Нас запомнят войной, но пусть назовут прощением (гет)

Двадцать шестое октября, 1999 год. Вторник, ранний вечер

Теодор Нотт умолял, чтобы его определили в Слизерин.

Нельзя сказать, что ему особенно нравился этот факультет или он вообще имел о нём хоть какое-то представление. Распределяющая шляпа на голове наполовину закрывала обзор и шептала на ухо, словно ласковая любовница:

— Хм-м-м, что у нас здесь. Нотт. До мозга костей когтевранец, мой мальчик, тут и думать не надо, но… хм-м-м… вот беда, Нотты всегда учатся на Слизерине.

И Теодор Нотт, сидя в старой, латаной-перелатаной шляпе, понял, что если он вернётся домой на рождественские каникулы когтевранцем, то подпишет себе смертный приговор. Его отец… Он… Что ж.

Нотты всегда были слизеринцами.

Итак, Тео умолял, и Распределяющая шляпа подчинилась, а мальчик с зелёным галстуком похоронил это воспоминание так глубоко, что и опытному легилименту не удалось бы его отыскать. Иногда, посреди ночи, в своей безопасной хогвартской кровати, он размышлял об этом. Думал, каково было бы сбежать к когтевранцам.

Нет, ему искренне нравилось учиться на Слизерине — это не тот факультет, с которого хотелось сбегать. Его однокурсники были хитры и расчётливы, а Тео был сообразителен. Он легко играл по их правилам и глазом не моргнув.

Однако он… всё гадал, что чувствовал бы, если бы его называли «умным», а не «хитроумным». Гадал, смог бы он вырваться из-под власти отца тогда, много лет назад, и не пережить столько боли, что хватило бы на несколько жизней.

Тео никому не говорил о словах Распределяющей шляпы, даже после того как отца не стало и было можно открыть правду кому угодно без последствий. Для всего магического мира он так и остался прирождённым Ноттом: истинным слизеринцем.

Вот почему он застыл как вкопанный от шока, когда при первой встрече Полумна Лавгуд посмотрела на него своими огромными голубыми глазами, наклонила голову и нахмурилась.

— Ты должен был бы учиться на Когтевране, — сказала она, — со мной. Это же очевидно — как шляпа проглядела такое?

Тео мямлил, искал объяснения, отговорки — что угодно, чтобы заставить ведьму прекратить изучать его, но вдруг в голову пришла мысль, поразившая его как удар молнии. Полумна Лавгуд не была чудачкой — она видела всё насквозь. Первым побуждением после её слов было унизить её, высмеять, назвать сумасшедшей. Едва ли он был первым.

Поэтому, вместо любой из этих глупостей, Тео втянул воздух и кивнул.

— Не проглядела.

Уголок её рта приподнялся в загадочной улыбке, которую Тео никогда раньше не видел, и больше Полумна ни разу не подняла эту тему.

Их диалог научил его двум очень важным вещам о Полумне Лавгуд. Первая — она была умна, определенно умнее его; и вторая, возможно, самая редкая и поразительная, — она была добра.

Следующие дни Тео провёл собирая воедино всё, что знал о Полумне, отвлекаясь от любого дела, за которое брался.

Именно за этим занятием его застаёт вечер вторника: Тео невидяще разглядывает книжную полку напротив письменного стола, вместо того чтобы работать над семейными счетами.

Неожиданный хлопок выводит его из раздумий, перед глазами возникает эльфийка с удивительно жёлтыми глазами, нервно заламывающая свои морщинистые руки.

— Здравствуй, Тельма, — приветствует её Тео, — что случилось?

— Извините, что потревожила вас, хозяин Нотт, — говорит Тельма, — но леди Лавгуд стоит у главного входа.

Тео резко встаёт и трансгрессирует ко входной двери, забыв о Тельме. На секунду он чувствует стыд, но вина рассеивается, стоит услышать тихий стук с обратной стороны.

Он спешит распахнуть огромную дверь, впуская солнечный свет и прохладный осенний воздух. Полумна Лавгуд собственной персоной стоит на крыльце его дома: её волосы заплетены в небрежные косы, а в ушах висят чересчур большие серьги в виде драконов.

— Мисс Лавгуд, — приветствует Тео, — какой приятный сюрприз. Не желаешь ли войти?

Полумна наклоняет голову и показывает ему невысокое растение.

— Да, с удовольствием. Я принесла тебе папоротник.

— Папоротник? — переспрашивает Тео, принимая из её рук то ли куст, то ли какой-то мохнатый стебель. — Никогда не слышал о папоротнике.

Полумна хлопает в ладоши, которые теперь свободны, и проходит мимо него в вестибюль.

— О да, я и не сомневалась. Вообще-то, это магловское растение.

Тео опускает взгляд на листья, как будто они кусаются. Хотя большинство людей ни за что бы не поверило ему, он ничего не имеет против маглов. Всю жизнь отец пестовал в нём ненависть, учил, что маглы, полукровки и маглорождённые хуже, чем грязь на подошве ботинок, но…

Но вскоре после смерти матери Тео осознал, что отец во многом ошибался. Так почему же он должен был быть прав насчет маглов?

Тем не менее Тео мало что о них знает. Если честно, то ничего: ни об их мире, ни о взглядах, ни, безусловно, о растениях.

— Оно… не опасное?

Полумна смеётся, и её смех, отражающийся от стен и высоких потолков поместья, похож на перезвон колокольчиков. Тео поворачивается к ней лицом и закрывает дверь. Несмотря на то, что солнечный свет остаётся снаружи, вестибюль освещается яркими лучами. Тео задумчиво смотрит на танцующие солнечные зайчики, пока не понимает, что Полумна одета в платье, которое словно бы сделано из сотен крошечных зеркал.

— Оно абсолютно не опасно, Теодор Нотт, — отвечает она, — и я уже говорила, что ты можешь называть меня просто Полумной.

— …Полумна, — начинает Тео, и имя, слишком интимное, перекатывается у него на языке, — что ты… Я имею в виду… э-э, мне нравится твоё платье.

Губы Полумны изгибаются той загадочной улыбкой, которую она открыла ему несколько дней назад. Тео думает, что если бы он увидел такое выражение лица у кого-нибудь другого, то запросто решил бы, что над ним смеются. Но с ней всё иначе.

— Не лги, Тео, — предостерегает Полумна, продолжая улыбаться, — ты думаешь, что мое платье глупое.

Тео смотрит на неё, снова погрузившись в ошеломлённое молчание. Он соврал — платье абсолютно безумное. Она похожа на абажур, сделанный из разбитого зеркала, и волосы торчат во все стороны. Из серёжек-драконов клубится дым.

— Хорошо, — соглашается Тео, — больше не буду. Ты прекрасно выглядишь.

Полумна ухмыляется и на этот раз не говорит ни слова о лжи. Потому что это чистая правда.

— Папоротник безвреден. Маглам нравится на них смотреть. Они любят солнце, и их не нужно часто поливать.

Тео оторопело рассматривает явно бесполезное растение, о наличии которого в собственных руках успел позабыть. Оно имеет ровно… ни одной функции.

— Тогда, полагаю, я поставлю его в гостиной? — говорит Тео скорее вопросительно, чем нет.

Полумна изящно пожимает плечами.

— Гермиона однажды рассказала мне, что папоротники — хорошие кислородные растения. И что они помогают очищать воздух. Я подумала о твоём поместье.

Тео хмурится, оглядываясь по сторонам. Поместье, хотя и довольно мрачное, безукоризненно ухожено. Главный вход отделан панелями из красного дерева, а камин простирается на два этажа вверх. Остальная часть поместья не менее великолепна, и Тельма следит за тем, чтобы ни пылинка не залёживалась дольше минуты. Насколько Тео может судить, поместье Ноттов считается одним из самых красивых домов Британии.

— Воздух… не чистый? — нерешительно спрашивает Тео.

Полумна бесцельно глядит по сторонам, как будто осматривает те же самые вещи, на которые только что смотрел он. Каждый раз, когда она двигается, на стенах взрываются пятна света.

Голубые глаза Полумны снова находят его, и она подходит ближе.

— Ох. Понимаю. Я неправильно выразилась. У тебя прекрасный дом, Тео. Я всего лишь имела в виду, что чувствую здешний воздух — ты наверняка тоже. Он… тяжёлый. Тёмный.

Тео сглатывает.

— Я… не знаю, как это исправить, Полумна.

Она протягивает руку и кладёт на его предплечье, мягко прикасаясь к тёмно-синему рукаву рубашки. Тео задаётся вопросом, знает ли она, что безошибочно провела пальцами по Тёмной метке, скрывающейся под тканью; он не уверен, хочет ли отдёрнуть руку или прижать её пальцы сильнее — это первое проявление нежности за многие годы.

— Ты уже исправляешь, — говорит Полумна, — я чувствую это повсюду вокруг себя. Дом — я ему нравлюсь.

Тео поднимает брови, глядя на неё и не находя слов. Однако его молчание, похоже, её не беспокоит: Полумна разворачивается и идёт вглубь поместья, не дожидаясь приглашения. В первый раз, когда она посетила поместье несколько дней назад, ей удалось увидеть только порог, прежде чем они отправились в сады на заднем дворе. Сады, пожалуй, — самая красивая часть дома, и Тео искренне хотелось, чтобы она увидела красоту.

Однако теперь он бессилен сделать что-либо, кроме как последовать за ней.

Полумна Лавгуд идёт так, будто точно знает, куда направляется, безошибочно огибая те части дома, которых избегает сам Тео, и оказывается перед дверью в кабинет, где он сидел перед её приходом.

— Вот, — говорит она, указывая кончиком пальца на дверь, — вот куда тебе следует поставить папоротник.

Тео кивает.

— Хорошо. Это мой кабинет. Я провожу здесь много времени.

— Конечно, — соглашается Полумна, — это самая тёплая комната в доме.

Тео решает, что не станет ничего уточнять, хотя знает, что температура в доме всегда одинаковая из-за самоподдерживающегося согревающего заклинания.

Тео толкает дверь, и Полумна следует за ним внутрь. Он ставит папоротник на подоконник, располагая его так, чтобы как можно больше солнечных лучей попадало на листья. Полумна уже заняла то же кресло, в котором Драко Малфой сидел всего три дня назад, чопорно скрестив ноги. Солнце танцует на её зеркалах, и Тео внезапно понимает, что по всей его тёмной рубашке рассыпались крошечные пятна света и радуги.

— Тельма, — выпаливает он, и ни он, ни Полумна не удивляются мгновенному появлению эльфийки после вызова.

— Здравствуйте, хозяин Нотт, — приветствует Тельма, затем поворачивается и делает реверанс Полумне, — леди Лавгуд.

Полумна безмятежно улыбается.

— Привет, Тельма. Как у тебя дела?

Тельма вздрагивает и бросает взгляд на Тео, словно оценивая, разрешит ли он ответить на вопрос. Его немного задевает, что она думает, будто ей необходимо разрешение, но всё равно кивает.

— Тельма поживает очень хорошо, леди Лавгуд, — вежливо отвечает Тельма, — она надеется, что у вас тоже всё в порядке.

Полумна сияет и лучезарно улыбается эльфийке.

— Да, благодарю. Тео позволил мне навестить его и остаться ненадолго.

Тео хмуро смотрит на неё, удивляясь выбору слов. Он «позволил» ей остаться? Неужели она не понимает, что ей здесь рады? Полумна должна стать его женой, и даже несмотря на то, что это был выбор без выбора, он ни за что не стал бы ограничивать её свободу приходить и уходить, когда вздумается.

— Хозяин Нотт, — голос Тельмы вырывает его из раздумий, — принести вам чаю?

— Отличная идея, — отвечает Тео. — Полумна?

Девушка согласно кивает, и Тельма исчезает так же быстро, как и появилась.

Молчание между ними внезапно становится бесконечным, Тео набирается смелости, о которой и не подозревал.

— Полумна, — говорит он, — ты можешь оставаться столько, сколько захочешь. И тебе разрешено приходить сюда в любое время. Даже если меня здесь нет. Поместье… Тельма впустит тебя.

Полумна наклоняет к нему голову, её взгляд полнится безмолвными вопросами. Глаза непостижимо голубые, и Тео теряет голову.

— Хорошо, — соглашается она, — это потому, что министерство вынуждает тебя взять меня в жёны?

Иногда Тео поражается её храбрости; как будто, несмотря на ум, Полумна на самом деле гриффиндорка, скрывающаяся под маской когтевранки.

— Нет, нет… Я не это имел в виду, — он задыхается, — я бы никогда…

Смех Полумны отвлекает его от попыток выдавить из себя хоть какие-то слова, чтобы ситуация казалась не настолько неловкой. На лице девушки играет уже привычная загадочная улыбка, а голубые глаза завораживают.

— Министерство в любом случае вынуждает тебя взять меня в жёны, Теодор Нотт, — говорит она ему, — даже если ты понял, что жениться на мне не так уж и страшно.

Тео чувствует, что краснеет, как не краснел с третьего курса, когда его так отвлекла задравшаяся юбка Кэти Белл, что он выплеснул зелье себе в лицо, словно какой-то недоумок.

На этот раз, однако, его сдавленное молчание длится дольше, и Тео наблюдает, как меняется выражение лица Полумны. Он знает о Полумне Лавгуд много лет, хотя лично знаком с ней всего три дня, и всё же… он никогда не видел, чтобы она выглядела неуверенной.

— Я имею в виду, — бормочет она, — возможно, я не… Людям не всегда нравится…

Тео, наконец, берёт себя в руки и порывисто бросает:

— Нет. — На лице Полумны мелькает удивление, но он всё ещё ощущает в себе ту невообразимую смелость и продолжает: — Ты нормальная, — лепечет он, — ты хорошая. И дело не… Ну, знаешь, министерство тоже заставляет тебя выйти за меня замуж.

Полумна мрачно хмурится.

— Министерство не имеет надо мной власти.

— О, получается, ты связываешь себя с Пожирателем смерти ради забавы?

Тео жалеет о своих словах в тот момент, когда они слетают с губ, оставляя на языке ядовитое послевкусие. Теперь ему интересно, как они вообще смогли успешно провести вечер тремя днями ранее, ни разу не заговорив о войне или предстоящем браке. Всё прошло легко и приятно. Это вселило надежду.

И тем не менее, несмотря на его злобный тон и резкие слова, Полумна снова выглядит безмятежной. Она уравновешенный человек, и Тео завидует её способности контролировать эмоции.

— Ты не Пожиратель смерти, — отвечает она.

Тео тянется к рукаву, как будто хочет разорвать рубашку, обнажить клеймо, которое раз и навсегда докажет, что она ошибается, как никогда ошибается, но Полумна движется быстрее и в мгновение ока оказывается сидящей на столе перед ним, поджав ноги. Ему видны её оголённые икры с бледной гладкой кожей и носки с тыквами.

— Остановись, — говорит Полумна, и снова её пальцы нежно касаются его предплечья. — Я знаю, что ты хочешь мне показать, Теодор Нотт, и там нет ничего, чего бы я уже не видела. Я знакома с Пожирателями смерти. Я видела, как они смеялись, пока я кричала, смотрела, как они запирают меня в темноте. Я убивала их.

Тео сглатывает, и его рука, сжимающая манжету, смягчается, находит ладонь Полумны на своём предплечье и нежно прижимает к коже, как хотелось сделать ещё тогда, у дверей.

— Ты собираешься пытать меня, Тео? Ты заманишь меня в ловушку в подземелье и позволишь забыть о солнце? — прямо спрашивает Полумна.

Тео кажется, что из комнаты выкачали весь кислород, несмотря на дурацкий папоротник, стоящий теперь на подоконнике.

— Нет, — выдыхает он, — нет, я так не поступлю.

Её голубые глаза улыбаются ему.

— Ты не Пожиратель смерти.

Он бросается вперёд, не подозревая, что дал команду телу двигаться, и в следующий осознанный момент уже прижимает Полумну Лавгуд к своему телу. Она меньше, чем он думал, и хрупче, чем когда-либо мог себе представить, она помещается у него под подбородком, словно какой-нибудь кусочек головоломки, недостающая деталь мозаики.

Он дрожит — дрожит так, как часто дрожал на войне, а руки Полумны обвились вокруг его грудной клетки, чтобы удержать на месте. Он чувствует, как её косы впечатываются в ключицу и тысячи крошечных зеркальных осколков впиваются в тело.

— Прости, — шепчет он на выдохе, — прости, мне так чертовски жаль, Полумна.

Полумна фыркает.

— Тебя там не было, Тео. Это не твоя вина.

Он обнимает её, хотя чувствует, что не имеет на это права. И разве важно в этот момент, что он вообще едва её знает?

— Ты женишься на мне?

Её голос тихий и испуганный, и Тео ненавидит, ненавидит, ненавидит, что он звучит так из-за него. Он откидывает голову назад, внимательно смотрит в её лицо и встревоженные голубые глаза. Полумна прикусывает нижнюю губу, и Теодору впервые приходит в голову, что он мог бы наклониться и поцеловать её, если бы захотел.

Тео понимает, что и правда этого хочет.

— Я думал, что уже согласился, — отвечает он.

Полумна морщит нос, как будто не уверена, смеяться ей или плакать. Поэтому она в очередной раз показывает, насколько храбра:

— Министерство не может заставить меня делать то, чего я не хочу, Тео. Я не такая, как другие, — у меня не осталось ничего, что они могли бы отнять.

Тео напряжённо молчит. Она утверждает, что может уйти — может избежать ВМН, и с ней ничего не случится. Он вспоминает, как она рассказала, что её дом сгорел во время войны, и хотя они по-прежнему владеют «Придирой», её отец уже давно не живёт в Британии. Он пишет из-за границы. Тео полагает, это значит, что всё их состояние, все галлеоны находятся вне досягаемости министерства.

Полумна не обязана выходить за него замуж.

— Тогда почему?

Она пожимает плечами.

— Я хочу дом. И больше не хочу быть одна.

Она так честна — так чертовски честна, что что-то в груди Тео даёт трещину.

— Полумна, — шепчет он, — ты не обязана выходить за меня замуж. Ты можешь оставаться здесь — этот дом в твоём распоряжении. Я не собираюсь принуждать тебя к браку.

Она улыбается, продолжая обнимать его за талию.

— Я знаю, что я не та, кого бы ты выбрал, Тео. Но ты — тот, кого выбрала я.

От её слов у Тео перехватывает дыхание. Его никогда не выбирали. Он удивляется абсурдности происходящего — он знает её три чёртовых дня и уже считает, что снова отправился бы ради неё на войну. Дело даже не в том, что он влюблён в неё…

Хотя, если задуматься, действительно ли он не влюблён? Может ли он любить её?..

Просто она ведь такая нежная, добрая и податливая, и, наверное, самая красивая на свете.

— Ты ошибаешься, — задыхается он, — ты — та, кого бы я выбрал. Если бы я мог выбирать — я бы выбрал тебя.

Улыбка Полумны освещает комнату сильнее, чем платье, и Тео поднимает дрожащую руку, чтобы коснуться её щеки.

Её голос далёкий и мечтательный:

— Так ты возьмёшь меня в жёны?

— Да, — отвечает он, — возьму.

И затем он целует её, удивляя самого себя. Всего лишь немного наклоняет шею и нежно прижимается губами к её губам, едва заметно надавливая, и отстраняется.

Полумна выглядит испуганной, отнимает руку от его спины и прикасается ко рту, кончиками пальцев проводя по изгибу губ.

— Меня никогда раньше не целовали, — говорит она как ни в чём не бывало.

Тео борется с приливом одержимости при её словах и напрягает выражение своего лица.

— Я должен был спросить.

Полумна кивает.

— Это было бы вежливо. Не мог бы ты спросить сейчас?

Тео озадаченно хмурится.

— Эм-м, можно я тебя поцелую?

Полумна отнимает пальцы от губ.

— Да, пожалуйста.

И на этот раз, когда он протягивает руку, она тянется вперёд и сама прижимается к нему губами, обвивая свободной рукой его шею и прижимая ближе. Тео теряет себя в поцелуях, нежных, целомудренных поцелуях, которых никогда раньше и представить себе не мог. Словно молния, дважды ударившая в одно и то же место.

Внезапно Полумна открывает рот, и он тонет — даже так она мягкая, Тео цепляется за неё изо всех сил. Он не может вспомнить, когда в последний раз кто-то нежно прикасался к нему до Полумны.

Спустя мгновения или вечность он отстраняется и прижимается своим лбом к её.

— Это был очень хороший первый поцелуй, — сообщает ему Полумна.

— Мне тоже так показалось, — смеётся Тео.

— Ты… — Её голос звучит неуверенно. — Ты когда-нибудь целовался раньше?

Тео отодвигается и пристально смотрит на неё.

— Нет.

Полумна ничего не говорит, но её пальцы внезапно оказываются на его скуле, обводят линию подбородка. Тео позволяет ей делать всё, что заблагорассудится, пусть бы только она прикасалась к нему вечно. Кожа под её рукой поёт, и он пытается вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько счастливым.

— Я мечтала о тебе, — тихо говорит Полумна, её голос льётся нежнейшей песней, — в темноте, в холоде. Представляла тебя, каким ты мог бы оказаться.

Тео закрывает глаза, чтобы не представлять её лицо за решёткой. Возникает желание отыскать всех, кто когда-либо заставлял Полумну испытывать страх, и пытать их Круциатусом до тех пор, пока они не потеряют собственное «я». Он хочет стать той частью себя, которая принадлежит отцу, и преследовать мучителей до самого края света.

— О чём ты мечтала? — спрашивает он хрипло.

Пальцы Полумны останавливаются на его губах, и он еле заметно выдыхает на них.

— Тепло, — отвечает она, — в основном я представляла, каким тёплым ты будешь.

Тео открывает глаза и обнаруживает, что она наблюдает за ним.

— Я не уверен, что знаю, как быть тем, кто тебе нужен, Полумна, — говорит он ей.

Она пожимает плечами.

— Ты такой, какой есть, Тео. Тебе не нужно быть кем-то большим.

С хлопком снова появляется Тельма, и руки Тео инстинктивно сжимаются, а Полумна даже не вздрагивает. Большие жёлтые глаза находят глаза Тео, и эльфийка осторожно водружает чайный поднос на край стола.

— Извините, что потревожила, хозяин Нотт, леди Лавгуд, — пищит Тельма, на её лице написан ужас.

Тео наблюдает за ней и понимает, что, возможно, его усилий после войны оказалось недостаточно. Он предложил домашним эльфам поместья возможность уйти и участвовать в восстановлении Хогвартса, если им захочется. Двое из трёх приняли предложение, но Тельма осталась. Втайне Тео испытывал благодарность. Он не хотел жить в поместье один, а Тельма была рядом, сколько он себя помнил.

Однако прямо сейчас эльфийка смотрит на него так, словно ждёт, пока у него не вырастет ещё одна голова или он не сбросит её с лестницы.

Тео не сомневается, что похож на отца. Он ясно видит это каждый раз, когда смотрит в зеркало. И Тельма прекрасно всё понимает. Он в отчаянии размышляет, понимает ли это Полумна.

— Спасибо тебе, Тельма, — говорит он, — ты замечательно справляешься.

Глаза эльфийки наполняются слезами, и она низко кланяется, чтобы скрыть их.

— Вы слишком добры, хозяин Нотт.

Ему хочется опровергнуть её слова: доброта — это не про него, — но голова Полумны сильнее прижимается к ключице, и он забывает, что хотел сказать.

— Тельма, — говорит он вместо этого, — полагаю, ты будешь первой, кто узнает. Леди Лавгуд станет новой леди Нотт.

Тельма вытягивается по струнке и смотрит прямо на Полумну, на её зеркальное платье, спутанные косы и меланхолично-отсутствующее выражение лица. Тео думает, может ли Тельма представить, что сказал бы его отец, будь он жив, так же ясно, как он сам.

— Это самая замечательная, — почти шепчет Тельма, — самая прекрасная новость, которую Тельма слышала с тех пор, как леди Нотт в последний раз сказала Тельме, что ждёт ребёнка. Вы наш луч света во тьме!

От неожиданности Тео открывает рот: он не знал, что Тельма сопровождала мать во время беременности, но за последние двадцать лет существовала только одна леди Нотт. Однако у него не остаётся возможности спросить об этом, потому что Полумна вытягивает шею и смотрит в ответ на Тельму.

— Ты права, Тельма, — соглашается Полумна, — свет во тьме.