Подменыш (джен)

Перси не хлопает дверью, когда уходит. Возможно, только потому, что это было бы слишком недостойно. Но его уход оставляет после себя звонкую тишину в «Норе», а в воздухе еще долго висят сказанные им гадости.

«Дамблдор. Гарри. Лжецы. Дураки».

Он забрал все свои вещи. Все свидетельства его существования исчезли, осталась лишь девственно пустая комната, словно гигантская дыра в доме. Внизу на кухне мама тихо плачет, а папа старается ее утешить. Пытается сделать вид, что средний сын только что не назвал его позором и неудачником.

«Ты выбираешь не ту сторону».

Фред и Джордж, подслушивающие на лестничной площадке, поворачиваются друг к другу с одинаковой яростью.

— Скользкий амбициозный мерзавец.

У Джорджа такое же свирепое выражение.

— Наверное, у Распределяющей шляпы тогда был ужасный день, раз она отправила этого придурка в Гриффиндор.

Фред хмыкает в знак согласия.

— Лучше бы в Слизерин.

На один этаж выше Джинни бесшумно спускается по ступенькам и исчезает за дверью своей комнаты.

* * *

Этим летом в «Нору» прилетают странные совы — днем и ночью и в самые неожиданные часы. Но еще чаще появляются волшебники, их визиты всегда проходят в спешке и оставляют за собой шлейф напряжения. Джинни узнает лишь некоторых, остальных видит впервые. Детям строго велено не покидать дом, и даже у Фреда с Джорджем на этот раз не хватает духу спорить с мамой.

Они никогда не говорят о Перси.

Они вообще много о чем не говорят.

Джинни тайком читает газеты. Она вытаскивает их из корзины для мусора, когда никто не видит. На первый взгляд, там все кажется обычным: прогнозы, политика, купоны. Иногда даже приходит мысль, что, возможно, Перси был прав. Ведь если происходят ужасные вещи, если действительно вернулся самый злой волшебник всех времен, разве об этом не напишут в газетах?

И только потом она замечает, как изможден папа, как мамины глаза почти не отрываются от стрелок часов, и вспоминает выражение лица Рона в ночь последнего испытания Турнира трех волшебников.

«Это правда. Гарри видел его».

Джинни не сомневается в этом ни на секунду. И всё же в её воображении возвращение самого ужасного тёмного волшебника выглядит иначе — с громкими битвами, пламенными речами и стройными рядами добра против зла. А вместо этого всё слишком... тихо.

Гермиона появляется на пороге «Норы» через две недели после начала каникул. Если Джинни нужно было еще одно доказательство, что все идет наперекосяк, то оно перед ней.

— Я просто не могла сидеть там и делать вид, что ничего не произошло, — говорит Гермиона, доставая из сундука стопку одежды.

— Что ты сказала родителям? — спрашивает Джинни, она вспоминает дружелюбное лицо мистера Грейнджера и его искренний дискомфорт от жизни, которую он никогда не сможет полностью понять и которая никогда не станет его частью.

Ведь скоро начнется война.

Гермиона бросает быстрый взгляд на газеты, разложенные на кровати Джинни.

— Не правду.

Ну, конечно, нет.

* * *

Гермиона пробыла в «Норе» всего неделю, когда за ужином мама и папа объявляют новость.

— Мы уезжаем из «Норы».

Мама крепко держит папу за руку, создавая единый фронт.

— Здесь больше небезопасно.

Это непостижимо — мысль о том, что «Нора» может перестать быть самым безопасным местом в мире. Ведь здесь есть странные волшебники, возникающие в камине посреди ночи, и защитные чары вокруг дома, которые родители, наверное, считали незаметными для детей.

— Куда мы идем? — спрашивает Рон, обмениваясь с Гермионой быстрым, настороженным взглядом.

— Мы остановимся в доме одного из членов Ордена, — отвечает папа. — Дамблдор обо всем договорился.

— Чей это дом? — спрашивает Фред, мгновенно уловив его нарочитую неопределенность.

Мама с папой переглядываются.

— Сириуса Блэка.

Джинни чувствует, как внутри у нее все сжимается. Она тут же вспоминает лицо, искаженное криком на старых плакатах.

— Сириуса Блэка? — повторяет Фред. — Того самого Сириуса Блэка, который пытался убить Гарри в прошлом году?

— В позапрошлом, — поправляет Джордж. — В прошлом году это был Грозный Глаз.

— Поддельный Грозный Глаз, — уточняет Фред.

— Точно. Я все никак не могу уследить, кто пытается убить Гарри на этот раз.

— Так оно и есть, — кивает Фред. — Может, у них это вообще что-то вроде клуба по интересам?

— Интересно, они носят пиджаки?

Папа прочищает горло.

— Мальчики, — говорит он. Фред и Джордж могли бы продолжать бесконечно, если им дать такую возможность.

— Я не понимаю, — говорит Джинни. Она и сама удивляется, как давно хотела признаться в этом вслух на протяжении всего лета.

Мама подходит ближе, мягко похлопывает ее по руке, словно она — ребенок, которого переполнили взрослые тревоги и поэтому ее нужно успокоить.

— Это долгая история, но Сириус Блэк на нашей стороне. Он — член Ордена.

Джинни бросает взгляд на Рона и Гермиону. Никто из них не выглядит удивленным.

— С каких пор? — спрашивает она, повышая голос.

Папа пристально смотрит ей в глаза.

— Он всегда был на нашей стороне. Это было… недоразумение.

Недоразумение? Убийство всех этих магглов, побег из Азкабана и попытка убить Гарри и ее брата? Джинни не знает точно кто, но она уверена, что кто-то из них явно сошел с ума. Возможно, это она.

— Мы объясним все позже, — говорит папа, вставая из-за стола и завершая на этом разговор. — А пока соберите вещи. Утром мы уезжаем в Лондон.

Фред и Джордж переглядываются, на их лицах появляются одинаково восторженные ухмылки.

— Провести остаток лета в городе, да еще и в доме сумасшедшего убийцы? Звучит потрясающе.

— Ли просто обзавидуется.

Только позже они понимают, насколько защищено это место, что им не только нельзя никому о нем рассказывать, но и что они не смогли бы это сделать, даже если бы захотели. Хранители Тайны и мощные защитные чары кругом, а Джинни все еще ищет войну, которая, похоже, никак не наступает.

Она не понимает. Не понимает, почему они переезжают, для чего нужны эти собрания странных волшебников, почему Перси ушёл.

И всё равно они не говорят об этом.

* * *

Трудно представить место, более непохожее на «Нору», чем дом на площади Гриммо. Всё здесь грандиозно и роскошно, элегантно как в заброшенном саду. «Нора» сделана из камня, дерева и старого-доброго твида, залатанного, почищенного и любовно хранимого. Дом Блэков же — это паутина из мрамора, бархата и еще каких-то незнакомых Джинни тканей, каждая из которых поношена и покрыта толстым слоем пыли. Уже через несколько дней она начинает забывать, что такое цвет, кругом лишь стонущая тишина и удушающие тени.

Это место полно тайн. Кажется, будто дом на площади Гриммо построен на этом зыбком фундаменте. Джинни считает абсолютно правильным решение сделать из него штаб-квартиру Ордена Феникса. Так они себя называют. Она задумывается о символизме, о том, из чего же они возрождаются, и гадает, что бы сказала на это Смита. Всех этих людей, очевидно, гонит сюда ложь и правда, о которых они не хотят говорить.

Иногда она пытается спросить, почему в газетах Гарри называют лжецом, а Дамблдора — дураком. Мама просто отправляет её подальше, а Рон и Гермиона лишь обмениваются мрачными взглядами за её спиной.

— Тебе не о чем беспокоиться, милая, — повторяет мама снова и снова, будто изо всех сил старается в это поверить.

Джинни пишет длинные письма Смите. Жалуется то на родителей, то на странности нового дома, то на укус докси, из-за которого палец никак не заживает. Упоминает то о фениксах, то о собраниях, то о Фреде и Джордже, шепчущихся в коридорах. Однажды она пишет почти тридцать дюймов о воображаемом лете, проведенном в «Норе», о полетах на метле на уединенном поле возле дома, о купании в реке и о крошечной комнате с видом на фруктовый сад и звёзды.

Она задается вопросом, когда ложь стала более правдоподобной, чем правда.

Однажды она даже пытается написать письмо Перси, но застревает на первых словах: «Ах ты, придурок», когда вспоминает о том, что он довёл маму до слёз.

Смите она отправляет письмо, полное выдумок и тщательно продуманных деталей, а остальные — сжигает одно за другим в пламени камина под пристальным взглядом Кикимера.

Постепенно она привыкает видеть Сириуса Блэка в коридорах, и сердце уже не начинает колотиться как бешеное от страха. Он кажется таким же измученным, яростным и наполненным необузданной энергией, каким выглядел на старых фотографиях на плакатах и в газетах, где его обвиняли в попытке убить Гарри. И всё же, когда он улыбается, Джинни чувствует лёгкое, тянущее беспокойство, но не знает, что бы это могло значить.

В доме появляются и другие волшебники. Измученный профессор Люпин и дёрганый Грозный Глаз — на этот раз настоящий. И даже несколько молодых магов, таких, как Тонкс. Она кажется одной из немногих, кто всё ещё способен кого-то рассмешить. Остальные же просто проходят мимо, будто Джинни вовсе там нет.

Джинни впервые осознаёт, что профессор Снейп тоже состоит в Ордене, когда сталкивается с ним в коридоре. Он стоит напротив Сириуса, и их обмен колкостями напоминает перепалку старых школьных врагов, так и не сумевших повзрослеть.

Сириус явно на взводе, как натянутая струна, кажется, ещё одно слово, и он окончательно потеряет самообладание. А вот Снейп — весь такой холодный и непробиваемый, что напоминает Смиту, если бы не резкость его слов. Джинни гадает, что должно произойти, чтобы Смита так же озлобилась.

Джинни выходит в коридор и тяжелыми шагами проходит между мужчинами, заставляя их расступиться. Сириус смотрит на неё мгновение, а затем, бросив напоследок испепеляющий взгляд на Снейпа, разворачивается и уходит вглубь дома, оставляя её наедине с Снейпом.

— Профессор, — вежливо здоровается Джинни, потому что, несмотря на то что она научилась его ненавидеть, он всё же глава её факультета и преподаватель.

— Мисс Уизли, — отзывается Снейп, чуть наклоняя голову, будто специально оттачивал этот жест годами.

Джинни кивает в ответ, и ей вдруг становится интересно, что бы подумали Малфои, узнав, что Снейп работает на Орден.

— Вы что-то сказали? — спрашивает Снейп, приподнимая бровь.

В ушах у неё раздаётся лёгкий гул, но она быстро отмахивается от него, решительно качая головой:

— Нет, сэр.

Она проскальзывает мимо Снейпа, поднимается по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки, и на следующей площадке сталкивается с Роном и Гермионой.

Она не может смотреть им в глаза.

* * *

Однажды днём появляется сам Дамблдор и устраивает Рону и Гермионе серьёзный разговор о том, что они могут и чего не могут писать в своих письмах Гарри.

Джинни не считает это подслушиванием. Она просто проверяет на практике последнее изобретение Фреда и Джорджа — Удлинители ушей. Это точно не имеет никакого отношения к желанию получить ответы на вопросы, на которые никто не хочет отвечать.

Тем не менее, подслушанный разговор ничего не проясняет: кажется, что все трое говорят каким-то кодом, к которому она не знает расшифровку.

Дамблдор выходит первым. Он делает это так неожиданно и тихо, что Джинни едва успевает вытащить Ухо из-под двери и спрятать телесного цвета шнурок в рукав. Она подумывает быстро убежать, но уже достаточно хорошо научилась разбираться в том, что выглядит подозрительным, а что можно обыграть. Кроме того, Дамблдор — занятой и немного чудаковатый волшебник. Он может даже не заметить её.

— Мисс Уизли, — говорит Дамблдор, и его глаза безошибочно находят её в полутёмном коридоре, как будто он всегда знал, что она здесь.

Вот тебе и теория.

— Директор, — отвечает Джинни кивком головы, надеясь, что этот жест выглядит невинным и уважительным.

Дамблдор не выглядит особо заинтересованным в том, чтобы отругать её, поэтому она ожидает, что он просто пойдет дальше, пройдёт мимо нее, как делают все остальные члены Ордена, но он удивляет тем, что задерживается.

— Как вы провели каникулы, мисс Уизли?

Этот вопрос задан из чистой вежливости, и она знает, что должна ответить что-то вроде: «Прекрасно, сэр» или «Приятно отдохнуть от домашней работы, сэр». Но всё, о чём она может думать, — это тайные встречи, закрытые двери и яростный шёпот. То, как люди здесь ведут разговоры, которые, кажется, касаются чего угодно, только не самих сказанных слов.

Поэтому Джинни хмурится и честно отвечает:

— Непонятно.

Обе брови Дамблдора приподнимаются, глаза сверкают за стеклами очков-половинок, как будто это самое гениальное, что можно было сказать, а не что-то глупое и детское.

Он кивает, слегка наклоняясь к ней, словно заговорщик.

— Мне приятно знать, что я в такой хорошей компании.

Джинни смотрит на него, не зная, успокаивает ли ее мысль о том, что такой человек, как Дамблдор, тоже ничего не понимает, или же это ее скорее пугает.

— Возможно, оставшаяся часть года будет более информативной, — улыбается он и уходит.

Джинни чувствует, как по позвоночнику пробегает дрожь. Почему-то такая перспектива кажется ей не менее тревожной, чем нынешнее непонимание.

* * *

Гарри приезжает через три недели. Во многих отношениях это похоже на бурю, которая давно надвигалась на горизонт, и вот наконец разразилась. Его гнев прорывается сквозь мрак, а голос сотрясает стены дома на площади Гриммо. Она завидует его вспыльчивости, но лишь самую малость. Он бушует, стучит кулаками о стену и требует тех самых ответов, которые она хотела получить всё это время.

Джинни почти верит, что её желание наконец-то сбудется, когда все сидят на кухне, напряжённо слушая, как Сириус объясняет, почему все считают Гарри лжецом. Она наблюдает, как его лицо, обычно живое и выразительное, застывает, превращаясь в непроницаемую маску, и невольно вспоминает, каково это, когда весь мир настроен против тебя.

Мама отсылает её прочь, едва Сириус начинает рассказывать об Ордене и его тайнах. Отправляет в постель, словно маленькую девочку. Джинни не уходит с достоинством, она нарочито едва тащится, переставляя ноги, и молча бушует.

Она не знает, считать ли это оскорблением или своеобразным комплиментом, что мама приняла меры предосторожности и заперла её в комнате, будто явно знает о подслушивании. По крайней мере, у неё хватает ума не говорить: «Это для твоего же блага».

Джинни сидит в своей комнате и фантазирует о том, как возьмёт метлу, выскользнет в окно и никогда не вернется.

Жаль, что фантазии не приводят ни к чему реальному.

— Расскажи мне, — говорит Джинни в темноту этой ночью, зная, что Гермиона на самом деле не спит.

Пауза.

— Что рассказать?

Джинни переворачивается, чтобы взглянуть на неё.

— Всё.

Она делает вид, что не замечает неуверенности, мелькнувшей на лице Гермионы, этого мимолетного сомнения. Она не позволяет себе анализировать, что это: беспокойство из-за её нежного возраста (как будто) или что-то совсем другое — например, недоверие.

— Пожалуйста, — говорит Джинни, ненавидя себя за мольбу в голосе.

Гермиона начинает шепотом рассказывать.

* * *

Гарри быстро приспосабливается к новому распорядку, чередуя бесплодные попытки шпионить за Орденом с ещё более бесплодными попытками увильнуть от уборки. Когда спальни наконец приведены в порядок, на очереди оказывается странная коллекция, на первый взгляд, бессмысленных комнат. Джинни предполагает, что богачам приходится придумывать способы занять всё это лишнее пространство.

Проходит около часа после обеда, когда мама отвлекается, чтобы поговорить с кем-то из Ордена. Всего минуту спустя Фред и Джордж исчезают с хлопком аппарации, скрываясь в своих комнатах. Они оставляют Джинни, Рона, Гермиону и Гарри в одиночку убирать мрачную террасу.

— Придурки, — бормочет Рон.

Джинни ворчит в знак согласия, мечтая о том дне, когда ей исполнится семнадцать и она сможет использовать магию по своему желанию.

Рон довольно небрежно открывает крышку шаткого письменного стола. Гермиона шлепает его по руке.

— Осторожнее! Мы понятия не имеем, что там может быть!

— Да уж, — пренебрежительно фыркает Рон и берет в руки старомодную перьевую ручку. — Вот оно настоящее зло, эти старые, блин, штуки.

Ручка взрывается у него прямо перед носом.

Рон жалобно вскрикивает, когда чернила брызгают ему прямо в глаза. Джинни и Гарри вскакивают на ноги, но Гермиона уже рядом, прижимает к лицу Рона платок и на ходу отчитывает за беспечность. Джинни разрывается между смехом и беспокойством, безуспешно пытаясь скрыть фырканье в рукаве, когда становится понятно, что Рону ничего не угрожает и только нелепый вид Рона, чьё лицо теперь испачкано чернильными разводами, напоминает о произошедшем.

— Нужно отвести его вниз, — решительно говорит Гермиона, помогает Рону встать и тянет его к двери.

Гарри неуверенно оглядывается на Джинни.

— Я останусь, — говорит он, судя по всему, решив, что оставлять её одну в комнате, полной вещей, которые в любой момент могут взорваться, — не лучшая идея. Тем не менее, в его голосе слышится явное нежелание торчать здесь дольше необходимого.

Джинни, впрочем, прекрасно его понимает. Она и сама бы сейчас с радостью оказалась где угодно, только не здесь. Поэтому не принимает его колебания слишком близко к сердцу.

Гермиона кивает, а затем исчезает в коридоре, увлекая за собой Рона. Их шаги и эхо недовольного ворчания ещё какое-то время звучат за дверью, а затем растворяются в тишине.

Джинни садится обратно и с размаху швыряет вышитую подушку в мусорное ведро.

— В единстве сила, — рявкает она, изображая Грозного Глаза.

Гарри резко оборачивается и смотрит на Джинни с удивлением.

— Что? — спрашивает она, стряхивая паутину с пальцев. Это место просто отвратительно.

— Ты произнесла это точь-в-точь, как он.

Джинни пожимает плечами.

— Ты бы слышал мою мадам Пинс.

Гарри бросает на неё странный взгляд, в котором удивление смешивается с невольным весельем. Джинни закатывает глаза и возвращается к уборке.

Они работают в тишине, лишь изредка раздаются сдавленные «Фу» или звук падающего в мусорное ведро хлама. Однажды в комнату заглядывает Кикимер. Он сверлит Джинни взглядом, бормочет что-то о «младшей дворняжке» и «предательнице крови», а потом удаляется, громко шмыгнув носом.

Джинни бросает ему вслед свой лучший ледяной взгляд, вдохновлённый Теодорой.

Когда эльф исчезает, она тянется к шкафу, который, кажется, разваливается от одной мысли о нём, и вытаскивает маленькую пыльную шкатулку. Это уродливая вещица: выцветшая, ржавая, ни то деревянная, ни то металлическая. Она неприятно холодит ладони, и от прикосновения к ней по позвоночнику пробегает дрожь. В ней чувствуется что-то неправильное.

Собираясь отложить находку, Джинни задевает пальцем застёжку. Крышка беззвучно открывается.

Её взгляд притягивает внутреннее убранство — мягкий красный бархат, который кажется почти живым. Она проводит пальцем по изящному гребешковому краю, её движения замедляются. Мир вокруг становится неважным, мысли ускользают, превращаясь в лёгкую пелену. Конечности будто утрачивают вес, всё становится таким... приятным.

Пространство между мыслями растягивается. Длиннее. Мягче. И...

Крышка захлопывается. Джинни вздрагивает и возвращается в реальность.

Над ней стоит Гарри, его рука покоится на задней стенке шкатулки.

— Джинни? — спрашивает он, глядя на нее сверху вниз. — Ты в порядке?

Она тяжело сглатывает, чувствуя горечь во рту.

— Ты просто… вроде как… пялилась.

Джинни кивает, стараясь не выдать дрожь в голосе:

— Думаю, она проклята.

Гарри молча забирает шкатулку и отодвигает подальше, чтобы с ней разобрался кто-то другой. Джинни внезапно понимает, как глупо было начинать это все без Фреда и Джорджа, ведь никто из них даже не может пользоваться волшебной палочкой.

Она вытирает липкие ладони о джинсы, пытаясь избавиться от ощущения ржавого металла на коже. Дело не в том, что транс был особенно ужасным, а в том, что он был таким знакомым, словно призрак ходил по её могиле. Это единственное, о чем она не позволяла себе думать. О том, что раз Волдеморт снова жив, значит, жив и Том.

Сердце Джинни бешено колотится в груди.

Гарри вернулся к работе, но то и дело бросает на неё обеспокоенные взгляды через плечо. Джинни заставляет себя сосредоточиться на следующей полке, аккуратно складывая в пакет коллекцию пыльных пуговиц и напёрстков.

— Ждёшь квиддича в этом году? — спрашивает Гарри спустя некоторое время, явно пытаясь разрядить обстановку.

Джинни кивает, благодарная за смену темы.

— Больше, чем ты думаешь.

— В этом году у нас с тобой наверняка будут новые капитаны. Оливер Вуд и Маркус Флинт закончили школу в прошлом году.

Джинни остаётся только молиться, чтобы капитаном у них стал Блетчли, потому что если значок достанется Драко Малфою, у неё не будет ни малейшего шанса остаться в слизеринской команде.

Она тяжело вздыхает и утыкается лицом в ладони. Сам Гарри может и бесспорный кандидат, независимо от того, кто станет у них капитаном, но Джинни знает, как близка она была к тому, чтобы вообще не попасть в команду с самого начала.

— Что? — спрашивает Гарри.

Она качает головой.

— Я ни разу не тренировалась этим летом. Отборочные обернутся катастрофой.

— Ты — лучшая охотница в своей команде, — уверенно говорит Гарри. — Будет полной глупостью тебя не взять.

Джинни удивлённо поворачивается к нему. Гарри пожимает плечами.

— Вуд вёл статистику по всем игрокам. Заставлял нас всех ее запоминать.

— Уж конечно, — хмыкает она, вспоминая все истории, которые близнецы рассказывали о надоедливом гриффиндорском вратаре.

Гарри улыбается.

— Ну, ты знаешь, что сказал бы Грозный Глаз.

Джинни думает, что действительно знает.

— Знай врага своего?

Улыбка Гарри увядает, брови слегка хмурятся.

— Что-то вроде того.

— Джинни? — раздаётся мамин голос снизу и слышно, как она поднимается по лестнице.

Сердце Джинни ёкает.

— О, нет.

— Что? — Гарри оглядывается, словно ищет ещё один опасный артефакт, который внезапно ожил.

Джинни швыряет в мусорное ведро таинственно испачканную чайную салфетку и торопливо объясняет:

— Мама. — Она бросает быстрый взгляд на шкаф, прикидывая, сможет ли спрятаться в нём, или лучше попытаться сбежать. — Она всё лето пыталась дать мне уроки вязания.

— Вязания? — повторяет Гарри, разрываясь между весельем и удивлением.

Джинни кивает, чувствуя, как в груди зарождается ужас. В дверях появляется мама, уперев руки в бока, и в её глазах сверкает неодобрение.

— Вот ты где, Джинни. Ты должна была прийти помочь мне еще полчаса назад.

Джинни старательно пыталась забыть об этом, но, похоже, на этот раз выкрутиться не получится. Где та взрывающаяся перьевая ручка, когда она так нужна?

— Простите, миссис Уизли, — неожиданно вмешивается Гарри и придает себе смущенный вид. — Это моя вина. Я подумал, что будет безопаснее, если никто из нас не станет убираться в одиночку. — Он бросает короткий взгляд на Джинни. — Сила в единстве, знаете ли.

Выражение лица мамы смягчается. Джинни приходит в голову мысль, что Гарри прекрасно знает, какое влияние имеет на её мать, и явно не прочь этим воспользоваться.

— О! Конечно, дорогой. Это очень мудрая мера предосторожности. Джинни поможет мне позже.

Затем она с сияющим видом смотрит на дочь, будто радуется ее предусмотрительности в вопросе безопасности Гарри.

В общем, всё сделано просто блестяще.

Но после ухода мамы Гарри выглядит слишком довольным собой, и Джинни ничего не может с собой поделать. Прижав одну руку к груди, она с придыханием произносит:

— Мой герой.

Гарри моргает и выглядит по-настоящему нервным, и тут Джинни не выдерживает и начинает хохотать.

— Что смешного? — требовательно спрашивает Рон, появляясь в дверях вместе с Гермионой. Он всё ещё прижимает руку к глазу, а кожа вокруг выглядит покрасневшей, как будто по ней только что хорошенько прошлись скрабом.

— Ничего, — отвечает Джинни, отмахиваясь.

Рон хмурится, усаживаясь в изъеденный молью шезлонг.

— Я в самом деле ненавижу этот чёртов дом.

Джинни поворачивается обратно к шкафу и громко выкрикивает:

— Постоянная бдительность!

За её спиной раздаётся тихое хихиканье Гарри.

* * *

Остаток лета проходит в отупляющей монотонности, пока они день за днём методично осваивают дом, очищая одно пыльное помещение за другим. Судя по подозрительным звукам и запахам, доносящимся из комнаты близнецов, их тайные эксперименты идут полным ходом и, вероятно, ничуть не менее опасны, чем то, что они находят в закоулках старого дома.

Вскоре приходят письма из Хогвартса, и наступает время собираться в школу.

Джинни решает навести порядок в своём сундуке — впервые с тех пор, как собиралась на первый курс. Видимо, за последние недели уборка стала её второй натурой. Мама бы точно гордилась, даже несмотря на то, что Джинни так и не попала ни на один из её уроков вязания.

Тонкс вызывается помочь, отчасти ради того, чтобы развлекать её своими любимыми рожицами, а отчасти потому, что недавно что-то разбила на кухне, и мама в довольно недвусмысленной форме предложила поискать ей занятие где-нибудь в другом месте. Приятно осознавать, что не только Джинни считают «недостаточно полезной в быту».

Рыться в школьном сундуке всё равно что раскладывать по полочкам хогвартскую жизнь. На самом верху — одежда, учебники, ингредиенты для зелий, перья и пергаменты. Ближе к середине — экипировка для квиддича, которую Джинни аккуратно откладывает в сторону, чувствуя глухую тоску, закрадывающуюся в сердце. На самом дне она находит старый гриффиндорский шарф, связанный мамой перед её первым годом в школе. Джинни вытаскивает его и замечает большое пятно от чернил, расползающееся по бордовым и жёлтым полосам.

Тонкс забирает шарф, направляет на него палочку и несколькими быстрыми движениями высасывает чернильное пятно. Она протягивает его обратно, но Джинни качает головой.

— Положи к вещам Гермионы, — говорит она. Не похоже, что ей самой он когда-нибудь пригодится.

Тонкс без лишних слов убирает шарф в удивительно упорядоченный сундук Гермионы. Джинни молча наблюдает, как она копается на дне её собственного сундука, а затем методично начинает складывать вещи обратно.

— Моя мама училась в Слизерине, — неожиданно произносит Тонкс.

Джинни пытается уловить в её голосе хоть намёк на укор или скрытый подтекст, но ничего не находит. Тонкс смотрит на неё прямо, словно просто констатирует факт. Этот момент кажется таким странным, почти абсурдным — таким же, как тот единственный носок, который сейчас медленно и с явным усилием укладывается в сундук под точным руководством палочки Тонкс.

— Да? — говорит Джинни, заталкивая зелёный шарф и перчатки в котелок.

— Да, — отвечает Тонкс, взмахом палочки отправляя пару носков в сундук.

— Она была разочарована… — спрашивает Джинни и резко обрывает фразу, когда понимает, что вопрос достаточно бестактный.

— Что меня распределили в Хаффлпафф? — Тонкс заканчивает за неё.

Джинни невольно вздрагивает.

— Да.

— С чего бы? — пожимает она плечами. — Это всего лишь факультет.

Тонкс сосредоточенно прикрывает глаза, и её волосы удлиняются, превращаясь в серебристые с проблесками зелёного.

Если бы всё было так просто.

* * *

На Кингс-Кроссе они дружно садятся в поезд, но перед этим мама успевает обнять и расцеловать их всех по несколько раз. Как только они оказываются внутри, близнецы быстро исчезают вместе с Ли, а Гермиона и Рон, извиняюще взглянув на Гарри, уходят в свой особый вагон для старост.

Гарри делает вид, что не замечает происходящего, но его выдает лёгкая потерянность, без друзей он выглядит чужим в этом потоке учеников. К тому же, вокруг не утихают шёпотки, а взгляды цепляются за него, словно липучки. Джинни не сразу решается уйти и сама не понимает, что её останавливает. Гарри ведь точно не последует за ней к слизеринским вагонам, даже если бы она предложила.

Но вот он замечает одного из своих однокурсников, и на его лице появляется явное облегчение. Гарри вскидывает руку в приветствии, искренне радуясь знакомому лицу.

— Я, наверное, пойду... — говорит Гарри, жестом указывая вдоль вагона.

— Конечно. Я тоже, — отвечает Джинни с лёгкой улыбкой, наклоняя голову в сторону.

— Тогда ладно, увидимся, — говорит он.

Только они оба знают, что, скорее всего, не увидятся.

Джинни тащит за собой чемодан и проходит мимо купе с рейвенкловцами, но, не найдя среди них Луну, даже не думает останавливаться. Почти у самого начала поезда ей начинают попадаться знакомые слизеринцы: кто-то негромко машет ей рукой, а кто-то просто скользит мимолётным взглядом. Она молча проходит мимо стайки девчонок и парней, собравшихся вокруг Драко, лишь краем глаза замечая на груди Блетчли золотой капитанский значок. И невольно вздыхает с облегчением.

Немного дальше из одного купе высовывается Смита.

— Джинни.

— Привет, — говорит Джинни, обнимая ее. — Как дела?

— Всё хорошо, — отвечает Смита, слегка отстраняясь и бросая на нее пытливый взгляд. — Я в основном мучилась любопытством.

— Любопытством? — переспрашивает она и пытается поднять багаж на полку.

— Да, насчёт того, чем ты на самом деле занималась летом.

Рука Джинни замирает, и она едва не роняет сундук. Смита подходит ближе и помогает поставить его на место. Письмо, которое Джинни отправила, было полно лжи, потому что правду она написать не могла. А если бы вовсе не прислала ничего, Смита наверняка бы забеспокоилась. Но, судя по всему, она зря переживала.

— Так очевидно, да?

— Ну... — Смита делает вид, что раздумывает, но губы её подрагивают в улыбке. Почему-то кажется, что с тех пор, как они виделись, прошло совсем немного времени. — Ты никогда не бываешь такой весёлой.

— Так вот чем я себя выдала, — смеется Джинни.

Смита кивает, глаза искрятся весельем.

— Определённо.

Дверь купе скользит в сторону.

— Ой, ну что, птички, собираетесь всю дорогу тут сплетничать? — Тобиас просунул к ним голову с выражением притворного недовольства на лице.

Джинни оборачивается и улыбается:

— Что, чувствуешь себя обделённым? Мы же знаем, как ты обожаешь сплетни.

Тобиас бросает на неё выразительный взгляд, и она отвечает лёгкой улыбкой, как будто всё совсем не так, как есть, и это действительно подходящий способ приветствия после целого лета разлуки.

— Мы сейчас придём, — говорит Смита.

Тобиас комично двигает бровями и исчезает.

— Мы можем обсудить твоё загадочное лето позже, — добавляет Смита

Джинни кивает, чувствуя внезапное облегчение, хотя сама не понимает почему.

Внутри купе группа мальчишек с третьего и четвёртого курсов увлечённо играет во взрывающиеся карты. Их игра — это не просто обмен картами, а изощрённое словесное фехтование, методичное и безупречно точное. Они скорее обмениваются оскорблениями, чем ходами, но делают это не шумно и беспорядочно, как её братья, а с отточенной хищной грацией. Джинни быстро понимает, что здесь ценится не столько удачный переворот карты, сколько искусство нанести тонкий и изящный удар словом.

Никто даже не поднимает головы от игры, поэтому Джинни не утруждает себя приветствиями и просто садится рядом со Смитой и остальными девушками.

— Привет, Джинни, — произносит одна из третьекурсниц.

— Привет, Кэролайн. Хорошо провела лето? — улыбается Джинни.

Кэролайн едва заметно морщится, но почти сразу возвращает лицу обычное выражение, будто автоматически ожидая упрёка за этот крошечный промах в этикете.

— Думаю, всё было неплохо.

Девушка, сидящая рядом, мягко касается её колена, словно в молчаливой поддержке.

— Этим летом Тори получила новый инструмент, — вдруг оживляется Кэролайн и поворачивается к подружке.

Астория (видимо, только Кэролайн может позволить себе называть её Тори) бросает короткий взгляд на мальчиков, но те по-прежнему не обращают на них никакого внимания.

Поздними ночами, когда слизеринские спальни погружались в тишину, иногда можно было услышать глухую вибрацию виолончели, словно глубокий тенор человеческого голоса, пробирающийся сквозь каменные стены подземелий. До Джинни не раз доходили слухи о музыкальном таланте Астории, хотя за пределами факультета об этом редко говорили вслух.

— Что за инструмент? — тихо спрашивает Смита, наклонившись ближе.

Астория достаёт небольшой футляр, не больше коробки для ланча, и приоткрывает крышку, позволяя им заглянуть внутрь. Джинни может различить лишь золотистый отблеск изогнутого каркаса, тонкие струны, уходящие в бездонную темноту, и лёгкий блеск лака на дереве.

— Арфа, — говорит Астория, сверкая глазами. — Папа привёз мне её с континента.

— Ого, он путешествовал? — спрашивает Смита.

Щёки Астории слегка розовеют, и она отвечает, едва заметно отводя взгляд:

— По делам.

Джинни сразу понимает, что это ложь, но не знает, зачем Астория соврала.

— Не могу дождаться, чтобы услышать, как ты играешь, — говорит Джинни с мягкой улыбкой.

— О, нет, — Астория качает головой. — Я еще только учусь.

Разговор незаметно переходит к более безобидным темам. Джинни рассказывает о долгих днях, проведённых на метле над фруктовым садом. Смита пропускает эту ложь мимо ушей, а Кэролайн смотрит с восторженной завистью.

Джинни до сих пор помнит первокурсницу Кэролайн, которая с широко раскрытыми глазами, полными удивления, смотрела на неё — первую за последнее десятилетие девушку в слизеринской команде по квиддичу. Грустное напоминание о том, как быстро всё может измениться. Может, Кэролайн и придёт на отбор в этом году, но Джинни почему-то сомневается. Похоже, её мать убеждена, что квиддич — неподходящее занятие для девочек.

На другом конце купе карточная игра достигает кульминации — вспыхивают искры, монеты и выигранные трофеи сыплются из рук в руки, сопровождаемые быстрыми и колкими оскорблениями.

Тобиас с довольным видом падает между Кэролайн и Асторией, небрежно приобнимая их за плечи.

— О чём болтаем? — спрашивает он, явно наслаждаясь своей победой.

Астория окидывает его холодным взглядом.

— О новых проклятиях, которые выучили за лето.

Тобиас смеётся, но осторожно убирает руку с её плеча, по одному пальцу за раз.

— Понял.

— Глупый болван, — с добродушной насмешкой бормочет Джинни.

— Ну-ну, Джиневра, — фыркает Тобиас, изображая обиженный тон. — Не ревнуй. Тебе бы я позволил проклинать себя в любое время.

Девушки синхронно закатывают глаза.

И вот она уже дома.