Навсегда (гет)

Апрель 1965 года

…Тот вечер чистокровных волшебников в особняке высокородной семьи Розье был до чертиков скучен и уныл. Мерзкие лощеные аристократишки расхаживали по роскошному залу с елейными улыбочками, кланялись друг другу; мужчины целовали руки празднично приодетым дамам; дамы томно обмахивались веерами и улыбались светско-кроткими улыбками.

На самом же деле находившиеся в доме Розье маги ненавидели друг друга и горячо обсуждали за спинами. Лишь ради удачного брака или дружбы между семьями они были вынуждены вести себя так, будто крайне счастливы здесь находиться.

Хотя Сириус был ещё совсем мал — в ноябре того года ему исполнилось шесть лет, — он уже понимал, насколько взрослые лицемерны и лживы. Это был не первый вечер, на который его насильно привели родители, поэтому ничего нового он не увидел и вскоре ужасно заскучал от фальши, которой взрослые поливали друг на друга. Каждый кичился своей чистокровностью, что абсолютно не связан с маглами, что его фамилия указана в "Списке священных двадцати восьми". Мать и вовсе чуть ли не каждому тыкала в нос этот список чистокровных уродов, среди которых Блэки находились почти на первом месте.

Как же он всё это ненавидел!

Пока отец хладнокровно хлебал четвертый стакан виски, а мать была больше заинтересована в беседе со своим старым и крайне неприятным братом Сигнусом, схожесть с троллем которого просто поражала, Сириус оттолкнул сопливого братца Регулуса, который назойливо лип к нему, и кинулся на всех порах к выходу из зала. Здесь ему было слишком тесно, и жарко, и неприятно, и все пытались погладить его по голове и сказать, какой красивый мальчик, а он просто не выносил, когда к нему пытаются подлизаться. Тетя Друэлла, поднимая на ноги разрыдавшегося Регулуса, что-то закричала ему вслед, но он лишь сбивал нерасторопных домовых с подносами и счастливо уносился прочь.

Длинный мрачный коридор повёл его неведомо куда. Он с радостью пробежал его, воображаемой волшебной палочкой «разбивая» лампы на потолке, «разнося» на осколки вазоны с розами, «раздирая» в клочья дорогие ковры. Когда душа была отведена, он пробрался в пустую прихожую и устроился на подоконнике широкого холодного окна, убранного маленькими подушками. Плотные темные шторы скрыли его от посторонних глаз, и тут он почувствовал себя в безопасности. Он был совершенно точно уверен, что ненавидит Розье и их дом даже больше, чем своих родителей и жилище на площади Гриммо. С этой мыслью он уставился в окно, прикидывая пути возможного побега. Но его, конечно же, не выпустит из дома старый эльф, а если выпустит, то за каждым шагом будет наблюдать целая свора противных гоблинов.

Через какое-то время Сириус услышал быстрые шаги и шуршание юбки. Беспокоясь, что это мать или тетя Друэлла, он вжался в окно и даже затаил дыхание, но потом понял, что тот, кто стремительно несётся по коридору, судя по звукам, гораздо меньше ростом и весом, а фраза: «Надо спрятаться!», выкрикнутая панически девчачьим голоском, и вовсе убедила его, что это не родственники разыскивают его, и он расслабился.

Вдруг штора резко отодвинулась в сторону, не успел он возмутиться, и на подоконник ловко запрыгнула дохлая неказистая девочка в черном платьице, не замечая, что она не одна нашла на окне убежище. Трясущимися руками она задернула штору, поправила платье и с размаху села. И только сейчас обнаружила постороннее присутствие. Глазенки её, узкие и маленькие оттого, что жиденькие черные волосы были собраны в тугой хвостик на макушке, застыли на Сириусе, как на каком-то диковинном зверьке.

Сириус не знал этой девочки и видел её в первые в жизни, но она ему отчего-то сразу не понравилась, возможно потому, что нарушила его уединение.

Некоторое время дети, едва дыша и не смея шевельнуться, немо глядели друг на друга. А потом Сириус брякнул не слишком дружелюбно:

— Ты кто такая?

— Я…

Ответ девчонки пресекли быстрые шаги и громкие возгласы, от которых она вздрогнула и учащенно задышала.

— Найти малявку! Найти! — кричал кто-то срывающимся голосом.

Сириус узнал противного сыночка Розье Эвана, который разводил в детской комнате шумные игры и поколачивал всех, кто не был ему по душе. Незнакомая девочка, судя по всему, тоже признала Розье. Она крепко обняла себя за колени, как будто хотела сжаться в комочек и исчезнуть, и прикусила губу. Глаза её всё ещё таращились на Сириуса, и в них появилась мольба.

— Пожалуйста… — сорвался шёпот с её губ.

Он медленно кивнул. Ему стало ужасно жаль девочку, потому что он тоже иногда попадал в такие ситуации, прячась от мамы. Только обычно или Регулус, который и говорить-то толком не умел, или Кикимер сообщали матери место его нахождения, и ему доставался славный нагоняй.

Розье со своей компанией пролетел мимо окна — только занавеска колыхнулась. Маленькая незнакомка выдохнула, точно скинула гору с плеч, но какое-то время дети еще сидели неподвижно и напряженно, в душе опасливо ожидая возвращения противного мальчишки, который обязательно отлупит их, а потом еще нажалуется своей противной мамаше.

Впрочем, возвращение Розье так и не произошло ни через пять минут, ни через десять, и тогда обитатели подоконника смогли расслабиться. Сириус, без стеснений и с некоторым подозрением разглядывая незнакомку, которая не казалась ему ни красивой, ни приятной, ни той, с кем можно поджечь шторы, спросил:

— И зачем же Эван тебя искал?

Девочка опустила глаза и принялась водить пальцем по камню подоконника. Острые коленки торчали из-под короткого черного платья, и яркая ссадина на левой коленке горела, как алая роза.

— Он сказал, что я украла его игрушечного волшебника, — пробормотала она едва слышно и смешно прикусила губу, как будто чтобы не расплакаться.

— А зачем ты его украла?

— Я ничего не крала! — воскликнула девочка громко.

Она резко подняла лицо на Сириуса, и её узкие глазенки впились в него уже без той мольбы, но колючими снежинками. Он вскинул голову повыше, потеряв к ней и жалость, и сожаления и чувствуя острое желание показать, что он гораздо взрослее и круче её.

— Воровать плохо!

— Говорю же: я ничего не воровала! Просто Эван не любит моих родителей, поэтому соврал! Никто не любит мою семью.

— А почему?

— Я не знаю, — хмуро пожала плечами девочка и начала выводить пальчиком невидимые узоры на стекле.

— А как тебя зовут?

— Доркас Мэдоуз, — сообщила окну девочка.

Сириус с пониманием закивал. Он слышал о Мэдоузах. Мама и тетя Друэлла часто обсуждали их за чашечкой чая и приходили к безапелляционному решению, что все Мэдоузы жуткие задиры и хвастунишки и связываться с ними не стоит. Никто из волшебных семей их не любит, потому что они очень богаты, очень сильны, жадны до славы и много веков отказывают в браке таким уважаемым семьям как Малфои, Розье и Блэки. На сегодняшнем вечере они были гвоздями программы, и каждый старался выразить о них своё мнение, посмеивался над глупым платьем миссис Мэдоуз и над тем, что её муж не пришел вместе с ней, потому что давно охладел к ней.

Сириус чуть-чуть подумал и решил, что не станет рассказывать своей новой знакомой то, что он знает о её семье. Пусть лучше живет в незнании, чем разочаруется в своей семье, как он в своей.

— А я Сириус Блэк, — представился он в ответ.

Девчонка оторвалась от разглядывания пейзажа за окном и как-то брезгливо сморщила свой вздернутый носик, смерив его таким взглядом, будто перед ней сидел бубентюбер в человеческом обличии.

— Так ты Блэк... — Уголки её искусанных губ с отвращением дернулись, словно она уловила далекий зловонный запах. Тон её слов источал яд, и Сириус нахмурился.

Сириус Орион Блэк, хоть и был шестилетним юнцом, мировоззрение которого только выстраивалось, не очень ценил свою принадлежность к чистокровному роду Блэков, хотя матушка самозабвенно с самого его рождения вталкивала ему в голову, что быть Блэком — это почти тоже самое, что быть членом королевской семьи. Маглы — ничто, предатели крови не заслуживают уважения, грязнокровки должны знать своё место — так думали все Блэки. И Сириус ненавидел их за это, терпеть не мог. Но есть одно но.

Никто не может говорить о его семье плохо. На такое решался не каждый, ибо дразнить дракона — опасно. А эта вредная девчонка только что целенаправленно ткнула дракона в глаз.

— А ты Мэдоуз! — прошипел он тогда как можно насмешливее и злее. — Это еще хуже!

Снежинки в глазах девчонки до крови поцарапали кожу.

— Почему?

— Потому, — хмыкнул Сириус, отворачиваясь от неприятной собеседницы. — Все Мэдоузы хвастунишки. «Ой, посмотрите, какие мы сильные! Смотрите, мы помогаем маглам и совсем не брезгуем их компанией! Но женимся мы только на чистокровных волшебниках, потому что нашу сильную родословную ни с кем нельзя смешивать!» Фу, вы мерзкие гады!

— Ничего мы не хвастаемся! — горячо возразила девочка.

— Ой, а мне плевать!

Он смерил девочки недружелюбным взглядом, спрыгнул с подоконника и угрюмо пошел по коридору, засунув руки в карманы. Мерзкая девчонка тут же помчалась за ним, громко топая маленькими туфельками.

— Мой папа — великий мракоборец! И он…

— Вот видишь, хвастаешься! Никто не любит хвастунишек!

— Я не хвасталась!

— Хвасталась!

— А ты… А вы… — растерялась девчонка Мэдоуз и даже остановилась, отчаянно придумывая, как бы уколоть противного мальчишку. — А твоя семейка на одной стороне с Волан-де-Мортом!

Сириус остановился как вкопанный. Руки у него сжались в кулаки, он разгневанно запыхтел. Нет-нет-нет! Он уж точно не на стороне этого злодея, который мучил, убивал, делал больно невинным маглам, уничтожал грязнокровок. Это его кузина Беллатриса пускала слюни по нему, обещая, что скоро Он станет самым сильным и великим волшебником и искоренит всех грязнокровок, а Сириус думал, что омерзительнее этого волшебника нет никого в мире, что бы там ни говорила ему мама и все остальные Блэки.

А слова девочки продолжали бить по спине, как брошенные врагом заклинания:

— И ты, когда вырастешь и когда у тебя появится волшебная палочка, тоже будешь на его стороне, потому что ты, как вся твоя семья, не любишь маглорожденных волшебников и маглов! Ты плохой! Плохой! Плохой! Плохой!

— Неправда! Нет! Я не стану ему служить!

— Станешь! Станешь! А я стану мракоборцем, как мой папа, и посажу тебя в Азкабан, мерзкий Пожиратель смерти!

Сириус не мог себе объяснить, как настолько быстро оказался напротив девчонки. Пара секунд — и вот он уже стоит напротив неё, скрежеща зубами и чувствуя необъяснимое желание ударить её, и плевать, что она девочка. Он бы так её ударил, так, что все зубы повылетали бы. И судя по свирепому лицу девчонки и молниям в глазенках, она тоже была не против дать ему отменного пинка.

Дети стояли, пристально глядя друг на друга, довольно долгое время, словно играли в опасные гляделки, и ни один не хотел поиграть своему маленькому сопернику. Они были одинакового роста, и волосы у них были одинакового цвета, и в глазах одинаково клубилась неистовая злость. И искорка, вспыхнувшая между ними в этот знаменательный день, окрасилась в цвет вечной ненависти и будет, увы, сопровождать их еще очень и очень долго.

— Повтори это еще раз, и я тебя поколочу. — Такой угрозы испугался бы даже взрослый, но Доркас Мэдоуз не испугалась, хотя пять минут назад как от огня бежала от Розье. — Назови меня Пожирателям еще раз, чудовище, и я дам тебе в глаз!

Без каких-либо колебаний она произнесла:

—Ты плохой! Гадкий Пожиратель смерти!

— Страшилище!

Мгновение — и дети накинулись друг на друга с болючими тумаками, наплевав на воспитание и правила хорошего тона, которым их обучали с младенчества. Они пинались, толкались, щипались, Сириус сильно-сильно дергал Доркас за волосы, а она царапала острыми ноготками его лицо. Если бы благородные родители увидели своих чад, красных от натуги, злых, исцарапанных, растрепанных, то впали бы в неописуемый гнев. Где это видано: их дети, воспитанные аристократы с оточенными манерами, словно дети каких-то маглов или грязнокровок, от души молотят друг друга и ругаются, как старые сапожники! Но детям было всё равно, потому что оба они были слишком горячими, несдержанными и гордыми.

На миг дети разъединились, но ровно для того, чтобы перевести дыхание. Потом девчонка стремительно побежала по коридору, лишь мелькнул подол черного платьишка. Сириус, проклиная всех на свете, помчался за ней и настиг в зале, где взрослые продолжали свои нудные беседы. Они вновь вцепились друг в друга, рухнули на пол и покатились по залу пищащим клубком, щедро угощая друг друга ударами. Дамы, которым они попадались под ноги, словно кочки на дороге, подпрыгивали и визжали, подхватывая пышные юбки платьев. А им было всё равно, главное — сделать больно своему сопернику. Музыканты опустили инструменты, глядя на драку, хозяева дома вскочили с софы, кто-то закричал:

— Что это такое?

— Что за отвратительное поведение!

— Сделайте что-нибудь!

Маленькие драчуны не обращали внимания на образовавшуюся из-за них суету и какофонию и продолжали с жаром лупасить друг друга.

— Чудовище!

— Дурак! — звучали возгласы, сопровождаемые смачными ударами.

Каким-то образом девчонка Мэдоуз сильно пихнула Сириуса в плечи, одуматься он не успел, села верхом, воткнувшись острыми коленками в его живот, и больно ударила по носу — из глаз аж искры полетели. В этот момент он не знал человека, которого ненавидел бы больше. Маленькая девчонка сильнее его! Она его побеждает! Это еще сильнее задело его блэковскую гордость, и он чуть не зарыдал, как какая-нибудь малявка.

Внезапно неведомая сила резко вскинула девочку в воздух. Она вскрикнула, оторванная от земли, словно кукла, которую подняли с пола. Потом она плюхнулась на колени, лохматая и несчастная. Над ней возвышалась невысокая и очень толстая женщина в черном одеянии довольно угрожающего вида. У неё были серые волосы и зернистый цвет лица, чем-то она напомнила старую мышь.

— Несносная девчонка! — рыкнула она и подняла девочка за локоть так, что едва не оторвала ей руку. Девочка лишь ахнула и закусила губу, не издав ни одного звука, который обнажил бы её боль.

Сириус, радуясь освобождению, вскочил на ноги и уже готов был убежать прочь, но тут на его плечо опустилась тяжеленная рука матери. Лезвия её глаз вспыхнули совсем рядом с его лицом, и она зашипела, как разгневанная змея:

— Что ты делаешь?!

Вокруг неё толпились гости, снисходительно посмеиваясь или пораженно хлопая зенками. Отец равнодушно попивал янтарную жидкость из своего стакана, относясь к выходке сына совершенно безразлично. На людях. Дома он даст ему понять, что мужчины себя так не ведут.

— Это что ещё такое?! — Матушка была зла, но Сириус знал, что она ему ничего не сделает на людях. А дома оторвется на славу! Накажет, посадит до выходных под замок, заставить Кикимера подкладывать ему под дверь мертвых крыс и еще что-нибудь в таком роде.

— Она первая начала! — крикнул Сириус и ткнул пальцем в Мэдоуз, которая стояла возле довольно злой матери, застыв, как ледяное изваяние. На щеке алела царапина и сочилась кровью, но, кажется, её это совсем не волновало.

Миссис Мэдоуз, чуть ли не тыкая ей в глаз жирным пальцем, говорила таким тихим, но едким голосом, что у Сириуса чуть кровь из ушей не потекла:

— Так не поступают воспитанные девочки. Это некрасиво. Некрасиво! Понимаешь меня, ты, глупое существо? — Весомый тычок в грудь — и девочка покачнулась, но не изменилась в лице, строя такой отстраненный вид, будто ничего не существует, никакого рядом нет, и её тоже просто-напросто нет в этом мире. — Да как ты могла драться у всех на глазах!

Люди зашептались, мол, как некрасиво мать ведет себя со своим ребенком, какое отвратительное воспитания у девочки. Сириусу захотелось заткнуть им всем рты, потому что маленькая девочка выглядела очень жалко под гнетом матери. Он даже не миг устыдился, что завязал с ней драку. Он же всё-таки мужчина и должен был терпеть, как отец терпит истерики мамы.

— Прости, Вэл, — произнесла без особого сожаления миссис Мэдоуз, все мутузя дочь за руку, и обдала Вальпургу Блэк взглядом, полным неприязни. Гости затаили дыхание, с любопытством глядя на двух уважаемых женщин. Они прекрасно знали, как они ненавидели другу и что между их семьями по необъяснимой причине идет война. — Этот маленький зверёк абсолютно не может вести себя в приличном обществе!

Вальпурга Блэк, сильно сжав плечо Сириуса, отчего он задергался, пытаясь скинуть её руку, холодно молвила:

— Видимо, кому-то стоит лучше воспитывать своих чад.

Миссис Мэдоуз, полоснув свою собеседницу убийственным взглядом, едко заметила:

— Так же, как и тебе, Вэл. Это неправильно, когда мальчик обижает девочку.

— Вы, Мэдоузы, любите строить из себя невинных жертв. Но на самом же деле — я не говорю именно о тебе, Бэль, я помню, что урожденная ты Макмиллан, — Мэдоузы бесчестные лгуны, лицемерные бахвалы, которые ради удачного брака готовы на все, даже похитить невесту прямо у брачного алтаря.

Дети миссис Мэдоуз и миссис Блэк явно не понимали, о чем речь. Да и им было всё равно. Сириус был занят тем, что пытался выкрутиться из хватки матери, а Доркас явно в этот момент была не с ними — глаза её смотрели в несуществующие дали.

— Что ж, Вэл, — язвительно засмеялась миссис Мэдоуз, — а ты, видимо, забыла, как вы поступили с Мэдоузами. Украсть у них то, что изначально принадлежало им, безжалостно убив законного владельца.

— Это лишь сказки, Бэль, но, если тебя это утешит, это была честная дуэль. — Сириус чувствовал, как рука матери, сжимающая его плечо, тяжелеет от злости. Лицом она была полностью спокойна, но в глазах её он видел сгущающуюся черноту — и снова начали дразнить дракона.

Миссис Мэдоуз, видимо, не найдя более подходящих аргументов, грубо тряхнула дочь за руку. Девочка до крови прикусила губки. Гости забыли обо всех своих делах и ловили каждое слова ссорящихся дам. Хозяйка дома, неугомонная Элен Розье, от нетерпения даже подпрыгивала на месте.

— Я хочу, чтобы мальчишка извинился! Он обидел мою дочь!

— Как мило, что ты защищаешь свою дочь. Я думала, что это прерогатива твоего муженька. А ты только и можешь, что поколачивать своих детей. Я слышала, ты это дело очень любишь.

— Что?! — натурально ужаснулась миссис Мэдоуз, а очевидцы, делая вид, будто не знали о слухах, в которых Беллария Гвен Мэдоуз воспитывает своих дочерей путем применения силы, удивленно заахали. Друэлла Блэк ретиво закивала головой и тут же принялась рассказывать эти слухи своей кузине Элен Розье. — Откуда пошли эти нелепости?!

Вальпурга Блэк тонко улыбнулась, зная то, что не знают остальные.

— О, Бэль, тебе стоит лучше следить за своим болтливым домовиком.

Пухлощекое лицо миссис Мэдоуз налилось кровью.

— Ах так…

Решив, что вечер потерпит крах, если две уважаемые дамы завяжут настоящую дуэль, Элен Розье выскочила вперед и выставила перед миссис Блэк и миссис Мэдоуз руки. Она заискивающе улыбнулась и заюлила:

— Давайте закончим на этом, пожалуйста! Вальпурга, Беллария, прошу вас успокоиться и продолжить наслаждаться нашим чудным вечером! Вернемся к танцам, давайте же!

И ссора была закончена на этом, тем более что гордая миссис Блэк не собиралась её продолжать, а у миссис Мэдоуз не осталось резонных доводов, которые бы очернили всех Блэков. И все забыли о детской драке, и горячей беседы двух взрослых женщин. Это не стоит их ни малейшего внимания! Лучше давайте обсудим, как эти маглолюбы Поттеры вместе с Уизли отстаивают права маглов и добиваются в Министерстве того, чтобы простецам разрешали лечиться в больнице Святого Мунго!

Взрослые вернулись к своим делам — поливанием друг дуга грязью и употреблению бесплатной выпивки. Матушка, холодная и безразличная, словно глыба льда, поволокла Сириуса в детскую комнату, заявив, что он будет под присмотром Андромеды и что ему не стоит связываться с хвастунами Мэдоузами, которые делают меньше, чем хвастаются.

Сириус, совсем не простивший и не забывший глупую малявку Мэдоуз, до последнего следил за ней и её матерью, пока Вальпурга через весь зал тащила его в детскую. Он увидел, как миссис Мэдоуз вытолкнула дочь из зала и отвесила ей такую пощечину, что девочка упала на пол. Мать её вооружилась волшебной палочкой, которая вовсю стрелялась искрами, схватила дочь, и они скрылись в темном коридоре.

Сириус решил, что мать его вполне сносный человек, потому что никогда не обращалась с ним настолько ужасно, и что все взрослые злые и лицемерные.

И еще он определенно точно ненавидел эту мерзкую девчонку и надеялся, что больше никогда её не увидит.

* * *

Апрель 1977 года

Нервно крутя в руке Сквозное зеркало, словно требуя от него поддержки, Сириус раздраженно шествовал по мощеной гравием широкой тропинке. Она неотвратно вела к роскошному родовому поместью Розье, притаившемуся среди пышной зелени. Злость кипела в нем так, что хотелось поджечь эти чертовы розовые кусты и заодно замок этих уродов Розье. Только лучше от этого никому не станет, тем более ему.

— Спокойно, мой бесценный племянник, — сказал дядюшка, расслабленно шагая рядом. В своем черном смокинге и залихватски зачесанными волосами он выглядел на несколько лет моложе и пребывал в отличном настроении. — Иногда нужно появляться на людях, чтобы взбудоражить им кровь.

Сириус решил промолчать, хотя дерзкий ответ так и крутился на языке.

Кто-то должен был предупредить его, что его уважаемый дядюшка Альфард, несмотря на всю свою затворническую жизнь бунтаря и нарушителя традиций, обожает посещать всякие дурацкие вечера, устраиваемые чистокровными волшебниками. В большинстве случаев он делал это потому, что любил злить народ своей независимостью и бунтарством.

Сириусу нравился дядюшка, нравилось, что он плюет на всех и вся и делает то, что хочет, нравилось, что он похож на него. Вот только он, в отличие от него, терпеть не мог эти высокоаристократические собрания занюханных волшебничков. Их кровь чиста, они ненавидят маглов и грязнокровок, они считают, что лучше всех других магов. Он никогда таким не был и не будет.

Он точно сойдет с ума в таком обществе! Утешала только одна мысль — Джеймс с родителями тоже будет на вечере. Он сообщил эту прекрасную новость еще утром, когда отец его тоже получил приглашение.

— Я думал, пасхальные каникулы хуже уже не станут, — уныло сообщил Сохатый в Сквозное зеркало и пинком пустил в полёт подушку, отводя на ней душу.

Оказалось, что станут. Только Мерлин знает, как Поттеры не любили эти собрания и как им нужно было их посещать, чтобы чистокровные ублюдки не считали, что они, мерзкие любителя грязнокровок и маглов, зазнались.

— Знаете, сэр, — всё же решил Сириус излить своё негодование на дядюшку, косо взглянув на его статную фигуру. — Я вас буквально ненавижу в этот момент.

— Почему же? — медленно и лениво поглядел на него дядя. Он явно получал удовольствие, подтрунивая над племянником. — В чём я виноват перед тобой?

— Я ненавижу эти благородные сборища. Аристократишки, возомнившие, что их волшебная кровь чего-то стоит, отнюдь не та публика, перед которой я хотел бы появиться.

Дядя Альфард усмехнулся и хлопнул Сириуса по плечу так, что тот едва не отправился в ближайшие кусты.

— Собери слезы, мой дорогой племянник, — дядя ухмыльнулся и поправил лацканы. — Иногда людям нужно дать повод посудачить о тебе. Иногда нужно дать им понять, что тебе всё равно, что они болтают о тебе, и показаться во всем своем величии.

— Ваша философия, сэр, совершенно отвратительная штука, — проворчал Сириус, провожая взглядом стайку взрослых женщин в пышных платьях. Одна так и косилась восхищенно на Альфарда и явно грозила схлопотать косоглазие. — Вам-то явно будут рады, а мне, думаю, не место там.

— О нет-нет, — мотнул дядюшка головой и молодецки подмигнул дамам. Та, что внимательнее всех пялилась на него, едва не потеряла сознание. — Они не будут мне рады. Ужасно, что ты так подумал, племянник. Но я был приглашен, ты был, и мы не могли бы вывести их из себя больше, не явись вместе.

— Моя мать будет там?

— Подозреваю, что да.

— Отец? Регулус?

— Очевидно.

На этом их разговор был закончен, тем более что Сириус не собирался беседовать о своих гребаных родителях, которые продолжали делать вид, что у них нет и никогда не было старшего сына. Не то чтобы его это задевало, но неприятный осадок всё же лежал на дне душе, грозясь вспыхнуть, как порох.

Они дошли до поместья Розье, забрались по каменным ступенькам порога к двери и вошли в дом с теми дамочками. От них так жутко несло духами и так жутко они были вымазаны косметикой, что у Сириуса не осталось сомнений — они явно были намерены найти на сегодняшнем вечере себе подходящую чистокровную пару, хоть и были для этого слишком стары. Это «чудная» традиция таких встреч — сговариваться о браках, сватать какому-нибудь старикашке свою молодую дочку, расписывать лучшие стороны своего сына какому-то требовательному отцу, который не отдаст своё бесценное чадо тому, у кого в роду была хоть половина магла.

Всё просто, вечер чистокровных волшебников — это рынок, только с выпивкой, дешевым оркестром и фальшивым почтением. Что Сириус мог ненавидеть больше, чем этот глупый фарс?

В коридоре их встретил эльф-домовик. Он принимал накидки дам, дорогие шали и шляпки и приговаривал елейно:

— Проходите в залу, господа! Хозяева ждут вас там!

Дядюшка, передав свою мантию эльфу, буркнул:

— В моё время хозяева сами выходили встречать гостей, а не посылали свою мелкую шушеру.

— Пару лет назад, когда мы с родителями приходили к Розье, всех тоже встречал эльф.

— О, ты тоже помнишь тот вечер?

— К моему величайшему сожалению, да, — сухо молвил Сириус. — Кажется, мне было лет шесть или что-то около того.

Дядюшка посмотрел на племянника и весело улыбнулся. Глаза у него лукаво блестели.

— Я был на том вечере и видел тебя!

— Да что вы, — равнодушно отозвался Сириус и подмигнул стайке знакомых пятикурсниц из Слизерина. Девушки ответили сдержанными улыбками и гордо двинулись в зал.

— Мы еще не были знакомы тогда, и твоя мать не сочла нужным представить нас друг другу.

— Какая жалость.

— Я помню, ты самым грубым образом поколотил какую-то маленькую девочку.

— В самом деле? — вяло поинтересовался Сириус, с напускной заинтересованностью рассматривая дурацкие картины на стенах.

А перед глазами моментально возник образ маленькой девочки, хотя он отчаянно противился этому воспоминанию. Если бы он мог — тот день преследовал его с той самой минуты, как они с дядюшкой получили приглашение.

…черные волосы, серые глаза, черное платьице... Совсем как в настоящее время, она кусает пухлые губки… Строит на лице совершенное безразличие… У неё тонкие ручки, острые коленки, гордый вид… Маленькая Доркас Мэдоуз, с которой они подрались много лет назад на вечеринке Розье и с тех самых пор люто ненавидели друг друга.

Вот в чем причина их ненависти, помимо фундаментальной несовместимости и непробиваемой гордости.

— Ничего не помню, — без раздумий соврал Сириус.

— Идем, — позвал дядюшка, приняв тот факт, что племянник его был слишком мал, чтобы запомнить тот казус.

Они отправились в зал по темному коридору. Было как-то сумрачно, эльф, что-то слащаво бормоча, освещал путь палочкой. У Сириуса едва хватало терпения не отвесить ему пинка.

Зал оказался куда светлее и уютнее. Каждый угол был забит вазонами с розами, люди с картин приветственно снимали шляпы, плотные красные шторы закрывали день за окном. Сириус и забыл, что жилище Розье такое убогое.

Гостей явилось очень много, и хозяйка дома красивая и приторная Элен Розье суетливо подскакивала к каждому, чтобы поприветствовать лично. Она всюду таскала своего сына, семикурсника Эвана. Только бы она прошла мимо! Сириус не станет лучше, если она подойдет к ним.

— Ну где же ты, Сохатый, — с надеждой шептал он, осматривая чистокровных утырков, которые слонялись по залу туда-сюда и мерзко хихикали. — Где? — Он поднес Сквозное зеркало к лицу, и в нем вспыхнули его серые глаза. — Джим! Прием, оборотень тебя дери!

Физиономия Джеймса появилась через секунду. Даже важная встреча не заставила его хотя бы немного пригладить свои буйные вихры.

— Бродяга! — воскликнул он с невероятной паникой в голосе, Сириус аж испугался. — Где ты? Немедленно найдись! Иначе я разобью к чертям все эти вазы!

— Я уже тут. У входа.

Дядюшка, снисходительно пожимавший руку какого-то хрыча в дебильном фраке, покосился на племянника:

— Ты что, Сириус, разговариваешь со своим отражением? Неужели ты настолько нарцисс?

— Это Сквозное зеркало, дядюшка, с помощью него я могу связаться с Джеймсом, — сказал Сириус утомленно и затолкнул зеркало в карман. — Сколько я могу объяснять вам это?

— Где ты раздобыл эту любопытную вещицу?

— Давным-давно мистер Поттер подарил.

Тут к ним, к ужасу Сириуса, подплыла, как пожилая нимфа, Элен Розье вместе со своим гадким сыночком. Сириус из вредной вежливости пожал Эвану руку, совершив дерзкую попытку раздробить пальцы. Тот и вида не подал. Теперь он был слишком взрослым, чтобы бить маленьких детей и жаловаться своей мамаше.

Элен заюлила подобострастно, точно как её эльф:

— О, Альфард! Я и не ожидала, что ты примешь приглашение! — Глаза у неё сияли, как два новеньких галеона. Она схватилась за ладонь дяди двумя руками и держалась за неё так, будто от этого зависела её жизнь.

Дядя же был предельно холоден и равнодушен.

— Я заявляюсь по всем приглашениям, Элен. — Из такой же вредной вежливости, как и его племянник, он поцеловал её руку.

Элен захихикала, вызывая сомнения о своем душевном благополучие.

— Да-да, это чудно! Но я всё равно сомневалась…

— Избавь меня от этих оправданий, милая Элен.

— О, а это, должно быть, Сириус, твой племянник! — защебетала Элен, погладив Сириуса по плечу. Он выдавил улыбку, которая больше походила на звериный оскал. Розье даже сразу отняла руку, точно ошпарилась. — О, мой милый, последний раз я видела тебя в шестьдесят пятом году! Ты так вырос! И так похож на своего дядю в молодости.

Последнее предложение Элен произнесла с таким томным придыханием и так недвусмысленно взглянула на Альфарда, что Эван озадаченно покосился на мать, а Сириус «закашлялся» в кулак, подавляя хохот.

Дядя сохранял светское равнодушие.

— Иди к мужу, Эл, — снисходительно молвил он, подтолкнув женщину. Создавалось впечатление, что это он хозяин дома, а Элен назойливая гостья.

Но Элен Розье явно не хотела уходить.

— Я… ты…

— Ступай.

И она потащила сына прочь.

— Я с ней спал, — просто сообщил дядюшка.

Сириус усмехнулся:

— Серьезно?

— В последний раз это было…

— Оу, фу-фу, Мерлин! Избавьте меня от этих подробностей, дядя! Меня сейчас стошнит!

—… на том вечере, где ты весьма эффектно ворвался в зал с несчастной девочкой в охапку. Я спал с Элен и изменял своей единственной любви. И в итоге остался один: ни Элен, ни моей любимой Дорин.

— Что, снова скрытая мораль? «Не делай глупостей, дорогой племянник»?

— Да. И оставайся холостяком, как я. Погляди, племянник, кажется, это там Поттеры идут.

Сириус оглянулся по указу дяди и от радости чуть не кинулся расцеловывать Поттеров. Они шли к ним сквозь толпу и такими уж радостными, как многие гости, не выглядели. Джеймс шел с крайне невеселой миной, но на губах его засветилось какое-то подобие улыбки, когда он увидел Сириуса.

— Ах, Сириус, мой милый мальчик! — воскликнула миссис Поттер и кинулась обнимать его. — Я так рада тебя видеть, мой любимый! Я так скучала!

— Я тоже, очень, — улыбнулся Сириус и запечатлел поцелуй на лбу миссис Поттер, от которого она расцвела. Если женщина, которая любит его просто за его существование? Есть. Имя её Юфимия Поттер.

Мистер Поттер, с косматыми волосами, чуть сидящими набекрень очками, пожал руку Альфарда Блэка и сказал:

— Наверное, твой дядя мог бы позволить тебе прийти к нам на чай.

— Что ж, может быть, — кивнул дядя. Но он не отпустит племянника до тех пор, пока Министерство не прекратит обвинять всех Блэков в пособничестве с Тем-Кого-Нельзя-Называть и пытаться засадить их за решетку.

— Вечеринка что надо, — тряхнул лохматой головой Джеймс, обменявшись с Сириусом крепким рукопожатием. — Дядюшка уже подобрал тебе пару?

— Он у меня жуткий холостяк и намеревается сделать и меня таковым.

— Неплохая перспектива. Эй, мам, мы с Сириусом погуляем немного?

— Конечно, любовь моя! — отозвалась миссис Поттер, оторвавшись от интересной беседы с Альфардом. Напоследок она попыталась пригладить волосы сына и смахнуть невидимые пылинки с плеча Сириуса.

Альфард же послал Сириусу многозначительный взгляд, который мог означать только одна: «Не пытайся снова ввязаться в драку с какой-нибудь девушкой».

Ладно, дядюшка.

Парни стащили с подноса домовика по бокалу медовухи и двинулись по залу. Музыка — ну просто жуть! А чего стоили эти барышни, родители которых пытались выдать их за волшебника с блестящей родословной? Вон Бёрки, вон Уилкисы, вон Фэи. С ними непременно можно продолжить производить на свет чистокровных. Гадство!

— Вот бы Лунатика сюда, — вздохнул Джеймс. — Глядишь, веселее бы стало.

— Ему тут не место. — Его мать магла, всем известно. — А вот что Питера нет, странно.

— Ты же знаешь его матушку, старик. Она никогда никуда не выходит.

— О, так завидую Питеру.

— К тому же его отец магл.

— Да, точно.

Парни увидели у стены рассеянного старичка Дамокла Белби, невзначай развернулись и пустились в другую сторону.

— Палмер — магла? — спросил Сириус, хотя ему было всё равно на воздыхательниц Сохатого. Просто молчание сводило его с ума.

— Ага, — невесело ответил Джеймс, глотнув медовухи.

— И тянет тебя на магловок. Значит, твоей девушки здесь нет.

Сириус, вскинув бровь, насмешливо ткнул Сохатого локтем в плечо, и тот ободрал его агрессивным взглядом.

— Она мне не девушка.

— То-то ты её перед каникулами неслабо лобызал.

Сохатый медленно втянул воздух и опустил голову, впившись рукой в косматые волосы.

— Да она просто рыдать начала! Я чуть не утонул в её соплях… Ну и пришлось чмокнуть её, чтобы успокоить.

— Какое счастье, что Эванс этого не видела, — сочувственно сказал Сириус, похлопав товарища по плечу.

— Иди на хрен, — раздраженно ответил Сохатый, и Сириус понял, что это не то, что нужно обсуждать сейчас.

Пару минут они ходили по залу молча, разглядывая в пух и прах разодетых гостей. Дамочки хихикали, обмахиваясь веерами, мужчины попивали виски, хозяйка дома всё крутилась вокруг них, подобострастно улыбаясь, её сыночек куда-то исчез. Сириуса никто особо не заинтересовал, и только увидев её, сердце у него сжалось в комок.

Нет. Только не она.

— Чёрт! — Он резко отвернулся, едва не повалив какую-то девушку на пути.

Но она его всё равно увидела. Он знал это, нутром чувствовал, вот только и не думал, что это так взволнует его.

— Что такое? — спросил Джеймс, вопросительно осматриваясь по сторонам. А потом и сам всё понял. — Вот же…

— Вальпурга, — торопливо выпалил Сириус, остановил ближайшего эльфа и с ходу выпил сразу несколько бокалов. — Не хочу её увидеть. Не могу. Придушу.

— Спокойно, — строго посоветовал Джеймс, прогнав эльфа, чтобы Сириус не переусердствовал с «жидкой храбростью». — Полундра, она сюда идет.

— Что?! — Сириус едва не задохнулся от странных чувств. Будто кто-то смешал вместе ненависть, страх, отчаяние, безразличие и желание увидеть её — холодную, безразличную матушку, хотя бы одним глазом.

Вот уж будет встреча после разлуки. Как много гадостей они друг другу сказали при последней встрече. «Выродок», «Тварь», «Ничтожество», «Сука». Она пообещала, что оставит его голым и ничего ему не оставит после своей неминуемой (и Сириус так надеялся, что скорой) кончины, а он получил от дядюшки наследство и теперь не нуждался в её подачках.

Они ненавидели друг друга. Они не могли и не хотели друг друга видеть.

— Мне остаться с тобой? — предложил Сохатый, глядя, как через толпу к ним пробирается тонкая фигура Вальпурги Блэк.

Сириус, рассматривая пол, нервно мотнул головой:

— Не надо, братишка. Вали. Не хочу, чтобы ты пострадал.

— Кричи, если что. Только громко кричи, очень, прям…

— Да свали уже!

Сохатый смылся, и Сириус остался стоять в толпе девиц в одиночестве. Он буквально чувствовал её шаги. Можно ли ненавидеть человека настолько и одновременно желать увидеть его? Можно, конечно, можно.

— Здравствуй, Сириус. — Спокойный голос. Она не глупая, чтобы повышать его при свидетелях.

Глубоко вздохнув, он медленно обернулся. Мама. Высокая, тощая и старая. Глаза — две серые льдинки, лицо — равнодушная маска. Регулус, которого Сириус за этот учебный год почти и не видел, стоял за её спиной. Он был худой и костлявый, болезненный и изнеможенный. И он делал вид, что перед ним не стоит старший брат.

— Здравствуй, Вальпурга. — Он больше не назовет её мамой. Прогнала бы мать своё ребенка из дома, просто потому, что он не такой, каким она так хотела его сделать?

Она поправила черные кружевные перчатки, придавая этому действию слишком много значительности. Все, что угодно, лишь бы не смотреть сыну в глаза.

— Какими судьбами?

— Дядя притащил.

— Твой дядя знатный кутейник.

— Точно, обожаю его за это.

— Я хотела бы… наверное, я должна была… Я должна был поздравить тебя с днем твоего рождения и с Рождеством…

— Ага, — молвил равнодушно Сириус, дернув плечом. — Но ты этого не сделала.

— Как и ты.

— Как и я.

Они слишком похожи.

— В прошлый раз, возможно, ты помнишь, мы были в доме Розье вместе, — зачем-то напомнила мать, глядя куда-то сыну за спину.

— Верно.

— Тогда ты еще был моим сыном.

— А ты моей матерью.

—Я всегда ей останусь, хочешь ли ты этого или нет.

— О, это ужасно.

Вальпурга сухо усмехнулась. Они хотели еще многое сказать друг другу, но вокруг было слишком много свидетелей, которые не давали возможности выплеснуть всю обиду и злость.

Наконец, Сириус придумал, что сказать.

— А ты, Вальпурга, пытаешься найти здесь для Регулуса подходящую пару? — протянул он насмешливо.

Серые с черными разводами глаза братишки бросились на него и заполнились медленно чем-то таким жалостливым. И он в очередной раз убедился, что не ненавидит Регулуса. Никогда не ненавидел. Злился, завидовал, ревновал, не хотел видеть и разговаривать, но не ненавидел. Ведь он невиноват, ни в чем. Это всё она, матушка.

— Может, и так, — согласилась Вальпурга и оценивающе, как покупатель на товар, посмотрела на младшего сына. Всё было бы куда проще, если бы Регулус меньше держался за её юбку. — Я и для тебя подходящую найду.

— Не нуждаюсь в твоих услугах.

— Как насчет Маи Фэй?

Она ткнула в невысокую неказистую девочку, что стояла подле какого-то маразматического вида старичка. Вроде как она училась в Слизерине на четвертом курсе.

— Так себе. Но Регу пойдет.

— Софи Гринграсс? Учится в Шармбатоне, но родители хотят перевести её на следующий год в Хогвартс.

— Поближе к Волан-де-Морту? Отличное решение.

— Эмилия Паркинсон?

— Ух, похожа на такую маленькую собачку с мерзкой мордой!

— Мопс, — подсказал Регулус и поморщился.

Сириус чуть не зауважал братца.

— Зришь в корень, мелкий.

Вальпурга всё рыскала глазами по залу. Она явно издевалась, предлагая старшему сыну невест. Губы её растянулись в мерзкой усмешке.

— Что скажешь о сестрах Мэдоуз?

Удар ниже пояса, мамочка.

Сириус уже было хотел сказать и в их адрес что-нибудь оскорбительное, хотя ничего подходящего не мог найти, но тут мать вытащила из толпы невысокую толстую женщину, похожую на мышь. Беллария Мэдоуз — он узнал её моментально, припомнив, что они встречались тем летом, когда он торчал у Поттеров, а еще и двенадцать лет назад, на таком же нудном вечере Розье, хотя об этом факте он вспомнил только сегодня.

— Ох, Бэль! — с фальшивым дружелюбием протянула Вальпурга. — Как странно видеть тебя здесь!

— Но я тут. — Миссис Мэдоуз, сделав вид, что Сириуса просто нет, оскоблила его мать мерзким взглядом, точно перед ней стоял мешок тухлой лягушачьей икры.

— Кажется, вы, Мэдоузы, предпочитаете не посещать такие вечера.

— На этот раз мы решили прийти.

Сердце Сириуса учащенно забилось, когда он увидел, как через толпу к ним пробираются две стройные фигуры.

— А вот и твои дрессированные собачки! — усмехнулась Вальпурга, когда к Белларии Мэдоуз подошли её дочери.

Сестры Доркас и Дэнисс Мэдоуз были в черных туалетах, со строго собранными в хвост черными волосами, темным макияжем. В гуще цветных и умеренных тонов платьев они выглядели как два вороненка, маленьких, но гордых и сильных.

Сириус мельком подумал над тем, что Доркас до каникул говорила ему, что собирается проводить время с тетей. Как она оказалась с матерью, которую ненавидит, большая загадка.

Сестры покорно встали за спиной матери, потупив взгляд и собрав крепко сцепленные руки на юбке платья. Дэнисс выросла и стала еще прекраснее, Рему оставалось лишь позавидовать. Доркас выглядела совершенно равнодушной, словно мыслями пребывала в другом месте. И она никак не показала, что стоит напротив Сириуса.

Тварь.

Только чтобы сделать Доркас больно, чтобы напомнить ей о своем существование, чтобы привлечь её внимание, он вставил:

— Вы, должно быть, заставляете перепрыгивать их через горящие обручи и гавкать за подачку.

Мать горделиво выпрямилась, встав поближе к старшему сыну. Младший застыл за её спиной, невидящими глазами уставившись в никуда, совсем как Доркас. Сириус пытливо рассматривал её, стараясь понять, помнить ли она тот злополучный день.

Конечно, помнит, он знал. Они никогда об этом не забывали. Даже встретившись в одиннадцатилетнем возрасте в поезде, что впервые вез их в Хогвартс, они вспомнили, как возненавидели друг друга. Они носили эту жгучую ненависть всё время, всегда. Дрались на первом курсе, оскорбляли друг другу на втором, строили всяческие хитроумные подлянки на третьем, не замечали друг друга на четвертом, делали больно на пятом, чувствуя, что ненависть выходит из-под контроля и меняет цвет, становясь чем-то большим и важным.

Теперь Сириус не был точно уверен, что ненавидит её. Он жутко запутался во всей этой ерунде, которой, казалось, не будет конца.

И они вечно будут ненавидеть друг друга.

Вальпурга Блэк продолжала насмехаться над девицами Мэдоуз, которые сносили всё молча:

— У них наверняка нет своего мнения! Вы с Клаусом воспитали из них бесчувственных машин для убийств.

Беллария Мэдоуз, глядя прямо в глаза Вальпурги, проскрежетала с ядом:

— Клаус ничего не делал для их воспитания. Это я вырастила из них воинов.

— Жаль, что одна из них не родилась мальчиком. Тогда бы вам не нужно было и вовсе помещать такие мероприятия. Они бы, как всегда это делали Мэдоузы, связали друг друга узами брака.

Сириус прыснул в кулак, и на сей раз Доркас вскинула глаза и обожгла его взглядом ледяных серых глаз. Он поднял бровь, спрашивая немо: «Что-то не нравится, детка?» Она сузила глаза, прикусив краешек губы.

— Уж лучше брату жениться на сестре, — парировала Беллария, — чем связываться с вами, Блэками.

— Не мы начали эту войну. Это Кристофер Мэдоуз отбил у моего брата невесту, отнял её у него, похитил, тем самым оскорбив наш род! — прошипела, как змея, Вальпурга.

Они имеет в виду дядюшку Альфарда и Дорин Мелофлуа? Ну да, точно. Только никого Мэдоуз не похищал — Дорин сама ушла от дяди, потому что он уделял ей слишком мало внимания.

Но, видимо, никто об этом инциденте не знал. Или у них была неправильная информация.

Беллария Мэдоуз хмыкнула с отвращением:

— Мэдоузы никого не оскорбляли. А вот вы украли у предка Мэдоузов самую могущественную волшебную палочку!

— Мы выиграли её в честном бою!

— Вы просто завидуете, что есть родословная чище, чем ваша!

— Я уже говорила о родственных браках.

— Блэки всегда завидовали Мэдоузам, потому что они гораздо сильнее…

— Ложь…

— Гениальнее…

— Враньё.

— Лучше.

— Какое счастье, что твои дочери последние представительницы рода Мэдоузов. Умрут они — умрет ваша родословная.

— Когда-нибудь это случится и с твоей родословной, Вэл.

Мать холодно пригладила волосы на виске, переведя взгляд в сторону.

— Рада была видеть тебя, Бэль.

— Я тоже, Вэл.

Беллария Мэдоуз потащила дочерей прочь. Вальпурга посмотрела, как они выплыли из зала, и молвила:

— Блэки никогда в жизни не будут связываться с этими мерзкими хвастунами Мэдоузами.

Двенадцать лет назад она сказала то же самое.

— Не очень-то и хотелось, — ответил Сириус, отворачиваясь от матери. — Что еще за самая могущественная волшебная палочка? Только не говори, что вы верите в сказки барда Бидля!

— Не имеет значения.

— Ясно. Не рад был видеть тебя.

— Как и я, собственно. Прощай.

— Ага.

Даже такая короткая встреча с матерью полностью вывела Сириуса из себя. Оставаться в одном помещение с ней стало невозможно. Он чувствовал её присутствие, её взгляд, её запах, и хотелось разрушить весь мир, лишь бы избавиться от неё. И как в тот день, когда его привели на вечер к Розье и ему было шесть, Сириус двинулся к выходу, проклиная ту минуту, когда согласился прийти сюда.

Мрачные коридоры поместья Розье были полны приторного запаха роз и сигаретного дыма. Сириус закурил, подумывая, как бы напакостить хозяевам. Можно стырить что-нибудь, например, ту статуэтку. Вот если бы не запрет дядюшки, он бы с Сохатым натворил такое, что Розье еще лет двадцать восстанавливали бы свой дом! Жалко, что он дал себе слово всегда слушаться своего уважаемого дядю Альфарда. Всё-таки этот старик классный, не хочется его подводить.

Как в тот самый злополучный день, Сириус сел на подоконник того же окна и снова скрылся за шторами. Ему очень хотелось надеяться, что сейчас штора резко раздвинется и Доркас опять сядет рядом. Только теперь взрослая, невероятно красивая, сильная духом и телом. Но этого в любом случае не могло произойти, потому что они оба недвусмысленно дали понять, что больше не подойдут друг к другу.

Гулкие шаги, зазвеневшие в прихожей, насмешливо напомнили Сириусу о том дне. Но тут ворвался шипящий голос, который заставил его обратиться в слух, забыв о тлеющей в руке сигарете. Он прислушался.

— Ты будешь делать, то, что я хочу! — Несомненно, голос толстой крысы Белларии Мэдоуз. Он бы с ним не перепутал этот апатичный, но шипящий, как у змеи, голос.

Ведомый любопытством, Сириус затушил сигарету о подоконник и осторожно раздвинул шторы, выглядывая из своего убежища.

Миссис Мэдоуз, злая и страшная, как сто чертей, жестко тащила за руку свою старшую дочь. Доркас, с мученическим выражением на прекрасном лице, сопротивлялась из последних сил, пыталась ослабить хватку матери, но у неё ничего не получалась. Её палочка покоилась в кармане мантии матери и жалостливо шипела искрами.

— Ты всегда будешь делать то, что я тебе прикажу, глупая девчонка!

— Никогда в твоей жалкой жизни, — прорычала тихо, но опасно Доркас, отчаянно извиваясь. — Отпусти меня. Отпусти, или я убью тебя.

На это заявление миссис Мэдоуз лишь рассмеялась. Они пронеслись мимо окна, где сидел Сириус, и на миг ему пришлось спрятаться. Но потом он снова раздвинул тяжелые шторы, глядя на мать и дочь, остановившихся в центре холодной прихожей.

— Ты? Меня? Ты не поднимешь руку на мать, я это знаю. А теперь заткнись и слушай. Я уже всё решила, и всё будет так, как я хочу. И никто не сможет тебя защитить. Твой папаша умер, я — твоя мать, и ты будешь слушать меня!

— Тетя Джуно меня защитить.

— Джуно дура! Если ты так ей дорога, то почему она позволила мне выкрасть тебя прямо из-под её носа? Она и твой отец — полнейшие глупцы!

Доркас скребанула пальцами по руке матери, и та отпустила её запястье, но скорее не потому, что дочь сделала ей больно, а потому, что ей уже порядком поднадоело терпеть её. Она закатила глаза, как это частенько делала сама Доркас, и посмотрела на дочь с таким снисхождением, словно королева на своего глупого подданного.

Доркас откинула с лица выбившуюся черную прядь, дыша тяжело и отрывисто.

— Лучше бы ты умерла, а не папа! Лучше бы ты сдохла! В отличие от тебя, папа никогда не заставлял меня делать то, что я не хочу! В отличие от тебя он меня любил!

Миссис Мэдоуз холодно сузила глаза. Что-то пугающее появилось в её апатичном, безэмоциональном лице, отчего Доркас даже попятилась, закусив губу. Миссис Мэдоуз начала надвигаться на дочь, медленно и опасно, как хищник на жертву.

— Твой отец был глупцом. — Казалось, её голос сочился через стены. — Он никогда не знал, что ему нужно. Он никогда не мог принимать правильные решения. Поэтому он и погиб. И мне жаль, что я когда-то связалась с ним. Я его никогда не любила.

— А он тебя любил…

— Приворотное зелье.

— Всё это время?

— Не будь такой наивной, Дори! До последнего дня. Знаешь, кто вы с Дэни? Вы — монстры, чудовища, зачатые под действием приворотного зелья. Такие люди не умеет любить, не могут любить, не хотят любить. Они ничего не ощущают, ничего не чувствуют, они — чудовища, неподвластные таким слабостям, как чувства.

Миссис Мэдоуз выдержала паузу, дав дочери обдумать сказанное. Это слегка шокировало Доркас, глаза её застыли, глядя в пространство. Сириус буквально услышал, как нити, которыми он сам собирал её разорванную в клочья душу, которые держали её и не давали сломаться, начали рваться, и она снова разрушалась на осколки.

— Я вышла замуж за твоего отца, потому что не было волшебной крови сильнее, чем у Мэдоузов, — продолжала добивать её миссис Мэдоуз. — Это всем известно. Вений Мэдоуз продал свою душу не только за красоту, но и за силу. Я хотела родить самых сильных детей, воинов, которые буду верой и правдой служить своему повелителю. Лишь из-за этого я связалась с твоим тупоголовым папашей. Все шестнадцать лет я поила его зельем, но он почувствовал неладное год назад, понял, что всё это время я обманывала его, и бросил меня. Но это уже неважно, Дори. У меня есть ты и Дэнисс — самые сильные волшебницы своего возраста!

Некоторое время Доркас, застывшая, как ледяная скульптура, стояла молча, не шевелясь, не моргая, едва дыша. Потом она закрыла глаза, сжала дрожащие руки в кулаки. Губы её слабо шевельнулись:

— Это ты его убила.

— Нет. Не я, но мой друг по фамилии Пиритс, — отмахнулась равнодушно миссис Мэдоуз. — Смерть твоего папаши дала мне шанс сделать из вас тех, кого я хочу. Твоя тётя не сможет тебя уберечь от твоего предназначения. Никто не сможет, Доркас. Ты — чудовище, которое не может любить, но может убивать врагов своего повелителя без какого-либо сожаления! Ты идеальный солдат, идеальный воин! И ты будешь продолжать род великих бойцов!

— Оставь меня в покое! — слезливо и слабо произнесла Доркас, схватившись за волосы.

— Ты должна скорее выйти замуж и продолжать производить на свет идеальных воинов! Уилкисы — отличные кандидаты. Не такие сильные, как Мэдоузы, но они вполне могут усилить вашу кровь. Скоро наш повелитель будет властвовать, и ему нужно будет много сильных последователей!

— Оставь меня в покое! Оставь меня в покое, чертова ведьма! — крикнула Доркас так, что эхо гулко врезалось в стены.

— Наш повелитель ценить чистокровных волшебников, таких как ты, как Дэнисс. Вы будете его лучшими последовательницами, самыми сильными и преданными, — нараспев произнесла миссис Мэдоуз. Глаза у неё фанатично сияли, и Сириус на миг вспомнил кузину Беллатрису. — Он очистит мир от грязнокровок, поставит маглов на место, и он будет властвовать над всеми, а вы с Дэнисс будете его фаворитками!

— Заткнись, больная сука!

Некоторое время мать и дочь молчали, пристально глядя друга на друга. В мутных глазах миссис Мэдоуз, словно дым, клубилось нечто ужасное и страшное, её пухлое серое лицо можно было сравнить с физиономией самого ужасного кровожадного существа. Доркас же будто стала меньше ростом и напоминала загнанного в угол котенка, который отчаянно храбрился, но дрожал от страха.

Глухую, напряженную, словно тетива лука, тишину нарушили шаги, и из-за ближайшей двери выплыла, словно маленький ангелок, Дэнисс. Глаза её стали круглыми, когда она увидела Доркас, сжавшуюся у стены.

— Что происходит? — шепнула она.

— Ничего, — ответила мать, перевела взгляд на Дэнисс и заботливо, пугающе заботливо улыбнулась. — Это не имеет значения, Дэни. Твоя сестра просто глупая девчонка, которая не понимает всей своей уникальности, и только. Ну, как прошел разговор с мистером Розье?

Дэнисс быстро прогнала с лица жалось и взглянула на мать с апатией. Доркас выпрямилась, вытерла слезы и с такой ненавистью посмотрела на спину матери, что Сириус не сомневался: будь у неё волшебная палочка, она бы убила её. И он бы, к слову, помог ей с огромным удовольствием.

— Он был очень мил. Мистер Розье сказал, что я отлично подойду Эвану.

Миссис Мэдоуз ласково коснулась щеки Дэнисс.

— Ты моя гордость, Дэни. Вот увидишь, брак с Розье возвысит тебя. Мать не посоветует плохого. Теперь идем в зал — сейчас начнутся танцы. — Она перевела взгляд на Доркас и брезгливо дернула губами. — Ступай, Дори, приведи себя в порядок — ты выглядишь отвратительно. Увидев тебя в таком виде, мистер Уилкис придет в шок. Дэни, моя милая, проследи за ней.

Не дожидаясь ответа от дочерей, миссис Мэдоуз обдала Доркас неприязненным взглядом, развернула свою обширную фигуру и покатилась прочь.

— Идем, малышка Дори, — позвала нежно Дэнисс, бережно взяла сестру за руку и повела аккуратно в сторону левого коридора.

Их шаги еще долго звучали в ушах Сириуса. Он сидел в своем тайном убежище, не зная точно, что сделать, что предпринять. Учащенно дыша и невидящими глазами глядя в окно, за которым день превращался в чернильный вечер, он стянул с шеи галстук и устало потер лицо руками. Многое из того, что говорила Беллария Мэдоуз, показалось ему сущей херней, но он был уверен в одном — надо как-то действовать, нельзя оставлять Доркас одну, нельзя позволить ей сделать неверный шаг.

Сириус вернулся в зал, забитый гадкими гостями, разыскал в стайке красивых девиц Сохатого, бесцеремонно вытащил из их общества и отвел в сторонку.

— Я такое услышал! — выпалил он, оглянулся воровато и поймал взгляд дяди. Тот будто понял, в чем причина возбужденности племянника, и нахмурил брови, пригубив бокал. Рассказать ли ему?

— Ты видел Доркас? — спросил Сохатый. — Я — да. С матушкой её. Как-то они странно выгляд…

— Её мать хочет сделать её Пожирательницей! — сорвалось прежде, чем он решил сказать это.

Джеймс озадаченно зашептал:

— С чего ты это решил?

— Да слышал! — раздраженно ответил Сириус, полагая, что нет времени объяснять. — Мэдоуз говорила, что Доркас и Дэнисс идеальные войны, они станут лучшими слугами своего повелителя, и она еще что-то говорила. Она много чего говорила и…

— Может, она имела какого-то другого повелителя?

— Знаешь, я думаю, в нашем мире один повелитель, который хочет искоренить грязно… маглорожденных волшебников. Мэдоуз просто чокнутая фанатичка-фетишистка! Слышал бы ты, какую речь она запилила! И она намерена сделать так, чтобы и девочка стали такими же и чтобы они продолжали поставлять Сам-Знаешь-Кому супер-пупер-волшебников!

— Друг, ты знаешь Доркас: она упрямая как не знаю что и будет всегда поступать по своему, не взирая на свою чокнутая мамку!

— Доркас её боится! Если это дура сказала ей, что всё будет по её желанию, значит — так и будет. Она просто не решится ей противиться.

И это была сущая правда. Сохатый это прекрасно понял. Рука его с безнадегой влилась в волосы, будто он искал в них помощи. Он вздохнул и тихо спросил:

— И что ты тогда хочешь сделать?

— Не знаю, — честно ответил Сириус, чувствуя, что пыл его угасает. Вообще-то он рассчитывал, что Джеймс даст ему какой-нибудь совет или, в конце концов, сам поговорит с Доркас, ведь они всё еще друзья.

Но тут Сириус решил, что это не их ума дела — Мэдоуз может делать со своими дочерьми всё, что угодно. Но Доркас?.. Доркас… В нем зажглось дурацкое желание не дать её в обиду, спасти её. Но зачем? Нужно ли ей это?

— Блять, я правда не знаю… Может, это и не наше дело вовсе.

— Может быть, — Джеймс поправил очки, внимательно глазея на Сириуса. — Но Доркас наш друг. А мы никогда не оставляем друзей в беде.

Тем временем Элен Розье выскочила в центр в зала и пригласила молодых волшебников станцевать на радость своим родителям. Оркестр начал настраивать инструменты, перед тем как приступить к исполнению чудной мелодии, и через эту какофонию Сириус едва расслышал, как Джеймс сказал:

— Мы могли бы… Ты мог бы попытаться уговорить не слушать мать.

Мог бы.

Молодые гости начали соединяться в пары, чтобы исполнить танец. В воздухе повисло радостное возбуждение, но Сириусу казалось, что кто-то закинул удавку ему на шею и начал медленно затягивать петлю. В голове бешено крутились мысли, одна идея спихивали с пути другую. Что-то определенно надо делать. Пора признать, что он ни в коем случае не может допустить, чтобы Доркас стала его врагом окончательно.

К Джеймсу подскочила Мая Фэй и потащила его за собой, изъявив желание станцевать с ним. Польщенный, но не впечатленный, Джеймс успел лишь кивнуть Сириусу, как бы давая разрешение. И Сириус, хлопнув бокал огненного виски для храбрости, разыскал в толпе Доркас. Ссутулив плечи, она послушно стояла возле своей матери, как и Дэнисс, низко опустив голову, точно на блестящем полу находилось что-то крайне интересное. Миссис Мэдоуз апатично разглядывала юные пары, что уже собрались в центре зала.

Напоследок переглянувшись с дядюшкой (тот всё еще разглядывал его с подозрением), словно прощаясь с ним, Сириус пробрался к Доркас. Точно почувствовав его, она вскинула глаза, и в них появилось столько паники, будто перед ней стояла целая толпа дементоров.

— Можно? — И не дождавшись ответа и проигнорировав испепеляющий взгляд её матери, которая уже открыла свой крысиный рот в попытке возмутиться, он настойчиво взял её за руку.

Она не сопротивлялась, когда он довольно грубо поволок её к остальным танцующим парам. Она застыла, погрузилась в глубину своей ракушки, утонула в своем холоде и равнодушие. Глаза её смотрели куда-то ему за спину, и льда в них было больше, чем на северном полюсе.

— Моя мать убьет тебя, — прошептала она одними губами, и предостережение в её голосе смешивалось с ужасом. — Лучше отпусти меня, или она тебя убьет.

— А пусть убьет, — легкомысленно ответил он. — По крайней мере я умру с мыслью, что ты в первые в жизни танцуешь со мной. Сколько раз ты мне отказывала?

— Столько же, сколько и ты мне.

— Я так делал, потому что ты так делала!

— Я тоже так делала, потому что ты так поступал!

— Зашибись! Оба хороши!

В следующее мгновение музыка нежным бархатом залила зал, наполнив юные сердца нежностью. Партнёры грациозно поклонились друг другу, даже Сохатый изобразил вполне сносное приветствие своей маленькой изящной партнёрше. Сириус, как и Доркас, не сделал ни одного движения, впиваясь в нее прищуренным взглядом. Это не танец — это бой на шпагах между соперниками, которые в равной степени хотят и победить, и проиграть.

Пары, вслушиваясь в ласковое вступление, протянули руки друг к другу, оставляя небольшое расстояния между ладонями и давая зрителям на короткое мгновение думать, что в этом танце важно не тактильное касание, а зрительное. Они сделали два круга, сохраняя расстояния. Сириусу казалось, что между ним и Доркас, толстенная ледяная стена, которая не давала им дотронуться друг до друга, и даже когда они, подражая остальным парам, поплыли по залу, взявшись за руки, касаясь спины и талии холодными пальцами, стена со скрипом стало толще. Глаза в глаза — словно шпаги хлестко пересекаются, высекая искры. Проиграет тот, кто опустить оружие — взгляд.

Пары красиво провальсировали по залу два круга, вызывая умиленные вздохи у зрителей, остановились напротив друг друга и снова создали неприкасаемое пространство между вскинутыми ладонями. Ещё один круг, который можно было расценить в случае Сириуса и Доркас как хождения по одним и тем же мукам, прохождение тех же кругов ада, который они сами создали, будучи слишком гордыми подростками со стойким нежеланием признаваться в своих гамартиях и влечениях.

Они смотрят другу в глаза неотрывно, пытая друг друга и одновременно доставляя сладко-кислое удовольствие.

Снова пары поплыли по залу, следуя за манящими нотами музыки, словно мотыльки на свет. Пена и волны платьев девушек трепетали, как крылья бабочек. И юноши дали на миг взлететь своим бабочкам, обхватив их за талию и вскинув в воздух, вынуждая их опираться руками об их сильные плечи, чтобы удерживать шаткое равновесие в лёгкой невесомости.

Сириус позже всех опустил свою чёрную бабочку, но не выпустил её в полёт, как остальные парни, удерживая её рядом с собой так, будто её сейчас отнимут у него, как любимую игрушку у ребёнка. Она и сама не хотела покидать свой чёрную шипастую розу, вцепившись в его плечи, словно утопающий в спасательный круг, пока остальные продолжали танцевать, не касаясь друг друга. Бой на шпагах был окончен дружным признанием, что они оба проиграли, поддавшись друг другу. Она опалила его губы своим дыханием, прошептав всего три слова:

— Выведи меня отсюда.

И они снова последовали за музыкой, влившись в толпу остальных танцующих. Старушки, наблюдавшие за милыми танцем молодых, вытирали выступившие слезы шелковыми платками, Элен Розье счастливо улыбалась, радуясь, что её вечер удался и уже ничего не сможет его омрачить.

Сохатый дурачился с Маей Фэй как мог и строил дурацкие рожицы, от которых она смеялась, сбиваясь с ритма. Ощущая себя так, будто держит холодный камень, а не живую девушку, Сириус повёл Доркас поближе к Джеймсу, поймал его взгляд и попытался мимикой дать понять, что он должен совершить что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы отвлечь всеобщее внимание.

Хорошо, что парни дружили так давно и так крепко, что понимали друг друга без слов. Джеймс подмигнул Сириусу, а потом раскрутил Маю и весьма феерично уронил её на пол — её затылок звонко встретился с полом, было слышно даже через громыхающую музыку.

Дамы закричали, отец Фэй чуть не подавился огненным виски. Взрослые хлынули к бедной девочке, которая заревела навзрыд, и Сириус, пользуясь всеобщим хаосом, провальсировал с Доркас до балкона и отделил их от других, захлопнув двери. И они остались наедине в этом огромном проклятом мире в центре сгущающейся теплой ночи под россыпью бриллиантовых крошек звезд.

Что могло быть и одновременно хуже, и долгожданнее, чем это дурацкое уединение?

Оказавшись на воздухе, Доркас тут же подбежала к мраморным перилам и перегнулась через них, делая глубокие вдохи, чтобы прогнать дурноту. Сириус стоял, прислонившись спиной к дверям, и молча смотрел на её дрожащую фигуру. Слов не находилось, но и причин молчать не было. Удавку на шее крепко затянули, и ему показалось, что он задыхается.

Какое-то время стояла надежная тишина, прерываемая лишь воплями за дверями и шуршанием ветра в кронах деревьев. А потом, как будто внутри её уничтоженной души произошел взрыв, Доркас выпрямилась, резко сорвала с волос заколки, резинки и прочую ерунду, и черные как ночь локоны тяжело рухнули на плечи. Потом она ревностно вытерла запястьями губы, глаза, щеки — так отчаявшийся человек окончательно сходит с ума, обрывает последние ниточки со своим телом, со своей душой.

А затем силы покинули её, руки обессилено упали по швам, она сгорбилась и тихо зарыдала.

— Эй, Дэр, — едва слышно позвал её Сириус, чувствуя себя так, будто его загнали в ловушку. Он подошел к ней и неуверенно коснулся спины. — Слушай, я случайно, ну, прямо о-очень случайно услышал ваш… хм… разговор… с твоей… — Язык не поворачивался назвать эту дрянь матерью, точно как и свою. — Короче, ты не должна её слушаться и делать то, что она хочет. Я уверен, ты сама знаешь, как тебе будет лучше.

— Ты ничего не понимаешь, — просипела она, закрыв лицо руками. — Ты ничего не понимаешь и не знаешь. Ты не знаешь, какая она… Она была права, всегда, во всем… Права…

— Да брось, Дэр, она больная истеричка!

— Отвали от меня! — выкрикнула вдруг Доркас, резко вскинув на Сириуса лицо. Глаза её утопали в лужах черной крови от туши и выражали мучительную боль. — Уходи! Пошел вон! Оставь меня!

Он едва смог подавить дикое желание наорать на её в ответ. Для этого пришлось стиснуть кулаки и сжать зубы. Но злость плавно сменилась жалостью. Она выглядела такой маленькой и беспомощной, такой потерянной, никому ненужной. Вся растрепанная, лохматая, заплаканная, на неё невозможно было злиться.

— Ну, послушай же…

Яростным движением Доркас вытерла рукой нос, откинула с лица волосы, продолжая горько обливаться слезами.

— Уходи! Уходи-уходи-уходи!

— Никуда я не уйду, — сказал Сириус, на своё собственное удивление, весьма спокойно и твердо, шагнул к ней и коснулся осторожно лица, будто взял в руки нечто невероятно ценное.

И она будто ослабла, будто сдалась, проиграв бой с самой собой. Уже не пытаясь махаться руками, вытирая слезы и лохматя волосы, она замерла, опустив голову и потупив взгляд.

— Она права! И ты прав, — прошептала она надломленным голосом. — Ты был прав! Я чудовище! Ты сказал тогда, что самое страшное чудовище — я! И ты был прав!

— Да я просто погорячился! Это не так!

Она подняла на него лицо, и её глаза впились в него, как ядовитые стрелы.

— И моя мать права — я чудовище! Ужасное чудище! Я ничего не чувствую, я ничего не хочу, я не умею любить! И я буду её слушать, потому что у меня не может быть своего мнения! Она права: я мерзкое, противное, никчемное чудовище! Всё будет так, как она хочет!

Доркас с яростью оттолкнула от себя Сириуса, страдальчески скривилась и, точно ей стало очень холодно, обняла себя дрожащими руками за плечи. Сириус с ужасом вспомнил тот злополучный вечер после Зимнего бала — тогда она выглядела так же уничтожено и уязвимо.

— Послушай же! — Он совершил попытку взять её за руки, но она не поддалась. — Ты не чудовище. Всё ты чувствуешь — сейчас ты чувствуешь боль, и всегда чувствовала, когда я делал тебе больно. Ты хочешь защищать людей, ты хочешь быть лучшей… И… Блять…

Сириус запнулся, как никогда остро ощущая, что совсем не способен на утешения. Ему и раньше доводилась утирать сопли девчонкам, но в этот раз было в сто раз, в миллион сложнее. Особенно не давало покоя осознание, что слова мало что могут изменить в такой ситуации. Будь Доркас парнем — было бы проще. Он бы тогда просто хлопнул её по спине, назвал бы сопляком и нюней, что все будет хорошо, просто надо быть мужиком, а не тряпкой.

Ничего у него вы ходило, и она смотрела на него, как умалишенного, но он упорно продолжал:

— И ты умеешь любить! Ты любишь своих друзей, ты любишь свою сестренку! Ведь я прав? Не это ли делает тебя человеком?

— Видимо, я врала себе! — истерично развела руками Доркас. — Просто врала! Ничего я не умею! Такие, как я, вообще не способны на любовь! Ты сам говорил, что я холодная, ледяная, бесчувственная… Я чудовище!

— Да чёрт возьми, хватит! Я же сказал тебе: это не так! Так что хватит разводить драму!

— Я чудовище! Я монстр! Я всегда такой была! Ты сам говорил!

На сей Сириус не стал себя сдерживать. У него будто тоже случился взрыв, и его внутренний зверь нашел наконец выход.

Он грубо схватил Доркас за руку, привлекая к себе, и прорычал:

— Ты не чудовище. Ты не права. Хочешь, докажу?

— Отвали! Мерзкий, противный, никчемный…

Но прежде чем она продолжила свою брань, он притянул её к себе и впился в искусанные в кровь губы. И…

И, говоря начистоту, он ожидал, что это будет более сказочно и приятно, наступит какое-то долгожданное чувство расслабления от того, что наконец он смог её поцеловать.

Однако на деле всё было не так радужно.

Во-первых, он ощущал на языке сильный привкус крови и соленых слез, и, во-вторых, Доркас принялась горячо сопротивляться и совершать вероломные попытки ударить его посильнее. И времени получать удовольствие, просто не было, лишь желание приструнить её.

— Ай! Хватит! — взвыл он, когда она ловко двинула ему коленкой в живот.

— Отпусти!

— Не отпущу! Расслабься и получай удовольствие!

С визгами они рухнули на каменный пол и, толкаясь и пихаясь, покатились по нему. Стараясь уклониться от ударов и острых ноготков Доркас, Сириус думал, что у судьбы хреновый юмор. Вот, много лет спустя, они снова в чертовом доме Розье и снова выколачивают дурь друг из друга.

Ничего не изменилось даже через столько лет. Они снова дерутся, валясь на земле. Вот Доркас снова оказывается проворнее, снова садиться на него верхом, снова замахивается для удара.

Только на сей раз он перехватил её руки, рванулся вперед, подмял под себя, потому что на этот раз был гораздо сильнее. Только в этот раз не стал обзывать её, обвинять в кромешной тупости и идиотизме. Вместо этого попробовал еще раз поцеловать её, перед этим предусмотрительно прижав её руки над головой к полу.

На этот раз вышло более или менее сносно. По крайней мере, она перестала мотать головой и больно тыкать острой коленкой в живот. А когда он отпустил её руки, она впилась ногтями в его спину, то ли в порыве страсти, то ли в надежде выцарапать спинной мозг, в результате чего он скоропостижно скончается и оставит её наконец в покое.

Их недопоцелуй и жаркий бой были прерваны громким грохотом — кто-то распахнул двери балкона. Сириус и Доркас ошарашенно отлипли друг от друга, вскочили на ноги и увидели миссис Мэдоуз, за спиной которой толпились любопытные гости. Сириус встретился взглядом с Джеймсом, у которого был крайне виноватый вид, и дядюшкой, рассматривавший Доркас так, будто увидел что-то крайне удивительное.

— Ах ты поддонок! — взревела миссис Мэдоуз, подлетела к Сириусу как смерчь, не смотря на огромную массу тела, и хотела было отвесить ему пощечину своей пухлой ручищей, но Доркас заслонила его, и удар достался ей.

Зрители дружно ахнули, услыхав громкий шлепок. Но ни Доркас, ни миссис Мэдоуз не растерялись, будто ничего не произошло. Доркас с полными слез глазами принялась ускоренно тараторить:

— Не трогай его! Он тут ни при чем, это всё я!

— Что он тебе сделал?!

— Ничего, ничего, мамочка! Всё хорошо! Это всё я, это я во всем виновата! Делай со мной всё, что угодно, но прошу, пожалуйста, мамочка, не трогай его! Это всё я… Только я…

Глазища миссис Мэдоуз накинулись, как голодные стервятники, на Сириуса. Он почувствовал жгучую волну ненависти к этой женщине и скорее всего накинулся бы на неё, если бы не дядя Альфард, который выбрался из толпы, пробрался к нему и крепко сжал плечо.

— Идем, — прошептал он и потянул племянника. — В этот момент самое главное — уйти.

— Я не уйду!

— Идем-идем.

Дядюшка буквально силой поволок его прочь, а Сириус всё смотрел на Доркас, которую чихвостила мать, используя ужасные выражения вроде «глупая девчонка» и «легкомысленная тварь».

Этот вечер кончался как тот, вот только теперь больше всего на свете он хотел надеться, что увидит её еще раз. В том случае он уже никогда и ни за что её не отпустит.

Остаток вечера прошел в каком-то унынии. Сириус два часа попивал один стакан с каким-то напитком, не разбирая вкуса, и постоянно находился при дяде. Он, старый дурак, решил, что его бесценный племянник решил надругаться над невинной девочкой, но катастрофу удалось предотвратить. Сириус не решился рассказать дяде обо всем, он всё равно не ругал его, не поучал, не возненавидел, просто сказал: «Все мы иногда ошибаемся. Что ж, я тоже, каюсь, попадал в подобные истории». Он начал было расспрашивать, почему его выбор пал именно на «ту чудную девушку, кое-кого мне напоминающую», на что Сириус прорычал, как недовольный пёс:

— Потому что двенадцать лет назад точно в этом доме я её поколотил.

— Радикально, — заметил дядюшка и решил, что не стоит более донимать племянника — он явно не был настроен на психологические беседы.

Джеймс даже не успел толком ничего узнать и объяснить Сириусу, почему их уединение нарушили — его родители были вынуждены покинуть вечер сразу после того, как Сириуса и Доркас обнаружили на балконе, потому что не иначе как миссис Блэк, сделавшая вид, будто это не её сын зажимал дочь Белларии Мэдоуз, завела тему о предателях крови. Если бы они остались, раздулся еще один скандал и весь лощеный вечер Розье полетел бы к чертям.

Вскоре и все оставшиеся гости начали откланиваться. Элен Розье провожала всех лично, подавая мантии и шали. Она особенно долго беседовала с дядей, и Сириус раздраженно вышел на улицу, расталкивая на пути нерасторопных гостей, которые так и обсуждали какой он неприличный да невоспитанный. Фэи и Гринграссы уверенно решили, что не станут сватать молодому Блэку своих бесценных дочерей.

Прохладный ночной воздух отлично прочистил мозг, который всё еще имел консистенцию желе. Сириус крутил в кармане Сквозное зеркало, потерянно глядя на гостей, которые шли по тропинке к воротам, кидая на него осуждающие и любопытные взгляды, и инстинктивно разыскивал в толпе черные волосы, блеск серых глаз.

Мимо пронеслись миссис Мэдоуз и её младшая дочь Дэнисс. Они озирались по сторонам, и женщина шипела:

— Где эта девчонка?!

— Доркас! — громко и обеспокоенно позвала Дэнисс.

Сириус так глубоко задумался над тем, как бы напоследок напакостить миссис Мэдоуз, что не заметил, как кто-то взял его под руку. Лишь когда Доркас поволокла его в темный сад, он очнулся, и дыхание у него сбилось, а мозги снова начали плавиться.

Подальше от всех и от всего, они остановились под старым распускающимся тисом друг против друга так близко, что он увидел, как вспыхнули в её напуганных глазах звезды и луна. Время будто остановилось, замерло, дав им шанс думать, что теперь никто над ними не властен. У обоих в жизни еще не было такого сакрального, такого личного и особенного момента, который заставлял их ощущать себя какими-то сентиментальными придурками. Но этот миг бесценен.

— Твоя сука-мать тебя ищет, — прошептал Сириус, не зная, что бы еще сказать. На самом деле он ждал, что сейчас Доркас врежет ему в нос за всё хорошее и убежит, оставив его истекать кровью.

Доркас шагнула к нему еще ближе. Теперь он мог почувствовать её сбитое дыхание.

— Подождет еще, — ответила она и, не мешкая, довольно решительно взяла его лицо в руки.

В следующую секунду ее губы коснулись его, и всё, что существует, перестало иметь значение. Вот оно — чувство блаженства, вот оно — расслабление, освобождение от мучений. Так узник чувствует себя, вырвавшись из заключения. Так скиталец в пустыне чувствует себя, глотнув живительной воды. Так чувствует себя моряк, после кораблекрушения столько дней плававший на шлюпке и наконец увидевший долгожданную сушу.

Окликать Доркас принялись теперь еще несколько голосов, а в кустах мелькнул луч заклинания-поисковика. Доркас оторвалась от Сириуса, но он снова потянулся к ней, чтобы окончательно убедиться, что это не прекрасный, самый лучший сон. Хотелось обнимать её и обнимать, прикасаться к её лицу, чувствовать её присутствие так близко.

— Доркас! Мисс Мэдоуз! — всё кричали вдалеке, где-то там, в другом мире.

Доркас настойчиво отстранила от себя Сириуса, едва дыша, и горячо зашептала в его губы:

— Я люблю тебя.

— Эм, что ж…

— Я люблю тебя, и я хочу, чтобы ты узнал об этом сейчас и забыл сейчас же.

— Что? — пробормотал он, слабо разбирая, о чем она говорит. Кровь будто стала слишком густой и не могла толком насыщать расплавленный мозг кислородом, и у него осталось лишь одно желание касаться её лица, и нежной шеи, и стройного тела. — Чёрт, не разрушай этот прекрасный иллюзорный момент.

— Мы никогда не будем вместе, потому что я буду делать всё, что хочет моя мать. Потому что так надо.

— Ты не должна…

Её пальцы нежно и осторожно легли на его губы, прерывая его. А он явственно ощутил, как кто-то ударил его пыльным мешком по голове и, глумливо смеясь, унесся прочь. Он знал, кто — реальность. Только в счастливых сказках после поцелуя принц и принцесса навсегда вместе, а в настоящей жизни те, кого мы любим, и те, кто любит нас, никогда не будут вместе.

— Должна, — продолжала свою мучительную пытку Доркас голосом слезливым и надломленным. Она переместила руку с его губ на щеку, оставляя жаркий след. — Ты не понимаешь. Ей есть чем меня шантажировать — теми, кого я люблю. Поэтому я сознаюсь, что люблю тебя, люблю больше всего на свете, чтобы мы оба знали — ты в опасности со мной.

— Твоя речь просто тупая херня! — взорвался Сириус и в порыве чувств оттолкнул Доркас. Она легко ему поддалась, ни капли не возмущаясь. — Знаешь, всё не так должно было кончиться! Ты не это должна была сказать после стольких лет обоюдного мазохизма! Да чёрт, Доркас! Ты снова это делаешь — отшиваешь меня, хотя я согласен хоть жениться на тебе! Чудно! Просто блестяще!

— Ты думаешь, я сама не хочу, чтобы всё это наконец закончилось? — В отличие от него, она говорила спокойно. — Думаешь, меня не достала эта ерунда, которая началась здесь, именно в этом чертовом доме?

— Видимо, нет, раз ты мелешь о своей мамаше, которая якобы шантажирует тебя.

— Это правда, Сириус! Ты думаешь, зачем она не отдала Дэнисс в Хогвартс? Из-за болезни Дэни, из-за которой она не смогла поехать в школу? Нет, чтобы шантажировать меня. С первого курса, с самого того момента, как я переступила порог школы, она обещала, что будет мучить Дэни так, что она сама в итоге решит уйти из жизни, если я не буду учиться лучше всех, если не стану лучшей ученицей во всей школе.

А знаешь, как она рассвирепела, узнав, что я дружу с грязнокровками. Она поклялась, что уничтожит их, раздавит их и их родителей, только поэтому я начала встречаться с этим мерзким Уилкисом, лишь бы она была уверена, что не якшаюсь постоянно с предателями крови и грязнокровками.

Когда умер отец, я думала, что освобожусь наконец от неё, буду жить с тетей Джуно, но сегодня, похитив меня из её дома, она пообещала, что прикончит тетю, если я посмею вернуться к ней. Понимаешь о чем я?

— Да ни хрена, Доркас!

Она снова подошла к нему, вот только он отмахнулся от неё раздраженно, когда она притянула к нему руки. Она уязвлено прикусила губу.

— Она говорит, что я чудовище и не могу любить, но она не знает, что я делаю всё ради тех, кого люблю. Я умру сама, но не дам им страдать. Я сама буду страдать, но не они. Я буду несчастливой, чем обреку их на несчастье. Если защитить тебя, значит никогда не быть с тобой, то я согласна на это.

— Мерлин, какой же это всё бред!

— Я действительно хочу уберечь тебя.

— А я действительно хочу быть с тобой, дурья твоя башка! Хочу наконец целовать тебя и лапать, зная, что ты будешь не против и я в последствии не скончаюсь от нанесенных тобой увечий! Хочу, чтобы все говорили, глядя на нас: «О, эти придурки, которые ненавидели друг друга с первого курса, наконец встречаются!» или «О, Блэк уже занят! У него есть самая потрясающая девушка во всем мире!» Сколько еще раз ты должна сделать мне больно, чтобы наконец поняла, что мне как бы всерьез больно?!

Удерживая мучительную паузу, которая висела между ними, как огромная мрачная скала, Доркас попятилась в темноту, унося с собой вкус поцелуя, который, казалось, случился в совершенно другом мире, где всё хорошо и всегда светит солнце. В свете хладнокровной луны лицо её казалось застывшей маской, выражающей отрешение и равнодушие.

— Я знаю, как прекратить этот обоюдный мазохизм.

— Удиви же меня!

— Помнишь в конце пятого курса, мы обещали друг другу: ты не замечаешь и не трогаешь меня, а я не замечаю и не трогаю тебя. Для тебя не существую я, для меня — ты. Мы были слишком малодушны, чтобы следовать обещанию, а я к тому же слишком влюблена в тебя и хотела видеть тебя каждый день. Но теперь я точно буду держать своё слово. И ты должен. Ведь так будет лучше.

— Чудно.

— Чудно.