Излом (джен)

Когда он проснулся, все изменилось.

Дышалось легче. Мелкие переломы, беспокоившие с покушения, полностью срослись. Позвоночник укрепился, сцепился кость с костью и нерв с нервом и вроде бы не собирался развалиться на части от любого движения. Ноги по-прежнему не чувствовались, но таких чудес он и не ждал. У регенерации были пределы, против физики с биохимией не попрешь. Сила, при всем могуществе, не панацея.

Вейдер надел корсет, спрятал его под кофтой. Поднял сначала одну ногу, потом вторую. Все это время продолжал дышать — его сил уже хватало. Подошел к кислороду, взял с верхней коробки маску. Вместо смеси в баллонах обнаружились патроны для портативного регенератора. При отсутствии атмосферы не спасет, да и в ядовитой атмосфере тоже, но сейчас — сойдет. Вейдер вставил одну таблетку в маску, надел на лицо и переключил рубильник.

Вдохнул, выдохнул, снова вдохнул. Дышалось легче. Не было никаких звуков, никакого шума искусственных легких. Тишина оглушала. Да, конечно, в мягкой маске и без рабочих имплантатов в бой не пойдешь, но как же комфортнее…

В углу нашлось зеркало, и Вейдер привел себя в порядок как мог. Оглядел фигуру полностью: серая кожа, рваные шрамы, застарелые ожоги на лице. Голова большая и голая, как битский череп, бесцветные глаза. Сам-то он привык к отражению, но как только Асока его узнала? Почувствовала, наверно, что-то да даже сама не поняла…

Он нашел в углу раковину, очистил протезы, отряхнул одежду, застелил постель одеялом. По внутреннему ощущению, спал часов десять. Глянул на хроно — начало десятого ночи.

Теперь следовало выйти в свет, познакомиться с командой Асоки. Дальше на пути к трону у него будут лишь те, кого он встретит вокруг нее — ни больше и ни меньше. Другим не получится доверять, его личные контакты поднимать опасно. Недели уйдут лишь на то, чтобы ситуация отстоялась. За это время предстояло стать частью коллектива.

Вейдер почти слышал, как смеется в его ушах Палпатин.

Чтобы не пугать никого и поберечь спину, Вейдер воспользовался коляской.

Он еще в коридоре услышал гогот и задорное, переливчатое пение. Неровно сливались голоса — мужские и женские, пьяные и чуть трезвее. Вырвался вперед один мужской, но слова никак было не разобрать. То ли пели невнятно, то ли чужой язык…

Дверь в комнату была приоткрыта, и издалека виднелось, как льется красный закатный свет, как вытекает и разлетается бликами по напольным пластинам. Кто-то двигался внутри, поперек лучей, и тень причудливо играла на стенах.

Вейдер аккуратно толкнул дверь Силой.

Танцевала синекожая тви’лечка. Забралась прямо босыми ногами на стол и отплясывала там, перебрасывая из руки в руку полную кружку. Потом, на высоком аккорде, подскочила, допила, что в ней оставалось, и спрыгнула на пол. Прокрутилась вокруг своей оси, извиваясь лекками, и подступила к своему сородичу, а потом ухватила его за руки и потащила танцевать.

Он тоже был синекожим; сидел на полу, подпирал стену и пел на рилотском. Едва она дотронулась до него, как он тут же подскочил и ухватил ее под руки, а затем бросил под потолок, словно ребенка. Девчонка завизжала, затрепыхалась, и все вокруг рассмеялись вместе с ней. Тви’лек крепко прижал ее к себе, поймав на подлете, и утащил назад на пригретое место. Девчонка игриво сопротивлялась, но не всерьез, зато по пути успела схватить чей-то стакан с выпивкой.

— Эй, Кес, продолжишь? — задавленно проголосил парень, пытаясь отобрать у подруги бокал. — У меня тут… — тви’лечка все-таки отвоевала выпивку, — обстоятельства!

Под высокий перезвон гитары комната взорвалась смехом. Воевали за эль: девчонка вытянула руку и подняла стакан высоко-высоко, а парень все старался дотянуться так, чтобы не выпустить при этом ее саму.

Под общий гомон Вейдер въехал внутрь и нацелился на место перед диваном, а потом нашел взглядом Асоку. Тут же понял, что девчонке подсуживают: Асока невинно водила пальцем по коленке, удерживая бокал Силой так, что это скорее тви’лека за него держалась. Тут же увидела, что Вейдер смотрит, и незаметно подмигнула ему, а потом приласкала взглядом, словно никаких утренних проблем не было.

Он и сам не успел заметить, как непроизвольно улыбнулся. Это было как в молодости! Смешно и нелепо, как и сам он был когда-то смешон и нелеп.

Асока сидела в углу дивана, поджав под себя ноги. Пальцами одной руки сплетала Силу, а второй удерживала собственный стакан. Отпивала из него время от времени, перебрасываясь хитрыми взглядами с зелтронкой, и Вейдер тут же понял: лупоглазая знает.

Кес сидел сбоку от Асоки и продолжал лениво поигрывать на гитаре. Явно импровизировал, подстраиваясь под такт тви’лекской возни, и на каждый переломный момент подбирал особенно высокие ноты. Выглядел помято, зато расслаблено: стащил с себя раздобытую на корабле одежду, вновь остался в какой-то изношенной майке, штанах и с босыми ногами.

Вейдер оглядел других разумных: синекожие тви’леки все еще были заняты друг другом, зелтронка развалилась в кресле с декой и пачкой чипсов, мохнатый доктор сидел на стуле около стола и задумчиво мешал что-то в высоком стакане. Был даже тот химик, которого вывезли с базы — он смущенно наблюдал поверх своей кружки за представлением. А вот Джареда не было.

Когда возня затихла, Асока разочарованно вздохнула и отпустила Силу, а следом за ней тви’лечка сдалась на волю победителя. Упыхавшись, они вдвоем с ее парнем присосались к отвоеванному бокалу эля, а потом упали на пол и переплелись ногами, подперев собой стену.

— Энакин! — Асока наконец улыбнулась ему.

Кес пересекся с ним добрым взглядом, доктор и санитар поглядели с любопытством, зелтронка опять начала поедать глазами, и только тви’леки заявление проигноривали.

— Это тот человек, который сделал меня тем, кто я есть, — отрекомендовала его Асока.

Мохнатый санитар что-то профырчал, и зелронка вместе с Асокой разом расхохотались. Первая чуть не просыпала чипсы себе на живот, а вторая, отсмеявшись, уже стучала зубами по кружке с элем.

— Что он сказал? — стало даже интересно, с какой стороны эта компания знала Асоку.

— Ну, — махнула рукой зелтронка, второй придерживая чипсы и деку, — чтоб, значит, мы все валили отсюда, а то у планеты случится заворот кишок.

И тут уже загоготали все, даже тви’леки. Асока прыснула прямо в кружку, чуть не подавившись и не облив себя остатками эля. Пурпурная кожа зелтронки пошла пятнами, и она снова уткнулась носом в свою деку.

— Дословно выражаясь, — фальцетом поправила Асока.

— Да ладно, Гик хорошо перевела, — загоготал Кес.

Бедную Гик теперь вообще стало не видно за пачкой чипсов.

— А ведь если бы не этот человек, меня бы здесь сейчас не было, — Кес внезапно ударил по гитаре и рванул голову назад, сбросив с лица волосы. — Этот дьявол пробрался со мной сквозь бездну мира — туда и обратно!

Он подскочил с места, небрежно бросил гитару на диван. Глядя на него, отдышавшаяся Асока в ухмылке скривила губы и поднялась следом.

— Я же сегодня заново родился, брат, — Кес в два шага оказался прямо напротив Вейдера. Пьяно пошатнулся, но глаза были налиты кровью — дикие и живые. — А все это ты! Спасибо.

Он протянул ему руку, Вейдер сжал ее у локтя протезом. Ощутил, как Кес сжимает его предплечье в том месте, где еще оставалась живая плоть.

Асока, сияя хищным взглядом, подкралась сбоку. В прозрачной бутылке плескалась какая-то желтая дрянь, а на пальце висела большая кружка для кафа.

— Кес мне сказал, что доктор тут специально для тебя, — она задорно махнула головой за плечо. Химик смущенно отсалютовал им своим бокалом. — Пока ты спал, мы с ним немножко поболтали, и он клянется, что, исходя из твоих анализов, тебе позволен алкоголь.

Кес хохотнул и перехватил у нее из руки кружку.

— Но лишь в малых дозах! — попытался оправдаться доктор. — В медикаментозных целях!

Тви’леки со своей стены громко хохотнули, и зелтронка прыснула из-за пачки чипсов. Мохнатый санитар что-то профырчал на своем зверином, весело кося на химика взглядом.

Асока ловко скрутила с бутылки крышку и наполнила чашку желтым пойлом по самую каемку.

— Таков путь, — она торжественно передала Вейдеру выпивку.

— Традиция, — оскалился Кес и зычно вскрикнул: — До дна!

Он выхватил у Асоки бутылку и запрокинул ее, присосавшись к горлышку. Асока, как-никак соблюдая традицию, опустошила собственную кружку; за столом звонко чокнулись химик с санитаром, а тви’леки присосались к одному на двоих стакану.

Вейдер усмехнулся, убрал маску и сделал один большой глоток.

В последний раз он пил с дочкой Айсарда, так неудачно оказавшейся рядом на одном провинциальном балу. Отказываться было недипломатично, вплетаться в местные интриги — глупо, и все, что им оставалось — составлять компанию друг другу. Она там была на задании любимого папочки (дававший бал функционер через два месяца присел на десять лет за растрату), а он — на инспекции стройки военного орбитального завода (весьма унылой, его даже не пытались подкупить, не то что убить), и вдвоем им было не так тошно, как по-отдельности. Исанне даже нашла для него какой-то брутально выглядевший напиток, который он, разумеется, не пил — но который периодически отпивала она и сообщала об ощущениях.

Сейчас же Асока от души бахнула ему кореллианского виски. Вейдер забавлялся, пока допивал кружку: все остальные из таких же пили эль. Но это Кес назвал его братом — ему и делить бутылку, и он ни капли в ней не оставил. Не оставил и Вейдер. Сила с ним, уж опьянение он как-нибудь переживет.

— Добро пожаловать домой, — Асока склонилась над ним и мазнула его по щеке губами.

Допив и тряхнув головой, Кес выбросил склянку, оскалился во все тридцать два зуба и дружески потрепал его по плечу.

Потом налили еще, потом выпили, потом зелтронка подскочила, как ужаленная, и выудила из плиты дымящуюся закуску. Всячески демонстрировала вину, пока складывала все в общую чашку, но по ухмылке Кеса становилось ясно, что ничего нового сейчас не происходит.

— Гик вообще-то любит готовить, — задорно шепнула Асока, передав Вейдеру какие-то неаппетитные зеленые завитки, — но копаться в охранных сетях базы она любит еще больше.

Вейдер улыбнулся, глядя на розовощекую девчонку. Сдвинул маску, бросил в рот один завиток — оказалось вкусно. Было похоже на какое-то водорослевое тесто. Девочка выглядела лет на семнадцать и напоминала ему Асоку в те годы, когда ещё ничего не поменялось.

Кес снова взялся играть. Сначала лениво перебирал по струнам мелодии, время от времени останавливаясь, а потом и вовсе слился с гитарой. Все это время он продолжал пить и с каждым выпитым стаканом все дальше уходил в себя. Компания не обращала на него внимания: видимо, привыкли.

— Кес, а давай свою старую? — окликнула его тви’лечка. Она зажимала стакан между коленями, уронила голову на плечо приятеля и обвила лекками его шею. Тот расслабленно курил, довольно прикрыв глаза, и придерживал ее за талию рукой.

Кес звучно рванул по струнам протезом. Они некрасиво лязгнули с длинным металлическим перезвоном. Он закрыл глаза, на мгновение склонил к гитаре голову, а потом запрокинул ее назад, смахнув с лица волосы. Опять начал бесцельно перебирать струны и что-то неразборчиво, бессвязно шептать — будто судьбу заговаривал. А потом внезапно запел:

Да! Теперь решено. Без возврата

Я покинул родные края.

Уж не будут листвой крылатой

Надо мною звенеть тополя.

Он пел негромко, но все другие теперь молчали. Они слушали, а он бил по струнам, не щадя гитару, да так и не открывал глаз.

Низкий дом мой давно ссутулился,

Старый пес мой давно исдох.

На корелльских изогнутых улицах

Умереть, знать, судил мне бог!

Асока переглянулась с Гик, неслышно встала со своего места и вышла из комнаты, зажав в кулаке вибрирующий комм.

Я люблю этот город каменный,

Пусть обрюзг он и пусть одрях.

Пыль густая горит окалиной

В облаков золотых кудрях.

Тви’леки плотнее сцепили объятия. Девушка опустила пиво на пол, зажмурилась и с каким-то отчаянным надрывом прижалась губами к виску друга.

А когда ночью светит месяц,

Когда светит... черт знает как!

Я иду, головою свесясь,

Переулком в знакомый кабак.

Кес промочил глотком эля горло и сразу запел громко, хрипя и ломая голос:

Шум и гам в этом логове жутком,

Но всю ночь напролет, до зари,

Я читаю стихи проституткам

И с бандитами жарю спирт.

Сердце бьется все чаще и чаще,

И уж я говорю невпопад:

«Я такой же, как вы, пропащий,

Мне теперь не уйти назад».

Он жмурился, хлестал по гитаре протезом и едва не ломал струны. Гитара звенела, чуть не лопалась на излом. Лицо, обращенное против света, жгла лампа, растрепавшиеся волосы искрами взвивались над головой.

Музыка металась в четырех стенах, травила воздух, выворачивала что-то в слушателях наизнанку. Асока неслышно вошла в помещение и привела за руку белокожую женщину в длинном черном платье без рукавов. Она была хороша собой и двигалась так плавно, словно летела; струящееся платье тянулось за ней шлейфом. Асока указала ей взглядом на свободное место рядом с Кесом, а сама прошла к Вейдеру и встала за его спиной.

Тви’леки сжались на полу, обнявшись, будто сплетшиеся клубком звери. Мохнатый санитар пил во второй раз за весь вечер. Гик оторвалась от деки и, зачарованно глядя, как Кес поет, потягивала эль.

Кес будто успокоился, выплеснув всего себя в эту песню, и вскоре почти затих. Потом любовно провел по грифу рукой — гитара отозвалась благодарным звоном. Он закончил так же негромко, как начинал:

Низкий дом мой давно ссутулился,

Старый пес мой давно издох.

На корелльских изогнутых улицах

Умереть, знать, судил мне бог.⁽¹⁾

И замолчал. Гик, сверкая мокрыми глазами, ему захлопала, и Асока поддержала ее улыбкой.

Кес некоторое время просто смотрел перед собой, а потом нахмурился, прочистил горло и допил все остатки эля из кружки.

— Хватит с меня на сегодня, — его голос звучал ниже обычного. Он удобно перехватил гитару за гриф. — Ган, продолжишь дальше?

Он встал, передал гитару тви’леку, скользнул взглядом по женщине в черном платье и словно задумался над тем, стоит ему уходить сейчас или ещё подождать. Когда тви’лек заиграл, он все же решил остаться. Достал откуда-то самокрутку и закурил, пустым взглядом тараня стену и сбрасывая пепел в стакан.

Ган пел красиво и на своем языке: ничего нельзя было понять. Асока склонилась над Вейдером сзади, положила голову ему на плечо и переводила, время от времени потягивая эль: тут он поет про звезды, а тут про рабство. Тут про то, что нырнуть под бластер проще, чем прожить жизнь. Тут про каньоны Рилота, а тут про тридцать лет на чужбине. Тут про войну и смерть, а тут про джедаев…

Время от времени Вейдер отпивал по глотку из ее кружки и все поражался тому, что эль не кончается. Асока принесла остатки закусок со стола, уложила Вейдеру на колени, и они вдвоем обсыпали его с ног до головы крошками: тряси, не тряси — не вытрясешь. Алкоголь понемногу начинал брать свое, и впервые за долгое время Вейдер не хотел ему мешать. Можно было, конечно, но в чем смысл? Завтра будет тот же день, что сегодня, любые новости задержатся. И, по крайней мере, в этой компании он мог позволить себе расслабиться. Едва ли это хоть когда-то получится в Империи.

Асока уселась рядом с Вейдером на полу и понемногу засыпала на его плече. Тви’лек уложил на колени подругу и продолжал неловко перебирать струны, играя все тише с каждым разом. Гик будто спала с открытыми глазами, глядя куда-то в пространство поверх Кеса, выключила деку и уже ничего вокруг не замечала.

Кес сидел, широко раскинув ноги, согнувшись почти пополам, и тяжело опирался локтями в колени. Окурок выпал из его пальцев, он зарылся руками в волосы и глядел перед собой, не моргая. Напряженная спина вздыбилась под майкой и, казалось, пропало даже дыхание. Женщина — блондинка — которую привела Асока, застыла рядом фарфоровой куклой.

Потом Кес резко подскочил с дивана и вышел, не оглядываясь. Через минуту за ним вышла и женщина. Потом тви’лек перестал играть, положил гитару рядом с собой на пол и, аккуратно подхватив на руки спящую подругу, направился за ними следом.

Асока клевала носом плечо Вейдера, сонной тукой повисла на его кресле.

Будить ее не хотелось, идти спать в палату тоже. Должна же быть на всей базе хоть одна приличная кровать? Он оглянулся вокруг, нашел глазами Гик: с тех пор, как Кес ушел, она вновь сменила объект своего интереса и опять пожирала Вейдера взглядом.

— Надо вам кровать найти, да? — быстро смекнула она.

Вейдер кивнул. Понадеялся, что она имела ввиду все-таки две разные кровати.

Девчонка, сонно зевнув, проворно поднялась с кресла и заковыляла к выходу, прихрамывая на отлёжанную ногу.

Кровати, разумеется, нашлись.

1) Кес поет измененный вариант песни «Москва» (на стихи Сергея Есенина). Слушать тут https://music.yandex.ru/album/10441/track/110472

Вернуться к тексту