Выбор (джен)

Первое письмо от Гвеннит Скабиор получил через две с половиной недели после её отъезда. Семнадцать дней, во время которых он прошёл от чувства тревоги к страху, затем — к нервному отчаянию, а потом и к острому и такому сильному разочарованию, какого не испытывал никогда прежде.

Она попросту забыла про него.

Эта девочка, что прожила с ним рядом около двух лет, забыла о его существовании, едва оказалась в чужой стране с большими деньгами. Нет, он понимал её — и это было ожидаемо — но всё же… Всё же в сердце у него была дыра — и что делать с той дырой, он не представлял. Потому что это было больно — а ещё он почему-то всё никак не мог разозлиться по-настоящему, так, чтоб ярость затопила его с головой, а потом, схлынув, вылечила. Или хотя бы начала лечить — но нет, ничего не выходило. Было просто больно, больно и тоскливо до того, что не хотелось жить. А ещё у него никак не выходило пожелать своей предавшей дочери чего-нибудь недоброго. Он не то что проклясть Гвеннит — даже просто обругать её не мог. Никак. Потому что, даже несмотря на предательство, не желал ей зла — и от этого бесился тоже.

Всё это лишало сил — это было странно, потому что, как правило, злость его подстёгивала… впрочем, злости-то как раз и не было, а та тоскливая пустота, что пришла вместо неё, была хуже сонных чар. Он, конечно же, себе поклялся никогда в жизни больше не приближаться ни к кому — и отдельно даже не глядеть в сторону любых несчастных. Нет уж, хватит — он и раньше знал, что любая близость порождает только боль, но теперь…

Ему даже пить не хотелось — потому что виски рождал сны, а во снах всё было как и прежде, и, проснувшись, вспоминать всё снова, раз за разом переживая предательство, было словно раздирать едва зажившую рану до крови. Дракклова Моргана, что же с ним такое? Он же даже близко влюблён не был — да и был бы, собственно, ну и что? С ним такое уже бывало прежде — и он знал, что должен был бы ощущать.

А чувствовал совсем другое.

Пёстрый чёрно-белый филин отыскал его под утро — Скабиор как раз проснулся после очередной попойки и, опустошив стакан с антипохмельным, ждал, пока оно сработает. И когда тошнота почти ушла, забрав с собой и головную боль, в его палатку влетела несколько взлохмаченная птица — и, усевшись прямо к нему на колени, громко ухнула.

— Чего надо? — буркнул Скабиор — а потом, увидев привязанный к его лапе свёрток, срезал его и развязал бечёвку. Свёрток мигом увеличился, развернулся — и Скабиор увидел стопку больших листов, исписанных хорошо знакомым ему почерком. В глаза бросились первые строки того, что лежал поверх: «Здравствуй, Крис! Прости, что отправляю всё это только сейчас — зато сразу много, видишь? Я писала тебе каждый вечер, как приехала, но не сразу сумела купить Кита⁽¹⁾…»

Кита.

Почему-то это оказалось последней каплей — глаза заволокло влагой, и Скабиор, громко и от души, наконец, выругавшись, рассмеялся.

— Дура! — счастливо проговорил он, вытирая неуместные совершенно слёзы, и с размаха швырнул письма на кровать. — Идиотка малолетняя! Нет, ну это ж надо быть такой кретинкой! Идиотка, — нежно повторил он — и взъерошил перья птицы. — Говоришь, ты Кит? — он вновь расхохотался. — Тёзки, значит? Говорю же — идиотка! Долго она думала, как тебя назвать, приятель?

Филин снова ухнул — и Скабиор, оглядевшись, виновато развёл руками: никакой еды у него здесь не было.

— Ты же ведь не улетишь? — спросил он, гладя явно вымотанную птицу по крыльям и споласкивая стакан из-под виски чистой водой из палочки. Наполнив его ей же, он поднёс его филину — и пока тот пил, держал его в руках. — Я отдам тебе ответ — а пока передохни, — Скабиор огляделся, но, поскольку здесь, в палатке, не было ничего, даже отдалённого похожего на насест, сказал, сделав широкий жест: — Устраивайся, где захочется — а я сейчас добуду тебе что-нибудь поесть. Кролик подойдёт, да? — спросил он, выходя из палатки прямо под холодный декабрьский дождь. — Вот и душ с утра — и очень кстати, — весело и бодро проговорил он — и отправился на кухню, где дежурные уже потихоньку начинали готовить завтрак.

Филину он принёс половину тушки кролика — и пока тот с удовольствием рвал её на части своим мощным клювом, удобно устроившись на столе, Скабиор читал. Пятнадцать писем! Она вправду писала каждый вечер — и помногу, целый большой лист. Его маленькая и смешная дочка, безалаберная дурочка! В её маленькую голову просто не пришло, что он волнуется — и что напридумывает себе всякого. Как ему вообще пришло такое в голову — предательство? Он же знает её лучше себя самого — да что на него вообще нашло? Придурок! Ты придурок, Кристиан Говард Винд — и совсем не заслужил такую дочь. Веритасерум. Вот подонки! И ведь нигде ни полслова про эту мордредову натурализацию! Знал бы он — да ни за что бы не подверг её такому ужасу! Правда, вышло здорово — но напоить бы их самих и порасспрашивать о личном. Сволочи! И какая она умница — нет, всё-таки права ты, святая Моргана, наделив её способностью рыдать по поводу и без. Даже этих тварей пробрало!

Под последним письмом Скабиор обнаружил две колдографии, снятых, видимо, на этом острове. На первой Гвеннит стояла спиной к огромному, до горизонта, озеру, и приветственно махала в камеру, на второй же была комната — скромная, но светлая, с кроватью, шкафом, маленьким комодом и столом, на котором гордо восседал уже знакомый Скабиору филин. Её комната. Ему стало и тепло, и радостно, и захотелось поделиться с кем-то этим всем — Гвеннит, озером и комнатой, и даже филином. Но ведь не к Грейбеку же идти с этим! Остальные же и вовсе просто не поймут, о ком речь… а хотя…

Ну а что. В конце концов, если быть честным, без него вообще бы всего этого не было — просто Гвеннит не было бы на этом свете, и уже давно. Он имеет право знать. И, кажется, его это обрадует…

Скабиор прекрасно помнил расположение окон Мальсибера — и добросить до них камушек было плёвым делом. Один, второй, третий… Наконец, окошко распахнулось, и оттуда выглянул сонный обитатель комнаты.

— Доброго утра! — крикнул ему Скабиор. Мальсибер махнул ему рукой, указывая на дверь дома — и исчез, и Скабиор неспешно направился к крыльцу. Едва он поднялся по ступеням, дверь открылась, и Мальсибер, от которого всё ещё пахло сном и тёплой комнатой, впустив его, спросил:

— Случилось что?

— Я подумал, вас обрадуют некоторые новости от некой дамы, — весело сказал Скабиор.

— Вы письмо от дочки получили? — Мальсибер прямо просиял.

— Я бы даже сказал, письма. Я вам даже прочитаю… кое-что — если пожелаете, — да в самом деле, почему бы нет? Этот человек сейчас был ему на удивление симпатичен — а ещё ему хотелось с кем-нибудь поговорить о дочери.

— Ну ещё бы! — Мальсибер больше не казался сонным. — Пойдёмте ко мне — я вас кофе угощу и завтраком, если пожелаете, а вы мне всё расскажете.

— Даже покажу, — сказал Скабиор интригующе.

Они поднялись по лестнице и, едва войдя в комнату, Мальсибер вызвал эльфа и на удивление любезно попросил того принести завтрак — на двоих. А потом спросил у Скабиора, делая неопределённый жест:

— Так что она пишет? И прошу — располагайтесь!

— Пишет, что вы подарили ей целую шкатулку с украшениями, — засмеялся Скабиор, садясь в кресло у жарко горящего камина. — И с деньгами намудрили.

— Там всё очень простое! — словно бы оправдываясь, сказал Мальсибер, опустив пассаж про деньги. — Ничего сверхценного — просто безделушки, которые, как мне показалось, могут порадовать молоденькую девушку.

— Ей понравилось, — сообщил Скабиор, — и она просила передать вам благодарность, и за них, и за остальное. И что она выполнила вашу просьбу и купила самого прекрасного филина на свете.

— Филина? — он заулыбался.

— Я вам даже покажу его, — Скабиор достал обе колдографии и протянул Мальсиберу. — Хотя сейчас его можно увидеть и вживую — он пока что отсыпается у меня в палатке.

— Можно? — он настолько искренне обрадовался, что Скабиор махнул рукой:

— Можно.

— Что она ещё пишет? — с нетерпением спросил Мальсибер — и Скабиор начал отвечать ему, подробно и с огромным удовольствием.

Эльф принёс им завтрак — и рассказа Скабиора хватило на всю трапезу. А когда они закончили, Мальсибер, одеваясь к выходу на улицу, чтобы посмотреть на птицу, вдруг сказал:

— А я всё вспоминаю ту экскурсию, что вы устроили мне в маггловский мир.

— Ну так это же недалеко, — подначил его Скабиор. — Сходили бы, раз вам так понравилось — или страшно без проводника?

— Скучно, а не страшно, — возразил Мальсибер. — Я там даже был потом, один — но не понял ничего и быстро заблудился. А вас на повтор не уговорить? — проговорил он просяще и с таким забавным выражением лица, что Скабиор, фыркнув, пожал плечами:

— Да почему нет — можно… да вот хоть сегодня. Если у вас время есть.

— Есть, — радостно заулыбался Мальсибер. — Да и банк открыт — зайдём, поменяем деньги… или у вас есть маггловские, и вы мне обменяете?

— Я курс не помню, — соврал Скабиор.

— Я не думаю, что он сильно изменился, — сказал Мальсибер. — Округлим немного в вашу сторону — согласны?

— Да зайдём в банк, — отмахнулся Скабиор. Не хотелось ему сейчас мошенничать — и соблазна тоже не хотелось. Вот сейчас, в этот самый момент он остро сознавал, что если бы не этот человек — у него бы уже месяца полтора как не было никакой дочери. Не было бы этой радости и этих писем, не было бы колдографий — а была могила, на которую никакого смысла ходить не было бы, потому что какое отношение она имела бы к его девочке?

— Банк так банк, — не стал спорить Мальсибер.

Они вышли: дождь по-прежнему мелко сеял, но Мальсибера защищал зачарованный плащ, а Скабиора — его пальто из драконьей кожи. Филин спал — Мальсибер очень тихо подошёл к нему, провёл ладонью в полудюйме от его перьев, улыбнулся и шепнул:

— Красавец. Никогда таких не видел.

— Так они у нас не водятся, — Скабиор тоже подошёл — филин повернул к ним голову и недовольно приоткрыл большой оранжево-жёлтый глаз.

— Извини, — сказал Мальсибер. — Мы уходим.

Они в самом деле вышли — и направились к воротам, незадолго до которых Скабиор поинтересовался:

— Что вы поглядеть желаете?

— Что покажете, — глаза Мальсибера сверкнули острым любопытством. — Но сначала в банк.

1) Кит — краткая форма имени Кристиан.

Вернуться к тексту