Дикие лебеди (гет)

Джинни

Джинни лежит на одеяле с закрытыми глазами. Рядом, на полу, горит несколько свечей, но они едва ли освещают комнату. Когда он прикрывает за собой покосившуюся дверь, Джинни не реагирует. Не вздрагивает. Как будто знает: только он может прийти. Ради него одного она отказалась увидеть свою семью на Рождество. Праздник, который она любит больше других. Больше своего дня рождения. Каждую ночь ей снятся лица родителей, белыми пятнами выступающие из темноты. Они ждут ее на вокзале. Они кричат ее имя. Бесполезно.

Реки и слова не текут вспять.

Драко растягивается на одеяле рядом с ней, не снимая ботинок. Все равно одеяло короче, чем его ноги, и ботинки нелепо торчат с другого конца. И как всегда они блестят, словно золото на витринах маггловских магазинов.

Джинни не поворачивается и не говорит, слышно только ее дыхание, легкое и постоянное, словно вечный механизм вздымает ее грудь откуда-то изнутри. Живучий механизм. Нужно приложить немало усилий, чтобы сломать его навсегда.

Рыжие волосы, для чего-то тщательно расчесанные, спрятаны под спиной. На лице зияет огромный фиолетовый синяк, почти черный, и правую щеку прорезывает глубокая царапина. Губы — потрескавшиеся и почти бескровные. И веснушки — исчезли.

— Куда ты их спрятала?

— Кого? — Джинни не открывает глаз. Голос у нее сиплый, как простуженный. Она слишком много часов провела на том выступе замка, стоя под ледяным ветром и снегом и смотря вниз, на огни Хогсмида.

— Веснушки. Твои веснушки. — Драко поворачивается и проводит пальцем по ее сухим губам. Он по-прежнему пахнет апельсинами. Джинни вдыхает этот запах, жалея, что у нее нет хобота, как у слона. Тогда она бы смогла вобрать в себя весь этот сводящий с ума аромат. Захлебнуться.

— Спрятались, наверное. — Джинни рассматривает его сквозь ресницы. — Тебя не было так долго. Зачем?

Драко мотает головой. Она смешно болтается на его тонкой шее, словно ветер треплет цветок одуванчика.

— Не хочу говорить о доме.

Джинни поворачивается к нему боком. Белая блузка ее забрызгана кровью, галстука нет. Губы едва заметно дрожат — от нервов или от холода. Драко снимает пиджак и заворачивает ее, обнимая за плечи. Ей надо к Помфри, ей надо хотя бы обратно в башню.

— Какого черта ты здесь делаешь? — зло интересуется он.

— Тебя жду. Тебя все нет. Но ведь ты можешь появиться каждую минуту.

Драко нечего возразить, потому что она права.

— Зачем ты все время куда-то лезешь? — шепотом спрашивает он.

— О, Драко. — Джинни вдруг подается ему навстречу и обнимает за шею. — Ты никогда не поймешь, да?

Он даже не может ей ответить. Ее запах, такой резкий, такой дурманящий и такой успокаивающий, манит к себе. Не отдавая себе отчета, Драко проводит рукой по ее груди, закрытой блузкой. Джинни тянется навстречу его прикосновениям, словно изголодавшись по нежности.

Его тонкие пальцы, дрожа, расстегивают круглые пуговицы, намертво застревающие в петлях.

— Джинни, — выдыхает он шепотом.

— Заткнись, — отвечает она мягко. — Я хочу.

Драко сжимает губы.

— Прекрати, — он отстраняется. — Я не могу…

Джинни смотрит на него с болью и непониманием. Словно она уже решилась — а он ее подвел. И тут же замечает блики вины в серых глазах.

— Ты не один был в Косом переулке, да? Ведь Снейп не собирался тебя отпускать…

— Я был там с Асторией. Она оставалась в поместье… на три дня.

Ее сердце больно сжимает чья-то холодная рука. Астория? Он танцевал с ней на балу две недели назад — и уже называет по имени? И рука вдруг разжимается. У нее нет права его ревновать. Нет права делиться страхами. Она сама боится сказать ему «люблю», боится отдаться, боится увидеть Гарри.

Вместо этого Джинни приподнимается на локте и касается пальцами его губ. Драко неохотно, виновато отстраняется и открывает сумку. Говорить слова ему неприятно, и он весь морщится под их тяжестью:

— Было жестоко просить тебя остаться в замке. Я понимаю. Я знаю, что ты не любишь подарки и сюрпризы. И это не искупит мое поведение. Но, может быть, ты их примешь? Твои же дырявые.

И в ее недоверчиво протянутые ладони пухом ложатся две мягкие рыжие варежки. И на ее лице проступает метель чувств: злость, радость и смущение. На мгновение Джинни отворачивается, зажимая подарок в руках. И тогда Драко осторожно спрашивает:

— Совсем не нравится?

— Спасибо, — выдает Джинни, поднимая на него смущенные глаза, и голос ее дрожит, как листья на ветру. — Спасибо. Это глупо и безрассудно… Но они прекрасны.

Джинни прижимает варежки к щекам. И улыбается. И эта улыбка топит лед — везде. Даже лед в его сердце, которое с каждым днем становится все теплее. Не растает только тот осколок в ее сердце, имя которому — любовь.

— И все же, что творится у тебя дома?

Лицо Драко тускнеет.

— Когда твой дом перестает быть твоим, это всегда дерьмово. Когда там живет Темный Лорд — дерьмово вдвойне. Я знаю, ты злишься, — говорит он быстро, смотря в ее потемневшие глаза. — Злишься из-за Астории. Злишься, что я не отпустил тебя домой. Я не…

Джинни снова обвивает руками его шею. Он вернулся — и теперь снова принадлежит ей.

— Перестань! Смотри, у меня получается. Начало получаться… Трансфиго Хуманито!

И ее руки вдруг покрываются золотистым светом, а потом — превращаются в крылья. И она машет ими, улыбаясь. И ее шею и плечи покрывает ровный белый пух. Драко смотрит на нее оцепенело, словно увидев чудо. Не дыша. Так охотник смотрит на оленя, грациозно приподнявшего голову.

— Мне плевать, что будет потом. Сейчас я здесь. Сейчас я — с тобой. И сейчас я… люблю тебя.

Его глаза — цвета неба перед рассветом — становятся большими и словно занимают все лицо. Джинни задыхается от своих нечаянных и невозвратимых слов. Все вокруг нее — эти недели без него, в пустом и холодном замке, одинокие вечера у камина, сны, полные пропастей и дьявольского хохота — все обступает ее слишком тесно, мешая дышать. И эта духота выдавливает из нее признание.

Драко осторожно прикасается к ее обнаженной коже. Они оба с затаенным дыханием смотрят, как его тонкие пальцы обводят коричневые соски, твердые от холода, гладят мягкие округлости грудей.

Джинни вдруг перехватывает его руку и прижимает к своей пылающей щеке. Драко наклоняется к ней и, зарываясь пальцами в ее волосах, целует. Потом молча накидывает пиджак на ее хрупкие плечи.

— Я слышал про Поттера.

Ее пальцы замирают на последней пуговице — но только на мгновение.

— Что слышал? — тихо интересуется она.

— Что он несколько раз уходил от преследования. И что его чуть не убили в Годриковой впадине. Ему повезло, что с ним была Грейнджер. Так что теперь Лорд просто в ярости. Даже Беллатриса старается не показываться ему на глаза.

— Гермиона? — Джинни поднимается на ноги и смотрит прямо в лицо Драко. — А где носит Рона?

— Я не знаю.

— Поешь, — Джинни придвигает ему ополовиненную банку с жизнерадостно рыжим абрикосовым джемом и треснутую тарелку с пирожными.

Драко аккуратно откусывает от пахнущей корицей булочки, но на губах его маняще остается абрикосовый джем.

Джинни подается вперед и слизывает джем с его губ. Она сама не понимает, что делает, и не хочет понимать. Не хочет оглядываться назад.

Щеки Драко непривычно розовеют. В глазах его отчаянно бьется желание, но он справляется с собой. Он вынимает из сумки котелок, бутыль воды и создает искусственный огонь.

— Когда закипит вода, мы по очереди положим туда ингредиенты. Начнем с травяных, потом — основные. Вариться оно будет примерно неделю. И тогда еще до окончания каникул мы покрасим белым поверх черного.

— Ты нашел текст заклинания? — Джинни завороженно смотрит на огонек.

— Это было несложно. — Драко разворачивает заляпанный шоколадом пергамент. — Это заклинание используется во многих ритуалах, вообще не связанных со временем.

Джинни кидает в кипящую воду слегка увядшие листья крапивы, почти не жгущие ладонь, потом нарезает плоды смоквы, пачкая в красном соке кончики пальцев. Утренняя роса безупречно чистой слезой исчезает в воде, и зелье становится голубым.

Драко добавляет в кипящую голубизну кровь саламандры и яд паука, а затем — волосы кельпи.

— Думала, она утащит меня под воду, — Джинни провожает зеленую прядь неприязненным взглядом. Потом вспоминает, как Драко злился на ее шаг навстречу не-Гарри и замолкает.

Драко размешивает зелье длинной деревянной ложкой и, убедившись, что оно стало нужного пурпурного цвета, поворачивается к Джинни. И в глазах — боль.

— Когда мы все изменим, мы больше не сможем встретиться в этом чертовом туалете. Мы вообще никогда больше не заговорим друг с другом.

— Я знаю.

— Я никогда больше не скажу тебе, что ты горишь. И что я — замерзаю.

— Я знаю.

— И больше никогда ты не скажешь, что я похож на оливки.

Ее глаза дрожат и губы подрагивают, как у загнанной лани. Она подается вперед лебедем, пантерой, отчаявшейся от любви женщиной — и падает ему в объятия.

— Это все будет, Драко. И мы станем другими. И мы забудем друг друга. Но для нас есть только сейчас, правда? — Она заглядывает в его глаза, ищет согласие, обхватывает ладонями его лицо. Ищет поддержку своей вернувшейся из изгнания храбрости. — Правда?

— Да, да, — он сдается и, опрокинув ее на матрас, неистово целует. В нем просыпается что-то мужское и что-то звериное, что живет в нас испокон времен и что мы не в силах обуздать.

Джинни проваливается в томительную бездну, не спрашивая разрешений, не прося прощения, не думая о том, что придется смотреть в зеленые до безумия глаза Гарри. Она падает в эту бездну без оглядки и бесстыдно, как прыгают в пропасть люди без надежды. Она задыхается от невозможности оторваться, от невозможности открыть глаза. От невозможности оттолкнуть.

Ей не страшно.

Их тела, прильнув друг к другу, отбрасывают странные тени на каменный пол. Их движения неуклюжи и неумелы, их слова — шепот ветра, их поцелуи — украдены друг у друга. Они боятся смотреть друг другу в глаза. Джинни прикрывает глаза, ничего не видя — только чувствуя. Его запах, шорох матраса и капающей воды в треснутую раковину и стук собственного сердца.

А потом — Драко оказывается внутри нее, и она тихо вскрикивает от боли и на мгновение распахивает глаза, чтобы увидеть его обезумевший взгляд. И снова закрывает.

Все, что он делает с ней, едва зная, что нужно делать — все для нее ново. Она слышит и чувствует, как ее тело живет своей, неведомой до этой минуты жизнью, и ей нравится, что ее тело имеет свою волю. Не всегда можно управлять собой. И не всегда хочется. Ей больно, но она не смеет его остановить. Не смеет сказать. Она не хочет, чтобы он отрывался от нее.

Драко ласкает ее неумело, и его губы целуют все торопливей и все жадней, и через несколько вечных мгновений он глухо стонет и в изнеможении опускается рядом с ней на матрас цвета мяты.

Джинни не понимает, что чувствует. Несколько мгновений она лежит в своем мире, еще мгновение назад полном ощущений и запахов, а теперь вдруг ставшим пустым и тихим. Взглянув одурманенным взглядом на свое обнаженное тело, она замечает пятно крови на внутренней стороне бедра.

И разом, как порыв ветра, ее захлестывает осознание. И спрятанное чувство вины. Только стыда нет. Стыд она потеряла давно, столкнувшись с Малфоем в темной вонючей совятне.

Схватив рубашку трясущимися руками, она быстро накидывает ее на себя, не застегивая пуговиц.

Еще мгновение назад они были единым целым и вдруг распались, словно осколки скалы.

— Скажи что-нибудь, — просит она тихо и смотрит на его нагое тело.

Драко молчит и пристально наблюдает за выражением ее лица.

— Нравится? — и в его голосе одновременно осторожность и такое знакомое малфоевское самолюбование.

Джинни краснеет так, словно оказалась в горячей ванне с обжигающим паром. Потом быстро скользит взглядом от его влажных от пота плеч, груди, живота и — вниз, к… И быстро отводит взгляд. Потом улыбается. Мужчины так смешно устроены.

— Похоже, нам здесь нужно одеяло или плед, — Драко плохо соображает, устало проводя рукой по волосам.

Но Джинни настолько убеждает это «нам», что она прижимается к его груди и обхватывает рукой за шею.

— Обещай мне только одно, — он смотрит на пляшущее пламя свечей. И в его голосе — внезапный холод.

— Что? — она приподнимает голову и смотрит на него сверху вниз. Он осторожно касается пальцами ее царапины.

— Ты никогда об этом не пожалеешь.

Она слабо улыбается.

— Никогда. Я никогда не пожалею, Драко.

Оставшуюся часть вечера они молча сидят у котелка, помешивая воду и добавляя нужные ингредиенты. И, нечаянно касаясь друг друга рукавами, вздрагивают. Джинни не может унять бешеное биение сердца.

И когда Драко первым уходит из заброшенной комнаты, оставляя ее одну, ей кажется, что он идет против течения, по пояс в ледяной воде.

Человек, который не хочет оставаться ее принцем.

Драко

— Ты слышишь меня? — Макмиллан дергает его за плечо.

Драко не слышит. Он все еще видит перед собой обнаженное тело Джинни, залитое приглушенным светом горящих свечей. Он все еще помнит, насколько оно горячо.

— Что? — наконец трезвеет он и непонимающе смотрит на Макмиллана.

— Ты пил? — Эрни разглядывает его без всякого беспокойства. Кто будет заботиться о Малфоях? Смешно.

— Ага, — бормочет Драко и переводит взгляд на пуффендуйца. — Что нужно?

— Рейтинг успеваемости второкурсников и общий рейтинг по вашему факультету, — Эрни нетерпеливо закатывает глаза. — Ты ведь его принес?

Драко поразительно не-своими руками вынимает из папки расчерченный пергамент и зло сует Макмиллану под нос. Или это все-таки его руки? Его пальцы?

— А где общий рейтинг?

— У Паркинсон. Только она не смогла прийти.

— Замечательно! — Макмиллан надувает губы. — И что мы скажем МакГонагалл?

— Что общий рейтинг у Паркинсон.

— Ты свихнулся, Малфой, — Макмиллан возвращается за свою парту и удрученно смотрит на разложенные по темам документы.

Драко не спорит, просто кладет голову на скрещенные на парте руки и закрывает глаза. Он снова видит маленькие груди Джинни с твердыми коричневыми сосками, снова слышит запах ее тела, аромат ириса, смешанный со сладковатым запахом пота.

Вчера вечером он стал мужчиной. Вчера вечером он превратил девушку в женщину.

И от осознания этого, от осознания, что какая-то часть души Джинни все же принадлежит ему, у него слегка кружится голова. И он хочет еще. Еще Уизли. И еще. Утонуть в ней, сгореть. И никогда больше не видеть ни Лорда, ни Паркинсон, ни надоедливого Макмиллана, ни рейтинги успеваемости.

Когда она потянулась к нему, как цветок, раскрывая лепестки, он потерял голову. Он не хотел, чтобы это произошло. Он жаждал этого, но заставлял себя сдерживать жажду. Потому что от этого так трудно будет отказаться. Отказаться — от Джинни. Просто быть рядом с ней, прикасаться, целовать — это совсем не то, что обладать ей, а потом отдать в теплые руки Поттера. А теперь у него нет выбора. Драко пытается вспомнить ее лицо, когда оказался внутри нее. Ее глаза были закрыты, и губы искривились. Что она почувствовала? Ей было больно, он понял это чутьем. Но как долго? Драко вдруг вспоминает кровь на ее бедре. Он тогда испугался, но промолчал. Он хотел спросить ее, но в то волшебное мгновение их соприкосновения его мысли спутались, а после… Он не решился. Зачем тогда она шагала навстречу не-Поттеру, если потом сама захотела близости? И насколько нужно отчаяться, чтобы решиться на близость с человеком, которого еще недавно презирал?

Драко загибает пальцы, считая месяцы с их первого столкновения. Получается четыре. За четыре месяца они прошли по каменистой дороге во тьме к своему собственному свету. Но все-таки, тот ее поступок в лесу… Что он значит? Драко запутывается в чувствах Джинни и тяжело выдыхает. Женщины продолжают оставаться для него загадкой с невозможностью найти ответ.

И Драко не хочет, до ужаса, до безумия, до беззвучного крика не хочет возвращаться в прошлое. Он не хочет ничего менять, потому что потом — потом Джинни исчезнет. Исчезнет навсегда, со всеми своими бледными веснушками и рыжими волосами, отливающими медью. Исчезнет из его истории, в которую он почти поверил. В которой почти стал тем принцем, что похитил ее из пещеры с крапивой.

Как опьяненный, он бредет в кабинет Северуса, чтобы ненадолго спрятаться ото всех. Хотя больше всего сейчас ему хочется увидеть Джинни. У них осталась только неделя, а потом — бездна немоты.

— Я хочу выпить, — Драко не спрашивает, он берет графин с виски и наливает в бокал в форме тюльпана.

Северус молча отодвигает шахматы и смотрит на него так, как никогда не смотрел отец: почти заботливо и совершенно по-отечески.

— Вкусно? — наконец осведомляется он. И в черном голосе — беспокойство.

— Дымно. То ли горько, то ли сладко, совсем как моя жизнь. — Драко со звоном ставит бокал на стол. Виски мгновенно ударяет в голову, и еще сильнее ударяет желание немедленно увидеть Уизли.

Северус рукой показывает на место рядом с собой. Драко покорно садится.

— Сыграешь?

Драко осоловело смотрит на шахматную партию. Северус так любит играть в одиночестве, что скоро раздвоится.

— Черным конец. Белые ходят и выигрывают, — произносит он задумчиво, изучив партию. — Не буду за белых.

— Хочешь проиграть черными?

— А я вообще в играх не участвую. Я их создаю. — Драко откидывается на жесткую спинку стула и прикрывает глаза. Через час у них уход за магическими существами, но в голове у него звенит так, словно Хагрид повесил на всех зверей колокольчики.

Северус сжимает в руках чашку горячего чая. И не обжигается.

— Ты меня пугаешь. Это все из-за Уизли?

— Да. И нет.

— Не хочешь говорить — не говори. Только не надо загадок. Я их быстро разгадываю.

Драко с трудом выпрямляется на стуле.

— У тебя так было, что ты до безумия любишь женщину, но почему-то твердо знаешь: вы не можете быть вместе? Эта твоя Кандида Руфус? Почему она не выбрала тебя?

Черные глаза Северуса тускло блестят в дневном свете. Ему неприятно об этом говорить, но он выдавливает:

— Это я ее не выбрал.

Драко понимающе кивает, хотя ничего не понимает. Северус все равно не расскажет, а разгадывать загадки у Драко получается хуже, чем трансфигурировать подушку в матрас.

— Я пойду. Спасибо за виски. — Он вешает тяжелую сумку на плечо и поправляет галстук. — Увидимся за ужином.

Северус не отвечает и склоняется над шахматами.

Драко идет по галерее, и все кажется ему другим. Все — в других красках. Он — другой. Не тот подросток, полный безнадежности и пустоты, приехавший сюда в сентябре. Он изменит все. Он сотрет прошлое. И сейчас он не один. Сейчас он с Уизли.

Еще целую неделю.

Хагрид, запорошенный снегом, гигантской статуей возвышается над студентами. На улице холодно, и студенты поглядывают на часы каждые пять минут: всем хочется вернуться в теплые гостиные.

Джинни стоит в стороне, рядом с Невиллом, и смотрит на свои руки в рыжих варежках. Драко невольно улыбается, украдкой наблюдая за ней.

— И что мы сегодня будем делать? — он пытается перекричать ветер, но проигрывает. Джинни оборачивается к нему, и в ее глазах — потерянность. — Эй! Хагрид!

Хагрид спускается по ступеням хижины и приоткрывает дверь в небольшой деревянный загончик.

— Сегодня вам придется распределить соплохвостов по парам и создать для каждой отдельный загон. Им пришло время спариваться. Будьте осторожны, они плюются.

Гриффиндорцы переглядываются, слизеринцы на всякий случай делают шаг назад.

— Что вы стоите? У вас есть полчаса! — Хагрид похлопывает Клыка по голове. — Приступайте. Я пока чайку попью.

Как Драко и предполагает, Джинни первой суется в этот загончик из ада. Слизеринцы демонстративно складывают руки на груди и не двигаются с места. Вслед за Джинни в загон заходит Финниган, а потом Браун и Патил. Долгопупс подозрительно рассматривает тварей с расстояния десяти шагов.

Драко шагает в загон, как осужденный шагает на эшафот.

— Не ходи! — кричит ему вслед Паркинсон, кутаясь в теплую мантию, отороченную серым пушистым мехом. Наверняка щедрый африканский подарок.

— Отвали, — равнодушно бросает он и, войдя в загончик, встает поближе к Уизли.

— И как мы поймем, кто из них самец, а кто — самка? — Джинни растерянно и негодующе смотрит на дюжину соплохвостов, уже настороженно поднявших бледные хвосты.

— Думал, ты уже научилась, как различать мужчину и женщину, Уизли.

Джинни, не взглянув на него, краснеет так сильно, что может поспорить с летним томатом за титул «самый яркий». Какой для нее мир теперь?

Драко довольно усмехается и поучительно заявляет:

— Все очень просто: у кого присоски на животе, тот — самка. У кого жало — тот самец. Логично, правда?

— С этой твоей логикой, Малфой, предлагаю тебе полезть и посмотреть, кто у нас кто, — отзывается Финниган, с отвращением смотря на соплохвостов.

Джинни встает коленями на снег и с минуту рассматривает бледные брюшки.

— Кажется, вот там слева — две девочки, — неуверенно говорит она, не поднимаясь.

Соплохвосты угрожающе поднимают хвосты.

Драко опускается на корточки рядом с Джинни и делает вид, что разглядывает соплохвостов.

— Увидимся сегодня?

— Сегодня вечером проверочная у Вектор, — он едва слышит ее торопливый шепот. — Мы же договаривались на четверг.

Четверг. Это же целых три дня! Драко мысленно стонет.

— А я не ради зелья.

— Чертов извращенец, — Джинни робко улыбается, но улыбка тут же угасает. — Мне еще больно…

— Больно? Из-за меня? Я был неосторожен? — Драко продолжает делать вид, что наблюдает за животными. Все равно Финнигану наплевать, а Патил и Браун щебечут о своем, как малиновки перед закатом.

— Нет, — так же поспешно отвечает Джинни, и он видит в ее глазах желание прикоснуться к нему. — Просто этого не избежать. Мы все взрослеем через боль. Увидимся в четверг. Вот тот — мальчик! — громко говорит она, указывая на крупного самца.

В это мгновение Драко осознает всю тяжесть отношений мужчины и женщины и еще больше запутывается. Он готов провести с ней на этом матрасе неделю напролет, а ей «больно». Но ведь больно ей только сейчас, в начале? А потом? Он разочарованно выдыхает и проводит рукой по лицу.

Соплохвост вдруг прижимается к земле, трещит панцирем и выплескивает в Джинни залп огня. Она успевает отскочить, но огонь прожигает мантию на предплечье и кожа под ним идет пузырями. Она вскрикивает от боли и, развернувшись, убегает в замок, к мадам Помфри. Паркинсон провожает ее довольным взглядом, и Драко едва сдерживается, чтобы не ударить ее и не побежать следом за Уизли.

— И что будем делать? — Браун делает шаг назад и прячется за Финнигана.

— Ничего. — Драко вытаскивает палочку. — Авада Кедавра!

Он методично и хладнокровно убивает всех соплохвостов по очереди, потом разворачивается и уходит в замок под недоуменные взгляды однокурсников и гриффиндорцев.

А что терять? Через неделю они изменят мир. Можно делать, что угодно. Можно говорить, что угодно. Только не умирать.

С каким-то ощущением неизбежности, пустоты и вместе с тем наполненности Драко бредет по пушистому снегу.

Беллатриса

Она разъяренным зверем шагает по комнате, пиная все, что попадается под ноги. Рудольфус молча наблюдает за ней, потягивая вино из высокого бокала. А за окном, в темноте, ей мерещится призрачное лицо Сириуса.

И это лицо бесстыдно смеется над своей убийцей.

— У меня от твоего мельтешения голова трещит, — признает Рудольфус лениво. — Ты все равно не сможешь ничего изменить.

Беллатриса останавливается и яростно топает ногой так, что хрустальные цветы на люстре жалобно звенят, моля о пощаде.

— Чертова грязнокровка! Как только она успела вытащить мальчишку оттуда?

— Ровно так же, как успела вытащить двух мальчишек и прихватить с собой Яксли, — спокойно отвечает Рудольфус и опрокидывает в себя бокал.

Последнее время он пьет меньше и только вино, но Беллатрисе все равно плевать. Она злится, потому что господин перестал уделять ей столько внимания, сколько дарил раньше. И это ее пугает. Что, если ее положение станет похожим на положение Нарциссы? Похожим на диван, на котором давно не сидят. Или на лишнюю вилку, случайно принесенную дворецким.

Беллатриса чувствует легкое жжение Метки и торопливо выходит из комнаты. Может быть, господин хочет сообщить что-то важное?

Спустившись с лестницы в холл, она замечает Драко. Он стряхивает надоедливый снег с воротника черного пальто. И он не один. Рядом с ним — девушка. Беллатриса с бесстыдством, с каким над ней смеялся мертвый кузен, подходит к ней и останавливается напротив.

— Добрый вечер, — холодно произносит она. — Драко, ты нас представишь?

Он вздрагивает, как осиновый лист, и в серых глазах, как от взмаха палочки, зажигается неприязнь. Он никогда не пытается ее скрыть.

— Астория Гринграсс, — девушка протягивает руку. — Я помню вас. Беллатриса Лестрейндж?

Беллатриса в замешательстве пожимает белую холеную руку, которая только что пряталась в теплые меховые варежки. Гринграсс? А, та надменная девица с бала. Взглянув на них, Беллатриса нутром угадывает: между ними ничего нет. Драко по-прежнему в своей раковине, и один дьявол знает, зачем он притащил эту девчонку в полное кровищи и дерьма поместье.

На пороге гостиной Беллатриса сталкивается со Снейпом.

— Лорд не в духе, — предупреждает он, уже поворачиваясь к ней спиной.

— Ты, — она останавливается, вспомнив. — Подожди.

Снейп нетерпеливо оборачивается, на его желтоватом лице — такая же неприязнь, как и в светлых глазах Драко. Только зрелая. Осознанная.

— Твое. Держи. Не храню у себя чужую любовь, — обрывисто произносит она. — Дай руку.

Снейп вытягивает руку вперед с опаской, словно в клетку хищника. И сгибает ладонь лодочкой.

Беллатриса быстро кладет туда смятый в комок кусок пергамента, стараясь не касаться его кожи. И сразу поворачивается к нему спиной.

Раньше бы ей было плевать на такое. Плевать на Снейпа. А сейчас она не может ни оставить эту написанную любовь себе, ни выкинуть, ни сжечь.

Она просто возвращает ее владельцу.

Лорд сидит у камина, поглаживая голову Нагайны. Беллатриса останавливается около него и нетерпеливо переступает с ноги на ногу. Ей хочется мчаться, а она стоит на месте.

— Как думаешь, что он ищет?

Беллатриса впервые чувствует неуверенность. Ответ «я не знаю» Лорда вряд ли порадует. Она осторожно произносит, раскачиваясь с пяток на носки:

— Возможно, ищет артефакт, чтобы выступить против вас.

— Нет, — Лорд качает головой и поднимает на нее глаза. Беллатриса впервые замечает, что они — красные. — Садись, Белла. Не люблю, когда стоят за спиной.

Она усаживается в низкое кресло и смотрит на его бледное, искаженное недовольством лицо.

— Я слышал голоса в холле, — произносит он с долей любопытства. — Что, Треверс вернулся?

— Нет, милорд. Драко приехал на каникулы.

Лорд улыбается неровным рядом желтых зубов.

— Смелый мальчик. Кажется, это он еще так недавно дрожал от каждого моего слова?

Беллатриса кивает, нервно растирая длинные пальцы.

— Я хочу, чтобы ты наведалась к своей сестре, — Лорд задумчиво тянется к красному яблоку. — К той, что посмела выйти замуж за грязнокровку. Возможно, они что-то знают про Поттера.

— В Годриковой впадине похоронены его родители, — Беллатриса смелеет и постукивает пальцами по ручке кресла. Ворваться в беззащитный дом Андромеды? С радостью. Наконец-то у нее есть дело! — Может быть, он просто навещал их?

— Сомневаюсь, — лениво протягивает Лорд, разглядывая яблоко. Нагайна приподнимает голову, потом снова опускает. — Он что-то ищет, но я не понимаю, что.

— Я могу взять с собой Рудольфуса, господин? — Беллатриса поднимается с кресла и почтительно кланяется.

Лорд равнодушно кивает. Он уже давно забыл, кто такой Рудольфус. Он уже давно не впускает Беллатрису в свою спальню.

Поднимаясь вверх по лестнице и уже проходя по коридору к спальне, она на мгновение останавливается напротив комнаты Драко. Он размеренными движениями вынимает вещи из небольшого чемодана, погруженный в свои мысли, как погруженный под лед. И не замечает, как Астория, опираясь спиной о подоконник, смотрит на него, не отрываясь. В ее взгляде — обреченная любовь.

Беллатриса морщится. Да, безусловно, Гринграссы — в списке «Священных двадцати восьми». Но эта девушка — копия Нарциссы, только в ней гораздо больше смелости. Но все остальное, что отражается в темно-синих глазах — из мира грез, который так презирает Беллатриса. И который так чужд Драко. И именно поэтому он никогда ее не выберет.

Еще одна бесполезно переживаемая любовь.

Взявшись за ручку двери, Беллатриса быстро перебирает в голове всех, кто отравлен этой любовью. Астория, Северус, Рита, Нарцисса, Рудольфус — отравлены и уязвимы. О себе Беллатриса ничего сказать не может, как не может понять ядовитый олеандр, насколько он изначально ядовит.

Беллатриса знает одно: любовь — опасна, а, значит, в ее жизни этому чувству нет места. И то, что она так яростно чувствовала к Лорду, уже не кажется ей таким яростным. Стоило замедлить бег — и оно угасает.

Когда бежишь — всегда задыхаешься.

Когда стоишь на месте — кислорода чересчур.

Джинни

В туалете сыро и тепло, и от этой уютной атмосферы хочется спать. В ожидании Драко она доедает жалкие рыжие остатки абрикосового джема и затвердевшие булочки, напоминающие кексы Хагрида. Ей хочется увидеть Драко и одновременно не хочется, чтобы он приходил. Ведь тогда все изменится — и они изменятся. И больше не прикоснутся друг к другу. Тот их вечер в четверг, которого Драко так ждал до блеска в глазах — прошел в молчании. Это был их последний вечер наедине. И Джинни не смогла снова ему отдаться. Быть с ним, чувствовать его рядом — а потом отдалиться. Для нее — слишком тяжело.

На потрескавшейся раковине сидит Миртл, вальяжно раскинув призрачные ноги. Тихо капает вода из сломанного крана.

— А я знаю, что вы варите, — Миртл невозмутимо указывает на кипящий котел с бордовым зельем.

— Серьезно? — Миртл порядком надоела, и Джинни старается пропускать мимо ушей ее вечные жалобы и попытки поговорить.

— Это зелье времени, — Миртл торжествует. — Я видела, как его варил профессор Диппет.

— Зачем? — Джинни на секунду перестает вгрызаться в булочку.

Миртл довольно улыбается: наконец-то на нее обратили внимание!

— Он любил возвращаться во времена, когда был молодым. У него была вполне симпатичная любовница. С темными волосами, кудрявыми, как у негритянки, а кожа белая-белая…

— Ты сейчас Беллатрису Лестрейндж описываешь, — Джинни раздраженно закатывает глаза. — Сомневаюсь, что профессор Диппет крутил с ней роман.

Джинни вспоминает звериный блеск темных глаз Беллатрисы и вздрагивает. Дьявольская женщина, которая обещала драться с ней в битве, которая теперь никогда не произойдет. Ведь в том мире Беллатриса останется в Азкабане.

Миртл обиженно спрыгивает с раковины.

— Хочешь булочку? — Джинни жестока и осознает это.

Миртл всхлипывает и бросается головой вниз в раковину. Тяжело быть привидением, над которым все подсмеиваются.

Драко опаздывает, и когда он, наконец, приходит, Джинни дремлет, растянувшись на матрасе и подложив руку под голову. Ничего не говоря, он садится рядом с ней, наклоняется и целует. Всю щеку его прорезывает глубокая царапина, еще покрытая свежей коричнево-красной корочкой. Так Алекто отплатила ему за смерть соплохвостов.

— Как твоя рука? — спрашивает он, и от него пахнет рисовым пудингом. Он стал близок ей, словно она сорвала звезду с неба и повесила на грудь.

— Почти не болит, — Джинни благодарно улыбается. — Ты взял заклинание?

— Да. — Драко явно что-то тревожит, но он упрямо молчит.

Но Джинни замечает. Она начинает чувствовать его настроение, как когда-то чувствовала Гарри. Теперь Гарри отрезан. Оторван.

— Что?

— А если мы… Если судьба нас свела не потому, что мы должны изменить время. А чтобы быть вместе. — Драко сглатывает, потому что эта мысль звучит очень глупо. Но он все равно ее озвучивает. Потому что не может молчать. Им и так осталось сказать друг другу слишком мало слов. Словно в песочные часы засыпали не песок, а слова, и теперь они падают вниз, иссякая с каждой минутой.

Веснушки Джинни тускнеют. Они и так почти исчезли от снежной злобы и холодного ветра и держатся только на щеках.

— Может и так, — ее ореховые глаза полны серьезности. — Только ни ты, ни я не отступим назад. Ты сам это знаешь. У нас есть шанс спасти мир и жизни. Мы не можем жертвовать всеми ради себя.

Он смотрит на нее с сомнением. Джинни знает, что он думает: надо жить для себя. Сначала для себя — потом для других, иначе на всех не хватит. Но она все еще находится под влиянием Гарри и поэтому не может вести себя настолько эгоистично. Хотя Драко называл бы это разумным эгоизмом — и был бы прав.

— На самом деле, мы не только спасаем этот идиотский мир, — тихо произносит он, отводя взгляд. — Мы бежим от себя. От неизбежности расставания в этой реальности. От страха не выбраться вдвоем из этих странных чувств.

Джинни молчит, упрямо сжимает губы. Почему он так уверен, что она боится остаться с ним?

Драко медленно разворачивает мятый пергамент. Пальцы у него немилосердно трясутся.

— Прежде, чем я прочитаю заклинание, нужно одеться, — вспоминает он вдруг. — Я принес плащи и маски. Только это маски Пожирателей смерти.

Джинни молча смотрит на него несколько мгновений, потом так же молча берет протянутую белую маску. И надевает. Долго пытается завязать толстые черные ленты на затылке. Потом медленно натягивает плащ.

— В какое точно время мы попадем? — ее голос и облик расходятся друг с другом. Они с Драко смотрят друг на друга и видят не себя — а Пожирателей смерти.

— Примерно за пару часов до появления Поттера и Диггори, — Драко вынимает из кармана колбочку с кровью Астории. Потом осторожно, прерывисто и хрипло читает:

Оmnis immundus spiritus omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica.

Ergo draco maledicte et omnis legio diabolica adjuramus te. cessa decipere humanas creaturas, eisque aeternae Perditionis venenum propinare.

Vade, inventor et magister omnis fallaciae, hostis humanae salutis. Humiliare sub potenti manu dei, contremisce et effuge, invocato a nobis sancto et terribili nomine, quem inferi tremunt. Ab insidiis diaboli, libera nos.

Зелье становится багрово — красным, потом бешено пенится и бурлит, потом на мгновение становится черным, и Джинни отчетливо видит капли крови, падающие в этот водоворот тьмы. Туалет Миртл вращается вокруг них с яростной силой, и вдруг выплевывает их из себя. Мелькает небо, лес, горы, потом становится темно — и они падают, словно из тучи, на мягкий лесной мох.

За расступающимися деревьями светлеет, и где-то совсем рядом, чуть в стороне, на холме стоит деревенька. Перед ними, в ста шагах или даже меньше, вырастают из земли могильные плиты.

Они в Литтл-Хэмптоне, в самый разгар финального поединка на Турнире Трех волшебников.

Джинни быстро поднимается на ноги и оглядывается по сторонам. Ни души. Приятно пахнет лесом и летом, до которого в ее зиме еще жить и жить. Драко встает рядом с ней и сразу вынимает из кармана палочку. Она не видит его лица под маской, но знает, что ему тоже страшно. Страх, который она перестала чувствовать в замке, возвращается с удвоенной силой и пронизывает ее с головы до ног ударом молнии.

Они идут по кладбищу, торопливо рассматривая имена на могилах. Некоторые плиты совсем старые и треснутые, некоторые — покрыты мхом. Эти люди умерли давно, задолго до обеих мировых войн. Они жили в мире изящных манер и шуршащих платьев. Наконец Джинни находит ее: треснутая могильная плита с именем отца Волан-де — Морта.

Кивнув друг другу, они прячутся в десяти шагах от могилы, сжав палочки в руках и быстро изменив себе голос. Их единственная надежда — внезапность.

— А здесь уже лето, — тихо шепчет Драко не-своим голосом, с шумом втягивая теплый летний воздух.

Джинни прижимается к нему, не говоря ни слова. Иногда бывает время, когда слова пусты. И молитвы пусты. Есть только бьющиеся сердца. И горячие губы.

— До момента, когда Поттер попадет на кладбище, остается десять минут. — Драко шепотом матерится, смотря на часы. — Где Лорд?

И словно в ответ на его слова на другом конце кладбища появляется невысокая фигура, несущая в руках сверток, а за спиной — большой, набитый чем-то тяжелым мешок.

— Петтигрю, — шепчет Джинни. — Это в самом деле Петтигрю, Драко.

— Я знаю.

И сразу же, вместе с его грузными шагами, они слышат смертельное шуршание Нагайны. По спине Джинни пробегает целая армия мурашек. Как ей отвлечь змею? Или убить ее?

— Когда я скажу: «Бежим!», мы бежим, — он нервно хватает ее за руку. И его ладонь снова липкая. Словно липкость — неизменный атрибут их внезапных встреч и нелепых прощаний.

Они не успевают ничего сделать, как раздается сильный хлопок, и из портала на кладбищенскую мертвую и сухую землю выпадают Гарри и Седрик.

Сердце Джинни с размаху падает куда-то вниз.

Гарри.

Он еще совсем мальчишка здесь, с этими взъерошенными волосами, в грязной мантии и заляпанных очках.

И Джинни чувствует, как мгновенно напрягается Драко. Он — серебряная струна на гитаре, натянутая так сильно, что может порваться в любую секунду.

— Где мы? — Седрик поднимается на ноги и помогает подняться Гарри.

— Я не знаю.

Голос. Голос Гарри. У Джинны кружится голова — от безумия и от того предательства, что она совершила. Она — падшая. Падший лебедь.

— Убей лишнего, — шипит не менее знакомый голос, и когда Петтигрю поднимает палочку, Драко неуклюже взлетает на ноги и с бешенством кричит:

— Не сметь!

Со стороны он выглядит так смешно со своей злостью, что Джинни улыбается под маской.

От испуга Петтигрю роняет палочку на землю. Он действительно выглядит как самая настоящая крыса, и Джинни невольно задумывается: какие стороны души отражает ее анимагическая форма?

— Хвост, кто здесь? Покажи мне! — Темный Лорд-младенец чем-то напуган. — Покажи! Нагайна, ко мне! Убей всех, кроме Поттера!

Змея серым изваянием вырастает перед окаменевшей Джинни и покачивает огромным хвостом. С ее белых зубов капает яд.

— Авада Кедавра! — Драко делает несколько шагов вперед и направляет палочку на Петтигрю. Тот замертво валится на землю. — Авада Кедавра!

Он не знает, что в это мгновение Джинни отчаянно петляет между могил, пытаясь оторваться от преследования змеи.

— Инкарцеро! Импедимента! — Но змею не берет ни одно заклинание. Она упорно продолжает ползти следом, и с ее длинных клыков по-прежнему капает яд. — Сектумсемпра!

На спине Нагайны появляются кровоточащие царапины, но она продолжает упорно ползти.

— Она неуязвима! — выкрикивает Джинни и понимает, что выдыхается, понимает, что еще одного круга она не выдержит. — Авада Кедавра!

Змея уклоняется от заклинания и хищно бросается на обессиленную Джинни. Джинни падает лицом вниз, рассекая маской губу, цепляется за траву и даже не сдерживает рвущиеся наружу слезы. Нагайна одним движением вцепляется ей в ногу, разрывая плоть.

— Уйди с дороги, тварь! — Седрик вырастает где-то рядом. — Круцио!

Заклинание отлетает от змеи, но она вдруг выпускает Джинни из пасти и, замерев, несколько секунд изучает белое лицо Диггори, приглушенно шипя. Потом торопливо уползает в лес.

— Какого черта здесь происходит? — Гарри направляет палочку на Драко. Привычная и до боли знакомая сцена. Но Джинни ее не видит. Она сидит на земле и молча смотрит, как из рваной раны течет кровь. — И кого вы убили?

— Темного Лорда, — Драко старается говорить спокойно, но голос дрожит. Не-его голос. — Слушай, Поттер…

— Откуда вы знаете, кто я, и кто вы?

— Кто ты — понятно по твоему шраму, — в голосе Драко звучит раздражение. — Кто мы — не имеет значения. Важно, чтобы ты нам поверил. Мы из будущего. Мы вернулись на три года назад, чтобы помешать Темному Лорду взять твою кровь и возродиться.

— Это был Волан-де-Морт? — с сомнением переспрашивает Седрик. — Он похож на младенца. А это кто?

— Петтигрю.

— Петтигрю? — с отвращением повторяет Гарри и вглядывается в мертвое лицо. — Петтигрю — предатель…

— У меня нет времени объяснять подробно. Слушай, Поттер, откуда мы пришли — там темнота. Ты скрываешься в лесах с Грэйнджер и Уизли, Дамблдор мертв, а Снейп — директор замка. Чтобы возродиться, Темному Лорду нужна твоя кровь. Только твоя кровь. Постарайся не допустить этого, хотя он будет пытаться добраться до тебя всеми возможными способами. Не верь никому. И знай, что Грозный Глаз на самом деле — Барти-Крауч младший.

Гарри смотрит на Драко глазами человека, попавшего в сумасшедший дом.

— Зачем Волан-де-Морту моя кровь?

— Чтобы возродиться. Только твоя кровь. Ничья больше. Есть пророчество, о котором, возможно, ты и не узнаешь, поскольку мы изменили историю: «Ни один не может жить, пока жив другой», — от напряжения Драко почти сипит. — Или Лорд убьет тебя, или ты его. Другого выхода нет.

— А ты Пожиратель смерти, верно? Ты не называешь его Волан-де-Мортом. Ты говоришь «Темный Лорд». — Гарри с подозрением делает шаг назад. — Откуда мне знать, что это не ловушка?

— Если ты не идиот, Поттер, то поймешь, — Драко с трудом сдерживает эмоции. — Нам пора возвращаться. Ты запомнил? Не доверять никому. Не позволять Темному лорду использовать твою кровь.

— Легко сказать, — Гарри снимает с носа заляпанные очки и протирает их не менее грязным краем футболки. — Волан-де-Морт непредсказуем. Если я снова попаду в портал?

— Значит, держи палочку поближе к телу.

— Пора возвращаться, их уже ищут, — Джинни преодолевает напавшую немоту. — И я истеку кровью…

Седрик с ужасом смотрит на ее искалеченную ногу.

— Мы увидимся в будущем, Поттер, но ты меня не узнаешь, — Драко пятится назад спиной. Он не хочет оставаться беззащитным. Хотя всегда внутренне уязвим. — Ты никогда не хотел.

Драко вытаскивает из кармана бутылочку с зельем, добавляет в нее кровь Астории и поднимает Джинни на руки, заливая себя ее кровью. И быстро, едва не запинаясь, произносит заклинание.

Кладбище, Поттер с Диггори, мертвые тела Петтигрю и Волан-де-Морта кружатся в безумном хороводе глаз, грязи и могил, а потом временная петля выплевывает их обратно в будущее.

Будущее, которое они создали сами.

Пещера с недошитыми рубашками из крапивы остается позади. И тонкий веревочный мост к ней сожжен.

Джинни оказывается во дворце. В плену золотой клетки, в руках Золотого мальчика. И не смеет сказать ни слова.

Джинни

Пахнет сыростью и кровью. И этот запах душит ее, подступая к горлу, и от яда, проникшего в кровь, кружится голова. Джинни — на бесконечной карусели, которая никогда не остановится. Остается только одно — спрыгнуть.

— Прости меня, — Драко осторожно кладет ее на расстеленную мантию. В будущем в туалете Миртл никакого матраса нет. Словно и не было. — Я не знал, что она неуязвима, черт ее подери.

— Седрик ее напугал, — Джинни с силой отрывает от мантии кусок и перевязывает ногу выше страшной рваной раны, но кровь не останавливается. — Странно, правда?

Драко пожимает плечами. Потом осторожно закатывает рукав рубашки и шумно выдыхает.

— Джинни… У меня нет Метки. Она исчезла.

Она поднимает взгляд: его девственное предплечье расплывается перед глазами.

— Это значит, что я не стал Пожирателем. Это значит, что все получилось. Дамблдор, мой дядя и Диггори живы. И мой филин тоже.

— Ведь это здорово, да?

Драко наклоняется к ее ране и быстро что-то шепчет. И кровь перестает течь. Но яд все еще действует. Она — отравлена. Навсегда.

— Нет, — он садится на корточки рядом с ней и касается пальцем ее губ. — Я хочу, чтобы ты знала: если бы не та встреча в совятне, я бы сошел с ума. Только после встречи с тобой я перестал кричать во сне и вздрагивать от каждого шороха.

Глаза Джинни наполняются слезами безысходности. Встреча в совятне — словно столетие назад. В другой реальности.

— Что мы будем делать?

— Ненавидеть друг друга, рыжая.

— Я не могу тебя ненавидеть.

— Придется, — зло говорит он, но в светло-серых глазах — тепло. — В самый отчаянный момент просто пришли мне сову. Но нам лучше забыть друг друга. Так будет легче для всех.

— Почему все меня бросают? — Джинни не сдерживается и с размаху ударяет кулаком в стену, сдирая кожу на костяшках. Снова пахнет кровью, снова тело обжигает боль. И только она способна заглушить ту, внутри нее. Ей всего шестнадцать и она всего лишь женщина. — Это жестоко. Это больно. Это бесчеловечно.

Драко отрешенно смотрит на дорожки слез, бегущие по ее лицу.

— Все, что случилось с нами, случилось на войне. Теперь — не война. Теперь — будущее. Мы оба знали, что в этом будущем мы не можем быть вместе. Мгновение безумия прошлого. Ты — Уизли. Я — Малфой. Не бегай за мной. Дай мне шанс тебя забыть. Осталось немного. Уже январь, а в мае у меня ЖАБА. Здесь ты на шестом курсе, и твои занятия не пересекаются с моими.

Горячие, жгучие слезы застилают ее глаза. Задыхаясь от рыданий, Джинни нежно проводит рукой по его щеке. Последний раз касается пальцами тонких губ. Вдыхает аромат апельсинов с карамелью. Выдыхает. Драко неохотно отстраняется.

— Что придумаешь про свою рану?

— Что-нибудь совру, Малфой, — она всасывает влажный и словно наполненный кровью воздух и застывает.

Его собственная фамилия ударяет по нему безжалостным бичом. Он отшатывается и поднимается на ноги.

— Прощай, Уизли.

— А помнишь, как ты смеялся во «Флориш и Блоттс», что Гарри завел себе подружку? — Джинни не хочет его отпускать и ранит только сильнее.

Драко застывает, совсем как она мгновением раньше, но не оборачивается. В воздухе звенит тишина. Секунды осенними листьями падают на грязный пол. Потом Драко медленными, до отвращения четкими шагами выходит из туалета и аккуратно закрывает за собой дверь.

Между ними падает немота.

Джинни ждет несколько минут, показавшихся вечностью, потом с трудом поднимается и, хромая, идет к мадам Помфри. Хорошо, что сегодня — предпоследний день каникул и почти никто не вернулся в школу, а Хогвартс-экспресс прибывает только через пару часов.

— Останется шрам, — сурово предупреждает мадам Помфри, обильно поливая рану бадьяном и обматывая бинтом. Она даже не спрашивает, откуда эта рана взялась. И не знает, что внутри — яд. Джинни отравлена и не хочет выздоравливать.

Прихрамывая и держась рукой за стену, Джинни идет в Большой зал. Он торжественен и чист, как будто здесь никогда не проводился бал в честь Волан-де-Морта, как будто она никогда не танцевала здесь со Снейпом. Словно никогда не видела здесь Драко в темно-сером костюме со счастливой улыбкой на лице.

Джинни вспоминает вкус его губ и быстро мотает головой, пытаясь не думать о нем. Это дается ей с таким трудом, что ее едва не выворачивает.

Огромная рождественская ель с пушистыми ветвями высится у окна и переливается множеством огней.

Посидев в Большом зале вместе с небольшой горсткой студентов, оставшихся на каникулы, Джинни хромает в гостиную Гриффиндора.

— С сегодняшнего вечера — новый пароль, — Толстая Дама устало зевает. — Зеленые стручки.

— Ужасный пароль, — признается Джинни, с трудом разомкнув губы, и заходит в гостиную. Украшенная омелой и сосновыми ветвями, наполненная умиротворяющим запахом хвои, гостиная кажется раем. Особенно после того, как прошел ад.

— Привет! — Парвати приветливо машет ей рукой. — Как потренировалась? Гарри говорил, что ты делаешь успехи в квиддиче.

Джинни садится на низкую кушетку и сглатывает при имени «Гарри». Принадлежит ли она этому чистому и невинному миру?

— Да, — покорно соглашается она. — Правда, если честно, сегодня неудачный день.

Она приподнимает забинтованную ногу. В глазах все еще слегка расплывается от яда.

— Упала и ударилась, еще и разбила висок. Мадам Помфри говорит, что, возможно, у меня небольшая потеря памяти. Не могу вспомнить, что я делала последнюю неделю.

— Серьезно? — Парвати насмешливо улыбается. — Да ничего ты не делала. Отпустила Гарри к Сириусу на Рождество, а сама вернулась тренироваться на поле. И как твои родители и Гермиона ни уговаривали тебя остаться, ты не сдалась.

Джинни кивает, запоминая. Так, Гарри проводит каникулы у Сириуса, а раз Парвати об этом говорит, значит, Сириуса оправдали. Что ж, неплохое начало. Наверное?

— Привет! — в гостиную вваливается толпа гриффиндорцев во главе с Симусом, который без всякой неловкости нежно целует Парвати в губы. Джинни расширяет глаза, на мгновение забывая о своих несчастьях. — Скучала? Джинни, привет!

Она сухо кивает, жадно всматриваясь в толпу лиц. Дин, Лаванда, Невилл — и в самом конце — Рон и Гермиона.

Джинни с трудом подавляет крик, увидев взъерошенные от снега и ветра огненные волосы брата. Рон. Как давно она не видела его.

— Привет, — Гермиона счастливо улыбается и протягивает к ней руки. Джинни покорно ее обнимает, вдыхая морозный аромат густых каштановых волос.

— Что случилось? — Рон с ужасом смотрит на забинтованную ногу Джинну. — Ты где так навернулась?

— На поле. Неудачно спрыгнула с метлы. Еще и головой ударилась. Мадам Помфри говорит, что возможны провалы в памяти. — Джинни не помнит, где научилась так ловко врать.

— Ужас, — Гермиона лезет в карман и вытаскивает две помятые шоколадные лягушки. — Быстро ешь, они помогают. Во всяком случае, Гарри всегда помогали…

Джинни перестает слушать, потому что чувствует чей-то пристальный взгляд. Все звуки и запахи исчезают, и гостиная наполняется дрожащей тишиной. Для нее одной.

Он все такой же красивый, с теми же черными, как ночь, волосами. С теми же губами, что робко целовали ее у озера прошлой весной. Она пытается унять колотящееся сердце и отрешенно думает, что теперь не придется привставать на цыпочки, чтобы поцеловать. Поцеловать не те губы.

Гарри непонимающе приподнимает брови.

И тогда Джинни с усилием отрывает налитые даже не свинцом, а словно высеченные из мрамора ноги от пола и делает шаг ему навстречу.

Все, что она знала, все, что было родное ей, вся тьма, что была вокруг нее, и весь свет, что держал ее в объятьях — растворяется в дымке прошлого. Все заслоняет фигура мужчины с сияющими зелеными глазами.