Нас запомнят войной, но пусть назовут прощением (гет)

Астория Уизли, урождённая Гринграсс

Астория сидит на задней веранде «Норы», кутаясь в свитер, который Молли Уизли связала ей к Рождеству. На улице холодно, но в последнее время ей всегда холодно, а сидеть взаперти в доме, который, кажется, не переносит сам факт её присутствия, хочется ещё меньше.

Надо признать — а за последние месяцы Астория научилась признавать очевидное — семья Уизли была тактична настолько, насколько вообще возможно. На каждом шагу Астория срывалась: язвила, фыркала, отпускала презрительные замечания, отвергала любую попытку помочь. Чарли уехал, не сказав ни слова, и оставил только короткую записку, прилепленную к её двери заклинанием: «В Румынии, увидимся в марте».

И хотя она сама вела себя отвратительно, его молчаливое исчезновение всё равно обожгло.

Впрочем, Астория собиралась поступить точно так же. Всё честно — в любви, на войне и в браке по принуждению, или как там говорится.

Размышления прерывает хлопок двери, и на пороге появляется Молли Уизли. Она тяжело дышит, щёки такие же красные, как её волосы, и наконец в глазах пылает ярость, которую Астория старательно вызывала последние недели.

— Как ты посмела, — протягивает Молли.

Астория заставляет себя не отшатнуться, поднимается, натягивая маску ледяного достоинства. Она устала до дрожи, каждая мышца горит, но привычка прятать слабость въелась слишком глубоко.

— Прошу прощения? — холодно произносит она.

Взгляд Молли пронзает насквозь, кулаки сжаты. Астория не дура, она давно поняла, что Молли Уизли не простушка-домохозяйка, а грозная ведьма, и впервые с момента приезда в «Нору» ей становится по-настоящему не по себе.

— Я только что вернулась из Мунго, — говорит Молли. — И видела Драко Малфоя.

Сердце Астории пропускает удар — с тех пор, как его отравили, она отчаянно хотела узнать, как он.

— С ним всё в порядке?

— С ним всё прекрасно, глупая ты девчонка! — кричит Молли, и Астория уже готова ответить тем же, когда женщина вдруг срывается на рыдания. Её фигура будто оседает, руки закрывают лицо.

Астория осознаёт, что никогда прежде не видела, чтобы плакала какая-либо женщина, кроме Дафны. Она не знает: отвернуться ли, дать уединиться или попытаться обнять.

— Я… не понимаю, — неуверенно говорит она, делая шаг вперёд. Этого оказывается достаточно — Молли тянется к ней и заключает в неуклюжие, но крепкие объятия. Руки Астории остаются беспомощно висеть по бокам.

— Глупая девочка, — бормочет Молли и отпускает её, отстраняя на расстояние вытянутой руки, будто оценивает каждую черту лица. — Драко Малфой только что сообщил мне, что ты тяжело больна проклятием крови и умрёшь к первому марта.

Астория вздрагивает, будто её ударили.

— Подлый змей, — выдыхает она. — Он обещал.

Молли поднимает руки к небу.

— Астория Уизли! — восклицает она. — Ты жила в моём доме несколько месяцев! В какой момент ты решила, что мы из тех, кому всё равно, если кто-то из нашей семьи болен?!

— Но я же… я не из вашей семьи, — тихо отвечает Астория.

— А фамилия у тебя какая? — парирует Молли, уперев руки в бока.

Мать Астории скорее бы умерла, чем позволила себе такой жест, но Молли совсем другая. И играть по её правилам Астория не умеет.

— Чарли не хочет быть моим мужем, — возражает она. — Я ношу фамилию Уизли только из-за ВМН.

— А Дафна? — спрашивает Молли.

Ответа нет. Её старшую сестру приняли в семью с распростёртыми объятиями. Перси боготворит Дафну, а она, в свою очередь, любит его так, как Астория и представить не могла. Ей никогда не доводилось видеть сестру такой счастливой.

— Это другое…

— Забудь о Чарли, — перебивает Молли. — Подумай о Дафне. Ты любишь сестру, это ясно. А мы любим её. Перси любит её. Значит, она — семья. А ты ведь её семья, верно?

Астория сглатывает. Соглашаться не хочется, но возразить нечего. Она медленно кивает.

Молли довольно хлопает в ладоши.

— Ну вот, разобрались. Теперь пойдём в дом, выпьем чаю и обсудим, что делать дальше.

— Что… что значит «дальше»? — спрашивает Астория.

Молли мягко подталкивает её к двери, и Астория, сбитая с толку, позволяет ввести себя внутрь.

— Ну, знаешь… что говорят целители? Как ты себя чувствуешь? Что тебе нужно? — тараторит Молли, усаживая её за стол и принимаясь хлопотать у плиты.

Астория смотрит на её действия и вдруг понимает, что Молли Уизли — первый человек в её жизни, кто спросил, как она себя чувствует. Родители знают, что проклятие крови передаётся в роду, но, имея двух дочерей, не проявляют ни малейшего беспокойства. Оно, как им кажется, обошло их стороной. Астория давно решила, что сообщать им о болезни бессмысленно — мать превратила бы это в личную трагедию, а отец… отец просто не способен проявлять эмоции даже в лучшие дни. Что же касается Дафны…

— Пожалуйста, миссис Уизли, не говорите Дафне, — неожиданно умоляет она. Никогда раньше Астория не просила ни о чём, но сейчас ей не стыдно. Она готова встать на колени, сказать всё, что угодно, лишь бы Молли пощадила сестру.

Молли молчит. Она ставит перед ними две чашки чая и садится рядом. Сидит близко — так близко, что Астория видит покрасневшие от слёз глаза.

— Прости, милая, — тихо говорит она, пододвигая чашку к ней. — Твоя сестра должна знать. Она имеет право попрощаться. Я не скажу ей, Астория, но ты должна.

Астория мотает головой, будто пытается стряхнуть с себя саму мысль. Лучше умереть, чем причинить Дафне такую боль.

— Я не смогу, — выдавливает она. — Просто не вынесу.

Молли медленно кивает и меняет тон на более мягкий и осторожный.

— Ты была в Мунго?

— Да, — отвечает Астория. — У десятков целителей. Все твердят одно и то же: выхода нет.

— Тогда вот что, — предлагает Молли после короткой паузы. — Пойдём ещё раз, вместе. Так я смогу поговорить с целителем и узнать, что можно сделать, чтобы тебе стало хоть немного легче. Вдвоём ведь всегда проще — некоторые вещи трудно запомнить в одиночку, правда?

Астория молча кивает. Она-то знает, каково это — приходить одной. Помнит, как в первые дни после диагноза звон в ушах не позволял понять ни слова, и потребовалось три визита, чтобы смысл чужих фраз наконец дошёл до неё. Помнит, как неделями держала лицо, пряча слёзы и злость под маской холодного достоинства, которого от неё всегда ждали.

— Хорошо, — шепчет она. И впервые за долгое время ей становится чуть легче — просто от того, что она не одна.

Молли печально улыбается и делает глоток чая. Некоторое время они сидят молча, ровно дышат, слушают треск поленьев в камине.

— Подумай о Дафне, — тихо говорит Молли. — Даже если не расскажешь всю правду, дай ей возможность попрощаться так, как она сама захочет.

Астория не отвечает, а Молли не настаивает. Они допивают чай в тишине, и Астория поднимается, собирает чашки и относит к раковине. Одно короткое заклинание — и посуда начинает сама мыться под струёй блестящей воды.

Астория смотрит в окно, в сад, бесконтрольно разросшийся, где всё криво и шумно. Дом, который она когда-то презирала, теперь кажется ей живым существом, слишком человеческим, слишком тёплым. Таким, каким ей когда-то казался Хогвартс.

— Миссис Уизли, — тихо произносит она, не отрывая взгляда от закатного света. — Пожалуйста, никому пока не говорите.

Молли молчит, но Астория знает, что она сохранит тайну. Она поворачивается и направляется к лестнице.

— Астория, — окликает её Молли. — Знаю, возможно, мы не та семья, которую ты бы выбрала сама. Но если позволишь… тут есть много людей, помимо твоей сестры, кто хотел бы попрощаться с тобой. Как положено.

Астория с трудом сглатывает. Она хочет сказать, что, может, и не выбрала бы семью Уизли, но только потому что не знала, что такое бывает. Что любовь может быть настолько огромной, что заполняет собой каждый уголок дома. Что смех, гнев и нежность могут существовать в равной мере — и не разрушать, а удерживать.

А теперь? Теперь Астория скорее вырвала бы себе сердце, лишь бы всё это не потерять.

Она коротко кивает — резким, решительным движением — и почти бегом поднимается по лестнице, не обращая внимания на то, как каблуки задевают неровные ступени.

* * *

Астория садится на стул перед целителем Мунго и осторожно выпрямляется. Сегодня она чувствует себя лучше, чем за всю прошлую неделю, и последним, чего ей хотелось утром, было снова ехать сюда — в тысячный раз слушать о своей скорой смерти.

Однако Молли Уизли оказалась непреклонна, и Астория просто не смогла отказать. Последние дни Молли проводит рядом, не оставляя без внимания ни одной мелочи — следит, чтобы та не мёрзла, не пропускала приёмы пищи, не скучала. Это трогательно, конечно, но настоящая ценность не в заботе, а в её присутствии.

С того момента, как Астория попала в семью Уизли, она сознательно делала всё, чтобы им не понравиться. Чтобы, когда её не станет, они не скучали, не вспоминали, не жалели.

Теперь же не осталось причин держать Молли на расстоянии. Они разговаривают: иногда о пустяках вроде сада, кухни и занавесок, иногда о вещах, которые не говорят вслух — о давно умерших братьях, о тревоге, что тлеет внутри после двух войн, о страхе потерять ещё кого-то, о той безмерной, почти всепоглощающей любви, что Молли питает к своим детям.

В такие минуты Асторию разрывает злость такая сильная, что трудно дышать. Вот оно, то, чего она всегда хотела: любовь, принятие, дом — только протяни руку и сможешь коснуться. Но уже поздно, теперь время идёт на счёт.

— Миссис Уизли, мисс Гринграсс, — здоровается целитель, закрывая за собой дверь.

— Вообще-то я тоже миссис Уизли, — поправляет Астория. — Я теперь замужем.

Он приподнимает бровь.

— По программе ВМН, полагаю?

Как бы ей хотелось ответить нет. Сказать, что она вышла за укротителя драконов, что он безумно её любит, что их брак — выбор, а не приказ.

— Да, — признаётся она.

— Понимаю, — коротко кивает целитель. Его лицо на миг темнеет, и Астория не может понять, осуждает ли он сам закон, как они, или просто видит перед собой обречённую женщину.

— Целитель Адамс, — вступает Молли, наклоняясь вперёд, — я понимаю, что вы уже наблюдали Асторию. Но я хотела бы узнать подробнее о её состоянии — и о возможных способах лечения.

Адамс тяжело вздыхает.

— Как я уже говорил миссис Уизли ранее, лечения не существует.

— Должно же быть хоть что-то! — восклицает Молли. Голос дрожит от гнева и отчаяния, и Астория ошеломлённо смотрит на неё.

— Миссис Уизли, — резко обрывает целитель. — Ничего. Разве что чудо — но его не произойдёт. Проклятие крови убьёт Асторию.

Астория слышала эти слова десятки раз и научилась кивать, не спорить и смиряться. Однако Молли Уизли, похоже, не умеет сдаваться.

— Вы же целитель! — кричит она. — Сделайте хоть что-нибудь! Прошу вас… прошу, спасите её!

И Астория, затаив дыхание, смотрит, как Молли Уизли — женщина, способная командовать целым семейством, — умоляет. Её мать, будь она здесь, только фыркнула бы от отвращения.

Раздражение целителя постепенно сменяется жалостью.

— Простите, миссис Уизли. Я действительно сожалею, но сделать ничего нельзя.

Молли опускается обратно в кресло, глотая воздух. Астория бросает целителю благодарную улыбку — не более чем вежливость. Он не виноват. Она сама родилась не в той семье, сама влезла в тёмную магию, пытаясь спасти сестру, и теперь расплачивается за это.

Платит ценой своей жизни. За Дафну.

— А что насчёт боли? — спрашивает Молли уже почти шёпотом.

— Вы чувствуете боль? — целитель переводит взгляд на Асторию. Та машинально качает головой.

— Конечно чувствует, — тут же возражает Молли. — Целитель Адамс, скажите как профессионал: что именно делает это проклятие? Что нас ждёт в ближайшие недели?

Адамс выпрямляется, голос становится сухим и ровным:

— Проклятие крови чрезвычайно агрессивно. Её ждут усталость, боли в мышцах, потеря веса, отсутствие аппетита. Позже начнётся спутанность сознания. В конце концов внутренние органы откажут — кровь станет ядом для собственного организма. Когда это произойдёт, будет лишь делом времени, когда остановится сердце.

Молли бледнеет. Глаза мечутся по Астории, будто пытаются запомнить каждую черту. Астория знает, что она видит: сонливость, замедленные движения, отсутствие сил. Её и без того худое тело превратилось в тень, щёки впали, ключицы и рёбра проступают болезненно резко.

Молли выпрямляется, упрямо задирая подбородок.

— Думаю, можно с уверенностью сказать, что Астории больно — или скоро будет. Значит, мы должны подготовиться к тому, что вы называете неизбежным, целитель Адамс.

— Мы можем подождать, пока… — начинает он.

— Я не стану ждать, пока моя дочь начнёт плакать от боли и умирать от голода, если есть шанс облегчить её страдания, — резко произносит Молли, вскакивая с места. Её гнев ощутим почти физически — он заполняет всю комнату, вибрирует в воздухе. — Если вы не можете помочь уже сейчас, целитель Адамс, я уверяю вас: я отправлюсь к вашему начальству и в любом случае добьюсь желаемого.

Астория не сразу осознаёт, что не ослышалась. Моя дочь?

Всю жизнь её учили, что семья Уизли — позор волшебного мира. Ни галлеонов, ни гордости, ни манер. Предатели крови, маглолюбцы, недостойные рода волшебников.

Прямо сейчас Астория отчаянно хочет быть одной из них так сильно, что почти представляет, что это правда. Всё внутри наполняется волной нежности, в глазах жжёт от слёз.

Целитель резко поднимается, раздражённо хватает несколько пергаментов, размашисто что-то подписывает и протягивает Молли с видом оскорблённого достоинства.

— Вот. Отнесите эти рецепты на первый этаж. Зелья от боли, бессонницы, тошноты, таблетки для поднятия аппетита. Принимать как небольшое печенье — в желудке оно увеличивается и заменяет полноценный приём пищи. Вскоре это, возможно, останется всем, что миссис Уизли сможет усвоить.

Молли берёт свитки дрожащей рукой и аккуратно складывает в сумку, как будто это какая-то драгоценность.

— Благодарю вас, — говорит она с ледяной вежливостью. Потом поворачивается к Астории, и в глазах у неё блестит решимость, смешанная с болью. — Пойдём домой, дорогая.

Астория, не оглядываясь, идёт вслед за ней, шагая по коридорам Мунго, будто во сне. Молли ведёт её уверенно, заполняет тишину разговорами, оформляет рецепты, покупает чай, заглядывает в лавку и выходит с двумя тяжёлыми пакетами, не выпуская Асторию из вида ни на секунду. Когда они трансгрессируют домой, Молли делает это так аккуратно, что у Астории почти не кружится голова.

— Сядем на веранде, — предлагает Молли, и Астория, кивнув, выходит в сад. Молли возвращается с половиной сэндвича в руках. Астория не чувствует голода, но всё равно берёт — и съедает целиком. Молли смотрит на неё с доброй улыбкой.

Чарли появляется почти через час. Открывает дверь, выходит на веранду и светлеет лицом при виде матери.

— Чарли! — восклицает Молли и бросается к нему. Он смеётся, поднимает её в объятиях, и на мгновение её ноги отрываются от пола. Когда он ставит её обратно, они улыбаются одинаково — светло и тепло.

— Привет, мам, — говорит он. — Как ты?

Молли даже не глазом не ведёт.

— Хорошо, милый, спасибо. Вот планирую завтрашний Марш, но у нас всё в порядке.

Астория поражена — она не думала, что Молли умеет так беззастенчиво лгать. Ни одного взгляда в её сторону, ни малейшего намёка.

— Здравствуй, Чарли, — тихо произносит она.

Он поворачивается, на лице мелькает лёгкое удивление — он явно не ожидал увидеть жену рядом с матерьюёёё.

— Привет, Астория.

— Ты, наверное, проголодался! — оживляется Молли. — Сейчас сделаю тебе сэндвич.

Чарли охотно кивает, а Астория вдруг ощущает себя лишней, будто всё, что произошло между ней и Молли за эти дни, растворяется при одном его появлении.

— Я, пожалуй, немного отдохну, — тихо говорит она, вставая. — Если вы не против.

— Конечно, дорогая! — отзывается Молли, и Астория незаметно уходит, оставляя их одних.

Поднявшись наверх, она ложится на кровать — их кровать — в комнате, где Чарли провёл детство, и долго смотрит в потолок.

Как ни крути, Молли права. Но сказать правду Чарли… мысль об этом пугает до дрожи. Астория не хочет, чтобы он знал, не хочет, чтобы кто-либо знал. Она всё ещё злится на Драко за то, что тот раскрыл её тайну. И всё же — как ни странно — приятно иметь кого-то, кто просто находится рядом. Кто принесёт одеяло, если станет холодно, не осудит, если заснёшь в кресле. Молли стала её утешением, союзником, и с каждым днём Астория всё меньше уверена, стоит ли продолжать скрывать правду.

Однако важна лишь Дафна.

Астория всегда знала, как поступит, всё должно было выглядеть так, будто она сбежала или погибла в несчастном случае. Трагично, да. И она не сомневалась, что сестра будет страдать.

Пока Дафна отвлекала внимание Волдеморта, защищая их семью, Астория копалась в древних рукописях, изучая проклятие крови, которое должно убить их обеих к сорока годам. В день, когда закончилась война, она совершила самую тёмную магию, о какой только слышала, и забрала всю болезнь себе.

Так Дафна стала свободна.

Как же рассказать человеку, которого Астория любит больше всех на свете, что через несколько недель её не станет и что смерть эта случится лишь потому, что Дафна останется жить?

Дверь приоткрывается, и в щель осторожно заглядывает Чарли. Он ищет её взгляд, будто проверяет, не спит ли.

— Привет, — шепчет Астория.

Чарли входит, аккуратно прикрывая дверь за собой. Он выглядит уставшим, с мешками под глазами, и Астория думает, сколько же ему приходится работать, чтобы всё время находить возможность приезжать домой.

— Ты пойдёшь завтра на Марш? — спрашивает он.

Она знает, что он ждёт привычного отказа. Ждёт, как она отвернётся и промолчит. И думает в который раз — может, для него было бы проще, если бы он её ненавидел. Тогда, когда она умрёт, он хотя бы почувствует облегчение.

Однако он её муж. И пусть Астория знает его совсем немного, ей известно главное: Чарли Уизли, как и все Уизли, не выбирает лёгкий путь. Он выбирает правильный.

Чарли храбр, терпелив и добр. Может, он не любит её, но ни разу не позволил себе грубость. И даже если Астория злится, язвит, ведёт себя самым отвратительным образом, он всё равно будет горевать, когда её не станет.

Астория устала притворяться злодейкой. Она поднимается, опираясь на изголовье кровати. Они по разные стороны комнаты, как два противника, готовые бежать при первом удобном случае.

— Чарли… если я скажу тебе кое-что, пообещаешь сохранить это в тайне?

Он не двигается, но взгляд становятся острым, внимательным, как у матери. Астория ощущает, будто он видит её насквозь — все её страхи, все тайны.

— Обещаю, — тихо отвечает он. — Если это не затронет мою семью.

Астория сглатывает. На лучшее она не могла и рассчитывать. Она хлопает ладонью по одеялу рядом с собой, предлагая сесть. На лице Чарли мелькает недоумение, но всё же он подходит. Гриффиндорец, укротитель драконов — ничто его не пугает. Он садится на край кровати, лицом к ней. Между ними — целая пропасть.

— Я больна, Чарли, — наконец говорит Астория. — Серьёзно больна.

Он хмурится.

— Что ты имеешь в виду?

— У нас в роду по женской линии передаётся проклятие крови, — поясняет Астория устало. — Ещё до того, как нас свели вместе, я уже знала, что мне осталось меньше года.

Впервые с тех пор, как они познакомились, с лица Чарли уходит весь цвет. Он нервно вытирает ладони о брюки, и Астория, даже сквозь страх, поражается: ей наконец удалось вывести его из равновесия, чего не смогли сделать ни её колкости, ни холодное отношение.

— Астория… что именно ты сейчас сказала? — хрипло спрашивает он.

Она отчаянно хочет протянуть руку, коснуться его, просто быть ближе, но знает, это будет нежеланно. Она нежеланна.

— Я сказала, что умру через месяц, — спокойно произносит она. — Твоя мать узнала случайно. Я не хотела говорить. Никому. Я просто… хотела исчезнуть.

Она не добавляет, что в некотором смысле утешалась этой мыслью. Что всё несчастье детства, ужас войны, вечное чувство ненужности и стыда будто сами подталкивали её к этому исходу. Исчезнуть впервые казалось не трагедией, а избавлением.

— Чушь собачья, — резко говорит Чарли. — Твоя сестра будет в ярости.

— Не говори ей! — восклицает Астория в панике. — Пожалуйста. Прошу.

Чарли прищуривается.

— Тогда объясни, почему.

Астория резко вдыхает. Она никогда не собиралась произносить этого вслух, именно поэтому и писала письма, чтобы не выносить всё наружу. И, Мерлин помилуй, когда она встретит Малфоя, то ударит его.

Однако Чарли ждёт, терпеливо и спокойно.

— Проклятие крови наследственное, — говорит она ровно. — Дафна болела тем же самым.

Если это возможно, Чарли становится ещё бледнее.

— Перси… — выдыхает он.

Астория стремительно качает головой.

— Видишь ли, в этом моя дилемма. В день, когда закончилась война, я совершила крайне тёмный магический ритуал. Забрала её болезнь себе. Дафна здорова, но я… я даже не доживу до двадцати.

— Ты спасла её, — тихо говорит Чарли, и в его глазах мелькает изумление.

Впервые за весь разговор Асторию это задевает.

— Разумеется, спасла, — зло отвечает она. — Это же моя сестра.

Чарли поднимает руки, будто отгораживается от её слов.

— Прости.

Она устало выдыхает, как будто выматывается от самой необходимости дышать.

— Всё в порядке. Я понимаю, что вела себя… грубо… последние месяцы. Прости. Просто я не видела смысла сближаться с кем-либо, если всё равно скоро уйду. Это казалось… неправильным. Обманывать твою семью, заставлять их привязываться. Поэтому я…

— Сделала всё, чтобы мы тебя возненавидели, — заканчивает он.

Астория вздрагивает.

— Прости, — повторяет она, и на этот раз голос предательски дрожит. Это звучит почти как мольба — нечто, чего истинная Гринграсс никогда бы себе не позволила.

Однако Чарли не Гринграсс. Он рождён из крови, любви и тепла. И пока Астория ищет слова, он уже сокращает между ними расстояние и обнимает её.

Это непривычно, неловко, но Астория поддаётся, позволяя себе утонуть в его тепле.

Чарли пахнет лесом, дымом и потом. Она прижимается лбом к грубой ткани его рубашки и позволяет ей впитать слёзы, которых, конечно же, нет.

— Мы что-нибудь придумаем, Астория, — говорит Чарли, и она на миг почти верит, что всё можно исправить. Что он действительно что-нибудь придумает.

Астория отстраняется и встречает его взгляд.

— Чарли, это невозможно. Но спасибо, правда. Ты можешь поговорить с Молли — она сегодня была со мной у целителя. Лечения нет.

Он проводит мозолистой ладонью по лицу.

— Должно же быть хоть что-то, что мы можем сделать.

— Есть кое-что, — мягко отвечает Астория. — Если ты согласен… я хотела бы, чтобы мы с тобой подружились. Было бы приятно знать, что хоть один человек вспомнит обо мне, когда меня не станет.

Он снова обнимает её, на этот раз крепче и увереннее. Теперь Астория будто находит своё место в его объятиях. Она зарывается носом в его рубашку и обнимает в ответ.

— Давай подружимся, — шепчет Чарли, его голос низкий, тёплый, почти ласковый. — Для меня это будет честью.

* * *

Астория сидит на самом верху лестницы. С этого места, если чуть наклониться, можно заглянуть сквозь нижнюю перекладину перил и увидеть край обеденного стола — там сидят Драко, Гермиона и Рон Уизли. Драко положил Гермионе руку на колено, а остальные и не замечают.

С тех пор, как прошёл Марш и принёс с собой новые страдания, никто особенно не отходит далеко от дома.

Чарли уехал в Румынию на следующее же утро, но на этот раз попрощался по-настоящему. Он обещал вернуться, даже обнял её, прежде чем активировать портключ. После его исчезновения Астория рыдала несколько часов подряд.

Теперь же она сидит, свернувшись у перил, и прислушивается к голосам внизу. Она знает, что если спустится, её примут. Она будет желанной гостьей.

Однако это… неправильно. Неправильно идти вниз, когда Молли буквально заставила её остаться дома в день Марша. Когда люди, сидящие там, внизу, видели, как гибли невинные люди, а она лежала в постели — живая, в безопасности, хотя и медленно умирающая.

— А как же Чарли? — слышится голос Джинни.

Астория замирает, уставившись в затылок Драко. Наступает томительная тишина. Она знает, о чём они говорят — о возможности развестись. О том, что Чарли наконец-то, наконец-то сможет быть свободен.

Они просто не знают, что он и так будет свободен. Ему не потребуется развод.

— Чарли… решил не торопиться, — говорит Молли. — И Астория тоже. Я уверена, что они… скоро расстанутся.

Астория опускает лицо в ладони, проглатывая крик, который рвётся наружу. Это её вина, что им приходится лгать семье. Но внизу — Дафна. Дафна, которая ломает голову, почему сестра остаётся в доме, который, как она утверждает, ненавидит. Дафна, которая не знает, что её единственная сестра умирает.

— Понимаете, моя сестра предпочла бы пока остаться со мной, — поясняет Дафна. — У Астории с отцом имеются некоторые расхождения во взглядах.

Астория едва сдерживает смешок, пряча его в ладонях. Некоторые — мягко сказано. Если бы отец завтра скончался, Астория пожалела бы только о том, что не закопала его сама. Ей стоило огромных усилий (угроз, уговоров и откровенного шантажа) заставить лорда Гринграсса принять брак Дафны и Перси. К счастью, она истинная слизеринка. Сколько себя помнит, она собирала компромат на родителей, как другие коллекционируют марки.

Голос Молли, тёплый, обволакивающий, достигает лестницы:

— …нам с Артуром повезло, что у нас такая большая любящая семья, и это касается всех в доме, неважно, рыжие они или нет.

Хватит, думает Астория. Хватит.

Она вскакивает, чуть не теряя равновесие под тяжестью собственного тела и чужой смелости. Когда выходит в кухню, все головы поворачиваются к ней.

— Стори! — восклицает Дафна. — Присоединяйся к нам. Молли устроила настоящий пир.

Астория бросает взгляд на Молли, и та уже машет палочкой — из шкафа вылетает тарелка и мягко опускается на пустое место рядом с Джорджем. Место, где всего несколько дней назад сидела Парвати.

— О, ничего страшного, я могу просто уйти… — тихо говорит Астория.

— Ерунда, — возражает ей Молли. — Иди поешь. Мы будем рады, если ты останешься.

Астория опускается рядом с Джорджем, с другой стороны от Дафны. Берёт булочку и, чувствуя взгляд Молли, начинает рвать её на кусочки и есть по одному. Она чувствует, как Гермиона Грейнджер смотрит на неё, но не оборачивается из упрямства. Драко, разумеется, ничего ей не рассказал, Гермиона не смогла бы хранить такую тайну.

— Грейнджер, ешь и помалкивай, — тихо говорит Драко.

Астория прячет улыбку в тарелке и вдруг чувствует, что даже благодарна ему за то, что он нарушил обещание и рассказал Молли. Она берёт ещё одну булочку, а Дафна кладёт руку ей на плечи.

Астория встречает взгляд Молли и отвечает ей лёгкой улыбкой.

Умирать, оказывается, не так страшно, когда вокруг люди, которых ты любишь.

* * *

Астория возвращается в спальню после похорон Чжоу.

Церемония прошла хорошо — она весь день утирала слёзы по девушке, с которой едва была знакома. Рядом стоял Чарли, и его тепло защищало от утреннего холода.

Теперь он снова появляется, тихо закрывая за собой дверь. Выглядит вымотанным и мрачным, и Астории ненавистно, что именно она сделала его таким.

— Как ты? — тихо спрашивает он.

Астория задумывается. За ту неделю, что он отсутствовал, её утро почти всегда начиналось рвотой. Она держалась только на зельях, иногда и по два в день, из запасов, что клялась никогда не трогать.

Магия теперь слушается её через раз.

— Всё хорошо, — отвечает она.

Чарли хмурится и садится на край кровати напротив.

— Ты врёшь.

Она неопределённо мычит, отворачиваясь к окну.

— Как думаешь, меня похоронят у «Норы»?

— Астория, — вздыхает Чарли и, стянув сапоги, устраивается на кровати, лицом к ней. Они не касаются друг друга, но она видит его бесконечно голубые глаза, веснушки, выгоревшую на солнце кожу. Вокруг глаз разбегаются тонкие морщины, похожие на паутину. Ей нравится, как они сходятся, когда он улыбается.

— Прости, — тихо говорит она. — Прости, что ты так устаёшь, всё время мотаешься туда-сюда ради меня.

Чарли молча смотрит. Астория закрывает глаза в этой мягкой, убаюкивающей тишине. С каждым днём она всё меньше уверена, что доживёт до первого марта.

Чужие пальцы скользят по её волосам, убирают прядь за ухо. Она открывает глаза — Чарли опирается на локоть, его мозолистые пальцы водят по линии её скулы.

— А я вначале испугался, — шепчет он. — Без конца переживал, что ты станешь меня бояться, когда нас сведут. А потом понял, что ты вообще ничего не боишься. Даже смерти.

Она улыбается.

— Глупости. Конечно, я боюсь.

— Тогда скажи, — просит Чарли. — Скажи, чего ты боишься.

Астория снова закрывает глаза. Она не привыкла говорить о страхах — или вообще о чувствах. Проще отвечать, когда не нужно смотреть на него, на всё то живое и невозможное, что исходит от него. На все недоступные ей возможности, которые могли бы случиться между ними.

— Я боюсь за Дафну, — говорит она наконец. Это самое лёгкое.

— А ещё?

— Боюсь умереть в одиночестве.

На этих словах тёплые руки притягивают её ближе, и Астория без колебаний отдаётся в его объятия, прижимается, позволяя гулу его сердца заглушить страх.

— Ты не умрёшь в одиночестве, драга, — шепчет Чарли, дыхание касается её щеки. — Мы все рядом. И когда тебя не станет, мы всё равно останемся рядом.

Его слова уносят Асторию в безмятежный сон.

Там — драконы и смех, хижина с узкой кроватью, но всё хорошо. Всё на самом деле хорошо. Потому что там Чарли, Молли, Дафна и Артур. Все счастливы. И она — в безопасности.

* * *

Астория просыпается от звука рыданий и ощущает палочку у лица — Молли плачет. Чарли стоит на коленях у кровати, сцепив руки, будто молится. Дверь заперта, но снаружи доносятся крики.

— Что случилось? — сипло спрашивает Астория.

Чарли вскидывает голову и в следующее мгновение уже оказывается на кровати, практически отталкивая мать в сторону. Он обнимает Асторию, прижимает к груди привычным, уверенным жестом.

Молли всё ещё держит палочку, и Астория замечает в воздухе над собой мерцание диагностического заклинания.

— Что случилось? — повторяет она, чувствуя, как ужас сдавливает горло.

— Ты потеряла сознание, дорогая, — ласково говорит Молли, осторожно отодвигая Чарли, чтобы подать зелье от боли. — Мы пытались привести тебя в чувства почти целый час.

Астория зажмуривается и проглатывает содержимое флакона, не глядя. На плече лежит тёплая рука Молли, а Чарли не отпускает её талию, будто боится, что она исчезнет.

— Дафна знает? — шепчет Астория.

— Пока нет, — отвечает Чарли, и голос у него тяжёлый, как камень. — Но, думаю, пора всё рассказать.

Астория медленно кивает. Они правы — она готова. Она хочет настоящего прощания хотя бы с сестрой.

— Хорошо. Я сама с ней поговорю. Но, пожалуйста… пожалуйста. Мы скажем, что это родовое проклятие крови, и что лекарства нет. Я объясню, что болезнь наследственная, но её миновала. Пусть знает — на случай, если у неё будут дети. Но никогда, слышите, никогда не говорите, что я забрала её болезнь. Для всех, кроме нас троих, больна только я.

Они соглашаются — и Астория знала, что так и произойдёт. Потому что они Уизли, а Уизли оберегают своих. Дафна теперь часть семьи, и ни Молли, ни Чарли не сделали бы ничего, что могло бы её ранить.

Как только Молли выходит, шум за дверью прекращается. Через секунду в комнату врывается Дафна и, не колеблясь, бросается к сестре, обнимая её так крепко, что кровать вздрагивает. Чарли тихо закрывает дверь и остаётся внутри. Астория благодарна ему за то, что он просто рядом.

— Стори, ты меня до смерти напугала! — выдыхает Дафна.

Астория смеётся… и вдруг смех срывается на рыдание. Дафна прижимает её крепче, гладит по волосам — так же, как в детстве, когда Астория плакала из-за всего на свете, от разбитой коленки до обидных слов матери.

— Даф, — хрипит Астория. — Даф, я должна тебе кое-что сказать.

— Тсс, — шепчет сестра. — Что бы это ни было, Стори, я всё исправлю. Всё будет хорошо.

Астория выпрямляется, собирая остатки сил. Эти слова изменят всё. Она отдала бы что угодно, лишь бы не произносить их, но…

— Я больна, Дафна, — шепчет она. — Я ходила к целителям. У меня — наше семейное проклятие крови. И ничего нельзя сделать.

Дафна бледнеет, качает головой, и Астория всерьёз боится, что она упадёт в обморок.

— Ты врёшь.

— Нет, Даф, не вру, — голос у неё дрожит, как никогда. — Хотела бы соврать.

Дафна упрямо мотает головой, будто может отмахнуться от правды. Астория чувствует, как внутри всё горит кислотой.

— У меня осталось немного времени, — говорит она. — Совсем немного.

Дафна сглатывает — один, два, три раза.

— Сколько?

— Месяц… может, меньше, — шепчет Астория.

Дафна всхлипывает, и они обе падают в объятия друг друга. Астория прячет лицо у неё на шее, а Дафна сжимает сестру так, будто силой рук может удержать в живых.

— Нет, — повторяет она снова и снова, будто одно это слово способно отменить смерть. Слёзы Дафны рвут сердце, но Астория только сильнее прижимает её к себе. Вся её жизнь, всё, что она любила, — всё в этих руках.

— Дафна, — шепчет она. — Прости.

Дафна отстраняется и качает головой.

— А как же я?

— Тебя проклятие не тронуло, — отвечает Астория. — Родовая болезнь…

— Да плевать мне на это проклятие! — резко перебивает Дафна, и Астория недоумённо моргает. Никогда не слышала, чтобы сестра ругалась. — Как же я, Стори? Что мне делать, как мне… Я не могу…

Астория понимает — Дафна говорит то же самое, что когда-то подумала она сама, впервые узнав о болезни:

Как мне жить без тебя?

— Просто живи, Даф, — шепчет Астория. — Ты, Перси, Уизли — вы должны жить. Состариться одной дружной семьёй, быть счастливыми.

— Я не хочу быть счастливой без тебя, — шепчет Дафна.

Астория кивает. Она тоже не хочет жить в мире без Дафны. Но ответ она уже знает — Чарли подсказал.

— Если меня не будет, не значит, что я не рядом, — тихо говорит она. — Я навсегда останусь с тобой. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива. Это — всё, чего я хочу.

Дафна молчит. Астория обнимает её снова, крепко, будто может остановить этим объятиями вечность. Она воображает другой мир, где они взрослеют вместе, растят детей, смеются на кухне. Мир, где она не платит за грехи предков кровью и смертью.

Цена за жизнь сестры слишком велика, но Астория заплатит её.

Она заплатила бы тысячу раз.

— Я люблю тебя, Даф, — шепчет она. — Больше всего на свете.

* * *

Чарли больше не возвращается в Румынию.

Теперь он спит рядом с Асторией каждую ночь. Они обмениваются историями и тайнами, разговаривают часы напролёт. Когда она становится слишком слаба, чтобы вставать с кровати, он бережно выносит её на веранду, и они вместе смотрят, как солнце поднимается над «Норой».

Астория выбирает себе уединённое место под большой ивой на восточной стороне участка, — там она хочет быть похоронена. Уходит почти целый день, чтобы убедить Чарли, что ничего другого она не желает, и в конце концов он соглашается и клянётся похоронить её именно там, когда придёт время.

Несмотря на то, что Астория всё ещё запрещает рассказывать кому-либо за пределами семьи о своей болезни, однажды днём на пороге её спальни появляются Драко и Тео. Она полулежит на подушках с книгой в руках и глядит на них поверх страниц.

Астория знает, как ужасно выглядит; Драко лишь смотрит, никак не реагируя, а вот Тео вздрагивает. Он всегда был недостаточно сдержанным для слизеринца.

— Астория, — первым здоровается Драко, усаживаясь в кресло, которое уже давно стало постоянным спутником её кровати.

— Привет, — отвечает она. Драко наверняка ждёт, что она набросится на него за разглашение тайны, но у неё нет на это ни сил, ни желания. К тому же она больше не злится.

Тео садится рядом и берёт её за руку. Его ладони тёплые, сильные; он оборачивает её пальцы своими, и она улыбается.

— Как Полумна? — спрашивает Астория.

Тео расплывается в широкой улыбке. Астория до сих пор не вполне понимает, что особенного в чудачке-Лавгуд, но, пожалуй, и не хочет понимать. Тео счастлив, а она, кажется, никогда не видела его таким. Полумна могла бы быть хоть гиппогрифом, ей всё равно.

— Замечательно, — говорит Тео. — Всё время посылает меня за какими-то безумными вещами. Говорит, что это из-за беременности.

Драко закатывает глаза.

— Тео, дружище, ты говорил, что должен найти гриб, растущий на склоне горной реки, и принести домой. Это не беременность, это сумасшествие.

Тео не реагирует на подколку, только воодушевлённо продолжает:

— Ах да, и, Стори, она уже чувствует близнецов! Они двигаются! Я пока не чувствую, но она уверяет, что скоро смогу.

Астория улыбается.

— Тео, я очень рада за тебя. Правда.

Его улыбка становится мягче, грустнее. Он крепче сжимает её руку.

— Хотел бы я, чтобы ты успела познакомиться с ними, Астория. У нас с Полумной почти нет родни, но ты была бы чудесной тётей.

— Была бы, — соглашается она, и Драко усмехается при этих словах. — Обещай, что расскажешь им обо мне. Скажи, что я их любила, ладно?

Тео с трудом сглатывает, но кивает. Астория переводит взгляд на Драко. Он выглядит расслабленным — наверное, впервые в жизни.

— Я не сержусь, — говорит она.

Драко кивает.

— Прости, если тебе ещё важно.

Она никогда раньше не слышала, чтобы он извинялся.

— Спасибо. И всё-таки я рада, что ты рассказал Молли. Умирать среди друзей куда приятнее.

— Среди семьи, Астория, — мягко поправляет он. — Эти проклятые гриффиндорцы — стоит копнуь чуть глубже их пафоса и спасательских наклонностей, как оказывается, что они не так уж плохи.

— Значит, с женой ладишь? — усмехается Астория.

— Даже больше, — спокойно отвечает Драко. — Влюблён до умопомрачения. Гермиона передавала привет, замучила меня просьбами навестить тебя.

— Она знает? — спрашивает Астория.

Драко качает головой.

— Нет. Но догадывается, что я что-то скрываю.

Он не добавляет ничего, но Астория его понимает. Она знает Драко слишком давно. Секретов у него всегда было с избытком. Этот — один из многих, только теперь он хранит его от женщины, которую любит.

— Можешь сказать ей, что у меня проклятие крови, — произносит она. — Только не упоминай Дафну.

Облегчение, которое он испытывает, почти ощутимо.

— Ты уверена, Стори?

— Да, — кивает она. — Но только если пообещаете прийти ещё. Сейчас я немного устала.

Они поднимаются почти одновременно и обещают вернуться. Она верит им, хотя чувствует, что, скорее всего, больше их не увидит.

— Драко, Тео, — говорит она, когда они уже достигают двери. — Я… правда рада, что знала вас. Честно.

Тео улыбается.

— Взаимно, Гринграсс. Настоящее удовольствие. Скоро увидимся!

Драко смотрит дольше и пристальней, и она знает — он видит больше, чем ей бы хотелось.

— Прощай, Астория, — тихо говорит он. — Спасибо.

— За что? — едва выдыхает она.

Драко сглатывает.

— За то, что была хорошим другом.

Они уходят бесшумно, и впервые за долгое время Астория не чувствует желания плакать.

Жизнь у неё была хорошая. Короткая — да, но всё же хорошая. Несмотря на войны и потери, она оставляет после себя друзей и семью, которые её любят. Её запомнят как добрую сестру, подругу, тётю. Такого наследие не удостоился ни один Гринграсс до неё.

Медленно открывается дверь, и на пороге появляется Дафна.

— Привет, — говорит она.

Астория похлопывает по кровати, и сестра устраивается рядом, опираясь плечом о плечо, переплетая с ней пальцы.

— Тео с Драко выглядят счастливыми, — тихо замечает Астория.

— Думаю, да, — согласно кивает Дафна.

Астория сжимает её руку.

— Я рада.

— Я тоже счастлива, — вдруг быстро, на одном дыхании, говорит Дафна.

Астория удивлённо поворачивается к ней.

— Знаю, Даф.

— Просто… — Дафна сглатывает, моргает, прогоняя слёзы. — Просто хотела, чтобы ты знала. Что у меня всё хорошо, понимаешь? У меня всё хорошо.

Астория не может вымолвить ни слова, не даёт ком в горле. Это всё, чего она боялась сильнее смерти: что Дафна не справится, что дрогнет, останется одна.

— Хорошо, — наконец говорит она. — Тогда и у меня всё хорошо.

* * *

Астория просыпается до рассвета утром двадцать шестого февраля. Чарли спит рядом, поверх одеяла, распластавшись на всю кравать. В бледном предутреннем свете он по-настоящему красив. Астория тянет руку и кончиком пальца проводит вдоль его щеки. Её кожа, почти прозрачная, кажется призрачной на фоне его тёплого загара.

Астория не сомневается, что сейчас некрасива, и это непривычно осознавать. Всю жизнь она гордилась своей внешностью. Её учили превращать красоту в силу, очарование — в оружие, взгляд — в средство добиться желаемого. Одним движением ресниц, одной деталью в наряде она могла убедить кого угодно в чём угодно.

А теперь — кожа да кости и огромные глаза на осунувшемся лице. Она устала, грустна и истощена, но знает кое-что, чему ни родители, ни общество чистокровных её никогда не учили.

Дело не во внешности. Власть даёт не красота, а любовь.

Она никогда не была достаточно красива, чтобы родители по-настоящему ею гордились. И всё же сейчас, когда она в своём самом худшем состоянии, Молли Уизли отдала бы за неё жизнь, Чарли — всё, что угодно, а Дафна — даже душу. Какое же это могущество — держать чужие сердца в руках, но не для того чтобы подчинить, а чтобы оберегать.

Она бы поступила точно так же. Она уже так и поступает.

— Что случилось, драга? — сонно шепчет Чарли. Астория не замечает, как её пальцы замерли у него на подбородке, разбудив его лёгким прикосновением.

— Ничего, — тихо отвечает она. — Прости.

Он переворачивается к ней и аккуратно притягивает ближе.

— Не за что извиняться.

Его дыхание становится ровным и спокойным, но она знает, что он не спит. Тёплая ладонь чертит круги у неё на спине, и Астория смотрит на линию его подбородка, и — не впервые — думает, как бы она хотела, чтобы их брак был настоящим.

— Чарли, — шепчет она. — Сделаешь для меня кое-что?

Он смотрит вниз, на комок из одеял, в которые она укутана.

— Конечно, — просто отвечает он.

В Чарли нет ни тайн, ни уловок. Он такой, какой есть, и в этом его совершенство. Астория сглатывает.

— Ты будешь скучать по мне?

Чарли моргает, и ей хочется забрать слова обратно. Слишком уязвимо, слишком честно. Но он тянется к ней — медленно, бесконечно осторожно, — пока их носы почти не касаются. Ей становится трудно дышать.

— Астория Уизли, — шепчет он, — я буду скучать по тебе до конца своих дней.

Чарли целует её. Легко, едва касаясь губ, как будто боится, что она исчезнет от слишком сильного движения. Астория обвивает руками его шею. Она хочет его — сейчас, на один краткий миг, и, может быть, навсегда. Но, конечно, этому не суждено произойти.

Чарли отстраняется совсем чуть-чуть, их носы всё ещё соприкасаются. Сквозь шторы в комнату льётся рассвет, и Астория запечатлевает в памяти каждую черту его лица, каждый изгиб его тела рядом с её.

— Спасибо, — шепчет она.

Совершенный последний день.

* * *

Астория Уизли покоится под большой ивой, которую она сама выбрала — дерево видно прямо из кухонного окна. Хоронят её в последний день февраля. Дафна часами сидит прислонившись к стволу, водит пальцами по табличке, которую Чарли установил у подножия. Молли наблюдает за ней из дома и думает о том, каким даром стала для их семьи эта девушка, пусть и на короткое время.

Первого марта, как и обещал, на пороге дома появляется Драко Малфой с двумя письмами в руках.

Молли открывает своё письмо в спальне, когда Артур уже уходит в министерство. Она читает строчки, написанные аккуратным, тонким почерком невестки, и думает, прекратятся ли когда-нибудь эти потери.

Чарли Уизли берёт предназначенное ему письмо и направляется к дереву. Он садится у подножия, как это часто делает Дафна, и собирается с духом, прежде чем вскрыть конверт.

У Астории изящный, витиеватый почерк, красивее любого, что он когда-либо видел, — что неудивительно. Письмо старое, оно написано ещё до того, как они начали делиться тайнами, историями и тем поцелуем, который Чарли запомнит на всю жизнь.

«Возможно, в другой жизни мы бы встретились до того, как нас измотала война. В другом мире всё могло бы быть хорошо. Возможно, ты бы научился любить меня. Я бы точно научилась любить тебя».

Он перечитывает строки трижды, прежде чем аккуратно складывает письмо обратно в конверт и убирает в карман.

— Мне не нужно было учиться любить тебя, Астория, — говорит он в тихую безмятежность дня. — Это было просто. А вот потерять тебя — с этим я так и не справляюсь.

Чарли откидывает голову на шершавый ствол и смотрит сквозь ветви на небо. Ива ещё не зацвела, но скоро придёт весна, и место, где лежит Астория, укроется зеленью и цветами. К тому времени он уже будет в Румынии, с драконами, но ему становится легче от мысли, что то, что она любила при жизни, останется с ней и после.

Он неожиданно ощущает благодарность к Драко Малфою. Если бы тот не рассказал Молли о болезни Астории, то Чарли получил бы это письмо, не успев по-настоящему её узнать. Никогда бы не понял, кого потерял, когда её не стало. Тогда это письмо, полное извинений за холодность и отстранённость, стало бы единственным доказательством того, что у неё было доброе сердце.

Единственным знаком, что он упустил нечто важное.

Теперь Чарли знает. Знает, что ему не хватает её смеха — того, как она морщила нос, когда смеялась. Её секретов, страхов и надежд, прошёптанных под одеялом. Её безграничной любви к сестре и смелости перед лицом судьбы. Её глаз…

Нет. Нет.

Он всё уже перепробовал. Перерыл сотни книг и свитков, в отчаянии пытаясь отыскать хоть что-то, что могло бы спасти её. Но нигде не предлагалось иного ответа, кроме чуда.

Лёгкие шаги заставляют его вздрогнуть. Он открывает глаза — Дафна вышла из дома и тихо идёт к нему по траве.

— Можно сесть? — спрашивает она.

Чарли кивает. Она плавно опускается рядом, прислоняясь спиной к дереву. Дафна похожа на Асторию так сильно, что больно смотреть. Но она тёплая и тихая, её плечо рядом — и они оба скорбят об одном и том же человеке.

— Она любила тебя, — мягко говорит Чарли. — Больше всего на свете.

Дафна кивает.

— Я знаю.

Между ними устанавливается спокойное молчание. Чарли накладывает согревающее заклинание, а Дафна достаёт палочку и вызывает небольшой букет из голубых астр и хризантем, кладёт его под табличку между ними.

— Красиво, — говорит Чарли.

Дафна улыбается:

— Да. А ты знал, что у цветов есть значения?

Чарли закатывает глаза.

— Неужели чистокровных всё ещё учат этой ерунде?

Дафна смеётся, и Чарли вдруг осознаёт: ничто бы не сделало Асторию счастливее, чем услышать этот смех.

— Ещё как учат, — соглашается Дафна, всё так же улыбаясь. — Голубая астра — это сестринство.

— А хризантемы?

Её улыбка становится загадочной. Она проводит пальцем по светло-розовым лепесткам.

— Перед смертью Астория сказала мне, что всегда будет рядом, — тихо признаётся Дафна. — И я действительно вижу её. Повсюду. В отражении, в рассветах, иногда даже в тебе, Чарли.

Он усмехается, потому что, как ему кажется, в нём нет ничего от Астории. Он весь состоит из острых углов, а она мягкая.

— Что ты видишь, Дафна? — спрашивает он. — Сожаление? Потерянное время?

— Я вижу любовь, — резко отвечает она, впервые чуть повышая голос. — Вижу человека, который запомнит мою сестру такой, какая она была. Вижу того, кто скучает по ней так же, как я.

Чарли сглатывает.

— Не спеши, — говорит Дафна уже мягче. — Но Астория хотела бы, чтобы ты был счастлив. Это всё, чего она когда-либо хотела — чтобы мы были счастливы.

Она изящно и спокойно поднимается и возвращается к дому, оставляя его одного с букетом астр и хризантем. И вдруг Чарли осознаёт, что так и не получил ответ.

— Дафна, — окликает он, и она останавливается. — Что означают хризантемы?

Дафна оборачивается, её глаза, светлые, как небо, смеются. Одна ладонь лежит на плавном изгибе живота.

— Новую жизнь, Чарли, — отвечает она. — Они означают новое начало.

Чарли улыбается, и ему кажется, что ветер, играющий в ветвях ивы, приносит с собой радость Астории.