Власть женщины сильней (гет)

За все время пути от дома Перетти до палаццо графини синьора де Бельфор и монах не обменялись даже взглядом. Молчание, повисшее между ними, не было враждебным, но каждый словно бы хотел с его помощью подчеркнуть свою независимость.

Вскоре Пьер встречал хозяйку и ее спутника в гостиной палаццо Бельфор. Юлия прошла во внутренние комнаты, оставив отца Иосифа ждать. Сменив парадный наряд на более удобное платье, а тяжелые украшения на цепочку с семью жемчужинами — давний и самый памятный подарок Перетти, Юлия вернулась к монаху.

— Пойдемте.

Они вышли из парадных комнат палаццо. Дальше графиня повела иезуита по узкому коридору и остановилась у маленькой приземистой двери, взялась за ручку крепкого засова:

— Что вы хотите от него узнать, отец Иосиф?

Монах деликатно, почти нежно, накрыл ее руку своей:

— Синьора, возвращайтесь к кардиналу, он может проснуться в любой момент.

Юлия оторопела настолько, что даже не попыталась отстраниться. Лишь покачала головой и напряженно проговорила:

— Я не верю вам и не хочу оставлять с Чаккони наедине.

— А вы поверьте, как верит мне монсеньор. Как уже поверили мне однажды.

Прикосновение иезуита жгло руку, но отпустить засов было равнозначно согласию. Взволнованное частое дыхание выдавало ее внутреннюю борьбу.

— Ведь я никогда не обманывал вашего доверия, — продолжил Иосиф, глядя ей прямо в глаза.

— Вы не сказали мне, что Феличе жив.

— Только потому, что хорошо служил монсеньору, — и его рука едва ощутимо сжалась плотнее вокруг пальцев Юлии.

Графиня не понимала, что с ней происходит. Словно завороженная она смотрела в почти бесцветные глаза Иосифа, а рука вдруг задрожала от желания, чтобы он до боли стиснул пальцы.

— Так будет лучше, синьора. Чаккони ни к чему знать про вас.

Юлия отдернула руку от засова, прерывая контакт. Он прикрыл глаза, выпуская ее взгляд из плена.

— Хорошо, — отрывисто сказала графиня. — Но помните, святой отец, этот человек мой.

Обогнув монаха как можно дальше, насколько позволяла ширина коридора, синьора де Бельфор поспешила к выходу в главные покои дворца.

Лишь когда женщина скрылась за поворотом, брат Иосиф позволил себе сбросить напряжение. Он опустил руку, сжав кулак, и ткнулся лбом в прохладный камень стены. Через минуту его дыхание выровнялось, плечи расправились, и в комнату Витторио Чаккони вошел уже совершенно бесстрастный иезуит.

Витторио все рассчитал и учел. Даже то, что одна из дверей собора, Золотая, должна быть закрыта. Камилло Боргезе пообещал, что вопреки правилам замок с этого выхода будет снят, чтобы спутать следы. Разрядив пистолеты, Чаккони собирался скрыться через дверь, ведущую во внутренний дворик церкви и пару часов отсидеться в подвале другого крыла базилики. Но как раз у левого нефа он заметил белый дымок еще одного выстрела. Витторио растерялся и эти мгновения дорого ему стоили. Он успел лишь отбросить оружие, как на лицо пустилась душная завеса, а тело потеряло опору. Он отчаянно сопротивлялся, прекрасно сознавая, что стал добычей не папских гвардейцев.

Теодоро, предводитель римского дна, вовремя подоспел на помощь своему человеку. Вдвоем они оттащили брыкающегося Чаккони за массивную колонну и там сильным ударом заставили его затихнуть. В этот момент сквозь всеобщую суматоху к ним добрался Пьер де Шане. Но Теодоро его остановил:

— Нет, синьор! Держитесь от нас подальше. Мы сами знаем, что делать. Лучше отвлеките этих…

Пьер кивнул и, выйдя из-за колонны, замахал руками ближайшим гвардейцам, указывая на левый выход:

— Там! Стреляли там!

…Очнулся Витторио уже на полу в тесной темной комнате неизвестного дома. Осознал, что попался и кинулся к крепкой, окованной железом, двери. Он колотил в нее руками и ногами, кричал и звал хозяина. Не получив ответа, Витторио сполз по стене и завыл от отчаяния. Нещадно болела голова, и ему очень хотелось верить, что это от удара, а не от того вина, которое он по неосторожности выпил, беседуя в трактире с незнакомкой. Она обещала, если он выполнит ее требование, вовремя передать противоядие. Но теперь на это оставалась только слабая надежда. Витторио томился абсолютным безмолвием комнаты и неизвестностью, с леденящим страхом прислушивался к ощущениям в теле. Когда за дверью послышались голоса людей, Чаккони подался было к ней, но тут его настиг острый приступ тошноты. Зажав рот руками, дрожа от ужаса, он забился в угол.

Брат Иосиф уверенно шагнул через порог. Приподнял над головой светильник, предусмотрительно захваченный в коридоре, и осмотрелся. На полу у стены скорчился папский любимец. В измятой порванной одежде, со ссадинами на лице, слипшимися в сосульки, обвисшими волосами он выглядел совсем мальчишкой. Вдобавок появление монаха в черной рясе с белым подворотничком до того испугало юного убийцу, что тошнота сменилась рвотными позывами. Иосиф поморщился, но шагнул глубже в помещение и прикрыл за собой дверь.

— Благослови тебя Господь, сын мой. Ты, конечно, узнал меня... Я пришел исповедать тебя.

Витторио не отвечал. Иезуит склонился к нему, потрогал лоб, проверил пульс и тихо выругался.

— Я сейчас вернусь.

Выйдя из комнаты, монах снова запер двери и поспешил найти кого-нибудь из слуг. В начале коридора навстречу ему вышел управляющий графини.

— Дайте мне крепкого вина и воды. Скорее! Ваш пленник отравлен. И принесите какое-нибудь… ведро.

Получив требуемое, Иосиф вернулся к Витторио. Следом в каморку вошел Пьер. Монах поднес ко рту Чаккони фляжку с вином:

— Пей, сын мой.

Сделав несколько глотков, Витторио мучительно застонал и согнулся над ведром, вовремя подставленном Пьером. Синьор Шане поддержал юношу за ворот пурпурэна. Тем временем монах достал из глубокого кармана рясы небольшой флакончик с настойкой и отмерил в кружку с водой несколько капель. Дождавшись, когда юношу прекратят сотрясать спазмы, брат Иосиф дал ему отпить воды. Витторио в изнеможении прислонился к стене.

Иезуит повернулся к Пьеру:

— Уходите. У него и у меня мало времени. Мальчику нужно исповедаться.

Управляющий молча кивнул и вышел.

— Итак, сын мой, начнем сначала. Ты узнал меня?

Витторио мутным взглядом скользнул по фигуре монаха:

— Она передала мне противоядие?

Иосиф нетерпеливо шагнул ближе к пленнику, наклонился к нему:

— Присмотрись внимательнее!

Витторио постарался сфокусировать взгляд на его лице. Разглядев своего собеседника, юноша отшатнулся так резко, что ударился затылком о камни стены. То ли от этого, то ли от питья иезуита сознание Чаккони прояснилось.

— Вы монах кардинала Перетти.

— Нет, сын мой, я монах Общества Иисуса. А кардинал Перетти мой… старший товарищ.

Витторио слабо усмехнулся:

— Наслышан, отец Иосиф.

— Тем лучше. Болит меньше?

— Да, немного. Так она через вас передала противоядие?

— А кто отравил тебя?

— Она же… Загадочная женщина. Она была так убедительна, — Витторио снова усмехнулся. — Можно мне еще выпить воды?

— Позже. И только если ты скажешь мне кто она.

— Так вы не знаете?! — голос Чаккони задрожал. — Значит это не противоядие?!

— Нет, мальчик, — холодно, не оставляя надежды ответил Иосиф. — Но твой уход будет менее болезненным, если ты расскажешь мне все.

Витторио судорожно вздохнул. Он долго молчал. Ужас и отчаяние на молодом лице сменились тенью обреченности. Иезуит не мешал, терпеливо ожидая, когда пленник заговорит.

— Я знаю только ее имя — синьора Мария. Так ее назвал сопровождавший слуга. Она очень разозлилась на него за это. Я даже не видел ее лица. Она говорила о Перетти так, как может говорить только влюбленная женщина, — лицо Чаккони стало отрешенным, он словно разговаривал сам с собой. — Странно, в этот кусок льда влюблены самые красивые женщины Рима…

— Что тебе до женщин, — раздраженно оборвал его иезуит.

Витторио гордо вскинул голову:

— Если мной заинтересовался Папа, это не значит, что я не интересуюсь больше никем.

Иосиф коснулся носа, чтобы скрыть дрогнувшие в улыбке губы:

— Не на этом ли тебя словила таинственная незнакомка?

Юноша сник:

— Ее слуга выследил меня… Они прогнали бы меня, если бы узнали…

— Они?

— Святой отец и дядя Камилло.

— Несчастный мальчик, — издевательски проговорил иезуит, но тут же сменил тон, — мальчик-убийца! Почему ты стрелял в кардинала Перетти?

Красивые ярко-голубые, обрамленные пушистыми длинными ресницами, глаза юноши сузились до злобных щелочек:

— Он издевался надо мной, угрожал! Он принуждал Папу прогнать меня! Я хотел сделать все тихо, — Витторио досадливо сжал губы, но сразу продолжил, — но он каждый раз ускользал! А потом дядя подсказал мне, что так, перед всеми, это будет… красивее.

Иосиф потрясенно отступил, осенив себя крестным знамением:

— Кардинал Боргезе сказал, что убийство во время Мессы будет красивее?!

— Нет! Не совсем… Он говорил о церемонии, о службе… А я уже сам подумал. Он ведь тоже не праведник! Он отрекся от престола! Сделал своего сына кардиналом, когда тот был еще совсем сопляком! Спит со шлюхами!

Крики Витторио оборвал сильный удар по лицу:

— Заткнись, гаденыш! Рассказывай про Марию.

— Вы разбили мне губу!

— О, поверь, это сейчас не самая главная твоя проблема. Я жду! И помни, действие капель весьма непродолжительно.

Витторио, часто дыша и слизывая кровь с губ, исподлобья посмотрел на монаха. После вновь заговорил:

— Она сначала уговаривала меня, потом шантажировала… Мы сидели в трактире… Хозяин подал вина. А после она поставила условие — я меняю яд на снотворное и стреляю так, чтобы только ранить. Она знает, что я могу… А она после даст мне противоядие.

Чаккони снова замолчал. Вдруг рот его скривился, вздрогнули плечи, и из глаз полились слезы:

— Дурак… Какой же я дурак, — в отчаянии заскулил он.

Брат Иосиф тяжело вздохнул:

— Это точно, мальчик. Тебя чертовски умело использовали… Мне жаль тебя, сын мой. Встань на колени и молись.

Монах произнес формулу отпущения грехов и направился к двери. Но успел сделать лишь несколько шагов, как движение его связали руки Чаккони, обхватившего ноги иезуита:

— Не оставляйте меня здесь! Я хочу жить!

Иосиф брезгливо поморщился:

— Витторио Чаккони, будь хоть сейчас мужчиной! Ты заслужил такой исход. Лучше потрать оставшееся время на молитву о своей душе. Там в кружке осталось еще питье.

Отцепив от себя продолжавшего рыдать пленника, брат Иосиф вышел из тесной комнаты. Звук закрывшегося засова вызвал новый крик за дверью. Но он не тронул иезуита.

Брат Иосиф быстро прошел по дому. На вопросительный взгляд синьора Шане он мрачно ответил:

— Закройте двери в коридор поплотнее. И не входите туда до завтрашнего утра.

— Святой отец, синьора графиня хотела поговорить, — Пьер кивнул головой в сторону дальнего крыла дворца, — с ним…

— Она еще здесь?

— Нет, ее светлость уехала к монсеньору.

— Значит, она просто не успеет этого сделать, — пожал плечами иезуит и продолжил путь.

Из палаццо Бельфор иезуит вышел в глубоком раздумье — куда направиться: к кардиналу Перетти, к Великому инквизитору или к баронессе Портиччи. В том, кто такая Мария, озаботившаяся спасением кардинала от неизбежной смерти от яда и при этом проявившая поразительную осведомленность о ватиканских делах, брат Иосиф не сомневался. Но вот где искать синьору Сантаре: в доме Беллармино или в своем?

Пьер, проводивший монаха до дверей, увидел, как тот вышел на середину улицы, повел головой, словно пес-ищейка, накинул капюшон на голову и решительно двинулся в избранном направлении.

Брату Иосифу сопутствовала удача. Мария Сантаре была в своем доме, одна. Это избавило иезуита от щекотливых объяснений с Великим инквизитором. Через некоторое время он вышел от баронессы с флакончиком для пробуждения раненого и ответом на вопрос о том, почему Перетти последнюю ночь провел с этой женщиной. Иосиф признал, что своей красотой, внешней невинностью и почти неприкрытой влюбленностью в монсеньора, Мария произвела на него сильное впечатление. Не оставил иезуита равнодушным и ум молодой баронессы. Святому отцу удалось без лишних ухищрений убедить ее не спешить сообщать дяде о его визите. В ответ иезуит пообещал не распространяться о том, где взял средство для Феличе Перетти.

У входа в палаццо Перетти брата Иосифа встретил караул из двух папских гвардейцев. Позже иезуит выяснил, что их прислал Святой Отец лично после того, как узнал, что преступников, стрелявших в кардиналов в базилике Святого Иоанна, не поймали. Беспрепятственно миновав охрану, брат Иосиф поднялся в спальню кардинала. Юлия уже была там. Ее вопрос он предупредил легким взмахом руки и тихим: «После». Возле стола Иосиф остановился и приготовил питье, тщательно отмерив капли снадобья по рецептуре Марии Сантаре. Однако у изголовья постели Перетти на его пути встала графиня:

— Что это? — кивнула она на бокал в его руке.

Он едва удержался от колкости. Несколько мгновений ушло на то, чтобы подавить раздражение.

— Это то, что разбудит монсеньора.

— Откуда это у вас?

— Оттуда же, откуда снотворное на пулях.

— Вы взяли это у убийцы, святой отец?! — гнев и подозрение смешались в тоне графини.

Бокал в руке иезуита заметно дрогнул, но Иосиф вновь справился с собой:

— Нет, синьора. Мы теряем время. У вас есть основания не доверять мне? — напрямую спросил он. Колючий пронизывающий взгляд иезуита столкнулся с яростным блеском в глазах женщины. Несколько долгих мгновений они мерились силой, пока Юлия не услышала слова брата Иосифа, сказанные с изрядной долей насмешки:

— Приберегите свою ревность для другого случая, синьора.

Щеки Юлии, и без того алеющие от гнева, вспыхнули еще ярче. Графиня отвела глаза и уступила монаху дорогу. Иосиф ничем не выдал испытанного удовлетворения от этой новой маленькой победы. Все его внимание сосредоточилось на том, чтобы напоить раненого. Долго, буквально по капле, стимулируя глотательный рефлекс, он спаивал лекарство Перетти. Наблюдавшая за ним Юлия вспомнила, что человек, которого она привела, чтобы убить папу Сикста, уже однажды выхаживал Феличе после тяжелого ранения. Она устыдилась своего недоверия, но гордость помешала графине простить монаху двукратную победу — сейчас и тогда, у дверей в комнату пленника.

Едва Феличе самостоятельно шевельнул головой и, еще сквозь сон, пробормотал что-то неразборчивое, из головы Юлии вылетели все рассуждения, кроме мыслей о любимом. Придя в себя, Перетти попытался глубоко вздохнуть, но остановился из-за боли в груди. Сжав зубы, кардинал застонал. Юлия шагнула к нему, ласковым прикосновением провела по лицу и волосам. В ее глазах была только нежность.

— Феличе, все хорошо. Ты ранен, ты спал. Приедет Лейзер, извлечет пулю, и ты поправишься.

— Юлия, — тихо, осторожно выдохнул кардинал, — я снова напугал тебя.

Графиня обернулась к брату Иосифу:

— Прошу вас, пошлите за Лейзером.

Но врач уже сам входил в спальню. Мастер наудачу приехал в дом Перетти, чтобы узнать, не изменилось ли состояние пациента. Встретив бодрствующего кардинала, Давид воспрянул духом:

— Слава Господу, вы в сознании, монсеньор.

— Ты уже смотрел меня?

— Да, синьор Перетти. Как только вас перевезли из собора.

— И что ты увидел? Нет, постой… Юлия, я прошу, оставь нас с мастером наедине.

Брат Иосиф раскрыл перед ней двери и вышел следом.

Когда они остались одни, Перетти спросил врача напрямую:

— Сколько мне осталось, Давид?

— Рану я вычистил. Повреждено ребро. Пулю не сумел найти. Она может сдвинуться и…

— Значит, ты попытаешься еще раз.

— Монсеньор…

— Я пока хорошо себя чувствую, — Феличе усмехнулся. — Брат Иосиф тебе поможет. Только синьору Юлию сюда не пускайте.

Даже сейчас тон кардинала был настолько повелительным, что Давид не стал спорить. В конце концов, рассуждал врач, хуже уже вряд ли будет, а попытаться сделать хоть что-то стоит. Лейзер вышел из спальни.

— Отец Иосиф, пусть нагреют воды, принесут полотенца и вино, самое крепкое в доме. Вы поможете мне.

Юлия выступила вперед:

— Мастер Давид, позвольте мне помочь вам. Или просто быть рядом.

— Монсеньор запретил вам даже думать об этом. Простите, ваша светлость.

— Я буду подносить воду… Что угодно, чтобы быть с ним!

Монах, уже передавший все распоряжения служанке, жестко проговорил:

— Вы отнимаете время у врача, синьора.

Юлия обернулась к нему:

— Вам не понять, почему я хочу быть рядом с Феличе! Лейзер?

— Нет, графиня. Приказ кардинала, — Давид печально покачал головой.

Когда Сеттима приготовила все необходимое, врач и монах скрылись за дверью.

Юлия не могла найти себе места. Словно зверь в клетке, металась она по комнате, то замирая и прислушиваясь к звукам в соседней комнате, то вновь принимаясь за бесцельное кружение. Наконец графиня не выдержала. Бесшумно открыв дверь, Юлия вошла в спальню и остановилась у порога. Почти не дыша, напряженно смотрела на мужчин. Оба уже порядком устали. Специальные ремни, придумка Лейзера, удерживали кардинала неподвижным. В зубах Перетти зажал деревянный брусок. Правда, в эти минуты ни в том, ни в другом уже не было надобности. Давид заканчивал обрабатывать рану, а Иосиф держал на ладони страшно деформированный кусочек металла. Перетти лежал без сознания. На лице застыло отражение боли и муки, пережитых за время операции. Юлия прошла по комнате и остановилась у постели Феличе, но так чтобы не мешать врачу. Осторожно стерла выступившую на лбу кардинала испарину и смочила запекшиеся губы водой.

Завершив все, мужчины оставили Перетти на попечение Юлии и вышли. Там брат Иосиф налил обоим вина, и они опустились на стулья. Некоторое время Давид и иезуит молчали. Потом врач заговорил:

— Святой отец, как вам удалось обнаружить и извлечь пулю?

— С Божьей помощью, мастер Давид, с Божьей помощью.

Монах перекрестился и уткнулся в бокал с напитком, пряча мысль: «А еще потому, что мне его не жалко, как вам всем, синьоры».

— Вы совсем немного не дотянулись, Лейзер, — продолжил он.

— Я боялся навредить…

На это иезуит ничего не сказал, но ответил на вопросительный взгляд врача своим — спокойным и уверенным.