Выбор (джен)

— Как гуляется? — услышал Скабиор и, обернувшись, нос к носу столкнулся с весёлым и чрезвычайно довольным Мальсибером.

— Дело выгорело, да? — спросил он, отрываясь от разглядывания очередной стены.

— Нет, — Мальсибер улыбнулся широко и радостно. — Не выгорело.

— Представить страшно, как вы выглядели бы, если бы всё получилось, — хмыкнул Скабиор. — Если вы сейчас сияете, словно при покупке своей первой палочки.

— Иногда провалу радуешься больше, чем успеху, — сообщил ему Мальсибер. — Как вам город?

— Превосходно, — настроение у Скабиора было просто отличным, и скрывать его он не желал. — Не похоже ни на что из того, что я когда-то видел.

— Великая была республика, — полумечтательно проговорил Мальсибер и спросил: — Вы любите историю?

— Я даже у Биннса на лекциях почти не спал, — усмехнулся Скабиор, приготовившись к наверняка долженствующему последовать вопросу.

— А я спал, — Мальсибер рассмеялся. — Или делал какую-нибудь домашнюю работу. Но историю люблю. И принёс вам приглашение — и собираюсь, в случае отказа, вас уламывать его принять всеми средствами, что мне доступны.

— Что за приглашение? — с некоторой досадой спросил Скабиор. Впрочем, он уже почти привык к тому, что Мальсибер редко реагирует банально.

— Прокатиться на гондоле, — глаза Мальсибера блеснули. — И послушать разные истории — тот, кто пригласил нас, прекрасный рассказчик.

— Это вы к нему по делу прибыли? — Скабиор склонил голову набок.

— К нему, — кивнул Мальсибер.

— И он вас провёл? — продолжил Скабиор.

— Он венецианец, — Мальсибер рассмеялся. — Обыграть их невозможно — они сами кого хочешь вокруг пальца обведут даже когда тебе кажется, что ты предусмотрел всё. Да вот, кстати, — оглядевшись, он махнул ему рукой. — Идёмте, я вам кое-что покажу — и расскажу одну историю. А потом нас ждут.

— Я ещё не дал согласие! — напомнил Скабиор — больше в шутку, потому что решение он уже принял. Почему не согласиться? Да и интересно ему было — и каким бы не оказался этот венецианец, раз он позвал — пусть принимает. — Он хоть знает, кого пригласил?

— Моего приятеля, — Мальсибер хитро улыбнулся. — Я, признаться, не знал, как вас отрекомендовать — надо было спросить вас, но я не думал, что нас пригласят куда-то.

— Зря, — Скабиор покачал головой. — Но вам всё равно ведь придётся меня представлять.

— Скабиор — ведь это кличка? — легко спросил Мальсибер. — Я могу воспользоваться ею, если вам так больше нравится.

— Кличка, — подтвердил он. — Что, неловко будет?

— Полагаю, этому венецианцу всё равно, кого и как зовут, — возразил Мальсибер.

— А кто он? — всё-таки не удержался Скабиор. — Местная аристократия?

— О да, — кивнул Мальсибер, заворачивая за угол и выводя Скабиора на неожиданно большую площадь. — Причём и по маггловским, и по волшебным представлениям. В их семействе были даже дожи… но теперь для магглов их семья исчезла, так же, как и дом. Я понимаю, что аристократов вы не любите — но он не так прост и совсем, поверьте, не напыщен. Он когда-то с Гриндевальдом воевал — вместе с Дамблдором… ага, вот он, — Мальсибер подвёл Скабиора к бронзовому конному памятнику. — Итак, — театрально поклонился он, — история о том, как один кондотьер думал, что обыграл венецианцев — и чем они ему ответили. Это памятник Бартоломео Коллеони — одному из самых известных бергамцев. Он служил Венеции и был сказочно богат — дело происходит, я забыл сказать, в пятнадцатом веке. Умирая, он составил завещание, оставив городу весьма внушительную сумму — но с одним условием: поставить ему памятник, да не абы где, а на площади Сан-Марко.

— Купить место на главной площади? — усмехнулся Скабиор.

— Именно так, — кивнул Мальсибер. — И венецианцы оказались перед неприятнейшей и вроде бы неразрешимой дилеммой: с одной стороны, получить наследство им хотелось очень, но с другой — на Сан-Марко даже величайшим венецианцам не то что статуй — бюстиков не ставят, будь ты хоть сам дож, хоть папа римский, а тут ещё и иноземец. Однако же, денег хотелось. Очень.

Они оба рассмеялись, и Скабиор заметил:

— Понимаю.

— Тем более что большую часть тех денег они когда-то ему сами заплатили, — добавил, подмигнув, Мальсибер. — Как видите, памятник они ему поставили — причём не поскупились. Заказали у знаменитейшего скульптора — Вероккио. И поставили на площади, в прекрасном месте — видите ту базилику? — спросил Мальсибер, указав на оную. — Это Дзанипаоло — там половина дожей похоронены. Так что честь была оказана великая.

— Но площадь-то не та, — возразил Скабиор.

— А вот тут-то мы и встречаемся с истинной венецианской хитростью, — тихо рассмеялся Мальсибер. — Видите вот это здание? — он показал на белое здание с увенчанными статуями полукружьями на крыше. — Это, — очень медленно проговорил он, — одна из шести венецианских скуол. Имени… — он сделал паузу и хитро посмотрел на Скабиора. — Угадаете?

— Святого Марка? — недоверчиво спросил Скабиор, и Мальсибер, хлопнув в ладоши, рассмеялся:

— Именно! Так что всё в наличии, как видите: площадь — есть, Сан-Марко — тоже. Видите — всё верно: на площади возле святого Марка. И вот таких людей вы мне предлагали переиграть? Да Мерлин с вами! Не хотите поглядеть вживую на одного из них?

— Пойдёмте, — махнул Скабиор рукой.

Они двинулись назад — и Мальсибер, уверенно ведя Скабиора переулками, успел повеселить его ещё несколькими забавными историями, которые знал, кажется, едва ли не о каждом здании. А на берегу Гранд Канала их ждала чёрно-алая гондола, в которой уже сидел её, судя по всему, владелец, тут же вышедший на берег, чтобы поприветствовать гостей. Пожимая руку Скабиору, он представился:

— Александро Морозини, — и тот ответил:

— Кристиан Говард Винд.

— Садитесь, господа, — проговорил Морозини с лёгким поклоном. — День сегодня солнечный, в гондоле тепло — я надеюсь, в следующие два часа вы не заскучаете.

О — они не заскучали. Морозини оказался великолепным рассказчиком — даже лучше, чем Мальсибер. И дистанцию держать умел прекрасно — или Скабиору просто не хотелось раздражаться. Это день был слишком странным — потому что слишком уж нормальным. Мирным. Как каникулы — которые он, впрочем, в детстве ненавидел. Но он был не как его реальные каникулы, а как те, которых у него ни разу не было — такие, как бывали у других, весёлые и беззаботны, о которых так приятно рассказывать товарищам в ответ на их: «А я был…» Если б тут ещё и Гвен была… но не страшно — он сам приведёт её сюда, и они вдвоём погуляют по мостам и улочкам, и он сам расскажет ей все эти истории. Хотя, пожалуй, Морозини бы ей понравился…

— Жаль, что настоящих предсказателей теперь не сыщешь, — выслушав очередную историю, вздохнул Мальсибер. — Занимаются-то этим многие — но это всё, по-моему, или шарлатанство, или получается какой-то ужас вроде предсказания про Поттера.

— Что, хотите узнать будущее? — усмехнулся Морозини.

— Я хотел бы, — признал Мальсибер. — Да не у кого.

— А Роберта вам чем нехороша? — спросил Морозини. — Времени до вечера достаточно — вы вполне успеете.

— Роберта? — заинтересованно переспросил Мальсибер. — Кто это?

— Предсказательница с Монте Гаргано. Я вам дам записку — впрочем, полагаю, она и сама вас примет.

— Монте Гаргано? — повторил Мальсибер — и умолк.

— Монте — это, я так понимаю, гора, — сказал Скабиор. — Она что, особенная?

— Это место силы, — спокойно пояснил Морозини. — Это знали все — всегда. Там есть храм — прямо в скале — и город. И пещеры. Вот в одной из них живёт Роберта. Если вам и вправду нужно узнать будущее — поговорите с ней. Но учтите, — предупредил он, — она не терпит лжи. Страх простит — а враньё нет.

— Я не собираюсь лгать, — сказал Мальсибер и вопросительно поглядел на Скабиора. — Я хочу там побывать, — решил он. — Вы со мной пойдёте, или тут останетесь?

— Пойду, — подумав, отозвался тот.

— Но чуть позже, — заметил Морозини. — Мы пока что не закончили прогулку. Поглядите вон туда…

Удивительная прогулка закончилась обедом в маленьком, всего на восемь столиков, ресторанчике. Незнакомая Скабиору рыба была нежной и буквально таяла на языке, так же, как и тирамису, который они взяли на десерт. Пили же вино и граппу — и Скабиор с недоумением смотрел на то, как Мальсибер разбавляет бледно-золотистую жидкость у себя в бокале обыкновенной водой почти до полной прозрачности. Смысл так пить? Ни опьянения, ни вкуса… Граппа была хороша — пилась мягко и слегка кружила голову, и к концу обеда Скабиор почти забыл об Англии, о вечной кочевой жизни в палатках и даже о войне. Всё, чего ему сейчас хотелось — так сидеть и дальше и смотреть на воду и на людей на улочках. Но день пусть и неспешно, но клонился к вечеру — время было уходить.

Прощаясь, Морозини пожал руки им обоим и, слегка задержав в своей ладонь Мальсибера, спросил:

— Наш дом всегда покровительствовал вашему. Вы не просите о помощи?

— Я Мальсибер, — отозвался тот. — Не Леньяро. И потом, уж если жить, как я, можно попытаться хотя бы умереть с достоинством, не так ли?

— Я надеюсь вас ещё увидеть, — Морозини разжал пальцы. — Удачи.

— Доброго вам вечера, — слегка склонил голову Мальсибер — и, повернувшись к Скабиору, крепко взял его за предплечье и сказал полувопросительно: — Монте Гаргано?

* * *

Первым, что они ощутили после аппарации, был холодный ветер, ударивший им в лицо. Открыв глаза, Скабиор увидел почти прямо перед собой гору, к верхушке которой были прилеплены ослепительно-белые кубики. Город — странный город, состоящий из таких вот белоснежных зданий с совершенно плоскими крышами и маленькими окнами.

— Это Монте-Сант-Анджело, как я понимаю, — прокомментировал Мальсибер. — Нам сегодня не туда, — он огляделся. — Я читал об этом месте, хотя лично здесь впервые.

Они двинулись по узенькой, но вполне отчётливой тропинке — и чем ближе подходили к холму, тем отчаяннее всё внутри Скабиора бунтовало. Он не должен был быть здесь — это место не желало его не просто принимать, но даже подпускать к себе. Зверям здесь не место — и впервые в жизни осознание подобного не было обидным. Это место просто не предназначалось для созданий вроде него — но откуда-то он знал теперь, что были и другие, те, куда нет хода людям, но которые обрадуются таким, как он.

— Я здесь подожду, — сказал он, наконец, когда в конце тропинки показалась стена с проёмом.

Пещера.

Мальсибер не стал задавать вопросов — лишь кивнул и продолжил идти сам, двигаясь теперь заметно легче и быстрее, словно сбросил с плеч тяжёлый груз. Дойдя до входа, он на несколько секунд остановился, постоял — и решительно ступил под его своды.

Здесь, внутри, было несколько теплее, и воздух не пах морем, и при этом ощущался удивительно живым. Пол шёл вниз, а вскоре начались ступеньки — невысокие и узкие, они мелкой лесенкой спускались по широкой дуге, и Мальсибер с лёгкостью сбежал по ним, почему-то даже не задумываясь о том, что камень ощутимо влажен и малейшая неловкость может обернуться падением. Но он так ни разу и не поскользнулся — а затем ступеньки кончились, и он оказался в высоком и широком зале, в центре которого находилось небольшое озеро. Его воды были до того прозрачны и тихи, что Мальсибер понял, что это такое, только подойдя почти вплотную.

— Нравится? — раздался сильный женский голос.

— Вода или пещера? — спросил Мальсибер, оборачиваясь. Прямо перед ним, буквально в двух шагах стояла невысокая и хрупкая женщина с пышными густыми волосами, в возрасте… или, пожалуй, даже без него. Не красавица, но лицо запоминающееся. И голос… Голос, проникающий не просто в уши — в душу. Как, наверно, она пела… если б пела.

— Ты мне и скажи, — она разглядывала его совершенно беззастенчиво.

— Нравится, — ответил он. — И пещера, и вода. Хотя я больше люблю море.

— Это место не твоё, — сказала женщина… Роберта, отступая от него на шаг. — Здесь ни солнца, ни волны, ни воздуха.

— Здесь спокойно, — он давно не чувствовал себя до такой степени неловко. Словно первокурсник, не сделавший задание.

— Спрашивай, — велела Роберта. — Что ты хочешь знать?

— Я хочу узнать, умрёт ли тот, кто называет себя Тёмным Лордом Волдемортом, — выговорил он заранее заготовленный вопрос.

— Умрёт, — ответила она мгновенно. — Ты бы должен знать, что умирают все.

— Когда? — спросил он напряжённо, отчаянно борясь с соблазном уточнить: «А точно?»

— Когда придёт время, — ответила она — и вдруг нахмурилась. — Спроси меня о том, о чём действительно хочешь.

— Я освобожусь? — тихо спросил он. — Покуда жив?

— Ты уже свободен, — сказала она равнодушно. — И давно. А это, — она махнула в сторону его левой руки, — есть, покуда ты боишься. Ты боишься же?

— Боюсь, — признал он и почти выкрикнул, мучаясь, что никак не отыщет единственно точную формулировку: — Я увижу его смерть?

— Смерть нельзя увидеть, — тут же отозвалась она. — Только собственную — и только один раз.

— Что мне делать? — прошептал Мальсибер.

— Делай то, что хочет сердце, — она вдруг улыбнулась, и улыбка — быстрая, почти что мимолётная — на миг сделала её почти что юной. — Думай сердцем, выбирай душой, защищай своих — вот твой путь. В первый раз свернув с него, ты заплатил свободой — во второй заплатишь жизнью. Или, — она вдруг задумалась, — разумом. Точнее я не вижу.

— Кого «своих»? — спросил он с горечью. — И как? Я слаб — я боюсь, что страх однажды пересилит и…

— Пересилит — ты умрёшь, — жёстко перебила она и повторила, будто пробуя на вкус: — Страх… а ведь ты умеешь разговаривать со смертью, — в её глазах мелькнуло удивление. — Как тебя зовут?

— Ойген, — почти прошептал Мальсибер, и Роберта вдруг скривилась:

— Неудачно. Имя не твоё. Тяжёлое. А, впрочем… — она подошла вплотную и, взяв его за руки, некоторое время разглядывала ладони. — Может быть, ты сможешь, — она подняла голову и вдруг заглянула Мальсиберу в глаза. Ему показалось, что он тонет в её взгляде, и он сам не понял, что схватил её за руку — а она, вдруг рассмеявшись, отвернулась и пошла к воде. — Страх — твой враг, — сказала она, садясь на корочки и опуская руки в воду. — Запомни — береги своих и всегда иди за сердцем. А сейчас ступай — и передай тому, кто тебя ждёт, чтобы он исполнил просьбу дочери.

— Просьбу дочери? — переспросил Мальсибер, словно просыпаясь.

— Пусть исполнит то, о чём она попросит, — повторила женщина, вставая и вновь глядя на Мальсибера. — Если хочет жить, конечно. И пусть вспомнит, кем родился. Всё — ступай.

— Спасибо, — Мальсибер прижал к груди руки и снова повторил: — Спасибо.

— Страх сделал того, кого ты так боишься, тем, кто он сейчас есть, — сказала Роберта. — Помни это. Он боится. И не бойся сам. Иди — и, может быть, однажды ты вернёшься.

— Спасибо, — в третий раз сказал Мальсибер — и пошёл к лестнице.

…Скабиор ждал его, сидя на краю обрыва и глядя на море.

— У меня для вас послание, — сказал Мальсибер, опускаясь рядом с ним. — Я не спрашивал — она сама сказала, так что, полагаю, это важно. Вам просили передать, чтобы вы исполнили просьбу вашей дочери — если жить хотите. И вспомнили, кем родились.

— Я и так исполню — без угроз, — беззлобно удивился Скабиор. — Но она меня ни о чём пока что не просила.

— Я не знаю, что всё это значит, — признал Мальсибер. — Просто передал послание. Я, признаюсь, собственное предсказание-то понял не намного лучше…

Он умолк, и некоторое время они так сидели, глядя на разливающийся над бирюзовым морем золотой закат. А когда солнце утонуло в море, Мальсибер вздохнул, тронул Скабиора за предплечье и сказал:

— Боюсь, что нам пора. Спасибо, что разделили со мной эти каникулы — и надеюсь, вам понравилось.

— Понравилось, — просто признался Скабиор.

Вспомнить, кем родился… а кем он родился? Сыном шлюхи? И что это даёт?

— Аппарируем, — предупредил Мальсибер — и сжал его предплечье.

А в следующий момент они уже стояли в холле Малфой-мэнора.

— Я пойду, пожалуй, — сказал Скабиор — и добавил вдруг: — С наступающим. Заходите в праздники, если делать будет нечего.

— Думаю, что в какой-то момент будет непременно, — улыбнулся Мальсибер. — С наступающим.

Подождав, покуда Скабиор уйдёт, он развернулся — и направился к Родольфусу.

Ибо кое-что из рассказанного Морозини того, определённо, должно было заинтересовать.