Мир тебе, Воин (джен)

Говорят, на севере самое трудное — пережить ноябрь. Золотая осень позади, а до новогодних праздников ещё далеко. Выпавший под утро снег тает, оставляя под ногами грязное месиво. Ночи становятся длиннее — и нет ничего темнее тех бесснежных ноябрьских ночей.

Здесь ноябрь другой. Листва только наливается золотом. Зреют мандарины. В ясный день можно даже сбросить куртку.

Наш ноябрь ярок и прекрасен, но ты его не пережил.

Сегодня светит солнце, можно пройтись по берегу Аананди и посмотреть, как листья соревнуются в скорости на её порогах. Я говорил, что не отправлюсь с тобой гулять вдоль реки. Я никогда не был так прав.

Сегодня нас ждёт другая дорога. Сначала в крематорий, где твоё тело, превращённое в нарумяненную куклу, станет пеплом. Ещё вчера ты сидел в гостиной и, хмурясь, воевал с уравнениями за чашкой кофе, а сегодня это тело, целостность которого поддерживает школьный костюм, — и горсть белого пепла. Слишком много превращений для меня.

Потом автобус отвезёт нас к горам. И твоя мать будет баюкать на руках урну с прахом. Кианан положит прах в каменное надгробье. И нужно будет поверить, что ты теперь этот пепел и эти камни.

* * *

Похороны решено было провести на небольшом семейном кладбище у подножия гор. Скромная церемония собрала разных людей. У могилы стояли члены семьи: глава семейства с женой, ведущей слепого сына, и дочь под руку с отцом своего будущего ребёнка.

Немного поодаль ждали те, кто плыл с Кайтом на Небесных Кораблях. Потрясённый неприкрытой правдой печи крематория Марк Тирс пробормотал:

— Он даже на Акелдаму не поднялся с нами. Что за злая судьба — встретить шеата в сердце Гелиадора!

Вирджи молчала, держась за Найджела.

— Я знаю, это невозможно, но мне иногда кажется, будто он был с нами на том заснеженном склоне, — прошептала она.

— Мне тоже, — глядя в землю, ответил Найджел.

Стинэй вёл за локоть Ника Динэя. Он уговаривал его сходить только на кремацию и не ехать на кладбище, всё равно ничего не увидит. Но Ник увязался следом. Он исхудал, теперь никто не дразнил его пирожком.

Из-за деревьев по белой дорожке к ним шёл Чайк Танай. Беата бросилась к нему со своей вечной скорбью и вечной благодарностью.

На пару минут заглянул мэр Гелиадора. Ауриго с сожалением смотрел, как прах опускают в надгробье. Он до последнего надеялся, что умерший явит какое-то чудо — белой птицей поднимется над прахом. Но надгробная плита была слишком тяжела.

На горящих листьях сидел скорбный Сепий. Рядом прозрачной рябью осеннего воздуха дрожала тонкая девочка, и слёзы текли из-под повязки на её глазах. Пена облаков в ясной синеве ноябрьского неба напоминала драконью чешую.

Альраи пришёл в белых одеждах печали и обнял рыдающую Беату. Захлёбываясь слезами, она хотела исповедоваться прямо здесь, перед его могилой. За своё возвращение в Гелиадор, за радость, когда Кайта выбрали для участия в фестивале, за гордость, с которой она отпускала его на ту башню.

— Я правила золотую вышивку на фестивальных одеждах. Я сама вышивала ему саван!

Альраи обнимал её дрожащими руками и сам едва сдерживался, чтобы не заплакать.

Норвен стоял у чьих-то древних надгробий и смотрел в его выцветшие глаза.

«А вы скажите ей правду! Что это вам он назвал своё имя, прося помолиться за мать. А вы взяли это имя и вписали на вершину списка. Вершину, с которой его столкнул безумец, обретший силу зверя! Скажите, что это вы наделили безумца его звериной силой!»

Альраи начал произносить надгробную речь, наверное, часть её предназначалась и ему. Но Норвен почти не слушал. Между ними всё было сказано. Выйдя из больницы, где врачам уже нечего было лечить, он отправился в Храм. Всю дорогу от башни в карете скорой помощи, во время разговоров с полицейскими он сохранял спокойствие. Посмотришь — обычный учитель, потерявший ученика. Но когда он пришёл в Храм, он кричал. Он бросил в лицо Кианану те слова: «Скажите Альраи. Я рад, что встретил его тогда», — и схватил за расшитый золотом вырез туники:

— Я повторяю вам их, потому что он просил. Но не смейте считать это своим оправданием! Они оправдывают вас только перед ним, но не оправдывают перед самим собой! Вы не знаете, кто он! Не знаете, что потеряли! Вы решили, что он ваша ошибка? Но вы не ошиблись!

— Норвен, Норвен… — повторял сломленный старик, протягивая к нему руки.

И он, готовый обрушить на Кианана свинцовое чувство вины, владевшее им самим, замолчал. Может, то было неожиданным порывом милосердия. А может, неспособность разглядеть горевшую свечу показалась ему бременем, от которого настоятель должен был сам искать избавления.

И сегодня Альраи в белых траурных одеждах безыскусно рассказывал о мальчике, которого встретил весенним вечером на берегу Аананди. Произнося последние слова, старик не удержался и заплакал.

Джая Савитар передал друга на попеченье Накайна и Сарии, молча переглянулся с Джендэйи, держащей за руку пожилую художницу, и стал расписывать надгробный камень древними знаками. Когда каллиграф, сложив кисти и тушь, вернулся под тень деревьев, к нему подошёл Норвен Войд и спросил:

— Скажите, если бы тогда рядом с ним были вы, вы могли бы его спасти?

Джая сказал печально:

— Существует поверье, когда умирает кит, другие киты слышат его предсмертную песнь. Когда умирает один из нас, мы чувствуем. Ступив с той башни, он обречён был разбиться. Я не смог бы его спасти.

— А если бы Мелкон не пронзил его тогда своим мечом?

Джая молчал.

— Он говорил, его раны быстро заживают. Если бы в его груди не было раны, нанесённой тем мечом, он мог бы выжить?

— Я не знаю, — тяжело проговорил старик. — Единственное, что мне известно: рядом с ним оказался тот, кто был ему нужен.

— Лучше бы он нуждался в ком-то другом!

— Этого мы не выбираем, — покачал головой старый Китлали.

— Ещё вчера мы говорили с ним, и вот он — фарфоровая чаша, запертая в камнях. Я научился жить со многим. Но как можно принять такое? Зачем теперь это всё?

Из светлых глаз исчезла печаль, голос зазвучал строго и гулко:

— Неужели вы думаете, что он, который, дойдя до самого Предела, не ступил в распахнутые врата и вернулся за вами, не найдёт вас снова? Вы спрашиваете, зачем вам жить? Живите, чтобы стать лучше, чем вы есть! Чтобы, когда вы встретитесь на другом витке спирали, вы смогли открыть перед ним иную дверь!

Оставив одно разорванное потерей сердце, Джая направился к другому. В тени алых клёнов стоял мужчина в светлом костюме. Ветер трепал белый шарф — и казалось, то птица пытается вырваться из груди.

Джая подошёл и поклонился. Мужчина ответил кивком, продолжая смотреть на мать, прижимавшую опустевшие руки к животу, где билось новое сердце. На человека, стоявшего у древних могил, получившего кару такую же страшную, как и он сам. Джая достал из складок плаща книгу и молча протянул тому, кого встретил в пустыне.

— Что это? — спросил мужчина, потом посмотрел на подарок. — Эден Саттар «Стихи».

* * *

Раньше я не знал, что самое трудное — пережить ноябрь. Ночи становятся длиннее. Я гашу свет, но иногда мне кажется, я вижу за спиной слабое сияние. Наверное, я просто забываю выключить какую-то старую лампу. Но мне хочется верить, что сейчас твои руки снова коснутся меня, чтобы забрать боль.

Мне часто снятся сны. В них ты поднимаешься из разбитого тела. И я не знаю, быть может, это твоя душа протягивает ко мне свои нити, или просто моё сознание воскрешает тебя ночь за ночью, чтобы утром я снова и снова проживал твою смерть.

Раньше я не знал, что самое трудное — пережить ноябрь. А потом декабрь, январь, февраль. Наступит новая весна, но тебя в ней не будет… Нужно понять, что это ложь. Пока я жив, ты будешь в каждой весне.

* * *

Весной у тебя родилась сестра. Ей нравится смотреть на белого кита, плывущего по звёздному небу. Беата говорит, младенцы могут видеть духов. Она думает, твоя сестра видит тебя. Хотел бы я обладать её зрением.

Летом состоялся фестиваль, но на площади не выбирали богов и сателлитов. Теперь в празднестве участвуют только музыканты и небесные пастухи. По городским улицам проезжает последний сохранившийся корабль. Верхняя палуба корабля пуста в знак того, что на неё может подняться каждый.

Наши корабли остались на Акелдаме. Их оплели травы туманного леса. Замок исчез окончательно, но говорят, если взглянуть на гору ночью, можно увидеть, как в разбитых окнах старой гостиницы мерцают огни. Хотя серый туман продолжает надёжно охранять горные тропы, живущие на границе с лесом утверждают, что иногда видят под сенью деревьев существо в белых одеждах, беседующее с неподвижно сидящим на камнях молодым человеком.

Майт Тойли теперь живёт под одним из мостов Аананди. Я иногда вижу его, когда приезжаю в Гелиадор.

Я побывал в Кленверте и доехал до океана. А потом вернулся в твой город и остался там. Север красив, но страшен. Мне всё кажется, что я иду по той равнине и вот-вот увижу тебя, упавшего лицом в снег. И я возьму тебя на руки и отнесу домой.

За окнами моего дома снова метёт ноябрьская пороша. Я слушаю её шёпот и вспоминаю слова, которыми Кианан закончил речь над твоей могилой и которые записал на мраморной плите Джая Савитар: «Спасибо, что ты всегда здесь и всегда радостен. И спасибо за милость природы, поддерживаемой твоей светлой улыбкой... Жизнь, из глубины прошлого следующая за тем, кто дорог, и все жизни, его окружающие... Преисполнившись чувством благодарности, человек, может быть, сумеет глубже почувствовать радость пребывания в этом мире и постигнет суть счастья...»