История длиною в жизнь (гет)

Каждый проходящий час только нагнетал скорбь, потому что отдалял её от мужа и приносил привкус вечности, которую ей предстояло прожить без него. Вновь и вновь она забывала, ровно на одно биение сердца, что он ушёл навсегда и больше не подставит ей плечо.

(Дж. Роулинг).

Нарцисса Блэк стояла посреди празднично украшенного зала особняка Забини и с улыбкой наблюдала, как у серебристо-зелёной арки Афродита и Эван произносили клятвы, а вокруг них светилось золотистое сияние, окутывающее сплетение их рук.

Ритуал помолвки являлся одним из самых древних и почти нерушимых. Магическую помолвку нельзя было разрушить, только в случае гибели жениха и невесты, поэтому такие союзы сейчас заключали только чистокровные семьи, тогда как остальной магический мир отказался от столь строгого канона.

— Они такая красивая пара, — прошептала Нарцисса рядом стоящей девушке.

— Да, но я не уверена, что они будут счастливы.

Нарцисса перевела взгляд с жениха и невесты на Европию, спокойно наблюдавшей за всем этим.

— Что ты имеешь в виду?

Европия чуть выпрямила спину, скользнув рукой вдоль пышного платья, и слабо усмехнулась. Она выглядела взрослее своего возраста, и, пожалуй, слишком распущенно, огорчая своим поведением родителей.

— Потому что она любит его, а любовь всегда приносит несчастье, Цисси.

— Ты не права, любовь — самое прекрасное... — возмутившись, Нарцисса нахмурила брови, и инстинктивно стала искать взглядом Люциуса.

— Ты такая наивная, — грустно улыбнувшись, Европия взглянула туда, куда смотрела Нарцисса. — Ты знаешь хоть одну семью, чей брак построен на любви?

— Я...

— Вот именно, Цисси. Всех наших родителей женили их родители, никакой любви они друг к другу не питали, поэтому чувства никогда не приносили им несчастья. А любовь — она не для таких, как мы.

Обычно легкомысленная Европия произвела огромное впечатление на Нарциссу, оставляя в душе неприятный осадок и сея сомнения. Она же любит Люциуса, она его невеста, а это небывалая удача выйти замуж за человека, которого любишь. Пусть он не проявляет своих чувств, но она обязательно добьётся своего, ведь она — Нарцисса Блэк — слизеринская принцесса, первая красавица Хогвартса, да и вообще мечта всех парней начиная с четвёртого курса.

— Скажи, ты любишь Люциуса? — внезапно спросила Европия Забини, вглядываясь в серо-голубые глаза, в которых отобразилась растерянность.

— Он мой будущий муж, — ровным голосом ответила Блэк, отводя взгляд в центр зала.

— Знаешь, если ты его любишь, то это плохо — для тебя. Потому что он никогда не будет твоим по-настоящему. Да, вы будете официально женаты, но в душе ты будешь понимать, что он тебе не принадлежит, понимаешь?

— Что ты хочешь этим сказать? — холодно прошептала Нарцисса, пользуясь тем, что все гости стремились подойти как можно ближе к Афродите и Эвану.

— Только то, что тебе не стоит любить Люциуса Малфоя.

Улыбнувшись, Европа поспешила поздравить сестру, оставляя Нарциссу наедине со своими мыслями, отрывая её от реальности.

«Нет, она не права, — убеждала себя Цисси. — Она просто маленькая, глупая, ветреная девчонка».

Все удивлялись кардинальным отличиям старшей и младшей Забини: они были полными противоположностями друг другу. Одна умела любить, окрашивая мир вокруг в светлые тона, а другая, напротив, была приземлённой, трезво глядящей на вещи, и принимала это, как самое естественное явление на свете.

После окончания официальной части помолвки, Флоренс Забини направилась в кабинет отца, как только домовой эльф передал ей его просьбу.

Она, конечно, не понимала сестру, но не стала выражать свои недовольства по поводу ранней помолвки, да и то только потому, что Афродита клятвенно заверила её, что очень любит Розье. Сама бы Флоренс ни за что в мире не согласилась выйти замуж так рано, тем более если не учитывалось её собственное мнение. Выросшая далеко от дома с бабушкой, которая никогда не ограничивала внучку свободой, она привыкла принимать решения сама и смотреть на мир сквозь свои суждения, мысли и предубеждение, а не сквозь родительское мнение. Только вот таким, как она, совершенно не место в этом мире, где всё решают совсем другие люди.

Бесшумно отворив дверь, она вошла в кабинет, встретясь сразу с четырьмя парами глаз. За столом сидел отец, скрестив пальцы, и бесстрастно наблюдал за остальными. Мать придерживала меховое манто, а на диване сидел Абрахас Малфой. Но кого действительно она не ожидала увидеть, так это мужчину стоявшего у окна, с которым она уже была знакома.

— Здравствуйте, — сделав книксен, Флоренс выпрямила спину и подошла к отцовскому столу. — Вы меня звали, папа?

— Да, дорогая. У нас для тебя очень важная новость, — вместо Эдварда ответила Персефона.

— И приятная, — подхватил Абрахас, улыбаясь своей холодной улыбкой.

— Мисс Забини, думаю, вы помните меня, — мужчина, стоявший у окна, сделал шаг навстречу Флоренс, и слегка коснулся губами её руки.

— Мистер Долохов, — растерянно произнесла она, пытаясь понять смысл происходящего. — Что-то случилось?

— Нереида, — начала было Персефона, но Долохов вежливо дал понять, что сам предпочитает вести разговор.

— Миссис Забини, позвольте мне самому поведать причину нашего разговора, — спокойно произнёс он. — Видите ли, мисс Забини, — он снова повернулся к Флоренс, чуть улыбаясь, — после нашего знакомства на балу у семьи Блэк я не мог не думать о вас. И сейчас просил у ваших родителей и дядюшки разрешения на нашу свадьбу.

Каждое его слово закладывало ей уши и, отступив на шаг назад, она приоткрыла рот, не в силах произнести и слова, но вмешалась её мать.

— Мы как раз говорили, что этот брак очень выгодный. Мистер Долохов — чистокровный волшебник в одиннадцатом поколение, его род берёт начало ещё со времён царской России, и ты составишь ему прекрасную партию.

«Нет, нет, нет, — повторяла про себя Флоренс, словно мантру. — Нет, никогда».

Для Персефоны Забини всё сложилось как нельзя лучше. Старшая дочь помолвлена с Розье — одним из самых завидных женихов Британии, а Флоренс вскоре будет помолвлена с Антонином Долховым. И что не маловажно, а может и важнее всего: они оба числятся в первом кругу приближённых к Тёмному Лорду.

Сглотнув ком в горле, Флоренс взглянула на отца, ища поддержки, но натолкнулась лишь на ничего не выражавшее лицо. Внутри неё бушевало пламя, готовое взорваться, ведь она такого даже представить себе не могла. ЕЁ выдают замуж без ЕЁ согласия, и сообщают об этом вот так просто. Взяв себя в руки, она всё с тем же беспристрастным выражением лица выпрямилась и взглянула в глаза мужчине напротив.

— Я очень польщена вашим предложением, мистер Долохов, но не могу принять его в силу нашей несовместимости. И я убеждена, что мы не сможем дать друг другу счастье. Я уверена, вы найдёте невесту достойнее меня. Всего хорошего, я ещё не поздравила сестру, — отрезала она, гордо удалившись из кабинета, тем самым оставив людей, находящихся в комнате в напряжение.

И только на лице Эдварда Забини проскользнула тень улыбки.

* * *

— Нереида, посмотри на меня!

Всегда сдержанная Персефона Забини сейчас выглядела, как разъярённая валькирия, прожигая глазами дочь.

— Я не выйду за него, мама! И точка, — вскричала Флоренс, повернувшись к матери. — Вы не имеете права так со мной поступать! Кто вам давал права выдавать меня замуж без моего согласия?

— Мы твои родители, и это традиция! Тебе скоро семнадцать лет. Афродита уже помолвлена.

— Я сказала нет!

— Несносная девчонка, — шагнув к дереву, где стояла дочь, Персефона зло сощурила глаза. — Ты нас опозорила! Ты должна немедленно написать мистеру Долохову, что твоё решение было неправильным и...

— Папа, — не дослушав мать, Флоренс бросилась к отцу через всю поляну, усыпанную снегом. — Папа, прошу тебя! Я не хочу выходить замуж за этого человека, я вообще не хочу выходить замуж, — остановившись возле Эдварда, она с мольбой в глазах взглянула на него.

— Эдвард, скажи ей, что так нельзя. Испокон веков родители выбирали мужей своим дочерям, — процедила Персефона.

В голове у Флоренс крутилось множество фраз, но не одна так и не слетела с её языка под тяжёлым взглядом отца.

— Флоренс, твоя мать хочет, чтобы ты вышла замуж за Антонина Долохова, и она очень злиться на тебя, — сухо произнёс Эдвард, отчего у его дочери в глазах появились слёзы. — Но если ты согласишься, на тебя буду злиться я.

Облегчённо выдохнув, Флоренс бросилась обнимать отца, шепча слова благодарности. Внезапно стало легче дышать, душу снова охватила привычная лёгкость и свобода, зато её мать превратилась в ледяную статую.

— Нам надо поговорить с твоей матерью, иди домой.

Флоренс бросилась бежать к особняку, оставляя дорожку следов на снегу и стараясь как можно быстрее оказаться в своей комнате.

— Ты объяснишь мне, зачем ты это сделал? — холодно произнесла Персефона, глядя на мужа.

— Я сам выберу ей мужа и приказываю прекратить любые разговоры на эту тему, — в его голосе появилась характерная твёрдость, которую он раньше никогда не проявлял к жене.

— Хорошо.

Его жена удалилась с истинно малфоевским выражением лица, который действовал не хуже круциатуса для многих, а Эдвард, оставшись в одиночестве, решил навестить человека, от которого будет зависеть судьба его дочери.

Мы не можем знать, когда и в какой момент принимаем самые важные решения в нашей жизни, тем самым вмешиваясь в судьбу, но порой любовь и желание защитить родного человека ослепляют нас. Знал ли Эдвард Забини, какое судьбоносное решение принимает за дочь? Нет. А если бы и знал, то никогда бы так не поступил, но жизнь его оборвётся прежде, чем он успеет это понять.

* * *

Ей было неудобно. Неудобно в этом длинном зелёном платье с глубоким вырезом на спине, неудобно стоять посреди почти родного дома Малфоев и чувствовать щемящую тоску в груди, неудобно находиться среди многочисленных гостей и ощущать падение своего маленького мира.

Так странно иногда бывает, что одно события несёт для двух разных людей совсем разные последствия. Сейчас, в этом огромном зале, украшенном в самом изысканном вкусе, разбивалась мечта одной девушки и сбывалась другой.

Нарцисса Блэк излучала счастливую улыбку, за много лет такую по-настоящему искреннюю, стоя напротив Люциуса около арки. Приталенное золотое платье подчёркивало неземную красоту юной прелестницы, а волосы цветом рождественских снежинок были уложены в замысловатую причёску, обрамлённые ободком из белого золота. Её красота отбрасывала блёклые тени на окружающих, распространяясь по залу. На всех. Кроме её жениха.

На лице Люциуса Малфоя не было ни единой эмоции, выражавшей его чувства. Холоден, спокоен, учтив. Помолвка — всего лишь новая ступень на пути будущего величия. Когда отец сказал имя будущей невесты, Люциус лишь пожал плечами, продолжая читать книгу. В выборе родителей он не сомневался, а сам в процесс решил не вмешиваться. Зачем? Мать подберёт ему прекрасную представительницу чистокровной семьи, а отец позаботится о деталях. Имя «Нарцисса Блэк» не вызвало в нём бурю эмоций и шквал чувств, в нём подобное вызывали лишь мысли о будущем, которое непременно будет Великим.

Итак, стоя лицом к своей невесте, он терпеливо ждал окончания помолвки и лениво скользнув взглядом по залу, столкнулся с ярко-зелёными глазами, сверкнувшими в чёрном ободке. Флоренция — его маленькая девочка, наблюдавшая за всем происходящим, оперевшись плечом о стену. Изумрудное платье плавно скользило по её телу шёлковой тканью, а на глаза как обычно упала светлая прядь, завитая в мелкий локон. Почему она стоит так далеко от него? Почему не рядом и не улыбается своей смешной улыбкой?

— Если ты будешь улыбаться, то меня будет ждать удача, — светловолосый мальчишка лет одиннадцати хихикал, чуть щуря глаза от яркого солнца. — Так что улыбайся! — добавил он в форме приказа, не терпящего отказа.

Маленькая девочка в белом платье приподняла бровь и, сложив руки на груди, недовольно фыркнула.

— Не буду! — отрезала она, разворачиваясь в сторону особняка.

— Флоренция, — крикнул мальчишка, догоняя кузину. — Улыбнись!

— Почему я должна улыбаться? — изумилась девочка, останавливаясь на полпути.

— Потому что я так хочу, — спокойно ответил он, хватая её за маленькую ладошку.

А она стояла и улыбалась. Нет, не потому что он так сказал, а потому, что её ладонь грелась в его этим летним утром, и она ощущала себя самой счастливой на свете. Этим счастьем светилась её улыбка, и он знал, что ему повезёт.

— Тебе обязательно повезёт, Люциус. Ты попадёшь в свой Слизерин, как и мечтаешь.

«Если ты будешь улыбаться, то меня ждёт удача».

Слова одиннадцатилетнего мальчика звучали в его ушах всё громче, заглушая речь министерского работника. А Люциус всё смотрел на одинокую фигуру у стены и впервые в жизни молился, чтобы она улыбнулась. Почувствовав прикосновение холодного металла к руке, он тряхнул головой, сгоняя наваждение, и увидел фамильный перстень, который должен надеть на палец Нарциссе. Гости перешёптывались, родители улыбались, а он всё смотрел на девушку в изумрудном платье и не мог оторвать взгляда. Она — его свет, маленький лучик солнца, его кузина... а он чувствует что-то другое — то, что раньше ускользало от него. Наверное, Люциус Малфой никогда ещё не ощущал столько эмоций одновременно. Массивный перстень соскользнул из его руки, с грохотом ударяясь о мраморный пол, нарушая тишину — их тишину. Двух людей, смотрящих друг на друга сквозь толпу, сквозь чувства, сквозь обстоятельства.

Сердце бешено колотилось, будто вот-вот вырвется из груди под взглядом серых глаз. Каждую мышцу сковывал страх, но на смену пришла безысходность, когда Люциус наклонился, чтобы поднять кольцо, а потом надеть на палец своей невесте. Флоренс на секунду прикрыла глаза, позволяя хрустальной слезе скатиться по щеке и, резко развернувшись, бросилась бежать, чтобы не видеть ослепительное сияние, охватывающее сплетение двух рук. Она бежала через пустынный коридор, где любила играть в детстве, приезжая к дяде. Она бежала так быстро, как только могла, и в этот момент было плевать на остальных: просто её мир рухнул на глазах.

Образ светловолосого парня всегда жил в подсознании, всегда согревал, всегда напоминал и рисовал цветные картинки в её мечтах. И неважно было, что он её кузен, да и тысячи других причин тоже не существовало.

Она опустилась на каменную ступень левого крыла замка, выходившего прямо на зимний сад, Флоренс почувствовала прикосновение морозного воздуха к коже и, обхватив себя руками, опустила голову вниз. Она убежала так далеко, что сюда даже не доходил праздничный шум, лишь почти осязаемая тишина. Сероглазая мечта навсегда осталась у арки, забирая с собой её маленький мир. Так хотелось остановить время, скомкать весь мир до размера маленького шарика и засунуть его под хрустальный купол, лишь бы часы больше не шли вперёд. А пока... пока время утекало сквозь пальцы опущенных рук.

Маленькая война на просторах большого мира. Маленькая драма и маленькая смерть. Сколько их было? Сколько их еще будет?

Мелкие снежинки кружились в воздухе, оседая на всё вокруг: на поверхность статуй, на крышу огромного замка, на кончики кудрявых волос, на мокрые ресницы, на оголённую спину — и тут же таяли, доказывая, что время беспощадно быстро летит.

Тёплая ткань легла на её плечи, и рядом опустился человек, не нарушая тишины. Повернув голову, Флоренс столкнулась взглядом с глазами цвета неба, и стало чуть легче. Кто-то разделял с ней тишину, чувство отчуждённости, и возможно понимал, каково это — быть другим. Просто другим.

Сириус Блэк не просто мог разделить всё это, он мог понять.

Всё вокруг сквозило фальшью, ненавистной атмосферой, что ему хотелось выблевать каждую секунду этого воспоминания. Он ненавидел все эти высокопарные приёмы, пафосные балы — всё то, что его окружало с этой стороны жизни. Хотелось глотка свежего воздуха, глотка искренности среди этого помпезного болота, и он его нашёл — в девушке, сидящей рядом.

Возможно, из этой новой случайности что-нибудь получиться. Не сейчас, а потом. Когда время отшлифует шрамы от только-только затянувшихся на сердце ран, тогда, может быть, одно из таких семян-знакомств даст зеленый росток. А пока бесполезно ронять семена на выжженную почву, они так и погибнут.

Но всегда найдутся те, кто захочет раньше времени уронить это семя, заботясь о том, чтобы оно обязательно проросло. И если не получится естественно, то он попробует сделать это другим способом.

Эдвард Забини сжимал в руке тонкую ножку хрустально бокала и смотрел в окно, где вихрь из снежинок засыпал двух людей, разделяющих тишину.