Для того, кто умел верить... (гет)

Хейнворт встречал мисс Корнер утренним спокойствием. Действительно, всё ещё было утро, не было и восьми часов, хотя произошло столько событий, что хватило бы и на целый длинный день.

Свежий ветер дул в лицо, и девушка немного пожалела, что трансфигурировала свою длинную и широкую мантию, напоминавшую верхнюю одежду века этак восемнадцатого, в суконное маггловское пальто без капюшона. Оглядевшись, Милисента сняла с шеи шарф и повязала его на голову. Выглядела она всё равно так, точно сошла с обложки модного журнала сорокалетней давности, но тут уж ничего не поделаешь: в последние двадцать лет сумасшедшая маггловская мода решительно противоречила её вкусам.

Запоздало подумала она о том, что девушки в изящных пальто с кашемировыми шарфами на голове обычно не ходят пешком; но она именно что шла пешком по дороге вдоль низкой каменной изгороди, за которой простирались знаменитые холмы Уэст-Йоркшира, некстати навевая ностальгию. В подобной английской деревне с серыми каменными домами, изгородями и уютными садами росла она сама — до десяти лет. Дом аврора Корнера стоял на холме, в отдалении от деревни, и магглы всегда обходили его стороной. Да и из магов гостей было немного. Её мать порвала связи со всеми, кого знала до брака, и ни разу не пожалела об этом; родители отца жили в Лидсе. Правда, из коттеджа в Йоркшире в лидскую городскую квартиру маленькая Милисента ходила через камин едва ли не каждый день. Старики любили её, каждый по-своему. Дед, представитель старой аврорской династии, остался в её памяти прикованным к креслу тяжёлой травмой, из-за которой ему пришлось рано оставить Аврорат — не то непременно дослужился бы до начальника. Долгие годы он преподавал в Хогвартсе ЗОТИ (это было ещё до того, как Том Риддл поступил в школу, закончил её и проклял несчастную должность). Старик Эдвард Корнер был образованным и начитанным человеком, и Милисента могла часами сидеть на скамеечке у его ног и слушать, слушать, слушать… Теперь-то она понимала, что он был слишком умным и интеллигентным, чтобы составить карьеру в Министерстве. Потом его не стало, и она приходила уже к бабушке, помогая ей — точнее, мешая, — во множестве разнообразных домашних хлопот, которыми старушка пыталась отвлечься от утраты. Возвращаясь с одного из таких визитов, она увидела то, что долго потом снилось ей в ночных кошмарах. Миссис Корнер успела услышать крик девочки и ринулась в камин как раз вовремя, чтобы загородить от проклятия похуже Авады, обещавшего медленную, дьявольски медленную и мучительную смерть…

Вернувшись из Чехии, Милисента в первый же выходной сходила на могилу деда и нашла тот коттедж, в стенах которого прошло её детство. Пустой дом со слепыми окнами, почерневший и отсыревший, до сих пор не подпускал к себе магглов. В саду осыпались чудом выжившие поздние розы, распространяя терпкий и грустный аромат увядающих цветов; галки с резкими криками перелетали с одного дерева на другое, чёрным облаком оседая на корявые ветки старых яблонь. Мисс Корнер долго стояла у каменной ограды, не решаясь нарушить кладбищенский покой и чувствуя себя Джен Эйр, стоящей на пороге сожжённого Торнфилда. С той лишь разницей, что никакой старый пастух не мог подойти к ней и случайным словом подарить надежду.

…Поворот дороги, и вот она вновь стоит у низенькой ограды, и увиденное кажется ей одним из тех повторяющихся снов, когда впечатления, чувства, эмоции оживают каждую ночь в неизменном виде, будоража воображение.

Двухэтажный коттедж не выглядел заброшенным, но и не казался жилым. Слишком тёмными и пустыми смотрелись стёкла, слишком тихо было там. Сердце ёкнуло: не может быть!

— Черрингтонов ищете?

Милисента обернулась. Перед ней стояла немолодая женщина. Местная? Она что-то знает?

— Да, ищу. А разве они здесь не живут?

— Да на днях съехали. Сын их старший приезжал, забрал их в Эдинбург, он там работает давно. Подозрительно быстро съехали, — криво усмехнулась женщина, — старуха Черрингтон собиралась тут жизнь доживать, чтоб её рядом с дочкой похоронили. А тут в один день исчезли.

— Вот как. А вы случайно не знаете, где работает их сын? Как их можно найти в Эдинбурге?

— Понятия не имею. Все они были какие-то странные, с секретами и недомолвками. Дети у них с одиннадцати лет в частной школе какой-то учились — за границей. О работе никогда не говорили ничего конкретного, только раздувались от важности. А толку что? Джон так и не женился. Тэсс вообще мальчишку своего пригуляла, и умерла, говорят, при родах. А мальчишка тоже был как сумасшедший. Ясное дело, отца у него никогда не было, так он придумывал, что у него папаша — великий маг и волшебник, который его очень любит... Я всегда говорила, что они зря позволяют ребёнку врать…

Соседка Черрингтонов едва ли понимала, отчего так легко выбалтывала чужие тайны незнакомке; впрочем, она всё равно ничего не будет помнить о том, что наговорила под воздействием чар болтливости. Мисс Корнер, не скрывая отвращения, поморщилась в ответ на её слова, полные ядовитой злобы. И откуда у людей это берётся? Нет, сама Милисента, которую ещё в юности называли «монашкой» и «истинной английской леди» (и это далеко не всегда был комплимент), на месте Тэсс Черрингтон ни за что не стала бы любовницей женатого человека, будь он хоть последним мужчиной на земле. Но и осуждать обоих у неё не было ни сил, ни желания. Хотя последствия их греха пришлось расхлёбывать именно ей…

— А я всегда говорила, что Тэсс слишком умная, мужчины таких не любят…

Мисс Корнер горько рассмеялась, вызвав на лице у своей собеседницы великолепное изумление. Ещё бы! Милисента прекрасно понимала, отчего Скримджер целыми днями пропадает на службе, а на праздничных приёмах стоит рядом с женой с таким скучающим, затравленным видом. Правда, ей было его ничуть не жаль — сам виноват, если из всех представительниц респектабельных семей выбрал самую пустую и глупую. Радовался бы, что дети не пошли в мать! Должно быть, сильно надоела Руфусу красивая и безмозглая кукла Беттина, если он, рискуя репутацией и положением, обратил внимание на «слишком умную» Тэсс Черрингтон.

Если бы эта сплетница знала правду! Милисенте стало обидно за незнакомую ей Тэсс: она и сама не раз слышала обвинения в «чрезмерном» уме, который должен был непременно помешать её личному счастью. Но теперь для покойной едва ли имела значение минутная победа над злоречивой соседкой…

— Спасибо вам за информацию, — проговорила мисс Корнер, незаметно снимая чары: не хватало ещё, чтобы эта женщина продолжала откровенничать так целый день! Довольно. Та повернулась, чтобы уйти, и Милисента, быстрым движением выхватив из рукава палочку, прошептала: «Обливиэйт!». Женщина обернулась, растерянно оглядываясь по сторонам, но на дороге уже никого не было, и она пошла дальше, взглянув на часы и решив, что секундное ощущение потерянности в пространстве было следствием недосыпания…

А Милисента уже вновь шагала по корнуоллскому побережью, проклиная себя за то, что в своё время не стала основательно изучать легиллеменцию — узнала бы побольше! На войне, как ни крути, все средства хороши… Придя домой — и когда это она успела назвать коттедж «Ракушка» домом? — мисс Корнер призналась в своей неудаче и попросила помощи. Билл покачал головой:

— Нет, ни Джона, ни Тэсс Черрингтон я не припомню, не знаю о них. Надо спросить у Чарли, а ещё лучше — у профессора Макгонагал. Жаль, теперь уже едва ли можно, не привлекая ненужного внимания, поднять те ведомости по трудоустройству выпускников. Там-то должны быть сведения о том, кто куда устроился на работу, а оттуда уже рукой подать…

— А вы точно уверены, что они учились именно в Хогвартсе? — спросила Флёр, — тем более что эта соседка сказала вам: «за границей». Возможно, следует проверить заодно и другие учебные заведения…

— Но ведь они магглорождённые, — возразил Билл, — родители нашей Гермионы тоже говорили своим знакомым, что их дочка учится в частном пансионе за границей. Чтобы возникало поменьше вопросов. А реально заграничные школы обычно выбирают чистокровки или полукровки, которые в нашем мире хорошо ориентируются. Магглам хоть бы наш родной, английский Хогвартс переварить… Ну-ка, вспомни: много в Шармбатоне было магглорождённых иностранцев?

Флёр покачала головой, тряхнув серёжками:

— Ни одного не помню. Что ж, тем лучше!

— Я даже не знаю, — вздохнула Милисента, — будет ли благом для бедного ребёнка узнать, кто он такой. И как это воспримут его родственники. Наверно, на месте матери Тэсс я была бы не слишком расположена к… — она вовремя осеклась, вспомнив, что рассказала отнюдь не всю правду. Догадаться, конечно, можно, но орденцам не было никакого дела до репутации и личной жизни бывшего министра. Скримджер противостоял Волдеморту, как уж умел, а его героическая смерть нивелировала прежние противоречия.

Билл задумчиво почесал за ухом.

— Во всяком случае, лучше знать правду, чем бродить впотьмах, — рассудил он, — а пока что мы подождём Макгонагал и не будем понапрасну терзаться философией. В конце концов, вы им расскажете, предложите помощь — а они уже будут решать, что делать и куда бежать.

— Мудро, — вздохнув, согласилась мисс Корнер, — а пока мы ждём профессора Макгонагал…

Милисента хотела сказать, что хотела бы быть полезной и предложить свою помощь в любом деле, но дело нашлось само собой. Грохот и многоголосые возгласы в холле — если этот закуток можно было назвать холлом, — заставил всех троих подпрыгнуть на месте и ринуться к дверям.

— О mon Dieu! Кг’овь!

— Чёрт! Осторожней!

— Помогите, ради Мерлина! Я его не удержу!

— Фред, на что ты похож!

— Я Джордж!

— Братец, больше не прокатит: у тебя оба уха целы… кажется…

Под эти возгласы и охи в гостиную были препровождены изрядно потрёпанные Фред и Джордж, маленькая белокурая ведьмочка в форменной мантии, Ремус Люпин, Джинни и Чарли Уизли. Флёр и Милисента засуетились вокруг Фреда, чья левая половина тела представляла собой ужаснейшее зрелище: оказалось, он попал под обжигающее заклятие. Белокурая Верити, до сего момента державшаяся молодцом, упала на стул в углу и разревелась, но успокаивать её истерику было некому.

— Эй, — фыркнул Джордж, которому Билл наскоро перевязывал раненную ногу, — Верити, ты что? При приёме на работу ты уверяла, что у тебя крепкие нервы. Это было нашим обязательным условием! Что ж ты теперь воешь? Выходит, ты нам соврала? Нехорошо изменять собственному имени!

Но девушка в ответ только всхлипнула, и успокоилась лишь тогда, когда перевязанного и вымазанного противоожоговой мазью Фреда отнесли наверх, в гостевую спальню, а ей, испуганной продавщице, поднесли чашку с успокаивающим бальзамом. Вскоре она заснула прямо на диване; Флёр сунула ей под голову подушку и укрыла пледом, а затем увела всех на кухню, чтобы они своими разговорами не мешали девушке отдыхать. Джинни взяла со стола кувшин воды и отправилась с этой ношей наверх — когда Фред очнётся от воздействия обезболивающего зелья, ему надо будет очень много пить. Ремус проследил взглядом упрямый девичий силуэт и грустно вздохнул: она повзрослела и уже не торопилась попасть на тайные совещания и услышать важные разговоры, как ещё год назад на Гриммуальд-плейс, а просто брала на себя часть работы и выполняла её. Дети слишком быстро взрослеют на войне…

— Итак, на ваш магазин напали, — начал Билл, обращаясь к Джорджу и одновременно помогая Флёр выгрузить из шкафчика ингредиенты для укрепляющего зелья, — почему вы нам не просигналили?

— Всё произошло слишком быстро, — ответил Джордж, — даже обидно. Мы успели послать за Чарли, а профессор Люпин сам оказался поблизости. Наш магазин мог бы продержаться и подольше, но ведь с нами были девчонки. Нет, от Джинни в бою на самом деле много пользы, она у нас в маму пошла, но… — он многозначительно вздохнул и переместил под стол раненую ногу, чтобы не мешать женщинам нарезать круги вокруг плиты, — Мы не могли рисковать попасть в плен. Понимаешь, этот мерзавец Снейп изобрёл новую штуку, вроде антиаппарационного мешка…

— Постой, так он ничего не изобрёл, это же как у нас в заповеднике или в Хогвартсе… — начал было Чарли, левитируя котелок над головой Джорджа; правда, Чарльз взял слишком низко, и днище котла слегка стукнуло его брата по затылку. Джордж возмущённо взвыл и пробормотал что-то нелицеприятное про криворуких родственников и днища котлов.

— Нет, — вступил в разговор Люпин, не обращая внимания на братьев Уизли, — не знаю точно, как там у вас в заповеднике, но в Хогвартсе совершенно иные чары. Это же средневековый замок. Антиаппарационным барьером там распоряжается директор, который, по сути, является сеньором: чтобы наложить эти заклинания, надо быть владельцем замка, его частью. Это — защита владений. Другое дело — чары, которые набрасывают на чужое, даже враждебное здание, как мешок. Кажется, у Снейпа были мысли об этом ещё в школе, — негромко добавил Ремус, — вот и…

— Вот они и опробовали на нашем магазине этот свой «мешок», — продолжил Джордж, — но мы-то знали, какое крутое здание снимать… короче, у нас там был подземный ход в маггловский Лондон. Когда мы поняли, что дело хреново, то отправили туда девчонок, а в зале запустили серию хорошеньких заклятий… — лицо юноши расплылось в самой что ни на есть довольной улыбке, и он даже стал потирать руки, — словом, всё, что там могло взорваться — взорвалось!..

— Вы снесли весь Косой пег’еулок? — спокойно осведомилась Флёр, нарезая сушёные листья мандрагоры и передавая их Милисенте, которая медленно добавляла ингредиенты в котёл, помешивая зелье половником за неимением специальной ложки.

— Нет, — не без сожаления признался Джордж, — мешок-то был! Поэтому всё разнесло внутри. Мы сбежали, а Упивающиеся остались там, в ловушке!

— Честное слово, они подали шикарную идею, — фыркнул Чарли, — мы сами так не догадались бы.

Все рассмеялись. «Эмили и Джорджиане тоже понравилась бы эта идея, — подумала мисс Корнер, — вот уж они бы посмеялись!». Милисента вздохнула. Интересно, когда она научится рассуждать и чувствовать так, будто она снова одна во всём мире, как в студенческие годы, и не рассчитывать во всём ещё на двух девочек?.. Да, а во время визитов в Косой переулок, которые в последний год почти прекратились, они аккуратно обходили «Всевозможные волшебные вредилки» стороной: таков был приказ Скримджера. Не то чтобы девочки были согласны с таким положением вещей, но им приходилось смиряться с волей отца. «Это приказ мистера Скримджера. Я обещала ему и не стану нарушать этого обещания. Поймите, он беспокоится о вашей безопасности. Сейчас его меры кажутся вам слишком суровыми, но потом…» — и, слыша этот ставший знакомым непререкаемый тон, Эмили и Джорджиана вздыхали и опускали головы: мисс Корнер могла быть сколько угодно доброй и мягкой в другое время, но если она ссылалась на данное обещание, умолять было бесполезно. В глубине души Милисента полагала, что многие «шутки» братьев Уизли и впрямь переходят границы допустимого, но сама идея — смехом и весельем, злым осмеянием и добродушной насмешкой бороться с удушливой волной ужаса и паники, накрывавшей общество, — ей очень нравилась. Этот путь был верным, но Министерство не желало придерживаться его…

— Надеюсь, Снейп лишился там обоих ушей, да и остальных конечностей тоже, — мечтательно улыбнулся Билл, прерывая ход мыслей Милисенты.

— Если вы его ещё не убили, — подала голос Флёр, — надо просто прислать ему флакончик с воспоминанием о том, как мы здесь варим зелье на кухонной плите, и с ним случится инфаркт от такого кощунства над великим искусством зельеварения.

Все вновь засмеялись, а Джордж сказал:

— Вы, миссис Флёр Уизли, становитесь истинным членом нашей семьи!

— Кстати, о семье… — нож замер в изящных пальцах Флёр, — а мистер и миссис Уизли в курсе, что?..

— Отец в курсе — он-то нас и предупредил. Прислал Патронус Фреду с Джорджем, — отвечал Чарли, — а мама, судя по тому, что ещё сюда не примчалась — нет. Она же за приболевшей тётушкой Мюриэль ухаживает. У той опять язва разыгралась. Пусть вернётся, тогда и расскажем. А то она дорогой с ума сойдёт… Ещё расщепится.

Обсуждение продолжилось, став более серьёзным; Флёр сменила Джинни у постели Фреда, братья разошлись по своим таинственным делам, Билл отправился за Макгонагал — подошло время условленной встречи; Милисента осталась на кухне одна, следить за зельем и думать, думать...

Она не сразу заметила Ремуса Люпина, который тихо вернулся на кухню и остановился у окна, задумчиво понурив голову, а когда заметила — ахнула от удивления и даже подпрыгнула на месте.

— О Мерлин! Вы что, трансгрессировали сюда? Я едва котёл с зельем не обернула, — проговорила девушка, одной рукой держа половник, а другой — хватаясь за сердце. Выглядело это довольно комично, но Ремус даже не улыбнулся. Мисс Корнер заметила, что и прежде, на кухне, он смеялся со всеми как-то глухо и нерадостно. А в глазах у него вовсе не было веселья.

— Простите, — как сомнамбула, отозвался Люпин, — я не хотел вас напугать.

Милисента кивнула, мягко улыбнувшись, и вернулась к своему занятию. Она заметила, что Ремус находится в какой-то прострации, и гадала, почему не обращают внимания на это остальные члены Ордена. Должно быть, у них есть причины для молчания; возможно, Люпин находится в одной из тех ситуаций, которые надо просто пережить, и постоянными напоминаниями и выражениями сочувствия не поможешь. В любом случае, Милисента для него сейчас — абсолютно чужой человек, который не имеет права лезть к нему в душу.

— Вы учились зельеварению в Праге, мисс Корнер? — рассеянно спросил Люпин.

— Да… как учитель средней школы.

— Средней?

— Там иная система образования. Несколько ступеней: младшая, средняя, старшая. У меня есть диплом учителя средней школы. Для старшей школы уже идёт специализация, и там я выбрала историю магии.

— Историю? Странный выбор.

— Если бы вы знали госпожу Коменскую, такой выбор вовсе не показался бы странным…

Милисента медленно засыпала в котёл смесь из мелко натёртых кореньев, оставленную Флёр на столе, и посмотрела на Люпина. Если уж он расположен разговаривать, возможно, ей стоит спросить… а вдруг?

— Мистер Люпин, а вы не знаете никого из семейства Черрингтон? Джон или Тэсс Черрингтон? Магглорождённые волшебники из Уэст-Йоркшира?

Люпин нахмурился, подумал — и отрицательно покачал головой.

— Нет. Никогда не слышал.

— Жаль… что ж, остаётся лишь ждать профессора Макгонагал.

Люпин рассеянно кивнул, явно думая о другом.

— Очень жаль, что я не могу помочь вам, мисс Корнер… профессор Корнер! — вдруг ахнул он, — В самом деле! Послушайте, а вам случайно не приходится родственником профессор ЗОТИ Эдвард Корнер?

Милисента улыбнулась.

— О да — это мой дедушка… по отцу. А почему вы спрашиваете?

— Я его хорошо знаю. Точнее, его портрет в Хогвартсе. Одно время я тоже преподавал там ЗОТИ… признаться, советы профессора Корнера были для меня просто спасительны. И не только советы, — невесело усмехнулся Ремус, — но и нахлобучки тоже.

Рука Милисенты дрогнула, и половник звякнул, ударившись о край котла.

— Я не знала, что там есть его портрет… ведь он умер через много лет после того, как оставил преподавание…

— О, это не имеет значения, если учитель был достойным и сам хотел, чтобы портрет появился в замке после его смерти. Я преподавал всего год и ушёл со скандалом, но когда я умру, мой портрет появится в Хогвартсе — Дамблдор так решил. И Снейп ничего не сможет с этим поделать! — невесёлая улыбка вновь мелькнула на усталом лице Люпина, — Представьте, если он сам меня убьёт в какой-нибудь стычке — и тут же получит в вечные спутники в замке!

Милисента рассмеялась, хотя в её смехе тоже было мало веселья.

— Значит, и вы тоже учитель? Вы преподавали ЗОТИ? Я слышала, что… что эта должность была проклята… так это неправда?

Она слегка нахмурилась, но её лоб тут же разгладился. Впрочем, Люпину хватило и этой секунды, чтобы понять, о чём подумала его собеседница — взять оборотня в учителя было весьма рискованно, чтобы не сказать безответственно, со стороны Дамблдора. Ремус вновь помрачнел.

— Да, проклята. Возможно, это-то меня и привлекло. Многие уходили оттуда вперёд ногами, хотя и не все.

Милисента пожала плечами, убавляя огонь под котлом. Подобная бравада ей не понравилась, и отвечать ожидаемыми репликами о ценности жизни и безумии самоубийства не хотелось.

— Но меня всего-то выгнали с работы из-за того, что я забыл… не успел… выпить антиликантропное зелье в полнолуние. Иногда я думаю — Снейп тогда мог убить меня. Должен был это сделать. Никто не призвал бы его к ответу. Он этого не сделал… и иногда я жалею об этом. Очень сожалею.

Милисента вздохнула. И это то, что гнетёт его? Наверно, человек с таким несчастьем, как ликантропия, не раз должен был пожалеть, что появился на свет; нельзя сказать, что самой мисс Корнер не было знакомо это чувство; и всё же…

— Вы сами знаете, что неправы в этом, мистер Люпин. Никто не должен думать так.

Ремус потряс головой, отрицая её слова. Он и сам не знал, что заставило его высказать своё давнее сожаление этой полузнакомой девушке, лишь недавно принятой в Орден. В ней было нечто, располагающее к доверию; а сам Люпин слишком долго бегал по кругу, отчаянно запутавшись в собственных мыслях и чувствах, и необдуманные слова срывались с губ сами собой. Никто из знакомых с его ситуацией не мог бы посочувствовать ему сейчас; он прекрасно понимал, что ни одна женщина в Ордене Феникса не одобрит его бегства от молодой жены, да и ни один мужчина тоже. Тем более что большинство из них имели право сказать: «А ведь я предупреждал /предупреждала, что ничего хорошего из вашего брака не выйдет». Мисс Корнер же была не в курсе его личных дел, и это придавало уверенности.

— Если человек портит всё, к чему прикасается — разве ему не стоит умереть?

— Как-то я не заметила, чтобы вы что-то испортили, прикрывая нашу встречу с мистером Уизли в Лондоне или защищая сегодня магазин Фреда и Джорджа, — парировала Милисента, — нет, сэр, вы меня не переубедите… и себя только растравляете напрасно. К тому же наша эпоха — одна из тех, что освобождает от подобных сомнений. Идёт война; сейчас нужны все мы — и вы, и я, и каждый, у кого достаточно храбрости рискнуть собой. Мы не принадлежим себе. Это опасное состояние… нет хуже человека, который верит, что цель оправдывает средства… Но мы ведь не об этом, здесь нет речи об отчуждении собственной воли, как это происходило у сторонников Гриндевальда и Того-кто-заслужил-себе-место-в-аду. Речь только о необходимости защищаться. А коли так, то один тот факт, что вы находитесь сейчас здесь, — она обвела глазами кухню, — уже говорит о том, что вы живёте не напрасно.

— Да? А знаете, какую роль я выполняю в Ордене Феникса?

— Полагаю, об этом не стоит говорить, если это составляет тайну. Исход войны всё же важнее исхода нашего разговора.

Люпин покачал головой.

— Это не секрет. Я бегаю со стаей Фенрира Грейбэка. Он достаточно близок к Тёмному Лорду… тьфу, видите — как я стал оговариваться! Мне удаётся шпионить за Грейбэком. Это… отвратительная служба.

Но мисс Корнер недаром три лета провела в исследовательских экспедициях в глубине магического Богемского леса, среди затерянных там замков, полных призраков, и деревень, где время замерло в шестнадцатом веке, в эпоху религиозных войн. Там она наслушалась таких вещей, от которых кровь стыла в жилах и волосы на голове вставали дыбом. После этого напугать её простым упоминанием чего-то страшного было довольно трудной задачей.

— Это война, мистер Люпин. Вы не можете поступать иначе, если только не оставаться в стороне. Своё горе вы обратили во благо — а такое не каждому удаётся… И… знаете, что говорила в подобных ситуациях моя госпожа Коменская? «Меньше задумывайся о собственной драгоценной персоне!»

Ремус задумчиво потёр подбородок и вдруг усмехнулся — не то удивлённо, не то презрительно.

— И что же смешного в моих словах, извольте пояснить? — Милисента невольно улыбнулась, ибо эта фраза вызвала в памяти ворох ностальгических воспоминаний о педагогической практике в пражской школе.

— Простите, я не хотел вас обидеть. Знаете, то же самое я слышал когда-то от Снейпа. И примерно в тех же выражениях. Это… поразительно.

— От Снейпа? — машинально переспросила мисс Корнер, вновь отвлекаясь от разговора и сосредотачивая всё своё внимание на зелье: она старалась понять, достигло ли оно необходимой густоты или требуется добавить ещё порошка из кореньев.

— Да, от него самого. Он был нашим двойным агентом, вы знаете. Он презирал меня — было за что… Но нам приходилось проглатывать свои старые обиды и ссоры — и работать вместе. Мне до сих пор трудно поверить, что он нас предал. Было столько случаев… несколько раз он чуть не погиб, но не изменил нам. Спасал — едва не ценой своей жизни. И требовал, чтобы я молчал, когда знал о его... подвигах. Я и молчал… вот, говорю вам, зачем-то. Почему после всего, что Снейп сделал, он нас предал?.. Он не боялся смерти, не боялся боли, казалось, даже его честолюбие умерло. У слизеринца-то! Мне казалось, я понимаю его — мы играли похожие роли. Но — нет.

Милисента подняла глаза от котла и задумчиво посмотрела на Люпина.

— Возможно, мы не знаем чего-то о нём. Нет ничего беспричинного, если мы не имеем дела с сумасшедшим. Возможно, какая-то часть мозаики скрыта от нас.

— Иногда мне казалось, что он способен на человеческие чувства. Я даже полагал, что немного догадываюсь о… о причинах того, что он перешёл на сторону света. Он любил… одного человека. Дамблдор как-то обмолвился… я сейчас не смогу даже вспомнить фразы, настолько это было… тонко, что ли, я не сразу осознал даже, как это можно трактовать. Но как увязать ту теорию и…

На губах мисс Корнер мелькнула печальная насмешка.

— О, сколько раз мне казалось нечто подобное в отношении совершенно бесчувственных людей!

Она думала о своём; Люпин встряхнул головой, отгоняя воспоминание иного рода. Дело было всего-то в прошлом году — тогда, когда Тонкс несла службу в Хогвартсе. Несколько новоиспечённых Упивающихся Смертью сделали небольшую вылазку в Запретный Лес на границе со школой; Тонкс оказалась на месте — одна отбиться она бы не смогла, а позвать на помощь ей не удалось — в своих растрёпанных чувствах девушка не сумела вызвать Патронуса. Не окажись Снейп поблизости, даже тела Тонкс не отыскали бы. На следующий день было собрание Ордена. Тонкс была подавлена, Люпин уничтожен — он, конечно, знал, что девушка расстроена из-за него; Снейп же, которому пришлось отвечать за случившееся перед Тёмным Лордом и разбираться с последствиями того, что в стычке он ранил одного из нападавших, пребывал в ярости. Когда все расходились с собрания, Люпин задержался, втянув Снейпа в разговор — дабы не оставаться наедине с Тонкс. Северус же его манёвр понял и уж так поговорил с бывшим однокурсником, что мало не показалось. Ремус узнал, что он — ничтожество и никуда не годная тряпка, что такие люди, как он, вредны для дела и его следует уничтожить, пока он не наделал ещё больших бед. Снейп честно признался, что, возвращаясь вместе с Тонкс в замок, посоветовал ей выбросить Люпина из головы, и даже не потому, что он — оборотень и во всех отношениях ей не пара, а потому, что их отношения ни на гран не похожи на любовь, зато сильно смахивают на нездоровую зависимость с её стороны и весьма неблагородное самолюбование — с его. Пересказывать, куда его послала в ответ на это Нимфадора, Северус не стал, сказав вместо этого нечто другое: «Но всё это бесполезно, Люпин! Мы хором, чуть ли всем Орденом, уговариваем её одуматься — но из духа противоречия упрямая девчонка стоит на своём, пока не погибнет из-за тебя! А знаешь, почему? Потому что ты даёшь ей надежду! Ты показываешь своё неравнодушие к ней, а потом отталкиваешь, но не говоришь твёрдого «нет». Это кого угодно с ума сведёт. Я долго молчал — не моё это дело, твоя и её жизнь, но ты сам нарвался». Ремус ответил, что любит Тонкс. Снейп презрительно усмехнулся: «не похоже», и ушёл.

Теперь Люпин не мог понять поведения Снейпа. Он защитил Тонкс, хотя мог пройти мимо — и никто из Ордена не узнал бы об этом; а спасение девушки было чревато для него серьёзными проблемами. Вся эта история, равно как и некоторые другие, заставляли Ремуса признавать, что Северус — тоже живой человек, и он наверно, не меньше других нуждается в любви. В той самой искренней, бескорыстной и самоотверженной любви, от которой сам Люпин не мог решительно отказаться, отталкивая Тонкс. Положение двойного шпиона обязывало Снейпа забыть обо всём этом. И он, будучи человеком с гораздо более сильной волей, казалось, вырвал сердце из собственной груди. А Люпин тогда предполагал, что на чувства Снейп был способен — в его обвинениях в адрес товарища сквозило явное сострадание к Тонкс и её неразделённой любви, так что Ремус даже почувствовал укол ревности. Теперь вспоминать о тех временах было невыносимо; впрочем, в глубине души он уже принял решение относительно своей судьбы и судьбы Тонкс, и ему совсем не хотелось вновь проходить через муки душевной борьбы, на которые его наталкивал разговор с мисс Корнер. Он искал лишь одобрения своим побуждениям.

— В любом случае, последним своим поступком он перечеркнул всё, — прервала Милисента его размышления, — есть такие поступки, после которых прощения нет.

Вот так услышал одобрение! Но Ремус решил не прилагать эту фразу к собственной судьбе.

— Да. Вы правы. Бесспорно.

На несколько мгновений воцарилась тишина. Мисс Корнер следила за изменениями оттенка зелья — серый, серо-голубой, небесно-голубой… стоп! Она погасила огонь, взяла полотенце и сняла котёл с плиты. Люпин в порыве помощи схватился было за волшебную палочку, чтобы отлевитировать котелок.

— Тише! Кто над зельями палочкой размахивает!? — ахнула девушка, — поставьте лучше на стол доску… пожалуйста.

Ремус извинился, и они водрузили зелье на стол, накрыли его крышкой и облегчённо вздохнули.

— Прекрасный оттенок вышел у вас. Я так никогда не мог: ничего лучше грязно-серого не получалось. А знаете… для Снейпа это было искусство, как… живопись или музыка. Он был поэт в душе. Вы не поверите, да?

— Отчего же? Знаете, сколько было таких «поэтов»? Людей, одарённых великолепными талантами, которые они бросали на службу самым страшным злодеяниям?

Ремус пожал плечами.

— Боюсь, я не в курсе. Историю магии, я, кажется, благополучно проспал…

Между тем в холле уже послышались голоса Билла Уизли и Минервы Макгонагал. Мисс Корнер вышла следом за Ремусом из кухни, думая о том, что, кажется, их разговор не был напрасным — очевидно, Люпин принял какое-то решение. Да и выглядеть побитой собакой перестал.

Знала бы она, что это за решение! Впрочем, отповедь, которая ждала Ремуса в доме на площади Гриммо, была и вполовину не столь обидной, чем то, что он мог бы услышать от мисс Корнер, узнай она, что Люпин вознамерился сбежать от жены как раз тогда, когда он был ей особенно нужен. Так что он не напрасно придержал язык…

Когда Макгонагал обсудила со своими соратниками касающиеся Хогвартса дела, они остались наедине с Милисентой.

— Черрингтон, Черрингтон из Уэст-Йоркшира… — Минерва покачала седой головой, — да, с ними был связан редкий случай. Джон учился на Рейвенкло, а Тэсс — на Хаффлпаффе. Она была одной из лучших учениц Помоны, её гордостью. Умненькая девочка, староста, отличница. После школы служила в Министерстве, а потом… как-то пропала, я ничего не слышала о ней. Вы… знаете что-нибудь? Она… с ней ведь всё в порядке?

— Нет… она умерла восемь лет назад.

— Как умерла? Такая молодая? — на лице Макгонагал отразилось искреннее огорчение, — как же так? Мы, старухи, живём, а дети — умирают? Почему же она умерла? Её убили?

Милисента почувствовала, что Минерве станет легче, если она узнает хотя бы часть правды.

— Нет, профессор Макгонагал. Она умерла при родах. Просто несчастное стечение обстоятельств. Я ищу её сына, он остался сиротой.

Минерва глубоко вздохнула, сжав на коленях сухонькие руки.

— Значит, в маггловской больнице. Если бы она рожала в Мунго, мы бы узнали хоть что-нибудь… А… — очевидно, она хотела что-то спросить об отце ребёнка, куда он-то делся, но решила не поднимать эту тему, и заговорила о другом:

— Вот как, оказывается, сложилась судьба нашей Тэсс. А Джон… с ним и связан был редкий случай. Он учился у Флитвика, талантливый был мальчик. Сильный маг, кроме того, у него был прекрасный голос (пока не начал ломаться) и абсолютный слух. Знаете, наш Флитвик очень любит создавать всякие кружки…

— Знаю, — тепло улыбнулась Милисента, словно вспомнив о чём-то далёком и прекрасном, и Макгонагал удивлённо переспросила её:

— Знаете? Но вы ведь не учились в Хогвартсе…

— Да, но мой дедушка преподавал там ЗОТИ. Профессор Корнер. Он много рассказывал мне о школе. Потом там учились мои старшие братья…

По тому, как оживилась Макгонагал, Милисента поняла: не один только Ремус Люпин помнил профессора Корнера. А Минерва знала его ещё при жизни, а не только в качестве портрета…

— Эдвард? Вы внучка Эдварда Корнера? И дочь Эдгара Корнера? — переспросила Минерва, — надо же, как не догадалась я сразу… Лицом вы на него совсем не похожи, а вот характер, я так чувствую, тот самый. Безусловно, профессор Эдвард Корнер был выходцем с Рейвенкло, но всё же… позвольте, милая, мне считать, что окажись вы в Хогвартсе — непременно учились бы на моём факультете. Как… и ваши братья. Эдвард и Леон.

Макгонагал с необычной для неё мягкостью посмотрела на Милисенту. Да, как раньше она не поняла, не увидела этого! Кажется, ещё вчера эти мальчишки-близнецы (везёт ей на близнецов в учениках!) выбирали при её помощи — декан случайно подвернулась на пути, — подарки для своей младшей сестрёнки в Хогсмиде. «Она у нас маленькая, ей шестой год. Как вы думаете, что подарить такой малявке, профессор?». Такие чудесные мальчики — и такая страшная, ранняя смерть! Могла ли она представить, что через много лет та «малявка», для которой она, развеселившись, выбирала сладости и девичьи безделушки, будет сидеть перед ней с серьёзным, бледным лицом и сосредоточенным взглядом, готовым к обороне, — одинокая, бесстрашная, с таким же грузом забот и ответственности на плечах, как и каждый из них. Минерве всегда было больно отпускать учеников в этот жестокий, жестокий мир, хотя мало кто мог догадаться о таких сентиментальных чувствах строгого, решительного и требовательного декана Гриффиндора…

— Спасибо вам, профессор Макгонагал. Мы… мы говорили…

— О Флитвике. Джон Черрингтон играл на скрипке и пел в его хоре. Может, музыкальный талант, а может — наследственная предрасположенность, но… его магия была несколько нестабильной. Он легко приходил в волнение, его силы быстро истощались. Поппи даже настаивала на том, чтобы показать его целителям из Мунго. А потом произошёл несчастный случай. Однажды осенью в школу вернулась только Тэсс. Джон потерял магию. Соседские мальчишки-хулиганы подкараулили девочку и хотели побить. Джон вступился за неё — он помнил, что вне школы колдовать нельзя, сначала постарался защитить её по-маггловски, но… какое там! А потом произошёл выброс магии, — он никак не мог с этим справиться… Хулиганов подлатали и подчистили им память, а мы с Альбусом постарались сделать так, чтобы Джон не пострадал — ведь его не за что было наказывать! Но магия к нему так и не вернулась. Он закончил маггловскую музыкальную школу, сочинял песни, и, кажется, стал работать в фирме, которая торгует музыкальными инструментами. Через Флитвика, я уверена, мы можем выйти на Джона.

— Господи, сколько горя перенесла эта семья!.. Что, если я только усугублю его?

— Не думаю, Милисента. Вы намереваетесь раскрыть им некую правду — и предложить наше покровительство. А лучше знать правду и быть во всеоружии, нежели пребывать в слепом неведении. Я предпочла бы, чтобы со мной поступили именно так.

Макгонагал оказалась права. Флитвик действительно знал адрес Джона Черрингтона в Эдинбурге. Туда и отправилась мисс Корнер в сопровождении Джорджа Уизли, после того как Флёр превратила его в солидного седовласого господина с холодными голубыми глазами. Рана у него на ноге зажила без следа, и он жаждал действия.

Но на пороге квартиры барда и музыканта Джона Черрингтона их ожидал новый удар.

Они опоздали. Насколько им было известно, Джон почти полностью порвал связи с магическим миром — лишь изредка продавал с неизменной скидкой бывшему декану кое-какие инструменты. Но, очевидно, что-то встревожило его и заставило увезти родителей и племянника из Хейнворта. Он собирался покинуть Британию вместе с семьей: последние дни они заканчивали дела и жили на чемоданах. Пустые шкафы, мебель в чехлах, сумки и коробки в холле… и следы ожесточённого боя. Вот и всё, что застали Милисента и Джордж на пороге разгромленной квартиры.

Джордж оттолкнул мисс Корнер за спину, а у той потемнело в глазах: перед ней, на полу, растёрлась коренастая фигура в оскаленной серебристой маске — её кошмар, следовавший за ней не одну ночь. Седой, интеллигентного вида старик неловко согнулся в углу, рядом с ним вытянулась маленькая старушка в разбитых очках. Перед ними лежал высокий мужчина в кожаной куртке, глядя в потолок безжизненными, широко раскрытыми глазами. Его руки были раскинуты, словно он пытался заслонить родителей.

— Мама! Мамочка! — надрывный детский голосок раздался из глубины квартиры, и прежде, чем Джордж успел её остановить, Милисента перепрыгнула через тело Упивающегося Смертью и кинулась на этот голос, путаясь в клеёнке, которой был прикрыт какой-то шкаф.

Мальчик лет десяти стоял на коленях за коробками, безумными глазами глядя на лежавшую на боку молодую женщину. «Красивая» — мелькнула неуместная, непрошеная мысль. Милисента склонилась над женщиной, откидывая назад мешающую копну её пышных волос, тщетно ища на горле пульс. Ничего. И этот холод… тело остывает мгновенно после Авады Кедавры.

— Мама! — мальчик вскочил, чтобы ринуться к женщине, отчаянно теребя её, словно требуя, чтобы она очнулась. Милисента схватила его за плечи, и он вдруг обмяк и расплакался, уткнувшись в грудь мисс Корнер. В этот момент к ним подошёл Джордж — у него на руках вытянулся другой мальчик; он был помладше. Бросив взгляд на тоненькое, безжизненное тельце, Милисента содрогнулась.

— Он живой. Остальные мёртвые. Мотаем отсюда, сестрёнка.

Одной рукой крепко держа своего мальчишку, другой Милисента вцепилась в плечо Джорджа. Мир крутанулся, и вот они уже приземлились на корнуоллском побережье. Трубы коттеджа «Ракушка» маячили впереди, как надёжная пристань, а по узкой тропинке к ним бежали Джинни и Флёр.