Положительный результат (джен)

Я написал Северусу в тот же день, получил ответ в том смысле, что зельевар сейчас занят, и если дело может подождать хотя бы дня три, то он разберётся с делами и справится сам. Я подумал немного. Дело особо срочным не казалось: викарий пообещал дать приют мистеру Кенди и Трампу в домике садовника на время. А может быть и навсегда — если мистер Кенди, как высокопарно выразился викарий, «сумеет преодолеть пагубную страсть к зелёному змию».

Мистер Кенди вроде как призадумался: всё-таки возраст у него был немного не тот, чтобы ночевать под мостами, да и здоровье было основательно подорвано. А тут всё-таки крыша над головой и еда взамен на помощь по дому и саду и разнообразный мелкий ремонт в домах подопечных викария — тех самых одиноких стариков.

А более всего мистер Кенди переживал за своего питомца. Приют и еда требовались не только ему, но и Трампу. А к своему псу пожилой бродяга был искренне привязан. Так что он подумал-подумал, да и согласился. И оказался незаменимым помощником: руки у него были приделаны с нужного конца и росли отнюдь не из того места, где спина теряет своё гордое название.

Так прошло ещё две недели. Весна окончательно вступила в свои права, установились тёплые и местами даже солнечные дни, у нас близились экзамены, странности в поведении преподобного практически прекратились… и вроде как всё наладилось. Но я никак не мог отделаться от мысли, что нынешняя тишь и гладь неспроста. Тем более, что за эти две недели Северус так и не нашёл возможности выбраться ко мне. И про то, как продвигается освобождение Сириуса Блэка, он тоже молчал намертво.

И объяснения странному поведению Северуса у меня не было. Да, я понимал, что устроить побег… или каким-то другим способом вытащить Сириуса из Азкабана сложно, но хоть пару строк мне можно было написать? Хоть в общих чертах? Я ведь не железный вообще-то… А вдруг что-нибудь случилось с самим Северусом? А вдруг его арестовали, оттого он и молчит?

В общем, я весь извёлся, хоть и старался не подавать виду, но Дадли и Петунья чуяли неладное. Петунья старательно измеряла мне температуру и озабоченно интересовалась моим здоровьем, Дадли же вбил себе в голову, что меня кто-то стал обижать, и он пытался у меня выведать — кто? Сначала я не обращал на это внимания, отшучивался и отнекивался, но когда Петунья пообещала записать меня на приём к доктору, а Дадли отыскал в гараже бейсбольную биту неизвестно из чьих запасов, я понял, что такую родственную заботу пора прекращать, и изо всех сил постарался убедить Петунью и Дадли, что у меня всё в порядке.

Во всяком случае, своё дело Петунья и Дадли сделали — я осознал, что потихоньку впадал в депрессию, разозлился и накатал Северусу грозное послание, выкатив список претензий.

На сей раз Снейп отреагировал быстро, накатал ответный пассаж в своём собственном неподражаемом стиле. Было непонятно, утешал он меня или ругал, да и определённости в судьбе Сириуса это не прибавило, но Северус обещал прибыть завтра вечером и всё по возможности объяснить.

Я малость успокоился — ответ обозначал, что Снейп, по крайней мере, жив-здоров и не в Азкабане, а с остальным можно и при встрече разобраться.

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

Утром следующего дня ко мне пристал Санчо. Паучок потребовал, чтобы я взял его с собой, толком ничего не объяснил, просто твердил: «Надо-надо-надо…»

Поскольку Санчо никогда не капризничал попусту, я решил его послушать. Правда мой питомец очень сильно вырос, и в этом была проблема. Вряд ли в школе на него отреагируют адекватно и ученики, и учителя.

Но Санчо меня успокоил, заверив, что справится. И правда справился — спрятался в капюшоне худи так же ловко, как раньше, так что его было практически незаметно.

«Меня никто не увидит, — мысленно передал он мне. — Я теперь и так умею».

«А чего ж раньше — не умел?» — удивился я.

«Хозяин растёт — растёт его магия, — флегматично отозвался паучок. — Хозяин сильный. Санчо теперь многое умеет… а будет уметь ещё больше».

Потом он уютно устроился в капюшоне и, казалось, задремал. Вот золото, а не паучок! И милый, и умный… и небо в алмазах в случае чего показать сможет.

В ответ мне пришло ощущение тепла и преданности. От этого моя решившаяся проснуться депрессия снова задремала и в школу я отправился куда в лучшем настроении, чем в последние две недели.

Учебный день пролетел незаметно, хоть у меня и сильно свербело во всех местах сразу в ожидании встречи с Северусом. Но нас так плотно занимали подготовкой к предстоящим экзаменам, что отвлекаться не было никакой возможности. Однако после школы мне ещё предстояла репетиция в хоре, а Дадли — очередная тренировка. Мы разбежались, каждый по своим делам, и я честно предупредил Дадли, что после репетиции могу задержаться, и чтобы он не поднимал шума. Дадли согласился меня прикрыть, он не стал спрашивать, куда я собрался, только попросил не задерживаться надолго, чтобы Петунья не волновалась. Но выражение лица дорогого кузена подсказало мне, что подробности он постарается вытрясти из меня позже.

Репетиция проходила… вроде бы обычно, но я видел, что викарий чем-то нешуточно расстроен. Неужели с миссис Тэлбот что-то случилось? Может быть…

Сегодняшняя репетиция прошла быстро, преподобный не так въедливо добивался полного совершенства, как делал это обычно… а может, мы этого совершенства уже достигли… Хотя вряд ли. Тем не менее, он нас отпустил даже раньше обычного, похвалил всех, но как-то без огонька, и я уверился, что у викария серьёзные неприятности.

Время у меня ещё оставалось, и после репетиции я подошёл к викарию и спросил:

— Что случилось, сэр? У вас проблемы?

— Заметно? — вздохнул в ответ Тэлбот.

— Мне — да, — честно ответил я. — Не знаю, как другим.

— Вообще-то да, — хмуро согласился викарий. — Не знаю, правда, можно ли назвать это моей проблемой, но я очень огорчён. Мистер Кенди покинул нас сегодня ночью.

— Что? — охнул я. — Он умер?

Викарий покачал головой.

— Надеюсь, что нет. Я не так выразился. Мистер Кенди просто ушёл. И оставил Трампа.

— Но как? Он ведь так привязан к собаке! — вырвалось у меня. — Почему он так поступил? Ведь он говорил, что здесь ему нравится!

— Он оставил письмо, — ответил викарий. — Думаю, что могу дать тебе его прочитать. Тем более, что оно адресовано и тебе тоже. Идём.

Мы прошли в домик садовника, где жил мистер Кенди. Домик с появлением в нём жильца стал выглядеть уютнее, но теперь… теперь в нём снова поселилась печаль.

Трамп неподвижно лежал возле наполненной миски, положив голову на передние лапы. Он не вскочил и не поприветствовал нас радостным лаем, лишь вяло провёл хвостом по полу в знак приветствия.

— Тоскует, бедняга, — вздохнул викарий. — Письмо на столе. Можешь прочесть, Гарри.

Я взял со стола аккуратно свёрнутый тетрадный лист, развернул его и прочёл:

«Уважаемый викарий Тэлбот!

Вы хороший человек и очень помогли мне в тяжёлую минуту, за что я буду вам вечно благодарен. Прошу вас, передайте мою благодарность ребятишкам из хора и, особливо, Гарри и Дадли — они столько со мной провозились… Я понимаю, что мой поступок выглядит гадко. Но попробую объяснить причину, прочитайте, пожалуйста, письмо до конца, не выбрасывайте его. Я — бывший заключённый, отбывший свой срок около двух лет назад. Нет, я никого не убивал и не совершал насилия, моё преступление было другого характера. Скажем так — я сумел ограбить одного очень богатого и очень злопамятного человека, понадеявшись, что мне это сойдёт с рук. Не сошло.

В своей судьбе я виноват сам, и в том, что, в конце концов, оказался на улице и пристрастился к спиртному, тоже моя вина. Я не назвал вам моего настоящего имени и не назову его, потому что у меня есть ещё живые родственники, они приличные люди и совсем не заслуживают того, что их родич — бывший заключённый, пьяница и бродяга…»

Тут я вздрогнул, вновь вспомнив канонного Сириуса Блэка. Тот был именно что бывший заключённый, пьяница и Бродяга до кучи. Неужели? Да нет, нет… я не чувствовал ни капли магии ни в мистере Кенди, ни в его собаке. И я продолжил читать.

"…Я действительно хотел бы прожить у вас подольше, но не судьба. Дело в том, что ещё в тюрьме мне поставили смертельный диагноз. Врач сказал мне, что я не протяну и года. Я протянул почти два, но тут уж заслуга Трампа. Мне кажется, что холодными зимними ночами он не только согревал, но и лечил меня. Но так долго продолжаться не могло, состояние моё всё ухудшалось. Будь я один — я нашёл бы способ прервать мои мучения, но я не мог оставить Трампа одного. За прошедшее время этот пёс стал мне очень дорог, и я поклялся, что не уйду в мир иной, не пристроив Трампа в хорошие руки.

Наша с вами встреча была для меня просто даром небес. Поверьте, последние две недели были лучшими в моей жизни за последние два года. И я понял, что вы — хороший человек и не выгоните моего пса на улицу. Умоляю вас, позаботьтесь о нём. Трамп уже немолод и не долго будет обременять ваше милосердие. И он заслуживает того, чтобы умереть в тепле и покое. Мне же становится всё хуже и хуже, скоро я не смогу скрывать боль, которая терзает меня.

Я ухожу. Я не хочу обременять вас заботой ещё и обо мне. Возможно, меня возьмут в приют или в больницу для бездомных, а возможно — я сам прерву своё земное существование. Во всяком случае теперь своей судьбой я распоряжаюсь сам.

Простите ещё раз, святой отец, спасибо вам за всё. Позаботьтесь о Трампе.

Тот, кого вы знали, как мистера Кенди".

— Вот это поворот! — вырвалось у меня, когда я прочёл письмо.

— Я не ожидал подобного, — вздохнул викарий. — Неужели этот несчастный решился загубить свою душу?

— Но… но разве нельзя узнать, куда он ушёл? — спросил я. — Ведь он серьёзно болен.

— Я сообщил в полицию, — отозвался викарий. — Но пока результатов нет. Мистер Кенди словно в воду канул. И я не знаю, что делать. Пёс тоскует и ничего не ест. Он так уморит себя до смерти — такое бывает с преданными собаками.

— И вы поэтому расстроились, викарий? — спросил я.

— Да, Гарри, — вздохнул преподобный. — Мне жаль и мистера Кенди, который хотел как лучше, и это бессловесное и преданное существо.

Я взглянул на лежащего пса. Трампа было жаль. И то, что он действительно может отказаться принимать пищу и умереть, я хорошо понимал. Но чем я мог помочь? Найти хозяина? Так нет гарантии, что он жив. Я присел на корточки, пытаясь растормошить пса:

— Трамп, эй, Трамп… Очнись, бродяга… Ты мне нужен…

Пёс поднял голову, взглянул на меня и в его глазах что-то промелькнуло. Мне уже показалось, что Трамп вот-вот встанет, пойдёт к миске… Нет. Глаза пса вновь сделались сонными. Он вяло вильнул хвостом и опустил голову на лапы.

— Посиди с ним немного, Гарри, — тихо сказал священник. — На тебя он хоть как-то реагирует. А потом можно попробовать отвести его в дом — не стоит ему сидеть одному. А я схожу, позвоню ветеринару. Может, он что посоветует.

Я кивнул и через пару секунд остался наедине с псом. Я гладил его, тихонько тормошил, пропускал через пальцы густую длинную шерсть, которая уже не была спутанной и свалявшейся.

Я провёл по шее пса раз, другой… и мне показалось, что в шерсти пса что-то застряло. Что-то холодное и неприятное на ощупь.

«Погоди, хозяин, дай-ка я…» — заявил Санчо и, прежде чем я успел что-то сказать, выбрался из капюшона и зарылся в густую шерсть пса. Тот никак не отреагировал на Санчо. То есть, вообще никак. Он и на мои прикосновения перестал реагировать, замер неподвижно, словно мёртвый. Я даже испугался, но сердце пса билось ровно, а кудлатые бока мерно вздымались и опадали.

Санчо же практически исчез в густой шерсти огромной собаки, и я поразился:

«Ты что делаешь?»

«Погоди, хозяин, не сейчас, некогда», — отозвался паучок, а потом стало происходить нечто странное. Пёс резко дёрнулся, коротко взвыл, и я увидел, как по его шерсти пробежали мертвенные синеватые искры.

«Держи его, хозяин! Не давай двигаться, он себе навредит!» — раздался мысленный вопль Санчо, и я навалился на тёплое, вздрагивающее собачье тело. Отчего-то мне в голову не пришло обездвижить Трампа Ступефаем, точнее, пришло, но я испугался навредить, подумав, что Санчо каким-то образом сумел воздействовать на наложенное на пса заклятье. А в этом случае Ступефаями лучше не раскидываться. Заклятия могут вступить в резонанс — и всё, пишите письма мелким почерком.

Спустя какое-то, показавшееся мне ужасно долгим время пёс перестал вздрагивать, синеватые искры исчезли… я их воздействия, кстати, не ощутил вообще… и пёсье тело обмякло.

Санчо соскользнул с шеи собаки и быстренько юркнул мне в капюшон, объяснив:

«Сил много потратил. Спать надо… Отойди от него, хозяин. Отойди…»

Всё, Санчо замолчал, а я, последовав его совету, вскочил на ноги и отошёл к стеночке. А пёс, который на несколько мгновений замер неподвижно, вдруг снова задёргался, словно больной в приступе столбняка. Его так гнуло, что я испугался, что несчастная животина переломает себе все кости.

Я хотел было броситься к нему, но тихий шёпот Санчо в моей голове остановил меня:

«Нельзя, хозяин. Нельзя. Он должен сам… сам…»

— Что — сам? — в отчаянии выкрикнул я вслух.

Ответом мне была отчаянная попытка что-то объяснить, но паучку не хватило ни слов, ни мыслеобразов. Единственное, что мне удалось уловить:

«Не подходи…»

Я снова замер, а бедный пёс продолжал изгибаться в корчах. Смотреть на это было невыносимо… Но вдруг тело пса стало меняться. Он… он, кажется, превращался в человека.

Я был настолько поражён, что меня как приморозило. Теперь я не смог бы сдвинуться с места, даже если бы очень захотел этого. А превращение продолжалось.

Пёсье тело вытянулось, узкая морда стала головой с шапкой растрёпанных чёрных кудрей, лапы трансформировались в руки и ноги и вскоре на полу вместо пса лежал очень худой человек в потрёпанной серой одежде, до боли напоминавшей арестантскую робу.

— Матерь Божья! — вырвалось у меня. Честное слово, даже перекреститься потянуло.

Звук моего голоса вроде как привёл незнакомца в чувство и он поднял голову, а потом, с трудом приподнявшись, сел и стал разглядывать меня. Смотрел он с такой странной жадностью, что мне стало не по себе, но я не отвёл взгляд, поскольку уже понял, кем являлся бывший Трамп.

Кудрявые чёрные с проседью волосы, тонкие, аристократические черты исхудавшего лица и яркие, ничуть не потускневшие синие глаза с притаившейся в глубине сумасшедшинкой. И я явно ощущал исходившую от этого человека ауру мага. Когда-то давно поражающую своей силой и цельностью, а сейчас — истончившуюся и словно потрёпанную.

— Сириус… — хрипло сказал я. — Сириус Блэк. Ты всё-таки убежал.