Власть женщины сильней (гет)

Оставив Стефанию обустраиваться в доме, кардинал Монтальто отправился на виллу к Марии Сантаре за давно обещанным вознаграждением.

Баронесса Портиччи после волнений, связанных с именинами и с появлением давнего знакомого из Монтепульчано, решила лично проследить за подготовкой своего загородного дома к зиме. Кроме того, Мария надеялась провести вдали от бдительного ока дяди несколько незабываемых дней в обществе… Бенвенуто ди Менголли. Ведь не зря он так жадно смотрел на нее и не просто так сыпал комплиментами и намеками! А от слухов можно было отговориться соседством их вилл. Синьора Сантаре откровенно ждала! И ожидание ей не испортила даже записка одной римской подруги, где та, между прочим, сообщала, что поговаривают об увлечении монсеньора Менголли какой-то дамой из бывшего окружения кардинала Оттавиани.

— Оттавиани?! Да они не переносят друг друга! Дура! Нашла, что писать, — раздраженно проговорила Мария и разорвала письмо в клочки.

Бенвенуто верхом на своем ольденбургском жеребце, подарке примирения от форлийцев, в сопровождении Валлетто сначала заехал к себе. Вместе с камердинером он добрался до заветного грота. На большой очаг и расписанные стены кардинал смотрел теперь как на детскую комнату. В Риме Крылатый дракон и два десятка его последователей встречались в огромной пещере, к которой вела сеть катакомбных ходов.

Бенвенуто тщательно осмотрел подступы к гроту. Они казались нетронутыми. Но кардинал решил совершенно обезопасить колыбель своей Тайны.

— Валлетто, вход сюда надо завалить камнями, чтобы никто больше случайно не набрел на это место.

— Монсеньор, вы могли бы сделать это сами.

— С ума сошел?! И потом валяться несколько дней без сил? Чтобы ты снова кормил меня с ложки? Нет уж… Останься здесь и организуй работу. А я сюда ехал с другой целью.

Посчитав вопрос решенным, кардинал повернул коня к дороге на виллу баронессы Портиччи. У крыльца Бенвенуто соскочил на землю, вдохнул полной грудью и улыбнулся, вспомнив последнюю встречу с синьориной делла Пьяцца. Монсеньор велел передать хозяйке, что будет ждать ее в парке.

Осенний день выдался солнечным и теплым. Прогуливаясь по насыпным дорожкам, кардинал вышел к каменной беседке. Пространство между поддерживающими купол колоннами оплетали плющ и девичий виноград, мешая зеленую и бордовую листву.

— Вы приехали, монсеньор… — Мария легким шагом подошла сзади.

— Бенвенуто, синьора, меня зовут Бенвенуто, — Менголли повернулся к ней.

— Как там, в городе, монсеньор Роберто? — неожиданно для себя смутилась Мария, когда увидела в черных глазах мужчины неприкрытое желание.

— Мария, вы ведь ждали меня не для того, чтобы говорить о кардинале Беллармино… Вы обещали награду своему рыцарю. И вот я здесь, у вас.

— Какую награду вы предпочтете? Лед моих губ или теплоту взгляда?

— Я предпочту растопить лед, — он шагнул еще ближе к ней.

Мария не ожидала такого ответа и растерялась:

— И вы уверены в успехе, — то ли спросила, то ли ответила она.

— Вы должны мне позволить попытаться.

— Должна?!

В ответ на ее удивление Бенвенуто, не заботясь о сохранении высокой прически, властно положил руку на затылок Марии, а другой рукой придержал ее за подбородок и склонился к коралловым губам. Он целовал ее долго, пока сам не решил закончить. А после сразу испытующе заглянул женщине в лицо.

— Посмотри на меня, — потребовал Менголли.

Мария открыла глаза. Он без труда прочел за голубой томной пеленой огонек разгорающегося желания. Трепет ямочки у основания шеи сказал ему, что сердце Марии отчаянно бьется. Менголли чуть улыбнулся — Мария принадлежала ему всецело. Баронесса перевела дыхание и вдруг спросила, оглянувшись на беседку:

— Вам нравится? Ее проект набросал сам Джакомо делла Порта*, когда заходил к монсеньору Роберто. Он просто что-то чертил черным мелом… Слуга хотел потом выбросить… Но я не позволила… А там оказалась эта беседка…

Менголли даже не повернул головы. Он крепко взял Марию за руку, прерывая ее излияния:

— Идем внутрь.

Замолчав, женщина первой шагнула в каменную арку, оформлявшую вход. Внутри, за зелено-бордовыми живыми стенами оказалось очень уютно. По периметру вдоль балюстрады с частыми колонками тянулась скамья. Множество подушек почти скрывали ее поверхность. В центре на небольшом мраморном столе были приготовлены фрукты и вино. Мария воспользовалась тем, что вошла первой. Ее рука выскользнула из пальцев Бенвенуто.

— Фейджо** или вина, монсеньор Бенвенуто? — улыбнувшись, спросила Мария.

— "Слаще вина и фруктов ты, о, дева!" — процитировал он, пытаясь поймать ее.

А она и не сопротивлялась. Наоборот, приблизилась, прильнула к нему, отдала себя в руки сильного мужчины. Вскоре широкая скамья приняла их, а листва сада внимала слаженным вздохам влюбленной пары.

* * *

Графиня де Бельфор в ярости мерила шагами одну из двух предоставленных ей комнат. В ее доме распоряжались солдаты. В доме, который она создала с такой любовью! И делалось это с позволения ее сына. Смешно, но когда-то она надеялась, что они смогут стать ближе друг другу. Юлия думала даже, что поможет этому смерть Феличе. Но вмешалась политика. Ведь наверняка отец его учил, что порой можно воспользоваться и услугами врага, не переставая ненавидеть! Чтобы накопить сил для мести. Если бы Беллармино не настраивал мальчика против нее… Но ведь Феличе сам доверил Бенвенуто заботам Великого инквизитора. Мысли крутились по бесконечному кругу. От безделья. От неизвестности.

Капитану ди Такко удалось полностью изолировать синьору Ла Платьер от внешнего мира. Юлия не знала, как идет расследование, как дела у Стефании, чем занят кардинал Менголли. И наконец, она не знала что делают, и делают ли вообще что-то кардинал Боргезе и брат Иосиф.

А еще Юлия скучала. Книги ей так и не дали, но не читать же целыми днями молитвенник! Для вышивания она чувствовала себя слишком взволнованной: попыталась, но добилась только того, что спутались все нитки и стежки, да вдобавок еще и пальцы исколола.

Своим стражам-слугам графиня демонстрировала полное безразличие. Они словно бы не существовали для нее. Но если ей что-то было нужно, следовал приказ, не смягченный даже оттенком просьбы. "Добрая синьора" исчезла, ее место заняла властная и чуть жестокая графиня.

Лишь однажды синьора де Бельфор отступила от правила и задала женщине с большими грубыми руками, исполнявшей при ней обязанности горничной, вопрос:

— Что за колокольный перезвон в городе?

— Вельможу какого-то заморского встречают, — ответила та и скрылась за дверью, вынося ночную вазу госпожи.

Сердце Юлии тревожно забилось — вдруг это прибыл испанский посланник?

Вернувшись, горничная принялась укладывать волосы госпожи в прическу. Ловкие, но не очень-то умелые руки подвели женщину — шпилька чувствительно задела ее светлость. И Юлия не выдержала. Синьора де Бельфор буквально взвилась, запустив щеткой в служанку:

— Убирайся!

Вслед незадачливой горничной полетела склянка с духами. Она эффектно разлетелась, ударившись о захлопнувшуюся дверь. В ответ из коридора послышался хохот капитана ди Такко.

Юлия прислушалась и вдруг закричала:

— Негодяй, подлец, мерзавец!

В дверь полетели еще какие-то пузырьки с туалетного столика графини.

— Трус! Шпион! Холоп! — продолжала яриться синьора де Бельфор.

Каждое ее восклицание сопровождалось новым взрывом смеха Антонио. Наконец, он решился заглянуть в покои Юлии лично:

— Когда у вашей светлости закончатся все бьющиеся вещи, пошлите за мной, я прикажу принести из других комнат еще чего-нибудь для битья.

Договаривал Антонио уже пытаясь увернуться от баночки с румянами. Брызги ароматного вещества попали на его пурпуэн и часть лица. Капитан рукавом смазал капли:

— Скажите сорт ваших загубленных румян. Вам их доставят, синьора.

Теперь уже смеялась графиня — слишком уж нелепо выглядели размазанные румяна на физиономии капитана. С приходом смеха исчез гнев. Юлия смеялась, откинув назад голову и обнажив ровные белые зубы. Антонио понял, что на сей раз проиграл, и счел за лучшее удалиться.

— Синьор капитан, — голос графини нагнал его уже за дверью.

Ди Такко по-военному развернулся.

— Я не желаю больше видеть у себя эту неумеху. Это первое. Второе, мне скучно. И третье, потрудитесь привести себя в порядок и явиться сюда. Мы будем играть в карты.

Антонио сложил руки на груди и молча смотрел на свою арестантку. Юлия непонимающе глянула на него, задумалась, а после добавила с неохотой:

— Пожалуйста.

Пока его не было, слуга убрал последствия буйства синьоры, принес вино и фрукты. Антонио почистил одежду — увы, сменить испачканный пурпуэн было не на что — пригладил усы и вернулся в покои графини.

— Я же говорил, что лучше бы нам подружиться. Хотя, должен признать, вы проявили б[о]льшую стойкость, чем все мои предыдущие подопечные, — Антонио усмехнулся.

Юлия окинула его критическим взглядом, но ничего не ответила. Капитан победно взглянул на женщину, уселся в мягкое кресло и выложил перед собой колоду карт. На мгновение лицо Юлии стало холодным и злым.

— Прикажите принести кресло для себя, капитан.

Ди Такко повысил голос, обращаясь к своему человеку у дверей:

— Принесите кресло ее светлости.

Вскоре Юлия сидела за тем же столиком, что и капитан.

— Экарте, синьора?

— Пожалуй. Но на что же мы будем играть? О, я знаю! Если я выиграю, вы, капитан, скажете мне, кого так торжественно встречают в Риме.

— Я не уполномочен раскрывать вам эту информацию.

— Тогда, — Юлия помолчала, закусив губы, — в случае выигрыша я отправлюсь после Дня Всех Святых в церковь святого Антония.

— В этом мне будет отказать сложнее, но я все же позволю себе это.

— Я не убегу! К тому же, вы отправитесь со мной.

— Синьора, мне есть где и с кем провести День поминовения.

Глаза Юлии зажглись гневом:

— Вы не верите моему слову?! Мне незачем убегать. А как вы проводите время меня не интересует! Итак?

Антонио поразмыслил и решил, что ничего не теряет. В лице капитана графиня встретила ловкого шулера.

— Хорошо. Сдавайте вы.

Юлия взяла колоду в руки:

— Но… ваши условия, капитан?

— Знаете на что я играю с хорошенькими женщинами? Так вот, ваша ставка тянет на поцелуй.

Юлия усмехнулась, продолжая сдавать карты: "Давно меня не называли хорошенькой".

В запасе у капитана, как говорится, всегда было четыре туза, а это значило, что графиня проиграла.

— Ну что же, синьора, я жду… — капитан улыбнулся одними уголками губ.

— Да, вы победили, синьор ди Такко, — Юлия странно посмотрела на Антонио. — Позовите мою горничную, капитан.

— После.

— Сейчас. Прошу вас, — она чуть подалась вперед, упершись грудью в стол. Против такой улыбки и такого взгляда пока смог устоять только брат Иосиф.

— К чему это… — проворчал капитан и звякнул колокольчиком.

Через несколько минут вошла служанка графини. Юлия обернулась к женщине:

— Дорогуша, я проиграла капитану поцелуй. Оплати-ка мой долг. А вы, капитан, запомните, Юлия де Ла Платьер не играет в карты на свои поцелуи!

Антонио ди Такко вышел, громко хлопнув дверью: "Стерва!" Юлия усмехнулась. Настроение синьоры де Бельфор несколько улучшилось.

* * *

Бенвенуто Менголли медленно шагал к палаццо Бельфор. Будь его воля, он, конечно, не приблизился бы к дому матери. Особенно после той встречи, когда пришлось бороться с изумрудной пеленой, грозившей поглотить сознание. Но монсеньор Беллармино очень просил. А когда тебя, молодого кардинала с сомнительным статусом и авторитетом, просит Великий инквизитор, советник Святого престола и глава Конгрегации доктрины веры в одном лице, да еще и твой покровитель, повод для отказа найти невозможно.

— Ты ведь понимаешь, брат мой, я не хочу скандала. И этот арест лишь мера внушения. Если синьора Юлия отдаст бумаги, я сверну расследование. Убеди ее. Поговори с ней, ну, по-сыновнему что ли. Кстати, я знаю, ты был у Марии на вилле. Смотри, монсеньор, не обижай мою племянницу...

В том, что Юлии де Ла Платьер не место в Испании, Бенвенуто не сомневался нисколько. Но амбиции графини делали ее такой уязвимой. Так что он предпочел бы раскрутить маховик следствия более активно, чем это делал Роберто Беллармино. Как ни парадоксально, заключение в Сант-Анджело избавило бы Юлию де Бельфор от опасности тихо погибнуть, например, от яда. Такой нелепой, такой легкой смерти Бенвенуто не желал женщине, укравшей у него отца. Домашний арест снимал и с инквизиции, и с городского суда половину ответственности за жизнь подследственной. Право дело, повар несчастной ошибся в выборе рыбы на рынке, какая досадная случайность.

Поэтому монсеньор Монтальто приложил немало сил для того, чтобы рядом с графиней де Бельфор находился именно Антонио ди Такко — с форлийских пор верный ему капитан отряда сбиров. Бенвенуто ди Менголли хранил жизнь Юлии де Ла Платьер, чтобы иметь возможность после взять ее собственноручно. Разговор, для которого он шел в палаццо матери, призван был помочь кардиналу в деле сохранения шаткого баланса, установившегося в интересах и настроении монсеньора Беллармино.

Пройдя в галерею, кардинал велел позвать капитана.

— Синьор ди Такко, сообщите графине, что я хочу ее видеть, и сделайте так, чтобы в гостиной, где мы встретимся, были зажжены свечи.

— Слушаюсь, монсеньор.

— Ваша светлость, к вам его преосвященство монсеньор Монтальто, — четко проговорил капитан ди Такко. Следом в комнату внесли два шандала полных зажженных свечей.

Графиня стояла у окна, пытаясь хоть так насладиться ароматом осенних роз собственного сада. Юлия с удивлением взглянула на горящие свечи — в комнате было вовсе не темно:

— Просите, — в ее глазах блеснули искорки иронии. — И прикажите подать гостю напитки, капитан. В моих погребах есть вино, которое очень ценит кардинал.

Ничего не ответив, Антонио скрылся за дверью. Вместо него в комнате остался Бенвенуто ди Менголли. Кардинал бросил взгляд на свечи, после перевел его на графиню:

— Благослови вас Господь, синьора.

Юлия чуть склонила голову, приветствуя кардинала. После обвела взглядом комнату с весьма скромной обстановкой и жестом предложила гостю занять кресло.

— Синьора, у вас есть какие-нибудь просьбы или жалобы? — Менголли говорил медленно, словно подбирал слова или одновременно обдумывал последующий ход разговора.

— Нет, монсеньор, — Юлия чуть улыбнулась. — Охранники не досаждают мне, а синьор ди Такко производит впечатление добросовестного человека.

— Хорошо. Должен ли я объяснить, зачем на самом деле пришел?

— Думаю, нет. Документы я не отдам и от своей цели не отступлю, — графиня прислонилась к подоконнику. Солнечные лучи подсветили ее волосы, создав золотой ореол вокруг головы и оставив лицо в тени: — Но готова выслушать ваши аргументы, почему я должна это сделать.

Кардинал шагнул ближе к свечам, остановил потянувшуюся было к огню руку.

— Аргументы? Вы их знаете. Но из каких-то нелепых соображений не желаете оценивать по достоинству. Хотя, основополагающую причину этого я мог бы назвать.

— Назовите, монсеньор, — голос Юлии был спокойным и теплым. Молодой мужчина, стоявший перед ней, не был ее врагом, хотя и выступал на стороне врага. Но и видеть в нем того мальчика, за которым когда-то она приехала в Рим и была готова на преступление, Юлии с каждой встречей становилось все труднее.

— Самоуверенность, подкрепленная годами безнаказанности.

Услышав слова кардинала, Юлия вздрогнула, словно он дал ей пощечину — не сильную, скорее презрительную. Плотно сжала губы, чтобы не дать вырваться злым ответным словам: "Неужели я должна слушать это от самоуверенного мальчишки, которого используют?!" Отвернулась к окну, заставляя выровняться сбившееся дыхание. Графиня медленно повернулась к кардиналу. Потемневшие от гнева и оскорбления глаза нашли его взгляд:

— Вы сами пришли к такому выводу относительно причин моего поступка или вам подсказали, ваше преосвященство? — неожиданно тихим был подсевший почти до хрипотцы голос графини.

Он заметил, что задел ее. Даже чуть улыбнулся этому.

— Синьора... Если мне это и подсказали, то только вы сами.

Полуулыбка Менголли не ускользнула от взгляда Юлии и, неожиданно, заставила ее взять себя в руки.

— Я рада, что вы еще способны что-то решать сами и делать свои выводы, монсеньор. Поэтому вам должно быть понятно, почему я не откажусь от своих решений, даже сидя под арестом и разговаривая с собственным сыном, присланным моим врагом и мешающим мне исполнить волю своего отца.

— Вы столько раз мне уже напомнили о том, что я ваш сын… Но сколько раз вы вспомнили, что являетесь моей матерью? Воля кардинала Перетти была в том, чтобы поехать в Кастилию с вами. Теперь его нет. Так зачем же вы стремитесь туда? Без него.

— Потому что здесь мне без него... — голос женщины вдруг оборвался, она прикусила губу, на секунду крепко зажмурилась, мучительным усилием скручивая снова нахлынувшую и обостренную вопросом кардинала боль утраты. Юлия резко отвернулась, делая шаг прочь, подальше от Менголли. Лишь через некоторое время голос ее зазвучал вновь, уже спокойный и холодный, до бесцветности:

— Потому что если бы он хотел иначе, этих документов не было бы в моих руках.

— А вы не были бы в руках иезуитов.

Менголли усмехнулся — он сам не ожидал, что его фраза прозвучит настолько многозначно.

— Лучше иезуиты, чем инквизиторы.

Теперь Менголли рассмеялся откровенно:

— В вашем случае выбор практически отсутствует, синьора. Роберто Беллармин — и Великий инквизитор, и сотоварищ Иисуса.

— И все же моя самоуверенность позволяет мне думать, что выбор у меня есть, монсеньор. А вот у вас вряд ли. Вам уже дали должность, подобрали женщину и указали на врагов.

Юлия говорила, пристально глядя на колеблющееся пламя свечей. Она вдруг почувствовала, что невероятно устала — устала просто быть с этим человеком в одном пространстве. Или просто в комнате вдруг стало душно? А еще эти горящие свечи...

— Вы правы. Пока, — он двинул рукой, едва не задев пламя, — выбор у вас есть. Избавьтесь от документов и поезжайте в Бельфор или в Плесси-Бельер. С вашими талантами вы найдете новое счастье.

Юлия чувствовала, что начинает терять нить разговора и, самое главное, желание спорить. Все ее слова словно падали в пустоту, и собеседник продолжал свой монолог. От жара свечей, рядом с которыми она стояла, начинали гореть щеки и огненные сполохи сливались в глазах, отливая на изгибах изумрудной зеленью.

Графиня резко шагнула прочь от шандала, нервным, неровным движением распахнула узкие створки окна, впуская в комнату поток холодного осеннего воздуха. Подставила его прохладе лицо, и не видела, как за ее спиной затрепетали и погасли свечи, оказавшиеся на пути впущенного ею в комнату порыва ветра.

— Где же документы, синьора? В доме? — темные глаза Менголли с ненавистью проводили взвившийся над фитилями дымок.

От освежающей прохлады Юлии стало легче. Она повернулась спиной к окну, продолжая чувствовать прикосновение холода осеннего дня к плечам и волосам:

— Ни ты, ни твой патрон не получите этих документов! И вам не удастся доказать обвинение! А тебе лучше сейчас тоже задуматься, так ли хорош твой выбор, монсеньор.

Новый порыв ветра притушил еще несколько свечей.

— Синьора, Роберто Беллармин способен доказать что угодно. То, что угодно Господу, то, что угодно Святому престолу и, особенно, то, что угодно ему самому. У вас все меньше времени. Я все равно узнаю, где бумаги. Начну с дома. Разнесу каждую сомнительную стену. Или поищу ваших особо доверенных слуг. Женевьева, кажется, и Пьер. Скорее даже второго. Женщине вы вряд ли доверили бы такое. Вы ведь не думаете, что монсеньор Перетти хотел всего этого?

— Того, что его сын отправит на эшафот свою мать и его женщину? Или того, что его сын будет верить всему, что ему скажет один-единственный человек, предавший его еще до смерти и задумавший собственную игру? Нет, не хотел. Прошу тебя, Бенвенуто, если ты не хочешь быть на моей стороне, то не будь хотя бы на его!

Голос Юлии окреп, она чувствовала как отступает тяжелый вязкий дурман, по мере того как под порывами сквозняка гаснут свечи, уступая место дневному свету.

— Вы не желаете слышать меня... Вся ваша болтовня про мать и сына ничто иное как ложь. А ведь именно как, — он скривился, но все же произнес, — сын, я уговариваю вас отказаться от авантюры и тем самым спастись от эшафота!

— Уходите, монсеньор, — графиня подняла глаза на молодого человека. — Вы выбрали покровителя и женщину. Видимо, ваша судьба предавать желания отца в угоду своим амбициям и быть игрушкой в руках женщин, которых он отверг.

Менголли страшно побледнел. Он отступил, потом еще и быстрым нервным шагом направился прочь.

— Не поддерживайте Роберто Беллармина, монсеньор. Его падение коснется вас. И будьте осторожнее с Марией. Прошу! — графиня почти кричала, надеясь, что он услышит и прислушается.

Менголли резко остановился и развернулся к ней. Сверкающие обсидиановым блеском глаза вонзились в глаза Юлии. Кардинал угрожающе двинулся на женщину:

— Прекратите вуалировать вербовку материнской заботой обо мне! Если вы причините вред Роберто Беллармино или Марии Сантаре, — он подошел совсем близко, — клянусь...

Дальше Менголли говорил очень тихо, с каким-то шипящим присвистом:

— ...меня ничто не остановит.

Юлия молча смотрела в его глаза. Теплое золото ее взгляда, казалось, обретало блеск металла под давлением черного пламени.

— Я буду лишь защищаться. Мне нет нужды вербовать вас, вы самостоятельный человек, я лишь пытаюсь показать вам другую сторону ситуации и предупредить.

— Нет нужды? — тон Менголли сочился ядом. — Оттавиани вы продали свое тело. Боргезе — документы. У вас ничего не осталось, чтобы предложить мне!

Лицо Бенвенуто исказила гримаса отвращения. Двинув головой в желании отстраниться от Юлии, он добавил:

— И это я вас предупреждаю, синьора.

— Возможно, я и продала, как вы изволили выразиться, документы и тело. Но я хотя бы сделала это по своему выбору, а не исполняя чужую волю. Ступайте, монсеньор, идите к своему покровителю, который предал вашего отца и однажды предаст вас.

Взгляд Менголли потух, словно подернулся пеплом — между ним и этой женщиной было сказано и определено все.

— Я-то пойду... Только не к покровителю. А к Стефании делла Пьяцца. С вашей стороны было бы очень предприимчиво спрятать бумаги в ее вещах перед отправкой ко мне.

— Их там нет, — усмехнулась Юлия. — Ты обещал защитить ее, а не втягивать в то, что ее не касается. Выполни хотя бы это обещание. Пока Беллармин не приказал тебе обратное.

Он холодно усмехнулся в ответ:

— Именно с этой целью я и поищу документы у вашей воспитанницы. Чтобы не дать вам втянуть ее в это... дело.

Менголли окинул графиню взглядом и, развернувшись на каблуках, направился к двери. Юлия молча смотрела ему вслед. У самого выхода Бенвенуто обернулся:

— И я ничего вам не обещал, кроме безопасности синьорины от монсеньора Беллармино. Так что ваше "хотя бы" неуместно.

Графиня ничего не ответила, лишь склонила голову. Отчасти признавая его правоту, она не желала вступать в бессмысленный спор.

Кардинал вышел из нынешних покоев графини столь стремительно, что не сразу заметил дежурившего в галерее капитана.

— Монсеньор! Я хотел сказать...

— Да, синьор ди Такко.

— Вчера мне пытались прислать из казарм повара для ее светлости. Вроде как он более искусен в кулинарии... Так я отослал его обратно. Но если придут с подобным приказом от командующего...

— Я разберусь. Надо было сообщить сразу.

— Я посылал к вам. Слуга ответил, что вы за городом.

— Капитан, — Менголли приблизился к Антонио, заглянул тому в глаза, — эта женщина должна жить. Ясно? С любым приказом сначала ко мне!

— Слушаюсь, ваше преосвященство!

По дороге домой Менголли размышлял по поводу всего увиденного и сказанного в палаццо Бельфор. При упоминании Стефании графиня не выказала и тени страха. Но проверить эту догадку все-таки следовало. Тем более Бенвенуто это показалось прекрасным поводом пообщаться с... сестрой.

Юлия, когда за кардиналом закрылась дверь, устало опустилась в кресло у распахнутого окна. В душе поднималась волна отчаянного упрямства, глуша мучительное понимание того, что сын выбрал сторону ее врага. "Мне нужно выбраться отсюда. Вот что бы то ни стало. Пусть это и будет побегом, но мне нужно это сделать". Губы графини плотно сжались, она задумалась, не замечая осеннего холода.

_____________________________________________

* Джакомо делла Порта (1532 — 1602) — итальянский архитектор и скульптор, один из наиболее значительных представителей маньеризма. Жил и работал преимущественно в Риме. Ключевые постройки: возведение спроектированного Микеланджело купола собора святого Петра, фасад церкви Иль Джезу, церковь Санта-Мария-деи-Монти, вилла Альдобрандини во Фраскати и др.

** Фейхоа.