Власть женщины сильней (гет)

Форли готовился к исполнению первых утвержденных приговоров инквизиционного трибунала. Одного — ведьме-отравительнице, второго — юному упорствующему еретику. Инквизитор потребовал казнить мальчишку, несмотря на то, что и после ареста дерзкого стихоплета в городе продолжили появляться листовки с рисунками и наглыми стишками. «Он подготовил все заранее. И сейчас действуют его сообщники. Казнь станет для них предупреждением и уроком», — отрезал Менголли, когда Стефания попыталась воззвать к справедливости и милосердию. С тех пор синьорина делла Пьяцца старалась избегать общения с монсеньором Монтальто. Изредка она разговаривала с Аурелио Нои, тот как будто был на ее стороне, хотя и не возражал против действий инквизитора открыто. Ни викарий, ни синьорина более ни разу не поддались безрассудному порыву. Но если для Стефании это было легко, то молодой аббат всякий раз заметно смущался своих желаний.

И вот в один из дней, после обедни, под пение монастырского хора, в окружении отряда стражников, прибывших с Менголли из Рима, трибунал расположился на подмостках, сколоченных за ночь на площади перед монастырем. Два подготовленных столба окружала цепь из вооруженных пиками городских стражников. Глава трибунала сам зачитал обвинительные акты, превратив их в проповедь. Отработанная процедура шла своим чередом. Только одно не давало Менголли покоя — почему на площади города с населением в несколько десятков тысяч человек так мало народа. Едва ли не меньше чем тогда, когда они только въехали и произвели первый арест. Один человек, пожалуй, мог бы ответить на этот вопрос, но он молчал, стоя за спиной инквизитора и осматривая площадь внимательным льдисто-серым взглядом.

Когда мать сквозь пелену боли и слабости увидела своего сына, привязанным к соседнему столбу, из горла женщины вырвался мучительный крик. Но в нем не было мольбы. Лишь проклятие на голову кровожадному хищнику в одеждах пастыря. В толпе послышался плачь. Но сила слов и страсти инквизитора была такова, что конец обвинительной проповеди и оглашение приговора сопровождалось уже не сердобольными рыданиями, а редкими возгласами: «Смерть! Костер! Искупление!» Менголли сам поднес к лицу мальчишки распятие, предлагая покаяться. Но тот оскалил острые щербатые зубы и отвернулся, прокричав: «Это не образ Спасителя! Потому что не смог бы дьявол удержать в руках распятие! Убийца!» Бенвенуто отступил: «Как хочешь…» Лицо инквизитора было совершенно спокойно. С тем же спокойным вниманием он обернулся, услышав голос ведьмы: «Пощадите его… Я прошу за него прощения…» — «Замолчи, мать! Не унижайся. Отец нам поможет».

Брат Иосиф с тревогой следил за общением кардинала с приговоренными. В какой-то момент ему даже показалось, что Менголли отменит исполнение приговора. Но тут инквизитор решительно махнул рукой городскому палачу и даже скомандовал: «Быстрее!», а сам почти бегом направился обратно к возвышению, где оставались остальные члены трибунала.

Палач все еще возился с факелами, которыми собирался поджечь хворост и дрова у столбов, когда ситуация на площади изменилась. Ветер донес звук колокола с городской ратуши, а следом с трех улиц, раздвигая толпу на площади, вышли большие группы мужчин. Многие были вооружены охотничьими и короткими гражданскими мечами, остальные — дубинками и крепкими кулаками. Стремительно бледнеющий инквизитор увидел, как городские стражи из оцепления поворачивают наконечники пик в сторону трибунала. Несколько человек из первых рядов зрителей уже разбрасывали подготовленный, но так и не подожженный, хворост и отвязывали от столбов приговоренных.

— Стража, сомкнуть ряды. Отец Нои, брат Иосиф, помогите епископу! В монастырь! Серж… Где Бюсси? — черные, с обсидиановым блеском глаза Менголли нашли взгляд монаха.

— Я оставил его в церкви.

— Дай Бог, чтобы он там и оставался.

Под прикрытием римских сбиров святые отцы и монахи хора добежали до монастырских ворот и скрылись за стенами обители. Благо кольцо взбунтовавшихся горожан не успело сомкнуться.

Старого епископа пришлось нести на руках. Во дворе он попросил остановиться:

— Ваше преосвященство, нужно послать в Равенну, за войсками.

Менголли покачал головой:

— Они никого отсюда не выпустят!

Аурелио со смесью страха и почти ненависти посмотрел на кардинала:

— В конце сада есть небольшая калитка, она выводит в переулок.

— Займитесь этим, отец Нои. Брат Иосиф, капитан идемте в часовню. Кто-нибудь найдите брата Сержа!

* * *

Стефания сидела в своей комнате гостевого дома у окна и вышивала. Она уже успела немного остыть от гневной вспышки после очередной стычки с несносным монсеньором Монтальто. Случилась она, когда кардинал пришел, как он сам выразился, пригласить ее посмотреть на завершающий акт процесса. Только для того, чтобы не сорваться и не дать ему нового повода почувствовать себя победителем, Стефания ответила коротко: «Нет, благодарю». Не дождавшись от нее ничего более, Менголли молча развернулся и ушел. От гнева и бессилия, от воспоминаний, вновь завладевших ею, Стефания расплакалась. Сокрушенное бормотание Анны и принесенный ею кубок подогретого монастырского вина, позволили синьорине немного успокоиться. Чтобы занять себя, она взялась за сложную, требующую предельного внимания вышивку.

Стефании почти удалось забыть о том, что в этот момент творилось на одной из городских площадей.

— Посмотри, Анна, узелков совсем не видно!

— Синьорина, тут служка какой-то записку вам передал.

Стефания развернула неаккуратно оборванный лист и прочла: «Вашему брату угрожает опасность. Если хотите узнать больше и спасти его, встретимся в саду у оливы святого Антония». Синьорина делла Пьяцца отбросила странную записку, пожала плечами и продолжила вышивать. Но теперь стежки не хотели ложиться гладко один к одному. Несколько раз больно уколовшись, Стефания воткнула иглу в канву и вновь взяла в руки записку. Через несколько минут, накинув на плечи плащ она уже пробиралась через кустарник в дальнем конце сада к древней оливе, под которой по преданию отдыхал святой Антоний Падуанский. Пробравшись через заросли жасмина, синьорина дважды обошла вековое дерево с узловатым искривленным стволом. Никого не обнаружив, она успела обругать себя дурой, когда почувствовала, что рот ее крепко зажат, а ноги не касаются земли. В следующее мгновение на голову девушки накинули мешок. Едва не теряя сознание от ужаса, она услышала, как скрипнули металлические петли калитки и, искаженный усилием голос произнес: «Вот девка инквизитора. Забирайте!»

* * *

Под стенами монастыря разгорался бунт. Часть опьяненных чувством вседозволенности горожан отвлеклась на грабежи, но основные силы удерживались на площади общей идеей и авторитетом предводителей. Среди последних выделялась высокая статная фигура главы цеха оружейников. Его жену и сына уже освободили и переправили в безопасное место, но в руках трибунала оставался брат.

— Кто это? — спросил оружейник, когда перед ним поставили какую-то девушку с растрепанными черными волосами и ссадиной на лбу.

— Это его сестра...

— Или подстилка!

— Да уж! Эта пигалица как раз для такого щенка, — дородная женщина окинула насмешливым взглядом Стефанию с головы до ног.

— Может покажем ей чем отличается настоящий мужчина от римской бабы в красном платье?

Вокруг расхохотались. Вожак беззлобно усмехнулся, но твердо осадил соратников:

— Заткнитесь.

Тут из-за широких спин ремесленников выглянул молодой парень:

— Не она ли развлекалась нашими допросами?

Толпа угрожающе придвинулась к Стефании. Кто-то выкрикнул: «Смерть римской шлюхе!»

Оружейник шагнул ближе к девушке, за подбородок поднял ее лицо. Всмотрелся в посветлевшие от страха небесно-синие глаза. Мужчина сплюнул на землю.

— Нет. Мы обменяем ее на кардинала, — он обвел ближайших сторонников хмурым взглядом. — А когда этот пащенок струсит и откажется, мы сожжем ее как ведьму. Тащите девку к воротам!

* * *

— Что же ты молчишь, учитель? — издевательские интонации в голосе Менголли пересилили отголоски нервной истерики.

— Ты не услышал меня раньше, какой смысл мне говорить сейчас? Я предупреждал тебя — не вытаскивай на улицу сразу и мать, и сына. Думал, еретик заявится к тебе и падет на колени, моля о помиловании?

Менголли не нашел, что ответить, обернулся к капитану своего отряда:

— Гонца в Равенну послали?

— Бунтовщики перехватили его. И повесили, аккурат напротив калитки.

Менголли скрипнул зубами.

— Ворота укрепили?

— Да, ваше преосвященство.

— Поставь своих людей на стену. Сморите, чтобы бунтовщики не лезли, но не стреляйте. Брат Иосиф, передай епископу, пусть прикажет братии разобрать двор и перетащить камни на стену.Сержа нашли?

— Монсеньор, я здесь.

— Подойди ближе.

Кардинал и новиций отошли в сторону. Менголли пристально посмотрел в глаза юному сыну Лойолы:

— Ты ведь хочешь отомстить мне? Сам? Если эти разбойники ворвутся сюда, они перебьют всю братию и, скорее всего, убьют меня. Они. Но не ты. Приведешь равеннский гарнизон, и я дам тебе возможность попытаться осуществить твою вендетту.

Серж закусил губы и сжал кулаки, но взгляд не отвел. Бенвенуто с легкостью читал в нем горячую жажду убийства и, одновременно, осознание своей слабости, желание мгновенного, здесь и сейчас, результата и страх проиграть. Тенью мысли Менголли коснулся сознания Сержа: «Ты станешь героем. Спасешь всех».

— Я приведу гарнизон, — бросил Серж.

— Переоденься. Отец Аурелио покажет, где безопаснее перелезь через стену.

Новиций отвернулся уходить, а кардинал украдкой стер капли пота с виска.

Брат Иосиф настороженно следил за тем, как разговаривали монсеньор и послушник. Что-то не нравилось провинциалу в том, как нависла фигура кардинала над Сержем, как едва заметно дрогнули колени мальчишки перед тем, как он резко отступил от Менголли и что-то сказал. Быстрый жест кардинала тоже не ускользнул от внимания иезуита.

Бенвенуто сделал несколько шагов к брату Иосифу и капитану и остановился. Бывший наставник увидел, как стремительно меняется в лице его ученик.

— Где синьорина делла Пьяцца? Синьор ди Такко, приведите ее и горничную сюда. И отправьте двух человек охранять ту калитку в саду.

— Слушаюсь, ваше преосвященство.

На пороге часовни капитана встретил один из его подчиненных. Наплевав на церемонии и устав, сообщил:

— Они вызывают на переговоры. У них синьорина Стефания.

Чудом не путаясь в длинных полах одежды, Менголли бегом бросился из часовни, на стену. Следом спешили капитан и брат Иосиф. Бросив взгляд за невысокий парапет, Бенвенуто отвернулся. Не видя окружающих, шагнул обратно к лестнице во двор. Дорогу кардиналу заступил монах:

— Куда? Что ты собираешься делать?

Полыхающий диким черным огнем взгляд остановился на Иосифе. Менголли едва не прорычал ему в лицо: «Она моя», но вовремя очнулся и процедил:

— Они ответят за это.

Бенвенуто собрался уже продолжить путь, но брат Иосиф не отступал:

— Ты останешься здесь.

Серый лед с легкостью вспорол клубящуюся гневом тьму. Монах повторил:

— Ты останешься здесь, ученик. Я все сделаю сам.

Какие-то мгновения Бенвенуто еще пытался сопротивляться, но отступил. Брат Иосиф удовлетворенно кивнул и обратился к капитану:

— Берите своих людей, пусть седлают лошадей, и ждите меня у ворот.

Стефания стояла в окружении мятежников, но чуть впереди основной толпы. Несмотря на плещущийся в глазах ужас, она старалась казаться спокойной. Руки ее, после одной из отчаянных попыток освободиться, были связаны. Девушка и стоящие рядом с ней мужчины напряглись, когда ворота монастыря распахнулись. Но вместо переговорной делегации из них вылетел отряд всадников. Небольшой на фоне собравшейся под стенами толпы, он клином нацелился туда, где стояла группа с пленницей. На острие атаки, низко пригнувшись к шее лошади, скакал брат Иосиф, точнее барон Веласко. Его задача была добраться до Стефании. Ди Такко со своими людьми должен был прикрывать его прорыв и последующий отход. Горожане отреагировали неожиданно скоро и организованно. Лицо барона мелькнуло рядом с синьориной, он попытался подхватить ее к себе в седло. Стефания тоже кинулась было к нему, но в голову ей попал камень, а лошадь под бароном дернулась в сторону из-за впившейся в бок пули. Краткой заминки оказалось достаточно. Пленнице преградили дорогу и оттащили глубже в толпу. Выставив колья и пики, взятые у стражи, горожане стали теснить всадников обратно к стенам монастыря.

— Назад! Отходим, — скомандовал капитан.

Но барон продолжал рваться вперед, шпорами заставляя двигаться раненое животное. Его пистолет уже давно был разряжен, а тонкий меч окрасился алым. Толпа, расступавшаяся перед людьми, которые тащили Стефанию, смыкалась перед Иосифом. Вторая пуля окончила свой полет в теле лошади, отчего бедное животное взвилось на дыбы, еще одна — задела руку всадника.

Стефания пыталась вырваться из цепких рук, но грубый удар заставил ее потерять сознание. Бесчувственную девушку, подхватив как пушинку на руки, вынесли с площади.

За ворота отряд вернулся, потеряв четырех человек. У капитана поперек седла лежал раненый иезуит. Во дворе их встретил кардинал, успевший сменить сутану на колет, а туфли на высокие сапоги. Туда же пришел отец Нои.

— Вы отправили брата Сержа?

— Да, монсеньор. Ему удалось спуститься со стороны реки.

— Как епископ?

Аурелио покачал головой:

— Святому отцу плохо.

— Займитесь ранеными, викарий.

— Может быть, стоит выслушать их?

— Идите, святой отец! Капитан! Передайте мятежникам — пусть очистят площадь перед воротами на пятьдесят шагов и выберут двоих. Я выйду на переговоры.

— Но, ваше преосвященство, это риск.

— Вы пойдете со мной.

— И я, — послышалось из-за спины кардинала. Старого епископа под руку вел один из монахов: — Не спорьте со мной, ваше преосвященство. Это моя паства и моя вина.

Менголли выглянул в окошко воротной калитки, убедился, что требование очистить пространство у ворот выполнено. Делегация горожан во главе со старшиной оружейников уже ждала их. Тяжелые створки медленно раскрылись, на площадь вышли кардинал, епископ, все так же поддерживаемый монахом, и капитан отряда инквизитора. Они сделали всего несколько шагов и остановились. За их спинами в арке ворот расположились солдаты. Горожане приветствовали святых отцов поклоном — привычка оказалась сильнее гордости. Две группы разделяло не больше полутора десятков шагов.

Дробно раскатился голос монсеньора Монтальто:

— Что заставило вас пойти против Матери-Церкви?

Ему ответил предводитель восставших:

— Мать стала мачехой.

— Покайтесь, дети мои. Еще есть время. Вы итак уже запятнали себя кровью, — собравшись с силами проговорил епископ.

— Эта кровь на его руках, — оружейник ткнул пальцем в сторону кардинала. — Мы хотим предложить обмен.

— Не может быть обмена с падшими душой. Прислушайтесь к своему пастырю,— Менголли указал на епископа. — Покайтесь!

— А тебе, инквизитор, лучше бы помолиться за свою душу и душу своей… любимой, — на последних словах оружейник издевательски усмехнулся.

— Или тебе, сын мой, за душу свою и брата? Я, — Менголли заговорил громче, — предлагаю обмен. Брата за сестру!

Усмешка на лице предводителя восставших потускнела и растворилась. Повисло молчание. Потом прозвучал внезапно севший голос:

— Цена жизни синьорины — ваша жизнь.

— Брата ли предашь?

— Я свое слово сказал, — голос цехового старшины вновь зазвучал уверенно.

— Я тоже.

Кардинал развернулся в сторону ворот, следом за ним епископ. Последним от горожан отвернулся капитан ди Такко.

— Кардинал! Она умрет на рассвете, — прокричал оружейник.

Остановившись, но почти не оборачиваясь, Менголли ответил:

— Одновременно с твоим братом.

— Ты умрешь в любом случае, кардинал Монтальто. Ты заслужил смерть. Моя жена не вынесла сегодняшнего позора, а у сына перебиты пальцы, и он уже не станет хорошим мастером… Пожалей эту синьорину, кем бы она ни была для тебя!

Менголли шагнул назад, к оружейнику, отодвинув капитана, попытавшегося образумить его.

— Жена и сын лишились жизни и здоровья из-за тебя. Тебе не стоило скрываться от правосудия! Чего ты этим всем добьешься? Завтра здесь будут войска. Ты, — Бенвенуто вернул оружейнику его жест, — будешь виновен во многих смертях. Они сами проклянут тебя и твои лживые идеи!

Могучие кулаки оружейника сжались, но руки соратников, легшие на плечи, помогли справиться с гневом.

— Сдайся, инквизитор, на милость людей. И в войсках не будет надобности. К тому же твой гонец мертв.

— Видно дьявол вовсе помутил твой разум. Последний раз предлагаю тебе — покайся, и я пощажу город.

— Твои руки в крови. Твоя душа черна, как твои глаза. Не тебе, порочный мальчишка, отпускать грехи!

Бешенство скрутило внутренности, но Менголли сдержал порыв броситься на наглеца. С трудом выговорил:

— Доверься своему епископу.

— Разве слуга менее виновен, чем господин?

Бенвенуто вновь заговорил громче, чтобы слышали горожане, стоявшие за спиной своего вожака:

— Той же мерой отмерю вину города.

Обменявшись напоследок равными по силе ненависти взглядами, кардинал и оружейник разошлись.

Вновь закрылись ворота монастыря. Солдаты поднялись на стену. Менголли приказал викарию позаботиться о епископе, а после собрать всех монахов в церкви для всенощного бдения. Вскоре пение хора полилось через окна и распахнутые двери во двор, а оттуда за стену в город, кое-где уже освещенный бликами пожаров.

— Капитан, вы заметили? — с тревогой спросил кардинал.

— Да, ваше преосвященство, они вскрыли арсенал и прикатили пушку. Мы в ловушке здесь.

— Дождемся рассвета, синьор ди Такко. Ночью они не полезут, будут пировать и набираться храбрости.

— Да, монсеньор.

Они прислушались к звукам за стеной. Мятежники развели костры на площади. Вином и песнями они глушили пение монахов.

* * *

Стефания очнулась и осторожно осмотрелась. Она лежала на жесткой кровати в небольшой темной комнате. Из щели между двумя полотнищами ткани, прикрывавшими вход, пробивался слабый луч света, и слышались приглушенные голоса. Стефания прислушалась, но разобрать удалось немногое. Она поняла, что совет решил обменять ее на брата оружейника. Однако к чему относилась брошенная в пылу спора хорошо знакомым низким голосом фраза: «Я сам это сделаю», — Стефания могла только гадать. Зато следующие слова были вполне понятны: «Где твоя невестка?» — «Сбежала из города вместе со своим ублюдком. Говорил я брату — не будет от этой гнилушки добра…» Вскоре послышались шаги, занавеси дрогнули. Стефания замерла. В комнату вошла женщина со свечой в руках:

— Не притворяйся, госпожа! Не так уж сильно тебя стукнули. Есть будешь?

Стефания открыла глаза и попыталась сесть. Голова была тяжелой, как колокол. Девушка не сдержалась и поморщилась от боли.

— Принести чего? — нетерпеливо спросила женщина.

— Только воды, пожалуйста.

— Ладно. Захочешь чего, там за ширмой, — хозяйка кивнула в сторону дальнего угла, — горшок. Не пытайся бежать. Окно высоко, а по улицам и квартала не пройдешь.

Через несколько минут та же женщина принесла кувшин с колодезной водой. После Стефания вновь надолго осталась одна. С улицы доносились крики и смех, по скату крыши дома напротив плясали блики пожара. Синьорина дела Пьяцца потянула за обрывок подола нижней юбки. Оторвавшимся куском ткани, смоченным в воде, обтерла лицо. Лоб саднило от раны, волосы никак не хотели распутываться. И такими же саднящими и путанными были мысли девушки. Ее мучило сомнение — так ли правы те, кого призвана карать инквизиция? Жестокость может вызвать в ответ лишь жестокость, ненависть может породить только ненависть? Перед ее мысленным взором вновь возник молодой кардинал. Спокойный и уверенный, убедительный и убежденный в своей правоте в полумраке подвала инквизиционного трибунала, воин на стене монастыря. Девушка все время ощущала исходящую от него странную и пугающую энергию. И уже сама не могла понять — боится она этого мужчину, восхищается им, хочет с ним спорить или вновь почувствовать его дыхание на своих губах.

* * *

Первые лучи солнца, упавшие на площадь, осветили массу вооруженных людей. Оказалось, костры и песни под стенами монастыря призваны были лишь отвлечь внимание и дать ложную надежду его сидельцам. На самом деле под покровом темноты шла подготовка к новому дню мятежа: сколачивались лестницы, чтобы забираться на стены, прочищалась пушка, точились, спрятанные до этого дня в кладовых, мечи. Почти вся городская стража перешла на сторону восставших. Тех, кто не захотел присоединиться, вечером накануне разоружили и вместе с семьями выставили за городские стены. Главу магистрата, ставленника равеннского архиепископа, поймали в то время, когда он грузил в карету городскую казну. Его повесили тут же перед ратушей.

В центре площади у монастыря, на месте вчерашних инквизиторских столбов, возвышался помост, окруженный наваленным хворостом. У столба на помосте никого не было. Группа руководителей восстания стояла неподалеку, между помостом и воротами обители. Рядом, окруженная вооруженными людьми, стояла Стефания: руки вновь связаны у запястий, лицо бледное, но спокойное.

За стенами монастыря кардинал, его стражники и монахи, те кого благословил сам епископ, ночь провели тоже в подготовке к обороне. Мощеная площадка двора была разобрана, а камни подняты на стену. Стражники поделили порох и пули поровну. К каждому из них был приставлен послушник или брат-монах, чтобы перезаряжать пистолеты. В подвале монастыря отыскалась даже старинная кулеврина, но лафет ее был разрушен, да и ядер при ней не оказалось.

Кардинал, капитан и викарий поднялись на стену. Ди Такко настоял на том, чтобы монсеньор поверх колета надел легкий панцирь, закрывающий грудь и спину. Внизу, в самом центре площади Менголли увидел высокую фигуру оружейника. Рядом с ним — синьорину делла Пьяцца. Лицо инквизитора потемнело:

— Я уничтожу этот город.

Викарий, услышав это, опустил голову. Люди на площади, разглядев кто вышел наверх, замерли. В образовавшейся тишине разнесся голос оружейника:

— Кардинал! Мы принимаем предложение. Вот девушка. Где мой брат?

— Я знал, что ты согласишься.

Менголли поднял руку, и рядом с ним поставили мужчину. Связывать его нужды не было, но на ногах он держался самостоятельно.

— Она вернется к вам, когда мой брат будет среди нас.

— Встретимся внизу!

Когда кардинал спустился во двор, к нему обратился капитан:

— Монсеньор, вам совсем не обязательно идти туда. Это опасно!

— С дороги! Я не дам им повода считать меня трусом. Они довольно видели слабость власти. И вот результат. Лучше ты, синьор ди Такко, будь готов взять этого молодца. Но не раньше, чем синьорина будет в безопасности. Ты понял меня?

Капитан усмехнулся и кивнул:

— Да, монсеньор.

Бенвенуто первым вышел из ворот. За ним, поотстав, шел отец Нои, следом, в сопровождении капитана и двух стражников, медленно шагал брат оружейника. Кардинал остановился в десятке шагов от ворот, всем своим видом показывая, что дальше не пойдет. Аура властности и силы, витавшая вокруг высокой фигуры в алом плаще, обернутом вокруг пояса, с длинным кинжалом на перевязи заворожила представителей восставших. Они и не заметили, что приближаясь к группе из монастыря, сильно отдалились от своего войска. Оружейник вышел вперед. В его руке была зажата веревка, другой конец которой связывал руки Стефании. Ди Такко подвел пленника к кардиналу. Менголли кивнул, и мужчину подтолкнули, побуждая идти вперед. То же со Стефанией проделал оружейник.

Она шла, не видя перед собой пути, на тусклый блеск панцирей кардинала и капитана. За спиной Менголли ее встретил Аурелио, освободил руки и хотел сразу увести за ворота, но Стефания остановилась, подошла к кардиналу и тихо проговорила:

— У них какой-то план. Будьте осторожнее.

— Ступай. Быстрее, — не сводя взгляда с оружейника, ответил монсеньор. — Заберите же ее!

Отец Нои подхватил девушку за талию и заставил скрыться в воротах.

Тем временем толпа поглотила своего освобожденного соратника.

Они вновь стояли друг против друга. Криво усмехнувшись, Менголли сделал шаг ближе к мятежнику. Тот принял это движение как вызов и шагнул навстречу.

— Твой брат — это все, чего ты хотел, затевая бунт?

— Конечно, нет. Мы хотим, чтобы в Риме узнали — Форли больше не будет папским городом. Мы больше не станем кормить легатов Папы и оплачивать его разврат.

— Так все дело в жадности, обуявшей тебя.

— В жадности. Но не в нашей, а в вашей!

— Власть Папы от Бога! Противясь Святому Престолу, ты противишься воле Божьей.

— Не может один человек решать за всех, как верить.

— Но ты один решил за этих людей.

— Нет!

— А для кого ты соорудил этот помост со столбом?

— Для тебя, Монтальто.

На скулах Бенвенуто сыграли желваки:

— Тебе будет очень сложно заполучить меня туда.

— Кардинал, посмотри на площадь и смири гордыню. Со мной весь город. Сдайся, и никто в монастыре не пострадает.

— А ты загляни в свою душу. Со мной твой страх и, — кардинал вскинул вверх руку, блеснула цепь наперсного креста, закачалось в воздухе распятие, — Господь. Отдайся в руки правосудия, и город спасется.

Они еще о чем-то говорили, но главное происходило уже не явно. Половину ночи Бенвенуто провел в своей келье. Но не молился, как думал епископ и братья-монахи. В жаровне ярко горели дрова, а он раз за разом повторял упражнения, которым его обучил Валетто и книга, найденная в запасниках общины Крылатого Дракона. И теперь образы пляски огненных языков переполняли его силой, которую необходимо было излить. Черные, ярко блестящие глаза нашли взгляд оружейника, легко проникли в сознание. «Через несколько часов здесь будут солдаты. Все, кто стоит за тобой умрут. Это ты привел их на убой. Ты завлек их на путь гибели ложью и несбыточными надеждами. Ты разрушил свою семью. Толкнул невестку на предательство. Погубил жену. Сделал калекой сына. Признай вину. Спаси то, что осталось от твой души. Склони колени. Покайся. Обещаю, я буду милосерден. У тебя еще есть возможность спастись. Смири гордыню. Их кровь будет на твоих руках. Покайся! На колени!» Все тише отвечал оружейник на фразы кардинала, что тот говорил наяву. Наконец, Менголли протянул руку мятежнику, чуть подался назад, к воротам. В это мгновение все изменилось.

Бенвенуто не учел, что отчаяние может не только ломать волю, но и толкать на безрассудные поступки. Поглощенный противостоянием, он не успел заметить движение оружейника.

Опытный кузнец и искусный мастер, он планировал сделать то, что умел делать очень хорошо. А именно — метнуть нож в сердце врага. Но кардинал вышел на площадь в панцире. Тогда старшина решил, что совершит задуманное, метнув оружие в черный дьявольский глаз. Задача усложнилась, но не стала невыполнимой. А дальше — как повезет. Если промахнутся стрелки на стенах, он возглавит штурм монастыря, захватит епископа, и тот будет вестником воли восставших. Но хаос, воцарившийся в голове с того момента как встретились их с кардиналом взгляды, и грозивший поглотить сознание и душу, бросил его тело вперед. С нечеловеческим ревом, рвущим горло, мастер кинулся на инквизитора, в руке крепко сжимая выпущенный из рукава тяжелый нож.

Оглушенный обрушившимся на него массивным телом, Бенвенуто успел лишь защитить лицо. Задыхаясь от забившей нос и глотку пыли, он попытался сбросить противника с себя. Панцирь теперь скорее мешал, стесняя движения. Страшная боль пронзила плечо — оружейник вогнал широкое лезвие под край доспеха. Бенвенуто закричал. Вдруг тень, закрывавшая небо, исчезла, и чьи-то сильные руки заставили подняться на непослушные ноги.

— Бежим! Бежим, кардинал… Вставай. Давай же!

Ди Такко и два самых здоровых, под стать своему капитану, стражника напряженно следили за общением кардинала с предводителем бунтовщиков. Они сорвались с места почти одновременно с напавшим на Менголли оружейником. Сбиры оглушили мастера и потащили его к монастырю, капитан подхватил под руку кардинала, увлекая его за собой к спасительным воротам. Толпа за спиной уже очнулась от растерянности, и самые отчаянные ринулись на выручку своему вожаку. Со стены раздались выстрелы. Ударившие в пыль пули напугали ближайших преследователей и дали отступающим несколько лишних мгновений. Этого хватило, чтобы капитан втолкнул в раскрытую калитку Бенвенуто и заскочил в нее сам. За воротами раздался рев толпы, пошедшей на приступ.

Пожалуй, лишь один человек из всех, наблюдавших за ходом переговоров и последующими событиями, почувствовал, что за словами, которые доносились до слуха, стоят и другие — наполненные тяжелой силой убеждения, погружающие в бездну отчаянья и сомнения. Стефания, прильнув к окошку калитки, наблюдала за диалогом оружейника и кардинала. И вновь ее наполнило странное и пугающее чувство, которое она испытала вступив в схватку взглядов с кардиналом в подвале трибунала. Но сейчас, за безопасными стенами монастыря, к нему добавилась мучительная тревога. Тревога и страх потерять этого человека — лишь недавно появившегося в ее жизни, но уже ставшего ее частью. Стефания вдруг вспомнила его, спящего в карете с таким спокойным и беззащитным выражением лица, что оно показалось всем мальчишеским. И, как и тогда, ей захотелось коснуться его, защитить, уберечь. Это желание Стефания, сама того не осознавая, направила к молодому мужчине. Но тут же поняла, что оно не достигнет его, остановленное то ли ее слабостью, то ли странным барьером, окружившим молодого кардинала. Когда клинок вошел в плоть, окрашивая ткань колета кровью, она вскрикнула, и невольно схватилась рукой за плечо, пронзенное острой болью.

Аурелио, до того уступивший синьорине в просьбе остаться у ворот, обернулся на женский вскрик и громкий топот солдатских сапог. Стражники бежали к воротам. Викарий настойчиво увлек Стефанию вглубь двора. Через минуту створы открылись и, впустив отступающих, тут же были захлопнуты несколькими парами сильных рук.