Свет маяка (гет)

Жизнь на острове потекла размеренно и спокойно. Гарри вставал когда хотел, готовил завтрак, немного занимался садом, работал с деревом, летал, читал подаренные Гермионой книги, экспериментировал на кухне, аппарировал в разные города — то в Лондон, то в Дувр, то в Лидс, гуляя по старинным улочкам, заглядывая в магазины и кондитерские. Особенно нравился ему Кентербери, загадочный, дышащий историей, чьи стены помнили времена охоты на ведьм, а в узких переулках метались тени прошлого. Он мог подолгу сидеть на ухоженном берегу Стаура, завернувшись в согревающие чары и прихлебывая из бумажного стаканчика купленный в кофейне чай с гвоздикой, и просто рассматривать низкие мосты, крошащийся кирпич старых домов и крепостные стены.

Вооруженная учебниками и конспектами Гермиона появлялась по вторникам — у нее был практически свободный день, отведенный для самостоятельной работы. Иногда ей удавалось вырваться на часок-другой и в четверг, если все задания были сделаны заранее и не появлялось срочных дел. Выходные она проводила у Гарри целиком, частенько захватывая с собой Невилла или Луну, которые, как и многие другие повторно проходящие седьмой курс, получили разрешение на отлучки. Гарри обожал эти дни: они были наполнены смехом, теплотой и смыслом. А вот Рона он практически не видел, не видела его и Гермиона. Все свое время тот отдавал обучению на аврора, а редкие свободные часы проводил с семьей.

Джинни бывать у Гарри без сопровождения взрослых запретила миссис Уизли. Покидать школу без ведома родителей она тоже не разрешила, мотивируя это тем, что слишком хорошо помнит себя в подростковом возрасте. Поэтому единственной возможностью видеться для Гарри и Джинни стали прогулки в Хогсмид. Эти встречи сопровождались странным чувством скованности. Они смеялись, вспоминая былые шалости, но смех обрывался, если им доводилось упомянуть имена Фреда, Сириуса, Колина или других погибших. Иногда Джинни не могла сдержать слез, и Гарри, никогда не видевший ее плачущей, решил избегать школьных баек. Рассказы об охоте за крестражами, о жизни после битвы всегда были связаны с Гермионой, но стоило упомянуть ее имя в разговоре, как у Джинни портилось настроение. Она не могла простить себе и, как ни странно, Гермионе того, что не была с Гарри в сложный период после победы и, как она думала, потеряла очки в его глазах. Тема планов на будущее до поры до времени казалась безопасной, но первая же попытка поговорить об этом обернулась провалом.

Гарри и Джинни брели по вившейся вокруг деревни тропинке, держась за руки. Они уже обсудили первую встречу клуба Слизней, шансы Гриффиндора на победу в новом сезоне, Малфоя, которого заставила вернуться в школу мать. Темы закончились, и Гарри полез в сверток из «Сладкого королевства», чтобы сгладить неловкость шуршанием конфетных оберток.

— Рону так нравится учеба в корпусе. Ему приходится тяжело, с его-то любовью к учебе, но он счастлив, — Джинни проводила взглядом три воздушные мармеладки, которые Гарри засунул в рот.

— М-м-м, рад за него.

— Он мечтал об этом курса с четвертого, по-моему. И ты ведь тоже мечтал?

— Мечтал когда-то, — он принялся сосредоточенно жевать очередную порцию мармелада, всем своим видом демонстрируя нежелание продолжать разговор.

— Ну и почему отказался? Стране нужны хорошие авроры взамен погибших, а со славой «Мальчика, который выжил» и твоей любовью к ЗОТИ будет несложно построить хорошую карьеру.

— Джинни, я уже говорил об этом с Гермионой и не хочу снова поднимать эту тему, — в сердцах Гарри швырнул упаковку на землю. — Если тебе так интересно, спроси у нее.

— Ах да, я и забыла, что кроме Гермионы никто не имеет права обсуждать с тобой важные вопросы, даже твоя девушка, — прошипела Джинни.

Она выдернула руку из его ладони и быстро зашагала прочь. Гарри ненавидел эту ее привычку сбегать от разговора. Стоило им немного поспорить, и вот уже вместо ее лица он видел удаляющуюся спину. «Гермиона никогда так остро не реагирует на мою вспыльчивость… Черт, Джинни права, я слишком часто упоминаю Гермиону».

— Постой, Джинни! — Гарри догнал ее и развернул к себе. — Не обижайся, я просто не люблю эту тему.

Она выжидающе смотрела на него, сложив на груди руки. Получить ответ и вместе с ним подтверждение того, что она важна и близка ему ничуть не меньше Гермионы, ей было просто необходимо. Гарри вздохнул и сдался.

— Не хочу больше быть «Мальчиком, который». Хочу быть Гарри. Жить спокойно, для себя. Ни о чем не переживать, не рисковать жизнью, не терять друзей.

— Не понимаю тебя. Война же кончилась, максимум, что может произойти, — небольшая стычка с жуликами в Лютном.

— Давай не будем об этом, я уже все решил.

— И что же ты будешь делать?

— Пока не знаю, — Гарри пожал плечами.

— А говоришь, все решил.

— Гермиона обещала помочь подобрать что-нибудь после ТРИТОНов.

— А, ну если Гермиона обещала, — протянула раздраженно Джинни, опять поворачиваясь к нему спиной. Гарри сжал кулаки и принялся считать до десяти, сдерживая злость.

Кроме ведения неловких и неудобных разговоров во время своих свиданий они целовались. Много, страстно, так, что домой Гарри возвращался с опухшими губами и ошалелым видом, вызывая ироничную улыбку у Гермионы. Поцелуи отлично сглаживали шероховатости их встреч, но позже, когда гормоны давали ему возможность трезво соображать, недовольство возвращалось, и Гарри мог часами думать, что стоило ответить на ту или иную реплику Джинни.

Гермиона взяла на себя функции совести Гарри. В каждый свой визит она устраивала ему неизменную взбучку за наплевательское отношение к занятиям.

— Пойми ты, профессор Макгонагалл поручилась за тебя перед Попечительским советом, профессора готовят для тебя материалы, хотя у них и без этого забот хватает, а ты даже не открывал конспекты!

— Гермиона, остынь! У меня уйма времени до экзаменов, я все успею.

— Остынь? Остынь, говоришь? Нет уж, я не собираюсь краснеть за тебя на ТРИТОНах! Поднимай свою ленивую задницу, марш заниматься!

Неизвестно откуда Гермиона достала новый планировщик домашних заданий, куда вписывала все, что Гарри должен был успеть сделать за неделю. В хозяйской спальне, прилепленный на волшебный скотч, появился распорядок дня. Гермиона выделила время и на занятия, и на полеты, и на работу в саду, и немного на ничегонеделанье. Правда, ей пришлось урезать сон, но семи часов ведь более чем достаточно для отдыха, правда?

— Сюда будешь записывать непонятные вещи, а я постараюсь помочь, когда увидимся, — пальчик Гермионы порхал по страницам планировщика. — Здесь делай пометки, если вдруг станет ясно, что нужно повторить материал за предыдущие курсы, так ты не забудешь, что именно вызвало затруднения. Я оставляю тебе копии всех моих конспектов вот здесь, а тут новые материалы от профессора Флитвика. Приду во вторник, проверю, как ты справляешься.

Гарри взвыл. Он отвык от ранних подъемов и тем более от умственной нагрузки. Но спорить с Гермионой касательно учебы не решался. Пришлось браться за книги. Поначалу мозг скрипел, как несмазанная телега, отказываясь запоминать магические формулы, даты и рецепты зелий. Вскоре Гарри начал проклинать свою лень: стало понятно, что половина нового материала базируется на старом, а, честно говоря, в школе он не сильно утруждал себя учебой. Ему все еще плохо давались невербальные заклинания, только половина трансфигураций получалась так, как задумывалось, а смрадный дым от испорченных зелий, казалось, навсегда пропитал занавески на кухне. Но со временем Гарри втянулся в процесс: каждое новое заклинание, которое получалось создать невербально, вызывало эйфорию, удачные зелья переливались во флаконы, подписывались и занимали место в шкафчике для лекарств, его неожиданно увлекла книга по истории магии, в которой события описывались более красочно, нежели в привычном учебнике. Гермиона старательно помогала с трудными моментами, а совместные вечера они частенько стали проводить на чердаке за чтением. Гермиона устраивалась в кресле, а Гарри садился на пол, опершись спиной о ее ноги. Иногда, увлекшись книгой, Гермиона начинала перебирать пальцами его волосы, а он млел от этой такой уютной ласки, боясь спугнуть момент. Это были мгновения чистого счастья, не омраченного ни спорами с Джинни, ни тревогой за предстоящие экзамены, ни тоской по погибшим.