Для того, кто умел верить... (гет)

— Доброе утро, Пенни!

Голос был до боли знакомым, но Пенелопа Кристал даже не подумала обернуться и ответить на приветствие. Её шея словно окаменела. Она предполагала, чего ей могло стоить такое молчание, но это не меняло дела. И мисс Кристал упрямо шла вперёд, стараясь двигаться как можно быстрее в плотной толпе чиновников, заполнившей атриум Министерства. Как и многие другие, она не смотрела на произведение внезапно прославившегося скульптора, воспевающего величие чистокровных магов. Их лица вышли ужасными, они просто оскорбляли эстетическое чувство. А вот лица магглов, из тел которых был создан пьедестал, удались: искривлённые мукой, почти лишённые человеческого выражения, они производили впечатление. Жуткое впечатление.

И Пенелопа проходила мимо, поджимая губы, нервно поправляя повязку целительницы, скрывшую теперь её великолепные волосы. Многие старые знакомые даже перестали её узнавать без привычных роскошных волн, обрамлявших хорошенькое личико. Ещё бы и этот перестал узнавать, но он, как назло, слишком часто попадался на её пути.

Перси Уизли.

И это в него она когда-то была влюблена! Ошиблась. Так бывает.

«Доброе утро, Пенни!», «Здравствуй, Пенни!», «Добрый вечер, Пенни!» — казалось, он был повсюду. Иногда ей хотелось ударить его, иногда — накричать, но она поджимала губы и молча уходила.

Ей не о чем было говорить с человеком, который мог так поступать. Пенелопа ведь не слепая. Когда Перси рассорился со своей семьей, она вначале поддержала его — кто же не ссорится с роднёй? Разве что те, у кого её нет. Но потом, потом… потом она поняла, в чём была суть их конфликта. Для Перси важнее всего была карьера, и ради карьеры он был готов на всё, даже перешагнуть через собственных отца и мать, братьев и сестёр. Да, не таким я тебя представляла, Перси Уизли. Не думала я, что для тебя слова «честь», «справедливость», «любовь» — звук пустой. Ты же гриффиндорец, мантикора тебя задери! Впрочем, причём здесь принадлежность к факультету?.. Решай всё факультет, дурных людей вообще в Англии не было бы! Даже со Слизерина.

Нет, Перси, я вижу, с каким презрением ты смотришь на своего отца, как выслуживаешься перед начальством, как… всё это мерзко, всё это низко, Перси. Ты перешагнул через свою семью ради какой-то там карьеры. И если бы я не вычеркнула тебя из своей жизни, однажды ты перешагнул бы и через меня. Мерлин, ты и через собственных детей, наверно, перешагнул бы, не морщась. И если для тебя главное — чины и звания, награды и похвалы, так и подавись ты ими! Греби их лопатой, ешь на обед, только не трогай людей, которые видят в этой жизни ещё что-то, кроме денег и почестей.

Давай, женись на какой-нибудь чистокровке… Хм, конечно, если ещё найдётся чистокровная девушка, которой ты, зануда этакая, понравишься… Чистокровки сейчас в чести и имеют право выбирать из множества жаждущих искателей, а потому весьма дорого продают себя. Ты, Перси, — при всём твоём старании, — ещё столько не заработал! Но ты продолжай, продолжай, может, годам к ста пятидесяти и накопишь нужную сумму… Конечно, тебе не ровня какая-то там полукровка, которой чудом удалось подтвердить статус крови. И то, наверно, потому, что её отец, Леон Кристал, чистокровный волшебник и блестящий целитель, а мать — из семьи сквибов… Я тебе не ровня, дорогой мой, и нечего мелькать перед моими глазами и действовать на нервы. Я тебя ненавижу…

Мерлин, как же больно! Может, подойти к кому-нибудь из Стирателей и попросить наложить «Obliviаte»?.. Чушь какая… Соберись, Пенни, и иди работай!

— Ненавижу, — сказала Пенелопа собственному отражению в зеркальце, которое висело над рукомойником в её кабинете.

Мисс Кристал после окончания школы целителей устроилась на работу в Министерство магии, сестрой-помощницей в медпункте, и теперь целыми днями возилась с травмами, которые получали изобретатели в экспериментальном отделе, отмеривала порошки и зелья от головной боли или разыгравшегося не вовремя желудка. Каждое утро она приходила сюда, в этот чистенький светлый кабинет, смотрелась в зеркальце, поправляла повязку и принималась за работу. Её жизнь текла в размеренном ритме, пока… пока не случилось всего этого.

Министром стал Пий Толстоватый, а Скримджер умер, хотя ещё накануне был полон сил. Пенелопа не помнила ни сражения, ни проклятий, ни масок. Но на следующий день после смены власти она увидела, что в её в кабинете не достаёт настойки бадьяна и некоторых других зелий для исцеления ран, а затем вымела из угла вместе с сором осколки бутылочки, которую она не разбивала, и клочки какой-то чёрной ткани. А потом внимательно рассмотрела клеёнчатую простыню на банкетке и нашла на ней мелкие капли разбрызгавшейся крови.

Оттирая антисептиком кровь, Пенелопа с ужасом осознавала, что произошло и во что она оказалась втянута. Кого она исцелила? Кто стёр ей память? Как теперь жить, когда с каждым днём положение становится всё ужаснее? Бежать! Но ей некуда бежать, ей не позволят бежать. У неё есть родители, родственники, братья и сёстры. Скрываясь среди них, она подставит их под удар. Отец тоже не стал бежать и увольняться из Мунго. Все они двигаются, как под прицелом маггловских ружей.

И Пенелопа осталась.

Ей было тяжело, и Перси со своим раздражающим поведением отошёл на задний план, став лишь одной из многих причин для тревоги. Девушка с замиранием сердца здоровалась с мистером Артуром Уизли, думая о том, как же он ещё удерживается на этом месте — все ненавидят его. Почти все! Однажды она изловила его и так и заявила — он в опасности, она видит и слышит это каждый день. Артур Уизли по-доброму улыбнулся, велел ей успокоиться и не думать о нём: он выполняет свой долг, а она, Пенни, пусть выполняет свой.

— Для тебя было бы лучше быть слепой и глухой, Пенелопа.

— Но я не хочу так!

— Тс, ты можешь погибнуть.

А сегодня дверь её кабинета открылась, и туда вошёл Перси Уизли с раскроенной рукой. Он, очевидно, напоролся на что-то острое, кровь так и лилась из раны. Впрочем, дело, как после быстрого осмотра выяснила Пенелопа, не опасное. Она молча остановила кровь, обработала рану антисептиком, не обращая внимания на героические усилия Персиваля не морщиться от острого жжения, и заклинанием срастила рану. Вот, даже следа не осталось. А потратила меньше минуты. Рекорд!

— Можете идти, — как можно холоднее проговорила целительница. Но тут Перси сделал нечто необыкновенное. Он одним прыжком нырнул за ширму, где прятались банкетка и средства первой помощи при серьёзных травмах. Через секунду палату осветило лёгкое серебристое сияние, и взволнованный голос Перси произнёс: «Фред, Джордж, на вас хотят напасть! Берегитесь, они опробуют антиаппарационный мешок!». Серебристый лис, юркнув мимо светильника, растаял в воздухе.

Пенелопа широко раскрытыми глазами смотрела на Уизли, когда он вышел из-за ширмы и направил на неё волшебную палочку. Но сотворить заклинание не успел: в него полетела баночка жгучего антисептика. Жизнь бок о бок с близнецами выработала у Перси кошачью реакцию и ловкость, и от «снаряда» он увернулся, иначе зелье основательно обожгло бы ему лицо.

— Ах ты мразь! — Пенни залепила ему пощёчину; очки у Перси слетели, волосы растрепались, а следующий удар выбил из его рук палочку, — ах ты… может, это ты стёр мне память тогда, а? А что ты ещё сделал? Теперь хочешь братьев своих погубить? Да я тебя!..

— Тише ты! — Перси кое-как изловил свою палочку и наложил Silencio на целительницу. Она снова кинулась на него с кулаками. Он отвёл руки за спину и стоял, не обороняясь и даже не закрываясь от её ударов. Пенелопа вдруг словно очнулась и увидела кровь на его лице — она разбила ему нос; без очков Перси выглядел моложе и как-то… иначе. Обыкновенно, стоило ему снять очки, как взгляд его близоруких глаз становился беспомощным, беззащитным. Теперь было другое: он словно глядел в себя, отрешённо.

— Это не я стёр тебе память, а Мальсибер. Его ранили, и я повёл его в медпункт. Ты испугалась, но подлатала его. Он ничего тебе не сделал. Я всё время был рядом, я…

— Откуда я знаю, что тебе можно верить? Так ты помог падению Скримджера? Они же убили его, я уверена! — Silencio спало, и Пенни обрела голос.

— Я не помогал… в этом. Я не знал, что будет нападение на Министерство. Когда пришёл, здесь уже всё кончилось. Мальсибер был ранен, искал медпункт. Я не хотел, чтобы ты оставалась с ним… одна.

— А почему тебе не стёрли память?

— Понятно, почему. Чтобы держать в подчинении и страхе. Мы все повязаны одной верёвочкой. Но сегодня я понял — хватит. Знаешь, Пенни, это ведь ты… твоё… — взгляд Перси потеплел, но Пенелопа презрительно хмыкнула и тряхнула головой.

Поверила она ему, как же! Разбежался!

И всё же Пенни лениво взмахнула палочкой, поправляя его разбитый нос. Как бы она не относилась к нему, лечение — её работа.

— Ты мне не веришь… но я заставлю тебя поверить! А теперь прощай, — вдруг заторопился Перси, — я и так задержался здесь. Не будем навлекать подозрения…

Он наклонился, шаря по полу в поисках очков. Пенелопа сжалилась над ним, подняла очки, протёрла стерильной тряпочкой и протянула ему. Пожалуй, не один рыцарь на турнире не принимал от прекрасной дамы знака благосклонности с такой благодарностью и восторгом, как Перси взял у неё эти несчастные очки. О, её гриффиндорский храбрый рыцарь! Увы, этот образ навеки рассыпался в прах! Это был только образ…

А Перси уверенно шагал по коридору. Он чувствовал себя существенно лучше, хотя его сегодняшняя выходка была лишь началом, робким шагом к тому пути, который всегда был верным и с которого он сбился так легко, почти незаметно. Он был уверен, что его родители поступали глупо, когда плыли против течения. Его раздражала их бедность, неустроенность, косые взгляды от респектабельных волшебников. В глубине души он считал, что его родители поступали просто безответственно, навлекая на своих детей все эти неприятности и тяготы, хотя и не осмеливался высказать эту мысль вслух. Впрочем, нельзя сказать, что Перси не был прав в этом: едва ли можно назвать благоразумным поведение людей, которые завели больше детей, чем могли обеспечить.

Но если бы Перси набрался храбрости напрямую высказать своё мнение, его родители очень удивились бы. Молли выросла в тонной и чинной семье Пруэтт, и ей казалось, что нет ничего скучнее и губительнее для человека, чем чрезмерно правильная, по часам расписанная жизнь, и никакое довольство и комфорт не искупают отсутствие тёплых отношений и свободы выражать свои чувства. Теперь трудно было поверить, но Молли росла в образцовом семействе и была образцовой девочкой, которая делала книксен, здороваясь с отцом, и смертельно боялась испачкать платьице. А уж о квиддиче и мечтать не смела. Молли и её старшие братья вырвались из этого круга, как только смогли. Что же касалось Артура, то он всегда был чудаком и полагал, что в этом-то и есть счастье — быть непохожим на других, заниматься любимым делом и плевать на чины и звания. Так что Перси, характером пошедший в семейство Пруэтт, не видел ни излишних ограничений, ни холодности «образцовых» родов, зато очень хорошо знал, что такое вечная нехватка то одного, то другого, поношенные вещи и отсутствие личного пространства. Но цена за вожделенные богатство и комфорт на поверку оказалась слишком высокой.

Перси был обижен на родителей. Перси хотел сделать карьеру. Перси хотел жить с комфортом и мечтал, что его собственные дети — пусть их окажется далеко не так много, — никогда не будут знать нужды. Но Перси вовсе не хотел становиться предателем и переходить на другую сторону баррикад… он не видел их, этих баррикад, для него они были лишь плодом воображения его слегка чокнутых родичей. Война давно окончилась. Министерство всё держит под контролем. Можно строить здание собственной судьбы, не ввязываясь во всякие безумные авантюры, из-за которых страдает репутация и реальные возможности, одна за другой, катятся в пропасть. Но в последний год не замечать строящиеся баррикады и стрельбу по ним стало всё сложнее. Перси огляделся и понял — где и с кем оказался. Нет, он не хотел быть пособником Волдеморта. Увольте. Раз уж от этого не отвертеться, он вступит в борьбу. Даже если слишком поздно… Недаром Шляпа отправила его на Гриффиндор со словами: «И всё-таки в тебе есть необходимые задатки!».

Но в тот момент, когда Перси принял это решение, он увяз уже слишком глубоко. В чём и не замедлил убедиться.

Не успел он вернуться на своё рабочее место, как его вызвали к Амбридж. С неохотой вошёл он в розовый кабинет, стараясь не смотреть на вмонтированный в дверь волшебный глаз.

Председатель Комиссии по учёту маггловских выродков встретила его с широкой жабьей улыбкой на лице. Она наговорила ему много разных лестных вещей, где за каждым витком похвалы скрывалась угроза, и под конец отметила, что он, мистер Уизли, привлёк её внимание своей добросовестностью и работоспособностью. Поэтому она сочла, что его можно включить в члены Комиссии (ведь он понимает, какая честь ему оказана?). Словом, на Перси решили свалить кое-какую занудную бумажную работу в этой самой Комиссии.

«Возможно, я сумею кое-что разузнать» — подумал Перси. Сегодня же он подслушал разговор Мальсибера и Макнейра, и слава Мерлину, что у него это получилось! Только бы близнецы успели, Мерлин и Моргана! Только бы успели! Как он сможет жить без этих двух сумасшедших засранцев!? А мать!? Мама…

И вот его провели в архивное помещение и усадили за работу. Статистика, систематизация… Списки имён. Хорошо, что у него фотографическая память!

Из воняющей гадостно-сладкими духами папки, неудачно подвернувшейся под локоть, вылетел листок, исписанный крупным почерком. Перси без труда узнал руку Альберта Ранкорна.

Это был доклад с изложением нового проекта. Молодой человек сорвал с носа очки и поднёс поближе к близоруким глазам документ, пропитанный запахом табака Ранкорна и едких духов Амбридж. Эта тошнотворная смесь навеки осталась в памяти Перси связана с ужасом и страхом.

В записке на имя начальницы Ранкорн представлял свой проект, весьма интересный план, который позволял высокопоставленным членам Комиссии неплохо обогатиться и заодно обеспечить себе самые лучшие места в аду, у чертей на сковородках.

Из вступления Перси узнал, что магглорождённые ученики Хогвартса делились на две категории. Самые сильные и способные, первая категория, должны были обучаться отдельно от чистокровных и составить хорошо обученную прислугу для грязной или вредной работы. Перси шумно сглотнул, вспомнив подругу Рона, Гермиону Грейнджер. Но ведь ей же хватит ума не явиться в школу!

Вторая категория, менее способные ученики, должны были быть выдворены в маггловский мир точно так же, как и те взрослые волшебники, что не смогли подтвердить свой Статус Крови. Особо опасных следовало заключить в Азкабан; о приговорах вслух не говорили, но Перси догадывался, что некоторые люди исчезли с рабочих мест неспроста и наверняка уже отбывают срок в обители дементоров. Его собственного отца держали на месте лишь в надежде через него выйти на Поттера, с которым, как было известно, семья поддерживала дружбу…

Вот тут, на выдворении и депортациях, и начинались предложения Ранкорна. Он-таки сообразил, что Великобритания — это ещё не весь свет. Те, кого они выбросят из английского волшебного мира, при помощи Ордена, существование которого так не хотелось признавать Амбридж, просто переберутся в другие страны, и неизвестно, как отреагируют правительства этих стран на волны беженцев, рассказывающих об изменениях в политике британского правительства, репрессиях и опасном курсе, который взяло Министерство.

Поэтому Ранкорн предлагал предотвратить утечку информации и волшебной крови — пусть даже грязной, — из страны. Если грязнокровки воруют магию у чистокровных (очевидно, бородач и сам понимал, что это бредовое заявление и в него не верил, но добросовестно пользовался одобренной сверху риторикой), то не логично ли заставить их вернуть незаконно приобретённое? У тех, кто не сможет доказать чистоту своей крови, следует взять всё, что они могут дать чистокровному обществу. Имущество. Знания. Органы. Кровь.

Ранкорн предлагал Комиссии никого не выдворять из магического мира, а использовать не подтвердивших Статус крови в своих интересах. Тех, кто достаточно умён, следовало заставить работать мозгами на благо волшебного сообщества и Министерства (читай — для обогащения членов комиссии), а тех, у кого ума и волшебной силы слишком мало, использовать в качестве подопытного материала. Здесь следовала сноска на приложение, и Перси дрожащими руками перевернул страницу, чтобы наткнуться на список экспериментов, которые Ранкорн предлагал провести.

Перси отнёс документ подальше от лица — он уже задыхался от его отвратительной вони; буквы расплылись перед глазами, но он помнил, что там было написано… Неужели можно делать такое… с живыми людьми? Перси затошнило при мысли о «научных исследованиях в области трансфигурации, зельеварения и целительства», которые Ранкорн предлагал проводить над магглорождёнными и магическими существами. Их сгонят в специальные лагеря… и будут проводить «исследования»… уничтожать… Где-то Перси уже слышал о подобном… от отца? Может быть, от Гермионы?..

В архивном помещении и соседних с ним коридорах было тихо. Слышно было, как шелестят бумаги и журчит вода в трубах; стук каблуков по паркету в этой тишине прозвучал с резкостью выстрелов. Перси торопливо сунул записку Ранкорна в папку, папку — на место, и продолжил сводить данные в таблицу. Когда дверь открылась и на пороге показалась Амбридж, Уизли был уже погружён в работу и выглядел так, будто никогда и не отвлекался.

Перси не был наблюдательным человеком, а внимательностью отличался лишь на уроках. Его отличная репутация в школе, перешедшая за ним в Министерство, зиждилась на хорошей памяти и свирепом старании, благодаря которому он всегда всё знал, помнил и справлялся с работой вовремя. Назначая Перси старостой, Минерва Макгонагал напрасно надеялась, что эта должность, которую мальчик, безусловно, заслужил своей добросовестностью и обязательностью, разовьёт в нём чуткость и внимательность к людям — те качества, которых ему так не хватало. Тогда у Перси развилось только самомнение.

Попав же в Министерство, он вдруг ощутил, что его знаний и старания мало, чтобы сделать карьеру. Перси лез из кожи вон, но ему не хватало того элементарного, чем обладали даже его менее успешные товарищи — умения читать между строк, слышать непроизнесённое, мгновенно схватывать суть, чувствовать настроения и намерения окружающих. История с мистером Краучем уже давно показала ему, как он катастрофически глух и слеп.

А теперь Перси безумно не хватало этого навыка — понимать окружающих его людей. Амбридж и Ранкорн обыграют его в два счёта. На их игровой доске он только пешка, его используют и сомнут. Как выпутаться из этих сетей — Перси Уизли не знал, не знал он и того, как теперь вести себя с Амбридж.

— Мистер Уизли, вы случайно не видели здесь мою рабочую папку, розовую с инициалами? Я, кажется, оставила её здесь.

Какой мерзкий, слащавый голос! И, кажется, даже знаний нечуткого Перси хватает, чтобы понять, как фальшивы и лживы эти слова.

— Мм… сейчас поищем, мадам Амбридж! — промычал Перси, с услужливой торопливостью откладывая работу и роясь в противоположной стороне от недавно обследованной им папки.

— О, вот же она! — Долорес схватила свою папку, ту самую, и её пальцы с ярко-розовыми накрашенными ногтями скрючились, царапая плотный картон.

Чиновница откланялась, а Перси ещё долго смотрел на дверь, за которой она исчезла. Эта мерзкая тётка, она же — дура, хитрая, наглая, злобная дура. И, оказывается, такая же плохая актриса, как сам Перси — дурной актёр. Неужели она намеренно оставила здесь такой компромат? И выдержал ли Перси проверку, которую ему тут устроили?

Но Перси, в отличие от неё, не дурак. Он всему научится и, чтоб ему провалиться на этом месте, выпутается из её розовых сетей. Что-то, вроде ростков пробивающейся интуиции, начинало подсказывать Перси, что с Амбридж он справится. А вот грозно возвышающаяся за её спиной фигура Альберта Ранкорна выглядела гораздо более опасной.