It's magic (джен)

Мэри Фокс шла, не замечая ничего вокруг. Веки набухли от тяжёлых, обжигающе-невыплаканных слёз, а нос опух уже заранее, предвкушая тот момент, когда она не выдержит и разревётся. Каблуки выбивали отчаянную дробь, то и дело сбивавшуюся с ритма, когда Мэри в очередной раз поскальзывалась или оступалась, больно подворачивая лодыжку.

Скорее бы добраться до дома! Она подняла воротник пальто и пошла ещё быстрее, едва не подпрыгивая. Быстрее, ещё быстрее. Только бы оказаться как можно дальше от этого ужасного дома, кошмарной вечеринки и, и, и… Роджера! Стоило вспомнить о нём, как слёзы наконец-то потекли, горячие и щиплющие кожу, затуманивая и без того нечёткую картину перед глазами. Мэри глубоко вдохнула. Ну почему она повела себя, как полная дура? Она должна была ему сказать… В голове пролетали обрывки диалога — не настоящего, а тщательно придуманного и подогнанного. Хлёсткие, болезненные слова, а ещё пощёчина — для закрепления эффекта. Мэри даже начала слегка шевелить губами, проговаривая реплики то за себя, то за него, разыгрывая в лицах, представляя…

— Куда торопишься, красавица?

От неожиданности Мэри споткнулась и инстинктивно отпрянула к стене. Из тени неспеша выступили три силуэта. Типичные бандитские рожи, в руках у главаря поблёскивал нож и ещё что-то металлическое, не видное в почти полной темноте узкого переулка. Мэри отступила на шаг, отчаянно обернулась — и сразу поняла, что совершила ошибку. Переулок заканчивался глухим тупиком.

— Такая маленькая и сладкая, — продолжал издеваться главный, стоявший на шаг впереди остальных. Торопиться ему было некуда, и он растягивал фразы, чмокая словами, как старой лакричной тянучкой. — И совсем одна.

Отступать вглубь переулка означало дать загнать себя в ловушку. Но разве у Мэри был выбор? На нетвёрдых ногах она шарахнулась назад, вжимаясь в стену, как будто кирпич мог её защитить. Главарь ухмыльнулся.

— Боится. Неужели мы такие страшные, а? — издевательское сюсюканье резко оборвалось, уступив место ярости. Мэри, которая и так была в полуобморочном состоянии от испуга, даже не сразу сообразила, что он сказал. А главарь прорычал, крепче сжимая нож: — Это ещё что за хрен такой?

* * *

Перемены. Вот о чём думал Том, возвращаясь тёмной лондонской ночью из Вест-Энда. О, здесь было куда проще поверить, что война почти подошла к концу. Даже немецкие снаряды падали на Вест-Энд куда реже. Но и в меблированных комнатах, где квартировал «Цирк полуночи» царило нервное возбуждение. Шон зачитывал письма сына, воевавшего во Франции. Сэм Фитцпатрик в несколько косноязычных, но восторженных выражениях рассказывал, что совсем скоро они выйдут к границе. А оттуда и до Германии недалеко.

На горизонте замаячило неясное пока нечто под названием «будущее». И в этом будущем Том планировал занять подходящее место. Врачом он больше быть не хотел, а вот карьера адвоката по-прежнему его привлекала. Следовательно, надо было собрать сумму, достаточную для обучения, да поскорее. Когда война закончится, лучшие места скоро снова будут заняты. Надо успеть проскочить.

Выступая с иллюзионом в пабах и ресторанах, так быстро не скопить — понимал Том. Но томные взгляды, что бросали на него посетительницы представлений, подсказали ответ. От знакомства к знакомству, от вечера к вечеру он постепенно продвигался к тому кругу, где даже сейчас водилось больше денег, чем может потратить человек. Эрнест бы этого не одобрил, конечно.

Но Том не так уж сильно погрешил против его заветов. Он даже не садился с ними за один стол — только «украшал вечер» своим представлением, а потом безошибочно вычислял «слабое звено»: женщину, обычно слегка в летах, с избытком пользующуюся косметикой и пытающуюся флиртовать. Удивительно, как много можно дать в долг человеку с ангельской внешностью и безупречными манерами! Том всё чаще представлялся то журналистом, то учёным, чьи фокусы — лишь неуклюжий способ заработать на запчасти для изобретения всей жизни. Какой-нибудь «вечный двигатель», «гиперболоид» или «солнечную линзу» — чем более длинным и туманным было название, тем сильнее эти дамы лезли из кожи, пытаясь сделать вид, что понимают. Ах, они охотно инвестировали в юное дарование, а когда Том, потупив взор, бормотал, что не знает, сможет ли когда-нибудь отдать долг, хотя он, конечно, сделает всё возможное… — они с горячностью отмахивались и едва ли не насильно всучивали ему банкноты.

Правда, с герцогиней чуть не вышла промашка. А всё старый друг её семьи, юрист и циник, стараниями которого герцогиня — явно бывшая «папина дочка», капризная беспомощная кокетка под толстым слоем чуть пахнущей мускусом пудры — всё ещё не пошла по миру. Это был холодный, мрачный и очень глубокий ум, вызывавший у Тома смесь зависти и надежды. В другое время он ходил бы за юристом герцогини и записывал каждое его слово — но сейчас тот был противником, и его следовало нейтрализовать. Причём как можно быстрее: ведь Том не играл в долгую, всегда ускользая раньше, чем взмахи ресниц и ласковые взгляды превращались в недвусмысленные предложения.

Он и так недопустимо сблизился с герцогиней: не имея возможности получить деньги сразу, он постепенно вошёл к ней в доверие и стал кем-то вроде консультанта по вопросам устройства светских приёмов. Какие шторы модны в этом сезоне, какое шампанское лучше подать… Блокада, говорите? Дефицит? Здесь единственным дефицитом мог быть разве что дефицит фантазии, и Том восполнял его с лихвой. Поверенный герцогини следил за ним коршуном, и Реддл использовал все свои познания в бухгалтерии, заставляя милые мелочи светской жизни стоить вдвое дороже, но так, чтобы счета казались безупречными.

И всё же средства копились медленно, очень медленно. Том созрел к решительному рывку, да и герцогиня была совсем не прочь его проспонсировать, но как было обойти проклятого юриста?

* * *

Будь благословенно женское соперничество — одна из «злейших подруг» герцогини, желая уязвить её, пару дней назад с преувеличенным энтузиазмом спросила, будут ли гости из Америки. Ах, нет? Какая жалость! Сейчас, когда доблестные военные из Штатов, бок о бок с «нашими мальчиками»…

— Вот именно, милочка, — поджала губы герцогиня. — Они заняты делом. Безусловно, когда бои во Франции закончатся…

Но та нимало не смутилась:

— Вы знаете, сейчас к нам приезжают и гражданские гости. И даже женщины, — она округлила глаза. — Говорят, они совсем другие: манеры, стиль, эмансипированность, — начало слова она произнесла чуть в нос, как будто по-французски. — А какая музыка!

Дальше следовал рассказ — по мнению Тома, насквозь придуманный — как вышеупомянутая подруга весь вечер слушала у своих «американских друзей» какой-то чудесный инструментальный коллектив и была просто «сражена» «удивительно новаторским» соло на саксофоне. Насколько Реддл знал подобную публику, эта дама вряд ли отличила бы саксофон от тромбона и джаз от соула, но какое это имело значение для тех, кого с детства учили трещать без умолку с самым важным видом?

Герцогиня, похоже, смутилась, пробормотав что-то невнятное насчёт того, что «обязательно подумает об этом», и поспешила закруглить разговор.

Чуть позже она подошла к Тому, одиноко стоявшему в стороне от суеты и разговоров.

— А ты что думаешь об американках? — спросила она, заискивающе глядя ему в глаза

Казалось, ещё немного и она расплачется. И всё из-за того, что кто-то намекнул, будто её салон может утратить популярность! Где-то по ту сторону Лондона вот-вот снова завизжат ФАУ, а здесь, чтобы вызвать слёзы, по-прежнему достаточно сказать, что у кого-то вечеринка получше! Том улыбнулся герцогине с той ласковостью, которая рождается только из глубокого презрения:

— Они всегда умеют поставить себя так, что все верят, будто они необыкновенные красавицы⁽¹⁾.

Герцогиня подняла на него взор раненной лани:

— И ты тоже?

Том лениво поморщился:

— Я предпочитаю Англию. Впрочем, вы обижаете меня, герцогиня. Неужели я давал вам повод думать иначе?

Он поцеловал её сухую морщинистую ручку, унизанную кольцами — но не перстнями, ведь перстни это так вульгарно! — и улыбнулся поверх её ладони. На бледных щеках герцогини сквозь фальшивый румянец проступил настоящий.

Тома уже подташнивало от всей этой комедии, но в этот момент его взгляд упал на юриста герцогини. Того взял в оборот какой-то фотограф, хваставшийся своей коллекцией снимков театральных актрис. Вначале шли «роскошные» девушки, пожалуй, немного во вкусе самого Тома, все эти «Эсмеральды» и «Клеопатры» но потом… бледная тень в полупрозрачном белом платье в венке из цветов — видимо, игравшая Офелию. Юрист даже не прикоснулся к альбому, но его пальцы, до сих пор отдыхавшие на подлокотниках кресла, чуть приподнялись и задрожали, а глаза буквально впились в изображение. Том мог наблюдать за ним и дальше, но в этом не было нужды: теперь он вспомнил, что поверенный герцогини всегда отмечал тонких и стройных, напоминавших подростков девушек.

Реддлу пришла в голову идея…

— Впрочем, если хотите, — он заговорщически склонился к герцогине и перешёл почти на шёпот, — я, пожалуй, смогу устроить встречу с одной американской певицей. Она недавно приехала. На прошлой неделе пела в американском посольстве. Все были в восторге. Чудесный голос. Самые современные песни с другого берега Атлантики.

Он говорил отрывистыми предложениями, и после каждого герцогиня коротко и страстно кивала, завороженная его напором.

— Так что?

Она вздрогнула, будто её застали врасплох.

— Да?

— Мне попробовать с ней договориться? Это будет непросто, — покачал головой Том, почти сердито глядя на герцогиню: мол, сам бы он предпочёл заняться чем-то другим, — но для вас…

Она сжала его руку в своих.

— Ох, Том! Что бы я без вас делала! А… — её голубые глазки забегали, — мне её лучше пригласить, как гостью, или заплатить за выступление? Я не знаю, как в Америке решают такие вопросы, будет ли прилично…

Том заверил, что, разумеется, будет: Америка, мол, всегда знала счёт деньгам и главное — не скупиться, потому что заплатить мало — оскорбительно и унижает «силу искусства».

Он говорил до самого конца вечера, искусно нанизывая ложь на ложь и придумывая те очаровательные мелкие подробности, которые заставляют другого человека утратить бдительность и поверить: что у себя на родине эта певица соглашается на одно выступление из десяти, что здесь она сопровождает свою сестру, жену высокопоставленного дипломата…

В том, что ему удастся уговорить Риту, Реддл даже не сомневался: подработка за хорошие деньги на дороге не валяется, а о том, что её будут использовать в качестве наживки, Рите знать было не обязательно…

И всё сложилось даже лучше, чем Том мог себе представить. Он рассчитывал, что Рита просто отвлечёт юриста от чрезмерно бдительного просмотра счетов, но тот, похоже, всерьёз заинтересовался «американской гостьей». А она им.

Сложно не сорваться после пяти лет жизни впроголодь, верно? Свет, тепло и роскошь, внимание «большого человека»… Можно сказать, что Том всё это подстроил, буквально толкнув их в объятья друг друга, что он сводник, если не сутенёр. Можно сказать, что, как «хозяин труппы», он должен был хотя бы напомнить Рите, что где-то в тёмной и холодной меблированной комнате её дожидался жених… Эрнест бы напомнил. Но Тома это не касалось: каждый выбирает за себя.

Уже завтра он обналичит банковские поручительства и чеки — и покинет дом герцогини, оставляя её беднее, чем прежде, но в странной уверенности, что он её не «предал» и не «бросил», а, напротив, решил поступить честно, понимая чудовищный разрыв между ним и его благодетельницей и не решаясь безвозвратно испортить её репутацию.

Старомодный бред викторианской эпохи на удивление живуч в гостиных Вест-Энда… Сегодня, как и вчера, они с Ритой возвращались по отдельности, и потому Том намеренно медлил. Он придёт в меблированные комнаты, когда все будут спать, не раньше — чтобы пропустить объяснение Риты с Джоном, робкие попытки призвать его в свидетели, крики, клятвы и прочее, что некоторые опрометчиво зовут «любовью». Том поморщился.

Завяжет ли Рита с этими встречами или дальше будет морочить голову поверенному герцогини своим американским акцентом — Реддла не касалось. Зато уже завтра у него будет достаточно денег, чтобы начать после войны новую жизнь…

* * *

Задумавшись, он запнулся о булыжник мостовой. Удивлённо огляделся — и не узнал того, что видел. Его внутренний компас подсказывал, что Том должен был находиться где-то возле Темзы. Места вокруг доков он знал наизусть, но эта улица была ему незнакома. Совсем. И оставляла впечатление… странности. Слишком аккуратная: ни единого выбитого кирпича или лопнувшего стекла, ни единого разрушенного или заброшенного здания. Тихая и чуть-чуть старомодная. Что может считать «старомодным» иллюзионист, полжизни проводящий в цилиндре и фраке? Да и вообще — что может считаться старомодным в Лондоне? «Например, газовые фонари», — ответил он сам себе, разглядывая уходящую вдаль вереницу белых огоньков. Впрочем, уже то, насколько ярко и вызывающе эти огни сияли, вызывало смутное беспокойство. А как же затемнение?

Яркий, сказочно-рождественский, почти забытый ночной свет танцевал перед глазами, пробуждая в душе неясное возмущение. Кто играет в праздничную иллюминацию посреди затаившегося города? А когда на углу Том заметил классический «фахверк»⁽²⁾, его разум и вовсе застлала тьма. Говорят, такие домики есть и в нейтральной Швейцарии, и в Голландии, но… в сочетании с наглым ночным освещением белобокий фахверк, казалось, буквально кричал о своём немецком происхождении. Словно Том переместился на тысячи километров на восток. Или попал в прошлое… или сошёл с ума. «А что если эти слухи о странных экспериментах, из-за которых в Атлантике пропадают то корабли, то самолёты — правда?» Горя желанием разобраться, Том убыстрил шаг и направился прямо к «немецкому дому», как он про себя его назвал. Но когда до здания оставалось буквально шагов двадцать, освещённая улица резко сменилась непроглядной темнотой, словно пейзаж был нарисован на плоском театральном заднике, а Том прошёл его насквозь. Глухой переулок, открывшийся его глазам, был тёмным, заброшенным и узким. Обычным.

А перед ним стояли трое громил с поблёскивавшими в неверном свете звёзд ножами и кастетами. Где-то совсем рядом закричала девушка. Бандиты медленно двинулись вперёд.

* * *

За спиной был глухой тупик. Пустой и засыпанный мусором. И когда мимо Мэри — вперёд, к бандитам — метнулся какой-то неясный силуэт, она вначале подумала, что перед ней призрак. Но молодой человек, выступивший из теней переулка, оказался вполне материальным. И хорошо одетым, что, похоже, бросилось в глаза не только Мэри:

— О, ещё одна жертва свежего воздуха — протянул главарь, продолжая ухмыляться.

— На ловца и зверь бежит! Какая удачная ночь! — вразнобой поддакнули его подельники.

Затеплившаяся было в сердце Мэри надежда угасла. Но незнакомец не выглядел испуганным и не пытался сбежать. Вместо этого он сделал шаг вперёд и осведомился — самым что ни на есть светским тоном, как будто стоял посреди освещённой гостиной в каком-нибудь богатом доме:

— Можно пройти?

Бандиты оглушительно захохотали:

— Да ты просто комик, парень! Давай сюда деньги и украшения, живо. Тогда, может быть, мы и дадим тебе пройти. Если хорошо попросишь, конечно.

— Что ж…

С этими словами, в которых чувствовалась лёгкая досада, как будто обладателю голоса приходится делать то, что ему не особенно нравится, незнакомец полез за пазуху. Но вытащил оттуда совсем не бумажник и не часы. Бутылку. Посмотрел на неё и поморщился.

— Виски. Я надеялся, что будет ламповое масло. И тем не менее…

Незнакомец одним движением сбил горлышко бутылки о выступавший из полуразрушенной стены кусок кирпича — и выплеснул содержимое в сторону ближайшего из нападавших. Главаря. В воздухе запахло дешёвым алкоголем.

— Ты что делаешь, сукин сын? — возопил нападающий и сделал шаг вперёд. С его одежды капало, свитер промок насквозь.

Незнакомец чисто символически тоже отступил на шаг и выставил перед собой руки.

— Ш-ш-ш… Не так быстро.

Его руки соприкоснулись, послышался звук чиркаемой спички и в левой руке незнакомца загорелся огонёк.

— А теперь беги или гори.

Пламя спички отразилось в его глазах, и Мэри на секунду показалось, что они полыхнули красным. Мэри считала себя современной девушкой и смеялась над суевериями своей тётки, но в этот момент ей ужасно захотелось перекреститься. А как она жалела, что, поддавшись на уговоры подружек, сняла с шеи медальон Пресвятой Девы! Но спичка догорела до половины, и огненный блеск пропал без следа. Остался только молодой человек в тёмной одежде, стройный и невысокий, стоявший безоружным перед тремя головорезами с ножами и кастетами. «Они убьют его, — с какой-то отрешённостью подумала Мэри. — Надо бежать, пока ещё не слишком поздно. Возможно, мне удастся оторваться от погони или хотя бы спрятаться». Но вместо этого она нашарила за своей спиной обломок деревянной балки и крепко сжала в руках. Главарь сделал шаг вперёд…

А дальше Мэри показалось, будто время замедлилось. Она видела, как неторопливо, переливаясь угасающим огоньком — жёлтым с полупрозрачной синей каймой — летит вниз спичка. Вот она упала главарю бандитов под ноги. Призрачное мерцание огня разлилось по земле — а в следующее мгновение мужчина уже пылал как факел. Тишину прорезали крики боли и ярости.

Пытаясь хоть как-то сбить пламя, он начал кататься по стене, но вместо этого старые закопчённые кирпичи и сами загорелись, превращая стену в огненный гобелен, сотканный из языков пламени. Подельники бросили своего главаря на произвол судьбы и убежали прочь, вопя какие-то нечленораздельные проклятия и угрозы. Лицо и руки мужчины обуглились и пошли пузырями. Глаза казались сваренными вкрутую белками яиц. Мэри стояла и смотрела, не в силах ни зажмуриться, ни отвести взгляд.

Пока кто-то не схватил её под локоть и не повёл прочь. Они пробегали мимо доков, мимо пустынной набережной, спотыкаясь на валявшихся кирпичах и щебне. Несколько раз она чуть не упала, но незнакомец удержал её. Наконец, они добрались до более благополучных районов Лондона — насколько слово «благополучный» вообще было уместно — и пошли медленнее. Мэри только сейчас поняла, что её трясёт крупной дрожью. Из груди просился вопль, но первые слова за долгое время она произнесла тихим придушенным шёпотом:

— Ты убил его… Сжёг до см-м-мерти, — зубы стучали друг о друга, как пустые пивные кружки. — Т-так нельзя…

Незнакомец молча остановился и, по-прежнему ничего не говоря, резко развернулся, словно собираясь идти обратно. Улица была неприветливой и пустынной, и Мэри не на шутку испугалась:

— Ты куда? — в панике в панике закричала она ему вслед.

— А! — незнакомец словно только что о ней вспомнил и снова крепко схватил под локоть. — Точно! Пойдём вместе. Вернёмся и выразим приятелям того джентльмена соболезнования по поводу безвременной кончины их патрона. Думаю, они будут тронуты до слёз.

— Я… Я не это имела в виду, — запротестовала Мэри, упираясь изо всех сил.

— Тогда чего ты хочешь? — резко спросил он, отпуская её. — Они разбойники, насильники и убийцы. Кажется, это наказывается.

— Да, но не так!

Он еле заметно пожал плечами:

— Всё равно он это заслужил.

— Никто такого не заслужил!

Крик вырвался из её горла и замер, поглощённый узкими улицами. Перед глазами снова возник вопящий и пылающий факел. Военные, часто заходившие в паб, порой рассказывали ужасные истории о том, что видели на фронте. Да и сама Мэри в июне, когда немцы начали свой «Блиц», закидывая восточные кварталы Лондона томительно жужжавшими крылатыми снарядами, пару раз поучаствовала в разборе завалов. У мертвецов — когда удавалось найти голову, конечно — было неизменно-удивлённое выражение лица, свидетельствовавшее о внезапности и случайности смерти. Но никогда ещё Мэри не видела сам процесс умирания, тем более такого мучительного.

— Я хочу домой… — прошептала куда-то в пространство, жалуясь и умоляя. — Я просто хочу домой.

— Это должно быть где-то недалеко, — заметил незнакомец. Всё это время он стоял, чуть склонив голову набок и, казалось, наблюдая. То ли с любопытством, то ли, напротив, со скукой. Смерил её взглядом с головы до пят: — Чуть лучше Ист-Энда, но ненамного… Блумсбери? Ковент гарден? Холборн?

Мэри не отвечала. Но он снова подхватил её под руку и куда-то повёл.

— Куда мы идём? — наконец, решилась она подать голос.

— К тебе домой, — не поворачивая головы, ответил он. — Не могу же я оставить тебя здесь. После всех потраченных усилий.

Голос незнакомца был ровным, тихим и спокойным. Неэмоциональным. Но в последней фразе, казалось, промелькнул намёк на упрёк. Впрочем, Мэри заботило другое:

— Я не сказала, где живу.

— Холборн, — проронил он.

— Но откуда…

— Будем считать, что это магия.

В тёмном переулке, из-за введённого затемнения подсвеченном только почти полной луной, разглядеть выражения лица её спутника было сложно. Но Мэри показалось, что он улыбается.

— Улицу назовёшь сама или мне снова угадывать?

— Чансери Лейн, дальше я справлюсь сама, — пробормотала Мэри. Но потом всё-таки добавила: — Я не верю в магию.

Незнакомец тихо рассмеялся:

— И правильно. Это всего лишь фокус.

— Так ты фокусник?

Ей вспомнилась его преувеличенная, нарочитая грация и то, как незаметно и внезапно в его руках показался коробок спичек…

— Иллюзионист, — поправил незнакомец, слегка поморщившись. — Правильно это называется «иллюзионист». «Удивительные превращения и невозможные явления, прошлое и будущее, блеск и тьма, дым и зеркала…» А мы почти пришли, — неожиданно оборвал он сам себя, выходя под руку с Мэри на Чансери Лэйн. — Бар твоих родственников… — он замер на секунду, пристально глядя ей в глаза. — В той стороне! — уверенно продолжил он, махнув рукой направо, где и вправду, в одном из узких переулков приветливо сиял освещёнными окнами паб «Дракон и фея».

— Тоже фокус? — предположила Мэри.

— Ну не магия же, — лениво усмехнулся он, отпуская её руку и прикасаясь двумя пальцами к шляпе. — Счастливо оставаться… как тебя зовут?

— Мэри Фокс, — она изобразила полуреверанс. — А тебя?

— Магистр чёрной магии Марволо Реддл — к вашим услугам!

Он чопорно поклонился, слегка щёлкнув каблуками. И — извлёк откуда-то из воздуха красную розу. Мэри ахнула, прикрыв лицо ладонью, а второй рукой, краснея и смущаясь, взяла цветок.

— Я мог бы и кролика из шляпы достать, но кролики плохо сочетаются с пабами, — с деланным сожалением протянул Том. — Разве что в качестве блюда.

Сказал — и осёкся, видя, как мгновенно изменилась в лице Мэри. Тётя Пэт не держала ни птицу, ни мелких животных. Но покупать предпочитала живьём: «меньше проблем с хранением» — говорила она. Их холодный погреб растерял весь мороз ещё в июле, когда фундамент треснул из-за бомбёжки в соседнем квартале, а они это заметили и кое-как замазали трещину в стене только на следующий день. Теперь до самой зимы им негде было хранить продукты, и мяса это касалось в первую очередь. Да, тётя Пэт резала кроликов, а Мэри никогда не видела в этом ничего особенного, хоть и выросла в городе, а не на ферме, как многие её ровесницы.

Но теперь вставшая перед глазами картина — остекленевшие глаза, заляпанная кровью шерсть, жаркий огонь в печи за спиной тёти — совсем некстати напомнила о недавнем происшествии. Тот бандит вонял горелой шерстью и кожей, но ещё — совсем немного — жареным мясом. Слюна во рту стала горькой и вязкой, к горлу подкатила тошнота. Огонь, яркий, беспощадный, свивающийся в спирали… Её снова затрясло: так сильно, будто в эпилептическом припадке. Шок. Наверняка это был запоздалый шок. Щекам стало жарко и мокро, с подбородка капнуло — Мэри поднесла руку к лицу и поняла, что плачет. Перед её глазами, невидяще устремлёнными в пустоту, ярилось пламя. «Виски не может так гореть, — пришла внезапная мысль. — Это ведь не ром и не спирт…» Может, там и вправду было ламповое масло? Но она чувствовала запах! Что же произошло? Кто этот незнакомец, заставивший разведённый спирт пылать ярче керосина?!

— Кто ты? — прошептала она, крепче вжимаясь в стену и испуганно озираясь. — Что ты на самом деле такое?

Он поднял руки в успокаивающем и останавливающем жесте. Бледные до белизны кисти сверкнули в ночном мраке.

— Мэри. Успокойся.

Его голос стал низким и вибрирующим, не столько звуком, сколько ощущением звука. Он даже не приказывал, скорее направлял, указывая единственный возможный путь к действию. Мэри дрогнула, борясь с собой и из последних сил цепляясь за острый, угловатый комок ужаса, застывший где-то под сердцем. Но какая-то другая часть её души хотела довериться этому человеку, чей голос обещал укрыть её от кошмаров.

— Это было так… ужасно, — невнятно пожаловалась она, снова всхлипывая. — Я никогда этого не забуду.

— Ну что ты, — мягко возразил он, подходя и беря её за руку. — Взгляни… Такая длинная линия жизни, — он погладил её ладонь и поднял почти к самому лицу Мэри. — Так много времени. Конечно, ты это забудешь. Ты забудешь всё, что было сегодня вечером… Всё. Прямо сейчас.

На последней фразе он убрал её ладонь от лица и перехватил взгляд Мэри, впившись в него своим внимательным взглядом.

— А сейчас, когда я досчитаю до пяти. Ты придёшь в себя. И пойдёшь домой, — добавил он, отпуская её руку и медленно отходя, постепенно скрываясь в тени. — Раз. Два. Три. Четыре. Пять!

…Мэри моргнула — и как будто проснулась. С некоторым удивлением посмотрела вокруг себя, а потом, словно что-то внезапно вспомнив, заспешила по направлению к «Дракону и фее».

Скрывавшийся в тени человек несколько секунд смотрел ей вслед, засунув руки в карманы и склонив голову набок. А затем резко развернулся и пошёл прочь.

* * *

Том Реддл возвращался домой медленно, петляя между зданиями и глядя вверх, на звёздное небо. Сегодня, в виде исключения, не исчерченное вспышками. Это было глупо, боже, как же это было глупо. Единственное, что он сделал правильно — это загипнотизировал её. Всё остальное казалось одной сплошной нелепостью. Грабители едва не застали его врасплох — а ведь при нём, между прочим, были документы и наличные, полученные от герцогини, — а потом ещё и эта девушка… «Однако, она не сбежала, когда у неё появилась такая возможность, — рассеяно подумал Том, против воли еле заметно улыбаясь. — И эта здоровенная деревяшка…»

Импровизированную «дубинку» он отобрал у Мэри, ещё когда они бежали сломя голову через доки. Конечно, в её хрупких руках палка не защитила бы, а только разозлила нападавших. Но какая ещё девчонка вместо того, чтобы по-тихому сбежать, приготовится драться?

— Ты странная девушка, Мэри Фокс, — пробормотал он себе под нос.

Ноги сами принесли его к порогу «Зелёной луны». Он толкнул дверь, входя в полумрак и неожиданную тишину, бившую по ушам, ожидавшим шума. Неужели он так припозднился, что даже заядлые пьянчуги уже разошлись?

Энни чуть не выронила поднос, когда его увидела:

— Марволо, какими судьбами? Мы уже закрываться собирались!

— Только не сегодня, — он ухмыльнулся и, вынув из её рук пустой поднос и поставив его на соседний столик, закружил Энни в подобии импровизированного вальса. — Сегодня новолуние, царство чёрной луны, когда тёмные духи выходят из воды и крадут младенцев из постелей. Кто же будет спать в такую ночь?

— Но ты же не младенец, Марволо! — со смехом возразила Энни, запрокидывая голову к потолку в очередном танцевальном па.

— Духи ужасно близоруки, — невозмутимо пояснил он, наконец-то выпуская её из рук и с маху плюхаясь за ближайший столик. — Но у них отличный нюх. Поэтому, чтобы тебя не перепутали с младенцем, достаточно как следует напиться. Тащи бутылку.

Его пальцы пробежались по столешнице, выбивая заключительный музыкальный аккорд. Энни понимающе усмехнулась и, вращая бёдрами чуть больше, чем следовало, направилась за стойку. Когда Энни через неё перегнулась, Марволо проследил рассеянным взглядом за обозначившимся контуром её тела. «Барменши бывают двух типов. Наёмные девчонки из обычных пабов. Разводят посетителей на выпивку и закуски. Почти проститутки, хотя иногда и со своими особыми предпочтениями. Как Энни…»

— Абсента по-прежнему нет, но для короля зелёных фей под «Зелёной луной» всегда найдётся виски.

Ставя перед ним бутылку, она усмехнулась. Он нравился ей, когда был не в себе. И пугал, когда полностью владел собой. «…И другие, которые работают в пабах семейных. Дочка хозяина или племянница. И такую не то что за попу не ущипнёшь, не заговоришь даже — или какой-нибудь родственник при первой же возможности применит к тебе дубинку, лежащую под барной стойкой». Мэри Фокс была второго типа. Чья-нибудь-там-племянница из бара «Дракон и фея». Но хватит уже о феях.

Томас Марволо Реддл чокнулся стаканами с Энни, не отрываясь глядя ей в глаза. Пой со мной, танцуй со мной… спи со мной. Сегодня ты меня не боишься. Сегодня я тебя не боюсь. Ночью чёрной луны всё неправильно. Ну и чёрт с ним.

1) Печеньку тому, кто вспомнит, откуда это изречение =)

Вернуться к тексту

2) Фахверк — те самые оштукатуренные белым домики с тёмными балками, которые так популярны в некоторых странах Европы

Вернуться к тексту