.

Вот только она не сможет забыть, что озлобленные и жестокие, подлые и надменные взрослые когда-то тоже были детьми. Не сможет забыть, как Северус Снейп смотрел на Лили Эванс в Большом зале, как будущая Нарцисса Малфой помогала ей искать любимое перо и, точно Джинни Уизли, уверяла, что всё будет хорошо, как Люциус Малфой в кресле у камина рассказывал об истории древнейших магических родов Англии. А она сидела и отстранённо думала, что он действительно умный и красивый, много знает и интересно рассказывает, у него приятный тембр голоса и хорошие манеры, и, пожалуй, вне зависимости от того, что послужит этому причиной, она — Гермиона — рада, что через двадцать лет именно он вспомнит её и спасёт.