Неживая, Немертвый (гет)

— Занятно, — отойдя от первого приступа изумления, Дарэм нахмурилась, прислушиваясь к себе. — Я совершенно не чувствую вмешательства. Как будто вы и правда облик изменили.

— У меня есть множество различных "талантов", однако на свою внешность повлиять я не в силах, — отказался от щедро приписанных ему способностей граф. — Но прямо сейчас я влияю на то, как именно ты меня видишь. Мое присутствие в твоем разуме незаметно, поскольку воздействие слишком поверхностно и незначительно. Что, в сущности, отличает мой истинный облик от внешности человека, которым я когда-то был? Мелочи, подобные свойственному смертным цвету лица. Твой разум сам помогает мне, Нази, достраивая детали, которых не существует в действительности. К тому же, пускай и недолго, но ты побывала под влиянием моего зова, так что связь между нами существенно облегчает мне задачу.

Фон Кролок поправил спадающую на щеку длинную темную прядь, и Дарэм с интересом проследила за его движением. Встреть она графа на улице, ни за что бы не сказала, что перед ней вампир: лицо его приобрело здоровый цвет с легким налетом характерного для жителей горной местности загара, трупная синева губ исчезла, сменившись нормальным розоватым оттенком, от когтей на руках не осталось даже следа, и в целом его, пожалуй, легко можно было принять за абсолютно обычного мужчину, который в свои тридцать восемь выглядел весьма неплохо.

— Еще одно оружие в вашем арсенале? — Дарэм потерла подбородок, все еще пытаясь обнаружить в своем разуме признаки воздействия чужой воли.

— Скорее, маскировка, — поправил ее граф. — Мой настоящий вид, как правило, порождает в людях либо излишнее любопытство, либо излишнее беспокойство. Ни в первом, ни во втором я не нуждаюсь, так что предпочитаю либо поддерживать иллюзию жизни, либо, как в случае с осматривавшим тебя лекарем, заставить человека забыть обо мне сразу по окончании беседы.

— Это имеет смысл, — согласилась Нази. Похоже, высшие вампиры ее мира, благодаря усилиям некромантов, не проживали достаточно, чтобы полностью раскрыть свой потенциал, в то время как граф явно успел шагнуть на новую ступень собственной посмертной эволюции. — А более серьезные изменения вы в свой вид внести можете?

— Существенные перемены даются труднее и требуют приложения больших усилий, однако, при желании — могу.

Фон Кролок поймал себя на мысли, что такой жгучий, лишенный страха, интерес Дарэм странным образом ему импонирует. Женщина прекрасно знала, что именно он из себя представляет и нисколько на сей счет не обманывалась, однако это абсолютно не мешало ей вести себя так, словно граф был человеком, наделенным феноменальными способностями, часть которых едва ли не приводила ее в восторг. Было в этом нечто почти лестное, невесомо касающееся самолюбия, о существовании которого граф за несколько веков уже успел позабыть.

По-настоящему испугалась Нази лишь однажды — в тот момент, когда Кролок сознательно заставил ее бояться, для верности надавив на разум еще и ментально.

— А вы не могли бы... — на самом деле Нази даже не было нужды что-либо говорить, поскольку просьба, читающаяся в ее взгляде, и без того была слишком красноречива.

— Признаться, не вижу причин для отказа.

На этот раз Дарэм почувствовала, как ее сознания касается нечто чуждое, плавное и холодное, похожее на медленно свивающуюся в кольца змею. И теперь, в отличие от случая с вампирским зовом, Нази даже не пыталась сопротивляться, расслабившись и позволив чужой воле принять решение вместо нее. Черты графа на мгновение словно подернулись рябью, а затем начали плавно изменяться.

— Весьма… впечатляюще, Ваше Сиятельство, — признала Дарэм, завороженно наблюдая за тем, как исчезает горбинка на носу фон Кролока, как приобретают насыщенный синий цвет его глаза и светлеют волосы. — Вот теперь и правда можно поверить, будто Герберт — ваш родной сын.

— К слову, этот сын вот уже минут двадцать подслушивает нашу беседу, — сообщил граф и, не повышая голоса, добавил: — Мне крайне любопытно, какие именно бесценные сведения ты рассчитываешь получить?

— Нечестно! — распахнув дверь, заявил Герберт. — Из-за этой проклятой связи я все время у тебя на виду, тогда как ты можешь делать все, что тебе вздумается, ни перед кем не отчитываясь! Ну и где справедливость, хотел бы я знать? Здравствуй, Нази.

— Доброй ночи, Герберт. О какой связи речь? — при виде раздосадованного лица младшего фон Кролока Дарэм не смогла сдержать улыбки.

— Можно подумать, что из-за этой связи ты себе хоть в чем-то отказываешь, — почти одновременно с Нази сказал граф. — К тому же твои попытки за мной шпионить практически никогда не имеют смысла, потому что все самое интересное я в любом случае доведу до твоего сведения и так.

— Отец, как обративший меня, всегда может почувствовать, где я и в каком состоянии, — пояснил Герберт и, с невинной улыбкой повернувшись к отцу, добавил: — У нас слишком разные понятия об интересном. Уверен, о том, как ты заигрываешь с охотником на нечисть, ты бы мне ни за что не рассказал!

— Ваше Сиятельство, вы со мной заигрываете? — вскинув брови, весело осведомилась Дарэм, тоже посмотрев на графа, успевшего к этому моменту «погасить» иллюзию, вернув себе привычный облик.

— Разумеется, — бесстрастно подтвердил фон Кролок. — Ты разве не заметила?

— Простите, — виновато развела руками Нази. — Не знала, куда надо было смотреть.

— Это говорит лишь о том, что ты крайне ненаблюдательная особа, — граф смерил женщину взглядом, в котором разочарование мешалось с неодобрением. — Даже Герберт сумел догадаться о моем, без сомнений, коварном замысле.

— Что значит — даже!? — прерывая отца, возмущенно вклинился в диалог младший фон Кролок. — Разве для того я подслушивал под дверью, чтобы меня здесь оскорбляли?! Даже! Нази, верь мне, я знаю его сто двенадцать лет…

— И очень хочешь посмотреть, как поведет себя фрау Дарэм в ответ на провокацию. А заодно отомстить мне за то, что я выдал ей твое присутствие, испортив веселье, — закончил за него граф. Нази полагала, что спор вспыхнет с новой силой, однако Кролок подкрепил свое заявление улыбкой настолько мягкой и искренней, что Дарэм захотелось протереть глаза, дабы убедиться, что зрение вновь не шутит с ней шуток. Однако Герберт явно видел эту улыбку так же отчетливо, как и Нази — ничем иным невозможно было объяснить тот факт, что юноша, мигом растеряв весь свой боевой пыл, радостно улыбнулся в ответ.

— Разумеется, хочу! — согласился он, и в его обращенном к графу взгляде Нази на мгновение заметила нечто, подозрительно похожее на обожание. — Ты слишком безжалостно лишаешь меня иллюзий, папа. А мог бы тактично сделать вид, что не подозреваешь о моем присутствии!

— Ты достаточно зрел, чтобы не тешить себя пустыми мечтами, — возразил граф. — Однако, если Нази не против, ты вполне можешь присоединиться к нашей беседе.

— Не могу, — с видимым сожалением признался Герберт. — У меня сегодня встреча с портным: не появляться же на балу в этом старье. И вообще-то я вовсе не подслушивал, а искал тебя, чтобы узнать, не хочешь ли ты тоже обновить гардероб. Просто не хотел прерывать вашу увлекательную беседу!

— Благодарю за заботу, но нет, — решительно отказался фон Кролок, по лицу которого было абсолютно ясно, насколько правдоподобным ему кажется последнее заявление юноши. — У меня уже есть парадный камзол.

— О да, я видел, — Герберт недовольно скривился. — Опять черный! А я каждый год тщетно надеюсь, что ты обратишь внимание на моду… Ты знаешь хотя бы, что вся Европа в этом сезоне просто боготворит лавандовые оттенки?

— Крайне за нее счастлив, — скучливо откликнулся граф. — Однако мнение Европы занимает меня не настолько, чтобы я изменил свой выбор.

— И напрасно! Тебе было бы очень к лицу! — запальчиво возразил Герберт, так что Нази поспешно прикрыла рот ладонью, пытаясь замаскировать смех кашлем. Это получилось у нее даже успешнее, чем хотелось бы, и женщина вынуждена была отвернуться, на несколько секунд выпадая из беседы. — А впрочем, как знаешь. Кстати, Нази тоже приглашена?

— Фрау Дарэм в этом году будет почетным гостем на нашем празднике, если, разумеется, сама того пожелает, — Кролок кивнул, заставив Нази озадаченно нахмуриться.

Бал. Она уже слышала косвенные оговорки графа о некоем празднике, но до сих пор понятия не имела, что, собственно говоря, за торжество ей предлагают посетить. И похоже, что сейчас настало подходящее время, чтобы уточнить детали.

Дарэм уже успела заметить эту черту графского характера: он никогда и ничего не рассказывал до тех пор, пока ему не задавали прямого вопроса. Однако все то недолгое время, что они были знакомы, фон Кролок, если уж его спрашивали, отвечал с максимально возможной честностью, даже в тех случаях, когда гораздо выгоднее было бы солгать. А если вопросы ему не нравились, он прямо заявлял, что не намерен их обсуждать, и это тоже, в некотором смысле, можно было считать честным ответом.

В этой хладнокровной, безжалостной прямоте, как и в самом графе, виделось Нази нечто притягательное, и вместе с тем чертовски жуткое. Последнее, во многом, потому, что подобная честность — как и благодушие — буквально вопили: кем бы ни была Дарэм в своем мире, какими бы познаниями и навыками она ни обладала, перед лицом трехсотлетнего высшего вампира она беспомощна, как любой другой человек. И жива лишь потому, что ей пока еще позволяют оставаться таковой.

— Я бы могла сказать точнее, если бы представляла, о чем вообще речь, — отвечая на вопросительный взгляд Герберта, сказала она.

— Отец до сих пор не рассказал тебе о бале?! — юноша в изумлении округлил глаза и, неодобрительно покосившись на графа, заметил: — Это уже граничит с откровенным хамством, папА! А меня учите манерам!

— У нас с Нази до этого момента были несколько иные темы для беседы, — нисколько не смутившись, пояснил фон Кролок. — Я намерен был обсудить этот вопрос чуть позже, но, кажется, ты сгораешь от желания просветить нашу гостью самостоятельно. Не смею тебе мешать.

— Да уж, я определенно расскажу лучше, чем ты, — немедленно согласился Герберт и, обращаясь к Дарэм, начал: — Во время самой долгой ночи мы даем великолепный бал! Музыка, танцы до рассвета, свечи, гости… если говорить откровенно, то это вообще единственное событие, которое происходит в замке, за весь год, так что ты можешь вообразить, как я его жду! Конечно, приемы у смертных куда веселее, признаем честно, да и отец с гостями никак не желают признать, что менуэты, полонезы и каскарды давно не в моде — пора переходить на вальсы. Но зато размах торжества у нас не хуже! На твоем месте я бы, прежде чем соглашаться, долго не раздумывал. Ты — первая на моей памяти живая, кого отец приглашает как гостя, а не как закуску!

— Вот как? — Дарэм хмыкнула и перевела красноречивый взгляд на графа, который стоял, скрестив руки на груди, и тоже, казалось, внимательно слушал эмоциональный рассказ собственного наследника. — Я, право, теряюсь. Чем же я заслужила подобную честь?

— Вижу, ты и впрямь не так уж проницательна. Разумеется, все это в рамках заигрывания, — с усмешкой откликнулся тот и уже абсолютно серьезно добавил: — Я не приглашаю тебя, Нази, я лишь не запрещаю тебе явиться, и согласись, между этими понятиями есть разница. Один, пускай даже весьма талантливый борец с нежитью едва ли сумеет причинить неудобства трем десяткам вампиров, и именно поэтому ты вольна присоединиться к нам, однако что-то подсказывает мне, что для тебя сия "честь" будет весьма сомнительной.

— Это верно, — пробормотала Дарэм, зябко передернувшись при мысли о тридцати вампирах, в обществе которых ей только что предложили весело провести время. Подобное мероприятие вполне способно было претендовать на звание худшего кошмара некроманта. — Благодарю за оказанное доверие, но я, честно признаться, не уверена, что хочу участвовать. К тому же я все еще не слишком здорова.

В ответ граф лишь понимающе кивнул — ничего иного он и не ждал. Винить охотника на нечисть за нежелание в одиночку очутиться среди толпы этой самой нечисти, равно как и за нежелание становиться свидетелем вампирской трапезы, было бы по меньшей мере абсурдно.

— А зря! Уверен, это было бы чертовски весело, — Герберт нетерпеливо взмахнул рукой, как бы отметая все возможные возражения Нази.

— Вопрос лишь в том, кому, — заметила Дарэм, подозревавшая, что именно ее веселье заботит виконта в последнюю очередь.

— Мне! — не обманув ее ожиданий, торжественно провозгласил младший фон Кролок и, широко улыбнувшись, добавил: — А остальные пусть сами о себе пекутся. Подумай, Нази, такой возможности у тебя не будет никогда в жизни, разве это не волнующе?

— Очень, — призналась женщина. — Я бы даже сказала — слишком. Как бы не переволноваться вконец.

— Так же скучна, как отец, — разочарованно констатировал Герберт, изящным движением головы откидывая за спину сияющие длинные локоны. — И если ему, в силу возраста, это еще можно простить, то от тебя я такого не ожидал! Но пока еще не поздно передумать, и лично я рассчитываю, что ты изменишь свое мнение. Только представь себе лица гостей... Нази, лишить меня такого удовольствия с твоей стороны будет просто преступлением! Если решишься заказать платье, я, так и быть, готов помочь, у меня есть проверенный портной, согласный за дополнительную плату работать по ночам. Мастер, разумеется, не венского уровня, однако вполне сносен. И именно его я намерен сейчас навестить, коль скоро вы оба оказались настолько безынтересными собеседниками.

— Сто двенадцать лет… — задумчиво протянула Дарэм, когда юноша невесомой тенью упорхнул за дверь. — И все эти годы он ведет себя так?

— Отнюдь. Поверь, сейчас Герберт стал куда более сносен, — фон Кролок набросил на плечи плащ и негромко щелкнул застежкой. — Полагаю, экспериментов на сегодня довольно, однако, если желаешь, можешь присоединиться ко мне в прогулке по замку. Или вернуться в постель.

— Где вы вообще его нашли? — Нази некоторое время в сомнении смотрела на предложенную графом руку, а затем, решив, что отказываться, с учетом всех обстоятельств, попросту глупо, решительно оперлась на нее, позволяя вампиру провести себя по воистину огромному своему обиталищу. Свечи в коридорах, разумеется, не горели, и, если бы не фон Кролок, которому свет был абсолютно ни к чему, Дарэм мгновенно заблудилась бы в непроглядной темноте, лишь кое-где прорезанной падающим из окон тусклым лунным сиянием.

— Куда точнее было бы сказать, что это он нашел меня, — шаги графа были настолько мягки и бесшумны, что лишь шелест ткани да твердая рука под ладонью не давали Нази окончательно увериться, что рядом с ней никого нет. — Барон Герберт фон Этингер был весьма жизнелюбивым, энергичным юношей, отпрыском одного из весьма почтенных австрийских родов. Со своими капиталами и весьма яркой внешностью, он привык ко всеобщему вниманию и определенной вседозволенности. Он был бы любимцем женщин, коль скоро сам не тяготел бы к мужчинам, и, полагаю, его ждало вполне беспечное и блестящее будущее.

— Но? — вклинившись в затянувшуюся паузу, уточнила Дарэм.

— Скоротечная чахотка, — коротко пояснил граф. — Болезнь, которую не способна исцелить даже современная медицина, не говоря уже о медицине века ушедшего. Любое лечение в подобных случаях является не более чем отсрочкой неизбежного. И хотя, формально, это путешествие призвано было способствовать его выздоровлению, поскольку горный воздух весьма полезен для пораженных болезнью легких, в Карпаты Герберт, по большому счету, приехал умирать. К слову, милейший герр Шеффер заподозрил, что ты также страдаешь этим недугом.

— Обыкновенный катар в легкой стадии, — на пробу прокашлявшись, возразила Дарэм, когда они с графом вошли в галерею, где стены в несколько ярусов были увешаны потемневшими от времени картинами, заключенными в массивные позолоченные рамы. Здесь, в отличие от коридоров, горели свечи, и в теплом их сиянии можно было отчетливо различить изображенных на этих картинах людей. — Отвар шалфея, неделя относительного покоя — и все пройдет. Если, разумеется, вы щедро предоставите мне эту неделю. Все ваши родственники?

Проследив за жестом Дарэм, фон Кролок тоже посмотрел на портреты: растрескавшаяся краска, потускневшие цвета, бессовестно приукрашенные кистью живописца лица, отрешенно глядящие сквозь густой полумрак.

— Нет, — сказал он. — Это предыдущие обитатели замка. Вся моя родня, а точнее, та ее часть, с которой я некогда был знаком лично, умерла и, надеюсь, в отличие от меня, покоится с миром.

— А я полагала, что этот замок — ваше родовое гнездо, — насколько Нази знала, вампиры после обращения предпочитали придерживаться именно тех мест, к которым привыкли, еще будучи людьми, и лишь крайне серьезные обстоятельства способны были заставить немертвого отправиться на поиски нового пристанища.

— Значит, твоя догадка была не верна, — коротко отозвался фон Кролок. — Здесь и до моего появления обитали вампиры. Если угодно, этот замок я принял у них в наследство.

— И что, хозяева не возражали? — осторожно поинтересовалась Дарэм, чувствуя, как ее спутник, и без того крайне холодный, при упоминании о прежних владельцах словно покрывается тонкой ледяной изморозью.

После этого вопроса в галерее на некоторое время наступила тишина, разбавляемая лишь сухим потрескиванием пламени на кончиках свечных фитилей. Граф разглядывал портреты, переводя взгляд с одного лица на другое, и вид у него при этом был настолько отрешенно-равнодушный, что Нази несколько раз успела пожалеть о своем вопросе.

— Отчего же? Они, разумеется, весьма возражали, — кривая усмешка на мгновение обозначилась на губах фон Кролока. Отвернувшись от портретов, он внимательно посмотрел на Дарэм сверху вниз и повлек ее к выходу из галереи. — Однако, с прискорбием вынужден сознаться, что их позиция по данному вопросу меня не заинтересовала. И довольно об этом. Вернемся лучше к Герберту. Как я уже сказал, этот весьма экзальтированный молодой человек стремительно приближался к порогу смерти, что в его возрасте всегда воспринимается настоящей трагедией и вопиющей несправедливостью судьбы. В те времена в существование вампиров еще верили, пускай и не очень многие. А Герберт, к тому же, еще при жизни увлекался разного рода мистицизмом, что в кругу венской молодежи того века было весьма модно. Так что, когда до юного наследника барона Этингейра дошли слухи, будто где-то в районе Белиша, якобы, обитают немертвые, он немедленно отправился в путь, намеренный во что бы то ни стало отыскать одного из них и уговорить обратить его.

— Нашел? — полувопросительно, полуутвердительно сказала Дарэм, которая за время короткого знакомства с Гербертом успела убедиться, что энергии в этом юноше даже теперь было достаточно, чтобы ради своей прихоти перебрать все Карпатские горы по камешку.

— Спустя месяц после бегства из родительского поместья этот безумец уже колотил ногой в ворота моего замка, — подтвердил ее догадки фон Кролок. — Признаюсь, разговор с ним дался мне крайне нелегко, поскольку истощенный поисками и болезнью, доживающий последние свои дни юноша отплевывался кровью прямо во время беседы, и мне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не выпить его, не дослушав. Он просил, почти требовал, чтобы я обратил его, даже сулил мне золото, словно торговался с лекарем.

— Таких идиотов довольно и в моем мире, — скривилась Нази. — В любом из миров, уверена, их хватает.

— Не сомневаюсь, — они вступили на длинный, полукругом огибающий огромный зал балкон, и граф остановился, позволяя Дарэм опереться руками об ограждение. — Однако винить Герберта в его желании я не мог еще тогда. Юноша, не обделенный ни любовью, ни красотой, ни деньгами. Перед ним были распахнуты все двери, его ожидало прекрасное будущее. И вот из-за стечения обстоятельств все это осыпается прахом, а впереди лишь удушье, агония и в конце — холодная могила вместо жарких объятий очередного любовника. Девятнадцать лет. В сущности, Нази, это так мало, не правда ли? Даже более зрелые люди, как правило, цепляются за жизнь до последнего. Герберт так отчаянно хотел задержаться на этом свете, что согласен был заплатить любую цену, пускай даже речь шла и не о полноценной жизни. В нашем существовании, фрау Дарэм, нет ни тепла, ни света, но мы все еще остаемся способными чувствовать, желать и созерцать. В некоторой степени мы ощущаем мир даже острее, чем смертные, поскольку ощущения — то немногое, что мы сохраняем после того, как тело наше умирает — становятся якорем для разума и — коль скоро ты настаиваешь на своем — души. Я не намерен был помогать Герберту, планируя лишь утолить собственный голод, однако он был так настойчив в своих просьбах, что в конце концов я пришел к выводу: несмотря на свой юный возраст, он достаточно силен духом и целеустремлен, чтобы выдержать тот образ существования, который веду я сам. Я не утаил от него, на что именно он собирается себя обречь, однако не сомневаюсь, тогда он не воспринял мои слова всерьез. Равно как и я не рассматривал всерьез перспективы обзаводиться наследником. Оба мы полагали, что, как только Герберт окончит свое обучение и становление, он покинет замок, отправившись наслаждаться своим бессмертием в другом месте. Однако, как видишь, и мои, и его ожидания оказались в итоге обмануты.

— Учитывая характер вашего сына, мне интересно, часто ли вам приходится сожалеть о том, что вы его тогда не съели? — Нази попыталась рассмотреть выражение лица графа, но смогла увидеть лишь темный силуэт на фоне падающего из картинной галереи света.

— Ежедневно, — со стороны фон Кролока послышался тихий смешок. — Герберт фон Этингейр давно умер — это, к сожалению, или к счастью, было неизбежно. Ну а Герберт фон Кролок, боюсь, навсегда останется юношей взбалмошным и капризным, крайне себялюбивым, не привыкшим отказывать себе в чем бы то ни было и жаждущим вечных развлечений и праздника. Однако сожаления эти, поверь, весьма поверхностны и мимолетны. Он весьма чувствителен и, отчасти, даже добр, неглуп, начитан и по-своему очень сильно привязан ко мне. Настолько, что со временем действительно привык считать меня отцом, и общение с ним часто доставляет мне удовольствие. К тому же без него мое существование было бы слишком однообразным. Поверь, никто лучше Гебрерта не способен привнести в монотонный порядок ноту неконтролируемого хаоса. И, что немаловажно, мои прогнозы на его счет полностью оправдались — жизненной силы и духа в нем вполне достаточно, чтобы, подобно мне, бодрствовать на протяжении года, храня этот замок вместе с его обитателями.

Сам фон Кролок со временем начал испытывать абсолютно взаимную привязанность к единственному в своем окружении существу, способному полностью понять все особенности вампирского существования и скрасить его одиночество. В некотором смысле Герберту приходилось в его посмертии гораздо труднее, нежели самому графу, поскольку существование в виде вампира юноше, с его образованием, светскими навыками и безграничной любовью ко всеобщему вниманию, подходило мало. Тем более странным когда-то показалось Кролоку намерение Герберта остаться с ним, сделав выбор в пользу образа "жизни", который даже по меркам вампиров можно было назвать довольно замкнутым. И тем, пожалуй, ценнее это решение было для графа теперь.

Немертвые не должны были привлекать к себе излишнего внимания, а это, в свою очередь, означало отсутствие балов, развлечений, участия в жизни общества и постоянных близких знакомств. И если граф, в силу своего облика, еще мог на протяжении семи-десяти лет, не вызывая подозрений, иметь дела с одними и теми же смертными, то Герберт был лишен и этого.

Его внешность, благодаря укусу фон Кролока, навсегда замерла на той неуловимо зыбкой грани, что отделяла ребенка от мужчины. И грань эта, без сомнения, была прекрасна, вот только живые юноши задерживались на ней не более, чем на пару лет, после чего черты их начинали стремительно изменяться. В то время как Герберт оставался прежним, что не могло не вызывать у окружающих его людей недоумения и подспудного беспокойства.

— Кроме вас, здесь есть еще вампиры? — вывел фон Кролока из задумчивости вопрос Нази. Темнота, которая давно уже не являлась для графа помехой, не могла скрыть от его взгляда ни беспокойного блеска в глазах женщины, ни того, как напряженно вцепились в перила ее тонкие пальцы.

— Не считая меня и Герберта, еще двадцать семь, — ответил граф. — Но тебе не стоит слишком волноваться: все они мирно спят в своих могилах на замковом кладбище и пробудятся к жизни незадолго до бала. Только тогда ты, если все же решишься, сможешь взглянуть на них.

— Высшие или низшие? — деловито уточнила Дарэм, на лице которой теперь проступило выражение крайней сосредоточенности.

— Высшие, Нази.

— Вот б… прошу прощения. И что, они весь год проводят под землей?! — поразилась женщина, которая по-прежнему способна была различить лишь силуэт своего собеседника. Однако у нее не вызывало ни малейшего сомнения, что граф в ответ на ее вопрос коротко кивнул. — Но в чем смысл?

— Этот край лишь недавно обрел подобие покоя под крылом Австро-Венгерской монархии, драгоценная моя фрау Дарэм, — фон Кролок изящно облокотился о перила рядом с Нази, задумчиво глядя вниз, туда, где лунные блики, просачиваясь сквозь стрельчатые витражные окна, рисовали затейливые узоры на полу бальной залы. — До середины века власть здесь изменялась стремительно и неконтролируемо, однако влияние Католической Церкви и ордена Иезуитов всегда было велико. Особенно остро ощущалось оно в шестнадцатом и семнадцатом веках. Скажи, в этом твоем загадочном, населенном нежитью мире существовало понятие «Инквизиции»?

— Церковный институт, призванный бороться с ересью? — уточнила Дарэм. — Да, существовало и существует, выполняет функции цензора религиозной литературы, периодически затевает свары с очередными ответвлениями от официальной церкви, самопальными пророками и «братствами», считающими, что они гораздо лучше знают, как стоит трактовать Священное Писание.

— И как же ваше общество некромантов сосуществует с этой организацией? — полюбопытствовал граф.

— Примерно, как два кота в одном доме, — со смешком призналась Нази. — Только мы не общество, Ваше Сиятельство, мы — Орден. Ну а религия... Религия крайне отрицательно относится к колдовству любого сорта, не приветствуя насильственного вмешательства в Божий промысел, однако молитвы, увы, малоэффективное средство против нежити. Способны причинить неудобства, разумеется, и в случае с низшими проявлениями даже серьезно навредить, но окончательно упокоить того же шатающегося в окрестностях кладбища гуля святой крест и молебен не в состоянии. Да и чернокнижника, ступившего на кривой путь обретения величия, распятием можно убить лишь в том случае, если это распятие достаточно велико, а у святого отца довольно сил, чтобы бить им заблудшую овцу по хребту. В то же время некромантией невозможно освятить неспокойное место после зачистки, зарядить божественной силой воду или эффективно защитить жилище от вторжения нежити. Так что они тактично делают вид, что нас не существует, а мы, в свою очередь, вежливо стараемся не попадаться им лишний раз на глаза.

— Ну, а в нашем мире, Нази, церковь совмещает в себе задачу борьбы за спасение человеческой души с искоренением всех проявлений тьмы, — фон Кролок едва слышно хмыкнул. — Так что еще пару столетий назад в Европе бушевала очистительная война. С ересью, с ведьмами и, разумеется, с вампирами, которые слишком пренебрежительно отнеслись к зарождению и становлению Святой Инквизиции. Опомнились они лишь тогда, когда началось массовое уничтожение. Вампиры гораздо сильнее и проворнее людей, однако отнюдь не всесильны, ты, как никто, хорошо это понимаешь. При свете дня мы и вовсе становимся беспомощны и беззащитны, вынужденные скрываться в убежищах, обнаружить которые при должной сноровке ставленникам церкви не составляло особого труда. Сейчас мы действительно находимся в выигрышном положении, но лишь потому, что люди начали забывать о нашем существовании. Мы стали осторожнее и умнее, не привлекая к себе внимания и не беря больше, чем необходимо.

Представь себе постоянно бодрствующую общину из тридцати высших вампиров, Нази, и скажи мне, что первым приходит тебе в голову?

— Массовая резня, — немного помолчав, ответила Дарэм, и фон Кролок удовлетворенно кивнул.

— Именно поэтому лишь я и Герберт охраняем покой этого места, защищая его. В нас обоих довольно сил, чтобы выходить на охоту раз в несколько месяцев, не поднимая лишнего шума и не допуская запустения в окрестностях. Впрочем, Герберт порой бывает небрежен во время своих любовных похождений, и тогда мне приходится уничтожать новообращенных любовников этого мальчишки, однако с годами подобное происходит все реже. А остальные погружены в глубокий сон, — фон Кролок плавным жестом указал Нази на тонущий во мраке зал. — Чтобы на балу восстановить угасающие силы кровью единственной жертвы и вновь уйти под землю. Возраст мой таков, что я вполне мог бы присоединиться к ним, но это означало бы, что все поступит в полное распоряжение Герберта, а меня, признаться, приводит в ужас сама мысль о том, во что он превратит замок.

— Опасаетесь, что он будет не слишком заботливым хозяином? — уточнила Дарэм.

— Опасаюсь, пробудившись в день бала, обнаружить здесь, по меньшей мере, бордель, — поправил ее граф. — А посему, пока я не буду уверен, что могу достаточно ему доверять, я буду вести дела сам. Как ты, наверное, догадываешься, на плечах хозяина замка лежит большая ответственность. Сколь бы иронично это ни звучало, в том числе и за жизни людей в округе.

Дарэм в ответ лишь кивнула. С подобной концепцией она в своей практике столкнулась, пожалуй, впервые, поразившись той аккуратности, с которой действовали местные носферату. Выходило, что за год вампиры убивали трех-четырех человек, что, с точки зрения Нази, звучало откровенно фантастически. Как правило, счет жертв одного высшего вампира за подобный промежуток времени шел на десятки, а никак не на единицы.

Женщина передернулась, представив себе, какой силы жажда сейчас должна была терзать стоящего в полуметре от нее графа. И насколько хорошо он умел ее сдерживать.

— Я по-прежнему не могу понять лишь одного, Ваше Сиятельство, — сказала она. — В чем смысл такого существования для оставшихся вампиров? Что заставило их пойти на это?

— О, — Дарэм голову могла дать на отсечение, что фон Кролок усмехается в темноте. — Здесь все гораздо проще, чем тебе могло бы показаться, Нази: они ждут.

— Чего? — почему-то шепотом спросила женщина.

— Когда мир изменится, милая фрау Дарэм. Когда темнота для человечества перестанет столь разительно отличаться от света, и оно, подобно нам, откроет для себя прелести ночной жизни. Когда мы станем сказкой, если угодно, жутковатой, но интригующей легендой, когда люди забудут, кто такие вампиры на самом деле, и наш образ вместо ужаса станет вызывать интерес, возможно, даже восхищение. Есть что-то безмерно притягательное во тьме, Нази, не так ли? Таинственное, влекущее. И, судя по тому, что я вижу, глядя на этот век, подобные времена наступят совсем скоро: быть может, через столетие, возможно, даже раньше. А мы, поверь, умеем быть терпеливыми, — голос графа звучал мягко, но уверенно, отчего сама суть его речи казалась Дарэм особенно жуткой. Однако, прежде чем женщина успела в деталях вообразить себе описанные перспективы, фон Кролок добавил: — Не советую тебе беспокоиться об этом. Учитывая твою человеческую природу, ты в любом случае не доживешь до того дня, когда мир будет готов к нашему возвращению. В круг твоих увлечений, помимо погонь за нежитью, входит чтение?

— А? — Дарэм усилием воли заставила себя снова сосредоточиться на словах графа. — Да, разумеется.

— В таком случае, вместо того, чтобы размышлять о будущем, тебе стоит увидеть библиотеку, — порекомендовал граф.

— И насколько обширны ваши фонды? — вяло поинтересовалась Нази, отчетливо понимая, что развивать предыдущую тему дальше Кролок не намерен.

Терпеливо дождавшись, пока женщина вновь нетвердо обопрется о его руку, граф шагнул к ведущей вниз лестнице, на ходу пообещав:

— Уверяю, ты будешь впечатлена.