Власть женщины сильней (гет)

На следующий день Бенвенуто опоздал к завтраку.

— Прошу прощения. Слишком хорошо спалось, — он рассмеялся.

Юлия сидела за столом одна:

— Садись, сейчас тебе подадут.

— А где твоя воспитанница?

— Стефания сегодня завтракает у себя.

— Как ты спала? Мне показалось, ты уезжала вчера вечером…

— Спасибо, сын, хорошо.

Графиня ничего не ответила на последнее замечание Менголли, сосредоточенно намазывая сливки на кусок душистого пшеничного хлеба.

— Бенвенуто, ты куда-то собираешься сегодня?

— Да, меня ждут в Ватикане.

— Бенвенуто, — графиня подняла взгляд от своей тарелки, — отец писал тебе перед тем как все это случилось? О чем?

— Писал, — он кивнул и замолчал.

— О чем? — пришлось повторить Юлии.

— О разном…

— И все же, если это не составляет большой тайны, ответь мне.

Кардинал отставил кубок и пристально посмотрел на мать:

— Из того, что могло бы заинтересовать тебя — о Кастилии и ее короне.

— Я не об этом, — нетерпеливо отмахнулась графиня. — Что писал кардинал Перетти о Папе и о тебе?

— Благодарю за завтрак. У тебя чудесный повар, еще вчера хотел это сказать.

Менголли поднялся из-за стола. Юлия изумленно воззрилась на него:

— Ты не ответил на мой вопрос! Это невежливо, — в ее голосе прозвучали едва прикрытые требовательные нотки.

Бенвенуто посетило стойкое чувство повторения вечернего разговора. Он вдруг очень тепло улыбнулся:

— А разве так настаивать вежливо? Может быть у меня есть причины не отвечать? Причины, обозначенные самим кардиналом Перетти.

— Твой отец не мог предвидеть всего.

— И что он не предусмотрел?

— Я прошу, ответь на мой вопрос. Мне очень нужно это знать. Для себя, для тебя.

Но Менголли остался непреклонен:

— Мы поговорим об этом позже. Я вернусь к обеду.

Юлия со вздохом проговорила:

— Ты похож на него… Хорошо, мы поговорим об этом позже.

Кардинал удовлетворенно кивнул и вышел. Вскоре он отправился к Роберто Беллармино.

— Монсеньор! — кардинал Беллармино встретил Монтальто как равного.

Роберто внимательно всматрелся в лицо Бенвенуто Менголли. Юноша повзрослел, возмужал. Оставалось только догадываться, что сыграло в этом решающую роль — самостоятельное расследование во Фриули или смерть отца. А Бенвенуто как будто знал, чего ждет от него старший инквизитор — предстал сдержанным, сосредоточенным. Отрывистыми, законченными и содержательными фразами отчитался о работе трибунала, сообщил, что все необходимые бумаги и протоколы допросов передал в секретариат. И замолчал, отстраненно глядя на Беллармино. Роберто неожиданно почувствовал себя очень неуютно под этим взглядом. Ему начало казаться, что он смотрит на серую каменную стену, но при этом точно знает, что за ней бушует пожар, который в любой момент может эту стену преодолеть.

— Его Святейшество высоко оценил твою службу, — Беллармино решил дать нарыву прорваться. И не ошибся.

— Так же высоко, как службу моего отца?

Беллармино нахмурился — нет, не в эту сторону он хотел бы направить недовольство молодого кардинала.

— Папа до сих пор опечален тем, что произошло в базилике Сан-Джованни. Но еще больше его печалит то, что не удалось найти убийцу.

— Возможно потому, что его не нужно искать?

Беллармино понял, что на вид нерушимая стена на самом деле весьма тонка. «Не время пока, сын мой, не время…»

— Почему ты так решил?

— Разве Камилло Боргезе так сложно отыскать в Риме? Разве он скрывается?

— Кардинал тоже подвергся нападению в базилике! И мы не знаем, кто стрелял в него.

— Ложь, — холодно проговорил Менголли. — Какая-то инсценировка. Чтобы отвести от себя подозрения.

— Было расследование. Ничто не указывает на вину кардинала Боргезе в убийстве твоего отца.

— Мне достаточно того, что я уверен в том, что он виновен. А вы? Вы сомневаетесь в этом?

— Мальчик мой… Бенвенуто, кардинал Перетти просил меня позаботиться о тебе. И вот первое мое наставление. Иногда Господь не сразу открывает нам истину, а дает время подготовиться к тому, чтобы принять ее смиренно. Что ты сделаешь, когда увидишь кардинала Боргезе?

Бенвенуто старался, но стена была очень тонка. В сузившихся черных глазах заплескалась такая злость, что много повидавший Великий инквизитор напряженно выпрямился в кресле, будто готовился защититься от нападения.

— Ты, сын мой, не готов еще смиренно принять истину, — жестко проговорил Беллармино.

Но тут же продолжил мягко, убедительно:

— Тебе нужно время. И нужно сделать еще что-нибудь для Святого престола.

— Вы хотите, чтобы я снова уехал из Рима?

Беллармино покивал своим мыслям, а заодно ответил и Менголли:

— Так будет лучше для тебя. А кроме того ты сможешь принести пользу Церкви.

— Какое дело хочет поручить мне Святой престол?

— От архиепископа Равенны пришло послание с просьбой прислать сведущего человека в Форли. Новая философская ересь. Но теперь сформировалась секта, и архиепископ подозревает, что не обходится без колдовства.

Менголли по-военному коротко кивнул и собрался уже было уйти, но Беллармино его окликнул:

— Бенвенуто, — кардинал встал, обогнул стол и приблизился к молодому собрату. — Запомни, убивает не только пуля. Порой навет, лживое слово и насмешка убивает вернее. Но еще вернее может убить интрига отвергнутой женщины. И наоборот, преданная любовь может стать последним спасением. Я буду молиться за тебя, сын мой, за то, чтобы Господь вразумил тебя. Вечером жду тебя и синьору де Бельфор у себя в палаццо. А после, как только будешь готов, ты должен выехать в Форли.

— Дело веры! — склонил голову Менголли, уже размышляя над словами начальника.

— Благослови тебя Господь.

Из Ватикана кардинал Менголли направился к синьоре Морно. У него никак не выходили из головы слова Беллармино об интриге отвергнутой женщины. Виктория была наиболее вероятным кандидатом на эту роль. Оставалось лишь прояснить детали.

В доме графини Морно царила тишина, даже из-за дверей детской не было слышно ни звука. Хозяйка в темном костюме для фехтования стояла у окна большого зала — ждала Жан-Жака, чтобы немного потренироваться. Мигель сказал, и Давид Лейзер поддержал его в этом, что небольшие редкие нагрузки будут полезны для ее сердца. Но слуги все не было.

Жан-Жак встречал гостя — монсеньора Монтальто. Он открыл перед прелатом двери фехтовального зала и удалился.

Бенвенуто безмолвно замер на пороге, ожидая, когда Виктория обернется. Услышав звук открывшейся двери и шагов, графиня проговорила, все так же глядя в окно:

— Жан, я так и не могу вспомнить улыбку Монтальто. Грустно…

Она повернулась и вскрикнула, увидев на пороге не слугу со шпагами, а предмет своих недавних раздумий.

— Не мудрено, что ты не можешь вспомнить. Ведь во время нашей последней встречи у меня не было повода улыбаться, — Менголли подошел к окну. — Здравствуй.

Виктория смотрела на него словно издалека, как на что-то очень желанное, но недостижимое:

— Здравствуй, — тихо ответила. — Прошу тебя, улыбнись сейчас.

— Улыбнуться?! — удивленно изогнулись брови на серьезном лице. — Но как? И чему я должен улыбнуться?

— Я ждала тебя.

— Вот как… Чтобы снова напоить и выставить за дверь?

— Я же писала… Я все объяснила… Прости.

Бенвенуто увидел, что она стремительно бледнеет, и шагнул ближе:

— Ты собиралась заниматься? Пойдем лучше в сад, тебе нужно на воздух.

— Конечно, если ты так хочешь.

Хозяйка и ее гость вышли во внутренний двор палаццо. Виктории хотелось прильнуть к нему, ощутить его объятия, почувствовать себя под надежной защитой. Он не предложил даже руки. Они просто шли рядом. Чтобы прервать затянувшееся молчание, Виктория предложила:

— Хочешь вина?

Бенвенуто двинул бровью и усмехнулся:

— Нет, спасибо, — и тут же стал серьезным.

Графиня смутилась, осознав неуместность своего предложения.

— Ужасные события произошли здесь за время моего отсутствия.

Эти слова кардинала лишили ее дыхания, как четко рассчитанный удар.

— Прошу тебя… Не надо. Ты имеешь право не верить мне, но я не желала такой участи кардиналу Перетти.

— Почему ты оправдываешься? Разве ты виновна в смерти моего отца? Или ты имеешь к этому какое-то отношение?

Пока Менголли задавал вопросы, остановившись напротив Виктории, она стояла, замерев, не поднимая взгляда выше сложенных на животе рук, и стараясь совладать со сбившимся дыханием. Когда Бенвенуто замолчал, синьора Морно медленно подняла лицо к нему:

— Нет, — почти беззвучно прошептали ее губы, — нет. Прошу, верь мне. Все они любят только деньги и власть. И сметут со своего пути любого. И любого используют для этого.

Виктория ловила взгляд Бенвенуто и не заметила, как он стиснул свои длинные узловатые пальцы в стремлении избавиться от настойчивого желания сомкнуть их на напряженной изящной шее женщины, чтобы прервать поток лживых слов. «Интрига отвергнутой женщины» — теперь Менголли точно знал, что эти слова о Виктории Морно.

— Ты вся дрожишь, — почти ласково проговорил кардинал. — Мы не станем больше говорить об этом. Как ты жила без меня?

Бенвенуто улыбнулся, и Виктория поверила. То ли потому, что очень хотела поверить в его прощение и понимание, то ли поддавшись потоку нежности, заструившемуся во взгляде темных глаз.

— Я мучилась из-за своей глупой выходки. Мне было плохо без тебя. Все вокруг было серым и мрачным. Потом я долго болела… Мигель и Давид вместе пытались справиться с моей болезнью.

— Лейзер смог с кем-то сотрудничать?! — Бенвенуто недоверчиво усмехнулся.

— Скорее, это Мигель смог усмирить гордость и принять помощь коллеги, — улыбнулась Виктория.

— Я благодарен им обоим, — уже без улыбки проговорил Бенвенуто, одновременно шагнув ближе к женщине.

— Как хорошо ты смеешься… Ты еще помнишь, что я люблю тебя? — заданный на одном дыхании вопрос, вырвался из самой глубины ее души.

— Я знаю это слишком хорошо, чтобы забыть.

— Поцелуй меня, чтобы я окончательно поверила в это, — руки Виктории легко легли на его плечи.

Бенвенуто пришлось вспомнить вечера в окружении пассий монсеньора Оттавиани и все уроки отца, чтобы обмануть теперь не только разум и чувства, но и тело женщины.

Невероятно теплая волна накрыла Викторию, когда сильные мужские руки окружили ее, и сначала черные локоны, а после ищущие губы коснулись лица. Требовательный, жадный поцелуй заполнил пустоту в душе, растворил сомнения. А горячий шепот: «Я отнесу тебя в постель», — окрылил надеждой.

Костюм для фехтования, в который была одета Виктория, позволил Бенвенуто легко подхватить женщину на руки.

— Направо удобная комната, Венуто, — прошептала Виктория, уткнувшись ему в шею там, где кончался воротник сутаны, и судорожно вздохнула.

Он отрицательно качнул головой:

— Не называй меня так больше. Или я буду целовать тебе лишь руку, тетушка. Мне нужна не удобная комната, а твоя постель. Я отнесу тебя в спальню.

— Бенвенуто, — с мольбой проговорила она.

— Терпение — вот заповедь любящего, — его глаза горели предвкушением.

Как и обещал, он донес свою женщину до ее личных покоев. Уже за порогом бережно опустил на ноги и вновь поцеловал.

— Запри дверь, — с точно рассчитанной долей приказа в голосе сказал Менголли и принялся расстегивать частый ряд пуговиц сутаны.

От взятого им тона у Виктории перехватило дыхание. Вернуться в объятия его рук — это стало единственным желанием, владевшим сейчас ее мыслями. Пока она выполняла его просьбу-распоряжение, Бенвенуто успел разуться и снять верхнее одеяние. Повернувшись, Виктория увидела его уже у постели в узких штанах и длинной нательной рубахе. Она сняла мягкие туфли и уже потянулась к завязкам своего фехтовального костюма, но он остановил ее:

— Нет! Я сам раздену тебя. Иди сюда.

Виктория вновь подчинилась. Едва касаясь плеч, Бенвенуто развернул ее спиной к себе и, вынув несколько шпилек, распустил прическу. Потом, все так же оставаясь за спиной графини, обнял, тесно прижавшись к ней, дотянулся до завязок и пуговиц дублета. Отбросив тяжелую, шитую золотыми и серебряными нитями, верхнюю часть костюма, Бенвенуто склонился к обнажившейся шее женщины, легкими короткими поцелуями перебрал нежную кожу. Виктория замерла. От частого, но неглубокого дыхания ворот ее рубашки мелко подрагивал. Она растерялась. Желая обнять Менголли, хотела уже повернуться к нему, но Бенвенуто не позволил ей.

— Нет, Виктория, — тихо, со странной смесью угрозы и просьбы сказал он и прихватил губами мочку уха. Отголосок дробного рокота в голосе кардинала раскатился по всему телу женщины. Следом вверх, сминая и увлекая за собой ткань, заскользили руки Менголли: с силой, будто он желал снять с нее не только рубашку, но и кожу. И вновь россыпь поцелуев, теперь от шеи по плечам, по нежной коже рук. Виктория запрокинула голову, откинулась назад в надежде найти опору, потому что ноги вдруг отказались служить. Он принял ее, поддержал, накрыв горячими руками живот, недолго постоял так, чуть покачиваясь, будто баюкая ее.

— Бенвенуто… Я хочу обнять тебя… Прошу…

— Терпение, — напомнил он.Несколькими движениями распустил шнуровку ее штанов. И снова руки Менголли вместе с тканью скользят по телу, только теперь вниз. Согретой его грудью спине стало неуютно прохладно, когда Бенвенуто пришлось наклониться, чтобы освободить ноги Виктории от штанин и чулков. Склонившись, Менголли не спешил подняться. Обнажившиеся ягодицы и бедра он покрыл частой сетью поцелуев, а пальцы мягко массировали впадинки под коленями женщины. Почувствовав, что Виктория почти не в силах стоять, Менголли поднялся и развернул ее к себе. Гибкие, изящные руки тот час обвились вокруг мужских плеч. Виктория подняла голову, чтобы заглянуть в глаза Бенвенуто, и улыбнулась:

— Вы стали взрослым, монсеньор Менголли, — повторила она свои же слова. Графиня помнила, как они однажды, в ватиканском саду, задели молодого кардинала. Теперь же он лишь лукаво усмехнулся в ответ на эту слабую попытку отыграться. Рядом с Викторией стоял уже не пылкий, нетерпеливый юноша, но мужчина, знающий цену себе и своим желаниям. А желал он сейчас только одного — доставить своей женщине удовольствие.

Менголли ничего не сказал. За него ответили руки и губы. Он позволил Виктории только стянуть с себя рубаху. И то, лишь тогда, когда она уже не смогла сдержать стон наслаждения. Тело женщины откликалось на ласки и поцелуи, как глина под пальцами скульптора. Бенвенуто чувствовал, что Виктория тосковала по мужчине, а жаркий, почти неслышный шепот убеждал его, что этим мужчиной был он сам.

Менголли уложил женщину на постель и вытянулся рядом, почти накрыв ее собой.

Вдруг раздался неровный стук, и детский голос из-за двери позвал:

— Мама…

Бенвенуто не позволил Виктории прервать поцелуй, удержал ее голову на подушке.

Но Диана решила проявить настойчивость. Стук повторился.

— Мама!

Бенвенуто отстранился, пристально глядя на женщину едва затуманенными глазами:

— Разве у тебя нет слуг и некому заняться девочкой?!

— Не сердись. Она просто соскучилась.

Он усмехнулся:

— А ты?

И его рука заскользила от высокой груди по упругому животу и ниже. Виктория прикрыла глаза и выгнулась навстречу ласке.

— Да, — всхлипнула она, когда его ладонь накрыла лоно.

Тем временем за дверью все стихло. Больше им ничто не мешало.

Находясь уже у самой грани, Виктория распахнула глаза. Лицо Менголли над ней пылало страстью, а вот взгляд его был холоден и темен. Он словно со стороны наблюдал за тем, как женщина сдается желанию — своему и мужчины. Но шевельнувшийся в сердце страх не успел завладеть ею — пульсирующая внутри сфера наслаждения завибрировала, очередное движение тела Менголли, его пальцы, сжавшие ягодицы, — и все чувства и мысли поглотил прорвавшийся поток удовольствия.

Короткий крик, в котором мужчина услышал свое имя, тесная пульсация ее тела разметали барьер контроля. Менголли напрягся было в попытке еще сдержаться, но напрасно — он сам влился в горячий тугой ритм.

Виктория давно не ощущала такого глубокого удовлетворения и счастья. Но позже, когда они, уже отдышавшись, лежали рядом, ей вспомнился пугающий взгляд кардинала. Тогда от тревожной мысли: «Он знает, что я тоже виновата в смерти Феличе Перетти», — болезненно сжалось сердце. Теперь, в эту минуту, страх потерять Бенвенуто стал почти невыносим. Она прижалась к нему, обняла и с удивлением услышала, как Менголли смеется.

— Прости, моя дорогая, — он повернулся к Виктории, приподнялся на локте, нависая, с улыбкой глядя на нее. — Ты хочешь провести в постели весь день?! Я обещал быть к обеду у матери.

Тревожный звон превращался в набат. Виктория села, завернувшись в покрывало:

— Ты уходишь?

— Да. Боюсь расстроить тебя, — кардинал спустил ноги с постели, — но мне снова придется уехать. Монсеньор Беллармино считает, что я должен еще кое-что сделать для Святого престола.

Виктория побледнела.

— Надолго?

— Не знаю. Это дело серьезнее. Ересь и колдовство вместе. Какое-то новое ответвление. Нужно будет сначала разобраться.

Синьора Морно смотрела, как он одевается. Как длинные цепкие пальцы, только что заставлявшие ее тело петь от удовольствия, скользят по пуговицам и петлям, как туго ложится на талию алый муаровый пояс.

Менголли приблизился к ней, склонился к лицу:

— Отдохни. Мне пора.

Все чувства в душе Виктории кричали — это последние взгляды, последний поцелуй.

— Вряд ли я еще увижу тебя. Врачи — злые пророки…

— Все в руках Божьих.

Кардинал взял со столика ключ, открыл дверь и, не оборачиваясь, вышел.

Викторию пробрал холод. Она потянулась за покрывалом и закуталась в него. Откинувшись на подушки, женщина прикрыла глаза. Воображение тут же нарисовало образ сплетенных тел — ее и молодого кардинала. Казалось все ее существо, несмотря на исчерпанную до дна чувственность, жаждет еще прикосновений именно его рук, поцелуев именно его губ. Уже давно вышедшая из нежного возраста, познавшая не одного мужчину, Виктория не понимала что с ней происходит, что сделал с ней этот юноша. Тело, не раз служившее своей хозяйке неоспоримым аргументом в войне полов, больше не принадлежало ей. Оно отныне принадлежало Ему — Бенвенуто Менголли. Заглушая стон вновь разбуженного фантазией желания, женщина свернулась в клубок и тихо заплакала.