Власть женщины сильней (гет)

Генерал Общества сотоварищей Иисуса его преосвященство монсеньор Марк Оттавиани в гневе мерил шагами свой студиоло в Доме ордена. Римский провинциал брат Иосиф давно устал следить за его передвижением, поэтому просто смотрел перед собой.

— Откуда всплыл этот перстень, о котором толковал посланник короля? Что значит, "его величество потребовал предъявить печать герцогов Кастильо"?

— Своя родовая печать, дающая документам иммунитет, старая привилегия кастильских герцогов, — размеренно начал объяснять брат Иосиф, надеясь, что сам тон его речи остудит гнев Генерала. — Эта привилегия закреплена в королевских грамотах.

— Откуда она у Беллармина? — вопреки надеждам провинциала, повысил голос Оттавиани.

— Перстень-печать ему передал Менголли.

— А откуда эта вещь у него?

— Вероятней всего, это наследство Виктории Морно донны Кастильо.

Марк сломал и отбросил перо, которое до того вертел в пальцах. Генерал задумался, после проговорил:

— Может быть, мы могли бы изготовить его копию, чтобы уравнять шансы синьоры Юлии?

— В архиве короны есть описание и оттиск оригинала. Даже если мы достанем это описание, оттиск повторить не удастся.

— Чертов мальчишка! Неужели он будет такой же занозой, как его отец!

— Дайте ему время, ваше преосвященство, и он уничтожит сам себя.

— С чего ты взял?!

— Юноша неистов, нетерпелив. Его противники — глава влиятельной церковной организации и... мать.

— Синьора Юлия?!

— Они не выносят друг друга.

— Неблагодарный щенок… Но, брат мой, — Марк настороженно посмотрел на своего провинциала, — ты не договариваешь! Тебе известно о нем что-то еще?

Брат Иосиф отвел взгляд:

— Возможно. Но у меня пока нет доказательств.

— Доказательств чего? — продолжал требовать ответов кардинал.

— Монсеньор, я не бросаюсь безосновательными обвинениями.

Генерал слишком хорошо знал — если у брата Иосифа в глазах появлялся отблеск стали, настаивать бесполезно.

— Хорошо. Я подожду. Что ты предлагаешь делать? Скоро посланник уедет, увозя свои впечатления на суд короля.

— Думаю, не всеми своими впечатлениями он будет делиться с монархом…

— Что так?!

— Беллармин познакомил его со своей племянницей.

— Старый сводник… — теряя остатки самообладания, прошипел старший иезуит. — Она действительно так хороша?

— Кардинал Перетти провел с ней ночь накануне покушения. И вы сами видели синьору Портиччи на именинах. У Роберто Беллармино пока позиции сильнее. Аргументов монсеньора Боргезе может оказаться недостаточно. Сейчас владения в северной Италии Филиппа интересуют меньше. Надо отправить своего человека к Анджело Рикару, нунцию. Пусть говорит о Юлии де Бельфор от имени Святого престола.

— У меня нет способов убедить нунция петь под нашу дудку, брат Иосиф.

— Предоставьте это мне, мой генерал.

— Я надеюсь на тебя.

Брат Иосиф смиренно склонил голову и собрался уже уходить, когда его остановил оклик Марка:

— Ты должен навестить нашу синьору! Ободри ее. Пусть не отчаивается.

— Слушаюсь, монсеньор.

— Слава Иисусу Христу, брат мой.

— Аминь.

"И ведь ни капли сомнений не осталось в том, что Юлия де Ла Платьер подходящая кандидатура для воплощения великого замысла. Победительно привлекательный сосуд греха, мой генерал, вот кто эта женщина", — так размышлял брат Иосиф, шагая по крытой галерее Дома ордена, выходившей на улицу.

Теперь провинциалу необходимо было придумать, как попасть к затворнице и не быть узнанным капитаном ди Такко, который, несомненно, хорошо его помнил по поездке в Форли. Брат Иосиф прикидывал так и эдак, но по всему выходило, что мимо капитана ему не пройти. Значит, решил монах, надо дождаться, когда тот покинет свой пост.

Еще два дня ушло на выжидание удобного момента. И вот терпение иезуита было вознаграждено. Антонио ди Такко покинул палаццо Бельфор. Вряд ли надолго, поэтому брат Иосиф действовал решительно.

Исповедника для синьоры графини пускать не хотели. Даже после того, как тот предъявил бумагу от Великого инквизитора.

— Не велено, святой отец. Вот если б ты принес разрешение от монсеньора Монтальто, тогда да.

— Вот оно что, сын мой! Я-то думал Беллармин важнее. Сказал бы сразу. Читай, сам кардинал Менголли подписал.

— Вроде похоже… Проходи, святой отец. И то правда, сидит синьора здесь взаперти, даже в церковь не сходит.

— Как раз и исповедуется, — согласился монах в сером хабите. — Может и свой главный грех осознает и раскается в содеянном.

Двери палаццо Бельфор отворились перед братом Иосифом.

— Благодарю, сын мой, — монах на пороге благословил сбира, проводившего его к грешнице, так нуждавшейся в исповеднике.

— Дочь моя, я пришел примирить тебя с Господом, — шагнул он в комнату графини.

Юлия, сидевшая у окна, обернулась, стремительно поднялась и направилась навстречу монаху. Остановившись в шаге от него, она легко опустилась на колени и склонила голову:

— Благословите, святой отец.

— Во имя Бога Всемогущего Отца, Сына и Святого Духа. Аминь, — громко говорил брат Иосиф пока, скользнув мимо коленопреклоненной Юлии, двигался к окну и открывал створки.

Графиня проводила его взглядом, потом поднялась, с интересом наблюдая за действиями монаха, но так и осталась стоять на месте.

— Накиньте что-нибудь и подойдите ближе. Так нас будет сложнее подслушать.

Юлия молча потянула со спинки кресла шаль, закуталась в нее и подошла ближе к окну и мужчине. С нескрываемым удовольствием она вдохнула холодный воздух и с улыбкой в глазах взглянула на брата Иосифа:

— Не ожидала вас увидеть здесь, святой отец.

— Пришлось постараться, чтобы попасть к вам. Капитан ди Такко весьма компетентен в своем деле, — брат Иосиф стянул капюшон. Иезуит криво улыбался.

— С чем вы пришли, святой отец? — за улыбкой и легким тоном светской беседы Юлия старательно прятала тревогу и напряженное ожидание. Тонкие пальцы слишком сильно сжимали концы шали, в которую куталась женщина. Раз иезуит приложил усилия для того, чтобы попасть к ней, значит его цель того стоила.

— С новостями, синьора. Вы же слышали несколько дней назад колокольный перезвон в городе? — он дождался утвердительного кивка. — Это Святой престол встречал посланника испанской короны, графа Гаспара Оливареса.

Ресницы Юлии опустились, спрятав вспышку тревоги. Но когда она вновь взглянула на монаха, ее лицо было спокойным. Слишком. И пальцы перестали теребить шаль.

— И какие же новости стали итогом этого приезда, святой отец? — точеные скулы чуть побледнели, и тревожно забилась жилка в ямке у шеи.

— Об итоге говорить еще рано. Партия в самом разгаре, но у... белой пешки пока больше шансов пройти в королевы. У Беллармина оказалось то, что потребовал Оливарес в качестве дополнительного стимула для выбора невесты брата короля.

— И что же это? — Юлия вскинула голову, заставив голос не дрожать.

— Фамильный перстень-печать герцогов Кастильо. Сказать, как он попал к Великому инквизитору? — иезуит пристально посмотрел на Юлию.

— Мне это важно знать? — уголками губ усмехнулась Юлия, ощущая как от тягостного предчувствия холодеют кончики пальцев. — Скажите.

— Попробуйте предположить, — взгляд брата Иосифа стал еще внимательнее.

— Его, скорее всего, привезла Виктория. И не Перетти отдал его Беллармину, — губы женщины исказились в попытке улыбнуться. — Значит, монсеньор Менголли. Я права?

— Это было частью самостоятельной игры юного кардинала против Феличе Перетти... Попытки игры.

— Что?! — глаза Юлии широко распахнулись. — Какой игры? О чем ты говоришь, Иосиф?!

— Теперь уже не важно. Детские забавы, способ привлечь внимание отца. Важнее то, что монсеньор Беллармино устроил Оливаресу встречу с Марией Сантаре.

— И как прошла эта встреча? Граф очарован прелестной баронессой? — Юлия внимательно, с пристальным интересом вгляделась в глаза монаха. — Или сначала он поддался силе убеждения Великого инквизитора?

Иезуит посмотрел вдаль, за окно:

— Благодаря усилиям монсеньора Роберто, Марии ничто не мешало очаровать Оливареса.

Брови Юлии чуть насмешливо дрогнули:

— А вкупе с перстнем это обаяние сделает неважным свидетельство документов о возрасте и происхождении герцогини... А с монсеньором викарием граф тоже встречался?

— Да. И здесь в ход шли иные аргументы. Материальные, скажем так. Хотя, Камилло Боргезе приходится быть более осмотрительным. Ведь он выступает союзником подследственной, — брат Иосиф невесело усмехнулся.

Юлия подняла глаза на монаха:

— Возможно, монсеньору станет легче объяснить, что подследственная невиновна, если найдут настоящего виновника? И вот еще, монсеньор Перетти оставил мне несколько владений, которые я с радостью пожертвую церкви в память о нем.

— Синьора, вы понимаете, что Роберто Беллармино просто избавится от вас, если хоть кто-то открыто усомнится в вашей виновности и начнет искать истинного виновника? — иезуит испытующе посмотрел на Юлию.

— Значит, этот поиск должен быть вне следствия и вести его должны те, кого Беллармин не заподозрит! А уж кто рискнет это озвучить для следствия — покажет время!

— Я думаю, вы уже позаботились об этих поисках? — губы иезуита дрогнули, брат Иосиф сдержал улыбку.

— Да, — кивнула головой женщина. — Вот только результат мне пока неизвестен, поскольку я сижу в этой мышеловке, — Юлия едва ли не с отвращением окинула взглядом комнаты своего палаццо.

— Воспримите это как передышку, возможность подумать.

— Подумать? — Юлии показалось, что монах издевается. — Я сойду с ума, видя этих солдафонов и чувствуя, как неумеха горничная выдирает мои волосы!

— Хорошо. Назовем это школой смирения, синьора.

— Я не собираюсь в монахини! А если вам не интересно, что могли найти те, кто уже ищет настоящего виновника покушения на Камилло Боргезе, то хотя бы не издевайтесь! Вряд ли ради этого стоило рисковать и приходить сюда!

— А ради чего стоило рисковать и приходить сюда?

— А ради чего вы пришли, святой отец? — Юлия шагнула ближе к монаху, глядя снизу вверх золотистыми насмешливыми глазами в его — серо-холодные. Осенний ветер задел ее локоны, на самом деле отвратительно уложенные горничной, и окутал мужчину ароматом духов графини.

— Рассказать вам новости, передать поклон одного влиятельного синьора и... убедиться в том, что вы не пали духом, — беззастенчиво перечислил он.

— Первую часть вы успешно выполнили, святой отец! Надеюсь, что и третью тоже! — теперь лицо Юлии откровенно лучилось насмешливой улыбкой. — Выполняйте вторую!

Глаза иезуита сверкнули как грани стилета:

— Известный вам монсеньор, после визита к которому вы обрели надежду и лишний повод для покаяния, просил передать вам, что помнит свои обещания и не отступится от них.

Выдавая эту тираду, брат Иосиф внимательно смотрел на Юлию. Взгляд Юлии скрылся за ресницами:

— Передайте монсеньору мою благодарность и скажите, что я надеюсь на скорую встречу. Не думаю, что слова про покаяние были в его послании. Мой сын осуждает меня за сотрудничество с кардиналом-викарием; вы, святой отец — за этого монсеньора. Но Бенвенуто я могу понять. А что так не нравится вам?

С последним вопросом, произнесенным спокойным, чуть задумчивым тоном, Юлия вскинула на брата Иосифа взгляд — пристальный, чуть вызывающий, заинтересованный.

— Не нравится мне?! — искренне удивился он. — Помните? Когда вы примчались в церковь святого Антония каяться на могиле Феличе Перетти, я поддержал вас.

— Я не каялась на могиле Феличе, ему это не нужно, я просила помощи, — Юлия не отвела глаз. — Не хотите отвечать — не отвечайте. Это ваше право. Но вы никогда не позволяли себе высказывать свое мнение о моих отношениях. Видимо, что-то изменилось…

Только сейчас она опустила взгляд и чуть повела плечами, но на ее губах так и осталась тень ироничной улыбки.

— Изменилось очень многое, синьора. И я рад, что вы, наконец-то, дали себе труд это заметить. Вам осталось только научиться учитывать это в своих словах и поступках.

— Это дало вам право говорить со мной как со своим учеником? Заботы о школярах настолько захватили вас, что вы во всех видите своих воспитанников? — поинтересовалась женщина. В ее негромком голосе звенели теперь скрытый гнев и изумление.

— Что плохого в ученичестве, синьора? Вам ведь еще царствовать...

Юлия уже вскинулась, чтобы ответить колкостью, но услышав вторую часть фразы, прикусила губу:

— Если мне понадобится учитель и наставник, когда я стану герцогиней, вы будете первым, кого я позову.

— Мне действительно так просто удалось этого добиться?! — иезуит изобразил изумление.

— Вы обладаете уникальным качеством — ваш ум и способность заставить меня перестать жалеть себя, делают вас незаменимым. Но это не отменяет возникающего иногда у меня желания просто убить вас, — вдруг рассмеялась Юлия, и в ее взгляде заплясали озорные искры. — И вы всегда, совершенно неожиданно, оказываетесь там, где вас не ждут, но при этом очень вовремя!

— Господь Всемогущий! После такого признания я просто обязан возвести вас на престол.

Он хотел сказать что-то еще, но увидел каким светом озарилось ее лицо и замолчал.

— Если это в ваших силах, сделайте это, — усмехнулась Юлия, а огоньки в ее глазах стали ярче. — Если нет, спасибо, что сейчас вы здесь.

— Синьора... Когда у вас был Менголли?

— Недавно, — голос Юлии стал серьезен, но в глазах еще светился отблеск теплого света. — Кардинал приходил за документами. И, кажется, подозревает, что они могут быть у Стефании. Она сейчас должна быть в его доме.

По мере того, как графиня говорила, ее охватывала тревога.

— А они могут быть у синьорины? — настойчиво спросил брат Иосиф.

Глаза Юлии широко распахнулись:

— Вы серьезно?

— В вашем голосе мне послышалась неуверенность.

— Вы сошли с ума! Подвергнуть опасности девочку и так посмеяться над сыном, после того как я сама просила его помочь Стефании?! За кого вы меня принимаете?!

— На самом деле, это было бы весьма оригинально, если бы кардиналу не пришла подобная мысль в голову.

Короткий взмах руки — звонкая пощечина едва не стала окончанием его фразы.

— Как вы смеете?!

Монах чуть отклонился назад, пропуская летящую в замахе руку Юлии, и поддержал женщину, потерявшую равновесие.

— Осторожнее, синьора, — его лицо оказалось очень близко от головы Юлии, так, что ее уха коснулось его дыхание.

Ей показалось, что горячая волна прошла через все тело, начавшись там, где ее коснулись руки Иосифа и его дыхание. Несколько мгновений потребовалось Юлии, чтобы прийти в себя и прогнать из головы совершенно неуместную мысль: "Какие у него сильные руки!" Она чуть повернула к брату Иосифу голову и тихо проговорила:

— Вот тот самый случай, когда мне хочется убить вас!

Он собрался было ответить, но обернулся, услышав, как распахнулась дверь. На пороге стоял один из охранников графини:

— Святой отец! Не затянулась ли исповедь? — иронично усмехнулся сбир.

Брат Иосиф не отстранился сам и не отстранил от себя женщину. Наоборот, очень спокойно вновь повернулся к Юлии и ответил ей:

— Взаимно, синьора.

В следующий миг Юлия потеряла опору, которую ей давали руки святого отца. От неожиданности графиня покачнулась и, все-таки потеряв равновесие, почти упала на пол у ног монаха. От откровенного падения ее спасло то, что она успела ухватиться за мужскую руку, которая только что казалась такой надежной опорой.

— Благословите, святой отец, — в голосе женщины была просьба, а во взгляде, направленном на монаха снизу, смешались и гнев, и удивление, и смех от понимания двусмысленности ситуации. Но ярче всего в них светилось обещание, что эту шутку мужчине не забудут, и ему придется за нее ответить. Эта смесь чувств на лице самой Юлии де Ла Платьер искупила, по мнению брата Иосифа, ее желание ударить. Поэтому он позволил себе быть снисходительным. Негромко, но подчеркивая каждое слово, иезуит проговорил:

— Господь не оставит тебя своей заботой, дочь моя. Лишь верно исполняй Его заповеди.

Договорив, брат Иосиф пошел к выходу. Со стороны могло показаться, что монах небрежно отцепил от себя руки узницы, но на самом деле горячие сильные пальцы подкрепили слова уверенным пожатием.

Графиня так и осталась сидеть на полу, глядя монаху вслед со странным выражением в глазах — недоумения, благодарности, задумчивости. Ощущение прикосновения его рук на пальцах и след от его дыхания на шее, чуть ниже изящного ушка, постепенно теряли яркость. То, что Юлия почувствовала при прикосновении брата Иосифа стало для нее неожиданным. Хотя она давно отдавала себе отчет, что отношение иезуита к ней далеко не столь холодно-отстраненное, как он пытался показать. Но сейчас она ощутила острое, невероятное по силе желание, исходящее от мужчины. И вместе с этим желанием — попытку сдержать его, не поддаться. Не этого ли боялся брат Иосиф в ней? Женщина медленно поднялась, задумчиво посмотрела в окно. И улыбнулась.

Брат Иосиф прошел мимо солдата-охранника, проигнорировав его глумливую улыбку. Не обернулся монах даже когда услышал за спиной разговор двух сбиров: "Ну что там?" — "Не стал бы я просить у этого святого отца благословения..." — "Что так?!" — "Вдруг поймет неправильно! Наша-то вон попросила, так он ее и облапал".

"Облапал... Как ты точно выразился, сын мой", — подумал иезуит. И ведь, правда — совершенно потерял голову, поддался на простейшие бабьи уловки. При каждой следующей встрече с Юлией ему все труднее было держать под контролем свои чувства. И она, словно понимала это, провоцировала его с каждым разом все откровеннее. Или это только его фантазия, только его, взбудораженное ночными видениями, воображение? Но как же пленительно сладко было ощущать в руках ее тело, как остро захотелось, чтобы оно плавилось от прикосновений его рук. Брат Иосиф резко остановился, оперся на колонну у входа в палаццо Бельфор. Пах его налился таким жаром, что от возбуждения и ударившей в голову крови закружилась голова.

— Дьяволово отродье, — сжав зубы, выругался монах.

Чтобы хоть как-то совладать со своим телом, он начал шептать одну покаянную молитву за другой и заставил себя, медленно переставляя ноги, идти дальше, прочь от дома соблазна. Вскоре сладострастный туман в голове начал развеиваться, и брат Иосиф получил возможность думать. Прежде всего, о том, как попасть в дом Монтальто и увидеться с синьориной делла Пьяцца.

К вечеру капитан ди Такко вернулся на свой пост. Солдат, доложивший ему о визите исповедника к синьоре графине, и не думал, что капитан так рассвирепеет.

— А теперь иди к кардиналу Монтальто и расскажи свою байку про два пропуска его высокопреосвященству! Пусть монсеньор сам решает на каком столбе тебя повесить, бестолочь! Бегом, я сказал!

После, совершая обход комнат синьоры де Бельфор и проверку окон, капитан никак не мог отделаться от чувства, что женщина провожает его издевательской усмешкой.

* * *

В этот раз Она пришла, как только он растянулся на узкой жесткой постели и смежил веки. Брат Иосиф услышал легкие шаги босых ног, почувствовал, как мягко коснулась руки тонкая ткань платья, когда Она опустилась рядом с ним на край ложа. Вопреки собственной воле он открыл глаза, чтобы тут же встретить изумрудный взгляд, наполненный знакомым призывом, переливчатый золотисто-медный шелк волос, обнаженные плечи, словно выточенные из слоновой кости, и мягкую ложбинку между округлыми нежными грудями. Мгновенно сбилось дыхание, и отяжелели чресла. Глухо застонав и оставив бесплодные попытки прикоснуться к светящейся перламутром коже, он прикрыл глаза. Она позволила ему прикрыть глаза. Резко очертились скулы, когда тонкие пальчики скользнули по коротким волосам, обрисовали контур лица, властным движением коснулись плотно сжатых губ, а потом скользнули вниз по напряженной шее, по неровно вздымающейся груди, по сильному животу, запутались в жестких завитках на чреслах, заставляя вздрагивать и изгибаться в стремлении избежать этих прикосновений и желая, чтобы они не заканчивались. Раскаленной иглой сквозь позвоночник прошла волна желания, поставив на самую грань наслаждения, когда Она склонилась к его губам, позволив ощутить тепло дыхания и томный запах женского тела. Несколько долгих мгновений он ждал, когда женские губы прикоснутся к его — горящим словно в лихорадке, чтобы впиться в эти ненавистные, желанные, недосягаемые губы, сначала вобрать их естественный вкус, а потом почувствовать соленый вкус крови, когда будет ласкать и терзать их. Но, когда уже мучительно напряглась шея, в попытке оторвать голову от лежанки и дотянуться до Нее, он ощутил легкую усмешку и понял, что Она опять ускользает, оставляя его корчится в муках нестерпимой неудовлетворенной похоти. Хриплый стон превратился в утробный звериный рык. И эхом к нему присоединился тихий грудной смех. Тонкие женские руки обхватили его голову, зарываясь в густой мех. Но прежде чем клыки сомкнулись на хрупкой женской шее, женские губы слились с его, обжигая расплавленным металлом. За миг до того как тело изогнулось в мучительно-сладостном освобождении, вновь отравляя все нутро осознанием поражения, он увидел Ее глаза. Изумрудная зелень вдруг засветилась золотистым медом…

Стягивая в очередной раз изгаженное исподнее, брат Иосиф не чувствовал ничего, кроме тяжкого, всеобъемлющего стыда. Столько лет он бежал от этой проблемы! Кто эта зеленоглазая шлюха? Откуда этот запах мокрой шерсти и звериного мускуса? И почему изумрудная зелень в глазах его мучительницы все чаще вытесняется цветом горного меда? Монах глянул в узкое окно кельи. Осенняя ночь еще и не думала уступать рассвету. Он с отвращением посмотрел на постель, сон ушел вместе с затихающим переливчатым смехом победительницы. Накинув на голое тело хабит, брат Иосиф пошел в монастырскую библиотеку. Была у монаха одна идея. А подсказал ее брату Иосифу его бывший ученик — Бенвенуто ди Менголли, после того, как вернулся из инквизиторской поездки в Чивидале-дель-Фриули, где расследовал дело секты бенанданти.

* * *

Несколько монет и отличная память помогли брату Иосифу понять, где именно в палаццо Перетти-Монтальто расположили гостью кардинала — синьорину делла Пьяцца. Знающий закоулки и переходы дома не хуже слуг нового хозяина, брат Иосиф, впрочем, сейчас скорее Фернан Веласко, не замеченный ни кухаркой, ни дворовым, отмычкой вскрыл замок двери в комнаты Стефании. То, что двери были заперты уже настораживало.

После того, что едва не произошло по его вине, кардинал Менголли приказал забрать у синьорины ключ и запирать ее снаружи. Бенвенуто всерьез опасался, что Стефания выполнит свою угрозу и сбежит. Он так и не решился показаться ей на глаза, но велел Доминике окружить синьорину уходом и заботой, компенсируя затворничество.

Едва заслышав, что заскрежетал замок, Стефания напряглась. Это было необычно. Служанка всегда сперва стучала, предупреждая о своем появлении. Хозяину не было бы нужды так долго копаться в знакомом замке ключом. Синьорина отошла подальше от двери, гадая кто сейчас переступит порог комнаты.

Невысокий крепкий мужчина в темном пурпуэне и мягких сапогах вошел тихо и, прежде чем закрыть за собой двери, выглянул назад, в коридор.

— Кто вы? — громко, борясь с робостью, спросила Стефания.

Неизвестный обернулся.

— Уже забыли меня, синьорина? — брат Иосиф скупо улыбнулся.

— Святой отец?! — в этом возгласе девушки прозвучали удивление и недоверие.

Иезуит окинул взглядом хрупкую фигуру. Заметил темные тени под глазами, заострившиеся черты лица, слишком спокойное и слишком строгое выражение глаз. Плечи Стефании, несмотря на то, что в комнате было довольно тепло, укрывала шаль из кружевного полотна.

— У меня мало времени, дочь моя. Донна Юлия волнуется за тебя.

Стефания встрепенулась, в потухших глазах брат Иосиф заметил прежний блеск:

— Вы были у нее? Как она?

— С Божьей помощью. Синьора все-таки у себя дома. Пока еще идет закрытое следствие. Ищут свидетелей, доказательства. Она просила передать, чтобы ты не беспокоилась о ней.

— Я очень рада.

— Дочь моя, возможно уже поздно, но я хочу предупредить тебя. Кардинал Менголли тоже посещал графиню. И у них вышел весьма неприятный разговор. В результате он заподозрил тебя в преступном сговоре с синьорой Юлией. Будь осторожна в общении с ним.

Пока иезуит говорил, он пристально следил за реакцией Стефании, и от него не ускользнула тень мучительной гримасы, вуалью на мгновение скрывшая лицо девушки при упоминании монсеньора.

— Значит, поздно… Он уже говорил с тобой об этом?

Стефания отвела взгляд, потом совсем отвернулась от монаха к окну.

— Да. Уже говорил. Мы все выяснили.

Брат Иосиф шагнул ближе:

— Дочь моя, ты все мне говоришь?

— А разве это исповедь, святой отец?

Даже если Стефания и хотела все рассказать, чтобы облегчить груз, легший в тот день на ее душу, слов не было. Отвечая монаху, девушка повернулась к нему лицом, отчего шаль чуть приоткрыла плечи. Судорожным движением Стефания вновь натянула кружевное полотно. Однако иезуит успел заметить не свежие, но вполне отчетливые синяки и ссадины на плечах девушки. Он мгновенно сопоставил это и с запертой на ключ дверью, и с общим видом и настроением Стефании. Прозрачные глаза иезуита потемнели, словно их заволокли грозовые тучи, взгляд стал острым и требовательным:

— Что произошло?

— Не надо, святой отец. Не спрашивайте. Уже все хорошо.

— Все хорошо?!

В душе иезуита бушевал гнев. Ледяной гнев взрослого на того, кто посмел обидеть дитя.

— Да! — с вызовом ответила Стефания. Она смотрела на святого отца печально, но уверенно и твердо. Фернан понял, что дальнейшие расспросы синьорина воспримет только как еще один акт насилия. Тогда он просто спросил:

— Согласна ли ты покинуть этот дом?

Стефания оживилась было:

— Конечно! — но тут же и сникла. — Но меня вряд ли выпустят отсюда.

— Это моя забота. Сегодня ночью я постараюсь организовать твой побег.

Стефания хотела поблагодарить его, но заметила, что иезуит вдруг насторожился как охотничий пес и всем телом развернулся к двери, рука мужчины легла на рукоять кинжала у пояса. В замке шарил ключ.

* * *

Монсеньор Монтальто целый день провел в Ватикане. А вечернюю службу его пригласил провести вместе Роберто Беллармин. Но после обеда советника призвал к себе Святой Отец, и кардинал Менголли получил возможность отправиться домой. Проходя по аллее ватиканского сада, Бенвенуто заметил в одной из клумб поздние осенние цветы. Они будто бы светились синим в закатных лучах солнца. Кардинал остановился и как завороженный смотрел на сапфировое облако. У некоторых цветков серединка была белой, и это добавляло образу живость. Бенвенуто казалось, что он смотрит в синие, с лукавыми бликами, глаза Стефании.

— Монсеньор, — решился окликнуть кардинала секретарь.

Менголли очнулся от наваждения.

— Ступай. Сегодня ты свободен.

— Слушаюсь, ваше преосвященство.

Обрадованный секретарь поспешил на боковую аллею. Кардинал двинулся дальше, но через несколько шагов остановился и, подумав, вернулся к клумбе. Вскоре в его руке был небольшой букетик осенних синих цветов.

У крыльца палаццо Перетти-Монтальто монсеньор встретил вернувшегося с виллы Валлетто. Они вошли в дом вместе.

— Вход в грот завален и скрыт, монсеньор. Я постарался сделать так, чтобы вскоре там все выглядело естественно.

— Хорошо. Что там наш Гаспаругги?

— Простите, монсеньор. Этот бенанданти молчит. Только повторяет, что его преемник уже встал на след чудовища.

— Что это значит?

— Я не знаю, мой господин. Он будто сошел с ума.

— Ты… Что такое ты с ним делал?!

— Ничего, мой господин. Никакого насилия. Он сам как-то…

— Ладно. Пусть сидит там. А ты отдыхай сегодня, Валлетто, — Менголли порылся в небольшом кошеле, закрепленном на поясе, и протянул слуге несколько увесистых монет.

— Благодарю, монсеньор.

Кардинал направился по лестнице к комнатам Стефании делла Пьяцца. Наверху Менголли вставил ключ в замок и удивился тому, что тот оказался открытым.

* * *

Синьорина и монах вместе напряженно смотрели на двери. Вот она раскрылась, и на пороге встал хозяин дома — монсеньор Монтальто. Мужчины замерли, пристально глядя друг на друга. Первым с места двинулся Менголли. Он прошел в комнату и с особой аккуратностью прикрыл дверь. В профиле кардинала Стефания заметила знакомые хищные черты и поняла, что монсеньор в бешенстве. Только сейчас девушка окончательно поверила, что брат Иосиф пришел по своей воле, на свой страх и риск.

Иезуит тоже успел справиться с недоумением — он не ждал хозяина раньше окончания вечерней службы в ватиканской базилике — и даже подавить остатки гнева, вызванного насилием в отношении Стефании.

Синьорина переводила взгляд с одного на другого. Если монах являл собой образ ледяного спокойствия, то кардинал словно искрился негодованием.

— Снова ты там, где тебя не должно быть, брат Иосиф. И что же прикажешь мне делать с тобой теперь? Отдать сбирам как вора?

Менголли медленно двигался вокруг стоящего в центре комнаты стола, не сводя взгляда с иезуита, подходя все ближе к незваному гостю. Брат Иосиф молча смотрел в лицо Менголли, прекрасно помня, какое сокрушительное, почти мистическое, воздействие имел этот взгляд на ученика. Кардинал остановился, не дойдя до монаха несколько шагов. То ли по своей воле, то ли натолкнувшись на тяжелый стальной взгляд как на непреодолимую преграду.

Стефании стало тесно и очень душно в просторной комнате. Пространство звенело невыносимо высокой нотой от напряжения, возникшего между Менголли и братом Иосифом. Уходящее за горизонт солнце уже не давало достаточно света. В предвечернем сумраке горели две пары глаз, сцепившихся взглядами в поединке. Стефании казалось, что воздух между мужчинами дрожит как жаркое марево. Она решила нарушить тяжкое молчание, голос ее прозвучал очень резко:

— Монсеньор! Что же вы не дали святому отцу времени выслушать всю историю до конца?

Но Бенвенуто не слышал этих слов. Как он ни сопротивлялся, под взглядом брата Иосифа его гнев превратился в страх. Страх холодный, липкий, парализующий. Чтобы унять овладевшую им дрожь, кардинал стиснул руки. На его щеках горели яркие красные пятна. Срывающимся голосом Менголли проговорил:

— Вон из моего дома.

Кардинал отступал к выходу, ледяной прозрачный взгляд иезуита теснил его туда. Почувствовав спиной преграду, Бенвенуто, не оборачиваясь, толкнул двери и отступил с пути монаха. На прощание брат Иосиф повернул голову к Стефании, даже попытался улыбнуться:

— Храни тебя Бог, дочь моя.

Синьорина только молча кивнула.

Оборвалось смертельное очарование глаз учителя, и сковывающий ужас отступил, но приказа задержать вора кардинал отдать уже не мог. Он смог только прошипеть с бессильной злостью:

— Если я еще раз встречу тебя на своем пути, я тебя уничтожу,.. учитель.

Иезуит одарил его кривой, издевательской усмешкой и беспрепятственно покинул палаццо через парадное крыльцо.

Бенвенуто опустил голову, силясь восстановить сбивчивое дыхание. На глаза попался синий букет поздних осенних цветов, который он все еще сжимал в кулаке. Тонкие нежные стебельки в потной ладони превратились в зеленую кашу, бутоны-колокольчики потемнели и поникли. Он обвел взглядом комнату, наткнулся на замершую у окна Стефанию. Бенвенуто швырнул то, что осталось от букета на ковер и вышел, хлопнув напоследок дверью.

Из дома кардинала брат Иосиф направился в ближайшую таверну. Нужно было подумать. Он не ожидал такого поворота событий. За учеником никогда не замечалось склонностей к подобного рода насилию. Это встревожило наставника. Слишком уж изменился мальчишка за последнее время. И не все изменения можно было списать на нервную натуру Менголли или его переживания по поводу смерти отца. Вот и сегодня в комнате синьорины произошло нечто, выходившее за рамки их обычного общения. Впервые у брата Иосифа не получилось полностью подчинить волю молодого кардинала. Да, в конце концов, он одержал верх в этом столкновении, но как же тяжело далась в этот раз победа. Брат Иосиф повел плечами, чувствуя неприятный холодок по спине из-за прилипшей потной одежды.

А если, стремясь добиться от Стефании признания, Менголли не просто вышел из себя и распустил руки? Если он решил повторить опыт своего начальника, но только лично? Кулаки мужчины сжались до хруста. Видеть синие озера наполненными печалью и болью уже показалось ему кощунством, чем-то противным самой природе Стефании. Такого чистого, светлого человека брат Иосиф не встречал на своем пути уже давно. Пожалуй, лишь в детстве, о котором он постарался забыть в свое время. Мать-настоятельница монастыря, с землями которого граничили владения баронов Веласко, дававшая приют четвертому сыну барона и позволявшая мальчику со странным, пугающим всех остальных, взглядом проводить долгие часы в библиотеке обители. Ее образ, как воплощение милосердия и святости, иезуит хранил глубоко в памяти. Он запечатал этот образ семью печатями в тот день, когда остался единственным сыном своего отца, а старого барона и его супругу оставил жить и хранить титул и земли.

У римского провинциала было несколько человек, способных выполнить весьма деликатные поручения. Но иезуит решил, что с задуманным его ничто не должно связывать напрямую. Ни к чему было давать Менголли повод выдвинуть обвинения против ордена. Поэтому, огорчив трактирщика весьма скромным заказом — тарелка постной похлебки и кружка воды — брат Иосиф направился в другой трактир, в "Золотое дно". У тамошнего хозяина оказалась цепкая память. Несмотря на светскую одежду, он узнал монаха, после визита которого однажды в трактире появились папские жандармы. Трактирщик постарался успокоиться, но голос дрожал:

— Что вам угодно… — замялся он, не зная как обратиться к визитеру, — достопочтенный синьор?

Брат Иосиф молча выложил на стойку известное колечко, переданное ему Юлией.

— Ох, — выдохнул трактирщик, — сейчас, сейчас!

Словно забыв о своей дородности и степенности, трактирщик поспешил вверх по лестнице, а через несколько минут спустился вместе с Теодоро. Предводитель "римских подонков" пристально оглядел брата Иосифа. В отличие от владельца заведения, его не испугал визит монаха — здесь Теодоро был на своей территории. Он узнал человека, которого не раз видел с кардиналом Перетти у графини де Бельфор, и склонился в поклоне — строго, с достоинством, как перед равным:

— Святой отец?

Иезуит с сомнением осмотрелся — место мало подходило для приватной беседы.

— Прошу, — Теодоро указал на уже знакомую брату Иосифу лестницу. Когда они оказались в комнате под крышей, он пригласил гостя сесть и сел сам.

— Что-то с ее светлостью?

— Нет. Пока не с ней. Мне нужно организовать побег. Сегодня же ночью. Время не терпит.

— Кому? Откуда?

Казалось Теодоро совершенно не удивлен подобной просьбой, во всяком случае, на его лице это никак не отразилось.

— Синьорина Стефания делла Пьяцца. Из дома кардинала Монтальто.

— Делла Пьяцца? Бенвенуто ди Менголли? — теперь взгляд предводителя банды выражал сомнение в целостности разума монаха. Но брат Иосиф смотрел на него испытующе твердо. Теодоро вздохнул:

— Сколько человек охраняют синьорину? Как попасть в дом?

— Если ты, сын мой, сомневаешься, то лучше я уйду.

— Я ни в чем не сомневаюсь. Что именно вам нужно? Люди, план? Вы хотите, чтобы это было сделано тихо или так, чтобы об этом знал весь Рим?

— Мне нужна синьорина Стефания. Как вы ее освободите — ваше дело.

— Куда и когда привезти девушку?

— Сюда, после полуночи.

— Дорогу в "Золотое дно" хорошо знают сбиры, святой отец.

— Мы уйдем тот час.

— Хорошо. А теперь расскажите мне, как попасть в палаццо Монтальто и где найти ее комнаты.

Брат Иосиф подробно описал тот путь, которым проник к Стефании сам и спросил:

— Ты знаешь, где сейчас управляющий графини Пьер де Шане?

— Догадываюсь, — уклончиво ответил Теодоро.

— Лучше будет, если он пойдет с твоими людьми. Синьорина знает его и не испугается.

— Я подумаю.

— Что ты можешь передать донне Юлии? Ты узнал что-нибудь новое для нее?

— Я нашел тех, кто помнит о деле во Флоренции. Мои люди узнали, где живет старый палач республики и слуга семьи делла Пьяцца. Но в Риме они будут еще не скоро. А следы тех, кто покушался на кардинала Боргезе… Черт знает, где их искать! О, простите, святой отец.

— Значит, найди этого черта!

— Хм.

— Или все старания пойдут этому же черту под хвост! Да, и передай синьору де Шане, пусть после побега Стефании спрячется еще лучше. Бумаги не должны попасть к Менголли и Беллармино.

— Обязательно передам, святой отец, если увижу этого синьора.

Иезуит усмехнулся.

Вскоре трактирщик с облегчением проводил странного посетителя.