Власть женщины сильней (гет)

Вернувшегося под утро домой Феличе Перетти в студиоло ожидал брат Иосиф. Молчаливый обмен напряженными взглядами прервал кардинал:

— Ты опоздал.

— Да. Каррера уже был мертв.

Иосиф внутренне собрался, но не отступил, когда Перетти шагнул к нему ближе, чтобы пристально всмотреться в глаза:

— И ты не имеешь к его смерти никакого отношения?

Монах совершенно открыто смотрел на патрона:

— Нет.

— Тогда кто?

Лицо брата Иосифа дрогнуло — то ли в усмешке, то ли в оскале:

— Или не твоя женщина выложила все безутешной вдове?!

— Я не верю тебе. Попробуй еще раз ответить мне — кто?

Иезуит прекрасно видел, что Перетти едва сдерживается, чтобы не пустить в ход тяжелые кулаки. Он сложил руки на животе, одновременно нащупывая кинжал в ножнах, скрытых широким рукавом.

— Я не знаю.

— Лжешь! — проревел Перетти.

После брат Иосиф думал о том, как он мог настолько ошибиться в оценке состояния кардинала. Ему-то показалось, что тот действует под влиянием слепого бешенства. А Перетти не только опередил его, заметив движение к оружию, но и предугадал выпад. Одна его рука перехватила кинжал, пальцы другой сомкнулись в жестокой хватке, грозя вырвать горло. От неожиданности Иосиф потерял самообладание, а с ним и шанс на победу. Теряя сознание, он прохрипел:

— Марк…

Перетти отпустил его тот час. Жесточайший спазм и боль от падения на вывихнутую кисть руки исторгли из иезуита вместе с криком выпитое в доме синьоры Бельфор вино.

— Не играй со мной, брат Иосиф, — склонился над поверженным монахом Перетти.

Кардинал отошел к столу, где всегда стоял кувшин с разбавленным вином. По пути поднял с пола кинжал, осмотрел его, усмехнулся и бросил тут же на столе. Монах тем временем с трудом поднялся. Тяжелое сбивчивое дыхание мешалось с болезненным кашлем.

— Перетти… Ты чуть не убил меня…

— Иосиф, — кардинал покачал головой, наполняя кружку, — я все еще жду ответа.

— Орден должен был проверить слух о том, что Франческо Каррера жив.

— Орден?

— Оттавиани.

— Ты выложил все Марку, негодяй,— беззлобно, почти равнодушно сказал Перетти.

— Нет, говорю же! — брат Иосиф повысил голос, но тут же поплатился за это новым приступом кашля. Кардинал терпеливо ждал, пока тот сможет говорить. В конце концов, протянул монаху кружку. Сделав несколько мелких глотков, брат Иосиф продолжил:

— Он узнал все сам. Если тебя это порадует — я до сих пор ночами исполняю наказание, наложенное Генералом за молчание.

Феличе покивал — сказанное иезуитом объясняло некоторые странности, которые кардинал замечал за ним в последнее время.

— Дальше.

— А что дальше? — брат Иосиф уже смелее отпил вина. — Только решить, оставлять Карреру тебе или отдать де Бюсси.

— Или отправить к Создателю…

«А заодно и меня сбросить со счетов», — кардинал прошелся по комнате, остановился напротив брата Иосифа. Тот, плотно сжав зубы, ощупывал поврежденную руку.

— Дай посмотрю… Кость на месте. Иди к Сеттиме, пусть туго завяжет льном со скипидаром. Завтра и не вспомнишь…

Простое слово «завтра» полоснуло по сердцу так, будто иезуиту удалось воспользоваться кинжалом. Перетти резко отвернулся.

— Иди, — уже с угрозой в голосе повторил Феличе, почувствовав взгляд монаха на своей спине.

Почти за дверью брата Иосифа нагнала просьба:

— Скажи ей, после перевязки пусть приготовит мне ванну внизу и уберет здесь.

* * *

Папский дворец гудел суетой последних приготовлений. Виновник торжества после ночного бдения в молельне облачался в своих апартаментах. Ему помогали камерленго и викарий. Кардинал-епископ Перетти прошел в свою приемную в сопровождении брата Иосифа. Там их встретил заспанный секретарь и… синьора де Бельфор.

Юлия, после ухода иезуита, смогла лишь ненадолго забыться тревожным сном. Поднявшись еще затемно, графиня искупалась в ароматной воде, служанка натерла тело госпожи маслом. Потом пришла очередь косметики, прически и одевания. Но, к удивлению Женевьевы, синьора Бельфор приказала принести не зеленое платье из благородной парчи, а свой обычный атласный туалет.

Графиня ждала Перетти в Ватикане. Она понимала свое безумие, но не смогла побороть желание увидеть кардинала до начала торжеств. Юлия хотела быть рядом. Несмотря ни на что.

— Ты ждешь меня?! — изумился Перетти и, махнув брату Иосифу и секретарю, раскрыл перед графиней двери своего кабинета.

— Да, — коротко ответила графиня.

— Боюсь, не смогу уделить тебе должного внимания.

После всего, что сделал, Феличе не был готов к ее появлению здесь. Поэтому, при всей холодности фразы, голос его прозвучал мягко, с искренним сожалением. Почувствовав это, он использовал другой способ отстраниться:

— А где же то платье, что ты показывала мне?! Тебе надо переодеться. Ты должна ослеплять своей красотой!

Юлия улыбнулась:

— Я сделаю это. А сейчас тебе нужно хоть немного отдохнуть. У тебя ведь есть еще немного времени? — она подошла, кончиками прохладных пальцев коснулась его бровей, провела по щеке.

На этот раз он не отвернулся, не отошел. Только с усталой усмешкой посмотрел ей в глаза:

— Что же ты делаешь, глупая женщина…

Юлия встала еще ближе, запрокинула голову, чтобы не потерять его взгляд:

— Знаешь, что я не люблю в тебе больше всего? — и вновь улыбнулась, увидев на лице кардинала изумление.

— Когда я зол на тебя?

Графиня молча покачала головой.

— Когда я изменяю тебе?

— Не угадал. Неужели ты всерьез подумал, что я поверю в эту девочку — Марию Портиччи?!

— Хорошо. Сдаюсь. Что?

Руки Юлии сжались, сминая ткань сутаны на его плечах:

— Я просто не выношу, когда ты решаешь все в одиночку, не позволяя помочь тебе.

Перетти удивленно улыбнулся. Но отвел глаза, вспомнив, что так и не запретил Марии связываться с Чаккони. Появляться на Мессе запретил, а вмешиваться в заговор — нет. Малодушный! И маловерный! Улыбка превратилась в гримасу.

Графиня решила, что ее слова обидели Феличе:

— Прости. Но ты действительно был не прав, пытаясь отгородиться от меня.

Она прижалась к нему, положив голову на грудь, услышала его глубокий вздох, но не отстранилась. А он вздохнул с облегчением от того, что не нужно больше притворяться. Ни к чему. Это все равно ее не обманет. И с тем же облегчением и даже с нетерпением обнял свою женщину.

Они долго стояли так, затихнув в объятиях, питая друг друга теплом и силой.

— Мне пора, — тихо проговорил кардинал в медно-золотистую макушку. — И тебе тоже.

Юлия посмотрела на него. Феличе воспользовался этим, чтобы склониться к ее губам. После выпрямился, расправил плечи и опустил руки.

— Ступай.

Сжав зубы, чтобы не застонать, графиня быстро пошла к двери, на пороге обернулась:

— Я люблю тебя. И никому тебя не отдам! — и стремительно вышла.

Сбежав по лестницам дворца, едва дождалась пока слуга откроет дверцу и упала на подушки в карете, борясь с подступившими к горлу рыданиями.

В отдельной комнате уже готово было торжественное облачение. Кардинал-епископ опустился на колени у небольшого алтаря: «В тесноте моей я призвал Господа, и к Богу моему воззвал. И Он услышал от чертога Своего голос мой. Благословен Господь всякий день. Бог возлагает на нас бремя, но Он же и спасает нас. Господи, научи страждущих соединять свои страдания со Страстями Твоими и доверять судьбу Твоему Провидению. Господь свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться? Бог мне прибежище и сила, скорый помощник в бедах. Посему не убоюсь, хотя бы поколебалась земля. Аминь».

В Ватикане, да и во всем Риме с раннего утра царило оживление. С подачи монсеньора Перетти было решено разделить аристократию, нобилитет Рима и остальных горожан и паломников. Для этого глашатаи заранее объявили, что после торжественного шествия к базилике Сан-Джованни в садах Ватикана будет организована раздача милостыни, индульгенций и освященных самим Папой медальонов. К вечеру магистрат Города обещал выкатить на улицы бочки вина.

Брат Иосиф расправил полы и шлейф мантии кардинала. В ризнице базилики Перетти сменит ее на священнические одежды — зеленую с золотом далматику и романскую фелонь. В сопровождении монаха и секретаря кардинал направился в папские апартаменты. Там уже собралось большинство кардиналов, епископов, священников Рима и окрестностей. Перетти почти успел, несколькими мгновениями позже в зал вышел Папа. Но вот колено преклонить ему пришлось там, где его застал выход понтифика — в центре. Святого отца сопровождал викарий Рима кардинал Боргезе. Папа лучился довольством и радостью. Накануне Его Святейшество получил богатые подарки от испанского монарха и глав орденов. Увидев на своем пути коленопреклоненного советника, Папа заметно смутился, но протянул руку для приветствия. Приложившись к перстню, Перетти поднялся и позволил себе обратиться первым:

— Святой отец, спешу бросить к вашим ногам мои поздравления. Смиренно прошу позволить мне вручить Вашему Святейшеству скромный подарок сейчас, — монсеньор протянул руку секретарю за ларцом, — так как боюсь не успеть сделать это потом.

На последних словах Перетти встретился взглядом с монсеньором Боргезе, но тут же вновь посмотрел на Папу и увидел, как тот милостиво кивнул. Кардинал раскрыл ларец, с поклоном передавая его понтифику. Подарком был большой, в ладонь, наперсный крест из золота, усыпанный сапфирами и аметистами. Кроме того на бархатной подложке вокруг креста лежал золотой папский шнур для его ношения.

— Мы благодарим тебя, брат наш.

При виде того, как увлажнились глаза уже глубоко пожилого Папы, Перетти охватил ледяной гнев. Он постарался скрыть это, опустив в низком поклоне голову. Викарий, почуяв неладное и опасаясь за твердость решения Папы, поспешил изменить объект внимания Святого отца. Боргезе взял из его рук подношение и передал ларец служке. После викарий тихо проговорил:

— Дар достойный римских понтификов, — и улыбнулся.

После этих слов Папа бросил на него встревоженный взгляд и поспешил продолжить путь по залу. Перетти показалось, что ворот одеяния душит его. Он отвернулся в сторону от скопления кардиналов и наткнулся на спокойно-равнодушный взгляд серых глаз брата Иосифа. Это помогло вернуть самообладание.

Народ Рима и окрестностей, паломники, успевшие добраться до Города, взволнованной толпой вытянулись вдоль всего предполагаемого пути следования Папского шествия — от Апостольского дворца до базилики Сан-Джованни. То и дело вспыхивали споры и потасовки — кто-то не поделил места, где-то поработал карманник — туда тот час устремлялась или городская милиция, или папские сбиры. То и дело по толпе прокатывался смех вслед за соленой шуткой или куплетом. Чтобы сократить время, решено было возродить традицию конного марша. И вот разом по всему городу ударили колокола. Первым показался всадник с большим позолоченным выносным крестом, следом — швейцарские гвардейцы со знаменами и сверкающими на солнце пиками. Их командир Стефан Брунегг блистал золоченой кирасой и цветным плюмажем на шлеме. Пешком шли мальчики-министранты с витыми высокими свечами и капелла, сопровождавшая шествие исполнением гимнов. Верхом на мулах представители капитулов всех главных монашеских орденов, римское духовенство и знатнейшие аббаты, епископы, патриархи и кардиналы. Здесь, в самом центре живописной группы, ехал монсеньор Перетти верхом, но не на муле, а на своем игреневом жеребце. Это и его природная стать возвышали кардинала над головами соратников. В толпе Перетти узнавали. Раздалось несколько приветственных криков: «Viva, Montalto», и даже один — «Viva, Sixtus». Монсеньор помахал в ответ рукой, чем вызвал новый всплеск проявления народной любви, а после обернулся к ближайшему спутнику — кардиналу Боргезе. Тот неслышно что-то проговорил сквозь зубы. А Перетти и не надо было слышать что именно — искаженное злостью лицо викария сказало все яснее ясного. Феличе откровенно рассмеялся. Монсеньор Беллармино лишь укоризненно покачал головой, глядя на не вовремя развеселившегося собрата.

Следом за монсеньорами снова шли юноши в белых одеждах со свечами и херувимами, а с ними еще один хор. И уже за ними верхом на белом иноходце, которого вели за узду два представителя знатных римских семей Орсини и Колонна, ехал Папа. Старому понтифику было тяжело, но он старался прямо держаться в седле и время от времени благословлял окружающий народ. К чести римлян, они не забыли розданную во время избрания действующего Папы богатую милостыню, и Святого Отца встречали одновременно радостно и благоговейно. Прямо за понтификом следовал городской магистрат, а за ним римская знать и нобилитет, но лишь те, кто получил официальное приглашение от Святого престола. Здесь, среди самых знатных людей Города, на своей Авроре ехала Юлия де Ла Платьер маркиза дю Плесси-Бельер графиня де Бельфор. Парчовый, вышитый золотом шлейф ее платья полностью скрывал круп и задние ноги лошади, руки в перчатках из тонко-выделанной кожи уверенно держали повод, в высоко уложенных волосах, покрытых изящной сеточкой, сверкали изумруды. Она была прекрасна, как того хотел Перетти, и знала это. Но сейчас ее не радовали восхищенные и завистливые взгляды вокруг. Мысли, чувства, сама душа графини были рядом с тем, кто ехал впереди. А где-то за спиной графини де Бельфор в окружении семьи ехал Витторио Чаккони.

Виктории де Бюсси графине Морно так же было направлено приглашение на церемонию, но ослабленное здоровье не позволило благородной синьоре присутствовать на празднике. Виктория, как и еще одна синьора — Мария Сантаре, в это время молилась перед домашним алтарем.

Путь в одну милю занял больше часа. На площади перед базиликой шествие разделилось. Миряне и часть духовенства последовали в собор. Тут возник небольшой затор — к своим синьорам пробирались слуги, чтобы забрать лошадей. В этот момент к Юлии присоединились Пьер и Давид Лейзер. Швейцарцы заняли посты вокруг собора, сдерживая оставшихся вне стен. В самой же базилике помощники в строгих темных камзолах распределяли пришедших на Мессу по местам. Монсеньор Перетти и его сослужитель, монсеньор Боргезе, облачались в ризнице.

Над Латеранской площадью поплыл колокольный звон, возвещавший начало Торжественной мессы. В одной из арок собора послышалась громкая резкая команда, папские гвардейцы взяли пики «на караул». Из бокового нефа в центральный проход под пение хора потянулась процессия. Возглавлял ее кардинал-епископ Перетти. Когда священники достигли центра базилики, раздалась еще одна команда командира гвардейцев, и из бокового придела рядом с главным алтарем внесли трон с Папой. Из дальних рядов не видно было тех, кто нес sedia gestatoria* на своих плечах. Понтифик словно плыл в воздухе в своих белых одеждах и золотой епитрахили под сенью двух огромных ритуальных вееров из страусиных перьев. Возле алтаря трон опустили на пол, и Папа, сойдя с постамента, преклонил колени перед Святыми дарами. На эти мгновения в храме, несмотря на скопление людей, замерла совершенная тишина. Вознеся молитву, Святой Отец прошествовал на кафедру. Вместе с ним на свои места сели и все присутствующие. Священники и дьяконы по старшинству преклонили колени перед понтификом, испрашивая благословения на ведение службы. С первыми аккордами органа и новым вступлением хора монсеньор Перетти начал Торжественную мессу.

Оба, и священник, и его сослужитель, досконально знали символику богослужения. Слаженность и четкость движений, красота аккордов Габриели, завораживающий тембр голоса Перетти творили священнодействие. Кардинал поднял взгляд на надалтарный образ Спасителя и окунулся во всепрощающий взгляд глубоких глаз. И в этот миг, впервые после того как для ведения службы он повернулся спиной к пастве, по телу перестала пробегать противная мелкая дрожь страха. Он забыл, что в любой момент оттуда, из-за угла любого нефа в незащищенную спину может ударить пуля. И, вознося над головой чашу с пресуществленными Телом и Кровью Христа, Феличе ощутил себя в полной мере предстоящим перед Богом. Чутко следивший за ходом службы, монсеньор Боргезе всмотрелся в лицо кардинала-епископа и поразился перемене, произошедшей с ним.

С чашей Перетти повернулся к верующим.

— Тело Христово да сохранит меня для жизни вечной. Кровь Христова да сохранит меня для жизни вечной.

После общего отпущения грехов кардиналы-священники начали причащение.

Графиня де Бельфор чувствовала, как растет напряжение, и боялась не выдержать. Лишь раз, в начале службы, она оглянулась, чтобы убедиться, что у выхода среди слуг стоит Теодоро, король братства дна. Но тут же отвела взгляд. Он скользнул по фигуре человека, который должен был бы находиться совсем в другом месте собора. Молнией мелькнула мысль: «Чаккони?! В плаще и у самого входа?! Он, любимец Папы…» Мелькнула, чтобы тут же исчезнуть, раствориться в пении хора и в звучании голоса Перетти. Дальше графиня, не отрывая взгляда, следила за Феличе и молилась, молилась о его спасении. Как и все в соборе, Юлия безотчетно поверила каждому слову предстоятеля. Ей казалось, что все ее страхи — пустая игра, и после церемонии Перетти вернется к ней — живой и невредимый. Навсегда.

— Aминь, — на едином выдохе пропела паства после благодарственной молитвы священника.

Перетти вновь повернулся лицом к верующим:

— Господь с вами.

И вместе с ответом: «И со духом твоим», — в грудь ударила тупая боль. Но ни он сам, ни кто-либо рядом еще ничего не поняли.

— Да благословит вас Господь, — поднялась рука, готовясь начертать в воздухе крест.

И с общим: «Аминь», — вторая пуля пробила одеяние и тело, донося до сознания боль.

— Идите с миром, месса совершилась, — уже беззвучно прошептали губы, а сверху расписным блюдцем навалился купол Святого Иоанна.

Хор и орган заглушили звуки выстрелов, кардинал Боргезе стоял боком к алтарю и не сразу заметил происходящее с Перетти. Когда он посмотрел туда, кардинал-епископ уже упал на ступени амвона. Как во сне, он хотел уже шагнуть к Перетти, но тут и его нагнал сильный удар в грудь.

Первыми отреагировали папские гвардейцы. Закованные в панцири тела окружили Папу, еще несколько солдат бросились к алтарю, отрезая очнувшуюся толпу от священнослужителей. Оцепенение, охватившее всех в соборе, раскололось от высокого крика, перекрывшего даже пение хора:

— Убили! Убили!

Словно порвалась перетянутая струна, так резко и неожиданно исчезло чувство ожидания, унеся с собой способность думать, двигаться. Растянулся в фальшивую ноту аккорд мелодии органа, когда музыкант обернулся посмотреть, что происходит в соборе. Юлия бросила взгляд на несколько рядов скамеек, отделявших ее от алтаря, ее соседи по ряду уже спешили к выходу. Мужья, отцы, кавалеры выводили ошеломленных и напуганных дам. А графиня кинулась туда, к Перетти. Пьер бесцеремонно расчищал госпоже путь, а следом за ней спешил Давид Лейзер. Пробравшись через толпу, Юлия выбежала на открытое место. Теперь от любимого ее отделял только редкий строй гвардейцев. Но вряд ли она заметила эту преграду. Все ее внимание было направлено на фигуру Феличе. Он лежал навзничь, неловко раскинув руки, одеяние на груди побурело от крови. Лейзер, обогнав Юлию, уже опустился на колени рядом с Перетти. Графиня оглянулась. За короткое мгновение она успела увидеть многое и многих. Спины пробирающихся к выходу синьоров, швейцарцев и нескольких прислужников, из тех, что похладнокровнее, помогающих тем, кому не посчастливилось упасть. Тесную группку, окружившую кардинала Боргезе. Тому помогали подняться на ноги. Монсеньора спас порыв подойти к получившему первые пули Перетти — он повернулся, и пуля попала в крест, висевший на груди Камилло. Он отделался ужасным ушибом. На кафедре Юлия увидела бледного, испуганного, растерянного старика — Папу. Но главное — в одном из проходов, у подножия гигантской статуи апостола она заметила Теодоро, который схватил какого-то человека и, накрыв его голову плащом, тащил в сторону бокового нефа, двери которого были свободнее остальных. Еще Юлия успела увидеть, что на помощь Теодоро пришел Пьер, и к ним уже спешат швейцарцы. «Они должны успеть увести его!» — подумалось графине.

Все это, как огромное плоское полотно, запечатлелось в сознании синьоры де Бельфор и так же мгновенно выцвело, забылось, когда ее взгляд вернулся к алтарю. Ноги вдруг отяжелели и десяток шагов, оставшихся до лежащего кардинала, дались ей с неимоверным трудом. Гвардеец узнал Юлию и отступил с ее дороги.

— Мастер?

Давид поднял голову, посмотрел на женщину:

— Он жив.

Едва глянув на посеревшее лицо Перетти, графиня очнулась:

— Плащ! Перенесите кардинала в карету. Быстро! Давид, вы поедете с ним.

Рядом с собой Юлия увидела монаха в черной рясе.

— Отец Иосиф, организуйте охрану монсеньора.

Иезуит, даже не оглянувшись на женщину, шагнул чуть в сторону, пропуская нескольких человек в строгих, поразительно похожих, темных камзолах. Они расстелили на полу полотнище и переложили на него раненого.

— В палаццо Перетти, — услышала Юлия голос отца Иосифа. В сопровождении двух гвардейцев печальная процессия двинулась к выходу. Графиня медленно, чуть покачиваясь, направилась следом. Оставшиеся к тому моменту в соборе люди расступались перед ней. На улице графиня нашла свою карету и, крикнув кучеру: «К дому кардинала Перетти», — откинулась на подушки. Ею овладело холодное спокойствие.

Мастер Лейзер задержался в базилике возле монсеньора Боргезе. Викарий стоял, прислонившись к колонне храма. На лице его отражалась сложная смесь чувств — удивление, страх и животная радость выжившего. Давид поднес ему к носу нюхательную соль, поймал метущийся взгляд:

— Ваше преосвященство, как вы себя чувствуете?

— Что? А… Дышать больно. Но, слава Всевышнему, пуля прошла мимо, — тут в глазах викария появилась тревога. — Что с кардиналом Перетти?

— Он серьезно ранен.

— Ступай к нему.

Лейзер низко склонил голову в поклоне и поспешил из храма.

Камилло Боргезе вернулся в Ватикан вместе с Папой, в карете Святого Отца, которую пригнали из Апостольского дворца. Постепенно суматоха стихла. Лишь на площади стояли кучки людей и творили миф об одной смерти и одном чудесном спасении. Да еще папские сбиры и городская милиция пытались отыскать стрелявших.

_______________________________________

* Sedia Gestatoria — переносной трон для перевозки римских пап. Использовался для того, чтобы доставлять Папу римского на церемонии в Собор Святого Иоанна Латеранского (Сан-Джованни) или Собор Святого Петра. Представляет собой богато украшенное, обитое шёлком кресло, установленное на постамент, с каждой из сторон которого закреплены два позолоченных железных кольца; сквозь эти кольца пропущены два бруса, с помощью которых двенадцать человек переносят трон на своих плечах.