От ненависти до... любви? (гет)

Угроза Малфоя-старшего была ясна: если я ещё хоть раз допущу, чтобы его сын оказался в доме моих родителей, расплачиваться за это буду не я, а Драко. Поэтому когда Драко захотел поздравить Мелиссу с новым годом, я солгала, что родители с сестрой уехали к родственникам на несколько недель. Правда, мне тоже пришлось отказаться от идеи провести праздник в родительском доме и ограничиться поздравлениями, посланными с совой. С ужасом я представляла, сколько ещё правдоподобной лжи придётся мне выдумать, чтобы удержать Драко от визита к моим родителям и при этом не открыть ему истинную причину. За те полгода, что я прожила в Малфой-мэноре, я наблюдала за его обитателями и если и не узнала, что между ними происходило, то кое-что всё равно поняла. Отношения между Малфоями были непростыми. Драко больше не выказывал восхищения отцом, как это было в школе. Сначала я думала, что это только потому, что он стал старше и сдержаннее. Но, приглядевшись внимательнее, поняла, что Драко был, скорее, ко всему безразличен. В том числе и к Люциусу Малфою. Причём его не интересовало и то, как такое отношение к себе воспринимает сам мистер Малфой. Подобное вряд ли нравилось Малфою-старшему — с его-то характером! Но он терпел такое поведение, и вот это немало меня удивляло. Вёл себя Драко почтительно, как и подобает хорошему сыну, открытого неповиновения не выказывал — возможно, этого его отцу было достаточно. Хотя... Я считала, что есть ещё одна причина, но, как ни старалась, найти доказательств своей догадки не могла. Как бы там ни было, Люциус Малфой всё рассчитал правильно — я не допустила бы, чтобы из-за меня пострадал Драко или чтобы отношения между отцом и сыном ухудшились, расскажи я Драко об угрозе Малфоя-старшего.

Иногда мне кажется, что тогда мне помогла сама судьба. Но выбрала она для этого весьма странный способ.

В первый же учебный день после рождественских каникул меня вызвала к себе директор. Она рассказала, что профессору Слизнорту стало плохо прямо на уроке, и мадам Помфри и приглашённый из больницы Святого Мунго целитель запретили ему какие-либо нагрузки.

— Все мы стареем, — сказала Минерва. — Но я пригласила тебя, чтобы попросить о помощи.

Я вопросительно посмотрела на неё.

— Гораций не будет преподавать — это уже решено. Через пару дней он уедет из Хогвартса. Хуже всего, что школа осталась без преподавателя зельеварения прямо в середине учебного года. Конечно, найти замену возможно, но это займёт немало времени. Поэтому я подумала и решила предложить эту работу Драко Малфою.

Я не поверила своим ушам.

— Знаю, знаю — это звучит невероятно, — продолжала Минерва, — но ты в последнее время отзываешься о нём с такой теплотой, а ту мазь, о которой ты рассказывала, Поппи проверила на себе и была от неё в полном восторге — а ты знаешь, что она очень требовательна к новым зельям. В общем, я думаю, что он действительно хороший зельевар. А раз ты смогла простить его... Я доверяю твоему суждению, девочка.

Вернувшись в имение, я долго думала, стоит ли поговорить об этом сначала с Драко или лучше сразу с обоими Малфоями. Ведь дело касалось не только сына. Его назначение наверняка будет встречено обществом с неприязнью, и вокруг имени Малфоев снова возникнет скандал — а это уже касалось и его отца как главы семьи. Решив, что поговорю с ними обоими утром, я легла спать.

Новость я сообщила уже ближе к концу завтрака. Рассказывая, я специально смотрела на Драко. Внешне он выглядел невозмутимым, но я узнала его достаточно, чтобы понять — предложение его заинтересовало. Однако сейчас всё зависело от его отца.

Откровенно говоря, мне страшно хотелось, чтобы Драко стал преподавателем в Хогвартсе: ему уже давно пора было оставить своё затворничество. Если бы подобное предложение поступило несколько лет назад, я бы, не задумываясь, привела один-единственный довод: такая должность наверняка улучшит репутацию Малфоев в глазах общества. Но к настоящему времени старший Малфой уже сделал достаточно, чтобы связь их семьи с Волдемортом была забыта. По крайней мере, чтобы она была забыта внешне. Я поостереглась высказывать своё мнение: да, должность профессора Хогвартса наверняка упрочила бы позиции семьи в обществе, но неизвестно, что сейчас имело большее значение для Люциуса Малфоя — стремление возвысить семью или стремление унизить ненавистную жену. В том, что ради последнего он переступит через интересы сына, после того разговора в рождество у меня сомнений не осталось. А потому я предпочла сделать вид, что предложение Минервы меня ни капли не интересует, и я выступаю всего лишь посредником.

— Думаю, вам вдвоём нужно обсудить это предложение, — надевая мантию, поданную услужливой Лонки, сказала я.

— И не играет роли, что у Драко была метка? — после недолгого молчания спросил Люциус Малфой.

— Минерва готова рискнуть, — глядя ему прямо в глаза, ответила я. — И если вы примете предложение, директор откроет для тебя камин в своём кабинете сегодня в семь вечера, Драко, чтобы обсудить условия. Я буду в школе до восьми.

* * *

Если на занятиях мне удавалось отвлечься от тревожащих мыслей, то на переменах и во время обеда беспокойство не покидало меня ни на минуту. А вечером, уже находясь в своих комнатах, я не могла ни на чём сосредоточиться. Когда, наконец, около восьми часов вечера вспыхнул камин, и Минерва попросила зайти к ней, я вздохнула облегчённо. Все условия, касающиеся работы, директор и Драко уже обговорили. Оставался самый главный вопрос: как преподнести эту новость обществу. После обсуждения было решено, что на следующий же день Минерва сообщит эту новость преподавателям, а через пару дней, когда профессор Слизнорт передаст дела Драко — ученикам, на завтраке в Большом зале.

Минувший день вымотал меня, и я решила обязанность «всё рассказать Малфою-отцу» предоставить Драко. Но того, похоже, не интересовали подробности — лишь каким образом эта новость будет оглашена в школе. Услышав ответ, он кивнул — и непонятно было: одобрил или нет.

Через два дня мы с Драко присутствовали на завтраке в Большом зале. Появление Драко Малфоя за столом преподавателей, как и предполагалось, прошло незамеченным: ученики, ещё не отошедшие ото сна, не особо оглядывались вокруг. Поэтому объявление директора о том, что профессора Слизнорта на посту преподавателя зельеварения заменит профессор Малфой, подействовало на учеников как гром среди ясного неба. Нет, Слизерин, как, думаю, втайне надеялся Драко, поддержал его бурными аплодисментами. Вежливые хлопки раздались от столов Пуффендуя и Когтеврана. Гриффиндорцы молчали. Причём в прямом смысле. Со стороны стола Гриффиндора не раздалось ни одного хлопка, и до конца завтрака смолкли все разговоры. «Что же, мы и не ожидали, что будет легко», — подумала я, вместе со всеми преподавателями аплодируя новому коллеге. Что будет нелегко, я поняла ещё утром, когда мы собрались переместиться по каминной сети в Хогвартс: Драко выбрал костюм тёмного цвета, потому что так было практичней, — но скрывать своё благосостояние ни в коей мере не собирался. А сейчас в ответ на приветствия (или отсутствие таковых) он лишь вежливо наклонил голову, ни одна чёрточка на его лице не дрогнула — всё-таки он был сыном своего отца. И только я, сидя рядом с ним, почувствовала охватившее его напряжение. Наклонив голову так, чтобы никто, кроме Малфоя, не видел моего лица, я ободряюще ему улыбнулась и тихонько сжала его руку под столом. Драко посмотрел на меня всё с тем же непроницаемым выражением на лице, но в глазах его мелькнули искорки, которые меня порадовали: он готов был сражаться.

* * *

Уже на следующий день налетели совы от родителей, возмущённых присутствием в школе в качестве преподавателя пусть и бывшего, но пожирателя смерти. Сразу после завтрака появились представители Совета попечителей и Министерства. Первым директор довольно жёстко напомнила, что наём, равно как и увольнение преподавателей, находится исключительно в компетенции директора школы. Если же Совет попечителей, а значит, и волшебное общество в их лице не доверяет ей, то она готова хоть сей же час сложить с себя полномочия, но за каждого человека, работающего в школе, она ручается лично. Поскольку справедливый и твёрдый характер Минервы был хорошо известен, то волшебники из Совета согласились, что если уж директор МакГонагалл приняла на должность преподавателя бывшего пожирателя, то она совершенно уверена в нём.

Более интересно обстояли дела с представителем Министерства. Узнав имя прибывшего, я сама попросила у директора разрешения присутствовать при разговоре. Минерва, которая ещё не отошла от разговора с членами попечительского совета, с радостью согласилась, вероятно, почувствовав, что у меня есть козырь в рукаве. Козырь действительно был. Правда, я очень надеялась, что воспользоваться им не придётся. Напротив, я бы скорее сделала ставку всего лишь на своё присутствие при разговоре с министерским работником. За предыдущий год ко мне не раз обращались за помощью попавшие в трудное положение волшебники, столкнувшиеся с бюрократизмом министерства. Возможно, это звучит как хвастовство, но то, что я не останавливалась до тех пор, пока не добивалась справедливого, по моему мнению, решения, в министерстве было хорошо известно. А потому присутствие подруги Гарри Поттера в кабинете директора сразу же должно было дать понять сотруднику министерства о моей заинтересованности в этом деле. Но либо он знал меня недостаточно хорошо, либо был излишне уверен в своей правоте. Тратить время и силы на то, чтобы переубедить волшебника, мне совершенно не хотелось, а потому, когда Минерва ненадолго вышла в соседнюю комнату, я прямо спросила: почему, когда год назад мистер Драко Малфой попытался зарегистрировать изобретённое им косметическое зелье, ему было в этом отказано.

— Не напрягайте свою память, мистер Ларкус, — с улыбкой продолжала я. — Я помогу вам. Причиной отказа было названо то, что при тестировании были выявлены побочные эффекты, недопустимые для массового производства зелья.

— Вероятно, так оно и было, раз это указано в письме, — заметно побледнев, ответил чиновник.

— Да, но знаете, что мне удалось выяснить, мистер Ларкус? Оказывается, образцы зелья, на регистрацию которого подавал заявку мистер Малфой, вообще не были предоставлены для тестирования. Удивительно, правда?

Мы прекрасно поняли друг друга. Чиновнику совсем не улыбалось, чтобы в отношении него проводилась служебная проверка, а я ясно дала понять, что в случае, если что-либо похожее когда-нибудь повторится, то у меня есть доказательства злоупотребления им служебного положения. И что эти доказательства всплывут в нужный момент, он может не сомневаться: новая власть чрезвычайно щепетильно относилась к своей репутации.

— Грейнджер, это шантаж! — сказал мне вечером Драко, когда мы сидели вдвоём в библиотеке.

— Шантаж, — согласилась я.

— А ты — гриффиндорка, — продолжил Малфой.

— А я — гриффиндорка, — снова согласилась я.

— Грейнджер! — взорвался Драко. — Вообще-то это слизеринские методы добиваться своего.

— Иногда они действуют лучше гриффиндорских.

Такого он явно не ожидал, и видно было, что ответ пришёлся ему по душе.

Как и предполагалось, справиться с Советом попечителей и министерством оказалось намного легче, чем с общественным мнением. «Ежедневный пророк», как всегда, остался верен себе. Но, поскольку журналистам, в отличие от членов Совета попечителей и министерства, доступа в Хогвартс без разрешения директора не было, а значит, нарушать ритм жизни школы они не могли, решено было действовать старым проверенным способом: игнорировать все публикации. У преподавателей, ради такого случая ограничивших свои выходы в свет, репортёры взять интервью не могли. Правда, им удалось задать несколько вопросов Гарри, вспомнив, что он выступал в защиту Малфоев во время суда над Пожирателями смерти. На все вопросы журналистов Гарри ответил только, что достаточно доверяет директору МакГонагалл, которая никогда не допустила бы, чтобы в школе работал человек, недостойный быть преподавателем. После прочтения этого интервью мне стало стыдно, что я не предупредила никого из друзей: ведь предполагала же, что наша тактика может привести к тому, что будут беспокоить дорогих мне людей. А потому я сразу же написала письмо Гарри со словами благодарности за поддержку и извинениями за то, что не предупредила его.

Министр магии высказал те же доводы, что и Гарри: следует больше доверять суждению директора школы, тем более что все волшебники, учившиеся в Хогвартсе в последние сорок пять лет, знают её лично.

Однако я ожидала, что шумиха в газетах будет длиться гораздо дольше. И когда примерно через месяц новость о назначении Драко преподавателем перестала быть новостью номер один, я оказалась в недоумении. Выслушав мои сомнения, Драко многозначительно хмыкнул. Я правильно расценила это хмыканье. Люциус Малфой. Кто бы сомневался, что, восстанавливая репутацию семьи в глазах общества, он не станет при этом восстанавливать и рычаги, которые можно будет в своё время использовать для давления на нужных людей. Но, поскольку в нашем случае такой ход с его стороны дал нам возможность вздохнуть спокойно, негодовать я не стала.

* * *

Прошло три месяца с того времени, как Драко стал преподавателем зельеварения. Три труднейших месяца. В первые дни все наши силы были направлены на то, чтобы дать достойный отпор общественному негодованию. Однако когда постепенно общество смирилось со свершившимся, наступило самое трудное и самое важное — убедить учеников. И это то, в чём Драко не могли помочь ни я, ни директор, ни другие преподаватели. В школе ещё учились те, кто помнил профессора Снейпа — нынешние шести— и семикурсники. Они помнили, как щедро раздавал профессор наказания гриффиндорцам и как снисходителен был к своему факультету. Вероятно, в лице профессора Малфоя они ожидали найти второго профессора Снейпа. Однако слизеринцы быстро поняли, что поблажек от нового профессора, хоть и бывшего слизеринца, не дождёшься. Гриффиндорцы, возможно, и оценили этот жест, но симпатии к новому преподавателю явно не испытывали.

Всё чаще и чаще я замечала в глазах Драко усталость. Но на все мои расспросы, как обстоят дела, он отвечал только одно: нормально. Понимая, что его гордость не позволит ему жаловаться, я не задавала лишних вопросов. Однако копившиеся в его душе переживания, наконец, выплеснулись. Субботним вечером, когда мы вдвоём, по обыкновению, готовились к урокам, сидя в библиотеке Малфой-мэнора, я, чтобы немного передохнуть, спросила, что он сейчас преподаёт по программе.

— Если тебя поставили моим надзирателем, Грейнджер, скажи об этом прямо, — раздражённо ответил Драко.

— Если тебе так неприятно, что кто-то переживает за тебя, Малфой, скажи об этом прямо, — оскорблённо ответила я, собирая книги и намереваясь продолжить своё занятие в гостиной.

— Грейнджер, подожди! — оклик Драко застал меня уже в дверях. — Я не хотел тебя обидеть. — Хоть какое-то подобие извинения! — Просто... всё это очень тяжело.

— Ну, ты ведь знал, что будет нелегко, — сказала я, возвращаясь и усаживаясь прямо на письменный стол рядом с Малфоем.

— Знал, — подтвердил Драко.

— И сознательно пошёл на трудности, — продолжила я.

— Да, — снова кивнул он.

— Значит, ты знал, что все трудности преодолеть сможешь, — закончила я логическую цепочку.

Драко усмехнулся.

— А вообще, — продолжала я, — пора уже вспомнить об одном из качеств символа твоего факультета.

— Каком же? Хитрости?

— Мудрости. На востоке змея считается символом мудрости, — сказала я.

— И в чём должна проявиться мудрость в моём положении? — спросил Драко.

— Если ты не можешь изменить проблему — измени своё отношение к ней, — ответила я.

— С такой точки зрения я как-то не думал. Может быть, ты и права.

— Кстати, — я решила немного его отвлечь, — ты не забыл, что нужно подавать заявку на звание мастера?

— Не забыл, не забыл, — немного ворчливо ответил Драко и хитро улыбнулся: — Более того, я уже подал её.

* * *

В день заседания комиссии директор отпустила Драко на весь день. Чтобы узнать результат, я сразу после окончания занятий поспешила в имение. Выйдя из камина, я остановилась, чихая от того, что летучий порох попал мне в нос. И в это время кто-то подхватил меня на руки и закружил. От неожиданности я вскрикнула.

— Поздравь меня, Грейнджер, — раздался над ухом счастливый голос.

Я, наконец, перестала чихать и посмотрела на улыбающегося Малфоя.

— Я знала, что у тебя получится, — воскликнула я и обняла его.

— Предполагаю, что произошло какое-то радостное событие, — послышался голос Люциуса Малфоя. Спустившись по лестнице, Малфой-старший остановился возле нас, вопросительно глядя на сына.

Мне понадобилось меньше секунды, чтобы понять, как двусмысленно выглядела вся эта сцена в глазах хозяина дома. Да, в основе нашего с ним брака лежало не обоюдное желание прожить друг с другом остаток своих дней, деля радости и печали и воспитывая детей. Наш союз был необходимостью, исходящей из идеи, смысл которой ни он, ни я не могли ни понять, ни принять: настолько чуждым и противоестественным он был. Но всё же замужем я была за Люциусом, а не за Драко Малфоем, и подобное поведение с нашей стороны было проявлением неуважения к моему мужу. Однако ничего предосудительного мы с Драко не делали, поэтому ни смущения, ни чувства вины я не испытывала.

Я уже начала было поворачиваться, намереваясь встать на пол, как вдруг какое-то неприятное ощущение охватило меня. Вроде бы и тон, и выражение лица Малфоя-старшего были спокойными, но я почувствовала, как Драко напрягся. Я удивлённо посмотрела на него: Малфой-младший аккуратно опустил меня на пол и при этом наклонил голову, — так, чтобы, как я поняла, отец не смог увидеть, как исказились его черты. Длилось это какие-то доли секунды, и разобраться в том, какое чувство подавил в себе Драко, я смогла только вечером, когда, лёжа в постели, проигрывала в памяти всю эту сцену: он едва удержался, чтобы не взглянуть на отца с вызовом. Но это я поняла позже, а в то мгновение я интуитивно попыталась разрядить обстановку:

— Да, Драко...

— И о нём вы поведаете мне за ужином, — всё так же глядя на сына и совершенно не слушая меня, закончил свою мысль Люциус Малфой.

"Либо между Малфоями произошло что-то, чего я не понимаю или просто не знаю, — думала я, вслед за хозяином дома проходя в столовую, — либо таким образом Малфой-старший даёт мне понять, что на сыне он может отыграться не только в том случае, если Драко навестит моих родителей, но и за любой мой поступок, который не понравится ему, если это будет иметь хоть какое-то отношение к его сыну".

* * *

Драко последовал моему совету и стал легче воспринимать неприязнь гриффиндорцев. Он старался, чтобы они максимально хорошо поняли то, что он хотел до них донести, и старался быть максимально объективным в оценке их знаний. Но, как ни странно, конец этой неприязни положила я.

Проходя однажды по коридору, я услышала, как семикурсник невежливо отозвался о Драко. Подойдя к группе гриффиндорцев, я громко сказала:

— Двадцать баллов с Гриффиндора, мистер Перкенс, за неуважительное отношение к преподавателю.

Вероятно, мой поступок был непонятен родному факультету, потому что после последнего урока ко мне подошли старосты Гриффиндора и попросили меня прийти в гостиную.

Войдя в гостиную Гриффиндора, я на мгновение почувствовала себя ученицей: дела не требовали моего присутствия в гостиных факультетов в качестве преподавателя, а как бывшая ученица я прекрасно понимала, насколько смущает учеников присутствие взрослого, поэтому здесь я не была с самого выпуска. Это мимолётное возвращение в детство подняло мне настроение, и, присев на предложенный стул, я с улыбкой посмотрела на учеников:

— Что же, господа, я готова вас выслушать.

Никто не решался начать разговор. Тогда я спросила:

— Как я понимаю, поговорить вы хотели о профессоре Малфое?

— Профессор, — начал Перкенс, тот самый ученик, с которого я сняла баллы, — как вы можете так спокойно воспринимать в школе Малфоя?

— Профессора Малфоя, мистер Перкенс, — строго поправила я его. — А как, по-вашему, я должна относиться к своему коллеге?

— Но он же пожиратель, — тут же выкрикнули несколько человек.

— Бывший, — немедленно ответила я. — И если вы забыли, я вам напомню, что Визенгамот его оправдал.

— Пусть так, — упрямо продолжил Перкенс, — только я поступил в школу, когда он и вы учились на шестом курсе. Я помню, как он оскорблял вас. Как же после такого вы можете спокойно разговаривать с ним?

Его вопрос вызвал у меня улыбку. Ох уж эта наша факультетская черта: если обидели тебя, простишь, но не дай бог обидели твоего друга — этого ты не простишь никому.

— Могу вас заверить, мистер Перкенс, что в тот год профессор Малфой практически не оскорблял меня, во всяком случае, не так сильно, как пять предыдущих лет. Но не кажется ли вам, — медленно, стараясь, чтобы ученики восприняли каждое моё слово, сказала я, — что если я смогла простить его, то вам на него и обижаться не за что?

— А почему вы простили его? — раздалось несколько голосов.

— Потому что он изменился, — ответила я. Несколько семикурсников фыркнули. — Да, изменился, — повторила я настойчиво. — Я это точно знаю. Только если вы будете по отношению к нему вести себя так, как ведёте себя сейчас, вы этого увидеть не сможете.

— Зачем нам видеть это?

— Ну, хотя бы затем, что он ваш преподаватель и талантливый зельевар. И если вы будете позволять себе относиться к нему так же предвзято, как относитесь сейчас, то вряд ли научитесь и половине того, чему он может вас научить.

Я недолго помолчала, раздумывая, а потом спросила:

— Скажите, кто-нибудь из вас пил когда-нибудь костерост?

Несколько человек утвердительно кивнули.

— А несколько дней назад, мисс Морриш, вы попали в больничное крыло с переломом ноги, не так ли?

Мисс Морриш утвердительно кивнула.

— И каким образом мадам Помфри вылечила вашу ногу?

— О, — глаза ученицы восхищённо блеснули, — это было какое-то новое лекарство. Мне раньше приходилось пить костерост, но в этот раз это была какая-то мазь. Кость заросла намного быстрее и почти безболезненно.

— Думаю, вам интересно будет узнать, что эту мазь придумал профессор Малфой, — сказала я и вышла из гостиной.

То, как на следующий день сияли глаза Драко, безошибочно подсказало мне, что вчерашний разговор не прошёл бесследно. И на мой вопрос «Как дела?» я не услышала сдержанного «нормально». Вместо этого Малфой сказал, что гриффиндорцы начали проявлять настоящий интерес к его предмету, а значит, дело сдвинулось с мёртвой точки.