The Poor of God (джен)

Еще неделю назад Снейп точно знал, что стал бы делать с образовавшимся у него свободным временем, но не теперь, когда Луна Лавгуд совершила чудо и помогла Поттеру уснуть. И все же он не из тех, кто сидит без дела. Всегда можно заняться проверкой работ, составлением учебных планов или возобновить частные исследования. К тому же теперь, когда его главный источник беспокойства, — а именно Поттер, вымотавший себя, Снейпа или сразу их двоих, находясь под действием зелья, — уснул, тот вполне может сосредоточиться на каком-нибудь полезном занятии, конечно, только до тех пор, пока Гарри не проснется и ему вновь не потребуется сиделка. Вот только его внимание каждый раз ускользает. Стоит ему лишь занести перо над пергаментом, как чистый лист на его глазах заполняется изображением двух подростков, уснувших на его диване в гостиной, словно прильнувших друг к дружке котят. И он в очередной раз испытывает замешательство из-за непрошеного всплеска эмоций от развернувшейся перед ним картины.

Снейп питает некую симпатию к Луне Лавгуд. В чем не прочь признаться самому себе, где-то в укромном уголке собственных мыслей. Нет ничего, что мешает проявить к ней интерес — никакой проблемной репутации, прилагающейся к ее внешности или фамилии. Она — рейвенкловка, чистокровна, да и ее отец не представляет никакой угрозы для Темного Лорда. Снейп мог бы благоволить ей публично, если бы захотел, не беспокоясь о том, какие сказки Драко Малфой может поведать своему отцу. Само собой, он никогда этого не сделает — он должен считаться со своей репутацией если не ублюдка, то Пожирателя Смерти, — пусть даже она не представляет для него угрозы. На самом деле тут все скорее наоборот. Порой такое утешение знать, что она смотрит на него с неким почтением — поскольку не делает из этого секрета, — знать, что после всего, что он сделал, после всех тех деяний, омрачивших его душу, в нем остается хоть какая-то крупица доброты, которую невинный человек может разглядеть и даже оценить.

Ко всему прочему, она забавляет его, что является немалым достижением, учитывая его темперамент и то, какую жизнь он ведет. Она не такая как все. Правда из-за ее невнимательного, безответственного отца ее голова забита всякой ерундой, но все же Луна обладает ясностью восприятия и неподдельной смелостью — столь отличной от безрассудной гриффиндорской бравады, — что не может остаться незамеченным в сравнении с той серой посредственностью коими является большинство ее одноклассников. И то, что они оскорбляют ее, только усиливает его внимание к ней — более того, то, что поначалу могло быть простой добропорядочностью, превратилось впоследствии в неустанное покровительство, нередко пугающее его своим неистовым порывом. Но его мало это волнует, в конце концов, кому как не ему знать, что такое быть мишенью мелочной юношеской жестокости, не сдерживаемой беспечным и самодовольным деканом факультета. К тому же, не имея ни инстинкта, ни склонности защитить себя так, чтобы в дальнейшем напрочь отбить у кого бы то ни было охоту нападать, она тем более беззащитна перед подобным поведением. Однако стоит ей только захотеть применить свой острый рейвенкловский интеллект для решения этой проблемы, как ее одноклассников будет ждать весьма неожиданный сюрприз. Но, как и другой раздражающий и хорошо знакомый ему ребенок, она, по всей видимости, даже не видит серьезных причин, чтобы попытаться хоть как-то обезопасить себя. Вот поэтому Снейп присматривает за ней, насколько это возможно, а в награду замечает, как голоса других детей, которых он не сумел защитить, раздаются в его голове чуть тише, чем обычно. Кроме того, он иногда замечает, как доверие в ее сияющем взгляде согревает его в холодные часы. Луна всегда ведет себя так, будто посвящена в какую-то величайшую тайну, о которой никто кроме нее не догадывается: временами Снейп даже тешит себя мыслью, что она хранит его секреты, где они получают искупление своей вины, превосходящей их первоначальный вес.

Но теперь — а вот и его источник беспокойства — она объединилась с Поттером, более того, она словом, взглядом и жестом доверила ему благополучие Поттера, равно как и Дамблдор. И хотя чувства Снейпа к Гарри все еще безумно запутаны, он осознает, что опасается даже мысли разочаровать ее веру. Если бы она потребовала или даже попросила, он, скорее всего, отказался бы — но она просто поверила, что он поступит правильно по отношению к ее другу. Вот только она не потрудилась объяснить, что в данном контексте подразумевается под правильным поступком, и поэтому Снейпу, как и прежде, остается только искать выход из сложившейся ситуации, но теперь уже с удвоенным грузом ответственности на плечах.

Пожалуй, это не тот случай, с которым любой человек может грамотно разобраться в четыре часа утра.

Хотя могло быть и хуже. Это могли быть те четыре часа утра, где Поттер просыпается и терзает душу Снейпа растерянными и безнадежными рыданиями, ища утешение, которое тот не может ему дать. Внезапно его переполняет чувство благодарности к Луне Лавгуд, и он задается вопросом: — «Не слишком ли рано будет в этом году представить ее имя к награде за особые заслуги перед школой».

Вымыв грязные чашки, создававшие беспорядок в его комнатах, и убрав чайный сервиз без всякой магии, ему все-таки удается отвлечься где-то на час. Сделав вывод, что с внезапно наступившей тишиной и спокойствием к нему вернулся аппетит, он заваривает себе чай и намазывает маслом парочку тостов. Вернувшись в гостиную, он устраивается на краешке дивана с книгой, которая совсем недавно лежала на соседнем столике раскрытая и перевернутая обложкой вверх. Когда он впервые это заметил, то сразу же начал репетировать лекцию о правильном уходе и обращении с томами из его библиотеки, чтобы при первой же возможности прочитать ее нерадивой девушке. Но взглянув на еще раз, он понимает, что название «Таинственный сад» ему совершенно не знакомо, а имя, написанное небесно-голубыми чернилами на внутренней стороне обложки, было не «С. Снейп», а «Луна Полимния Лавгуд, 8 с половиной лет».

«Маггловская», — быстро определяет он, взглянув на имя писателя, и удивляется, как у волшебницы могла оказаться подобная книга, да и еще в столь юном возрасте. Любопытство сменяется улыбкой, когда он начинает читать о худенькой сиротке со скверным характером, которую никто не любит, которая к тому же громогласно читает и держится особняком. «Мне уже нравится Мэри Леннокс», — рассуждает он, слегка удивившись, что дошел до конца третьей главы. Девочка не выносит дураков, а ее подсознательное увлечение свойствами растений и трав чем-то напоминает ему самого себя в том же возрасте.

Когда спустя какое-то время раздается стук в дверь, Снейп с чувством глубокого разочарования откладывает книгу в сторону. Он бросает взгляд на часы и обнаруживает, что сейчас чуть больше шести — «Ну конечно, Дамблдор ведь говорил, что зайдет утром». Снейп открывает дверь и, как ожидалось, видит стоящего на пороге директора, с серьезным и вопрошающим выражением на его лице.

— Ну, Северус, — произносит он, следуя приглашению Снейпа пройти внутрь, — как твои дела?

— Лучше, чем ожидалось, — отвечает ему Снейп и, закрывая дверь, замечает, как директор взглядом обводит комнату в поисках Гарри. — Поттер спит.

Довольно приятно наблюдать удивленное выражение на лице Дамблдора. — Как тебе это удалось? — спрашивает он.

— Я тут не при чем, — отвечает ему Снейп. — Все дело рук мисс Лавгуд. И нет, я понятия не имею, как она это сделала. Я оставил их вдвоем на какое-то время, а вернувшись... — Снейп разводит руками и пожимает плечами.

— Не может быть! — брови Дамблдора взлетают вверх. — Это, в самом деле, неожиданная… и весьма хорошая новость.

— А разве не с этой целью вы послали ко мне мисс Лавгуд? — спрашивает Снейп, высказывая свое подозрение, которое даже и не собирался скрывать.

— Отнюдь, — говорит Дамблдор. — Я только знал, что из всех Гарриных друзей именно она смогла бы сохранить самообладание в подобной ситуации, оставаясь при этом спокойной, а также успокаивающе воздействовать на него. На вас обоих, если уж на то пошло, — слегка улыбается он. — Ну что ж. Пятьдесят баллов Рейвенкло. Всегда приятно, когда окружающие превосходят наши ожидания.

— И, надо полагать, — произносит Снейп, жестом приглашая Дамблдора пройти к столу и, прежде чем сесть, наливает директору и себе чай, — в равной степени неприятно, когда эти ожидания не оправдываются, — «Лучше сразу все выяснить и покончить с этим, — думает он. В детстве он часто придерживался схожей политики, чтобы спровоцировать гнев отца, в противном случае тот имел все шансы перерасти в нечто более жестокое.

Дамблдор бросает на Снейпа пронзительный взгляд, как если бы он догадался об его рассуждениях.

— Если самобичевание — твой любимый способ справляться с собственным разочарованием, это твое дело, но я не собираюсь становиться кнутом в твоих руках. А если ждешь выговора, то напрасно, — выражение его лица немного смягчается, а голос становится довольно сухим. — Ты же не думаешь, что я стал бы тебя обвинять в том, что ты всерьез захотел оказаться в такой ситуации.

— Ваша правда, — соглашается Снейп, тихонько отпивая свой чай, чтобы скрыть румянец, появившийся то ли от смущения, то ли от облегчения. — Что ж, прекрасно. Тогда может, обсудим другие вопросы. Что вы предприняли насчет Вернона Дурсля?

— А ты действительно перешел прямо к делу, — Дамблдор опускает тоненькую дольку лимона в чай и слегка улыбается. — А что бы ты хотел, чтобы я с ним сделал?

— Не спрашивайте меня об этом, Альбус, — предупреждающе произносит Снейп. — Я не просто так оставил его вам.

— Да, признаться, я был весьма... тронут твоим письмом, — слабо улыбается Дамблдор. — Вчера в семь часов вечера Вернон Дурсль покинул свой дом в Суррее посредством портключа. Его доставили в мой кабинет, где, боюсь, ему пришлось немножко подождать, пока я улаживал некие важные вопросы в другом месте. — Снейп фыркает в чашку, а Дамблдор лишь снова улыбается. — Когда я вернулся, то постарался донести до него, что произойдет, если он попытается вступить в контакт с Волдемортом или с кем-то из его слуг. Полагаю, что под конец я все-таки произвел на него должное впечатление, так что в дальнейшем мы можем не опасаться подобного безрассудства с его стороны.

Снейп напряженно кивает. А чего он еще ожидал? Он по весьма понятной причине отдал этого человека в руки Дамблдора. Он давно перестал быть Пожирателем Смерти и лишился права требовать мести. Если его разочарованию не хватает выхода, то это как раз таки то, чего он заслуживает, раз позволил ситуации дойти до такого критического предела. Ему, Снейпу, было поручено присматривать за Гарри. А он потерпел неудачу. Ему нет оправданий.

— Вы виделись с Петунией, когда возвращали Дурсля в Суррей? — спрашивает он, с трудом придавая голосу небрежный оттенок. — С ней тоже не помешало бы поговорить.

— Ох, — Дамблдор прочищает горло. — Так уж вышло, что Вернон Дурсль не вернулся в Суррей.

— Нет? — Снейп выгибает бровь, не осмеливаясь сказать что-то еще.

— Нет, — Дамблдор наливает себе чай. — Он сейчас в Больничном крыле.

Снейп смотрит на директора и только благодаря неимоверным усилиям не открывает рот от изумления. Тем временем Дамблдор помешивает свой чай с совершенно нейтральным выражением лица, однако Снейп успевает подметить мелькнувшую в его глазах ярость.

Что ж, если Дурсль спровоцировал Дамблдора настолько, что оказался в Больничном крыле, остается только один логичный вопрос.

— Он все еще жив?

Дамблдор насмешливо фыркает.

— Вполне. И спешу добавить, в значительной степени невредим, — он поднимает глаза, встречаясь взглядом со Снейпом, и что бы тот там ни увидел, это побуждает его продолжить свое объяснение: — Уверен, ты можешь представить, как сильно он сопротивлялся моим доводам. После более чем часа бесплодных повторяющихся аргументов я решил, что будет вполне уместно проиллюстрировать ему основные моменты.

— Смею надеяться, это была именно та иллюстрация, которая сразу же приходит на ум, — сухо произносит Снейп. Дамблдор бы не стал бросаться Непростительными в маггла, какой бы ни была провокация.

— Несколько моих тщательно подобранных воспоминаний, выстроенных в Думосборе, продемонстрировали пример того, на что конкретно способен Волдеморт, — улыбается Дамблдор. — Мадам Помфри уложила его спать, напоив при этом успокоительным зельем. Возможно, немного жестко, но уверяю тебя, это было последнее средство.

Снейп не сводит пристального взгляда с директора, который в свою очередь довольно обходительно смотрит на него в ответ.

— Порой я забываю, кто вы, — после минутного молчания говорит ему Снейп. — В дальнейшем, постараюсь делать это как можно реже.

Дамблдор посмеивается.

— Да, все мы любим, когда нас ценят за наши способности, — он становится серьезным. — Сдается мне, ты так и не ответил на мой предыдущий вопрос.

— Разве?

— Не так, как я бы того хотел. Так как твои дела?

Снейп улавливает ударение, сделанное в словах директор. Вот только не знает, как на это ответить — он не может просто взять и заявить, что его ничего не тревожит, только не такому легилименту, как Дамблдор.

— Вы… правда… не знали, какую жизнь ведет мальчик за пределами школы? — Снейп чувствует, как запинается, во рту у него так пересохло, что он с трудом выговаривает слова. — Неужели у вас не возникало никаких подозрений, чему он подвергается в своей семья?

Он старается, чтобы его вопрос не прозвучал как обвинение, но, судя по выражению лица директора, тот был истолкован — и принят — как таковой.

— Петуния Дурсль любила свою сестру, — тихо говорит Дамблдор, и Снейп замечает, как чашка слегка подрагивает в его руках. — Во всяком случае, когда-то так и было. Полагаю, ты знаешь, что однажды она написала мне, будучи еще ребенком. Она казалась доброй, умной девочкой… Ей была ненавистна даже мысль о разлуке с Лили. Я искренне верил, что когда она примет ребенка своей сестры, то вспомнит эту любовь. Однако… за эти годы и правда появлялись признаки того, что все было совсем не так, как я надеялся. Я признаюсь тебе в этом, Северус… потому что ты как никто другой имеешь право знать, а также осуждать меня… Я не позволял себе глубоко задумываться об этом. Мне не хотелось поддаваться искушению, забрать его. — Снейп не отвечает, просто продолжает пристально смотреть на директора. — Я мог бы сам вырастить его; ты должен знать, я думал над этим. Осмелюсь даже предположить, что со мной он был бы в безопасности, как и в доме своей тети. Но… по причинам, которые я не могу тебе объяснить, я чувствовал, что должен держать его как можно дальше, за пределами моего влияния. Поскольку мне было известно, что уготовано ему судьбой при рождении, я не доверял себе, чтобы приложить руку к его воспитанию. Даже когда мне стало понятно, что он растет несчастным, я все равно знал, что он растет, чтобы стать самим собой — не приверженцем судьбы и не орудием в моих руках, — Дамблдор на мгновение закрывает глаза, затем снова открывает их. — От него зависит очень многое… Я боялся собственных амбиций. Я должен был отпустить его, должен был довериться кровной защите его матери… И не просто сохранить, а подарить ему ту великую силу, с помощью которой Лили спасла ему жизнь. Ты, как мне кажется, уже должен был заметить… теперь, когда перестал обманываться его внешностью… насколько он сын своей матери. Я так боялся уничтожить его… потому что полюбил бы и тем легче обманулся, поверив, что смогу лучше защитить его, создав по своему образу и подобию.

Снейп уже начинает жалеть, что вообще затронул эту тему. Он видел много ужасного в своей жизни, но все же даже он содрогается от той боли, что присутствует в голосе Дамблдора и от той совершенно беспросветной картины, которую он рисует.

Следующие слова слетают с губ Снейпа прежде, чем он успевает подумать и опомниться.

— Вы могли бы отдать его мне, — шепчет он.

— Мог, — соглашается Дамблдор, повергая Снейпа в шок. — И ты бы отлично с этим справился. Я в этом даже не сомневаюсь, Северус. Но ты был слишком близок ко мне… Ты бы доверял мне больше, чем следовало... — Дамблдор замолкает, проводя рукой по лицу. — Ты не представляешь, как мне хотелось, чтобы был другой путь. Я думал над тем, чтобы вытащить его оттуда множество раз, с тех пор как он приехал в эту школу. Но не было ни единого способа предотвратить его страдания и, тем не менее, с ним не должно было случиться того, что случилось.

— В этом плане, — тихо произносит Снейп, — я тоже его подвел.

Какое-то время они сидят молча. Собравшись с мыслями, директор снова заговаривает, а в его голосе слышатся требовательные нотки.

— Значит ли это, — говорит он, — что ты намерен по возможности исправить ситуацию?

— А чем еще я занимался последние три дня? — произносит Снейп, пораженный тем, как резко звучит его голос. Дамблдор внимательно смотрит на него, в то время как руки Снейпа, лежащие на столе, судорожно сжимаются в кулаки. — По правде сказать, я даже не представляю, как это сделать, — тут же поправляет себя Снейп и внезапно чувствует такую усталость, как в тот момент, когда Луна вынудила его отправиться спать. — И все же мне бы хотелось... — он качает головой. — Если бы я узнал обо всем три года назад, даже два, я бы смог для него что-нибудь сделать. Но сейчас я слишком глубоко погряз… Альбус, вы же должны понимать, сколь малы мои шансы выжить в этом адском танце между вами и Темным Лордом. Я шел по канату слишком долго и должен скоро упасть. И... — Снейп переходит на шепот, будто не хочет слышать то, что собирается сказать. — Я бы не стал добавлять Гарри еще и свою смерть.

Сейчас ему кажется, что никакая сила на земле не заставит его взглянуть Дамблдору в глаза после тех слов, которые только что сорвались с его губ. Впрочем, директор даже не пытается поймать его взгляд.

— Неужели теперь, после стольких лет страданий, ты жалеешь, что встретил Лили Эванс? — тихо произносит Дамблдор.

Снейп не отрывает взгляда от стола.

— Иногда.

Между ними воцаряется долгое молчание.

— В самом деле? — несколько недоверчиво спрашивает Дамблдор.

Снейп закрывает глаза.

— Нет.

— Тогда ты знаешь, что должен делать, — Снейп обращает свой взор на директора, на чьем лице отражается горестная улыбка. — В любом случае, Северус, после всего, что ты сделал для Гарри… Точнее, после всего того, что он теперь знает, что ты для него сделал, я склонен предположить — перемены необратимы, — голос Дамблдора становится немного задумчивым. — Он так легко привязывается...

Снейп вспоминает свои письма: аккуратно сложенные и слегка затертые из-за частого прочтения, запрятанные в середину Гарриного учебника.

— Знаю.

Неизвестно, на какие сентиментальные излишества сподобился бы Снейп в своих размышлениях, не откройся в этот момент дверь его спальни. Дамблдор вскидывает голову, и от того, как вспыхивают его глаза, Снейп решает обернуться.

В дверях в противоположном конце коридора стоит Поттер. Сонный и взъерошенный, он направляется на кухню — даже издали, сквозь открытую кухонную дверь, Снейп замечает, что взгляд подростка стал куда более осмысленным в сравнении с тем, каким был несколько часов тому назад.

— Профессор, — произносит он, перешагивая порог кухни и останавливаясь в дверях. Он моргает. — Директор?

— Гарри, — Дамблдор поднимается, и Снейп машинально встает следом за ним, как подобает делать в присутствии директора. — Как твое самочувствие?

— Даже не знаю, — отвечает Гарри и потирает глаза тыльной стороной ладони. — А что, три дня уже прошли? Я думал, к этому времени от меня будет вонять похуже.

Снейп бросает взгляд через плечо, встречаясь глазами с директором. Затем снова оглядывается на Гарри, растерянно наблюдающего за этим молчаливым переглядыванием.

— Где вы сейчас? — резко спрашивает его Снейп. — Что вы видите?

— Э-э, — Поттер смотрит на него в замешательстве. — В ваших комнатах, профессор. На кухне, вроде бы? Вы перенесли меня сюда, потому что я был покрыт тем зельем Снов Наяву… Я проснулся, ну, и решил, что сейчас третий день и я закончил отсыпаться, как вы и говорили,— он вопросительно выгибает бровь, ожидая, что его сейчас поправят.

Снейп в два шага преодолевает расстояние между ними и, убирая палочку, протягивает руку.

— Дайте мне свою руку.

Поттер смотрит на него настороженно, но, тем не менее, послушно выполняет. Он даже не оглядывается на Дамблдора в поисках одобрения, и Снейп понимает, что это самое верное доказательство того, что между ними что-то определенно изменилось.

Снейп обхватывает пальцами тонкое запястье Поттера и находит его пульс, ровный и четкий. Затем выпустив его руку, проводит диагностическое сканирование своей палочкой — не настолько доскональное, как у Помфри, но весьма приемлемое для практических целей.

— Что ж, Поттер, — твердо произносит он, закончив осмотр, и чувствует некое облегчение от того, что его голос не звучит предательски хрипло, — похоже, вам все-таки удалось остаться в той или иной степени невредимым. Мои поздравления.

— Ясно, — говорит Поттер, поправляя рукав. — Спасибо, профессор,— он переводит взгляд со Снейпа на Дамблдора, потом обратно. — Похоже… Мне теперь следует вернуться обратно в гриффиндорскую башню? Или сейчас время ужина? А то я просто умираю с голоду.

— Ты пока не можешь вернуться в свою гостиную, Гарри, — отвечает ему Дамблдор в тот момент, когда Снейп открывает рот, уже намереваясь кратко разъяснить Поттеру, что он думает по этому поводу. Дамблдор кладет руку Гарри на плечо. — Возвращайся в постель, а позже ты получишь ответы на свои вопросы.

Все еще растерянно поглядывая на них, Поттер все же позволяет увести себя обратно в спальню. Снейп следует за ними, по пути размышляя над тем, как объяснить Гарри его выздоровление при том, что сам не понимает, как это вышло. Оказавшись в комнате, Поттер подходит к кровати и присаживается на покрывало, скептически оглядывая себя.

— Ах да, — произносит Дамблдор, будто понимая, о чем сейчас думает Гарри. — Если позволишь, я могу трансфигурировать твою одежду в пижаму? И, полагаю, с очищающими чарами?

Слегка покраснев, Поттер кивает, и Дамблдор постукивает палочкой по его плечу. Помятая школьная форма Гарри превращаются в бело-голубую полосатую пижаму, а благодаря ровным стрелочкам на штанинах кажется, будто ее совсем недавно постирали и выгладили.

С очередным взмахом волшебной палочки одеяло поднимается и укрывает Гарри до пояса — он сидит, откинувшись на подушки, а на его лицо отражается растущее беспокойство.

— Сэр, — говорит он Дамблдору, — что-то случилось? Вы с профессором Снейп ведете себя так, будто не хотите мне о чем-то говорить.

— Нет, Гарри, — немедленно отвечает Дамблдор, — все в порядке. Совсем напротив. Впрочем, я позволю профессору Снейпу все тебе объяснить, поскольку сейчас меня ожидает одно маленькое дельце в Больничном крыле, требующее моего незамедлительного внимания, — Дамблдор бросает взгляд на Снейпа, и тот понимающе кивает.

«Да, теперь, когда мальчик проснулся и пришел в себя, лучше всего будет при первой же возможности выставить Вернона Дурсля за ворота замка».

— Я зайду проведать тебя позже, Гарри, — говорит Дамблдор. — И я чрезвычайно рад видеть тебя в добром здравии. Северус, мы поговорим с тобой позже.

Он уходит, и шелест от его развевающейся по полу мантии удаляется вслед за ним все дальше по коридору. Стоя у подножия кровати, Снейп внезапно чувствует себя несколько неуютно, когда Поттер обращает на него свой вопрошающий взгляд.

— Сэр… — начинает он, но Снейп обрывает его.

— Вы, кажется, проголодались? — Поттер кивает. — Я что-нибудь принесу. Сначала вам нужно поесть, только потом мы поговорим. Ждите здесь.

Снейп направляется в гостиную, а не на кухню; сейчас он не в том состоянии, чтобы что-то готовить, в любом случае, домовые эльфы вот-вот начнут подавать завтрак. Он бросает горсть дымолетного порошка в камин и делает заказ — то, что он получает, хватит, чтобы накормить троих человек. «Или одного шестнадцатилетнего подростка», — думает он.

Он левитирует поднос перед собой прямо по коридору и опускает его Поттеру на колени. При виде еды у Гарри сразу же загораются глаза, однако он вопросительно смотрит на Снейпа, прежде чем притронуться к ней — как будто привык спрашивать разрешения, прежде чем начать есть.

— Ешьте столько, сколько душе угодно, — говорит он. — Вы уже давно ничего не ели.

Поттер тянется за вилкой, как вдруг останавливается.

— Сэр, — произносит он, — это же утреннее меню. Который сейчас час? Я думал...

— Сейчас шесть тридцать утра, Поттер, — говорит ему Снейп. И понимая, что сейчас последует долгий разговор, придвигает себе кресло ближе к кровати и садится. — Сегодня суббота.

Поттер замирает, не успев намазать маслом свой тост. — Суббота, профессор? — он хмурится. — Но… Разве была не пятница, когда... Вы ведь говорили…

— Была, и да, говорил, — губы Снейпа кривятся в улыбке. — Вы должны были находиться под действием зелья в течение семидесяти двух часов. Однако же вы чудесным образом пришли в себя менее чем через двадцать четыре часа. Полагаю, иногда ваше полное пренебрежение к правилам имеет свои плюсы.

Поттер только моргает.

— Я не понимаю, — произносит он. — Это было... Вы нашли противоядие, сэр?

— Нет, Поттер, — коротко сообщает ему Снейп. — У меня нет приемлемого объяснения вашего выздоровления. Вы заснули уже через двенадцать часов после того, как подверглись воздействию зелья, и я считаю, в этом и есть причина вашей нынешней ясности сознания. При нахождении в состоянии естественного сна зелье начинает действовать в ускоренном режиме… Это нормальная его реакция, за исключением того, что вы не должны были достичь стадии сна, пока не прошло положенных сорок восемь часов, — Снейп останавливается, чтобы подумать, затем добавляет: — Я полагаю, за это вы должны поблагодарить Мисс Лавгуд.

— Луна? — удивляется Поттер. — Что она… Подождите, — он задумывается. — Луна… Она была... Нет, не может быть, я только…

— Она была здесь, — кивает Снейп. — Вчера вечером. Я оставил вас с ней вдвоем ненадолго. Когда вернулся, вы уже спали. Видимо, за время моего отсутствия ей удалось нарушить законы природы. У меня, к сожалению, еще не было возможности расспросить ее, что она сделала, — Снейп прищуривается. — Конечно, наивно полагать, что вы можете что-нибудь вспомнить, но вдруг?

Поттер долго смотрит на свой поднос с завтраком.

— Я помню только, что было страшно, — от тихо произнесенных им слов у Снейпа странно сдавливает горло. — Только... страх и одиночество, а потом... защищенность, — он поднимает глаза. — Я почувствовал себя в безопасности. Но я понятия не имею, как это случилось.

И вот опять Снейп вспоминает, как выглядели Поттер и Луна, так уютно устроившиеся на его диване перед камином. Учитывая, как Гарри провел первые несколько часов под воздействием зелья, то можно поверить, что сидя там с ней, он почувствовал себя в безопасности.

— Неважно, — махнув рукой, говорит Снейп. — Детали оставьте специалистам, а вы пациент. Все, что от вас сейчас требуется, так это лежать здесь и восстанавливаться от полученных после взрыва повреждений. Пусть ваше пребывание под действием зелья все же было сокращено, однако те двенадцать часов метаний и беготни туда-сюда оказали отнюдь не благотворное влияние на ваши раны. Вы чувствуйте боль где-нибудь?

Упрямый взгляд и быстрый отрицательный ответ:

— Нет.

Снейп с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза.

— Ну, конечно. Не сомневаюсь, что уже через час вы побежите делать зарядку, — он вытаскивает из рукава палочку и делает взмах — немного подумав, делает еще один. Длинный, тоненький флакончик янтарного зелья проплывает через открытую дверь, направляясь прямо к нему в руки, наряду с палочкой Поттера.

— Ваша палочка, — говорит он, возвращая ее Гарри, и тот с благодарностью принимает, — а также зелье, чтобы снять боль, — он не откупоривает пузырек, только кладет его на кровать там, где Поттер легко может его достать. — Рано или поздно вы поймете, как оно вам необходимо. Не более половины флакона в течение трех часов.

— Спасибо, профессор, — говорит Поттер, рассматривая, но не притрагиваясь к лежащему на кровати флакончику с зельем, — за все, ну то есть, за то, что остались со мной и... все остальное, — выражение его лица становится немного печальным, от чего Снейп задается вопросом, много ли он помнит за прошедшие двадцать четыре часа.

— Я отчетливо помню, как однажды уже разговаривал с вами по этому поводу, — произносит он, не пытаясь скрыть свое раздражение. — Повторять это еще один раз у меня нет никакого желания.

Поттер покрывается румянцем. Проигнорировав это, Снейп встает и натягивает на себя мантию. — Ваша школьная сумка все еще лежит на полу возле кровати, там, где вы оставили ее в пятницу. Ложитесь спать, если удастся… Болеутоляющее поспособствует этому, разумеется, если вы сможете подавить свою гордость, чтобы влить его в свое горло. Либо вы можете провести утро за уроками. Что бы вы ни выбрали, вы должны оставаться в постели. Я направляюсь в свой кабинет, чтобы поработать. Если понадоблюсь, вызовите домовика и сообщите ему об этом.

И с этими словами Снейп разворачивается к Гарри спиной, говоря себе, как он рад наконец-таки это сделать ведь для него будет только облегчением избавиться от вида бледного, страдающего и печального Поттера. Он покидает спальню и, устремляясь дальше по коридору, выходит из своих комнат, после чего направляется в сторону своего кабинета, между тем пытаясь убедить себя в своих же собственных мыслях.

Гарри выпрямляется и неотрывно смотрит на поднос с завтраком, пока чай не остывает, а масло на его тостах не превращается в жирную лужицу.

Просидев так около пяти минут, он все-таки сдается и тянется к лежащему рядом с ним флакончику с зельем. Поняв, что не может открыть пузырек, он берет свою палочку и направляет ее на флакон.

— Диффиндо, — произносит он, и пузырек перед ним разлетается на сотни маленьких кусочков, при этом покрывая его руку янтарной жидкостью.

Теперь Гарри даже рад, что Снейп уже ушел, потому что сейчас ему ужасно хочется разрыдаться. Вот только он этого не делает. Спустя всего несколько секунд он уже может спокойно открыть глаза, не чувствуя при этом, как они вот-вот начнут наполняться слезами, а его голос, после нескольких вдохов, становится достаточно тверд, чтобы не дрогнув произнести «Черт».

Он не врал, когда говорил Снейпу, что многого не помнит из того, что произошло с ним за последние двенадцать часов. Он не может вытащить из своей памяти ничего, только чувства. Однако он не сказал Снейпу, насколько были и остаются сильны эти чувства, потому что вспоминать их — то же самое, что снова пережить. Он смутно припоминает, как Снейп предупреждал его о резких перепадах настроения и сильных эмоциях после пробуждения, но если бы только это или хотя бы то, что он чувствует себя как один сплошной синяк от бедер до плеч. В этом случае он, возможно, смог бы гораздо лучше себя контролировать. Но ощущать и то, и другое одновременно — и в довесок ко всему лишиться болеутоляющего зелья — заставляет его почувствовать себя так, словно он вот-вот расколется на части и вывернет все свои внутренности на вышитое покрывало Снейпа.

Гарри сжимает в руках одеяло и стискивает зубы, пока не проходит минутная слабость; затем заставляет себя сделать несколько глубоких вдохов и обдумать ситуацию, как тот, кто уже через год достигнет совершеннолетия, а не как какой-то глупый ребенок, не способный смотреть дальше собственного сопливого носа. У него проблема — а именно, ужасающая боль во всем теле — и он должен ее решить. Если вопрос поставлен таким образом то, как он понимает, решение совершенно очевидно — все, что ему нужно — это получить еще одно обезболивающее зелье.

Единственная проблема заключается в том, что Гарри — не Гермиона и вряд ли бы осмелился украсть зелье из запасов Снейпа, даже если бы действительно умирал, а не просто мучился от боли. Зная профессора, над его личным хранилищем наверняка установлены защитные чары, которые превратят его в орангутанга, если он хотя бы подумает о попытке их взломать. Конечно, он мог бы позвать Снейпа и попросить у него еще одно зелье, но это означало бы: во-первых, признать, что оно ему нужно, а во-вторых, потревожить Снейпа менее чем через десять минут после того, как тот покинул комнату — и Гарри понимает, что не хочет делать ни того, ни другого. Он помнит достаточно из того, что произошло с ним, пока он находился под действием зелья, чтобы понять: Снейпу наверняка до конца своих дней хватило бедного и несчастного Гарри Поттера и если все именно так, как он думает, то Гарри до конца своей учебы в Хогвартсе не попросит у него ничего даже клочка пергамента.

У него остается только один вариант, и он не из приятных. В конце концов, сколько не оттягивай неизбежное — это только ухудшит ситуацию — поэтому Гарри левитирует почти нетронутый поднос с завтраком в сторону, заканчивает трансфигурацию своей пижамы, превращая ее обратно в студенческую форму, и убирает свои вещи обратно в сумку. Его учебник Трансфигурации лежит на полу отдельно от других книг, и он недоумевает, почему тот находится так далеко от его сумки. Почти повернувшись, чтобы застелить постель, он вдруг понимает, после всего, что произошло, Снейп, скорее всего, захочет постелить чистые простыни, прежде чем лечь на кровать, к тому же для подобного рода вещей в Хогвартсе существуют домовые эльфы. Положив свою сумку поверх смятого покрывала и сев за стол, расположенный у стены рядом с кроватью, он достает лист пергамента из стопки, сложенной в уголке стола, и окунает орлиное перо, лежавшее сбоку от него, в чернильницу, попутно размышляя: то ли это место, где Снейп сидел и писал свои письма — те, что впоследствии отправлял Гарри, и напишет ли он ему когда-нибудь снова после всего, через что Гарри заставил его пройти.

«Уважаемый профессор Снейп, — пишет он

Я разбил пузырек с болеутоляющим зельем, который вы мне оставили — это вышло случайно, простите — поэтому я решил пойти в лазарет и попросить у мадам Помфри еще один. Я подумал, раз уж я все равно там окажусь, то вполне мог бы остаться там на ночь — не похоже, что у вас есть комната для гостей, а мне не хочется лишать вас вашей кровать или ванны. Еще раз спасибо, что заботились обо мне целые выходные, я очень благодарен вам за это. До встречи в понедельник.

С уважением, Гарри Поттер».

Гарри даже не думает складывать письмо, вместо этого он несет его с собой на кухню и кладет на обеденный стол — там, где Снейп непременно его заметит по возвращении в свои комнаты. Последнее, что ему сейчас нужно, это чтобы Снейп решил, будто бы он пропал и устроил панику из-за того, что записка вдруг скользнула за подушку или под кровать или еще куда-нибудь.

Он поднимает свою школьную сумку, кажущуюся теперь значительно тяжелее, от чего каждая клеточка и мускул на его спине и плечах кричат в знак протеста, и бесшумно выскальзывает за порог. Оказавшись по другую сторону профессорских комнат, Гарри моментально понимает, что никогда раньше не бывал в этой части подземелий и понятия не имеет, где конкретно он находится. Впрочем, у него же есть Карта Мародеров, убранная в задний карман его сумки; быстро сверившись с картой и сориентировавшись, он моментально находит ближайшую лестницу, ведущую в сторону Больничного крыла. Он заставляет себя идти медленно, несмотря на то, как ему хочется поскорее туда добраться и снова лечь; но вряд ли падение на полпути хоть как-то улучшит ситуацию.

В итоге ему требуется целых двадцать минут, чтобы добраться до коридора, ведущего в Больничное крыло; к счастью, час еще слишком ранний, поэтому ему никто не встречается по пути туда. Он не горит желанием объясняться с кем-либо из учителей, которые, безусловно, осведомлены о том, что случилось в пятницу. Минуя статую целительницы Ипполиты, он вдруг слышит, как кто-то позади него произносит его имя. И на мгновение он просто уверен: у него случился рецидив или же ему все это просто снится, начиная с пробуждения и разговора со Снейпом и Дамблдором и заканчивая тем, как он добрался сюда, потому как он узнает этот голос, и это не тот голос, который он должен был когда-либо здесь услышать.

Но тот факт, что он его все-таки слышит, заставляет Гарри надеяться, что ему просто снится кошмар.

— Поттер! — кричит он. — Мальчишка!

Гарри замирает. Затем медленно поворачивается и видит багрового от ярости дядю Вернона, несущегося на него на всех парах, словно Хогвартс-экспресс.

Не успевает Гарри сделать и пары шагов назад, как Вернон настигает его, хватаясь двумя мясистыми руками за его горло, и с силой прижимает его к ближайшей каменной стене. Уже хватая ртом воздух от удушающей хватки на шее, Гарри пытается, но не может вздохнуть, вдобавок удар о стену превращает и без того ноющую боль в костях в пульсирующую агонию.

Он смутно сознает, как Вернон что-то говорит — улавливая слова и фразы вроде «псих» и «убитыми в собственных постелях» — только чем дольше Вернон держит его, тем грубее делается его хватка, тем оглушительнее становится шум в ушах Гарри и тем сильнее затуманивается его зрение. Он понимает, что должен потянуться за палочкой, но не осмеливается прекратить попытки оторвать руки Вернона от своего горла, в противном случае он не сможет вздохнуть и в любую секунду будет готов потерять сознание, и тогда его шея присоединится к той коллекции костей, которые Вернон уже сломал за последние несколько месяцев. Он, конечно, уже имеет представление о том, как хорошо волшебники умеют восстанавливать кости, вот только шея может оказаться за гранью их возможностей...

И вдруг Гарри вспоминает, что спит — ему все это снится, — потому что из темноты появляется длинная, белая, костлявая рука, которая, словно нимб, собирается над головой дяди Вернона, а потом жестко сжимается на его плече. Дядя Вернон отшатывается назад, и Гаррина шея высвобождается из его рук, но не потому, что те ее отпускают, а потому, что их от нее отрывают; посиневшие пальцы ногтями впиваются в горло до тех пор, пока последний дюйм кожи не выскальзывает из их хватки. Гарри делает несколько судорожных вдохов, и его зрение начинает проясняться как раз вовремя, чтобы увидеть, как в нескольких футах от него Снейп толкает дядю Вернона на каменную колонну, пригвождая низкорослого мужчину к месту своей палочкой, нацеленной ему прямо в шею.

В глазах Снейпа появляется такое выражение, которого Гарри никогда раньше не видел — это говорит о многом, учитывая, что за прошедшие годы он действительно стал экспертом в сердитых взглядах профессора. Гарри осознает, что в данный момент Снейп находится где-то за пределами своего гнева — в его позе читается что-то безудержное, яростное и совершенно смертельное, когда он возвышается над дядей Верноном с содрогающимися плечами и оскалом, показывающим все его кривые зубы. В его глазах горит ярость, а свободная от палочки рука сжимается в кулак. Наблюдая, как костяшки его пальцев становятся все белее и бескровнее, Гарри переводит взгляд со смертельно бледного Снейпа на жалкое, испуганное лицо своего дяди, и на какое-то мгновение Гарри абсолютно уверен: Снейп собирается убить Вернона — он намерен это сделать это и получить от этого немалое удовольствие.

Все эти рассуждения проносятся в его голове за считанные секунды, а потом его настигает боль, и все связные мысли полностью улетучиваются из его сознания. Он все еще пытается отдышаться, но понимает, что это практически невозможно из-за рыданий, вырывающихся из его горла. В этот момент его колени подкашиваются, и он сползает по стене, издавая звуки, которые, по его представлению, никак не могут исходить из его собственного рта. Он не сводит глаз со Снейпа и дяди Вернона, уверенный, что убийство может произойти в любой момент, — но едва Гарри вскрикивает, как Снейп резко поворачивает голову, оглядываясь на него, и во взгляде профессора появляется что-то такое, чего Гарри определенно никогда прежде не видел — особенно в свой адрес.

Снейп отворачивается, чтобы снова взглянуть на дядю Вернона, который к этому времени уже сам начинает задыхаться, и лицо профессора еще сильнее кривится от отвращения. Но после его губы сжимаются в тонкую линию, а плечи расслабляются на долю секунды. Чуть отведя палочку назад, он рычит:

— Ступефай! — и в следующую секунду обездвиженное тело дяди Вернона с грохотом падает на пол, словно рухнувшее здание.

Следующую минуту Гарри не слышит в коридоре ни единого звука, кроме собственного прерывистого дыхания, а потом с толикой отвращения к самому себе осознает, что плачет и что это его измученное горло издает те пронзительные, почти всхлипывающие звуки при каждом вдохе.

Гарри не может сказать, слышит это Снейп или нет. Тот стоит, долго разглядывая Вернона Дурсля, будто желает сделать с ним еще что-то. Но потом все-таки медленно поворачивается к Гарри, и на мгновение их глаза встречаются — Гарри сразу же прячет лицо в ладонях, потому что последнее, что ему сейчас нужно, когда он в таком состоянии, это смотреть в глаза чертовому легилименту.

Какое-то время он сидит, съежившись, и старается при этом казаться как можно меньше — это единственная доступная альтернатива тому, что он действительно хочет сделать, а именно броситься в самую глубокую яму на земле и никогда больше не видеть солнечного света. В конечном счете он замечает рядом с собой какое-то движение — шелест развевающейся мантии, рука, скользнувшая вниз по стене над его головой. Кто-то садится рядом с ним на пол — внезапно окутанный иррациональным страхом, что Вернон снова проснулся, Гарри поднимает глаза и видит, как рядом, подтянув колени к груди и прислонившись головой к стене, сидит Снейп. Возле уголков его глаз и губ появляется выражение бесконечной усталости, словно из него высосали полжизни.

Гарри с ужасом осознает, каким должно быть сейчас его собственное лицо: заплаканное, с глазами, все еще полными слез, и как все это должно выглядеть для Снейпа, однако в этот раз он не отводит от него свой взгляд.

— Я думал, вы его убьёте, — хрипло шепчет Гарри.

Снейп резко выдыхает.

— В какой-то миг, — произносит он так же устало, как и выглядит, — я тоже так подумал.

И тут Гарри снова опускает глаза, потому что на него обрушивается новая волна боли. Он опускает голову, вцепляется рукой себе в волосы и, пытаясь сдержать рыдания, стискивает зубы. Но тут крепкая рука обхватывает его за плечи, сжимая пальцы поверх рукава его рубашки. Гарри прижимается к мягкой ткани, окутывающей твердое тело человека, чьи руки бережно, но неумолимо пытаются высвободить его пальцы из его же собственных волос. Гарри замечает, как его дыхание учащается от чего-то, почти похожего на панику — скорее всего, от чего-то незнакомого, потому что он не может вспомнить, когда в последний раз плакал, не говоря уже о том, когда его в последний раз кто-то обнимал его плачущего. И тогда он слышит голос Снейпа, не успокаивающий, даже не мягкий, скорее твердый и, возможно, даже заботливый, призывающий его дышать, успокоиться и просто дышать.

Руки Гарри смыкаются в складках черной мантии, застилающей его взор со всех сторон, как стены темного чулана, и он изо всех сил старается последовать его словам.