Сон взаймы (гет)

Это похоже на полёт. Хотя, наверное, правильнее сказать, падение. Или, быть может, пресловутые мгновения, когда вся жизнь проносится перед глазами: дождь, ветер, снег… солнце и радуга, рассвет, закат. Бег с препятствиями, пробуждение с утра, ужин в Хогвартсе, незнакомая заброшенная картинная галерея. И странное ощущение, как будто всё это уже было с ней… Нет, не было — всё это происходит сейчас и одновременно. Темнота, внезапно близкие звёзды, бесконечная сеть дорог: повороты, тупики, развилки. И неожиданно яркий перекрёсток: Вперёд? Направо? Налево? И тот же миг три «да» в ответ. И три тропинки, которые начинают свой бег: сходятся, расходятся и до бесконечности ветвятся, уходя за горизонт и теряясь в пустоте…

Где-то существуют вселенные, в которых возможно любое стечение обстоятельств. Оказавшись перед выбором, человек не отдаёт предпочтение одному из вариантов, он выбирает их все, порождая бесконечное число возможных комбинаций событий…

* * *

Гермиона глубоко вздыхает, открывает глаза и начинает заваливаться набок. Её подхватывают, трясут за плечи, суют под нос какую-то гадость: «Что с ней?» — «Просто стресс». — «Сейчас придёт в себя!» — «Нужно скорее доставить в больницу!»

Понимание того, что это сон, вытаскивает из глубины сознания ощущение цели: найти. Но мир вокруг тускнеет, и Гермиона, из последних сил цепляясь за уходящее видение, протискивается через толпу, пытаясь догнать кого-то, остановить, попросить прощения, объяснить всё и больше никогда не отпускать. Руки, взгляды, крики, смех… Но не вспомнить ни лица, ни имени, ни даже цвета глаз. Картинка растворяется, теряя очертания, оставляя смутную тревогу и едва различимый силуэт: «Пустите меня! Слышите? Мне нужно! Я должна найти…»

— Мадам Помфри!

Гермиона вздрогнула и открыла глаза. Солнце заливало Больничное крыло, расписывая стены и потолок замысловатым узором. Окружающий мир отозвался звоном в ушах и мигренью. Девушка неловко приподнялась на локте и обнаружила, что её кровать отгорожена от основного помещения ширмой. Перевернулась на живот и уткнулась лбом в подушку, пытаясь унять головную боль. Смутные отголоски случившегося постепенно складывались в единую картину. Утро в Хогсмиде, подслушанный разговор о новом нападении на Министерство и тяжёлый, незнакомый взгляд Гарри: «Больше никто не погибнет из-за меня».

За ширмой послышались шаги и ворчание медсестры:

— Что у нас тут?

— Я порезался и не могу идти на Зелья. — Голос казался определённо знакомым. Гермиона сжала руками виски, пытаясь сосредоточиться. Ллойд, староста Рэйвенкло? Вроде бы нет, скорее Рон… или Сириус? Девушка неловко попыталась сесть, но перед глазами поплыло. Воспоминания нахлынули удушливой волной, принося с собой ощущение беспомощности. За ширмой мадам Помфри наложила повязку и отправила разочарованного визитёра на уроки, а Гермиона всё лежала, бессмысленно глядя в потолок и пытаясь справиться с охватившим её ужасом и иррациональным чувством вины.

Как глупо, ведь там, в Министерстве, отброшенная на стеллаж заклятьем, она не испытала страха, наверное, потому что ситуация казалась безнадёжной. Гарри против Волдеморта, один на один, пока отряды авроров и Пожирателей убивают друг друга где-то за стеной.

Когда они неслись через огромный зал, утонувший в клубах красноватого дыма, никто даже не обратил на них внимания. Рон отстал, увидев своего отца, а Гермиона продолжала бежать за Гарри, петляя между размытыми силуэтами. Тогда ещё оставалась надежда, что Волдеморт не появится, что прибудет подкрепление, их заметит кто-нибудь из Ордена, и Гарри будет в безопасности.

Но, глядя на ровный ряд песочных часов со стеклянными шариками и лихорадочно пытаясь сообразить, как же снять заклятье, если руки обездвижены, Гермиона понимала: помощи ждать неоткуда. Она даже не могла повернуть голову, чтобы взглянуть на друга, оставались только карикатурно изогнутые отражения на гранях полок, маховиков и портключей.

Слепящая зелёная вспышка — и сдерживающее её заклятье исчезло. «Неужели Гарри победил?» Над головой послышался звон бьющегося стекла. В полуметре от неё взорвался, окатив дождём колючих брызг, какой-то шар. Полки рушились, нужно было выбираться. Девушка, неловко прикрывая лицо рукой, стала озираться в поисках Гарри. В центре комнаты лежало два тела. «Но ведь смертельное заклятье было только одно — Гарри не мог погибнуть. Его нужно скорее вытаскивать отсюда». Не замечая впивающихся в ладонь осколков, она поползла к центру комнаты. Внезапно звон стекла прекратился. Гермиона почувствовала, как пол уходит из-под ног, и из последних сил попыталась дотянуться до Гарри. Комната превратилась в светящийся водоворот: блеск стекла, бешено вращающиеся циферблаты маховиков. Уже понимая, что нет никакой возможности остановить перемещение, она сосредоточилась на том, чтобы попасть в Хогвартс. Земля больно ударила в колени.

Последним, что Гермиона видела, прежде чем потерять сознание, была огромная фигура Хагрида, спешившего к ней.

Девушка зажмурилась, отгоняя непрошеные воспоминания, облизала пересохшие губы и позвала мадам Помфри. Через секунду ширма отодвинулась, пропуская женщину, но тут же вернулась на прежнее место у неё за спиной. Целительница подозрительно оглядела пациентку и замерла у изножья кровати. Повисла тишина, неловкая и неправильная. Гермиону снова охватил страх:

— Мадам Помфри, как Гарри?

На лице целительницы отразилось недоумение, она нахмурилась, а потом неожиданно улыбнулась и заговорщически подмигнула:

— Знаешь, директор запретил тебя расспрашивать, но ты хоть скажи, как себя чувствуешь.

У Гермионы вмиг потеплело на душе. Значит, с её друзьями всё в порядке — школа продолжает работать, мадам Помфри шутит и как будто даже помолодела. Девушка прикрыла глаза и с улыбкой откинулась на подушки. Целительница привычно засуетилась, принесла стакан воды и зачем-то убежала искать Дамблдора.

* * *

Ширма отодвинулась. Дамблдор наколдовал себе стул и уселся у изножья кровати.

— Доброе утро.

— Доброе утро, профессор.

На языке вертелось столько важных вопросов, что облекать их в безличное «что произошло?» казалось просто кощунством. Не обращая внимания на напряжённое выражение лица директора, девушка задала самый главный:

— Война закончилась? — И, не дожидаясь ответа, смущённо улыбнулась: — Когда Гарри и Рон смогут меня навестить?

Старый маг молчал, видимо, обдумывая ответ. Гермионе стало не по себе. Как-то некстати пришло в голову, что о победе и спасении Гарри говорит она одна — Дамблдор и мадам Помфри просто молчат.

— Юная леди, — одного взгляда на директора, пытающегося подобрать нужные слова, было достаточно, чтобы смутная тревога превратилась в панику, — скажите, пожалуйста, а какое сегодня, по-вашему, число?

— Четвёртое мая, — девушка, стараясь оставаться спокойной, пожала плечами, — пятое уже, наверное… Я здесь долго?

Старый маг нахмурился:

— А какого года?

Гермиона удивлённо подняла брови:

— 1997-ого.

Дамблдор кивнул, поправил очки и замолчал, пристально глядя на девушку. Гермиона замерла, с ужасом осознавая, что же мог означать этот вопрос…

* * *

— Директор, вы что, меня не слышите?! Я должна вернуться! Я не могу сидеть в вашем 1977-ом, когда в моём времени, возможно, погибает мой друг!

— Да нет же, мисс Грэйнджер, это вы не понимаете, — голубые глаза за стёклами очков-половинок насмешливо и немного грустно поблёскивали. — Вероятность того, что образовалась временная петля, стремится к нулю. Неужели в вашей реальности я исключу из школьного курса концепцию параллельных вселенных? Слушайте: когда-то давно одна волшебница задумалась над перемещениями во времени…

Гермиона со вздохом откинулась на подушки. Теорию она знала. Чуть ли не наизусть выучила параграф, получив в начале третьего курса маховик времени. Голос директора звучал ровно и успокаивающе, напоминая об однажды выслушанном рассказе, создавая иллюзию нормальности происходящего… Девушка прикрыла глаза и приготовилась слушать.

… Когда-то давно одна волшебница — многие говорят, что это была Ровена Рэйвенкло — задумалась над перемещениями во времени. Ведь скачки в трёх измерениях возможны — чем же хуже четвёртое? Злые языки утверждают, что, покорив время, ведьма хотела получить власть над миром. Историки считают, что причиной открытия стал чисто научный интерес, романтики верят в легенду о погибшем возлюбленном. Возьмём и мы её за отправную точку.

Ровена Рэйвенкло потратила годы на исследования и эксперименты. Варила зелья, придумывала заклятья, искала в горах Шотландии звёздную пыль. И, наконец, создала артефакт, который должен был перенести её на десять лет назад, в тот день, когда её возлюбленный был ещё жив. Туда, где она смогла бы предотвратить его гибель.

Но Ровена Рэйвенкло не была бы собой, если б не позаботилась о безопасности перемещения. Она разработала механизм, который исключал скачок, если выбранная точка пространства уже была занята. Десять лет — это большой срок. Кто поручится, что десять лет назад на этом самом месте не стоял человек, не резвились животные? И кто захочет отправиться в прошлое, зная, что может расщепиться, как при аппарации, и срастись с деревом, оленем или другим волшебником? Ровена Рэйвенкло была осторожна. Она сделала так, что слияние двух материй оказалось невозможным. Перепроверила расчеты, собрала вещи и отправилась в прошлое, где без её помощи погибал любимый. Закрутились стрелки на крошечных циферблатах, заструилась звёздная пыль в перевёрнутых песочных часах, волшебница пропала… и больше не появилась — ни десять лет назад, ни когда-либо ещё…

Злые языки утверждали, что она ушла в прошлое и превратилась в королеву Мэб. Исследователи сошлись во мнении, что временной скачок невозможен и любая попытка его совершись фатальна. Кто-то верил, что за границей этого мира она встретила своего возлюбленного… И, как ни странно, они были правы. Пусть и не совсем…

В этом мире возможно любое событие. Оказываясь перед выбором, человек не отдаёт предпочтения какому-то одному варианту, он выбирает их все, создавая тем самым новые вселенные, которые начинают своё самостоятельное развитие: сходятся, расходятся, существуют параллельно и продолжают ветвление. Мир представляет собой бесконечную и непрерывно расширяющуюся паутину реальностей, которые охватывают все вариации возможных событий.

Существует вселенная, где Ровена Рэйвенкло никогда не встречалась с тем волшебником — она закончила свои дни в обществе ещё двоих основателей Хогвартса, даже не помышляя о скачке в прошлое. Существует вселенная, где её возлюбленный остался жив, а Хогвартс не досчитался своего «самого умного» факультета. Есть реальность, где Ровена Рэйвенкло родилась мальчиком, умерла в младенчестве или не была зачата вовсе. И именно существование бесконечного множества миров не учла в своих расчётах та первая ведьма, которая изобрела маховик.

Её прибор работал. Он отсчитывал часы, месяцы, годы. Выдёргивал волшебника из «здесь и сейчас» и отправлял в ту точку времени и пространства, где тот мог оказаться, не расщепляясь. Единственная ошибка несчастной ведьмы заключалась в том, что, не найдя подходящей точки в «своей» реальности, маховик выкидывал волшебника в параллельную — ту, в которой не происходило расщепления. Много ли в мире подходящих вселенных? Бесконечность. Похожие на изначальную и совсем другие. Вселенные, в которых люди не знают магии, вселенные, в которых магия не возможна в принципе. Миры, заселённые разумными амёбами и не заселённые вовсе. И единственным критерием отбора является наличие свободного пространства в нужном времени и месте. И вместо того, чтобы просто остановить перемещение, маховик «копирует» волшебника во все подходящие миры, создавая очередную порцию ответвлений.

Существует реальность, где постаревшая на десять лет Ровена Рэйвенкло спасла своего возлюбленного и сошла с ума, после того, как тот женился на её молодой копии. Существует вселенная, в которую неизвестная волшебница, свалившись из ниоткуда, принесла теорию пространственно-временных скачков. Есть и такая, где факультет ворона основали «сёстры» Рэйвенкло: младшая, которую забыли и вычеркнули из учебников, и старшая, которой приписывают изобретение маховика. Существуют миллионы вселенных, куда обезумевшая от горя ведьма совершала новые и новые скачки в поисках своей «родной» реальности и, уходя всё дальше в прошлое, до бесконечности клонировала себя в чужие миры, не в силах вернуться и не в силах что-либо изменить, порождала во всех реальностях легенды о путешественниках во времени, заставляя магов и учёных исследовать и изобретать…

Вот только ни одна из этих вселенных не была её «родной». Несчастная волшебница, сама того не желая, открыла и доказала основное правило временных скачков: оступившись однажды, найти изначальную реальность уже не удастся. Новый мир ставит путешественника перед выбором: начать жизнь с чистого листа или продолжить скитаться в надежде переспорить теорию вероятности.

Дамблдор замолчал. Гермиона лежала и, не мигая, смотрела в потолок. Вселенные, бесконечности… всё это она уже выслушала — на третьем курсе от профессора МакГонагалл. Успела осознать, испугаться, взвесить «за» и «против»… и решиться.

В нагромождении бесконечности миров, неконтролируемых скачков и бесчисленных двойников петля времени кажется невозможной, если не одно «но»: существует реальность, где ты ещё до перемещения знаешь о своей копии из будущего.

Идёшь по улице, видишь себя:

«Кто ты?»

«Я — это ты через двадцать минут».

И через двадцать минут, взяв в руки маховик, ты будешь точно знать, что окажешься в своей реальности. Замкнутый круг. Ошибка в расчете высших сил. Это и есть петля. И именно это «я — это ты через 20 минут» и было обязательным условием использования маховика. Нет, Гермиона ни разу не разговаривала со своим двойником, но если до перемещения она была уверена, что отсутствовала в нужной точке пространства час назад, приходилось пропускать урок. Потому что, если час назад в этой реальности её не было, значит, при скачке в прошлое она окажется в какой-то другой. А, оказавшись в другой, найти свою «родную» вселенную уже не удастся. Остаётся лишь утешаться тем, что возможно, где-то есть мир, в котором имела место петля.

— Послушайте, профессор, — Гермиона устало прикрыла глаза, — в 1997-ом я не сталкивалась со сведениями, подтверждающими моё присутствие в 1977-ом. Но я не сталкивалась и со сведениями, которые бы его исключали.

В будущем — её жизнь, друзья, родители, там, возможно, погибает без её помощи Гарри. Она должна вернуться. Или хотя бы попробовать вернуться. И она не согласна ждать этого двадцать лет. Да и какова вероятность, что она эти двадцать лет проживёт?

Воображение рисовало ей то самое бесконечное множество реальностей, которым пугала её профессор МакГонагалл. То самое, в котором она потерялась, чтобы уже никогда не найти дороги домой.

Дамблдор грустно улыбнулся и покачал головой:

— Мисс Грэйнджер, вы же знаете, что прыжок в будущее невозможен.

Девушка кивнула:

— Но ведь есть возвращающее зелье… Я про него читала, оно как раз для таких случаев…

Старый маг усмехнулся:

— Зелье есть, но оно предназначено, замыкать временную петлю, которая в данном случае крайне маловероятна…

Дамблдор рассеянно наблюдал за паучком, карабкающимся по ширме. Девушка прикусила губу и отвернулась.

Старый волшебник достал из кармана какую-то сладость, развернул и отправил себе в рот. Прожевал. Перевёл взгляд на Гермиону и примирительно улыбнулся:

— Мисс Грэйнджер, на первых порах вам в любом случае придётся остаться в Хогвартсе. Поэтому предлагаю отложить этот спор до вашего выздоровления. Пока же вы будете находиться в больничном крыле. Всем, включая мадам Помфри и учителей, вы будете говорить, что получали образование на дому, а здесь оказались в результате несчастного случая… И придумайте себе новое имя…

Гермиона чувствовала себя разбитой и опустошённой: жизнь с чистого листа, без друзей, без родных… даже без имени. И без надежды на возвращение.

— Мне всё равно, придумайте сами, профессор. — Прозвучало грубо. Дамблдор, не обращая внимания на тон, пожал плечами и задумчиво потёр подбородок:

— Ромина Грей вас устроит?

Это произошло около четырёх месяцев назад, в теперь далёком 1997-ом. После рождественских каникул, проведённых на шестом курсе в Норе, они возвращались в Хогвартс.

На Кингс-Кросс, перед самым барьером, Рон опрокинул тележку, столкнувшись с высоким господином в очках. Господин начал кричать и, увидев Буклю, пригрозил вызвать полицию. Миссис Уизли попыталась его успокоить. Рон посоветовал стереть память. Гарри предложил убраться, пока не появилась полиция. Гермиона толкнула тележку через барьер… и вместо платформы 9¾ буквально вывалилась в незнакомую комнату-темницу: каменный пол, каменные стены, высокий потолок, зарешеченное окошко, железная дверь. И тишина, как будто в ушах вата.

Сначала она растерялась, потом испугалась, не поверила в реальность происходящего, попыталась найти выход, отчаялась, стала вспоминать молитвы, потом — теорию беспалочковой магии… потом — всё ещё раз сначала, снова и снова, пока не раздались шаги. Появился Люциус Малфой. Гермиона стояла, вжавшись в стену, ожидая допроса, пыток, смерти, проклятия, но только не ошибки, как она решила тогда:

— Кто вы такая? Кем вам приходится Ромина Грей?

И то, как напряжённо Малфой ждал её ответа, не позволило ей позже, когда всё закончилось, выкинуть имя из головы.

— Переформулирую вопрос: имя Ромины Грей вам что-нибудь говорит? — Палочка была нацелена на неё, в голосе Пожирателя явственно слышалось раздражение.

Гермиона попыталась отодвинуться, но лишь забилась в угол.

— Нет, — и зачем-то помотала головой.

Малфой опустил палочку и сделал то, чего от него никто не ожидал: он отпустил грязнокровку, подружку Поттера, попавшую в ловушку по ошибке. Он даже сам перенёс её к магическим щитам Хогвартса.

А когда Гермиона, ещё не веря, что всё закончилось, осмелилась спросить о причине, ответом было совершенно неправдоподобное:

— Двадцать лет назад я дал слово спасти магглорождённую ведьму по имени Гермиона Грэйнджер.

* * *

Потом было триумфальное «спасение» аврорами, обследования, успокоительное в Больничном крыле, сотни вопросов… но ничего, что смогло бы пролить свет на причины произошедшего. И когда стало понятно, что объяснений не будет, гриффиндорское трио сделало то же, что и всегда: они сочинили свою версию случившегося.

— И что сказал Дамблдор?

Гриффиндорская гостиная уже давно опустела, но Гарри всё равно говорил шёпотом. Уж слишком невероятным казался тогда её рассказ: Люциус Малфой, обознавшись, спас Гермиону Грэйнджер.

— Ничего не сказал.

Рон обиженно фыркнул, Гарри толкнул его локтем. Гермиона со вздохом уточнила:

— Он посоветовал за разъяснениями обратиться к Малфою, сказал, что похитили меня по ошибке, и за свою жизнь я могу не опасаться.

Гарри усмехнулся:

— Странно, что Волдеморт не извинился за свою ошибку лично…

Повисло молчание. История была слишком нереальной.

Когда авроры обнаружили Гермиону на границе территории Хогвартса, она, как, впрочем, и остальные связанные со случившимся, ждала разъяснений Дамблдора. Объяснил ли он хоть кому-нибудь? Или просто выдал каждому свой набор отговорок? Над ней он просто издевался:

«Что было нужно Малфою?»

«Информация о Ромине Грей».

«Кто такая Ромина Грей?»

«Лучше спросить у Малфоя…»

И так несколько раз в различных формулировках.

Девушка лихорадочно прокручивала в голове их бестолковый разговор, ища зацепку. Зацепки не было: только незнакомое имя и странная фраза про данное двадцать лет назад обещание.

Огонь в камине медленно затухал, бросая последние отблески на стены, потолок и лица друзей. Они молчали, не глядя друг на друга.

— А помните, у Дамблдора есть присказка, — Гарри нахмурился, собираясь с мыслями, — про «Гриффиндор борется за идею, а Слизерин — за своих».

— И что? — Рон зевнул.

— А то, — неожиданно резко начала Гермиона, — что мы можем взять за аксиому слова Дамблдора об отсутствии угрозы моей жизни, и тогда получается…

До чего же всё просто! Секунду назад случайные и бессмысленные факты складывались в цельную картину.

— Тогда получается, — перебил Гарри, в его глазах впервые за последние месяцы появился прежний азарт, — что Волдеморт вообще ни при чём!

Рон переводил взгляд с Гарри на Гермиону, не понимая, к чему они ведут.

— А если он ни при чём, — улыбнулась девушка, — значит, это личное дело Малфоя.

— А Малфой — слизеринец, а слизерин борется за своих.

Рон открыл рот от удивления, на его лице отразилось понимание:

— А «свой» — это Ромина Грей, которая, по его мнению, как-то связана с Гермионой!

Пожалуй, можно сказать, что так всё и началось…

* * *

— Но вы ведь понимаете, мисс Грэйнджер, что стоит вам допустить малейшую ошибку — и вы «выпадете» из петли, — Дамблдор крутил в пальцах палочку, внимательно глядя на Гермиону.

Девушка прикрыла глаза и попыталась спрятать торжествующую улыбку: подтвердить правдивость собственных слов она была готова хоть под Веритасерумом. А от такого доказательства отмахнуться нельзя. Что ж, если высшие силы решили дать ей шанс, она ни за что его не упустит. Подумать только — при спонтанном неконтролируемом перемещении угодить во временную петлю…

— Директор, поверьте, я сделаю всё возможное.

Волшебник не отрывал от неё изучающего взгляда. Гермиона вдруг подумала, что через двадцать лет, когда она-прошлая задаст вопрос о Ромине Грей, он будет смотреть точно так же, как будто ища в ней что-то.

— Позвольте спросить, что же держит вас там в 1997-ом?

Гермиона удивлённо подняла брови:

— Предыдущие семнадцать лет моей жизни, профессор.

Дамблдор задумчиво кивнул:

— Очень гриффиндорский ответ, — и усмехнулся: — Что ж, посмотрим, как вы уживётесь со слизеринцами.

* * *

Три месяца назад, в 1997-ом, они ухватились за свою теорию, как утопающий за соломинку. Пусть все их выводы базировались лишь на ряде допущений и предположений, пусть именно эти допущения и предположения позволяли им просто забыть о случившемся — то не имело значения. Важно было другое: просиживая часы в библиотеке и строя планы по шпионажу за Малфоем-младшим, друзья как будто возвращались в прошлое. Гарри впервые за многие месяцы ожил и проявлял интерес к окружающему миру. Рон и Гермиона, понимая, сколь зыбкой является эта перемена в его настроении, всеми силами старались не упустить её.

Однако, несмотря на все усилия, приходилось признать, что результатом их поиска стали только новые вопросы без ответа.

Ромины Грей не существовало: она не училась в Хогвартсе, не писала книг, не публиковала статей, не была персонажем историческим или вымышленным. Единственное, что удалось выяснить, — она разыскивалась. И, судя по всему, безрезультатно. И, если принять ещё одно допущение, Люциусом Малфоем.

Объявлений было много. Первое Рон нашёл случайно, читая анекдоты в «Квибблере» двадцатилетней давности. Все остальные полностью совпадали с ним:

«Разыскивается ведьма по имени Ромина Грей. Волосы прямые, тёмные, глаза серые, рост средний, особых примет нет. В 1978-ом году окончила Хогвартс, факультет Слизерин, с отличием». Затем следовала информация о вознаграждении и неизменная подпись — «Л.М.».

И всё бы хорошо, но в списках выпускников за 78-ой Ромины Грей не было. Был Люциус Малфой, Северус Снейп, четвёрка Мародёров и Лили Эванс, была Нарцисса Блэк и Алиса Стэмптон (будущая Лонгботтом), была ещё парочка людей с известными или знакомыми фамилиями, но темноволосой сероглазой отличницы не было. Не было никого даже отдалённо на неё похожего. Гарри просидел час, рассматривая скудные статьи о своих родителях и крёстном. Весь азарт пропал, осталось чувство вины, и Гермиона сделала всё возможное, чтобы скорее забыть неудачную затею.

Кто же мог предположить, что это она, сменив внешность и имя, будет отстаивать честь другого факультета, чтобы замкнуть временную петлю и, быть может, спасти Гарри.

* * *

Гермиона размышляла над «возвратными условиями». Ерунда, конечно, но попробовать стоило. Пусть даже все книги по временнóй магии утверждают, что петля от человека в неё попавшего не зависит. Сидеть без дела было невыносимо, поэтому, столкнувшись с понятием «возвратное условие», девушка сразу же взялась за диаграмму.

«Отметьте на оси времени все известные факты об ожидающих вас событиях, затем выделите имеющие непосредственное отношение к вам».

Что она знает о Ромине Грей? Имя, внешность, факультет — тут никаких сложностей. «Окончила с отличием» — а разве может быть иначе? За лето программа шестого курса пройдена, остаётся ждать начала учёбы — не так и долго, кстати, остаётся. Что ещё? Первое найденное ими объявление датировалось началом августа 1978-ого. Значит, она покинет «это время» между окончанием экзаменов и серединой июля. Видимо, после выпускного бала.

Гермиона потёрла виски и раздражённо прикусила губу. Оставалось ещё одно условие. Наверное, самое важное. И уж точно самое неясное: в течение следующих десяти месяцев Люциус Малфой даст ей слово спасти ещё не родившуюся Гермиону Грэйнджер. Более того, через двадцать лет он это слово сдержит. Не забудет, не спишет на совпадение, рискнёт свободой и, возможно, жизнью, чтобы выполнить обещание, данное исчезнувшему два десятка лет назад человеку. Что это? Страх? Но чем она может ему угрожать? Непреложный обет? Но как его добиться? Выгода? Гермиона прикрыла глаза, стараясь поймать воспоминание. Ведь было что-то — слух, сплетня… Поговаривали, что Люциус Малфой смог договориться с Министерством о признании невиновности, хотя это не удивительно… Поговаривали, что Дамблдор поручился за него. Хотя в это она не поверила — отмахнулась. Не дай боже, слух дошёл бы до Гарри… А ведь зря отмахнулась. Быть может, это и есть причина? Быть может, спасение Гермионы Грэйнджер даст ему шанс избежать Азкабана? Вполне может быть… Во всяком случае, похоже на правду.

Она столкнулась с Малфоем три дня назад, в Косом переулке. Сноб белобрысый, чёртов модник… Гермиона, закрывшись в примерочной, пересчитывала деньги, которых, по мнению Дамблдора, должно было хватить на весь учебный год. В действительности же приходилось выбирать между сменным комплектом формы и простенькой парадной мантией. В то время как:

— Пожалуй, эта смотрится лучше — я предпочитаю ручную вышивку…

Самоуверенный, самодовольный, самовлюблённый денди.

Девушка взяла два комплекта формы, убедив себя, что решать проблемы нужно по мере их поступления, и пять минут ждала, чтобы расплатиться, пока расторопная немолодая портниха заворачивала три школьных, три повседневных, две парадных и «эту тоже на всякий случай» для Малфоя, который едва ли посмотрел в её сторону.

Да, он богат, красив, не глуп, хорошо воспитан, уверен в себе, ценит лишь собственное благополучие и выгоду. Через двадцать лет он не изменится. Дамблдор ошибся в своём афоризме: Слизерин борется не за «своих», а за себя. Ромина Грей не должна запугивать Малфоя, она должна убедить его, что спасение магглорождённой ведьмы через двадцать лет будет ему полезным.

* * *

Интересно, согласно теории множества миров, где-то есть вселенная без её скачка в прошлое. Например, Гарри и Волдеморт сразились в другом зале, и на неё не упал злосчастный маховик. Или, столкнувшись с МакГонагалл, друзья задержались в Хогсмиде и не попали в Министерство. Или нападения не было вовсе…

Ромина Грей, Слизерин, седьмой курс... Она задумчиво гоняла по тарелке шоколадный пудинг и исподтишка поглядывала на Гриффиндорский стол. Пир по случаю начала учебного года был в самом разгаре, и никто не обращал на неё внимания.

Джеймс Поттер — Гарри действительно на него похож — что-то рассказывал Сириусу Блэку. Одной рукой он обнимал за плечи Лили Эванс. Родители Гарри погибнут через два года, Сириус Блэк — через девятнадцать. Питер Петтигрю — низенький, полноватый, неуклюжий, сейчас в чём-то милый и похожий на Невилла — станет предателем и, по сути, причиной гибели всех троих. Алиса Логботтом — Гермиона никак не могла отыскать её, хотя точно помнила, что она заканчивала Хогвартс одновременно с Мародёрами — сойдёт с ума под пытками Беллатрисы Блэк. Хорошо, что хоть с ней столкнуться не придётся. Хотя её сестра, будущая миссис Малфой, здесь — вон та улыбчивая девочка с огромными голубыми глазами.

А ведь можно всё всем рассказать, предупредить, изменить будущее. Гарри не останется сиротой, Невилл будет воспитан собственной матерью… С другой стороны, Волдеморт не сгинет в первый раз, создаст последний крестраж и обретёт бессмертие. Нет уж, пусть альтернативную историю пишут её двойники. Гермиона должна замкнуть петлю и помочь Гарри, должна вернуться в будущее, чтобы прожить свою жизнь.

* * *

— Ну-ка, постой! Ты что, тоже первокурсница?

Гермиона замерла на пороге, с недоумением глядя на слизеринского старосту — Люциуса Малфоя. Ставшая привычной за лето гостиная встретила Ромину Грей шумом разговоров, мельканием мантий и насмешливым взглядом холодных серых глаз. Рядом с парнем тут же появилась Нарцисса и неожиданно тепло улыбнулась:

— Ты новенькая? Лидия про тебя говорила…

Малфой поджал губы:

— Ну пусть тогда Лидия покажет ей спальню и ознакомит с распорядком, — рассеянно кивнул он, и, потеряв всякий интерес, направился к группе парней у камина.

— Лидия — это староста. Она семикурсница, но у неё отдельная спальня. В нашей спальне всего трое: я, ты и Джейн. — Нарцисса Блэк была милой: общительной, радушной, дружелюбной. Гермиона искала в ней надменную и высокомерную женщину, которую встретила на Чемпионате по Квиддичу, и не находила. Хорошие манеры, правильная речь, но при этом на лице вместо характерно-брезгливого выражения добрая улыбка. Да, помогала она скорее из вежливости, но в этой вежливости не было ни холода, ни фальши.

— Это Джейн, это Кэтрин, Марк, Люциус, Эдвард, Северус, Артур, Изабэль, Лидия (да, Лидия, это Ромина Грей, про которую тебя предупредил декан), Джон, Розалинда, Томас…

Гермиона запомнила от силы половину. Стараясь разглядеть Снейпа, пропустила следующих двух, попыталась заговорить со старостой, но ту отвлекли первокурсники. В итоге, окончательно потерявшись в водовороте чёрно-зелёных мантий, девушка предпочла скрыться в спальне.

Знакомство состоялось — могло быль лучше, могло быть и хуже. Ромина Грей торопливо разделась и, задёрнув полог, улеглась спать. Ночью ей снилось, как Гермиона Грэйнджер уговаривает Лили Эванс выйти замуж за Люциуса Малфоя, чтобы исключить возможность нападения Волдеморта на Гарри…

— Спасибо за блестящий ответ, мисс Грей. Пять баллов Слизерину. — Профессор Слагхорн довольно потёр руки (ещё бы: за прошедшие две недели благодаря новенькой его факультет получил чуть ли не сотню баллов) и продолжил объяснения.

Гермиона пробежала глазами по лицам сокурсников, чтобы встретить цепкий и оценивающий взгляд слизеринского старосты. Губы Малфоя изогнулись в одобрительной усмешке, он слегка кивнул и отвернулся.

Слизеринцы приняли новенькую. Спокойная, за пределами аудиторий ненавязчивая, осторожная — Ромина Грей хорошо вписалась в компанию. Тот, кто ждал её подсказок на уроках, считал её дружелюбной и готовой помочь. Тот, кто кичился своим происхождением и хвастал приёмами в родовом поместье, видел внимательную (возможно, даже почтительную) слушательницу. Так и должно было быть. Гермиона была готова подсказывать одним и слушать других — лишь бы никто не заметил нищую и безродную грязнокровку. Сначала она боялась, что кто-то подвергнет сомнениям её рассказ о матери, которая приехала из Австралии, чтобы уладить дела с наследством. Легенда была проработана до мельчайших деталей, согласована с Дамблдором и вызубрена наизусть вместе с именами и датами рождения вымышленных родственников до десятого колена. Но слизеринцам оказалось достаточно знать, что новенькая происходит из семьи магов и в её поместье не проходит каких-либо общественно значимых мероприятий. Ну и ещё она приносит факультету дополнительные баллы.

Гермиону такое положение вещей устраивало. Она знакомилась, наблюдала и день за днём постигала новую науку — «быть Роминой Грей». Плыть по течению. Жить среди слизеринцев. Знать будущее и молчать. И не пытаться ничего изменить.

Это её жизнь и её выбор. Взвешивая все «за» и «против», она каждый раз приходила к выводу, что её место в будущем. А чтобы вернуться, она должна всего лишь прожить этот год и окончить его на «отлично». Это она может. Это не сложно. Главное не поднимать глаза и не видеть, как Джеймс Поттер и Сириус Блэк подтрунивают над Питером Петтигрю.

* * *

— Эй, смотри, куда идёшь!

Гермиона потёрла ушибленное плечо и подняла недовольный взгляд на толкнувшего её парня:

— Ой, извини, Сириус.

Могла бы и не извиняться, как-то само вырвалось — уважение к старшим вспомнилось, видимо… Будущий крёстный Гарри — статный темноволосый с неожиданно лукавым взглядом — удивлённо приподнял брови:

— А ты кто?

Девушка попыталась изобразить смущённую улыбку: не нужно было называть «незнакомого» человека по имени.

— Ромина Грей.

Сириус нахмурился, вспоминая имя:

— Ты не из наших, да?

Прозвучало так знакомо и по-гриффиндорски, что Гермиона невольно заулыбалась:

— К сожалению, не из ваших.

Сириус одобрительно хмыкнул.

Так началось её знакомство с Мародёрами — на самой первой вечеринке Слагхорна, ещё до начала бесконечно скучного представления «гостей». Сириус хохмил и выпендривался, Гермиона смеялась. В голове эхом стояли крики Гарри в Министерстве у Завесы. Она кусала щёку изнутри, повторяя про себя, что это сон: этого не было, это неправда, это другой человек. И смеялась ещё громче. На них оборачивались. Девушка натолкнулась на презрительный взгляд Малфоя и замолчала.

А потом вдруг решила, что назло белобрысому снобу, назло всем аристократичным и знатным слизеринцам будет дружить с Мародёрами.

* * *

Переборщила, конечно, с «дружить» — не бывает дружбы гриффиндорцев со слизеринцами, особенно в такие времена. Но «общаться» — вполне подходящее слово. Тем более что общаться с Сириусом легко и весело. «Здорόво» — в Большом зале после завтрака, «как жизнь» — после совместной трансфигурации, «это Лили, она не хуже тебя разбирается в Зельях» — пока профессор Слагхорн не начал занятие. Иногда больше, иногда меньше.

Сириус совсем не походил на хмурого и замкнутого мужчину, которого она встретила на третьем курсе. Он походил на Рона, каким тот был последние полгода, только ещё ярче, общительнее и популярнее. Сириус и Джеймс были душой Гриффиндора, их обожали девчонки, им завидовали парни. Некоторые, как Питер, — по-чёрному и очень заметно. Кто-то, как Ремус, — тихо и по-дружески. Но Джеймс был слишком увлечён Лили, чтобы это замечать, а Сириус со свойственным, пожалуй, всем подросткам эгоизмом интересовался только собой. Он планировал «шалости», объявлял войну, издевался над аутсайдерами (Снейпу, действительно, доставалось больше других, хоть, надо признать, далеко не всегда без оснований), заигрывал с девушками — со всеми сразу и ни с кем конкретно.

Не будь Гермиона девушкой, попала бы в разряд аутсайдеров. А так на её долю приходились дежурные комплименты, глупые вопросы по Зельям и рассуждения о том, что все слизеринцы — гады («Ты, конечно, исключение»).

Совсем не таким был Ремус Люпин. Он был похож на… Ремуса Люпина. Спокойный, уравновешенный, молчаливый. Когда никто не обращал на него внимания, он наблюдал за окружающими. И иногда у Гермионы возникало ощущение, что он радуется за них. Старается оставаться в тени, чтобы незаметно разделить с друзьями их победы и поражения.

Пару раз они болтали в библиотеке. Будущий профессор легко задавал вопросы и с интересом слушал ответы, но, когда речь заходила о нём, смущался и переходил на «да», «нет». Гермиона не настаивала, и беседа обрывалась, потому что где-то в глубине души девушка понимала, что однажды профессор узнает, как она помогала ему с нумерологией.

С Сириусом было наоборот: Гермиона слушала, улыбалась. И с дурацкой уверенностью, что на её месте Гарри сделал бы всё возможное, чтобы запомнить крёстного таким, пыталась сохранить в памяти все глупые шутки и вопросы. А потом, прокручивая в уме коротенькие разговоры, отчётливо понимала, что никогда не отважится рассказать о них…

* * *

Через неделю после памятной вечеринки Сириус сел рядом с ней на Зельях и беззастенчиво списал всю проверочную работу. Через две — Джейн перестала острить на эту тему. А ещё через две, когда Нарцисса невзначай бросила что-то вроде «мой кузен и правда очень мил», Гермиона задумалась. Достала листок с возвратными условиями и запаниковала.

Ни Сириус, ни Ремус (она уже и в мыслях перестала звать его профессором) не узнают её через пятнадцать лет. Да, другие волосы, другие глаза, да, она будет почти на пять лет младше себя нынешней… Но это не помешает Малфою узнать её. Не Сириусу, не Ремусу, не профессору Слагхорну, мадам Помфри, профессору МакГонагалл или Снейпу. Малфой вспомнит Ромину Грей и отметит сходство с ней Гермионы Грэйнджер. Малфой будет напряжённо ждать её ответа. Малфой выйдет из себя, когда она попытается блефовать и нести какую-то чушь…

Слизеринский староста вальяжно опустился в соседнее кресло, закинул ногу на ногу и устремил на Гермиону внимательный взгляд.

— Малфой, — хмуро поприветствовала она. В голове вертелась целая куча важных мыслей о будущем спасителе и возвратных условиях, о том, что нужно попытаться поговорить: наладить контакт, подготовить почву. О чём только говорить?

— Знаешь, если тебя все будут называть по фамилии, получится несколько серо, Ромина. — Под задумчиво-насмешливым взглядом девушке вдруг стало не по себе.

— Извини, Люциус. Я задумалась.

Они ведь почти не разговаривали. «Привет» — «пока», «спасибо» — «пожалуйста», одобрительный кивок за начисленные баллы, презрительная ухмылка — если рядом кто-то из Мародёров. И всё, в общем-то. Слизерин — не Гриффиндор. Здесь не принято начинать разговор без повода.

— Ты что-то хотел?

Это сначала она думала, что, возможно, Малфой обратится к ней с каким-нибудь вопросом по учёбе, и тогда она сможет убедить его в своей компетентности, завоевать доверие… ну и надоумить о спасении Гермионы Грэйнджер. Но у слизеринца оказалось достаточно мозгов, чтобы разобраться в школьной программе самостоятельно, и план не сработал. А потом как-то не до этого было… Вот идиотка! Вместо того, чтобы дурачиться с гриффиндорцами, нужно было искать подход к своему старосте.

Малфой слегка склонил голову набок:

— Расскажи о себе. — Не просьба, но и не приказ. Больше было похоже на собеседование с потенциальным сотрудником.

— Что именно тебя интересует? — Нужно было отбросить неприязнь и сделать вид, что неожиданный допрос ничуть не удивляет. И постараться быть просто Роминой Грей.

— Всё, исключая шашни с гриффиндорцами, — он прикрыл глаза и медленно перевёл взгляд на огонь в камине.

Девушка вдруг поймала себя на том, что мысленно сравнивает Люциуса с сыном. Драко Малфой будет очень старательно копировать плавные интонации отца. Вот только у него получится заносчивое самодовольство вместо спокойной уверенности в себе.

— Начиная с детства или с родословной?

Губы собеседника дрогнули в усмешке. Он скрестил руки на груди, поудобнее устраиваясь в кресле, и протянул:

— С родословной, если тебя не затруднит…

* * *

Малфой умел вести беседу. Не болтать, общаться или разговаривать. Именно вести беседу. Наверное, нужно ещё добавить «светскую». Даже если, по сути, речь шла о допросе. Он не перебивал, слушал внимательно и, что особенно настораживало, запоминал. Он вежливо кивал, когда Гермиона делала паузу, слегка улыбался, когда сказанное должно было быть забавным, милым или трогательным, он задавал наводящие вопросы.

Если это был способ психической атаки, он сработал. В начале обрадованная внезапным интересом со стороны старосты, уже через пятнадцать минут Гермиона была в панике. Но ледяное спокойствие, исходившее от собеседника, гипнотизировало и не позволяло прервать плавный ход разговора.

— Скажи, Люциус, а чем, если не секрет, вызван столь неожиданный интерес к моей скромной персоне?

Малфой слегка вздёрнул подбородок и усмехнулся:

— Ну, я как староста должен интересоваться жизнью студентов своего факультета.

В каждой усмешке, в каждом кивке — скрытый смысл и намёк. На словах — обязанности старосты, в уголках губ — приглашение оценить шутку, а в глазах — очередная проверка, поняла ли собеседница, что над ней пошутили. Поняла. Только не поняла как и зачем.

Гермиона в очередной раз загнала поглубже желание чем-то занять руки и отвела глаза. Малфой молчал, в камине трещал огонь, в противоположном конце гостиной о чём-то спорили припозднившиеся первокурсники.

Девушка попрощалась и отправилась в спальню, убеждая себя, что это не похоже на паническое бегство.

* * *

Легенду она дополнила, расширив первоначальный вариант чуть ли не в два раза — на случай новой беседы. Даже обидно, что не пригодилось…

— Что ты думаешь о последней реформе в сфере маггло-магических отношений?

Снова вечер, снова полупустая гостиная и кресла у камина.

— Ты, как староста, не можешь допустить, чтобы студенты твоего факультета провалили новейшую историю?

Слегка приподнятые брови — кажется, в списке реакций Люциуса Малфоя появился новый пункт: удивление. И, если добавить эту ухмылку, получится почти что одобрение. Хотя с каких это пор она начала различать эмоции Малфоя?..

— Что ты думаешь об ограничениях на использование волоса единорога?

После третьего вопроса девушка уловила взаимосвязь: забастовка двух отделов Министерства, которая произойдёт через полтора года. В своей петиции чиновники укажут три названных Малфоем решения нового министра. Вот только он-то откуда об этом знает?

— Думаю, будет забастовка, — всё ещё не понимая, чего от неё хотят, предсказала Гермиона.

Малфой сжал губы — недоволен её ответом:

— Слишком оптимистичный прогноз…

Ромина Грей не смогла скрыть хитрую улыбку. Неизвестно, как истолковал её собеседник, но, судя по всему, остался доволен.

* * *

Каменный пол, каменные стены, высокий потолок. Железная дверь со скрипом отворяется, на пороге стоит Люциус Малфой со значком слизеринского старосты. Ромина Грей жмётся к стене.

— Кем тебе приходится Гермиона Грэйнджер?

Гермиона вздрогнула и проснулась. В спальне было тихо. Это в Гриффиндорской башне приходилось привыкать к завываниям ветра, дождю или снегу за окном. А тут и окна-то не было. За магическим стеклом простирались горы, которые чем-то нравились Нарциссе. Но когда та ночевала в спальне старосты, Джейн наглухо завешивала его. Гермиона не возражала. Уж больно неестественно смотрелись залитые солнцем снежные вершины и поросшие диковинным лесом склоны.

Что будет с ней после возвращения? Как посмотрит она в глаза своим нынешним сверстникам? Сможет ли поговорить с ними? Рассказать? Глупо, на первый взгляд. Ну да, она ходит на одни занятья с гриффиндорской четвёркой, четой Малфоев и Снейпом. Какая мелочь, казалось бы: «Здравствуй, Северус, приятного аппетита». Но как страшно будет увидеть потом знакомые лица, покрытые паутиной морщин. Седину в волосах, шрамы, могилы. Ведь ответное «приятного аппетита» рассказывает о человеке больше, чем шесть лет на его уроках. Потому что боль, что плещется в глазах нескладного молодого парня, не может исчезнуть бесследно. Просто со временем они все — и особенно слизеринцы — научатся прятать то, что в семнадцать лет скрывать нет смысла.

Вот только она не сможет забыть, что озлобленные и жестокие, подлые и надменные взрослые когда-то тоже были детьми. Не сможет забыть, как Северус Снейп смотрел на Лили Эванс в Большом зале, как будущая Нарцисса Малфой помогала ей искать любимое перо и, точно Джинни Уизли, уверяла, что всё будет хорошо, как Люциус Малфой в кресле у камина рассказывал об истории древнейших магических родов Англии. А она сидела и отстранённо думала, что он действительно умный и красивый, много знает и интересно рассказывает, у него приятный тембр голоса и хорошие манеры, и, пожалуй, вне зависимости от того, что послужит этому причиной, она — Гермиона — рада, что через двадцать лет именно он вспомнит её и спасёт.

— Чем ты планируешь заняться после школы?

Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: огонь, вода и Люциус Малфой, задающий вопросы. Гермиона улыбнулась, потом вдумалась в смысл сказанного, пожалела, что легенда была составлена только на прошлое, прокрутила в голове варианты и остановилась на правде:

— Вернусь домой.

Собеседник нахмурился: не то, что он хотел услышать. Размышляет, как направить дискуссию в нужное ему русло.

За прошедший месяц можно было бы составить каталог эмоций Люциуса Малфой. Понять намерения или общее настроение удавалось не всегда, но реакция на сказанное читалась вполне однозначно. Если знать, что искать: брови, уголки глаз, губы. В общем-то, как у всех, только все движения минимизированы и практически мгновенны. Отвлечёшься на секунду — пропустишь.

За прошедший месяц можно было решить, что староста действительно «болеет» за свой факультет и делает из приезжей отличницы Ромины Грей образцовую слизеринку и истинную англичанку: разговоры о политике, рассказы об истории магического сообщества. Книги по теории магии — она таких раньше и в руках-то не держала: старинные фолианты, бережно хранившиеся не одно поколение. Заклятья, канувшие в Лету и перешедшие в разряд тёмной магии, — одним словом, много занимательного и интересного, но почти ничего полезного. Малфой внимательно слушал и в очередной раз напоминал об ошибках в новой политике Министерства. А Гермиона, отбросив попытки найти причину его интереса, наблюдала и отгадывала эмоции.

— И что ждёт тебя в Австралии?

Девушка задумчиво пожала плечами и усмехнулась своим мыслям:

— Не знаю… Найду работу, выйду замуж, рожу детей.

Гермиону клонило в сон, она вытянула ноги поближе к огню и скрестила руки на груди. Люциус иронично поднял брови:

— Как мало нужно для счастья. — Тщательно выверенная издёвка, обидная ровно настолько, чтобы заставить собеседника оправдываться. Гермиона потянулась и покладисто согласилась. Уже давно нужно было идти спать, только вот никак не получалось заставить себя променять уютное потрескивание камина и гипнотизирующе-мягкий голос на зябкую тишину спальни.

— Знаешь, в Англии есть люди, которые смогли бы оценить по достоинству твои способности и таланты. — Плавная, убаюкивающая интонация, расслабленная поза, только глаза смотрят внимательно и цепко. Тоже, небось, читает эмоции по движениям бровей.

— Ага, — невпопад буркнула Гермиона, — я знаю.

И буквально подавилась внезапно пришедшим озарением. Сон как рукой сняло. Она подскочила в кресле и с ужасом уставилась на собеседника:

— Малфой, только не говори, что ты вербуешь меня,— серые глаза опасно сузились, — ты вербуешь меня в некую… организацию, которая не согласна с политикой Министерства и стремится к ужесточению требований к чистоте крови и легализации определённой части тёмномагических ритуалов?!

Самое мягкое определение из написанного через двадцать лет учебника. Сказать в «Пожиратели» язык не повернулся. В какой-то момент ей казалось, что Малфой сейчас удивлённо поднимет брови и посмеётся над ней. Секунды текли; он сидел неподвижно, плотно сжатые губы означали обдумывание ответа. Девушка тяжело вздохнула и откинулась в кресло.

Господи, какая идиотка! Истинная слизеринка. Кому, мисс Грэйнджер, нужны истинные слизеринцы? Правильно, десять баллов, Тому-Кого-Нельзя-Называть. Ему нужны молодые, чистокровные и умные слизеринцы. Не хотите ли служить Тёмному Лорду, мисс Грэйнджер? Да, это тот самый, который убьёт родителей Гарри и будет отравлять вашу жизнь на протяжении шести лет. Вы говорите, он погиб? Говорите, сковывающее вас заклятье рассеялось? Вы считаете, что это означает смерть? И в книжке так написано? И Дамблдор согласился? Да ну и ладно, это ж только через двадцать лет…

— Послушай, Люциус, — слова шли неохотно, на душе было отчего-то мерзко и обидно. — Ты зря потратил на меня время — я не стану работать на Тёмного Лорда.

Конечно, слизеринцы такие милые! И Малфой весь такой внимательный-умный-красивый. Герой девичьих снов. Личный кошмар Гермионы Грэйнджер.

— Почему? — Брови нахмурены, ему важен ответ. Что ж, теперь его карты раскрыты.

Девушка перевела взгляд на огонь и усмехнулась. Ромине Грей нечего ответить. Ваш черёд, мисс Грэйнджер, объясните мистеру Малфою, чем вам не угодил Тёмный Лорд…

— Скажем так, мне не близки его методы и цели, — а что ещё можно сказать в глаза Пожирателю? Тем более, Пожирателю в 77-ом году. Масштабные и показные зверства начнутся только через год. Во всяком случае, так считал профессор Бинс. Сейчас пытки и убийства за кадром. Сейчас они всего лишь радикально настроенная группировка. Более того, сейчас обоснованные и в чём-то рациональные политические требования ещё не забыты на фоне безумной гонки за бессмертием их предводителя.

Малфой задумчиво пожал плечами:

— Почему? — Он просто не верил в свою ошибку, ждал, что внимательная и послушная ведьма вникнет в его аргументы и согласится. Он привык, что там, где не действует его обаяние, на помощь приходит логика и доводы рассудка.

Гермиона слегка прикрывала глаза. На смену лихорадочному возбуждению пришла усталость. Не прежняя уютная сонливость, а апатия, почти осязаемое желание скорее вернуться домой. И неясная обида.

— На его совести жизни моих друзей, — да, преувеличение, зато веский аргумент.

Малфой еле заметно нахмурился — попытка сопоставить факты.

— Боюсь, ты заблуждаешься…

— Я не заблуждаюсь. — Парень удивлённо вскинул брови: он не привык к грубости. — Я не заблуждаюсь, и я не буду служить Тёмному Лорду. Однажды ты меня поймёшь. А сейчас я иду спать.

Наверное, это было похоже на первое паническое бегство. Только на этот раз всё было слишком просто и ясно. Малфой не сдвинулся с места:

— Я хочу понять сейчас.

Гермиона остановилась в двух шагах от ведущей к спальням двери. Гостиная была пуста. Девушка усмехнулась — слизеринцы многому её научили: даже из патовой ситуации можно извлечь пользу.

— Тёмный Лорд скоро падёт, и тогда ты мне поверишь. Потом, много позже, он возродится. И ты снова будешь служить ему. А через двадцать лет, прежде чем он сгинет окончательно, ты променяешь его расположение на свою свободу. Ты спасёшь магглорождённую ведьму по имени Гермиона Грэйнджер и при этом вспомнишь меня.

Малфой молчал. Гермиона пожала плечами и пошла в спальню.

Что ж, согласно теории, возвратные условия и должны выполняться спонтанно. Малфой использовал её — она отплатила ему тем же. А то, что на душе скребутся кошки, — это пройдёт. Нужно выспаться, поесть и поговорить с Лили Эванс о чём-то неслизеринском.

* * *

Соседки по комнате то ли из вежливости, то ли из солидарности со старостой, решили игнорировать подавленное состояние Гермионы. Нарцисса заглянула утром, развесила магическое окно, пошепталась о чём-то с Джейн и убежала на завтрак. Гермиона чуть ли не полчаса проторчала перед зеркалом, приводя себя в порядок, и тоже нехотя поплелась в Большой зал.

За слизеринским столом «царил» Малфой. Как это она раньше не замечала — парни наперебой рассказывают что-то, девчонки улыбаются и кокетничают, Нарцисса оглядывает всех с выражением превосходства, первокурсники то и дело подбегают с пустяковыми вопросами. Даже Снейп уселся поближе к центру общественной жизни. Страдает, смотрит на Лили, но всё же не желает отдаляться от всеми любимого и уважаемого старосты. Ромина Грей демонстративно заняла место за дальним концом стола, дожидаясь, когда Мародёры закончат трапезу.

— Сириус, привет, вы идёте в Хогсмид?

Молодой анимаг обернулся, вместе с ним на выходе из Большого зала остановились Ремус и Питер. Началась толкотня. Гермиона попыталась мило улыбнуться, но, видимо, получилось жалко.

— Идём, — неожиданно ответил Люпин, — пойдёшь с нами?

Сириус толкнул его локтем. Девушка сделала вид, что не заметила, и согласилась.

В кармане грустно позвякивали последние пять сиклей — этого не хватит ни на парадную мантию, ни даже на приличный рождественский подарок, зато хватит на пинту сливочного пива — Мародёры даже из сострадания не обязаны поить её за свой счёт.

— У тебя всё в порядке? — будущий профессор ЗоТИ уже сейчас проявлял всю свою педагогическую заботу, внимание и тактичность. Только шоколада пока не предлагал.

Гермиона отхлебнула глоток и решительно помотала головой. Ремус Люпин понимающе улыбнулся:

— Знаешь, ты не похожа на слизеринку. Как ты там оказалась?

— В Гриффиндоре мест не было.

Ещё одна грустная улыбка, кивок, и Люпин отвернулся, возвращаясь к идущему за столом спору.

Где-то есть вселенная, в которой Малфоя посадят в Азкабан. Например, после того инцидента с Пророчеством. И подвергнут поцелую дементора. Хотя нет, уж лучше просто посадят — тогда он будет сидеть там и мучиться. И его жена, и сын — все Малфои будут мучиться. А Волдеморт будет злиться и поручит Драко что-нибудь невыполнимое… и все они будут мучиться ещё сильнее. И не будет никакой временной петли, потому что белобрысый слизеринский староста будет в Азкабане и никто не скажет Гермионе Грэйнджер про Ромину Грей.

Гермиона в очередной раз со злостью уставилась на чёрную с золотым тиснением карточку — приглашение на Рождественский вечер Слагхорна. Причин не ходить было три: нет платья, нет пары и нет ни малейшего желания лишний раз сталкиваться с Малфоем. Повод пойти один: если она не появится, Джейн или Нарцисса непременно догадаются как минимум о первой. Вывод: вспоминать чары по преобразованию тканей, искать себе пару и перестать уже думать о слизеринском старосте.

— Привет, Ромина, а я тебя везде искал.

Мадам Пинс недовольно цыкнула на Сириуса, тот пробормотал извинения и плюхнулся на стул рядом с Гермионой. Несколько засидевшихся в библиотеке допоздна студентов подняли головы, но почти сразу вернулись к работе.

— У тебя ведь нет пары на Слагхорновскую вечеринку?

Как Рон и Гарри — никакого чувства такта. Гермиона отрицательно покачала головой. Это на четвёртом курсе всё было сложно — Рон нравился, но не приглашал, пошла с Виктором, чтобы все удивились. А сейчас по-крупному всё равно с кем идти, лишь бы соседки по комнате не догадались, что её наколдованный чемодан пуст.

— Тут, в общем, такое дело… — Сириус замялся. — На вечеринку ведь пускают только по приглашениям… короче, не могла бы ты пойти с Ремусом?

Девушка удивлённо подняла брови. Парень изобразил смущённую улыбку.

* * *

— Привет, Ромина. Ты от меня прячешься?

Гермиона вздрогнула и уставилась на слизеринского старосту, усаживающегося на узкий диванчик напротив неё. Специально ведь села дальше от камина…

— А ты придумал новый способ использования моих способностей и талантов во благо общества?

Люциус устроился поудобнее и насмешливо улыбнулся:

— В некотором роде…

Гермиона растерялась. Малфой не сводил с неё изучающего взгляда и молчал.

Девушка неуверенно пожала плечами и прикусила губу.

Его усмешка стала шире.

— Слушай, что у тебя за имя — ни одного нормального сокращения… Рома, Мина, Мона…

— Миона, — рассеянно поправила она.

— Миона, — протянул собеседник и задумчиво наклонил голову.

Гермиона не выдержала:

— Малфой, что тебе от меня надо?

Он удовлетворённо хмыкнул и снова улыбнулся:

— Миона, пойдёшь со мной на рождественскую вечеринку?

Девушка удивлённо подняла брови:

— Ты это серьёзно?

Люциус вальяжно облокотился на низкую спинку. Даже на неудобном диване сидит как на троне.

— Да, вполне.

Гермиона представила себя с Малфоем на балу, и как другие смотрят на них, вспомнила четвёртый курс, отчего-то смутилась, покраснела, смутилась окончательно. Перевела взгляд на Люциуса: он наблюдал. Наблюдал и усмехался, этак покровительственно и самодовольно…

— Меня уже пригласили, — процедила девушка, наслаждаясь коротким мгновением, когда в серых глазах мелькнула досада.

* * *

Нарцисса неподвижно сидела на краю своей кровати и бессмысленно смотрела на несуществующие горы за окном. Гермиона вошла. Гермиона сказала «привет», Гермиона уронила с тумбочки книжку и чуть не пролила на себя чернила. Её белокурая соседка не отрывала взгляда от залитых солнцем склонов и молчала.

— Нарцисса, что-то случилось? — Та еле заметно вздрогнула и медленно повернула голову. В глазах отчаяние и мольба о помощи. Гермиона вздохнула и присела рядом:

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Нарцисса отрицательно покачала головой и отвела взгляд.

— Что произошло?

Девушка молчала так долго, что могло показаться, она снова ушла в себя. Гермиона растерянно кусала губы, пытаясь сообразить, что же в таких случаях должны делать слизеринцы.

— Люциус не пригласил меня на Рождественскую вечеринку. — Голос звучал слишком ровно. Гермиона запоздало поняла, что тёмный комок бумаги, который теребит в руках будущая миссис Малфой, — это приглашение на злосчастный вечер. И что косвенной причиной горя соседки является Ромина Грей. Хоть она с Малфоем и не пойдёт.

— Ну, наверное, не успел, пригласит завтра или послезавтра — ещё неделя осталась. — Гриффиндорская её часть протестовала против умалчивания, но здравый смысл подсказывал, что правда никому не сделает лучше. Нарцисса вздохнула.

— Мы с четвёртого курса ходим на все балы и вечера вместе. А тут он вдруг говорит, что подумает. Он хочет пригласить кого-то другого.

Гермиона невольно усмехнулась:

— А вдруг кто-то другой не захочет с ним идти.

Нарцисса вскинула брови и перевела удивлённый взгляд на непонятливую австралийку.

— С Люциусом? Кто может отказаться идти с Люциусом? Разве что какая-нибудь чокнутая гриффиндорка, но он же не сумасшедший чтобы такую приглашать…

В голубых глазах вспыхнуло что-то похожее на гордость, как в Большом зале, когда она сидит рядом со старостой и демонстрирует всем их отношения. Господи, да ведь она влюблена в него. Мысль о том, что Нарцисса Малфой вышла замуж по любви, оказалась настолько неожиданной, что Гермиона растерялась. Что же сделает время с влюблённой девочкой? Куда уйдёт эта гордость? Откуда появятся пренебрежение и отвращение во взгляде?

— Нарцисса, послушай, вы чудесная пара. Вы поженитесь, у вас родится замечательный сын, — ну да, про замечательного пришлось покривить душой.

Нарцисса грустно улыбнулась и опустила глаза. А Гермионе вдруг стало холодно в протопленной спальне и захотелось сбежать. Мистер и миссис Малфой — идеальная пара. Они будут вместе и, наверное, будут счастливы. Они пойдут на злосчастную вечеринку вдвоём, а после каникул объявят об обручении. И нет никакого смысла гадать, почему Люциус Малфой пригласил Ромину Грей. Она всё равно пойдёт с гриффиндорцами, пусть те и используют её как входной билет…

* * *

За последние полгода чары стали её коньком. Особенно чары иллюзии и преобразования. Из магического зеркала на Гермиону смотрели серые глаза Ромины Грей. Тёмные волосы уложены в сложную причёску. Вишнёвая парадная мантия — близко к гриффиндорскому бордовому, хоть и другой оттенок. Ромина Грей вся была иллюзией. Красивой иллюзией. И от этого, наверное, ещё менее реальной. Золушка заработала своё платье упорным трудом и добрым сердцем. Ромина Грей нашла в библиотеке прошлогодний «Ведьмополитен» и преобразовала школьную форму в мантию с третьей страницы. Трансфигурировала по всем правилам удобные ботинки в красивые туфли. И в полночь, чтобы снова стать Гермионой Грэйнджер, ей придётся провести все преобразования в обратном порядке и собственноручно. Что ж, у неё впереди все каникулы. А за время рождественских каникул, если постараться, можно наколдовать из наволочек и пододеяльников гардероб не хуже Малфоевского.

Где-то есть вселенная, где на шестом курсе она, чтобы досадить Рону, приглашает на вечеринку в «Клуб Слизня» МакЛаггена. А потом весь вечер прячется от него. Постойте, это ж её вселенная. Это она, сидя за очередной занавеской, вдруг осознала, что ей безразлично, узнает ли Рон о её паре, что ей нет никакого дела до Лаванды или кого-то ещё. Ей просто не нужен Рон. Как друг — да, но не как парень. Мнительный, закомплексованный, обидчивый, невнимательный — его хочется опекать. Да с ним и нельзя иначе. А всё, что он может дать ей — это немного дружеского участия. Потому что сомнения, подозрения и ревность ей не нужны.

А что нужно? Спокойствие, уверенность в себе, острый ум, чувство юмора. Остаётся только убедить себя, что Люциус Малфой не обладает всеми этими качествами. Ну, или хотя бы, что он не единственный, кто ими обладает. Почему? Ну, например, потому что он Пожиратель смерти, магглоненавистник, отец её самого неприятного однокурсника. Он Люциус Малфой — этим всё сказано. Поэтому её не должна волновать счастливая улыбка на лице будущей миссис Малфой и его колючий, насмешливый взгляд, адресованный Ромине Грей и её спутнику.

— Я очень рад, что ты согласилась пойти со мной, — Люпин смущённо улыбнулся. На нём была не новая, но, видимо, бережно хранившаяся мантия. Он выглядел подтянутым и опрятным — до полнолуния оставалась ещё почти неделя.

Гермиона оторвалась от разглядывания неимоверной красоты и, наверное, соответствующей стоимости мантии Нарциссы и невпопад ответила:

— Я тоже рада.

— Тебе очень идёт гриффиндорский цвет, — улыбнулась Лили.

Гермиона в очередной раз поймала насмешливый взгляд Люциуса, вздёрнула подбородок и отвернулась.

— А тебе — слизеринский.

Лили забавно пожала плечами, мол, подумайте, какая ирония. Зелёная мантия подчёркивала цвет её глаз. Джеймс обнял её за плечи и притянул к себе. Они обменялись счастливыми взглядами и засмеялись. Гермиона думала про Гарри, про будущее, про настоящее. Про холодные серые глаза слизеринского старосты. Гермиона запретила себе оборачиваться и смотреть в его сторону и попыталась вновь сосредоточиться на чете Поттеров:

— У вашего сына будут твои глаза, — девушка запоздало поняла, что сказала это вслух.

Лили смутилась, покраснела и исподтишка бросила взгляд на своего спутника. Джеймс болтал с Сириусом и пропустил «пророчество» мимо ушей.

Гермиона растерянно отвела глаза и в очередной раз наткнулась на Малфоя.

— Скажи, Ромина, — Сириус заговорчески подмигнул, — а как слизеринцы празднуют Рождество?

Его спутница стояла рядом и не сводила с него восхищённого взгляда. Кажется, она с Хаффлпафа, пятый или шестой курс — русые волосы до пояса и добрые карие глаза; в своей золотистой мантии она была похожа на лесную фею.

— Не знаю, — честно призналась Гермиона. — А гриффиндорцы?

— О, — Сириус гордо выпятил грудь и кинул на хаффлпафку хитрый взгляд, — гриффиндорцы умеют веселиться!

Джеймс усмехнулся и снова притянул к себе Лили. Ремус покачал головой.

— Если хотите, — Бродяга уверенно повторил жест Джеймса, его «фея» покраснела и уставилась в пол, — мы можем пригласить вас к себе, правда Ремус?

Лунатик бросил смущённый взгляд на Гермиону. Девушка нахмурилась и закусила губу, запретила себе оборачиваться и искать в толпе Малфоя, а потом неожиданно улыбнулась:

— Это было бы здорово. Мне ужасно надоела эта вечеринка.

* * *

Где-то есть вселенная, в которой Ромина Грей отправилась с гриффиндорцами в их гостиную смотреть, как Сириус соблазняет свою подружку. Есть, наверное, и такая, где она осталась на вечеринке, чтобы в одиночестве есть мороженое за занавеской. Есть и сотни других — Хогвартс большой, не всё ли равно, где коротать сочельник.

С Мародёрами она распрощалась, не доходя до гостиной. Люпин вздохнул с облегчением. Сириус расстроился и, вроде, даже обиделся за друга. А Гермиона побрела к себе. Воображение рисовало ей другую, непохожую реальность, где есть Гарри, Рон, Джинни. Где миссис Уизли хлопочет на кухне, а близнецы устраивают фейерверк в гостиной. Где всё просто и понятно. Где мир делится на чёрное и белое, «надо» и «не надо», друзей и врагов.

Малфой ждал в кресле у камина. Гермиона остановилась в центре пустой гостиной, рассеянно комкая край рукава под внимательным взглядом серых глаз. Покраснела, отдёрнула мантию, уставилась в пол.

— Ты быстро вернулась. — Он грациозно поднялся и подошёл к ней. Гермиона, не мигая, смотрела на вышитые лацканы его мантии.

— Да я даже до гостиной не дошла, понимаешь… — и замолчала, прикусив губу. Снова смутилась. Люциус сделал ещё один шаг и оказался совсем рядом. Девушка подняла глаза и встретила знакомую усмешку. Совершенно некстати вспомнился «каталог эмоций» и определение «одобрительная». Глупая растерянность куда-то ушла. Гермиона улыбнулась, закрыла глаза и, путаясь пальцами в сложном узоре на лацканах, прошептала:

— Извини.

Существует реальность, в которой Люциус останется на вечеринке, и она вернётся в пустую гостиную. Существует и такая, где она идёт к Слагхорну с Малфоем, и возвращаются они тоже вместе. Есть вселенные, где их застукает или не застукает Нарцисса. Есть, наверное, и такие, где Нарциссы нет вообще. И гриффиндорцев, и вечеринки.

Но всё бесконечное многообразие вариантов можно разделить на две группы: те, в которых она проснётся одна, и те, где Люциус будет рядом.

Гермиона лежала с закрытыми глазами и размышляла над нереальностью гипотетических вселенных и своей собственной судьбы. Казалось, пока мир вокруг не обрёл очертаний, он не стал настоящим, и можно выбрать, в какой вселенной просыпаться. И что же ты выберешь?

Губы, срывающееся дыхание, сбивчивый шёпот? Или одиночество в не своём времени, мысли о возвращении, о притворстве, об упущенной возможности? Затапливающее до кончиков пальцев счастье с лёгкой стыдной горчинкой или...

Гермиона открыла глаза и, секунду помедлив, осторожно выскользнула из-под одеяла. Люциус глубоко вздохнул и, не просыпаясь, перевернулся на спину. Девушка прикусила губу и стала торопливо одеваться.

Как странно, ведь было столько аргументов «против». И как по-слизерински было прокручивать в голове все эти аргументы, повторять как мантру ставшее привычным «где-то есть вселенная» и при этом не останавливаться. Два вопроса: «зачем?» и «почему?» И целая куча недоосознанных, недосформулированных ответов — так было нужно.

Люциус открыл глаза и приподнялся на локтях:

— Ванная комната справа. — Взгляд пристальный и настороженный, как будто он не знает, чего ожидать.

Гермиона усмехнулась, ловко влезла в туфли, забрала со стула мантию и пошла прочь:

— Счастливого Рождества, и хорошо отдохнуть на каникулах.

И, уже закрывая дверь, заметила неподдельное изумление в серых глазах. И совершенно ясно осознала, что перед ней сидит сонный, растрёпанный, голый и ошарашенный Люциус Малфой. Дверь ощутимо хлопнула, а Гермиона стояла посреди пустой слизеринской гостиной и смеялась.

* * *

В девичьей спальне седьмого курса было пусто. И Нарцисса, и Джейн уже отбыли на каникулы к родителям. Практически все слизеринцы разъехались. Гермиона видела подготовленный Лидией список остающихся девочек: три человека, включая её. Плюс, наверное, столько же парней.

Гермиона заперла дверь, зашторила окно («Теперь я как Нарцисса, только наоборот»), разделась и направилась в ванную.

У неё есть две недели, чтобы всё обдумать, взвесить и прийти в себя. «Люциус Малфой для начинающих: причины, следствия и как жить дальше». Гермиона внимательно осмотрела себя в зеркале, обнаружила вьющуюся русую прядь, подновила заклятье, залезла в душ.

Причины: глупо, наверное, но уж слишком похоже это на описание влюблённости поэтами. Жалко, что подобное заболевание не диагностируется и не лечится. И до чего же глупо, что объектом её чувства стал именно он. Хотя, чёрт с ней, с лирикой. Легче считать его неизбежностью. И «порождением» петли. Она неправильно определила возвратное условие — не только «посулить выгоду», но и «запомниться». Выгоду посулила? Да. Запомнилась? Девушка решительно выключила горячую воду и сжала кулаки. А в голове холодный, как бегущие по спине струи, голосок протянул: ты думаешь, Люциус Малфой запоминает всех своих девушек на одну ночь?

Гермиона резко крутанула кран и потянулась за полотенцем. Интересно, с кем ещё он переспал вот так? Джейн? Вряд ли, они с Нарциссой почти подруги. Есть ещё Лидия, и Изабель с шестого курса — всегда садится в Большом зале напротив него. И ещё одна девчонка с Рэйвенкло краснеет каждый раз, когда он проходит мимо.

Гермиона вылезла на коврик и зажмурилась. Потом открыла глаза и для верности ущипнула себя за руку. Мелко, глупо и низко. Как последняя сплетница. Как Лаванда и Парвати в одном флаконе.

Девушка подсушила волосы полотенцем и, усевшись на край ванны, стала внимательно перебирать их. Заклинание распрямления было не сложным, как и изменение цвета, но держалось не больше двух суток. Подновлять его при каждом удобном случае уже вошло в привычку. Да и смотрелось неплохо. Может, оставить после возвращения? Правда, тогда Малфой точно её узнает…

Возвращаясь к Малфою, следствия лучше временно опустить. Переходим сразу к «как жить дальше». А как? Объясниться в любви? О, конечно, такую комедию он точно не забудет. Поговорить? «Люциус, нам нужно поговорить». Перед глазами встала удивлённо-презрительная усмешка. Говорить расхотелось. Остаётся только «сделать вид, что ничего не было». Вряд ли он захочет афишировать эту связь. Вряд ли ему нужна размолвка с невестой (они поженятся в течение следующих полутора лет, если ещё не обручены, значит, обручатся на каникулах). И вряд ли ей нужна война, объявленная Нарциссой Блэк. Свои проблемы легче решать в одиночестве. Прогнать дурацкую влюбленность проще, если о ней никто не знает.

Девушка провела рукой по обновлённой причёске, оценивая работу. Пригляделась к цвету радужки — он продержится ещё неделю. Специальные капли более долговечны, чем чары.

Сделать вид, что ничего не изменилось. Быть Роминой Грей, плыть по течению и не вмешиваться. И никогда никому не рассказывать про ночь, проведённую с Люциусом Малфоем. А то, что на душе скребутся кошки — это пройдёт. Ей некого винить и не на что обижаться. Она сильная, она переживёт. Она подумает об этом завтра, через неделю, через двадцать лет, когда случившееся будет казаться лишь странным сном.

* * *

Осторожный стук в дверь был настолько неожиданным, что Гермиона чуть не выронила палочку. Наполовину бордовая парадная, наполовину слизеринская форменная — мантия комком полетела в чемодан. Придётся потом разбирать все изменения с самого начала. Она рванула на себя дверь и застыла, как вкопанная: на пороге стоял Малфой.

— С тобой всё в порядке?

Девушка удивлённо подняла брови:

— Да, — и зачем-то ляпнула: — а с тобой?

Второй раз за утро увидела, как изумлённо расширились серые глаза. Запоздало поняла, чем именно интересовался парень и засмеялась. Люциус облегчённо вздохнул и прислонился к дверному косяку.

— Погоди, как ты прошёл к девичьим спальням?

Хитрая ухмылка:

— Как старший на факультете на время каникул.

— Ты что, остался на каникулы?

— Да.

— Почему?

Люциус слегка пожал плечами и улыбнулся:

— Подумал, тебе будет скучно одной.

* * *

За слизеринским столом сидело всего пятеро: Мэгги и Лиза — второкурсницы, Сэм — с третьего, Руперт — с четвёртого и ещё один мальчик, видимо, с первого.

— Привет, Люциус.

— Здравствуй, Люциус.

— Как здорово, что ты остался Люциус.

Они смотрели на своего кумира с обожанием, а на Гермиону неожиданно с уважением. Но они не помнили, как зовут незаметную старшекурсницу, поэтому просто улыбались.

Малфой был в отличном настроении. Он рассеянно кивнул собравшимся и молча принялся за еду. Гермиона, всё ещё в замешательстве, намазала маслом тосты, положила их перед собой и принялась рассматривать собравшуюся на завтрак публику. Мародёры уехали, но за гриффиндорским столом всё равно было шумно и людно отчасти потому, что туда перешла часть хаффлпафцев. Под жёлтым флагом одиноко сидела вчерашняя «фея» с горкой нетронутых тостов на тарелке. Встретила взгляд Гермионы, покраснела, отвела глаза. Стол Рэйвенкло оказался столь же малочисленным, как слизеринский. Там шёл оживлённый спор между двумя третьекурсниками за звание старшего.

С преподавательского стола за ними недовольно наблюдал их декан — профессор Кинси. Слагхорн что-то доказывал директору, поглядывая на стол своего факультета. Дамблдор повернул голову, на секунду остановился на Гермионе взглядом и снова отвернулся. За стёклами очков-половинок его глаза хитро блестели. Девушка подавилась тыквенным соком, Люциус протянул ей салфетку. Так вот, что будет скрывать от неё через двадцать лет старый сводник. «О Ромине Грей лучше спросить у мистера Малфоя».

Ромина Грей влюбилась в мистера Малфоя, переспала с ним, на глазах у всей школы получила статус его девушки… Что ещё? Вышла замуж? Родила ребёнка? В составе банды Пожирателей убила сотню магглов и запытала Лонгботтомов? Кем она становится? Чего ещё ей ожидать от сероглазой австралийской гостьи?

Дамблдор обвёл взглядом зал и еле заметно кивнул ей.

* * *

Гермиона сидела в кресле у камина и рассеянно вертела в руках изрядно помятый листок с возвратными условиями.

— Что там у тебя? — Люциус заглянул через плечо, она вздрогнула, скомкала бесполезную бумагу и бросила в огонь. Всё это никуда не годится. Всё неправильно. Не условия, а чушь. Нужно будет переписать заново. Если в этом ещё есть смысл. Если она уже не «выпала» из петли. Мир вокруг за одни сутки встал с ног на голову и единственным подтверждением её нормальности стали отговорки Дамблдора через двадцать лет. Ведь он мог бы дать ей намёк. Что это — своеобразный юмор или тактичное умалчивание тех фактов, в которые она бы всё равно не поверила?

— Скажи, Люциус, а что с Нарциссой?

Парень уселся в кресло, равнодушно пожал плечами:

— А что с Нарциссой?

— Вы разве не обручены?

— Нет, а с чего ты это взяла?

— Вы разве не собираетесь пожениться после школы?

Малфой изумлённо поднял брови брови.

— Миона, ты меня весь день приводишь в замешательство. Это Нарцисса тебе наплела?

Девушка смотрела на огонь, задумчиво кусая губы:

— Не совсем.

Повисла неловкая пауза, нарушаемая вознёй мальчишек в дальнем углу гостиной. Люциус приподнялся, выглянул из-за спинки кресла и ледяным тоном приказал им заткнуться. Потом усмехнулся и уже совершенно спокойно обернулся к Гермионе.

— Давай проясним. Я встречался с Нарциссой — я с ней расстался. Потому как теперь… гм, я встречаюсь с тобой. Я понятно излагаю?

Девушка вздохнула и неуверенно кивнула.

— У тебя есть ещё вопросы или возражения? Или можно закрыть эту тему?

— А почему ты со мной встречаешься?

Парень задумчиво склонил голову набок. На его лице последовательно отразились недоумение, замешательство и досада. Он иронично приподнял брови и неожиданно хитро улыбнулся:

— Ну, ты первая, кто додумался задать этот вопрос…

А может, чёрт с ними, с возвратными условиями? Не выйдет у неё обхитрить ни время, ни судьбу. Так пусть всё идёт своим чередом. По крайней мере, пока. Гермиона откинула голову на спинку кресла и тоже улыбнулась. О вселенных, петлях и условиях она подумает завтра, через неделю или через двадцать лет.

— Скажи, Миона, почему, ты не уехала на каникулы к матери?

В спальне слизеринского старосты тоже был камин. То ли это личная привилегия Малфоя, то ли просто гриффиндорские деканы меньше озабочены созданием уюта в комнатах своих студентов. Золотистые отсветы огня волшебным образом оживляли каменные стены и потолок. Гермиона расположилась на ковре перед камином и смотрела на огонь. Люциус повторил вопрос. Девушка медленно подняла голову. Он сидел в удобном кресле, вытянув ноги к огню, и наблюдал за ней. Гермиона невпопад подумала, что камины в подземельях необходимы — тут всем всегда холодно — и заставила себя вернуться к разговору:

— Так получилось.

Парень недовольно хмыкнул. Гермиона опустила голову и выдала первое, что пришло на ум:

— В Австралии сейчас лето, а я плохо переношу перемену климата.

Люциус прикрыл глаза:

— Расскажи мне о тех местах, где ты выросла.

Гермиона с улыбкой откинулась на спину, положив руки под голову, и принялась вспоминать прочитанную ещё летом автобиографию какого-то мага, выданного ей за троюродного дядю. Книга оказалась невыносимо скучной, и она незаметно для себя перешла на описание цветущих в Дрохеде(1) роз.

Люциус молчал, но девушка знала, что он не упустит ни слова. И ещё, что ему нравятся её «сказки». Хоть иногда ей сложно было отделаться от мысли, будто Малфой чувствует, что в её рассказах нет ни слова правды.

(1) Австралийское поместье, в котором происходит действие романа Колин Маккалоу «Поющие в терновнике».

* * *

В спальне было темно и, несмотря на поддерживаемый магией огонь в камине, зябко. Тишину нарушало ровное дыхание Люциуса. Гермиона лежала неподвижно, глядя на отсветы пламени на тяжёлом зелёном бархате балдахина. Нужно было подумать. «Завтра» настало, прошла неделя, но ничего не изменилось. Не возник волшебным образом ответ, даже намёка не появилось. Только насмешливо-знающие взгляды Дамблдора в Большом зале.

— Кто такая Ромина Грей?

— Я не в курсе всех подробностей, Гермиона. Думаю, мистер Малфой сможет поведать куда больше.

Неужели это и была подсказка? Намёк, который должен позволить ей считать происходящее петлёй?

Пусть так. Но петля означает неизбежное расставание. Возвращение в своё время и попытки забыть о случившемся. Вот только, глядя правде в глаза, приходится признать, что и отказ от петли не увеличит её шансов на долгую и счастливую жизнь. Она окончит школу, выйдет в реальный мир и в мгновение ока из австралийской аристократки превратится в нищую грязнокровку. Простит ли он ей эту ложь? Ну? Глядя правде в глаза… Нет.

А это значит, что, окончив школу, она просто исчезнет. «Вернётся домой». А он забудет её и женится на Нарциссе.

И, несмотря на всю боль, причиняемую этой мыслью, так и должно быть. Это справедливо и правильно. И как бы хорошо ни было здесь и сейчас, они не пара. Сейчас легко выдавать себя за чудаковатую иностранку. Такой девушкой может увлечься всеми любимый слизеринский староста… но не молодой аристократ, наследник рода, в которого Люциус превратится, едва отгремит выпускной. Молодой Малфой не имеет права на сомнительные связи. Он должен выбрать богатую и чистокровную невесту, которая сможет родить и воспитать нового идеального наследника. И, если он сам не захочет этого, ему помогут: отец, друзья, Тёмный Лорд.

Богатство и статус не дают власти над своей судьбой. Именно они эту власть отбирают. Гермиона Грэйнджер шесть лет провела подле «того самого» Гарри Поттера. Кому как не ей понимать, что известность и ожидания окружающих отнимают право выбора.

Что же ей остаётся? Быть Роминой Грей, плыть по течению. Слушать рассказы о традициях рода, богатых приёмах и непривычных развлечениях и ждать, когда рухнет их уютный мирок. Когда её Люциус превратится в мистера Малфоя, хорька-старшего и белобрысого сноба.

* * *

Кабинет Зелий гудел, как растревоженный улей — ещё бы, первая пара после Рождественских каникул. Люциус уселся подле неё, демонстрируя смену власти.

Спектакль начался ещё за завтраком: «Доброе утро, Северус, привет, Марк, рад тебя видеть, Лидия». Всё с высокомерной улыбкой и не отпуская руки своей новой подруги. В этом представлении не было хвастовства. Только желание (или необходимость?) проинформировать своё окружение, во избежание неудобных вопросов и лишних недоразумений. И в какой-то мере, желание напомнить ей — Ромине Грей — о её новых привилегиях и обязанностях.

— Эй, Малфой, с какой стати ты уселся на моё место?

Гермиона вздрогнула и растерянно уставилась на Сириуса. И как только успела забыть о самом преданном поклоннике своих конспектов?.. Люциус нарочито медленно обернулся и смерил гриффиндорца презрительным взглядом. Будь на месте Малфоя Снейп, завязалась бы драка. Но со слизеринским старостой Мародёры предпочитали не связываться. Сириус просто стоял, недовольно глядя на него. Пауза затягивалась. Студенты за соседними столами начали заинтересованно оборачиваться. Люциус слегка приподнял брови:

— А с какой стати ты претендуешь на место подле моей девушки? Я понимаю, мозгов Эванс не хватит, чтобы обеспечить «удовлетворительно» всему факультету, но такова жизнь…

Гермиона задохнулась от возмущения, поймала ледяной взгляд серых глаз и быстро опустила голову. Продемонстрировал. Теперь громко и на всю школу.

Из-за соседнего стола медленно поднялись Марк и Эдвард. Сириус резко отбросил с плеча руку Люпина:

— Долбанутые слизеринцы! — развернулся и зашагал в конец класса.

Гермиона глубоко вздохнула и уткнулась лбом в ладони. Очень меткий и продуманный ход. Неужели можно допустить, что девушка слизеринского старосты будет общаться с гриффиндорским отребьем… Что? Ромину Грей не волнуют глупые предрассудки? Зато гриффиндорцы не столь толерантны и не забыли ни дух факультетского соперничества, ни репутацию «змеиного дома».

Профессор Слагхорн вошёл в класс и радушно поприветствовал собравшихся. Урок начался, а Гермиона так и сидела, невидяще глядя в свой пергамент.

Вот почему Слизерин держится отдельно. Никому из обладателей зелёной формы не нужны контакты с другими факультетами. Они существуют особняком, создавая и чтя свой социальный уклад. Иерархию. Власть. Король, королева, министр по скучным поручениям, начальник охраны, придворный шут, придворный гений, фрейлины, фаворитки, рыцари. И простой народ, благоговейно наблюдающий за дворцовыми интригами и переворотами, ожидающий ежегодной смены «правительства» и прихода нового короля или королевы.

В следующем году у власти будет Изабель. Через год — кто-нибудь ещё. А сейчас на троне Люциус. И это его почётная обязанность отстаивать честь факультета и защищать свою королеву от притязаний врага… вне зависимости от её отношения к оному.

Всё так, всё верно. Правильно. Достойно. По-слизерински. И пусть сейчас больно и хочется взвыть от молчаливого укора в глазах Ремуса Люпина — она сильная, она переживёт. Здесь и сейчас она будет Роминой Грей.

* * *

— Люциус, пожалуйста, не надо так больше, — Малфой презрительно сжал губы, а Гермиона вдруг вспомнила Джинни после очередной ссоры с Дином: «Я не его собственность». — Я имею право решать, с кем мне общаться.

Парень нахмурился:

— Давай проясним. Гриффиндорский выскочка использует тебя, чтобы сдать Зелья и пытается свести со своим дружком.

Гермиона уставилась на огонь: уже такая родная слизеринская гостиная, кресла, камин. И дурацкий разговор, который она сама и затеяла.

— Ты просто ревнуешь, — сказала и сразу пожалела. В серых глазах блеснули озорные искорки:

— К пустоголовому болвану или к оборотню?

Гермиона открыла рот, чтобы съязвить. Люциус смотрел на неё с усмешкой: внимательно и неожиданно тепло. Девушка на секунду замерла и глупо улыбнулась в ответ. Парень отвёл взгляд и убрал за ухо выбившуюся из хвоста прядь. Очарование момента ушло, но глупая обида, сидевшая комом в горле с самого утра, как будто растворилась, освободив место для той неожиданно тёплой усмешки.

* * *

Гермиона легко провела пальцами от запястья его левой руки к локтю. Жест получился почти привычным. Волдеморт ещё не начал клеймить своих сподвижников. Во всяком случае, не школьников.

— И чем же, позволь спросить, моё левое предплечье лучше правого? — Девушка вздрогнула. Вроде только что спал, а теперь вон смотрит и усмехается.

— Скажи, почему ты служишь Тёмному Лорду?

Люциус удивлённо приподнял брови. Движение было почти не различимо в неясных отсветах камина. Девушка перевернулась на живот и приподнялась на локтях, чтобы лучше видеть лицо.

— Потому что я уверен в его победе, наверное, — парень смотрел внимательно и испытующе. К этому разговору они возвращались впервые: — Твои предупреждения, ты извини, я считаю бредом. Хотя, возможно, если ты их пояснишь…

Картинная пауза. Гермиона со вздохом покачала головой. Люциус еле заметно кивнул и продолжил. Как тогда — о разумных требованиях и ошибках Министерства. О силе того, кого уже перестали называть по имени.

Гермиона закрыла глаза и уткнулась лбом в плечо любовника. Его голос как будто гипнотизировал. Сейчас, в полутьме спальни. В гостиной у камина. В библиотеке. Хотя в библиотеке он обычно работал молча… Наверное, гипнотизировал не голос, а весь Люциус Малфой. Этому учатся? Это врождённое? Наследственное? Или же это его собственный талант, умение… свойство?

Его слушают, к нему прислушиваются. Студенты, профессора. Ни одной открытой стычки или драки. «Конечно, Люциус» — от своих, «чёртов Малфой» — сквозь зубы от гриффиндорцев. Но из любого спора он выходит победителем. Он очаровывает. Он завораживает — вот оно, правильное слово. И вспоминая чужого, незнакомого человека, встреченного в книжном магазине перед вторым курсом, можно не сомневаться, так будет и через пятнадцать лет. Вот только её нынешнее «конечно, Люциус» превратится в гриффиндорское «чёртов Малфой»…

* * *

Шум, гам, мелькание ярких флагов и шляп. Чемпионат мира по Квиддичу. Министр пытается объясниться со своим болгарским коллегой. Близнецы Уизли передразнивают его, Рон смеётся, Гарри рассеянно разглядывает поле.

— Дорогая, думаю, нам лучше занять места.

Гермиона вздрогнула и проснулась. Сон. Яркий, живой, достоверный до мельчайших деталей. А сон ли?..

Существует вселенная, где возможно любое событие. Где всем нашим мечтам и кошмарам суждено осуществиться. Вселенная, в которой она, отказавшись от петли, создаст свой мир. И займёт место Нарциссы. Превратится в миссис Малфой, чтобы через семнадцать лет бросить на маленькую грязнокровку из свиты Поттера презрительный взгляд и выкинуть её из памяти.

Неделю назад она столкнулась с Нарциссой Малфой. Да, именно так. Лидия жаловалась на отстающих, Ромина Грей рассеянно слушала и даже обещала позаниматься с одной девочкой, когда натолкнулась на взгляд Нарциссы. Злость, боль, обида… и вдруг — презрение. То самое, брезгливое. Как будто под носом намазано чем-то вонючим. Как будто она поняла, что выставила свои чувства напоказ и в ту же секунду спрятала их под маской. А Гермиона испугалась.

Так вот как появилась эта женщина. Светское общество — необходимость непременно прятать свои эмоции. И даже удачный брак не дал ей счастья и свободы. Только маску.

Что сделает с Нарциссой жизнь? Что сделает с ней Люциус? Что делает сейчас Ромина Грей?

Глупое и очень гриффиндорское чувство вины не отпускало. А в глубине души новый насмешливый голосок твердил: ей просто не повезло. Люциус выбрал тебя. И сейчас рядом с ним ты, а не она. Какая разница, что будет потом. Ты имеешь полное право наслаждаться моментом.

И может быть впервые в жизни, наплевав на совесть и чувство долга, она так и делала.

Дни превращались в недели. Недели как-то неожиданно и незаметно — в месяцы. Февраль, март, апрель…

Ромина Грей дважды поспорила с Лидией, недовольной переездом семикурсницы в спальню старосты. Ромина Грей несколько раз столкнулась с Нарциссой в библиотеке: «Привет». — «Привет». — «Передай мне ту книгу, пожалуйста». — «Пожалуйста». — «Спасибо». — «Не за что». И боль в голубых глазах, обида, ненависть, а потом презрение.

Ромина Грей позанималась с второкурсницей Лизой и объяснила ей пропущенный из-за болезни материал по Зельям. Ромина Грей заработала двести очков для своего факультета и потеряла десять — их снял Джеймс Поттер за «недостойное поведение» со слизеринским старостой.

Иногда ей казалось, что так было и раньше. Иногда она понимала, что эти месяцы не повторятся никогда.

— Люциус, а что будет, если я исчезну?

Парень оторвался от обсуждения с Марком перспектив «нашей» сборной на ближайшем матче, рассеянно пробежал взглядом по лицам жующих слизеринцев и обернулся к Гермионе.

— Северус заразил тебя суицидальными настроениями? — В глазах озорные искорки. Только что перед лицом всех собравшихся в Большом зале, он отчитал какого-то первокурсника-гриффиндорца за «неподобающий внешний вид». Отчитал громко и многословно и не снял баллов. Этакое слизеринское великодушие — в пику Поттеру.

Гермиона улыбнулась и отвела глаза:

— Просто представь, что я уехала, заболела, пропала… ну просто меня нет.

Малфой удивлённо приподнял брови:

— Что за ерунда? Заболела — поправишься, уехала — вернёшься.

Гермиона рассеянно насадила картофелину на вилку и зачем-то уточнила:

— А если я пропала?

— Тогда я тебя найду.

Февраль, март, апрель… Вот уже и май. И можно отмечать в календаре дни, оставшиеся до экзаменов. И до расставания.

Только отчего-то с каждым днём всё больнее, и всё отчаяннее хочется плюнуть на разумные доводы и остаться. И, глядя правде в глаза, наверное, стоит признать: ты уже не влюблена в Люциуса Малфоя. Ты его любишь. И вот этот диагноз куда хуже предыдущего. Потому что «любишь» — это надолго.

* * *

Люциус сосредоточенно писал очередное эссе. В этот раз, кажется, Трансфигурация. Гермиона сидела в кресле у камина с учебником по Нумерологии на коленях и наблюдала за ним. Нужно было прочитать ещё три параграфа, вникнуть, выучить, законспектировать… Нужно было готовиться к экзаменам и выкинуть из головы всё, к ним не относящееся. Девушка перевернула страницу и снова засмотрелась. Идеальная осанка, мелкий, но совершенно чёткий и хорошо читаемый почерк. Светлые волосы, не убранные в хвост, лежат по плечам. Люциус остановился и медленно качнул пером. Пробежал глазами написанное, задумчиво сощурился и замер. Гермиона не смогла сдержать улыбку. Он идеален. Каждое движение, каждый жест, каждое слово. Он как картинка из детской книжки о прекрасном принце. Ни одного изъяна. Ни одного недостатка. Нет, постойте, есть один: это Люциус Малфой. Хотя, наверное, это не недостаток. Это свойство характера.

Он заносчив, эгоистичен, самоуверен… Но он имеет на это право. Он слишком высокого происхождения, чтобы якшаться с теми, кто этого не ценит. Он слишком хорошо знает, что доверять можно только себе, чтобы заботиться об абстрактном благе, сражаться за идею или истину. Он борется за себя и отстаивает интересы узкого круга близких людей. Он слишком многого добился, чтобы не верить в свои силы. И он вполне способен дать адекватную оценку своим возможностям и талантам… и быть заносчивым, самоуверенным и эгоистичным.

— Люциус, ты знаешь, после выпускного я, скорее всего, уеду. — Парень дописал слово, привычно пробежал глазами текст и, отложив перо в сторону, внимательно посмотрел на Гермиону.

— Я думал, ты останешься. — Взгляд серых глаз был изучающим и напряжённым. Девушка смутилась:

— Понимаешь, так надо, это не из-за тебя, я просто не могу остаться.

— Ну, если ты пояснишь, вероятно, я смогу составить тебе компанию. Ты возвращаешься в Австралию?

Гермиона отвела глаза. Столько раз прокручивала в голове этот разговор, а он всё равно идёт наперекосяк.

— Не совсем. И ты не сможешь поехать со мной, — помолчала, совсем растерялась, встретив подозрение в серых глазах, — ну это всё ещё не точно. Может, мне и не придётся никуда уезжать.

Люциус скептически приподнял брови, но промолчал. Гермиона уткнулась невидящим взглядом в книжку и мысленно пообещала себе больше не возвращаться к этой теме. Хотя бы до выпускного. А лучше — вообще не возвращаться. Ромина Грей должна просто исчезнуть. Так будет правильнее и легче для всех.

* * *

— Я уже упоминал, мисс Грей, что зелье вам придётся варить самостоятельно? — Дамблдор привычно по-отечески улыбнулся.

Гермиона молча кивнула. Вот уже и май подходит к концу, мандрагора поспела, пора приниматься за работу. В глазах директора блеснула насмешка:

— Надеюсь, вы справитесь без посторонней помощи?

Девушка обиженно вздёрнула подбородок. Старый маг одобрительно хмыкнул:

— И позвольте ещё раз задать мой вопрос: что держит вас там, в 1997-ом?

Гермиона прикусила губу и уставилась в пол. Что? Наверное, привитая родителями вера в будущее. И глупая надежда, что там у неё появится шанс быть счастливой. Она не знает, что произойдёт в 1998-ом или 99-ом. И именно это незнание даёт силы строить и бороться. Не придумывать альтернативную реальность, а строить свою.

— Всё то же, директор. Семнадцать лет моей жизни. И, наверное, право выбора без оглядки на учебник истории.

Дамблдор задумчиво кивнул и вздохнул. А Гермионе вдруг стало жалко этого сильного, но уже сейчас уставшего человека, которому предстоит двадцать лет ждать призрачной победы и мира. И да, существует реальность, которую он попытается изменить, основываясь на полученных от Гермионы сведениях. Вот только она эту реальность никогда не увидит. Потому что, выпив несложное зелье, она окажется дома. Там, откуда пришла. В мире, где нет родителей Гарри и Сириуса. В мире, где Дамблдор не смог помешать их гибели.

* * *

Записка Дамблдора для профессора Стебль уже неделю лежала в кармане. Остальные ингредиенты собраны в маленькой коробочке, пылящейся на шкафу. Котёл был, рецепт тоже. Только каждый раз не хватало времени. Появлялись дела поважнее. И где-то в подкорке кто-то трусливый твердил: «Ну, может, мандрагора завянет, и зелье не получится». И Гермиона снова и снова начинала убеждать себя, что не тянет приготовлением зелья нарочно — у неё действительно нет времени. Ей просто необходимо сдать экзамены на «отлично» — это последнее возвратное условие. И без него варить зелье и вовсе бессмысленно.

— Миона, только не говори, что ты решила повторить теорию хаоса.

Девушка резко обернулась и попыталась закрыть книгу руками. Люциус стоял, прислонившись к библиотечному стеллажу, и с усмешкой наблюдал за ней:

— Теория хаоса и теория ветвления реальности — это один теоретический вопрос. Самый простой и самый бесполезный. А ты сидишь со своей книгой уже час.

Гермиона облегчённо вздохнула и попыталась изобразить смущённую улыбку. Парень сочувственно покачал головой и уселся за стол рядом с ней:

— Послушай, смысл вопроса в том, что существует бесконечное множество вариантов развития событий, и мы не можем предсказать последствия своих поступков.

Гермиона кивнула и отвела взгляд. Люциус усмехнулся своим мыслям:

— Где-то есть вселенная, в которой ты осталась дома, — девушка вздрогнула и с ужасом уставилась на собеседника, он, не обращая на это внимания, продолжал: — где-то есть и такая, в которой тебя нет вовсе. Существуют реальности, где нет меня, или Хогвартса, или магии как таковой.

Гермиона ошарашено смотрела на него. Люциус вздохнул и снова усмехнулся — задумчиво и немного грустно:

— Суть в том, что нам нет и не может быть никакого дела до этих реальностей. Теоретические построения альтернативных миров бессмысленны и бесполезны, потому что для нас существует только наша вселенная — единственно возможная, а, следовательно, самая лучшая.

Гермиона замерла, потрясённо глядя на парня. Нет, он ни о чём не догадывался, весь разговор — всего лишь совпадение. Но вот ведь он — ответ на все вопросы. Не просто ответ, а его ответ. Его совет и напутствие. Теоретическая или фактическая, но альтернативная реальность никогда не сможет стать «лучшей». Её построение не даст ни счастья, ни свободы. Потому что свобода — это отсутствие выбора и альтернативы. Создание другой вселенной означает постоянные сомнения и бесконечное «а что было бы, если».

Это не её путь. Её место в будущем. Там, где есть единственный шанс построить единственно возможную и лучшую из реальностей.

— Люциус, ты можешь мне помочь?

Он улыбнулся и насмешливо поднял брови. Девушка встряхнула волосами и неожиданно рассмеялась:

— Это практическое задание. Мне нужно сдерживать щит от сыплющихся сверху осколков стекла и левитировать человека… И, наверное, лучше как-то привести его в чувства…

* * *

Зелье действительно оказалось несложным — час работы и готово. Корень мандрагоры возвращает в исходное состояние, яд бумсланга обеспечивает выбор «пункта назначения», крылья скарабеев ускоряют бег времени, спорыш соединяет компоненты, а капля собственной крови привязывает смесь к определённому человеку и времени.

Если петли нет или зелье выпьет посторонний, он может заработать несварение желудка и изменённое состояние сознания — по вине алкалоидов, содержащихся в порубленной мандрагоре. Если петля есть и момент её завершения действительно настал, зелье подействует как жидкий портключ, возвращая волшебника в ту точку времени и пространства, откуда началось последнее перемещение.

Интересно, где Дамблдор раздобыл рецепт. Уж точно не в Хогвартсе, даже не в Запретной секции. Зелье относительно безвредно, не запрещено, не содержит опасных или противозаконных компонентов… оно просто забыто за ненадобностью. Не прочитай она на третьем курсе весь дозволенный материал по временным перемещениям, она бы и упоминания о нём не нашла…

Гермиона критически осмотрела содержимое котла, понюхала, помешала. Выключила огонь и уселась в кресло, дожидаясь, пока настой немного остынет, чтобы перелить в пробирку.

Выбрать местом работы Выручай-комнату было блестящей идеей: котлы, колбы, пробирки, книги — даже больше, чем было необходимо. Девушка сняла с полки увесистый фолиант и углубилась в чтение.

Свойств парализующих и обездвиживающих заклятий нет в билетах, но она проверяла не раз и не два: магию этой категории не требуется поддерживать. Когда волшебник, наложивший заклятие, теряет сознание, отвлекается или попадает под действие какого-либо волшебства, она не рассеивается. Действие проходит со временем, при применении контрзаклятия или в момент гибели нападавшего волшебника. Всё так. И всё указывает на то, что Волдеморт мёртв. Его Avada Kedavra вновь отразилась от Гарри. И это хорошо. Это означает, что к моменту её возвращения её друг будет жив. Нужно только вытащить его из-под рушащихся полок и привести в чувства. И тогда… Конец войне, всеобщее ликование и счастье.

Остаётся один вопрос: Люциус.

«Здравствуйте, мистер Малфой. Я выяснила: Роминой Грей была я. Что ещё вы хотели знать?» И презрительная насмешка в серых глазах: «Спасибо, я уже и сам догадался». И всё.

Гермиона захлопнула книгу и, поставив её обратно на полку, вернулась к зелью.

Это правильное решение. Единственно верное. Единственно возможное. Отказавшись от петли, она ничего не добьётся. «Ты соврала мне, Ромина. Честно говоря, причины меня не волнуют», — и та же презрительная насмешка. И разница лишь в том, что она станет свидетелем его обручения с Нарциссой, чтобы день за днём упрекать себя за несделанный шаг. Будущее даёт надежду. Пусть зыбкую и призрачную, но, коль, согласно теории, возможна любая комбинация событий, кто сказал, что её будущее не может быть счастливым?

«Всё, что я сделала, мистер Малфой, я сделала, потому что любила вас. И я люблю вас до сих пор», — серые глаза удивлённо расширились, и всего на мгновение на лице появилась та самая тёплая улыбка. И, как предрассветный туман под лучами солнца, растаяла стоящая за его спиной Нарцисса.

Гермиона грустно усмехнулась, закупорила колбу и пошла прочь. Почему нет? Ведь где-то существует вселенная…

— Я искал тебя в библиотеке. Где ты была? — Люциус смотрел внимательно и настороженно. Гермиона сжала в кармане мантии пузырёк с зельем:

— У меня были дела…

Парень приподнял брови:

— Какие дела?

Гермиона закусила губу, не поднимая глаз прошла к своей тумбочке и принялась перекладывать перья из одного ящика в другой.

«Какие дела?» — это не ревность, не любопытство, не подозрительность. Тогда что? Люциус не двигался с места. Девушка буквально ощущала его спокойный взгляд у себя между лопатками. Не ревность и не любопытство…

— Какая разница? — она резко обернулась, чтобы увидеть, как изумлённо расширились серые глаза.

— Не горячись. Я хотел помочь. Последнюю пару недель ты сама не своя. Что-то случилось?

Гермиона замерла. Это была забота. Вдох-выдох. Люциус Малфой о ней заботится. Он предлагает помощь.

— Извини, это всё из-за экзаменов. Хорошо, что они закончились…

Господи, и как только раньше не заметила. Как только раньше не подумала…

— Люциус, представь себе — чисто гипотетически, — что меня не станет.

Парень слегка наклонил голову, на губах появилась знакомая усмешка — «суицидальные настроения чудака-Снейпа».

— Представь, что ты просыпаешься завтра, а меня нет. Что ты сделаешь?

— Для начала, я выясню, что произошло… чисто гипотетически, конечно…

Гермиона закусила губу:

— Допустим, ты выяснил, что я уехала куда-то, откуда вернусь только через двадцать лет.

— Это куда же, к примеру? — он вальяжно опустился в кресло, не отрывая от девушки внимательного взгляда.

— Не важно. Это абстрактный вопрос: что будет, если я уеду на двадцать лет?

— Ну, если ты собралась вернуться, думаю, я смогу предпринять что-нибудь, чтобы ускорить нашу встречу. — Мягкие интонации, старательно демонстрируемое безразличие… и слишком напряжённый для безразличия взгляд.

Гермиона опустила голову. Страдания, сомнения доводы… А что будет с ним? Кем она стала для него? Чем обернётся для него расставание? Люциус Малфой — самодовольный, самовлюблённый, самоуверенный. Вот только она пропустила момент, когда покровительственная насмешка сменилась вниманием и заботой.

Стоп, хватит. Это бред. Его нельзя жалеть. Нельзя верить, нельзя надеяться, что он будет ждать. Он просто забудет. Так будет лучше. Он простит и не станет ненавидеть её за сделанный выбор. Он будет жить и будет счастлив. И, может быть, через двадцать лет…

— Люциус, у меня есть к тебе просьба, — Гермиона замялась, не зная, как продолжать, — пообещай, что однажды — не скоро, почти через двадцать лет — ты спасёшь магглорождённую ведьму по имени Гермиона Грэйнджер… Когда это будет зависеть от тебя.

Девушка замерла, стараясь не пропустить ни малейшей детали. В серых глазах настороженность сменилась задумчивостью. Люциус отвёл взгляд и нахмурился:

— Ты хочешь непреложный обет?

Гермиона до боли сжала кулаки. Вот она — гарантия. Стопроцентное выполнение возвратного условия. Просто подарок судьбы — клятва, от которой нельзя отказаться, которую придётся выполнить, пусть даже само воспоминание о Ромине Грей будет его раздражать…

— Нет, не хочу. Мне достаточно твоего слова.

Где-то существует вселенная, в которой Люциус Малфой свяжет себя непреложным обетом. Потом будет жалеть, злиться, но ничего не сможет изменить. Есть и такая, где он откажется от опрометчиво данного слова и позволит невезучей грязнокровке умереть под пытками Тёмного Лорда. Есть бесконечное множество миров, где Люциус Малфой забудет Ромину Грей, отречётся от воспоминаний, поставит в один ряд с другими школьными интрижками. Где-то есть вселенная — и не одна, а миллион — где будущее не даёт надежды. И в этой вселенной её приходится искать самостоятельно:

— Мне не нужен непреложный обет. Мне просто хочется верить, что ты меня не забудешь.

Секунду он сидел неподвижно, потом отвёл глаза и грустно улыбнулся:

— Я обещаю.

* * *

Музыка, смех, парадные мантии, весёлые лица. А год назад думалось, что выпускной ещё так нескоро. И совсем давно — в какой-то другой реальности — казалось очень важным танцевать первый танец с Роном. И невозможно было даже помыслить о том, что в выпускном вальсе Гермиону Грэйнджер закружит Люциус Малфой.

— Чем ты планируешь заняться после школы, Ромина? — Вопрос вечера — у всех на устах. У всех в головах — будущее, то самое, которое дарит надежду.

— Я хочу стажироваться в Министерстве, Северус. Я уеду в Австралию, Джейн. А ты? Я хочу получить ученую степень и работать над экспериментальными зельями, Лили. И я надеюсь танцевать на вашей с Джеймсом свадьбе…

Ложь. И понимающая усмешка Люциуса — такая привычная, дорогая, незаменимая, что среди этого безудержного веселья кажется невозможным прожить завтрашний день без неё.

— Я работаю над анимагической формой и собираюсь глубже изучать эту область трансфигурации в Болгарии… Я планирую, я ожидаю, я надеюсь…

— Знаешь, Миона, пожалуй, вариант с Египетскими раскопками мне нравится больше всех. Почему не в Перу?

Гермиона взяла протянутый ей бокал с пуншем и, не поднимая глаз, отвернулась от Малфоя:

— Я уезжаю к друзьям в Перу, Ремус. А ты?

Шутки, смех, обещания, надежды. Слишком всё быстро и бестолково. Слишком мало осталось времени, чтобы… чтобы что? Время вышло. Отгремел её вальс. Дамблдор сказал прощальную речь. Можно тянуть ещё неделю или две, можно уйти прямо сейчас. А можно прожить этот вечер — последний, и эту ночь — тоже последнюю. Чтобы где-то в далёком, полном надежды будущем вспоминать ласковую насмешку в серых глазах и доверительное: «Давай лучше в Антарктиду — там для разнообразия не жарко».

* * *

Солнце клонилось к закату, заливая всё вокруг своим розоватым светом, дробясь в маленьких окошках на башнях замка, оставляя алую дорожку на неподвижной глади озера. Люциус опустился на траву, приглашая её сесть рядом. Гермиона прислонилась к дереву и, прикрыв глаза, подставила лицо тёплым и немного влажным лучам.

— И что же ты планируешь после школы, Миона?

Над неподвижной гладью озера неслась, дробясь эхом о скалы, неестественно весёлая песня — выпускной вечер в замке продлится до утра.

— Давай поговорим об этом завтра.

Люциус сидел, прислонившись к дереву и, не мигая, смотрел на солнце. Красноватые лучи путались в его волосах. Гермиона вдруг подумала, что навсегда запомнит его таким — спокойным, чуточку грустным и очень красивым. Парень прикрыл глаза, замер на секунду, а потом повернулся к ней:

— Я размышлял над тем, чтобы отправиться путешествовать. Как ты на это смотришь?

Гермиона отвела глаза и грустно улыбнулась:

— Спроси меня об этом завтра, хорошо?

«Мистер Малфой, вчера вы пригласили меня в путешествие. Ваши планы не изменились?»

Лёгкий ветерок зашуршал листвой деревьев и пустил по воде алую рябь. Рыжеватые блики пронеслись по веткам, по траве, по бледному и как будто усталому лицу человека, который за эту ночь постареет на двадцать лет. Завтра, оказывается, понятие растяжимое…

И столько нужно сказать, предупредить, попросить прощения, пообещать. Но стоит открыть рот, слова разбегаются, а фразы теряют смысл. И можно остаться на неделю или две. Можно поехать в путешествие или услышать вежливое «мои планы поменялись». Только это всё равно ничего не изменит. Время пришло. И, если не получается попрощаться, значит нужно уходить не прощаясь.

— Ты знаешь, я очень устала. Давай вернёмся в замок.

* * *

— Миона, что с тобой творится? — Люциус приподнялся на локте и притянул девушку к себе, не давая снова отвернуться.

Гермиона закрыла глаза, пытаясь скрыть непрошеные слёзы, уткнулась лбом ему в плечо и еле слышно прошептала:

— Я тебя люблю.

Люциус зарылся лицом ей в волосы и так же тихо ответил:

— Я знаю.

Трещал огонь в камине. Тикали часы, превращая мгновения в минуты.

Гермиона выскользнула из-под одеяла. Палочка, туфли, мантия. Пузырёк с зельем в левом кармане. Ещё два — обезболивающее и кроветворное — в правом. Это для Гарри.

Люциус спал на спине, подложив руку под голову.

Не думать, не думать, не думать…

Девушка торопливо откупорила нужную колбу и выпила, не чувствуя горечи. Секунду ей казалось, что ничего не происходит. Потом в ушах зашумело, голова пошла кругом. Она попыталась схватиться за спинку кресла и провалилась в никуда.

Всё смешалось: свет закатов и ночная тьма, январский холод, летний зной, дождь, снег, ветер, кружащий подобно звёздной пыли мириады секунд и вселенных. Всё смешалось и разлетелось на куски, оставляя впереди пустынную бесконечность и всего один миг.

— Добрый день, я пришёл за результатами запроса, оставленного неделю назад.

Полноватый, с неряшливо обвисшими усами, секретарь сыскной конторы Барти Джонса перевёл сонный взгляд с лежавшего перед ним «Ежедневного Пророка» на посетителя, сопоставил дорогую мантию с увесистым мешочком галеонов в руке и тут же подтянулся:

— Чем могу служить, мистер?

Люциус презрительно поджал губы:

— Я оставлял запрос на поиск ведьмы по имени Ромина Грей. Результаты должны были быть готовы вчера.

Секретарь торопливо полез в ящик стола, что-то неразборчиво бормоча себе под нос. Неловко вытащил и бросил поверх газеты стопку папок, просмотрел её, нахмурился. Снова полез в стол.

Люциус брезгливо отвернулся и принялся рассматривать тесное помещение: старая контора секретаря, пыльные полупустые стеллажи, ветхий диван для посетителей у окна и новенькая дубовая дверь в кабинет начальника. Та ещё дыра. Как, собственно, половина заведений в Лютом переулке. Но если что-то действительно нужно, приходится мириться с неряшливыми, как будто сальными помещениями и их малоприятными хозяевами. А после неудачи с чистеньким частным детективом из Диагон-аллеи результат ему действительно нужен.

Усатый секретарь кое-как затолкал бумаги обратно в ящик, свернул газету и принялся перебирать лежавшие под ней листки и конверты. Малфой опустился на низкий диванчик, закинул ногу на ногу и приготовился ждать.

Лощёный частный детектив оказался книжным червём. Он перерыл какое-то невообразимое количество источников, чтобы доказать, что мать Ромины Грей — кузина известного австралийского зельевара — была сквибом и умерла при невыясненных обстоятельствах в возрасте тринадцати лет. «Ричард Грей действительно существует, но никакой информации о его жене и, тем более, детях нет… потому что он не женат», — и, крайне довольный своей сообразительностью и тонким юмором, гладко выбритый, одетый с иголочки сыщик многословно похвалил свою находчивость, мельком упомянул дотошность, с которой была составлена «легенда», и отказался продолжить поиски несуществующего человека. А Люциус впервые ощутил что-то похожее на страх при мысли, что ему не удастся разыскать девушку. Ощущение оказалось столь неожиданным и неприятным, что уже через два часа он сидел в кабинете мистера Джонса, наблюдал за составлением портрета Ромины Грей и слушал заверения немолодого, худощавого и чем-то напоминавшего ему отца волшебника в стопроцентной гарантии результата поиска.

Усатый секретарь выудил из кучи бумаг на столе обрывок пергамента и довольно уставился на него. Пробормотал: «Одну секундочку», — совершенно неуместно подмигнул и побежал к начальнику. Ещё через минуту заметно нервничающего посетителя пригласили пройти в уже знакомый кабинет хозяина агентства. Магическое окно во всю стену, аккуратные стопки папок на полках, столе и в шкафах, облезлая и как будто измученная сова в клетке в углу.

Барти Джонс поднялся со своего места, вежливой улыбкой поприветствовал молодого человека и, мельком указав на стул, опустился обратно в кресло. Стараясь ничем не выдать нетерпения, Малфой сел и выжидающе замер.

— Боюсь вас расстроить, мистер Малфой, но нам не удалось найти ни одного соответствия тому набору данных, который вы нам предоставили. Проще говоря, описанной вами волшебницы не существует.

Повисло молчание. Барти Джонс давал собеседнику время осознать услышанное. Люциус затолкал поглубже отвращение к его снисходительному тону и зарождающуюся панику. Ерунда. Если человек существует, его можно найти. Он, Люциус Малфой, готов поклясться собственной жизнью, что Ромина Грей существует. Следовательно, пусть не Барти Джонс, но очередной сыщик найдёт её. Нужно только время и деньги. А это для него не проблема. Не дождавшись ответа, детектив ударился в перечисление своих заслуг: что-то про проведённый его подчинёнными магический поиск соответствия портрету среди пятидесяти тысяч англоговорящих волшебниц в возрасте от четырнадцати до двадцати двух, об анализе источников, на базе которых могла быть составлена родословная, об английских и австралийских Роминах Грей и Ромильдах Грин, не подходящих по возрасту или внешности. Люциус рассеянно убрал выбившуюся прядь и прервал его на полуслове:

— Она не может не существовать. Я учился с этой ведьмой на одном факультете.

Джонс усмехнулся:

— Я помню. Это направление мы тоже проработали. Проблема в том, мистер Малфой, что, по данным Хогвартса, Слизерин в этом году закончили всего три волшебницы: Нарцисса Блэк, Джейн Линдом и Лидия Стэехоуп. И ни одна из них не подходит под остальные критерии поиска.

Несколько секунд Люциус не мигая смотрел на детектива, пытаясь как-то осознать услышанное.

— Это недоразумение, здесь какая-то ошибка.

— Однако согласитесь, подозрительно, что одна и та же ошибка повторяется во всех моих источниках, — иронично отозвался Джонс.

— К чему вы клоните? — вдруг разозлился Малфой, глубоко вздохнул, запретил себе повышать голос. — Я учился с ней, я видел её каждый день весь этот год, я знаю, что она была.

— Факты, мистер Малфой, вещь упрямая, — протянул детектив. — А я работаю исключительно с фактами.

Голос Джонса — скучающе-равнодушный: в меру вежливый, чтобы не потерять богатого клиента, и в меру отстранённый, чтобы не было и намёка на дружеское участие. Он профессионал и знает своё дело. Он перепроверил пятьдесят тысяч девушек, чтобы теперь максимально дипломатично насмехаться над незадачливым посетителем.

— Вы сомневаетесь в моих словах? — в голосе Люциуса появилась угроза.

— Что вы! Возможно, вам изменили память. Поэтому рекомендую обратиться к специалисту другого профиля.

— Значит, вы ничего не нашли и отправляете меня в Святого Мунго?

Джонс тактично отвёл глаза и неопределённо пожал плечами. С каменным лицом Люциус поднялся и направился к выходу.

— К вашему сведению, мистер Джонс, — ядовито процедил он, не оборачиваясь, — ни одно заклятье памяти не способно вызывать столь отчётливые образы на подобном отрезке времени.

— На этот случай существует специальное зелье, — тихо парировал волшебник.

Люциус развернулся на каблуках, смерил его уничтожающим взглядом и прошипел:

— А спал я, по-вашему, с котлом?

Джонс еле заметно усмехнулся и снова пожал плечами. А Малфой, до боли закусив щёку изнутри, пообещал себе, что больше никогда и ни перед кем так не унизится.

* * *

На улице шёл дождь. Даже не дождь, а просто морось. Как будто туман, который можно потрогать. Он прилипает к волосам, делая их сальными на вид. Он оседает на накрахмаленном воротничке тонкой рубашки, на бархатной якобы непромокаемой мантии. Люциус бросил плащ зеленоглазому домовому эльфу и направился в свои комнаты.

Западное крыло замка было в его полном распоряжении вот уже пять лет, с тех пор, как скончалась Долорес Малфой, его бабка. Отец, по традиции, предпочёл одиночество, и, вернувшись на лето после второго курса, Люциус стал полноправным хозяином просторного кабинета с потайным ходом в библиотеку, личных покоев, подходящих скорее немолодой чете, нежели одному человеку, пяти гостевых апартаментов и двух каминных залов. В четырнадцать лет пустые комнаты и гулкие коридоры казались полными загадок и романтики. К девятнадцати они превратились в необходимое и достаточное личное пространство и, как бы странно это ни звучало, в некоторое подобие… друга? Неприменимо к замку. Слугу? Неуважительно. Наставника? Преувеличенно.

Родовое поместье — это не просто гектары земли и каменные стены. Замок подобен живому существу, он постепенно осознаёт себя, веками учится, взрослеет, мудреет. У него есть свой характер, привычки, привязанности, секреты. В чём-то он подобен ребёнку или магическому животному. Вот только сова связана с одним человеком, тогда как поместье принадлежит целому роду — не каждому отдельно взятому Малфою и даже не главе семейства. Наверное, в некотором роде замок живёт своей собственной жизнью, прислушиваясь лишь к тем, кто владеет им по праву крови, подпитывая себя их силой и отдавая свою силу взамен. Для любого магического семейства «фамильное гнездо» — будь то замок, поместье, городской дом или лесная хижина — является своеобразной точкой опоры, залогом благополучия и процветания рода. Забота о нём — святая обязанность главы семейства. От его сына, будущего наследника, замок требует лишь признания, в какой-то мере — уважения и, пожалуй, умения доверять.

Малфои — владельцы одного из крупнейших состояний в Европе. И пусть новоявленная миссис Лестрандж кичится своей безукоризненной родословной, судя по усмешкам и недомолвкам отца, Друэллу Розир выдали за Блэка уже после неудачной попытки устроить брак с Дереком Малфоем. Родись Белла его сестрой, с тем же успехом убеждала бы всех в безукоризненной родословной Малфоев. А отец терпел бы постоянные придирки и истерики её неугомонной матушки. И, возможно, был бы счастливее, чем сейчас, проводя долгие вечера перед единственным портретом вечно молодой Игнации Малфой. Хотя, конечно, нужно обладать определённой долей скептицизма, чтобы воспринимать романтические причитания экономки. Да, Дерек Малфой любил свою жену, которая умерла при родах, дав жизнь единственному наследнику. И да, его отец не женился повторно, но это никоим образом не означает, что он выжил из ума и не может ни дня без злополучной картины.

Люциус устало опустился в дубовое кресло в кабинете и мельком оглядел стол: несколько писем от приятелей ждут ответа. Посылка от Снейпа — это по делу, что-то связанное с Лордом, из разряда «внимательно разораться, но не сейчас». Снежно-белый — аж режет глаза — конверт от Нарциссы: очередное вежливое приглашение в гости, которое ожидает очередного вежливого отказа. Из верхнего ящика стола Люциус бережно достал объёмистую папку с печатью Барти Джонса. Отчёты, частичные совпадения, выводы, несоответствия… И портрет. Карандашный набросок, сделанный опытным мастером с воспоминаний «заказчика». Тот самый, с которым сличали тысячи англоговорящих ведьм. С потёртого пергамента на него неподвижно смотрела Ромина Грей. Взгляд открытый, доверчивый, застывшая в уголках губ тёплая улыбка. Если портрет не двигается, значит, либо изображённый на нём волшебник ещё не умер, либо он является лишь плодом фантазии художника.

Сегодня он был в Святого Мунго. Вызывать семейного доктора не стал — и правильно.

— Да, мистер Малфой, я совершенно уверен, что ваша память не изменялась относительно событий прошедшего года. Можете быть спокойны, — пожилой целитель устало улыбнулся и попросил позвать следующего пациента.

Эта девушка была. И она есть сейчас. Она жива. И её можно найти. Он пойдёт в другое агентство, подаст объявления в газеты, напишет письма и поднимет нужные знакомства в Министерстве. У него есть время и деньги — он добьётся своего. Потому что он — Люциус Малфой. И если кто-то и может диктовать этому миру свою волю, то именно он. Он молод, богат, влиятелен. Он никому не позволит решать за себя. Он непременно найдёт девчонку.

… Хотя бы затем, чтобы увидеть, как растерянность в её взгляде сменится недоверчивой радостью. Она тепло улыбнётся и скажет что-то бессмысленное. Смутится. Будет путано объяснять ту кучу вранья, которую не смогла разгрести вся команда Джонса.

Люциус одёрнул себя. Найти Ромину необходимо как можно скорее. А то уж слишком часто он думает о ней, когда думать нужно совсем о других вещах…

— Друзья! — патетически воскликнул Тёмный Лорд. — Сегодня я хочу поговорить о судьбе неверных, которые, присягнув мне и поклявшись служить идеалам свободной расы волшебников, подло предают их и преклоняются перед магглами и грязнокровками…

Люциус рассеянно рассматривал гостей Малфой-мэнора. Тёмный Лорд никогда не собирает соратников в своём родовом поместье, сегодня честь принимать членов Малого Круга принадлежала Малфоям. Повелитель велеречиво поблагодарил «хозяев вечера», ловко упомянув о своём Доме и его обычаях. Люциус припомнил слух о том, что «Дома» не существует, но тут же отдёрнул себя и мысленно закрылся. Салазар с ним, с домом. Тот факт, что Лорд отличный легилимент, сомнению никто не подвергал. Как и то, что он очень не любит насмешки и недоверие к своим словам.

Последнее время на собраниях творилось что-то странное. Воздух как будто был пропитан подозрениями, страхом, злобой и чем-то уж совсем неясным, исходящим от Тёмного Лорда. Безумием?

Люциус перевёл взгляд на отца: губы плотно сжаты, голова опущена в почтительном полупоклоне — оглядывает собравшихся цепко и изучающее. И уж точно не забывает о ментальных барьерах. Рядом с ним — Роджерс и Киллиэнс, давние приятели. Пожалуй, даже друзья. Они тоже чем-то обеспокоены.

— … и чистокровные маги возвысятся и станут на вершине мира, тогда как грязнокровки будут подобно домовым эльфам прислуживать им, чтя их волю…

Люциус растерянно смотрел на Лорда. Мир сходит с ума, а люди, кажется, не замечают этого. Беллатриса начинает высказывать идеи Лорда открыто. Газеты пишут об исчезновениях грязнокровок и обвиняют во всём Пожирателей. А на собраниях всё чаще звучат призывы к насилию, и всё более реалистичным становится когда-то символичное «Пожиратель Смерти».

Как он упустил момент, когда разумные доводы и рациональные требования превратились в этот параноидальный бред? И что делать теперь? Стоп. Не думать. Вернуть ментальный барьер. Размышлять и взвешивать аргументы он будет позже… Сейчас главное — делать вид, что всё в порядке. Да и так ли всё плохо? Может, это просто сегодня тяжёлый день. Может, осталось потерпеть совсем немного, и всё снова встанет на свои места…

С одной неразрешимой задачи мысли постепенно перешли на другую. И снова — по замкнутому кругу.

Два месяца назад он подал первое объявление в газету. Пообещал вознаграждение за любую информацию. Получил кучу совершенно бесполезных писем от охотников за лёгкой наживой. Перепроверил на всякий случай факты, чуть не наизусть выучил отчёты Джонса. Обратился ещё к двум сыщикам — выслушал уверения в том, что девушки не существует и рекомендации относительно поиска в немагическом мире. Дважды чуть не вышел из себя, доказывая, что его девушка была ведьмой. Но визитку маггловского детектива сохранил: в сердцах бросил в нижний ящик стола и совершенно чётко запомнил, в какой угол она отлетела.

Две недели назад он был в Министерстве: легальный, доступный каждому поисковый запрос, потом визиты к «друзьям». Он поднял на уши три отдела, разыскивая по всему миру ведьму с доверчивыми глазами и странным именем Ромина. Он, кажется, испробовал всё возможное, но ни на йоту не приблизился к достижению цели.

«Описанной вами волшебницы не существует». Она не рождалась, не умирала, не училась, не лечилась и не переезжала. Её просто нет. «Смотрите сами: портрет не двигается — значит, она вымысел». — «То, что портрет не двигается, значит, что она жива». Что с ней всё в порядке. Что её можно найти.

А три месяца назад всё было настолько простым и ясным, что, кажется, это было не с ним, не в этом мире. Он проснулся посреди ночи один, а вместо страха и осознания потери испытал желание действовать и предвкушение запутанной задачи. Миону что-то беспокоило. Она предупреждала, что уедет. Она обещала вернуться. Она не запрещала себя искать. А значит, для неё легче на время расстаться, решить проблемы и встретиться вновь, чем жить в постоянном страхе перед неведомой опасностью. Он покинул Хогвартс уверенно и без сожалений. На все вопросы ответил: «Она уехала, но скоро вернётся», — и начал искать.

Дни, недели, месяцы. Июль, август, сентябрь. Вот уже и октябрь на дворе. И стоит, наверное, признать поражение и остановиться, но что-то не позволяет. Ведь он дал слово. Легко и непринуждённо пообещал, что найдёт. Поверил сам. И она поверила. И, вероятно, сейчас где-то очень далеко, или, может, совсем близко, она надеется и ждёт встречи…

* * *

Три дня назад он убил человека. Старого маггла, который не понимал, что происходит, и всё твердил о больной жене. Его притащила на собрание чета Лестранджей. Тёмный Лорд сначала разозлился, а потом как будто что-то решил для себя, и началось «веселье». Он вызывал молодых Пожирателей и предлагал убить старика. Крэбб замешкался. МакНэйр отказался. Снейпа вырвало. А он — Люциус Малфой — вышел, поднял палочку и сказал: «Avada Kedavra». И представил злорадство и как будто даже вожделение на скуластом лице Беллатрисы Лестрандж. Вспышка, еле ощутимая отдача в ладонь — и маггл рухнул на пол. А Люциус с ужасом осознал, насколько всё просто.

Сжал зубы и восстановил ментальные барьеры. Уже, наверное, не от Лорда — от себя. Лишь бы избавиться от страшного ощущения беспомощности и бессилия. Это происходит не с ним. Этого вообще нет. Всё сон. Скорее проснуться. Не думать, не думать…

Он просидел два часа, бессмысленно глядя на огонь в камине и повторяя про себя как мантру «не думать». За окном шумел ветер. Гулко и невыносимо медленно тикали старинные часы. Замок тревожно молчал, будто в ожидании беды. И где-то в глубине души неспешно и неотвратимо росла пустота. Мечты, свобода, будущее — это миф. Ничего нет. Мы плывём по течению, не зная, что ждёт впереди. И не в наших силах что-то изменить…

* * *

— Боюсь, мистер Малфой, я не в силах вам помочь. Вам придётся просто смириться.

Люциус не двинулся с места. Его репутация по-прежнему безупречна. Его ментальные барьеры не обрушит сам Тёмный Лорд. Дамблдор смотрел на него грустно и до ужаса понимающе. Смотрел и молчал.

— Но ведь Ромина Грей была?

Секунду Малфою казалось, что сейчас он услышит привычное «не существует». Дамблдор задумчиво улыбнулся и отвёл глаза:

— Да, была…

— И она жива?

Директор неопределённо пожал плечами. Голубые глаза за стёклами очков-половинок хитро блеснули.

С этим визитом Люциус тянул до последнего. Отчасти потому, что боялся и здесь услышать «не существует». Отчасти потому, что в глубине души понимал: Дамблдор единственный, кто знает ответы. Только ничего не скажет. Не сейчас. Не Люциусу Малфою.

— Она вернётся?

— Скорее да, чем нет…

— Через двадцать лет?

Старик насмешливо приподнял брови:

— Даже раньше. Через восемнадцать с половиной…

Люциус сдержано кивнул.

Он узнал всё, что хотел. Большего от директора не добьёшься. Не здесь, не сейчас. Угрожать бесполезно, уговаривать бессмысленно, просить унизительно.

Он сделал всё возможное. Остаётся ещё попытать счастья у маггловского детектива и, получив вердикт «не существует», восемнадцать с половиной лет ждать встречи с девушкой, которая ему верила. С девушкой, которая полагала, что в жизни есть мечты, свобода и будущее…

* * *

С деревьев опадала листва. В тихом сквере на окраине Лондона на дорожках играли дети, за оградой ползли редкие машины…

Люциус прибавил шагу и изо всех сил сжал челюсти. Третий курс, маггловедение: «личный транспорт для высших слоёв общества, принцип работы которого базируется на немагическом преобразовании энергии локального взрыва в движение колёс». Мерлин, что я делаю?.. На противоположной стороне улицы стояла невзрачная табличка с большой стрелкой и надписью «Частный сыск. Агентство С. Нортона».

Плач ребёнка, лай собаки, чей-то заливистый смех. Странная музыка из огромной блестящей коробки бесполого существа с зелёными волосами. «Магнитофон» и «представитель молодёжной субкультуры» — третий курс, маггловедение.

Это последний шанс. Больше нет вариантов. Все сведения проверены и точны. Все детективы сошлись на том, что единственное место, где можно исчезнуть без следа — это маггловский мир. У меня нет выбора. Это нужно просто пережить — попросить помощи у магглов. «Об этом никто не узнает…» Визгливый окрик, вой очередного железного чудовища. Люциус резко остановился, опустил голову и зажмурился: «Это происходит не со мной».

— Эй, мистер, вам помочь? — чумазый и растрёпанный мальчишка требовательно потянул за рукав мантии. Люциус резко одёрнул руку и отшатнулся. Оборванец согнулся в карикатурном полупоклоне, заискивающе заглядывая в глаза:

— Я могу вам помочь, сэр?

Смех, плач, лай, визг, грохот автомобиля. Мужчина глубоко вздохнул, вздёрнул подбородок и пропал.

Гостей на Рождественском приёме в Малфой-мэноре собралось больше чем достаточно. В основном Пожиратели и «сочувствующие». В просторной гостиной играла музыка, горели все свечи, звучали разговоры и приглушённый смех. Со стен смотрели портреты бывших хозяев поместья: одинаково надменные лица и царственная осанка.

Люциус переходил от одной группы гостей к другой, мило улыбался дамам, иногда вступал в разговоры, умело и изящно исполняя обязанности сына хозяина вечера.

Отец незаметно подозвал его к себе:

— Ты не видел Киллиэнса и Роджерса? Они, кажется, ещё вчера хотели переговорить со мной.

— Я приглашу их в твой кабинет, если замечу.

Из-за дверей библиотеки слышались приглушённые голоса. Люциус замедлил шаг и нарочито неторопливо открыл дверь. Двое волшебников смолкли, выжидающе глядя на него.

— Мистер Роджерс, мистер Киллиэнс, — молодой Малфой слегка поклонился. — Мой отец просил вас переговорить с ним в его кабинете.

— Спасибо, Люциус, — вежливый кивок, и Роджерс вслед за Киллиэнсом направился к выходу.

Люциус остался один. Возвращаться к гостям не хотелось. Он неторопливо прошёл по комнате и опустился в кресло у камина. Едва уловимое ощущение чужого присутствия неспешно разливалось по венам. Люциус прикрыл глаза и устало улыбнулся: иногда лучшим собеседником может оказаться замок.

Ровно год назад у такого же камина в пустой слизеринской гостиной он ждал Миону. Не просто ждал — знал, что она придёт. Сейчас даже кажется, будто он знал, как она растеряется и смутится, как будет отводить взгляд и говорить какую-то чепуху. А теперь в огромной библиотеке Малфой-мэнора он так же отчётливо и ясно понимал, что то последнее школьное Рождество не повторится никогда. И эта мысль будила спрятанную за ментальными барьерами тоску, боль, чувство потери и неясное ощущение вины, пришедшее с опозданием на шесть месяцев. Не помог, не остановил. Дал глупое самонадеянное обещание, которое не смог выполнить. Подвёл. Предал. Не оправдал ожидания.

«Что будет, если я уеду на двадцать лет?» И ещё: «Я просто хочу знать, что ты меня не забудешь».

Не знаю, что будет, если ты уедешь, Миона. Земной шар будет продолжать крутиться, увлекая всех нас вперёд. Но поверь, тебя я не забуду. Потому что в этом ежесекундно меняющемся, равнодушно ломающем наши убеждения и отнимающем всякую надежду на будущее мире ты останешься тем единственным человеком, которому я верил. Потому что, в отличие от этого мира, ты всегда держала слово и вместо бессмысленных иллюзий дарила свободу…

За спиной раздался еле слышный шум шагов. Люциус неохотно повернул голову. Нарцисса присела на подлокотник его кресла и улыбнулась:

— Скучаешь?

Волшебник со вздохом поднялся и подчёркнуто вежливо проговорил:

— Давай вернёмся к гостям, Нарцисса.

Девушка опустила глаза, но не двинулась с места.

— Люциус, мы не виделись уже больше трёх месяцев. Мне не хватало тебя.

Малфой нетерпеливо сжал губы:

— К чему эти разговоры?

Нарцисса резко поднялась, в её глазах было отчаяние. Стараясь скрыть раздражение, Люциус повторил уже мягче:

— Давай вернёмся к гостям.

Не обращая внимания на его слова, девушка шагнула вперёд и обняла его:

— Люциус, не уходи, пожалуйста. Завтра Рождество. Неужели, ты хочешь встретить его в одиночестве? Неужели, тебе было плохо со мной? Я прошу тебя остаться, давай начнём всё с начала.

— Ты хочешь невозможного. Не вижу смысла начинать всё заново, — он мягко отодвинул её за плечи.

Нарцисса с силой схватила его за руку. В её голосе появилась неожиданная решимость и какая-то отстранённость, взгляд был устремлён поверх плеча волшебника.

— Хорошо, тогда останься сегодня. Только эта ночь — только ты и я, — она снова прижалась к нему.

Люциус замер, не отвечая, но и не отталкивая.

— Только эта ночь, завтра всё кончится…

Помедлив ещё секунду, он задумчиво обнял её за талию. В глазах девушки, по-прежнему устремлённых в никуда, появилось что-то похожее на торжество. Она наклонила голову и сильнее прижалась к нему, пряча неожиданно злую усмешку.

* * *

Прошла неделя, когда в кабинет Малфоя ворвалась Беллатриса Лестрандж и, поприветствовав его в своей обычной манере, заняла кресло напротив стола.

— Ты могла бы предупредить заранее о своём визите.

— У меня важное дело, — незваная гостья закинула ногу на ногу и выжидающе уставилась на собеседника. Люциус презрительно вздёрнул подбородок и отвёл глаза, стараясь подавить раздражение:

— Чем обязан?

Белла скорчила обиженную гримасу и без предисловий объявила:

— Нарцисса беременна.

Повисла тишина. Ведьма противно усмехнулась и добавила:

— От тебя.

Малфой откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул.

— Я могу найти и оплатить целителя, который исправит положение без вреда для её здоровья и огласки.

Белла вскинула брови в картинном изумлении:

— О чём ты, Люциус? Аборт? Это же убийство невиновного младенца! Как ты мог подумать об этом? — и она разразилась своим визгливым смехом. А Люциус отстранённо подумал, что именно этот безумный хохот он представляет себе, чтобы убить незнакомого человека…

— В таком случае, что вам нужно?

Ведьма успокоилась почти мгновенно, облизала потрескавшиеся губы, накрутила на палец жёсткую чёрную прядь волос и презрительно ухмыльнулась:

— Ты должен на ней жениться.

Малфой задумчиво склонил голову на бок, поджал губы и нарочито спокойно протянул:

— Да ты романтик, Бэль…

— О, Мерлин! Ты обесчестил мою сестру! Ты обязан на ней жениться! — в театральном отчаянии пропела ведьма и неожиданно серьёзно, не то с обидой, не то с привычной озлобленностью продолжила: — У тебя нет другого выбора. Сейчас я пришла к тебе по-хорошему, а завтра наш отец придёт к твоему по-деловому. И ты думаешь, что сможешь противостоять напору стариков? Нарцисса — хорошая партия. Блэки — чистокровные тёмные маги…

Люциус молчал. Всё это слишком быстро, скомкано, неправильно. Эта озлобленная на весь свет ведьма, которая пытается сбагрить свою младшую сестру, как красивую безделушку. Брак даже не по расчету, а по недоразумению, по случайности… Хотя по случайности ли?..

— Подумай сам, зачем тебе нарываться на неприятности? Я не вижу причины, по которой ты так сопротивляешься.

Люциус прошёлся по комнате, взвешивая сказанное. Малфоям, как и Блэкам, не нужен скандал. Зато нужен выгодный брак и чистокровный наследник. И, возможно, через несколько лет он действительно задумался бы о браке. Возможно, даже с Нарциссой. Нужно спокойно всё обдумать и взвесить. Подобного рода инцидент неприемлем. В противостояние двух влиятельных родов может вмешаться сам Лорд. Это недопустимо. Как недопустимо и появление на свет бастарда. Нужно просто найти иной выход, который устроит всех… Миссис Лестрандж снова развеселилась.

— Нужно, чтобы ты официально попросил у нашего отца руки Цисси и объявил о помолвке… и чтобы всё устроилось побыстрее. — Гадкая ухмылка: — Поразмысли над этим пару дней… Люци…

Малфой вздёрнул подбородок и отвернулся. Липкое болезненное ощущение комом подступило к горлу. Ощущение, что тебя предали… а, может, что предал ты.

* * *

Белла должна была появиться вечером, после очередного «рейда». Нарцисса уговорила сестру погостить недельку с Малфой-мэноре. Люциус не возражал. Так будет даже лучше. Присутствие Беллатрис избавит его от необходимости всё свободное время терпеть жену.

Свадьбу устроили с таким размахом, что это событие вышло на первые полосы газет. Первую неделю он игнорировал присутствие молодой. Нарцисса не возражала. Она понимала, как выглядел её поступок в глазах Люциуса, хотя и не раскаивалась. Прошло полгода, всё наладилось. Они стали обедать вместе. В особо удачные дни он даже заглядывал в спальню жены, чтобы пожелать спокойной ночи. Нарциссу это радовало. Она знала: нужно время, чтобы он понял её и осознал, что они созданы друг для друга.

Месяц назад ей стало хуже. Семейный доктор долго осматривал её, а потом авторитетно заявил, что ничего страшного не видит. Это нормально. Нужно потерпеть.

Нарцисса терпела — и постоянную тошноту, и головные боли. А вот Люциус терпеть не мог. Потому что, во-первых, все домовые эльфы резко перешли в распоряжение жены, во-вторых, его личное западное крыло превратилось в филиал Святого Мунго — каждые три дня его навещал врач, пространно рассказывавший о её самочувствии, и, в-третьих, Нарцисса вдруг захотела внимания. За столом она то пускалась в разглагольствования относительно планов на будущее, то начинала с маниакальной настойчивостью расспрашивать его о делах, собраниях у Лорда и погоде.

— Сегодня приедет Белла. Как же я соскучилась…

— Ты говоришь это уже в четвёртый раз.

— Прости, дорогой, просто я плохо себя чувствую.

Люциус со вздохом поднялся из-за стола. Жена уставилась на него с укором. Старательно игнорируя её взгляд, он кивнул и направился к выходу.

— Дорогой, ты не посидишь со мной?

— Дорогая, — он угрожающе подчеркнул это слово, — чего ты от меня хочешь?

— Всего лишь немного сочувствия, — растерянно пробормотала женщина.

— Сочувствую, — бросил Люциус.

— Почему ты такой?.. — еле слышно вздохнула Нарцисса.

Мужчина неожиданно резко развернулся:

— А чего ты ожидала, когда затеяла всё на Рождество? Что я проглочу это? Что я одумаюсь и воспылаю к тебе неземной любовью? Ты добилась брака. Поздравляю. Только учти, я не намерен разыгрывать из себя любящего мужа. Жалеть тебя будет сестра. Она уже скоро приедет. Желаю приятно провести время.

* * *

Шаг. Ещё шаг. Малфои не выходят из себя. Не кричат на своих жён. Не хлопают дверьми. Малфои ни перед кем так не унижаются. Люциус задержал дыхание, остановился посреди пустого парадного зала и, взяв в себя в руки, медленно направился в своё крыло. Безумный хохот или истерики за обедом — это стиль сестёр Блэк. Это наследственное, видимо. Он до этого не опустится.

Из покоев Нарциссы выскочила девушка в серой мантии горничной, присела в глубоком реверансе и побежала по своим делам. Мерлин, сколько их тут? Две серые, старуха с кучей юбок, какие-то целители. Да и личный доктор семейства Малфой, кажется, временно занял одну из гостевых спален.

Люциус мысленно пересчитал известных ему обитателей замка: получилось трое: он, отец и экономка — миссис Мэриуэзер. Она живёт на первом этаже, поближе к кухне и четырём домовым эльфам. Стара, скромна и молчалива. Лишь изредка начинает причитать и сокрушаться о судьбе матери Люциуса. «Ничего, — неожиданно злорадно мелькнуло у него в голове, — может, Нарцисса ещё умрёт во время родов. Можно будет сокрушаться о судьбе ещё одной безвременно почившей миссис Малфой…»

Мужчина стремительно вошёл в кабинет, замер на секунду, потом наложил запирающее и заглушающее заклятья. Он не обязан слушать вопли этого бедлама.

До девяти лет у него была няня. До пятнадцати — гувернёр. Сейчас есть финансист, который приходит пару раз в месяц. Всё остальное время поместью хватает заботы домашних эльфов, а молодому хозяину — общества портретов и тех гостей, которые понимают, что самое радушное приглашение не распространяется больше, чем на неделю.

В дверь настойчиво постучали. Люциус вздрогнул и перевёл на неё недоумевающий взгляд: слишком слабые заглушающие чары или магия замка, которая не позволяет хозяину не принять важного посетителя? Он неохотно поднялся из-за стола и очень медленно пошёл открывать.

— Добрый день, мистер Малфой! — Пагель, доктор. Два дня не заходил.

Люциус глубоко вздохнул и задержал дыхание.

— Я хотел предупредить вас о возможном ухудшении состояния миссис Малфой. Последнее время она выглядит подавленной, возможно, у неё какие-то проблемы с друзьями…

Выдох. Вдох — выдох.

— Простите, мистер Пагель, я сейчас очень занят. А миссис Малфой переживает из-за долгой разлуки с сестрой… с обеими.

И, глядя в непроницаемо-озабоченное лицо целителя, Люциус очень медленно и очень плотно закрыл дверь. Запер. Заглушил. Оценивающе оглядел — заглушил ещё раз. И аппарировал прочь.

На пыльную мостовую Хогсмида упали первые капли дождя. Почти сливаясь с горизонтом, на юге полыхнула зарница, и, спустя минуту, небо ударило в набат.

Люциус шёл, не разбирая дороги. Почему Хогвартс? Не поместье МакНэйра, не лондонский особняк Гойла. Хогвартс. Место, где его никто не ждёт. Время, в котором он был счастлив. Вселенная, в которой жизнь казалась простой и понятной. Мир, который делился на «надо» и «не надо», на друзей и врагов. Где-то существует реальность, которая не отнимает права выбора, где можно просто быть собой, ничем не жертвуя и ничего не теряя. И Мерлин свидетель, однажды он найдёт эту реальность. Однажды он вернётся домой, и замок встретит его тишиной пустых коридоров и теплом улыбки той, кто никогда не предаст. И пусть сейчас восемнадцать лет кажутся вечностью, он сильный, он всё переживёт. Вдох — выдох. Ментальные барьеры.

Малфои не распускают сопли. Малфои не мечтают о будущем. Малфои просто живут дальше так, чтобы все окружающие им завидовали…

* * *

Эмили Грэйнджер неподвижно стояла у окна, глядя, как дождь заливает мостовую. Над крышами полыхнуло, и гром тут же отозвался долгим раскатом. Дик мягко обнял жену за плечи и притянул к себе:

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Женщина прикрыла глаза и ласково улыбнулась, положив руку на заметно округлившийся живот:

— Всё в порядке…

— А малыш?

Эмили слегка отстранилась и осторожно повернула голову, заглядывая мужу в глаза:

— Это будет девочка, поверь мне. Я чувствую, — и, снова впадая в задумчивость, еле слышно прошептала: — Гермиона… Мне кажется, она не любит дождь…

Люциус отложил недописанное письмо Снейпу и прошёлся по комнате. Достал с полки наугад первую попавшуюся книгу и опустился в глубокое кресло перед камином. Ставшее привычным ощущение пустоты внутри смешивалось с раздражением и нетерпением; некстати вспомнилось, как на первом курсе он ждал результатов какой-то контрольной по Зельям: уже знал, где сделал ошибку, но почему-то надеялся на удачу.

За дверью снова послышались торопливые шаги и слабый хлопок — домовой эльф. Люциус раскрыл книгу на первой странице и принялся читать.

Почему бы Нарциссе просто не умереть? Что там объясняла сердобольная миссис Мэриуэзер? Чем больше волшебница передаст силы при родах, тем сильнее будет ребёнок. Игнация Малфой любила мужа настолько самозабвенно, что отдала сыну всё до последней капли. Трогательно и самоотверженно. Почему бы Нарциссе не сделать так же? Скончаться, оставив его, наконец, в покое — безутешным вдовцом…

Люциус прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Читать решительно не получалось. Ничего не получалось вот уже пять часов — с тех пор, как «серая» горничная со скорбным лицом доложила о каких-то проблемах. В воздухе висело напряжение. Казалось, весь замок сосредоточенно замер в ожидании…

Пусть она просто умрёт. Вместе с ребёнком… Ну или пусть родит девочку: няньки, гувернантки, Шармбатон и сынок Крэбба. Или Гойла. У кого-то из них должен родиться сын… В любом случае, богатое приданое и муж. И всё. И Мерлин упаси от наследования поместья…

Такой удачный расклад, такое красивое и изящное решение всех проблем. Всего-то смерть Нарциссы…

А он закажет очень большой портрет жены и повесит его в кабинете. И будет скорбеть. И уедет разбираться со своей скорбью куда-нибудь далеко — в Египет, Перу, Антарктиду или Австралию…

В комнату постучали. Не дожидаясь приглашения, доктор Пагель вошёл и замер, загадочно и торжественно глядя на Люциуса:

— Поздравляю, мистер Малфой, у вас сын, — и ещё какая-то ерунда про глаза и нос…

Люциус сдержанно кивнул:

— А миссис Малфой?

Целитель радостно улыбнулся:

— С ней всё в порядке. Она устала и спит, — и ещё какая-то ерунда про долгие и тяжёлые роды, про серьёзную потерю магической энергии и про его, Пагеля, врачебное мастерство.

Сидевшее внутри раздражение медленно отступало, оставляя место усталости и привычной пустоте. Поздравляю, Люциус, ты стал отцом. Обзавёлся наследником. Здоровым, сильным, чистокровным — мечта Тёмного Лорда. Гордость рода Малфоев. План «няньки — Шармбатон — муж» требует корректировки: «гувернёры — Слизерин —служба Лорду»… Если он к тому времени не свихнётся окончательно…

* * *

Малфой проснулся от резкой боли в предплечье. Чёрная метка нестерпимо жгла. Это было не похоже на обычный вызов. Люциус заставил себя дышать глубже и попытался приподняться с кровати, но руку свело, и он бессильно опустился на подушки, сжав зубы. Рядом зашевелилась Нарцисса. Вдруг боль прекратилась — просто исчезла, так же неожиданно, как пришла. Ещё не понимая, что происходит, мужчина машинально дотянулся до тумбочки, схватил волшебную палочку и зажёг свечи. На внутренней стороне предплечья было красноватое пятно, похожее на след от ожога. Метка пропала. Люциус в недоумении провёл пальцами по коже: ошибки быть не могло. Нарцисса приподнялась и из-за его спины уставилась на руку:

— Что это было, Люциус? Что это значит?

Малфой поднялся и накинул халат. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь еле слышным перешёптыванием портретов

— Дорогой, ведь Лорд сегодня должен убить мальчишку. Что произошло?

Люциус лихорадочно искал ответ. Другой ответ. Но другого не было: всё свидетельствовало об одном:

— Боюсь, Лорд не справился с мальчишкой.

Нарцисса села на кровати и обхватила себя руками за плечи, будто пытаясь согреться. В голубых глазах вспыхнуло что-то похожее на обиду и недоумение.

— А что будет с нами?

Её шёпот вывел Люциуса из оцепенения. Он напряжённо вскинул подбородок и ледяным тоном произнёс:

— А почему с нами что-то должно случиться?

Жена вздрогнула и подняла на него глаза. Малфою показалось, что она вот-вот заплачет, он досадливо отвернулся к окну и равнодушно добавил:

— Неужели, ты думаешь, что Дамблдоровские прихвостни смогут найти улики против нас? Отец на «ты» с Министром. Не думаю, что авроры способны на что-нибудь. К тому же, у меня, в отличие от твоей сестры, нет привычки орать на каждом углу о своей верности Тёмному Лорду.

Люциус смотрел на пожелтевшие деревья в парке, на собранные в ровные кучки листья, на идеально чистые дорожки. В голове у него водоворотом кружились мысли: главное всё учесть. Тайник в подземелье не смогут обнаружить. А вот тот, в библиотеке — уж слишком он «классический». Всё оттуда нужно будет перенести в отцовское восточное крыло. Кое-что, конечно, придётся продать… Этим он займётся завтра. Кроме того, нужно будет поговорить с одним парнишкой из авроров …

За его спиной Нарцисса тихо вздохнула. Малфой обернулся.

— Люциус, а Драко?

Он на секунду замер, пытаясь понять, что жена имеет в виду, а потом усмехнулся:

— Если хочешь, можешь разбудить его и сказать, что Тёмный Лорд скончался. Только постарайся, чтобы он потом не вопил на весь замок. Извини, мне надо поговорить с отцом.

Женщина прикусила губу и обиженно вздёрнула подбородок. На её лице появилось что-то похожее на отвращение.

* * *

На следующий день Англия сошла с ума. Люциус с отцом отправились в Министерство вместе, чтобы уладить все возможные неувязки. Шум, гам, смех, поздравления… Малфой со всем своим обаянием улыбался в ответ… нужным людям. И даже поздравлял с победой… но только очень нужных людей.

Весь мир счастлив, весь мир взбудоражен. Даже домовые эльфы обсуждают падение Того-Кого-Нельзя-Называть. Ещё один удар. Ещё один кувырок с ног на голову. Хотя, когда в последний раз этот мир стоял на ногах?

Грустная улыбка и задумчивый взгляд: «Тёмный Лорд падёт. И тогда ты мне поверишь…» Ах да, как же я забыл… Ромина Грей никогда не ошибается. Верю, Миона… Во что ещё я должен поверить, чтобы эта вселенная наконец дала мне передышку?

Изменились все вокруг: друзья и враги, знакомые и нет. Изменился отец, до неузнаваемости изменился Снейп, неуловимо изменилась Нарцисса: подчёркнутое, немного наигранное спокойствие и достоинство, идеальная осанка и напряжённо вздёрнутый подбородок, а в глазах неуверенность, как будто она просто не знает, как себя вести.

Ему навстречу, неуклюже переваливаясь, выбежал Драко и схватился ручонками за подол тяжёлой мантии. Люциус недовольно сжал губы, но всё-таки, «выполняя родительский долг», провёл рукой по золотистым волосам мальчика. Глаза Нарциссы потеплели. Она улыбнулась:

— Он так похож на тебя, дорогой. У него твои глаза.

Малфой перевёл взгляд на пухлое лицо сына с огромными серыми глазищами и растрёпанной шевелюрой, в очередной раз безуспешно пытаясь найти сходство.

* * *

— Тише, милый, Гермиона уже заснула. Я покормила её раньше, она снова хныкала.

— Нужно будет пригласить доктора… Дай я хоть взгляну на нашу малютку, — Дик Грэйнджер приоткрыл дверь в небольшую комнату, где в детской кроватке посапывал во сне ребёнок.

— Знаешь, Эмми, когда она вырастет, будет такой же красавицей, как ты.

Жена счастливо улыбнулась и прижалась к нему.

— Пойдём ужинать.

— Конечно, милая… Ты не представляешь, что сегодня творится на улицах. Просто сумасшедший дом какой-то. Ты что-нибудь слышала о Гарри Поттере?

* * *

Игнация Малфой улыбнулась задумчиво и немного грустно:

— Знаешь, сын, — это ирония, он никогда не называл молодую красавицу на картине мамой, — ты, оказывается, похож на моего деда в молодости.

На парадном портрете ей восемнадцать. Меньше, чем ему сейчас. Волосы украшены цветами, серебристо-серое подвенечное платье ниспадает до пола тяжёлыми складками. Она рассеянно поправила причёску и устремила взгляд в дальний угол кабинета — за раму.

Люциус застыл на месте, напряжённо вглядываясь в край портрета. Тёмная драпировка на заднем плане всколыхнулась. Неторопливо и как будто торжественно на невысокий пьедестал ступил Дерек Малфой. Протянул жене руку и совершенно неожиданно улыбнулся — ласково и как-то незнакомо. Девушка улыбнулась в ответ — и словно преобразилась, расцвела. Смешно прикусила губу, отвернулась, часто заморгала, пытаясь скрыть слёзы, и судорожно вздохнула:

— Я так по тебе соскучилась…

Мужчина бережно притянул её к себе за плечи, закрыл глаза и замер:

— Я здесь, Игни. Теперь уже никуда не уйду…

Медленно, будто боясь задеть что-нибудь, Люциус покинул кабинет отца и осторожно прикрыл за собой дверь.

Шаги гулким эхом отдавались от стен опустевшего западного крыла. Холодную пустоту в душе заполняла боль и неясная обида. Злорадная ухмылка: «Отец двадцать лет ждал этой встречи». И неожиданно отчётливое отвращение к себе — за эту злобу, за неверие, за нежелание признать очевидное: отец дождался, не отказался, не побоялся времени, не забыл…

Едва заметное движение воздуха, как будто тёплый ветер в лицо. Люциус остановился и прислушался: «Кто здесь?» — Стены отозвались глухим гулом, пламя факелов на миг стало ярче. Чужая сила осторожно коснулась сознания. Всезнающей усмешкой, скрывая почтительность презрением, Малфой-мэнор приветствовал своего нового Хозяина.

**

Нотариус, финансист, директор похоронного бюро… Соболезнования от друзей, допросы в Министерстве, приближающееся слушание в Уизенгамоте. Не его слушание — Малфои искупили свою вину перед обществом, лишившись главы семейства. Суд проходит над Лестранджами. Заседание, на котором он, Люциус, предъявит своей золовке обвинение в убийстве своего отца.

Заброшенное маггловское кладбище и надпись кровью на покосившемся надгробии «Смерть предателям». Жестоко, броско и вульгарно. Пытки Круциатусом, клеймление, Чёрная Метка в воздухе…

Он даст показания, он отправит в Азкабан Беллу и её безумного мужа… Вот только отца это не вернёт, потому что обнимающий молодую жену тридцатилетний волшебник на портрете — это не отец. Это кто-то другой. Кто-то слишком счастливый для этой вселенной…

В дверь тихо постучали, он быстро сел в своё кресло и непонятно зачем взял в руки какие-то бумаги:

— Входи, Нарцисса.

Женщина тихо проскользнула в кабинет. Она старательно отводила усталые, покрасневшие от бессонницы и слёз глаза, чтобы только не смотреть на мужа.

— Люциус… Завтра ты ведь не станешь…

— Стану, — резко прервал он.

Нарцисса вздрогнула, уже ставшим привычкой жестом вздёрнула подбородок и выпрямилась.

— У нас нет выбора, — устало проговорил Люциус. На душе было пусто. Где-то за ментальным барьером сидела боль и чувство утраты, которые он не хотел испытывать. Вдох — выдох, и можно просто отбросить всё лишнее и ненужное. Об отце он подумает когда-нибудь потом… когда всё закончится.

— Но она моя сестра! Ты не можешь свидетельствовать против неё.

Мужчина тихо вздохнул. Нарцисса не двигалась с места, но было видно, как она вся напряглась. На миловидном лице появилось странное выражение, как будто за брезгливостью она пыталась скрыть подступающие слёзы. Люциусу вдруг пришло в голову, что последнее время он слишком часто видит её такой. Интересно, как чувствует себя следователь, когда на него смотрят с таким отвращением…

— Я не могу поступить иначе, — примирительно повторил он. Подумал, что это звучит как оправдание, разозлился на себя, вздёрнул подбородок и резко отвернулся. Повисла тишина.

— Это ужасно, Люциус: все наши либо в бегах, либо как мы, либо в тюрьме, — отстранённо проговорила женщина. — С курса Беллы — все, с нашего — тоже… ну кроме этой, Ромины, — она поморщилась.

Малфой опустил голову, скрывая горькую усмешку.

* * *

Шаг, ещё шаг.

Где-то на границе сна и яви он стоит над горстью пепла, снова и снова убеждая себя, что то едва уловимое движение ему померещилось…

Люциус открыл глаза и замер, глядя на бархатный полог кровати. Расслабиться, восстановить ментальные барьеры, забыть, уснуть… И подумать об этом когда-нибудь потом, может, ещё через десять лет, в другой вселенной, в другой жизни…

Малфои не видят кошмаров, Малфои не вспоминают о прошлом. Малфои живут настоящим. И в настоящем у него всё хорошо: дом, жена, сын, уважение общества, деньги, пост в Совете Попечителей Хогвартса.

Какая, в сущности, разница, что за сны приходят в полнолуние. Быть может, это лишь шутки старого замка, чужие грёзы, которые заблудились в зазеркалье и ошиблись адресом. Нужно просто расслабиться и восстановить ментальные барьеры. И до следующего полнолуния забыть имя девушки, которая обещала будущее…

Заседание Совета Попечителей Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс длилось уже восемьдесят три минуты. Люциус равнодушно скользнул взглядом по старинным часам на каминной полке и вернулся к созерцанию бездарного ночного пейзажа с коровой, меланхолично жующей траву в центре поля. Восемьдесят четыре — ещё два раза по столько, и будет побит рекорд 85-ого года… Вопросов на повестке дня всего два: список затрат на весенний семестр и Гарри Поттер. Хотя второе — это, собственно, не вопрос. Это факт.

Корова подняла сонную морду, лениво махнула хвостом, сделала два шажка вперёд и снова принялась за еду. Люциус прикинул, сколько ещё таких «перебежек» она успеет сделать, прежде чем скроется за пушистыми бакенбардами Артура Митчела. Один переход в восемь минут. Два шажка… Можно обсудить героическую личность Гарри Поттера ещё полтора раза по восемьдесят четыре минуты. Беглый взгляд на часы: восемьдесят шесть.

— Скажите, мистер Симмонс, есть ли уже отчёты по успеваемости?

Люциус оторвался от подлунной коровы: до бакенбарды ей не успеть. Амос Диггори интересуется оценками своего отпрыска в среднем за двадцать семь минут до конца собрания. Ничего, может в следующий раз Митчел займёт место напротив, а под картиной окажется залысина Генри Симмонса: она чудесно смотрится на фоне желтоватого круга луны. И до неё корова доползала уже дважды. Вероятно, тут присутствует закономерность…

— Да, Амос, — старик Симмонс считает себя главным и покровительственно обращается ко всем, кто не возражает, по имени, — отчёт есть. Можете потом ознакомиться подробнее, я назову пятёрку самых успешных студентов по итогам прошедших четырёх месяцев.

Корова сделала переход, Люциус сверился с часами — девяносто четыре минуты. Осталось ещё двадцать две: всё точно по графику.

— Больше всего баллов для своего факультета заработала мисс Гермиона Грэйнджер, факультет Гриффиндор, первый курс. Второе место…

Люциус, не мигая, смотрел на жёлтый диск луны, пытаясь отогнать назойливое, чужое воспоминание: «Пообещай, что однажды — не скоро, почти через двадцать лет — ты спасёшь магглорождённую ведьму по имени Гермиона Грэйнджер…»

Вдох — выдох. Что за ерунда с ментальными барьерами? Случайное совпадение? Глупая шутка? Ошибка? Слуховая галлюцинация?

— Что вы только что сказали, мистер Симмонс?

Старик удивлённо приподнял брови, на залысинах выступили мелкие бисеринки пота:

— Драко Малфой, ваш сын, он на пятом месте. Поздравляю, мистер Малфой. Среди первокурсников он, кстати, второй.

Люциус досадливо нахмурился:

— А кто первый?

На лице Симмонса появилась понимающая усмешка:

— Гермиона Грэйнджер, Гриффиндор.

— Кто её родители?

За столом раздались приглушённые смешки, все взгляды обратились на Малфоя. Амос Диггори чопорно вздёрнул подбородок и с нажимом произнёс:

— Она из немагической семьи, если вы об этом, Люциус…

«Ты спасёшь магглорождённую ведьму по имени Гермиона Грэйнджер и при этом вспомнишь меня…»

* * *

Малфои не делают глупостей. Малфои не верят в совпадения.

Чувство дежавю не уходило. Люциус сидел на низком диванчике в конторе Барти Джонса, наблюдая, как неряшливого вида молодая секретарша роется в груде бумаг на столе. Девушка нашла пухлую записную книжку, пролистала её и пригласила посетителя к начальнику. Малфой небрежно толкнул тяжёлую дверь и огляделся. Барти Джонс постарел: весь как будто оплыл, ссутулился, поседел. Только глаза, скрытые теперь за затемнёнными стёклами очков, смотрели по-прежнему внимательно и цепко. Люциус пренебрежительно вздёрнул подбородок. Неизвестно откуда пришло дурацкое предчувствие, что детектив снова ничего не нашёл, что присланный по почте запрос потерялся, что имя гриффиндорской отличницы просто приснилось ему в полнолуние.

— Простите мне моё любопытство, мистер Малфой, у меня, знаете ли, профессиональный интерес, — сыщик замялся, встретив полный презрения взгляд гостя, — так вы, значит, всё-таки нашли свою Ромину Грей?

Люциус поджал губы и довольно резко бросил:

— Не нашёл.

Глаза Джонса удивлённо расширились:

— Позвольте, кто же тогда Гермиона Грэйнджер?

— За этой информацией я и пришёл в ваше агентство.

Детектив перевёл недоумевающий взгляд на тонкую папку, лежащую в центре стола, и опустил голову:

— Простите, мистер Малфой. Видимо, произошло недопонимание… Я думал, эта девочка — дочь Ромины Грей…

Люциус устало опустился в кресло для посетителей и рывком развернул к себе папку:

— И что же, позвольте спросить, навело вас на эту мысль?

С маленькой официальной колдографии на него исподлобья смотрела смутно знакомая девочка с копной каштановых волос и яркими карими глазами. Улыбнулась, демонстрируя огромные передние зубы, и снова нахмурилась, изображая серьёзность.

— Ну, она похожа на ту девушку, — неуверенно проговорил Джонс. Малфой досадливо приподнял брови:

— Она похожа на морскую свинку с вороньим гнездом на голове. — Даже не ирония, просто констатация факта.

Сыщик вздохнул и устало откинулся на спинку кресла.

— Полагаю, мистер Малфой, я должен принести вам свои извинения за ту неудачу десять лет назад…

— Тринадцать, — тихо поправил его Люциус, рассеянно просматривая собранные документы: личное дело из Хогвартса, какие-то медицинские сведения явно маггловского происхождения, немагический школьный аттестат…

— Приношу свои извинения и признаю, что, возможно, тринадцать лет назад имела место ошибка…

— Мне нужна вся информация об её родителях и остальной родне… особенно, если есть волшебные корни.

Барти Джонс пожал плечами и повторил запрос прытко-пишущему перу. Отвёл взгляд и грустно улыбнулся своим мыслям.

* * *

Стук в дверь заставил Люциуса вздрогнуть. Он торопливо собрал разложенные по всему столу документы в папку и бросил их в верхний ящик стола.

— Заходи, Нарцисса.

Едва открыв дверь, женщина заговорила:

— Дорогой, мне написала Синди Паркисон. Она приглашает нас на вечер в честь дня рождения Эндрю, двадцатого февраля. Я обещала, что мы придём, так что не занимай этот вечер.

Люциус рассеянно кивнул. Она улыбнулась, окинула кабинет быстрым взглядом и остановилась на пустом столе.

— А что ты делаешь?

Мужчина насмешливо приподнял брови:

— А какая разница?

И совершенно ясно осознал, что всё изменилось.

Нарцисса обиженно нахмурилась, отвела взгляд и пошла прочь. А он сидел, глядя, как пляшет огонь в камине, и, чувствуя, что в глубине души просыпается что-то новое и непривычное… а может, просто что-то забытое и оставленное в другой вселенной… что-то очень живое.

Когда это началось? Неужели уже месяц как? Заседание совета — конец декабря. Брошенное вскользь имя девочки. Как будто не им, а кем-то незнакомым и чужим отосланный Джонсу запрос. И новый запрос. И ещё, и ещё. И, кажется, всё это он видел со стороны. Кажется, это не он, а тот незнакомый и чужой требовал всё новую и новую информацию, заказывал тесты на кровное родство и досье всей семьи, часами сидел в кабинете, сличая ворох колдографий с одним единственным неподвижным портретом. А, может, всё наоборот? И именно это и есть он — уверенный в своей правоте, деятельный… свободный? А постаревший женатый на Нарциссе мужчина, председатель Совета Попечителей, озабоченный неоправданными тратами и чистотой крови — это тень, отражение, странное чёрно-белое порождение зазеркалья.

Люциус задумчиво встал и медленно прошёлся вдоль книжной полки: справочники, подшивки счетов… ни одной книги? Когда он последний раз был в собственной библиотеке? Какой позор…

Усмехнулся, левитировал к камину тяжёлое кресло, колебался секунду, потом наколдовал второе такое же и опустился в него. Закрыл глаза, откинул голову и улыбнулся.

Пока он запрещал себе думать о будущем, оно настало. Незаметно влилось в его жизнь тоскливым декабрьским вечером. Позвало за собой — откликнулось. Распахнуло все двери. Обернулось угловатой нескладной гриффиндоркой. Улыбнулось с полустёртого портрета. Поманило. Пообещало… Исполнилось…

Дни, недели, месяцы… И, кажется, ещё вчера «восемнадцать лет» прозвучало приговором. И, кажется, ещё вчера он сам же этот приговор отменил: выбрал настоящее, затолкал ненужные воспоминания в дальний угол сознания, убедил себя, что будущего нет. Сказал — и сам же поверил.

Вот только будущему, оказывается, наплевать на его веру или неверие. Оно приходит, не спрашивая ни чьего согласия, увлекая за собой, даря новые иллюзии и их же разрушая.

Трещал огонь, в коридоре за дверью Нарцисса о чём-то спорила со старой миссис Мэриуэзер, а Люциус сидел перед камином и привыкал к мысли, что земной шар по-прежнему вертится, что мир не стоит на месте, что время мчится вперёд вне зависимости от его желания. И что вчерашние восемнадцать с половиной лет сегодня вдруг превратились в пять.

Он во что бы то ни стало проживёт эти пять лет… Хотя бы затем, чтобы просто сидя у камина рассказать одной сероглазой ведьме о том, как на залитом лунным светом лугу сонная корова раз в восемь минут делает два шажка… Воображаемая собеседница непонимающе нахмурилась, отбросила с лица непослушную тёмную прядь и заливисто рассмеялась — неожиданно, по-новому… и как-то до боли знакомо.

— Скажи, отец, а как это — быть портретом?

Дерек Малфой усмехнулся и перевёл рассеянный взгляд на сына. Люциус стоял, задрав голову, с любопытством разглядывая картину. В этой галерее всё по-прежнему: тишина, чистота и холод. Хотя, вроде ни малейшего намёка на сквозняк… Факелы на стенах, ровный ряд полотен, тупик, глухая стена — как во сне. Только портрет другой: один из немногих парных на этом параде тщеславия.

— Быть портретом? — тридцатилетний волшебник мимолётно переглянулся с вечно молодой женой и грациозно опустился на край пьедестала. Игнация Малфой осталась стоять — с её трёхметровым шлейфом и кринолином так просто не присесть.

— Представь, что десять лет подряд триста шестьдесят пять дней в году не происходит ничего, что тебя бы удивило. Ты знаешь, что случится в следующую секунду… и просто существуешь дальше. — Тишина галереи вдруг показалась Люциусу неприятной. Он внимательно вгляделся в холодные серые глаза отца: задумчивая покровительственная насмешка, как будто, проведя эти десять лет в пустом коридоре, он прекрасно знает, как жил его сын. «Не жил, — поправил себя Люциус, — был портретом», — усмехнулся, отвёл глаза и вздёрнул подбородок.

— Ходят слухи, отец, — он замялся, — о Тёмном Лорде. Ты что-нибудь слышал?

— О, а я всё гадала, — тихонько пропела «мама», — что пробудило твои сыновние чувства.

Дерек Малфой одобрительно хмыкнул, они с женой снова переглянулись и замерли, хитро глядя на сына. Люциус тоже не шевелился и не отводил взгляд. Секунда, две… Ухмылка отца стала шире. Три, четыре… Молодая ведьма за его спиной рассмеялась, забавно пряча лицо в ладони. Люциус приподнял брови и неожиданно для себя улыбнулся:

— Прости, отец, я, видимо, должен был чаще навещать вас…

Мужчина на портрете мгновенно стал серьёзным, задумчиво прищурился и слегка наклонил голову, внимательно разглядывая сына. Снова повисла тишина.

— Десять лет назад, если помнишь, Люциус, ходили слухи о крестражах.

По галерее еле слышным шорохом пролетел шепоток, и всё снова смолкло. Портреты с любопытством прислушивались к своему потомку. Единственный человек внимал отцу.

— В погоне за бессмертием Тёмный Лорд поставил себе цель: создать семь крестражей. Он считал магическое число залогом успеха, и он, во что бы то ни стало, стремился завершить ритуал на Хэллоуин 81-ого года. Дата действительно была удачной — сам знаешь, — но его стремление решить все проблемы одним красивым жестом его подвело. Он привёл в действие Пророчество, исполнения которого хотел избежать, и сгинул, оставив шесть крестражей и мальчишку. Хотя, думаю, в той или иной мере всё это тебе и так известно. Как и то, что теперь, после первой попытки, его возвращение неизбежно. Я не понимаю лишь одного: почему он ждал так долго.

Люциус молчал, обдумывая услышанное. За его спиной Оливия Малфой — мать его прадеда — презрительным шёпотом сообщила своему супругу: «Он полукровка. Подумать только, и всё туда же, к некромантам. В наше время его бы на смех подняли…»

Дерек Малфой рассеянно усмехнулся. Люциус нахмурился:

— Что мне с этим всем делать, отец?

* * *

Люциус осторожно достал из чёрного кожаного футляра потёртую книжечку. Чужая сила еле ощутимо кольнула пальцы. Чужая воля коснулась разума. Волшебник мгновенно закрылся — попытка проникнуть в мысли стала ощутимее. Ничем не выдавая своего отвращения, он медленно убрал крестраж в футляр. Наложил охранное заклятье, поставил обратно в тайник. Закрыл и быстро покинул подземелья. Одно дело — хранить дорогой, но бесполезный артефакт неясного назначения. Совсем другое — быть обладателем частички души Того-Кого-Весь-Мир-Боится-Называть-По-Имени.

Из такого расклада нельзя не извлечь выгоду. Пожалуй, это может даже оказаться интересным…

Пароль — и дверь кабинета неслышно распахнулась. В голову некстати пришёл рассказ Снейпа о том, как тот по три раза в день меняет пароль на двери в кладовую от не в меру любознательных студентов. А от кого прячется он, Люциус Малфой, в своём огромном поместье? Мужчина усмехнулся и уже привычно проверил верхний ящик стола — папка с полустёртой эмблемой агентства Джонса. По-прежнему неподвижный портрет Ромины и мелкая колдография гриффиндорки, которую нужно спасти. Что ж, с возвращением Тёмного Лорда эта задача может стать актуальной. А значит, к этому событию необходимо подготовиться…

В том, что Тёмный Лорд возродится, не может быть сомнений — слухи, недомолвки и весь год дававшая о себе знать Чёрная метка. Да, Квиррелл не выполнил своей задачи. И да, действовать под носом у Дамблдора было безумием, но философский камень был всего лишь первой попыткой. За ней последует вторая, третья… до тех пор, пока Тёмный Лорд не найдёт достаточно надёжного соратника, чтобы его замысел удался. А как отнесётся восставший из мёртвых Том Реддл к отступнику, отправившему в Азкабан его фаворитку? Ну-ну. Самое время взвешивать все «за» и «против» и начинать вырабатывать стратегию поведения.

Вариантов, по сути, всего два: обеспечить себе достаточное алиби в глазах Лорда или скрываться и искать защиту. Спрятаться в этом мире невозможно, во всяком случае, метод Ромины Грей пока что остаётся загадкой. Просить протекции? Министерство её обеспечить не сможет, Дамблдор — не захочет. Остаётся надеяться на себя… и на так удачно оказавшийся в его руках дневник Тома Реддла.

Для пробуждения крестража требуется добровольно отданная магическая энергия. Он — Люциус — не готов делить свою силу ни с кем, тем более с Лордом. Тем более, при подобном раскладе вероятность удачного исхода очень велика — слишком велика. А как использовать крестраж, обречь попытку возродиться на неудачу и при этом избежать гнева Повелителя? Отдать дневник тому, чей магический потенциал увеличит вероятность возрождения, но чьё взаимодействие с крестражем будет неизбежно замечено и прервано. Гарри Поттеру. Легенде магического мира. Мальчику, который теснее, чем кто бы то ни был, связан с Томом Реддлом. Мальчику, за которым следит всё волшебное сообщество во главе с досточтимым директором Хогвартса.

«Простите, мой Лорд, но я был уверен, что сила Гарри Поттера, отданная добровольно, будет значительно эффективнее, нежели моя. Конечно, я не мог предположить, что Дамблдор вмешается. Поверьте, я сделал всё возможное, чтобы ускорить ваше возвращение, и мне пришлось притворяться, чтобы сохранить свободу. Ведь как иначе я смог бы использовать крестраж?..»

Люциус довольно усмехнулся. Ещё немного в таком духе — и он умудрится доказать Лорду неверность Лестранджей. Они-то, ослеплённые тщеславием, выбрали лёгкий путь — Азкабан. В то время как он, Малфой, вынужден был столько лет скрываться, чтобы, выбрав момент, сделать всё возможное для возвращения своего Господина…

* * *

В заваленной всяким хламом лавке Борджина Люциус чувствовал себя неуютно. Хотя нет, неверно: он просто чувствовал себя неуютно… Вне зависимости от Борджина и его клоповника. Причин было сразу несколько: крестраж, сын и толпа закупающихся перед новым учебным годом студентов. Среди которых — он был уверен — непременно окажется гриффиндорская заучка.

Дневник Тома Реддла неприятно оттягивал потайной карман плаща. Присутствие чужеродной силы было почти физически ощутимым. Частичка души Тёмного Лорда (подумайте, какая ирония — у Тёмного Лорда есть душа) рвалась наружу, ища очередного неопытного юнца, готового делиться своей магией. От постоянных попыток проникновения в сознание спасала только многолетняя привычка к ментальным барьерам. Нужно начинать учить Драко окклюменции, на него дневник, похоже, действует значительно сильнее: чем ещё объяснить бесконечные капризы и нытьё? Два месяца каникул ничего подобного не было. Во всяком случае, не при отце…

— … У всех учителей есть любимчики, — в очередной раз оторвал его от размышлений плаксивый голос сына, — да хоть та же Гермиона Грэйнджер…

Люциус привычным движением проверил внутренний карман жилета: колдография на месте. Глупо, конечно, не станет он бегать по Косому переулку, сличая всех маленьких девочек с портретом, да и не факт, что гриффиндорка не купила всё необходимое заранее, но всё-таки…

Борджин суетился с его списком ядов и пытался сбавить цену, подобострастно заглядывая в глаза. Драко обиженно молчал. Люциус запоздало подумал, что упрёк в плохой успеваемости был необоснован. Его сын лучший на факультете, по-прежнему входит в пятёрку лучших в школе. И фактически уступает только грязнокровке… той самой. В сущности, он может даже гордиться своим наследником. И всё это могло бы радовать… если бы не было просто безразлично…

Жадный перекупщик не прекращал униженного бормотания. Крестраж продолжал тянуть из окружающего мира магию, Драко дулся. А Люциус стоял и отстранённо думал о Ромине Грей. В голове кружилось одно единственное воспоминание: о том, как перед последним школьным рождеством он потратил целый час, чтобы придумать достойную причину своему отказу приехать домой. Интересно, догадывался ли тогда отец об истинных мотивах его поступка? Если да, то почему ничего не предпринял против бессмысленного увлечения сына? Наверное, считал, что оно скоро пройдёт…

Люциус мысленно усмехнулся. Оно не прошло. Оно затаилось где-то в глубине души, чтобы, пробуждаясь, каждый раз с новой силой заставлять его сожалеть об одной единственной ошибке: не остановил, отпустил.

А ведь он пытался забыть. И у него было всё, чтобы забыть: жена, любовницы, работа, сын. Десять долгих лет, на протяжении которых он почти убедил себя в том, что Ромина Грей ему просто приснилась, почти поверил в то, что тоску можно спрятать от себя самого за ментальными барьерами. Спрятать — можно. Вот только со временем тоска не затухала, а скорее пускала корни, приживаясь, и становилась неотъемлемой частью жизни. Привычкой.

* * *

Шум, гам, куча книг и, кажется, ещё больше детей. Смех, визг, глупые перепалки. Вон и его наследничек ввязался — едва успев переступить порог книжной лавки, сцепился с младшей Уизли и Мальчиком-Который-Выжил. Какая удачная встреча. Или же это крестраж свёл его с Поттером?

Люциус уже хотел отдёрнуть Драко, когда к Золотому мальчику подошли его друзья: ещё один рыжий и… Малфой замер. Девочка с растрёпанными каштановыми волосами и огромными зубами, в маггловских штанах и кофточке. Та самая, с маленькой официальной колдографии. Такая же, но совсем другая. Плоское изображение передавало простецкие черты лица, вздёрнутый нос и упрямо сведённые брови, но при этом почему-то не отражало сходства с Роминой Грей. Тогда как в реальности… В реальности девчонка была похожа на Миону. Только вот чем? Цвет глаз, волосы — всё другое. Выражение лица? Может быть, хотя тут оно слишком… детское? Что-то в манере держаться, в том, как она прижимала к груди книги. Едва уловимое, но всё-таки сходство. Оно было. Или он просто так хотел его видеть?

Люциус осмотрелся, ища глазами её родителей. Они стояли неподалёку, рядом с остальными Уизли. Он внимательно оглядел мать девчонки. «Эмили Грэйнджер, в девичестве — Роуз, тридцать пять лет», — моментально всплыла в памяти информация из многократно просмотренного досье. Нет, эта не похожа. И близко нет. А вот сама Гермиона. Кто же она тогда?

Его мысли прервал младший Уизли, который, швырнув книги в котёл сестры, с кулаками бросился на его сына. О, Мерлин, только драки тут не хватало… Люциус быстро направился к кучке подростков. С противоположной стороны через толпу уже пробивалось рыжее подкрепление.

— Так-так-так… Артур Уизли, — с обычной усмешкой кивнул Малфой.

Волшебник неуклюже поприветствовал его кивком.

Малфой окинул взглядом стоящую рядом дочь рыжего, быстро обдумывая только что пришедшую в голову идею: дневник можно подсунуть ей. Вероятность попадания крестража к Поттеру в таком случае по-прежнему велика, но, даже если девчонка оставит его себе, из этого можно извлечь выгоду.

— Я слышал, в Министерстве много дел. — Незаметно опустить руку в карман, доставая дневник, бросить презрительный взгляд на собравшуюся компанию, на ходу придумывая колкость, которая их отвлечёт. — Надеюсь, они платят вам сверхурочные?..

Тупая злость в глазах рыжего магглолюбца, надутые губы его жены, сжатые кулаки его отпрысков, подслеповатый и почти воинственный прищур Поттера. И что-то похожее на обиду в карих глазах девчонки, которая с каждой секундой всё больше напоминает Миону. Не думать об этом. Не смотреть в её сторону. Сосредоточиться на крестраже и подержанных книжонках Уизли…

— … Ах, зачем позорить звание волшебника, если за это даже толком не платят?..

— Как прошёл день, дорогой? Мне так жаль, что я не смогла присоединиться к вам с Драко … — И как Нарциссе удаётся даже в бытовом разговоре использовать эти участливо-озабоченные интонации?

Малая гостиная западного крыла и сервированный на троих стол. Завтра Драко уедет, и они с женой снова останутся вдвоём. Люциус методично нанизывал на вилку листья салата и размышлял о том, как почти пятнадцать лет назад позволил убедить себя и женился на Нарциссе. Зачем? Почему? Не хотел скандала? Побоялся вмешательства Тёмного Лорда? Предпочёл отказаться от возможности выбора? Решил, что так будет проще? Интересно, все в двадцать лет были такими идиотами?

Нарцисса обеспокоенно повторила вопрос. Мужчина перевёл на неё тяжёлый взгляд: она сидела неподвижно, преданно и чуть-чуть встревоженно заглядывая ему в глаза. Расположившийся напротив неё Драко хмыкнул, но тут же попытался скрыть это покашливанием. Люциус вопросительно изогнул брови — мальчик смутился и понуро уставился в свою тарелку. Что-то уж больно он развеселился после глупой потасовки в книжном магазине. Или это облегчение от расставания с крестражем?

— Всё прошло нормально, Нарцисса. Ты ничего не пропустила. — Беглый взгляд на Драко. Плечи мальчика напряглись — пытается сдержать смех. Ничего, пора учиться сдерживаться… И так, по словам Снейпа, в школе и дня не проходит без очередного «инцидента» с Поттером…

— Ты представляешь, сегодня на благотворительном обеде у Министра Джейн появилась в такой безвкусной мантии. Поверить не могу, что рюши снова входят в моду…

Люциус презрительно поджал губы и вернулся к салату. Нарцисса — идеальная жена. Родила сына, сделала всё возможное, чтобы воспитать из него настоящего наследника рода… может, годам к двадцати это даже даст результат. Она мила и заботлива дома, высокомерна и замкнута на людях, безотказна и понятлива в постели. И до ужаса фальшива во всех своих проявлениях. Она со второго раза слышит фразу «мне нужно побыть одному», она безукоризненно выполняет все свои обязанности: легко выносит скучные светские рауты и благотворительные обеды, поддерживает нужные связи, приносит сплетни, может до получаса увлечённо рассказывать о погоде и до двух часов — о новой мантии кого-то из «подруг».

Люциус отодвинул тарелку, коротко кивнул жене и поднялся из-за стола. Нарцисса умолкла, на идеально красивом лице отразилось недоумение. Интересно, сколько маскирующих чар она использует, чтобы поддерживать этот вейлоподобный облик? Хорошо хоть глаза в сиреневый не красит…

— У тебя планы на вечер, дорогой?

— Мне нужно побыть одному, дорогая. — Чётко и с нажимом. Быть может, сегодня ей хватит одного раза.

За спиной отца Драко очень тихо начал пересказывать матери события сегодняшнего дня. Люциус ускорил шаг и направился в библиотеку. Из глубины сознания всплыло даже не воспоминание — ощущение. Ощущение долгого вечера перед камином и Мионы. И неожиданно ясно, отчётливо захотелось бросить всё и вернуться, достать маховик времени и очутиться в другой реальности — там, где можно будет начать жизнь с чистого листа…

* * *

Люциусу казалось, что он сходит с ума. Ощущение дежавю не покидало ни на минуту. Всё это однажды уже было: бесплодные поиски и попытки понять, что же происходит. Чем чаще он смотрел на колдографию из личного дела Гермионы Грэйнджер, тем сильнее ему казалось, что она похожа на Ромину. Чем больше он размышлял над этим, тем менее вероятным становилось это сходство. Не дочь, не родственница — это проверено и доказано. Что же тогда? Какая-то кровная магия? Заклятья подобия? Двойник? Реинкарнация? Путешественница во времени? Гостья из параллельного мира? Крайне маловероятно.

Он не видел Ромину уже почти пятнадцать лет. Ему просто кажется. Он видит то, что желает видеть. Он убеждал себя в этом, рассматривая фотографии и в очередной раз вникая в документы, а потом просыпался среди ночи, снова и снова пуская мысли по замкнутому кругу: кто такая Гермиона Грэйнджер? Ответ на этот вопрос был, но знал его только один человек.

— Добрый день, Люциус. Ты от Совета Попечителей?

— Нет, директор, я по личному вопросу.

— Что ж, присаживайся… — Дамблдор загадочно улыбнулся. И Малфою вдруг показалось, что тот знает, в чём дело. А ещё ему показалось, что в этот раз разговор опять кончится ничем. От этого предчувствия его передёрнуло.

— Кто такая Гермиона Грэйнджер?

Улыбка Дамблдора стала шире. Подозрения его гостя превратились в уверенность. Не давая старику открыть рот, Люциус продолжил:

— Послушайте, директор, я уверен, вы прекрасно понимаете, что мне нужно. Более того, вы знаете ответы на все мои вопросы. Так давайте не будем притворяться, — прозвучало неожиданно жалко. Люциус презрительно вздёрнул подбородок и отвёл глаза.

Дамблдор откинулся на спинку креста, не снимая с лица своей дурацкой улыбки.

— Люциус, я был бы рад тебе помочь, но сейчас это просто не в моей власти. Боюсь, я не имею права ответить на твой вопрос.

Малфой резко поднялся. В голову вдруг пришло, что, если бы он знал, что это поможет, он бы применил сейчас к старику пыточное заклятье. Возможно, он бы даже попросил его… Но один взгляд в ледяные глаза за стёклами очков-половинок ясно давал понять, что всё бессмысленно.

— Я пришёл к вам по-хорошему, директор. Однако мы не смогли найти общий язык. К сожалению. — Люциус направился к выходу, но остановился у дверей: — Знаете, сейчас школа в таком положении: все эти нападения… Что же будет дальше?..

— Ты мне угрожаешь, Люциус? — в голосе Дамблдора звучала насмешка.

— Что вы директор, кто посмеет вам угрожать…

* * *

Вряд ли в тот момент он всерьёз думал о том, чтобы отомстить. Доказывать что-то старику — всё равно, что биться головой о каменную стену. Да и не было в тот момент ещё причин для отстранения… Тогда казалось, что Дамблдор просто выжил из ума, если не видит, что творится у него под носом. Великий директор Хогвартса, который настолько зациклился на светлой магии и детских шалостях, что отказывается поверить в возрождение Тёмного Лорда. Тогда это даже выглядело забавным, пока не зашло слишком далеко…

— Мне только что сообщили, — со скорбным выражением лица доложил Амос Диггори, — что пострадала ещё одна магглорождённая волшебница — Гермиона Грэйнджер.

В душе Люциуса что-то оборвалось. Собственный голос прозвучал резко и незнакомо:

— Что с ней?

Все присутствующие члены Совета Попечителей удивлённо уставились на своего Председателя. Диггори рассеянно пожал плечами:

— То же, что и с предыдущими: полностью парализована, но жива.

Люциус обессилено откинулся на спинку кресла и сжал зубы. Ужас, нахлынувший на него, постепенно проходил. Его заменяло другое, новое чувство: с девчонкой ничего не должно случиться. Ему наплевать, кто она такая и какое отношение имеет к Мионе, но он не позволит, чтобы с ней что-то произошло. Во что бы то ни стало он сделает всё, лишь бы сохранить жизнь Гермионы Грэйнджер. В память о Ромине Грей и во имя будущего.

* * *

Барти Джонс привычно занял кресло для посетителей и достал из потёртой сумки очередную папку. Ежемесячный визит в Малфой-мэнор за последние полтора года превратился в традицию.

— Ну, относительно амурных похождений мисс Грэйнджер вы, наверное, уже в курсе, мистер Малфой, — детектив добродушно усмехнулся и бросил на стол отчёт. А Люциус неожиданно поймал себя на мысли, что из всех родных, приятелей и знакомых именно этот немолодой и, в общем-то, чужой ему человек знает о нём больше всего.

— Да, я читаю «Пророк», — насмешливо протянул он. — Будем надеяться, Виктор Крам отвлечёт её от Поттера.

Джонс закатил глаза:

— Да, в свете всех слухов о возрождении Сами-Знаете-Кого связь с Поттером не сулит ей ничего хорошего.

Повисло молчание, Люциус проглядывал отчёт: писала родителям — получила ответ, дольше обычного сидела в библиотеке, Рождественский бал, Виктор Крам, под вопросом — размолвка с Поттером и Уизли. Список оценок, копия больничного листа.

— Так и не откроете, Джонс, кто ваш информатор?

Сыщик задумчиво нахмурился, а потом лукаво улыбнулся:

— А кто сказал, что он один?

Получилось почти по-дружески. Малфой покладисто кивнул. У детективов своя этика. Барти Джонс не имеет права раскрывать имена клиентов и данные запросов. Не всегда, конечно. Но, если есть деньги, купить можно всё: непреложный обет в частности. Заодно с полноценным магическим контрактом о неразглашении. Кто знает, какие клятвы связывают детектива с агентами, информаторами и доносчиками. Пока система функционирует, лезть в неё не имеет смысла…

Тишину прервал осторожный стук в дверь — Нарцисса. Люциус закрыл папку, Джонс подтянулся и принял угрюмый вид. Женщина проскользнула в кабинет и замерла, переводя внимательный взгляд с мужа на его гостя. Сыщик поднялся и коротко кивнул. Люциус вопросительно приподнял брови.

— Я хотела узнать, останется ли мистер Джонс на ленч. — Подбородок презрительно вздёрнут, в глазах неприкрытая злоба: «я знаю, что ты от меня что-то скрываешь, но я непременно выясню, что именно». Детектив перевёл вопросительный взгляд на Люциуса. Малфой задумчиво прищурился:

— Нет, Нарцисса. И передай миссис Мэриуэзер, что я сегодня вернусь только к ужину.

— Как скажешь. — Резкий разворот и ощутимый хлопок дверью. Когда она злится, она становится похожей на свою сестру. А появление Джонса вот уже полгода приводит её в бешенство.

— Должен сообщить вам, мистер Малфой, — задумчиво начал сыщик, снова опускаясь в кресло, — за прошедший месяц ваша супруга дважды пыталась подкупить меня и моих сотрудником.

Люциус со вздохом пожал плечами:

— Послушайте, Джонс, мы оба знаем, что вы связаны непреложным обетом. Меня наше сотрудничество устраивает. Если вы хотите увеличения гонорара, скажите об этом прямо, и я обдумаю ваши аргументы.

Детектив с усмешкой покачал головой. Люциус вернулся к изучению отчёта. Барти Джонс не откажется от работы, не продаст его секрет Нарциссе или кому-нибудь ещё, не потребует прибавки. И дело тут не в пресловутой этике, непреложном обете или деньгах — дело в том, что впервые за много лет хозяину лучшего детективного агентства Лондона просто по-человечески любопытно знать, чем же закончится его «расследование».

Малфой задумчиво отложил последний документ и замер, глядя на яркую статью из какого-то дамского журнала. С цветной колдографии ему улыбалась Ромина Грей — пятнадцатилетняя, светловолосая, кареглазая, держащая за руку носатого болгарского ловца. В душе что-то ёкнуло. Совершенно некстати пришла в голову мысль о том, что все подопечные Каркарова идиоты, а этот ещё и спортсмен…

— Знаете, мистер Малфой, фотограф Ежедневного Пророка делает ужасные снимки: мелкие, смазанные. На них толком ничего не разобрать, — Люциус ошеломлённо молчал, не сводя глаз с детектива. — А в действительности девочка очень изменилась за последние полгода. В общем, я подумал, что вас это заинтересует.

Малфой судорожно сглотнул, набрал в лёгкие побольше воздуха и очень тихо, с расстановкой, произнёс:

— Это не Ромина Грей. Этого просто не может быть.

Люциус сидел и, не мигая, смотрел на огонь. В замке царила тишина, но это ненадолго: через полчаса, максимум — через час, тут будут авроры с ордером на обыск поместья и арест его хозяина — Пожирателя смерти, возглавившего налёт сподвижников Тёмного Лорда на Министерство Магии. Что ж, во всём есть свои плюсы. Теперь, во всяком случае, отпадает необходимость поддерживать маскарад хотя бы с одной стороны. Люциус Малфой — беглый преступник, скрывающийся от закона. Гм. Что-то в этом есть. На автобиографию не хватит, но начало уже хорошее: «В тот день меня объявили вне закона». Лучше чем «В тот день я провалил задание Тёмного Лорда». Хотя можно объединить и переформулировать: «В только что начавшейся войне мне отводится роль козла отпущения». Почти так же весело, как если бы от двойного агента Снейпа отреклись обе стороны…

Лёгкий хлопок — это Мира, после ухода Добби она главная из домовых эльфов. Не так сообразительна, как зеленоглазый мазохист, но зато преданна, послушна и спокойна.

— Хозяин приказал сообщить, если появятся авроры. Мира пришла сказать, что они вместе с Хозяйкой поднимаются сюда.

В огромных жёлтых глазах плескался испуг. Эльфийка нерешительно комкала край наволочки, молча взирая на господина. Люциус усмехнулся:

— Как глава рода и хозяин поместья, я запрещаю тебе и остальным домовым эльфам, принадлежащим этому замку, упоминать обо мне в присутствии чужаков. Передай всем.

Тихий хлопок — Мира предупредит Рики и Сару. Они не могут ослушаться прямого приказа господина. Даже под действием Веритасерума. Даже под пыткой.

В коридоре раздались шаги. Люциус попытался сосчитать пришедших по голосам и топоту. Запутался на пятом и бросил это занятие.

— Миссис Малфой, именем закона я требую, чтобы вы открыли эту дверь. — Голос женский, молодой, смутно знакомый… Неужто девчонка-метаморф из Ордена? Шустра. Вон уже и обыском руководит. И как ей Грюм доверил такое дело?

— Это личные покои моего супруга, и я не знаю его паролей. — А это уже Нарцисса. Люциус закинул ногу на ногу и прикрыл глаза. Удаляющийся цокот каблучков возвестил о том, что миссис Малфой сочла свой долг обществу выполненным и покинула незваных гостей. За дверью служители порядка громко спорили о том, позволяет ли их ордер портить имущество и вскрывать запертые помещения. Люциус прислушивался к треску пламени в камине и думал о гриффиндорской подружке Поттера. Жива, здорова. С ней всё будет в порядке.

Примчалась в Министерство за Золотым Мальчиком. Чего ж ещё было от неё ожидать? Угловатая, растрёпанная, грязная и до дрожи в коленках испуганная, как загнанная в угол собачонка. Ничего общего с той рождественской фотографией. Ничего общего с Роминой Грей. Потому что это невозможно. Гермиона Грэйнджер — гриффиндорская заводила, неудавшийся борец за права домовых эльфов, правая рука Мальчика-Который-Выжил — она не может быть Роминой Грей. Не в этой реальности.

Глухой удар в дверь прервал его размышления. Из коридора донеслась ругань первого пострадавшего и испуганные причитания Миры.

Люциус усмехнулся и нехотя поднялся из кресла. Грюм сломал бы его блоки за три минуты. Желторотики провозятся не меньше десяти. Стенной шкаф беззвучно отъехал в сторону, открывая тёмный проход. Комнату потряс новый взрыв — за дверью какой-то парень взвыл, поминая родню Малфоя до четвёртого колена. «Безмозглые магглолюбцы, — констатировал Люциус, — ещё пара попыток, и до них дойдёт, что дверь рикошетит».

Шаг, ещё шаг. С еле слышным щелчком дубовая панель за его спиной встала на место. Взмах палочки — вспыхнули редкие факелы под потолком. Едва касаясь кончиками пальцев шершавой поверхности стены, Люциус уверенно двинулся вперёд. Быть главой рода — означает принадлежать поместью, быть частью замка, распоряжаться им и служить ему. Малфоя в Малфой-мэноре не найдёт ни Грюм, ни сам Дамблдор. Девочка-метаморф с её стопкой ордеров здесь просто для протокола. В действительности охота начнётся, как только хозяин покинет свои владения.

* * *

Год назад возвращение Лорда оказалось неожиданно… уместным. Оно положило конец всеобщему муторному ожиданию и, как ни странно, молчаливым истерикам Нарциссы. Оно принесло в жизнь что-то новое — риск. То, что практически не ощущалось пятнадцать лет назад, вдруг вышло на первый план: то, что он умел лучше всего, оказывается, могло доставлять если не удовольствие, то, как минимум, удовлетворение. Ложь и притворство. К сведению гриффиндорских идеалистов, это тоже в некотором роде искусство. Особенно если не забывать, что выбранная маска не есть истинное лицо.

Пятнадцать лет назад само понятие притворства не имело смысла. Чтобы притворяться, нужно знать, кто ты есть на самом деле. А это, как выясняется, приходит с возрастом. Не точно — с опытом. Тоже не совсем корректно — при наличии цели в жизни. К сведению гриффиндорских идеалистов, собственное благополучие не есть единственный смысл существования слизеринца.. Последний визит Барти Джонса состоялся в апреле прошлого года. Договор был изменён и заново утверждён. На глазах у Нарциссы сотрудничество было официально завершено.

Пары намёков на собственную осведомлённость относительно планов Тёмного Лорда оказалось достаточно, чтобы жена успокоилась и поверила, что на протяжении двух лет её супруг в тайне готовился к возвращению Господина. Уверенность миссис Малфой в преданности семейства Лорду подозрительно быстро передалась перепуганным остаткам Малого круга. А дальше всё просто: намёки, многозначительные усмешки, «знающие» взгляды свысока — и заново рождённый «Хозяин» в мыслях подчинённых видит страх за свою шкуру и нездоровую ненависть-зависть к самому преданному слуге — не Краучу, не Петтигрю или Бэлле, а к Люциусу Малфою, который даже под носом Дамблдора осмелился выступить в поддержку своего Господина. А тут ещё история про дневник. И эксклюзивные подробности жизни Поттера («Я не буду раскрывать свой источник, но за достоверность сведений ручаюсь жизнью»). Добро пожаловать в круг приближённых. Даже Дерек Малфой не удостаивался «титула» правой руки Того-Кого-Нельзя-Называть… Хотя вряд ли Дерек Малфой к нему стремился…

А жизнь, тем не менее, продолжалась. Раз в три месяца и в случае форс-мажорных обстоятельств приходили отчёты от Джонса. Всегда зашифрованные, всегда объединённые с какой-то другой заблаговременно запрошенной информацией. Люциус просматривал их и прятал в тайник, и даже во сне продолжал поддерживать ментальный барьер — от Лорда, от Нарциссы, от любого, кто мог узнать о гриффиндорке. Тёмный Лорд получал новую порцию эксклюзива о Мальчике-Который-Выжил, Снейп бесился, Белла ненавидела, остальные завидовали. Драко гордился, Нарцисса витала в облаках. Повелитель пытался ненавязчиво пробиться сквозь мысленную защиту, но находил только заботливо культивируемое самодовольство, страх за свою шкуру и благоговение — вольное переложение эмоций Гойла, не имеющее ничего общего с реальной картиной происходящего.

* * *

Первый осознанный вдох отозвался болью в лёгких. Первой осознанной мыслью стало: «Кто я?» Тишина казалась абсолютной. Слабые отсветы, пробивающиеся сквозь закрытые веки, мешали сосредоточиться. Пробудившийся инстинкт самосохранения заставлял лежать неподвижно и блокировать все мысли.

Змееподобное лицо Лорда, понуро молчащий круг приближённых. Неожиданно отчётливо — закушенная нижняя губа Беллы. А потом — белые, как будто даже светящиеся в полутьме босые стопы — костлявые, нечеловеческие. И яростное шипение — снова и снова — Круцио. И собственный крик, разрывающий лёгкие изнутри.

Мигрень обрушилась так внезапно, что Люциус задохнулся. В горло как будто насыпали толчёного стекла. Он неловко закашлялся и приподнялся на локтях, пытаясь перевернуться на бок. Тело отозвалось тупой ноющей болью. Глаза слезились, не позволяя быстро сориентироваться. Голые стены, высокий каменный потолок, массивная железная дверь. Мягкий матрац и толстый плед, укутывающий его до подбородка. Помещение казалось заброшенным, но определённо знакомым, если только выкинуть его лежанку и посмотреть от двери. Подземелья Малфой-мэнора, дальняя темница, та, которая в самом конце коридора. Что за ерунда?

Лёгкий хлопок — Люциус вздрогнул и, путаясь в тяжёлом пледе, подтянул колени к груди. Перед ним, испуганно хлопая жёлтыми глазищами, стояла Мира со стаканом воды.

— Хозяин слишком рано проснулся. Ещё только полночь. Хозяину необходимо отдыхать, пока Мира будет охранять его сон.

Борясь с дурнотой и головокружением, мужчина заставил себя сесть, осторожно взял из рук эльфийки стакан и мелкими глотками начал пить. Мигрень постепенно уходила, уступая место возможности связно мыслить: «Полночь какого дня?»

— Что произошло? Без истерики, чётко, по порядку, начиная с четырёх часов вечера двадцать третьего июня, — числа давались нелегко, но, общаясь с этими тупоголовыми созданиями, нужно уметь чётко формулировать требования. Мира испуганно прижала уши к голове и уставилась в пол.

— В четыре часа по полудни Хозяин изволил покинуть дом. Мира волновалась. Мира боится, когда хозяин ходит к Чёрному Господину.

— Без отступлений. — Вода в стакане кончилась. Люциус поставил его на пол и запрокинул голову, прижимаясь к холодной стене.

— Авроры обследовали подземелья и мешали Мире и Рики готовить ужин. Сара очень боялась и пряталась в спальне Молодого Хозяина. Хозяйка сердилась и обещала выгнать Сару из дома.

— Я сказал, без отступлений. — Если бы не тупая боль в затылке, можно было бы ускорить процесс парой оплеух, но двигаться не хотелось, и мужчина просто ждал.

— В десять вечера авроры отправились отдыхать. Они расположились в западном крыле и порвали гардину в спальне Молодого Хозяина.

Малфой рассеянно провёл пальцами по левому предплечью. Метка жгла. Не вызов — просто недовольство Лорда. Слабость накатывалась волнами, мешая сосредоточиться на лепете эльфийки.

— В половину одиннадцатого Мира подметала в покоях Хозяина, когда из камина… — она комично всплеснула ручонками и втянула голову в плечи, — в общем, появился Хозяин.

С половины пятого до половины одиннадцатого. Шесть часов с перерывами. Что ж, исключая несколько коротких обмороков, после которых его быстро приводили в чувства, провалов в памяти нет. Кроме последних минут и «триумфального возвращения» через камин. Интересно, тот факт, что его вышвырнули не в приёмную аврората или главный зал Министерства, означает, что он прощён? А то, что необратимые физические последствия от применения пыточного заклятья начинаются только после восьми часового барьера, должно свидетельствовать о желании сохранить дееспособность слуги?

Люциус устало прикрыл глаза, проваливаясь в сон. Из глубины души медленно поднималось отвращение. И неконтролируемая жгучая ненависть к Тёмному Лорду. Не привычная неприязнь, не страх, а желание отомстить за всё то унижение, которое он пережил за эти шесть часов.

Круциатус нельзя блокировать, к нему нельзя привыкнуть, от него не существует контрзаклятья, от его последствий не спасает обезболивающее. Старинные трактаты, новейшие исследования, крики жертв… Но в тот момент, когда шипящее «Crucio» адресовано тебе, ты оказываешься просто не готов к этой боли — раз за разом. Если действие заклятья длилось более восьми часов, не выдерживает сердце. Но обычно это не важно: маггл теряет рассудок после трёх часов пытки, волшебник — после пяти. Он, Люциус Малфой, протянул шесть и сохранил метальные барьеры… Хотя, может, благодаря им и протянул. Жара нет, пульс в норме, зрительные и слуховые галлюцинации отсутствуют, общая слабость и тревожность исчезнут через пару дней. Нужно просто отлежаться, дать телу передышку, прийти в себя… Поспать ещё хоть минутку…

— … У покоев хозяина сторожила та, которая меняет цвет волос. Но она ничего не видела. Мира перенесла Хозяина в подземелья. Здесь никто не появится до утра. А если и появится, Мира знает, как их обмануть. До восхода солнца почти семь часов — хозяину нужен отдых… — маленькая эльфийка еле слышно хлопнула в ладоши, согревая холодный камень под спиной господина, бережно подоткнула с двух сторон плед, подняла с пола пустой стакан и с лёгким хлопком пропала.

А Люциус нехотя и как будто через силу, путаясь в аргументах и теряя мысль, снова и снова принимался убеждать Ромину-Гермиону служить Тёмному Лорду. Она грустно улыбалась: «Однажды ты меня поймёшь», — и исчезала. И всё опять повторялось сначала…

* * *

Дни, недели, месяцы… Регулярные проверки аврората, учащающиеся заседания Малого круга, бесполезные отчёты Джонса. Свежая рубашка, утренний кофе, «Ежедневный Пророк». Ежедневные причитания Нарциссы, ленч, библиотека, ужин, вино, камин, тишина поместья. «Мне нужно побыть одному». Дни, недели, месяцы — время, чтобы подумать, очень много времени для ответа на недоосознанный недосформулированный вопрос: «Кто я?» Или, может, «Чего я хочу? Что будет дальше? К чему стремиться?»

И единственное, что удаётся понять, это то, что с формулировкой он опоздал на девятнадцать лет. Сиюминутная выгода, мнимые цели, путь наименьшего сопротивления. И что-то действительно важное, но уже упущенное. И, может быть, уже безвозвратно потерянное. Хотя…

Где-то существует вселенная… Нет, ерунда — не существует. Реальность одна — жизнь, которую проживаешь ты. Где-то существует будущее — далёкое, неопределённое, полное надежд и возможностей, маячащее на горизонте, но столько лет не становящееся ближе. Недели, месяцы, годы — а он всё стоит и смотрит, будто маггловский ребёнок у ограды полузабытого парка. Яркая одежда, заплечная сумка, странный мешок. Но нет палочки, чтобы просто раздвинуть прутья, и не хватает смелости, чтобы бросить всё цветное барахло и пройти. Что удерживает его? От чего ещё нужно отказаться, что ещё принести в жертву будущему, чтобы заслужить… свободу?

* * *

Лукреция Малфуа де Витре де Комбур возникла из-за спины своего супруга и что-то прошептала ему на ухо. Рауль Малфуа гаденько усмехнулся и перевёл уничижительный взгляд на Нимфадору Тонкс.

— Согласно данному ордеру, вы все обязаны оказывать содействие Министерству Магии в поисках Люциуса Малфоя!

Лукреция презрительно хмыкнула и вернулась в свой портрет. Три сотни лет назад по её инициативе посредством сложных пространственных манипуляций и полузапрещённых чар Малфой-мэнор был перенесён из Бретани в Британию. Поговаривали, причиной послужила связь хозяйки с тогдашним директором Хогвартса.

— Начнём с вас, — волосы Тонкс из зелёных стали красными, она воинственно ткнула палочкой в изображение Ричарда Малфоя — супруг Оливии Малфой. Отравлен своей женой в возрасте тридцати пяти лет, сразу после рождения наследника. На смертном одре успел проклясть жену, последовавшую за ним на тот свет спустя неделю.

— Когда вы в последний раз видели нынешнего хозяина поместья?

Ричард Малфой закатил глаза в картинной задумчивости:

— Дайте подумать… А не подскажите, кто нынешний хозяин поместья?

Гробовая тишина, презрительно поднятые брови и опущенные уголки губ.

— Только представьте себе, дорогой, — это Оливия Малфой, — он попался, гоняясь за кучкой школьников по Министерству…

* * *

Наверное, тот факт, что месяц назад операцию «Пророчество» доверили именно ему, можно было считать большой личной победой. Если не учитывать то, что предложенный Лордом план уже на начальном этапе свидетельствовал о прогрессирующей психической болезни его автора. И при любом раскладе означал в лучшем случае серьёзные травмы для Гермионы Грэйнджер.

— Какая разница, кого притащит с собой Поттер, его дружков можно просто пустить в расход…

— Нет, — хриплый смех Беллатрисы оборвался, все собравшиеся с подозрением уставились на Малфоя, — никто не должен пострадать, во всяком случае до получения Пророчества.

Тёмный Лорд задумчиво поглаживал свою рептилию, не отводя взгляда от Люциуса. Красные глаза ничего не выражали. Давление на ментальный барьер было почти невыносимым. Перед мысленным взором мелькнуло воспоминание о Чемпионате Мира по Квиддичу. Малфой сосредоточился на презрении к Поттеру, на высокомерной ухмылке жены… на выкрутасах Виктора Крама… на рождественском номере «Ежедневного Пророка» с Гермионой Грэйнджер… Проникновение прекратилось.

— Продолжай, Люциус.

Мужчина перевёл дыхание. Лорд силён. В этот раз ему просто не хватило любопытства, чтобы найти подвох…

— Поттер может незаметно передать Пророчество кому-нибудь из друзей. Будем бить наугад — можем повредить шар. Он очень хрупкий — единственный способ его заполучить — это убедить Поттера и компанию отдать его по-хорошему.

Было ещё много пререканий, споров, уступок, уговоров, лести, угроз. Но своего он добился — магглорождённая ведьма Гермиона Грэйнджер осталась жива. Пострадала от заклятья Долохова, но не погибла. Это можно считать спасением? Неподвижное тело на каменном полу, пятна крови на форменной жилетке, неестественно вывернутая рука… Загнанный взгляд Поттера, плюющийся кровью Лонгботтом. Дюжина Пожирателей против шестерых детей. И как он упустил момент, когда в безумных планах Господина жажда власти сменилась трусостью — отвратительно-примитивной, почти маггловской. Можно желать бессмертия, стремиться к всевластию или отстаивать свои интересы. Можно прослыть безумцем, садистом или подлецом, но со времён Мерлина ни один Малфой не прослыл неудачником. Интриги, ложь, притворство, личные интересы, собственная выгода, «нужные» связи, полезные знакомства — политика. Без этого никуда.

Он не гриффиндорец, чтобы вызывать предателей на дуэль и объявлять войну. Но он Малфой, и он не станет служить обезумевшему от страха полукровке. Притворяться? Это политика. Без неё никак. Это временно. Но Тёмный Лорд — трус. Трус не способен на победу. А Малфой не согласен на поражение… Осталось только выбрать момент и перейти на сторону победителей…

Белла была в ярости. Судя по звукам, она носилась по Малому Каминному залу и била всё, что попадалось под руку. Судя по длительности процесса, осколки она склеивала и била снова. Периодически появлялись Нотт и Долохов: притащили какого-то маггла — унесли тело, получили порцию Круциатуса от «начальницы» — убрались от греха подальше.

Люциус сидел в библиотеке и злорадствовал. Через полчаса вернётся Нарцисса — после рождественских каникул она провожала Драко на Хогвартс-экспресс. Быть может, она сможет утихомирить сестру. После чего Мира и Сара будут спокойно восстанавливать все зеркала, каминные часы и статуэтки. Пока же можно просто наслаждаться бессильной яростью любимицы Лорда, наконец-то попавшей впросак. Сегодня операцией руководила она. И грядущие шесть часов Круциатуса от Господина всецело принадлежат ей. А сколько счастья было две недели назад, какой апломб…

— Мой Повелитель, я сама отберу себе помощников, и только они будут посвящены в детали плана. В этот раз Поттер достанется вам, и он будет совершенно один. — Это шутка на тему провала Малфоя в Министерстве.

Долохов, Нотт, МакНэйр, Лестрандж. И Малфой — «его темницы идеально подойдут для наших целей, ему вовсе не обязательно знать подробности операции»…

Молодец, Бэль, ты заранее взяла всю ответственность на себя: разделила обязанности. Хотела славы? Ну-ну, бей посуду. У тебя есть ещё полдня, потом вернётся твой обожаемый Господин и уничтожит тебя…

Дверь скрипнула, вошёл Рудольфус Лестрандж. Люциус кивком указал ему свободное кресло. Пожиратель со вздохом опустился в него:

— Вообще, виноват Нотт, но он действовал по плану…

Малфой отложил книгу и перевёл заинтересованный взгляд на собеседника:

— Детали операции по-прежнему засекречены?

Лестрандж медленно покачал головой:

— А смысл? План был хорош, не зря его не разглашали… Не понимаю, что пошло не так.

Белла разработала какие-то замечательные чары, которые позволили сломать и перенастроить защиту барьера на платформу 9¾. Поттер всегда приходит через маггловский вокзал. Один из наблюдателей ждал его появления. Второй — Нотт — с помощью Империуса должен был заставить какого-нибудь маггла в нужный момент толкнуть Золотого мальчика через барьер. После чего тот попадал в темницу Малфой-мэнора и дожидался «битвы» с Тёмным лордом. Люциус про себя усмехнулся: антиаппарационные чары, которые он корректировал под руководством Беллы, пропускали только человека, отсеивая любые магические артефакты. Видимо, подразумевалось, что защищаться Поттер будет очками. Это уже не трусость — это паника…

— И что в итоге получилось? — равнодушно поинтересовался Малфой.

Лестрандж устало пожал плечами:

— Нотт что-то перемудрил со своим магглом. В итоге первой через барьер вместо Поттера пошла его грязнокровка.

Люциус напрягся:

— Кто? — вопрос прозвучал слишком резко.

Лестрандж перевёл на собеседника удивлённый взгляд и слегка нахмурился, припоминая имя:

— Грэйнджер, вроде…

Люциус прикрыл глаза и до боли сжал руку в кулак. Сглотнул и старательно изобразил равнодушие:

— И что с ней?

— Лорд вечером решит, что делать. У МакНэйра есть идейка, как использовать её для приманивания Поттера. — Пожиратель помолчал, мерзко ухмыльнулся, добавил: — А у Долохова — как использовать её безотносительно Чудо-мальчика.

Вдох — выдох. Насмешливо-равнодушное: «Ясно», — и единственный участник операции, непричастный к её провалу, преспокойно вернулся к книжке. Разговор окончен.

Лестрандж посидел ещё минуту, видимо, надеясь на продолжение беседы, но потом передумал и не спеша удалился.

Гулкие шаги стихли за поворотом, Люциус закрыл книгу, неслышно поднялся и, внимательно прислушиваясь к спору в гостиной, направился к дальнему стеллажу. Если знать нужный том и нужное слово… Узкий проход закрылся, замок принял своего Хозяина, готовый подчиняться его воле…

* * *

Девчонка жалась к стене, переводя испуганный взгляд с запертой двери на медленно исчезающий за спиной Малфоя проход. Вздёрнула подбородок, изображая дурацкую решимость, перевела взгляд на мужчину, замерла. В карих глазах страх сменился паническим ужасом. Люциус ждал, пока она успокоится, придёт в себя… и вспомнит. Казалось, сейчас она встряхнёт волосами, непонимающе нахмурится и улыбнётся. И станет Роминой Грей. Неизвестно, как. Просто превратится на счёт три… четыре… пять?..

Секунды текли, Гермиона Грэйнджер жалась в угол и испуганно кусала губы.

— Кто вы такая? — Вздрогнула, брови удивлённо поползли вверх. Малфой ждал ответа. Четыре года наблюдения: чуть не сотня колдографий, медицинские отчёты, успеваемость, списки предметов… Он за своим сыном так не следил… А тут простой вопрос «кто вы?» — он имеет право знать.

Девушка упрямо мотнула головой. В неуместно карих на этом лице глазах блеснула решимость:

— А вы, мистер Малфой, меня не узнаёте? — Глупая гриффиндорская попытка казаться смелой, умереть с гордо поднятой головой.

— Кем вам приходится Ромина Грей? — Люциус оценивающе прищурился, стараясь не пропустить ни малейшей детали её реакции, поймать момент узнавания. Глупо, бестолково, но всё-таки, может, ещё секунда… две…

Удивление сменилось замешательством. Непонимание, нахмуренные брови, задумчиво отведённый взгляд и плотно сжатые губы. Неловким, неуместным жестом девчонка снова вздёрнула подбородок:

— Ну, дело в том, что … сложно сказать… эээ… Ромина Грей… мы знакомы… недавно?.. — полувопросительная интонация и неожиданно Блэковское выражение лица. Называется «гриффиндорец пытается отгадать правильный ответ на экзамене». Попасть пальцем в небо. Не вспомнить — придумать то, что понравится учителю… Закушенная губа, вопросительно приподнятые брови: «Угадала?»

Из глубины души удушливой волной накатила злость. Четыре года слежки: проверки, тесты, анализы, поиск кровных родственников и магической связи… А связи на самом деле нет! Имя, внешность — всё лишь совпадение. За знакомыми чертами лица нет его Ромины. Есть запуганная гриффиндорская всезнайка, появившаяся просто в насмешку над его надеждами и глупыми ожиданиями. Палочка возникла в руке сама собой. Девчонка забилась в угол, неловко вскидывая руку — защищаясь от возможного удара.

— Переформулирую вопрос: имя Ромина Грей вам что-нибудь говорит?

— Нет. — Вот теперь честно. Гриффиндорцы не умеют врать. От их попыток притвориться за милю несёт раскаянием. Гермиона Грэйнджер зачем-то помотала головой. Люциус опустил палочку. Стереть идиотке память, вернуться в библиотеку, дождаться Лорда…

Неровный свет факелов, каменные стены… Упрямо закушенная губа девчонки… А в голове снова и снова: «Пообещай, что ты меня не забудешь». Грустная улыбка, нежность во взгляде: «Пообещай»…

* * *

В поместье нельзя аппарировать. Из замка можно уйти только через каминную сеть или порталом. Древняя, родовая магия, не подвластная времени. «Пусти меня», — просьба, приказ, признание. А в ответ — как будто вздох, гулкое рыдание каменных стен: «Иди, Хозяин»…

Девчонка неловко плюхнулась в снег, заозиралась, начала бестолково отползать. За её спиной высились башни Хогвартса. Пять минут — и авроры прибудут проверить, кто же пытается сломать барьеры школы, и найдут Гермиону Грэйнджер.

— Что происходит? Зачем я здесь?

Медленно и неотвратимо в душе поднималась усталость. Люциус рассеянно скользнул взглядом по растрёпанным волосам, по налипшим на нелепую маггловскую куртку снежинкам. Четыре года: каждый шаг, каждый вздох. Радости, горести, надежды, ожидания… Ожидание чуда. Глупая вера в Ромину Грей… Чудес не бывает. Мы просто живём и делаем то, что должны. И живём дальше.

— Двадцать лет назад я дал слово спасти магглорождённую ведьму по имени Гермиона Грэйнджер.

Подозрение, непонимание, страх в карих глазах. Люциус развернулся и зашагал прочь. Вой ветра, похрустывание снега под ногами. И бесполезное гриффиндорское «Спасибо».

* * *

— Я убью чёртову грязнокровку, — рычала миссис Лестрандж.

— Не делай глупостей, Бэлль, — нарочито спокойно вторил ей муж. Любого другого она бы просто отшвырнула с дороги. А Рудольфуса слушала.

Люциус устало опустился в кресло перед камином и рассеянно оглядел молчаливые стеллажи. Лестранджи ещё не знают, что их «добыча» сбежала. Но пройдёт три часа, вернётся Господин и всё откроется. Сколько времени потребуется Тёмному Лорду, чтобы отгадать, кто смог незаметно вывести девчонку из идеально защищённого фамильного замка Малфоев? Если подумать, чисто теоретически — у кого ещё была возможность это сделать? Мысли бежали по замкнутому кругу, отказываясь подчиняться и порождая странное ощущение, как будто он следит за собственным телом откуда-то сверху. Наблюдает и удивляется…

И, вроде, нужно суетиться, искать выход, придумывать алиби, спешить, что-то предпринимать… Вот только какой в этом смысл. Вчера ещё казалось, что смысл есть — в этой девочке, которая станет ключом к мифическому счастливому будущему. Сегодня Гермиона Грэйнджер сказала: «Спасибо», — и исчезла из его жизни, забрав с собой глупые надежды и веру в Ромину Грей.

Ромина Грей всегда права? А что она, собственно, напророчила? Падение Лорда? Подобные предсказания под силу каждому, с пятидесятипроцентной вероятностью успеха. Гермиону Грэйнджер? Совпадение. Или очень тонкий расчет — слишком сложный и подлый для Мионы. Просто безумное стечение обстоятельств, случайность, ошибка…

Прозвучали тихие шаги, и вошла Нарцисса.

— Такой шум, дорогой… У нас снова проблемы?

Люциус прикрыл глаза и зачем-то ответил:

— Всё нормально.

Женщина еле слышно вздохнула и опустилась в кресло напротив него:

— Вот и хорошо.

Повисла тишина. Малфой открыл глаза и внимательно посмотрел на жену. Она думала о чём-то своём… о чём-то очень приятном, наверное. Он равнодушно отвернулся к окну, когда Нарцисса снова заговорила:

— Знаешь, на седьмом курсе мне один человек сказал, что мы обязательно поженимся и будем счастливы. Я тогда подумала, это чтобы меня успокоить. А вот сегодня когда провожала Драко, вспомнила… Забавно… — её голос звучал совсем тихо, она не ждала ответа. Она давно привыкла, что ответа не будет. Смирилась, погрузилась и, наверное, почти поверила в воображаемый мир, где любящий супруг слушает и поддерживает беседу… Люциус закинул ногу на ногу и грустно усмехнулся:

— И кто же это тебе предсказал? Бэлла? Джейн?

Все мы любители пророчеств: «эти поженятся, те — разойдутся». Пятьдесят процентов вероятности успеха… Слишком невысокая точность, чтобы верить и ждать, чтобы поставить на карту жизнь… Где-то тикали часы. Спокойно и неторопливо текли вперёд минуты. В Каминном зале истерика миссис Лестрандж давно сменилась мрачным перешёптыванием мужчин. Люциусу вдруг захотелось, чтобы время остановилось. Чтобы не было ни Лорда, ни Беллы, ни Нарциссы с её разговорами, ни тяжёлого, гнетущего предчувствия… Пожалуй, впервые в жизни на полном серьёзе захотелось бросить всё и сбежать.

— А помнишь, на последнем году обучения была ведьма из Австралии? Ты ещё с ней встречался. Ромильда… или нет, Ромина Грей. Помнишь?

Его сердце пропустило удар. Ромины Грей не было, она миф. Её предсказания — ерунда, пятидесятипроцентная вероятность…

— Это она тебе сказала?

Нарцисса снова улыбнулась и как будто даже помолодела:

— Да, и представляешь, ещё пообещала, что у нас будет сын… и как она отгадала?..

Вдох — выдох. Люциус опустил голову и зажмурился. Мерлин, какой же он идиот! «А разве ты не женишься на Нарциссе после школы? У вас будет сын… Тёмный Лорд падёт, снова возродится и сгинет окончательно, после того, как ты его предашь. Променяешь его расположение на свою свободу. Спасёшь Гермиону Грэйнджер… Будешь помнить меня…» Недомолвки, намёки — будто кусочки головоломки. И нужно просто сопоставить и сравнить, чтобы получить полную картину. Не предположение, не пятьдесят процентов вероятности, а готовый рецепт. Будущее.

— Она не отгадала, Нарцисса. Она знала.

Женщина молчала, неподвижно глядя перед собой. А Люциус вдруг осознал, что нужно, наконец, что-то делать. Нельзя дальше сидеть, сложа руки. Она вернётся уже совсем скоро… Он никому не позволит этому помешать. Гермиона Грэйнджер — это не насмешка, это подарок судьбы: последнее «подношение» Лорду, индульгенция Министерства. Его единственный шанс обрести свободу, дожить и дождаться. Прошло восемнадцать с половиной лет, осталось меньше пяти месяцев… Он резко поднялся и направился к камину.

— Даю тебе пять минут, чтобы собрать всё необходимое. Мы уезжаем, никому не слова.

Нарцисса вздрогнула и с недоумением уставилась на мужа:

— Куда, дорогой?

Неуверенно, как будто впервые, Малфой насмешливо улыбнулся:

— Мы переходим на сторону Дамблдора, — опомнился, вздёрнул подбородок и неожиданно зло бросил: — И ради Мерлина, Нарцисса, у меня есть имя!..

Переход на «светлую сторону» был фееричен. Вернее, фееричным должно было стать обнаружение предательства бывшими товарищами. Если жжение в метке отражало хоть толику злобы Лорда, можно считать, что за своё унижение Малфой отомстил. Сейчас клеймо уже не жгло, как первую неделю непрерывного вызова, скорее просто ныло, периодически напоминая о себе стреляющей болью. Люциус рассеянно провёл пальцами по уродливой татуировке. Тёмный Лорд скоро падёт. Осталось меньше полугода — и всё закончится…

Ему хотелось действовать, лишь бы не сидеть сложа руки рядом с женой, которая уже месяц целыми днями читала какие-то маггловские книжки и говорила. Люциус бросил полный ненависти взгляд на стеллаж, занимавший всю западную стену гостиной. Мерлин, как он ненавидел всё это! Дамблдор поверил ему. Покивал седой головой, принял все условия, добавил пару своих («Он ведь понимает, почему я так поступил…») и отправил в оговоренное контрактом «убежище» — старое маггловское жилище, которое и домом-то назвать можно лишь с большой натяжкой…

Выходить оттуда нельзя, аппарировать — невозможно. Писать письма — некому, и разговаривать — не о чем. Сначала Нарцисса сердилась, что он так ничего ей и не объяснил, потом скучала по Бэлле, волновалась о Драко, читала маггловскую чушь и пыталась её пересказывать, строила планы на будущее, восхищалась дальновидностью мужа... Он молчал, недоумевая, что за приступ человеколюбия заставил его перетащить её с собой, и рассеянно прикидывал вероятность того, что на фоне публичного признания невиновности Люциуса Малфоя новость о его разводе не вызовет скандала. Жену он пока не предупредил — в замкнутом пространстве обилие новых причитаний, упрёков и угроз могло стать настоящей пыткой. Нарцисса ни о чём не подозревала, разговаривала и читала, а Люциус отстранённо размышлял, насколько сильно он к ней привык за почти двадцать лет совместной жизни. Привык, чего таить. Однако, пожалуй, расстаться с этой привычкой не составит особого труда…

* * *

Стук в окно. Мужчина поднял глаза и увидел рыжего филина, клювом стучащегося в раму. В голове отчётливо мелькнула мысль о неправильности происходящего. Он рассеянно отбросил её и поднялся, чтобы впустить птицу.

— От кого это? — испуганно спросила Нарцисса. Филин сделал круг по комнате, бросил волшебнику в руки свиток пергамента и улетел. Люциус осторожно развернул записку и прочитал всего два слова: «Смерть предателям».

В следующую секунду просвистевшее в сантиметре от его макушки заклятье опалило спинку кресла, где сидела Нарцисса. Женщина с криком соскользнула на пол и выхватила палочку. Люциус, пригибаясь, попятился к противоположной стене, на ходу ловко опрокидывая кресло. Мир вокруг как будто замедлился и стал ярче, сила жаркой волной подкатила к кончикам пальцев. «Это адреналин, главное не сорваться, и чтобы Нарцисса не запаниковала… я знаю тактику Лорда, я сам учил его новых слуг нападению…» Из камина выскочили по очереди трое в масках: Долохов, Эйвери и кто-то новенький. По движениям, по тому, как он судорожно озирается, ещё даже не шагнув в комнату, совсем юнец. «Тем хуже для него, я провёл в этой дыре месяц — будем считать это моим преимуществом…»

Первое заклятье — Долохову, он самый сильный противник… был им. Люциус пригнулся, прячась за спинкой кресла, пропуская над головой зелёный луч Эйвери. Так, значит, живым не брать? Что ж, возможно, так даже лучше… Незнакомый срывающийся голос: «Incendio!» — новое поколение, похоже, любит эффекты… В двух шагах полыхнул злополучный стеллаж с книгами. В ту же секунду Люциус метнулся к нему. Как в замедленной съёмке, глаза Эйвери удивлённо расширились: думал испугать фейверком? Ожидал, что сможешь предсказать действия запаниковавшей мишени? Очень дальновидно… при охоте на школьников… «Avada Kedavra». — И Эйвери как подкошенный валится на ковёр. В глазах — удивление, на губах — так и не успевшее сорваться заклятье. «Ничего, приятель, ты же тоже хотел меня убить?..» Гулкий звук падения тела, треск пламени за спиной. Потушить можно потом, сейчас огонь отвлекает тех, кто ждёт снаружи… Неловко, даже как-то по-детски целясь в лоб, третий мальчишка бросился к Нарциссе и тут же упал оглушённый. Женщина облегчённо вздохнула и выпрямилась. Из окна ударила зелёная вспышка — Нарцисса широко распахнула глаза и начала медленно оседать. Люциус на мгновение замер. Так бывает, сама виновата, не нужно было подставляться… Главное не сорваться. Почти одновременно в южном и восточном окнах показались двое: Нотт и какая-то девчонка. Это не Бэлла. Это хорошо. Девчонка испугана, а Нотт никогда не умел работать в паре… Прыжок — увернулся. Заклятье — стон. «Прощайте, мисс, неуязвимость Пожирателей — это не миф, Лорд просто забыл упомянуть, что некоторые его слуги неуязвимее других…» Щит от удара Нотта, снова увернулся, заклятье… и последний противник, неуклюже подвернув ногу, падает, утыкаясь носом в ковёр.

Малфой замер, прислушиваясь: никого. Неужели всего пятеро? Стоит воспринять это как личное оскорбление… Он быстро пересёк комнату и присел рядом с Нарциссой… телом Нарциссы. Ни боли, ни ощущения потери, даже удивления не было, только совсем некстати пронеслось в голове: «Хорошо, что не сказал ей про развод, она ведь думала, что я её люблю». Он осторожно прикрыл пустые глаза.

Чёрная метка обожгла запястье и снова затихла. Пустота в душе отозвалась вспышкой злости — на Лорда, на Дамблдора, на весь мир — за страшные слова «ушла в расход», за то, что существуют никому не нужные люди, чья смерть — лишь размен бесполезных фигур в шахматной партии тех, кто вершит судьбы мира. И захотелось вдруг впасть в отчаяние, ощутить потерю, бить посуду и рвать на себе волосы — лишь бы заглушить страшную пустоту в душе, лишь бы на один короткий миг снова почувствовать себя живым.

На полу зашевелился приходящий в себя мальчишка. Люциус поднял палочку и спокойно произнёс:

— Avada Kedavra, — и как когда-то в самый первый раз представил себе фанатичный огонь в глазах Бэллы. И ещё то омерзительно-вульгарное «сватовство», змеиную улыбку Лорда и покровительственное: «Уверен, ваш сын послужит благому делу…»

Тёмный Лорд всегда говорил, что нельзя оставлять свидетелей и раненых, и предателей. «Что ж, Господин, посмотрим, кто кого переживёт, я так просто не дамся…»

* * *

Замок встретил его разбитыми зеркалами и сорванными портьерами. Странные пятна на стенах и коврах, ледяной ветер в прихожей. Как будто прошло много лет. Три хлопка аппарации слились в один. Торопливые шаги босых ног и недоверчивый восторг в огромных глазах домовиков. И откуда-то из глубины сознания поместья неожиданно тёплое, родное: «С возвращением, Хозяин».

Кабинет оказался перевёрнут вверх дном. Из библиотеки пропало несколько ценных изданий. Камин разбит — здесь бесновалась Бэлла, когда поняла, что Малфой исчез, а его строптивый замок заблокировал каминную сеть.

Пейзаж на стене покосился, рама расколота. Вдалеке на бесконечной вересковой пустоши два силуэта. Люциус медленно приблизился, разглядывая гостей: девушка в серебристо-сером платье, мужчина в парадной мантии.

— Здравствуй, отец.

— Здравствуй, сын, — голос Дерека Малфоя был едва различим, он терялся в неслышных завываниях ветра и шуме нарисованного ручья.

— Что вы тут делаете?

Игнация Малфой неловко шагнула вперёд. Огромный кринолин мешал видеть камни, трёхметровый шлейф то и дело цеплялся за жёсткие побеги. Её супруг грациозно нагнулся, снимая с подола лишайник. Задумчиво протянул руку к сиреневому кустику и ловко отломал веточку. Улыбнулся, передал жене.

— Мы собираем вереск, — серьёзно пояснила Игнация Малфой.

— Не так-то просто найти себе занятье, если твой портрет уже месяц как попорчен, — насмешливо протянул отец.

Люциус непонимающе нахмурился. Мужчина с картины грустно улыбнулся:

— Если ты хотел начать жизнь с чистого листа, похоже, это твой шанс…

* * *

Финансист, нотариус, директор похоронного бюро — как пятнадцать лет назад, после смерти отца. Адвокат, закрытое слушание в Уизенгамоте, оправдание. Бесконечные соболезнования новых «друзей», злобные ухмылки бывших соратников. И день за днём — бережное и кропотливое восстановление замка.

Из Хогвартса приезжал Драко: провёл два часа в полуразрушенной фамильной галерее с портретом матери, заглянул в кабинет, коротко сообщил, что не хочет распространения информации о её гибели, и отбыл в школу.

Опытный художник-реставратор, мастер по гобеленам, двое чернорабочих в помощь старушке Мэриуэзер… И постепенно зарождающееся в душе ощущение свободы — новое и незнакомое. Бэлла всегда утверждала, что по-настоящему свободен лишь тот, кому нечего терять, а он злился и не слушал, даже в мыслях не допуская, что съехавшая с катушек миссис Лестрандж может быть в чём-то права. А сейчас вспомнил и неожиданно для себя согласился.

Лорду не до него — за Министерством временный перевес, Пожиратели в бегах. Дамблдор получил все оговоренные при переходе Малфоя сведения и приложил свою морщинистую руку к оправдательному приговору. Сделка состоялась, обе стороны выполнили свои условия и не заинтересованы в дальнейшем сотрудничестве. Совершеннолетний сын винит его в смерти матери, сводя и без того натянутые отношения к нулю. Нарцисса погибла. Место в Совете Попечителей давно занято другим. Министерство успело неплохо поживиться имуществом «предателя», чтобы признать его невиновность и забыть «разногласия».

Впервые в жизни окружающий мир не требует ничего. И впервые в жизни можно попытаться ответить на вопрос: Чего хочу от окружающего мира я? И на руинах прежней жизни начать строить долгожданное будущее, ту самую мифическую реальность, в которой всё будет хорошо…

* * *

В галерее чисто и прохладно. Так было год назад, так было веками. Восстановленные портреты дремлют в своих новых рамах, их не тревожит свет палочки, им безразличен ночной гость.

— Я уезжаю, отец.

Дерек Малфой перевёл рассеянный взгляд на сына и непонимающе нахмурился:

— Куда?

— Хочу посмотреть мир: Индия, Египет, Перу, может быть, Австралия…

— Самые красивые девушки — в Польше, — мужчина на портрете бросил хитрый взгляд на супругу. Люциус грустно усмехнулся:

— Мне не нужна девушка…

От этих слов вдруг повеяло холодом. Из глубины души медленно и неотвратимо поднималось одиночество, бережно хранимая столько лет тоска вступала в свои права.

— Мне никто не нужен, — тихо повторил он, поджал губы и скрестил руки на груди, пытаясь согреться. — Я хочу оставаться свободным.

Игнация Малфой неловко присела, став похожей на огромный белый торт, разгладила складки, поправила подол и улыбнулась — немного грустно и, кажется, впервые — с нежностью. И впервые — не мужу, а сыну.

— Четвёртое мая.

Люциус замер, непонимающе глядя на мать:

— Что — четвёртого мая?

Хитрый взгляд на присевшего рядом супруга, театральная пауза.

— Твоя девушка. — Непривычно ласковая усмешка, как оглушающее заклятье в упор. — Она вернётся четвёртого мая, около двух часов пополудни, в Министерство Магии.

— Но как?.. Откуда?..

Девушка рассеянно вертела в пальцах сиреневую веточку вереска. Дерек Малфой встал, помогая жене подняться, помолчал, а потом вдруг заговорщически улыбнулся:

— Ну, ты когда-то спрашивал, как это быть портретом… У портретов свои привилегии: подслушивать, сплетничать, поучать… верить, что та, которую ждали двадцать лет, всё также любит тебя и надеется на встречу…

Вдох — выдох. И где-то глубоко в подкорке мозга привычка считать шажки нарисованной коровы сообщила: «Пятьдесят восемь дней и четырнадцать часов». Осталось пятьдесят восемь дней — и она вернётся. Всего лишь пятьдесят восемь дней, тринадцать часов и сорок две минуты…

* * *

Груда писем на столе — и как это он раньше не замечал: от Снейпа, от Фаджа, даже вон от Драко есть…

«Мне необходимо развеяться, Северус, я уезжаю во Францию… через пятьдесят семь дней».

«Я планирую покупку виллы в Италии, поэтому на каникулах летний домик полностью в твоём распоряжении, Драко». Пятьдесят пять…

Званый обед в Министерстве: поимка МакНэйра. Вдохновенные речи Фаджа, недовольное бухтение Грюма, косые взгляды…

— Я остаюсь в Англии, во всяком случае, пока не будет одержана полная победа над Тем-Кого-Нельзя-Называть… — Сорок восемь. Двадцать два часа и семь минут…

— Я не планирую возвращаться в Совет Попечителей, директор. — Визит в школу по личному приглашению Дамблдора: Хогвартсу нужны деньги. — Боюсь, я нашёл более выгодное направление для капиталовложений…

Тридцать девять. Чуть больше месяца…

Стоны, крики, смех. Объятья и поздравления. Безумный оскал Бэллы, которую тащат за собой сразу трое. Тринадцать сорок пять. Уже пятнадцать минут как «Великая победа».

— Вы не ранены, сэр?..

Белые мантии целителей, красные — авроров. Чёрные плащи Пожирателей — руки связаны, палочки конфискованы. И впереди суды, новые аресты, пожизненные сроки… Впереди…

Гермиона Грэйнджер: растрёпанные волосы, разорванная мантия, алая царапина через всю щёку.

— Я не ранена, пустите! Мне нужно…

Растерянность, испуг, досада… И вдруг — изумлённо приподнятые брови, радость и смущённая улыбка, нерешительная и до боли знакомая. Она просто отпихивает целителя и начинает, пошатываясь, пробираться через толпу. Героиня войны, единственная свидетельница финального сражения Поттера с Лордом, спасительница Чудо-мальчика… Чёртова гриффиндорка Гермиона Грэйнджер. Замирает в трёх шагах, бестолково теребя полуоторванный рукав слизеринской мантии, и молчит. Люциус смотрит на часы, на проталкивающегося к ним Уизли, на напряжённо закушенную губу девчонки. Усмехается, встречая знакомое недоверие в карих глазах Ромины Грей:

— Ты быстро вернулась…

Удивление, радость и снова та же неуверенная улыбка:

— Извини…

* * *

В этом мире возможно любое стечение обстоятельств. Оказавшись перед выбором, человек не отдаёт предпочтение одному из вариантов, он выбирает их все, порождая бесконечное число возможных комбинаций событий. И, несмотря на бессмысленность теоретического построения гипотетических альтернативных миров, каждый из нас хоть раз в жизни представлял недостижимую вселенную, в которой все будут счастливы. Почему бы и нет? Ведь она тоже где-то существует…

По мотивам истории были организованы съёмки клипа. Поскольку по объёму работы и количеству участников этот проект оказался значительно серьёзнее самой повести, считаю возможным вынести информацию о нём в отдельную главу.

Клип "A Moment"

Длительность — 6:40

Режиссёр-постановщик — Евгений Salim Можайский

Режиссёр видеомонтажа — Татьяна Arasi Можайская

Студия Атанор (http://atanor.h18.ru, http://vkontakte.ru/atanorstudio)

2011

Просмотр в реальном времени:

http://www.vimeo.com/25285788

http://www.youtube.com/watch?v=7ttCIfA1-H4

Ссылки на скачивание:

http://ifolder.ru/24224827 (143,91 Мб)

http://ifolder.ru/24224910 (53,72 Мб)

Фотографии со съёмок:

http://ifolder.ru/24238278 (19,00 Мб)

Обои для рабочего стола (1600х1200 и 1920х1080):

http://ifolder.ru/24412102 (12,08 Мб)

Фотографы:

Станислав Эрдрау Данилов (http://vkontakte.ru/club14416474, http://erdrau.livejournal.com)

Михаил Гэндальфф Савченко (http://msfoto.vkontakte.ru, http://gandalff.livejournal.com)

В ролях:

Люциус Малфой — Сергей Лобов

Молодой Люциус — Денис Якимов

Гермиона Грэйнджер — Анна Барканова

Гермиона в детстве — Варвара Козлова

Нарцисса Малфой — Василиса Никифоровская

Подруга Нарциссы — Дарья Селиванова

Пожиратель смерти — Сергей Сертаков

Драко Малфой — Даниил Постников

Рон Уизли — Константин Козлов

Часовщик — Станислав Максимов

Грим — Мария Васильева

Съёмочная группа благодарит:

Администрацию Дворца творчества юных, а также музей «Ивангородская крепость» за содействие в съёмочном процессе;

Государственный музей «Эрмитаж» и ОАО «РЖД» за то, что они есть;

Марину Кудрявцеву, Игоря Сорокина, Ольгу Автамонову, Михаила Иванова, Марию Новосёлову-Дайнеко, Киру Любимову, Константина Рыжова, Марину Козлову, Марию Ганжину, Юлию Трушкину, Веру Соболеву, Ольгу Игнатьеву, Александру Резник, Максима Соловьёва за помощь с костюмами и реквизитом.