Дикие лебеди (гет)

Джинни

Она в изнеможении опускается на торчащий из земли корень и прислоняется затылком к темно-коричневому стволу сосны. Плевать, что Драко перепутал обороты. В этом прошлом тепло и безмятежно, и она не сдвинется с места. И никто ее не сдвинет. У нее просто нет сил. Ни на что. Тело болит от пыток, и ссадины от кандалов снова кровоточат. Драко опускается перед ней на колени, пачкая и без того грязные брюки и тихо произносит:

— Скажи что-нибудь.

Он смотрит странно выжидающе, словно ждет ответа на какой-то вопрос или фразу, сказанную раньше, но Джинни вдруг забывает, что он сказал ей там, в пустой комнате с золотой пылью, кружащейся в застывшем воздухе.

— Есть хочу, — говорит она сквозь зубы, глядя в его усталое лицо. — И спать. И никогда не вспоминать всю ту кровь и смерть, что я там видела.

Драко наклоняется к ней и осторожно касается ее руки. Он пахнет чем-то сладким, но она забыла все слова. Все ощущения.

— Нам нужно вернуться. Мы не можем остаться в прошлом, ты сама это понимаешь.

Джинни измученно прикрывает глаза. Ей наконец-то тепло. И ее больше не пытают. Но стоит прикрыть глаза — и она видит эту камеру и слышит звук падающих капель. И вздрагивает.

— Я не смогу вернуться на кладбище. Там наверняка придется сражаться, а у меня нет сил. Я даже говорю с трудом. И возвращаться в таком виде в тот ад с Кэрроу… Я не могу. Я не могу.

Он смотрит на нее понимающе. Его светлые волосы растрепаны, а рубашка порвана осколками стекла. Джинни поднимает руку и касается его щеки. Нежно. Нежность — единственное, что у нее осталось. Остальные чувства выпиты.

— Все равно нельзя тут сидеть, — он поджимает губы. — Нужно раздобыть еды и узнать, какой сейчас год. Согласна?

Он заставляет себя быть сильным, но получается паршиво. Джинни видит страх в его глазах и желание помочь ей, хотя он не знает, как это сделать. Он боится ее напугать, боится к ней прикасаться. Как к запуганному зверьку, которого слишком долго мучали. Как к лебедю с подрезанными крыльями. Что же он сказал ей там, у МакГонагалл?

Джинни кивает и хватается за его руку, чтобы встать. Теплая. И дрожит. Как она сама еще дрожит.

Они выходят из леса на опушку и недоверчиво смотрят на раскинувшееся перед ними цветущее поле. Когда из конца зимы попадаешь в настоящую весну — всегда не веришь своим чувствам.

— Я знаю, где мы, — Драко вдруг останавливается и указывает рукой на торчащие из-за расплывчатой линии горизонта шпили собора. — Мы в Уилтшире, милях в пяти от моего поместья. Там, за собором, должна быть небольшая деревушка.

Джинни медленно бредет вперед, глубоко дыша и держась за его руку. В голове — ни одной мысли. Одна пустота. Другой рукой она касается высокой травы и цветов, так дурманяще пахнущих, таких осязаемых. Призрак подземелья ненадолго отступает.

— Как мы в таком виде зайдем в город? — Джинни с сомнением окидывает взглядом их окровавленную и растерзанную одежду. — Может, исправим все?

И она вытаскивает палочку, но Драко вдруг качает головой.

— Наших палочек здесь может еще не существовать. И они точно не зарегистрированы. Нас сразу загребут в Министерство. Придется обходиться без магии, пока не вернемся на кладбище, хорошо?

Джинни пожимает плечами. Малфой — и без магии? Земля перевернулась. И ее рассеченные губы трогает робкая улыбка.

— Сэр, — они окликают человека, идущего мимо них в поле. — Звучит глупо, но вы не подскажете нам, который сейчас год и месяц?

Человек в свободной льняной рубашке и длинных светлых брюках останавливается и закладывает руки за спину, разглядывая их.

— А что у нее за вид? — интересуется он, указывая пальцем на Джинни. — Вас что, избивали?

— Это грим, — быстро отвечает она, натягивая улыбку на лицо. — Мы изображали пленников, на игре, вон в том лесу.

Человек следит за направлением взмаха ее руки, потом понимающе улыбается. Играли, значит. В игру. Что только ни творит современная молодежь. И вопрос их, наверняка, часть этой самой игры.

— Двадцатое мая тысяча девятьсот восьмидесятого года, — говорит он быстро. — А вы школу не прогуливаете?

— Нет, — Драко снова берет Джинни за руку и обходит мужчину. — Спасибо, сэр, вы очень помогли.

И только когда он остается далеко за спиной, они останавливаются и растерянно смотрят друг на друга. Джинни заставляет себя соображать, но думать приходится с трудом.

— За пятнадцать дней до моего рождения, — бормочет Драко, отводя взгляд. Ему неприятно смотреть на ее изможденное лицо и кровавую одежду. — И Поттер еще не родился. А ты — тем более. Ладно, идем. Я был прав насчет палочек. Нам нельзя их использовать, если мы хотим остаться здесь на несколько дней. Подожди…

Он засовывает руку в карман пиджака, все еще висящего на Джинни, и вытаскивает горсть блестящей мелочи. Его губы оказываются так близко, но Джинни не поднимает глаз. Не вдыхает его запах. Она и так с трудом стоит. С трудом идет, волоча ноги. И с радостью подставляет лицо теплому солнцу и легкому ветерку.

Они подходят к крайнему домику в деревне и стучат в покосившуюся зеленую дверь.

— Добрый день, — Драко решительно берет разговоры на себя. — Скажите, у вас тут нет дома, где никто не живет? Мы бы хотели его снять. Вот деньги. И вот деньги за то, чтобы вы не задавали лишних вопросов.

Немолодая женщина рассматривает их в прищур, вытирая мокрые от стирки руки о передник. Потом неуверенно кивает, сраженная напором Драко.

— Вон там, на опушке, есть дом. Жильцы съехали недели три назад. Дом хороший, крыша не течет. И дрова есть. Только электричества нет, и плиту нужно разогревать дровами.

— Пойдет, — Драко достает еще пару сиклей. — А это за еду. Вы не могли бы положить нам что-нибудь с собой?

Женщина кивает, быстро убирая деньги со стола, и достает из кладовки небольшую корзину. Пока они оглядывают ее дом, она складывает им яйца, сыр, молоко, и хлеб и небольшой кусок запеченного мяса.

— Совсем рядом есть рынок, — говорит она, протягивая им тяжелую корзину. — В четверти мили отсюда на юг. Там сможете закупать все, что нужно.

Они кивают и выходят на дорогу, ведущую к небольшому белому домику с красными ставнями, огороженному невысоким плетеным забором. Где-то рядом мычат коровы, а справа от них, в загоне, тихо блеют овцы. И вокруг — разноцветное море трав. Джинни останавливается и, закрыв глаза, с наслаждением чувствует дуновение ветра на коже. Прикосновение солнца. И заставляет себя не вспоминать о тех, кто умер из-за нее.

Она заходит в дом вслед за Драко и оглядывается по сторонам: в одной комнате, где они стоят — кухня с огромной плитой и круглый стол с кружевной скатертью, большой буфет со скрипучими дверцами и вытянутые настенные часы. На столе — пустая ваза для цветов. В другой комнате — кровать, тумбочки по бокам, овальное зеркало с трюмо и потрескавшийся комод.

— Добро пожаловать в личный рай, — неуверенно говорит Драко, скользя взглядом по обоям с цветочками. — Нравится?

— Когда я с тобой, мне все нравится, — отзывается она тихо. — Особенно после тюрьмы.

— Сделаешь чай?

— Я сделаю чай и яичницу, если ты разведешь огонь в плите, — Джинни снимает пиджак и вешает на стул. — Давай, а я посмотрю, нет ли здесь лишней одежды.

Она находит в шкафу пропахшую старым деревом широкую белую юбку с красным поясом и голубую рубашку, почти выцветшую и поэтому кажущуюся светло-голубой. К ее радости, в комоде еще находится пара платьев, полотенца и нижнее белье, чистое, но опять-таки пахнущее стариной.

Вернувшись в кухню, она застает Драко сидящим на полу и растерянно рассматривающим стопку дров и коробок спичек.

— Мерлин святой, Драко Малфой пытается развести огонь в плите без помощи магии, — если бы у нее не болели ребра, она бы обязательно расхохоталась. — Ты что, совсем ничего не умеешь?

— Смешно, Уизли, — ворчливо отзывается он, поднимая на нее глаза. — Где ты выкопала этот хлам?

— Мне не идет?

— Идет, — он почему-то смущается. — Только ты пахнешь бабушкой Долгопупса.

Джинни слабо улыбается, садится рядом с ним на корточки, превозмогая боль, разом охватывающую тело, и берет у него спички. Как же повезло, что ее отец помешан на магглах…

— Смотри, — она берет горсть опилок, кладет на них тонкое полено и поджигает спичку. — Нужно сделать так, чтобы сначала разгорелись опилки, тогда они перейдут на более толстые дрова. Понял? Я пока поищу посуду.

В кухонном буфете она находит самые разные тарелки, блюдца, кастрюли и сковородки, а также кусок мыла и мочалки. Жить можно. Вообще всегда и везде можно жить. Стоит лишь захотеть. И ей не хочется даже думать о дне, когда придется возвращаться на кладбище.

Драко возится с плитой добрых полчаса, беззастенчиво ругаясь на все вокруг себя, но Джинни терпеливо ждет. Она знает, что, хоть его и не пытали, но то, что пытали ее — для него очень тяжело. И то, что было у нее с Гарри — тем более. Она нарезает хлеб и сыр и разбивает ножом яйца на смазанную маслом сковородку.

— Готово, — говорит он самодовольным голосом. — А чай будет?

— Спасибо, — она ставит сковородку на плиту и указывает ему на чайник с потертыми боками. — Наберешь воды?

Драко смотрит на нее с плохо скрываемым недовольством. И этим напоминает ей Рона.

— Где я тебе ее наберу?

— Во дворе колодец есть, ты не видел?

Он выдыхает и берет в руки чайник. Джинни быстро выхватывает его и ставит обратно на стол.

— Ты что, черпать воду чайником собираешься? Вон там ведро. Наполни его и неси сюда.

— Ненавижу магглов, — признается он и покорно идет с ведром на улицу.

Джинни завороженно смотрит, как прозрачный белок становится снежно-белым, а желток твердеет, становясь на цвет ярко-цыплячим. Драко возвращается спустя десять минут, и с рубашки у него капает вода.

— Держи, — говорит он устало и ставит ведро на кухонный стол. — Еще что-нибудь нужно?

— Да, — Джинни берет прихватку и снимает сковородку с огня. — Садись за стол и положи сыр на хлеб.

Он с сомнением смотрит на придвинутую тарелку с дымящейся яичницей и зажимает вилку в руке. Потом поднимает глаза на ее измученное лицо с впалыми щеками.

— Для меня никто еще вот так не готовил.

Джинни смущается. Впервые за долгое время.

— Я давно не готовила… Может быть невкусно.

Драко отрезает кусок яичницы и опасливо отправляет его в рот. Потом сглатывает.

— Это потрясающе, Уизли. Ешь. Тебе вообще двойная порция нужна.

Они молча поглощают еду, потом Джинни заваривает чай и удачно находит в буфете засохший мармелад и леденцы. Они усаживаются с чашками на широком крыльце, смотря на пылающий закат. И постепенно ледяной ужас внутри Джинни начинает теплеть. И не верится, что еще полдня назад они бежали по талому льду, спасая будущее и свои жизни.

Они оба молчат. Они еще не готовы разговаривать. Джинни кладет голову на его худое плечо и прикрывает глаза, с наслаждением греясь в последних лучах солнца. Они — в маленьком раю. В собственном маленьком раю.

Потом они закрывают дверь на щеколду и забираются в кровать, не дожидаясь ночи. Они слишком устали, чтобы ждать. Джинни сворачивается калачиком, повернувшись к Драко спиной. Он пододвигается к ней и обнимает поверх одеяла. Почти заснув, она вдруг спрашивает:

— А твоя мама пела тебе колыбельные?

— Да, — отвечает он сонно.

— Спой мне, — просит она с закрытыми глазами. И по телу пробегает волна тепла.

Он некоторое время молчит, и Джинни решает, что он уснул. И тогда он тихо напевает без всякой мелодии, в своем полусне:

— День прожит, а ночь оставит тени снов в углах… Мне не вернуть назад серую птицу печали… Все в прошлом…

Джинни мгновенно засыпает, не успев дослушать колыбельную до конца или подумать про серую птицу. Ей ничего не снится, впервые за долгое время. Ей тепло и уютно. И Драко — рядом, не далеко. И больше никто не придет ее пытать.

Драко

Он просыпается от того, что в глаза бьют низкие лучи солнца. Уизли в постели нет, и на часах, тихо тикающих на тумбочке — девять утра. Какого черта она уже встала? Он приподнимает голову, рассматривая комнату, и чувствует себя выспавшимся. Они проспали часов десять точно. И это хорошо. Драко давно так не высыпался, заваленный кучей учебы и работой старосты, черт ее подери.

Он оглядывается в поисках одежды, но не находит ее. Зато находит на комоде чужую чистую рубашку, нижнее белье и узкие белые брюки. Кто вообще носит такой кошмар? Недовольно хмурясь, он влезает в одежду и выходит в кухню. Вкусно пахнет завтраком, и у стоящего на плите чайника из носика идет пар. Уизли нигде нет. Поразмыслив, Драко берет полотенце и снимает чайник с плиты, ставя на чугунную подставку. Потом выходит в сад.

Он находит ее под цветущей яблоней с куском мыла в руках, склоненной над тазом, от которого поднимается пар.

— Доброе утро, — робко улыбается она уже заживающими губами. — Я решила нашу одежду постирать, чтобы… когда мы… ты понимаешь.

— А как же твои руки? — спрашивает он, срывая цветок и машинально засовывая в карман.

Джинни дергает плечом.

— У меня еще все болит, садиться и нагибаться больно. Но, знаешь, когда что-то делаешь, перестаешь думать о боли. Так легче.

— Я есть хочу, — признается он, смотря на белоснежные цветы яблони. — Там так вкусно пахнет...

Джинни вытирает мокрые руки о полотенце и улыбается. Глаза у нее еще как у загнанного зверя, но губы уже живут своей жизнью.

— Поможешь после завтрака натаскать воды и наполнить ванну? Я хочу помыться. От меня так и воняет смертью и грязью подземелья.

От слова «натаскать» Драко мысленно стонет. Ну почему так тяжело быть магглом? Вечно что-то делаешь руками. Всю эту бесконечную работу. Натаскай, разожги, принеси, положи, намажь…

Драко стоит в дверях между спальней и кухней, смотря, как Джинни медленно стягивает одежду, показывая миру многочисленные синяки и кровоподтеки. Он еще ни разу не видел ее обнаженной в полный рост. Она улыбается, заметив его взгляд, но улыбка быстро гаснет. Все вокруг них — ненастоящее. Временное убежище, из которого придется вернуться в ад. Но даже в аду цветут ирисы. И крапива. Крапива вообще везде растет. Живучая.

Джинни осторожно опускается в горячую ванну и закрывает глаза. Они оба некоторое время молчат, слушая пение птиц в саду, потом она смущенно произносит:

— Принеси, пожалуйста, мыло. Я его на столе оставила.

— Тебе лучше? — он садится рядом на корточки.

— Намного.

— Сходим после твоего купания на этот рынок? У нас есть нечего.

— Конечно, сходим, — Джинни смотрит на него благодарно. За что она его благодарит? За то, что он успел вытащить ее из того дерьма, в которое сам же и втянул? На душе у него все равно паршиво, и это чувство не исчезает. А еще он не может заставить себя прикоснуться к ней. Сам не зная, почему.

— Тебе идет белый цвет, — она улыбается. — Хочешь помыться?

— Потом, вечером, — он встает, уходит в спальню и ложится поверх рыжего покрывала, заложив руки за голову. Он сказал, что любит ее. Обратной дороги нет. Меньше всего ему хочется возвращаться в будущее, которое полно отчаяния и одновременно надежды, но может развести их по разные стороны. И оставаться здесь тоже нельзя.

Джинни приходит к нему спустя полчаса, и волосы у нее обернуты розовым полотенцем.

— Ты не представляешь, как глупо выглядишь, — замечает он, разглядывая ее сквозь ресницы.

— Плевать, — заявляет она и растягивается рядом с ним на кровати. — Мерлин святой, как же хорошо. Что с тобой?

Драко проводит рукой по лицу и выдыхает.

— Не могу отойти от этого всего… Так и вижу тебя привязанной к этому чертовому стулу…

Она молча снимает полотенце с влажных волос и вешает на спинку кровати. Потом оборачивается к нему, и в глазах — боль.

— Пойдем, купим еды?

Он согласно кивает, тоже не желая продолжать затронутую тему. Они выходят из дома и закрывают замок на ключ. Джинни идет медленно, дыша полной грудью, и с удовольствием рассматривает цветущие деревья. Драко вдруг останавливается и собирается взять ее за руку, но потом передумывает. У него еще нет сил для таких прикосновений.

— Когда тебе станет лучше… Может, мы пройдемся до моего поместья? Я хочу посмотреть на моих родителей до того, как появился я.

— Хорошо, — Джинни неуверенно приподнимает плечо.

Драко отводит взгляд в сторону. Он терпеть не может раскрываться. Но иногда приходится. Нельзя держать в себе все, иначе однажды дамба обязательно рухнет.

— А ты часто общаешься с отцом?

— С папой? — Джинни пинает камешек носком старой туфли, найденной в кладовке. — Постоянно. Мы играем вместе, разговариваем, выгоняем гномов из сада.

— Играете? — Драко приподнимает брови.

— Ну, в шахматы. В квиддич, — она вспоминает что-то известное только ей, и улыбка лучом солнца озаряет ее бледное лицо. — В разные глупые маггловские игры, папа их обожает… А что, у тебя не так?

Драко поднимает глаза к весеннему небу. И усмехается. Потом рассказывает Уизли о том, как отец всегда уделял ему минут пятнадцать каждый вечер и каждое утро, наставлял, как должны вести себя Малфои. И исчезал в Министерстве. Иногда дарил книги, которые Драко даже не открывал: названия его пугали. И эта вечная отцовская убежденность в своем превосходстве. В превосходстве чистой крови.

— И все-таки ты… со мной, — Джинни не уверена, что это все еще правда. — Не с Гермионой. Не с полукровкой Трейси. Ты со мной. Потому что я чистокровная?

— Потому что ты бестолочь, Уизли, — Драко раздраженно засовывает руки в карманы, только сейчас понимая, что отчасти она права. — Можешь представить меня с Грэйнджер? С ней интересно только идиотам вроде Поттера и твоего тупого брата, которые даже историю Хогвартса никогда не открывали. Я бы рядом с ней повесился через минуту. Она банальна до ужаса.

— Тогда почему я, а не Астория? — Джинни останавливается. — Ты сказал, что она идеальна…

— Давай вырежем мое сердце и спросим у него, — Драко злится, не глядя на нее. Что за вопросы? Она вообще помнит, что он признался ей в любви? — Мы про отцов разговаривали.

— Прости, — она одергивает блузку, нервно улыбаясь. — Почему бы тебе просто не сказать ему о том, что ты чувствуешь?

— Ты мою семью видела? — он оборачивается к ней. Губы у нее почти зажили, и глаза блестят жизнью, не смертью. И ссадины от кандалов покрылись тонкой корочкой. Еще пара дней, и она забудет все ужасы.

Джинни ускоряет шаг и равняется с ним, слегка размахивая корзиной, которую они взяли для продуктов. Пахнет сосновыми иголками, и где-то высоко долбит дерево дятел. А там, на небе, сияет юное солнце.

— Если мы увидим твоих родителей, мы можем увидеть родителей Гарри?

Драко резко останавливается, словно налетев на невидимую скалу. На черта ей сдались родители Поттера?

— Ладно, — говорит он сквозь зубы, не рискнув с ней спорить. У нее еще нет для этого сил. — Пришли. Что ты собираешься покупать?

Джинни подходит к прилавкам с мясом, бледнеет и вдруг цепляется за его руку, отворачиваясь.

— Кровь… и это…

— Что? Что такое? — Драко вглядывается в ее вытянутое от ужаса лицо, переводит взгляд на мясо и сразу понимает. — Уйди, я сам все сделаю. Я в этом ни черта не понимаю, но выбора у нас нет. А ты иди, вон, на фрукты посмотри. Хорошо?

Она судорожно кивает, поднося дрожащую руку к горлу. Драко поворачивается к ней спиной и выдыхает. Ничего не проходит бесследно. И если раны заживают, затягиваясь новой кожей, то душу излечить тяжело. Иногда — невозможно. А иногда на это способна только любовь.

Джинни

Она ставит на стол вазочку с клубничным печеньем и садится на мягкий стул. Ей так нравится жить в этом маленьком домике на краю леса, где утром будят птицы, а в саду цветут яблони. Ей нравится все делать своими руками, словно чувствуя, как постепенно на душе становится легче.

Драко ее сторонится. Нет, конечно, он всегда рядом, он делает все, что она его просит, изображая страдания на лице, но он ее не касается. Не целует. Почему? Из-за того, что они с Гарри…

Джинни подается вперед и кладет ладонь поверх его ладони. Драко вздрагивает и убирает руку, замолкая, хотя еще минуту назад увлеченно пересказывал ей новости маггловского мира. Других-то у них нет.

— Я сейчас вернусь, — он резко поднимается из-за стола, хмурясь, и выходит в сад. Джинни пытается не заплакать, но слезы предательски выступают на глазах и ползут по лицу к подбородку. Потом она берет со стола печенье и, подставив стул, забирается на него, чтобы убрать сладкое на верхнюю полку шкафа. До нижней уже добрались хитрые рыжие муравьи.

Когда она оборачивается, услышав скрип половиц, Драко стоит перед ней с дурацкой охапкой цветов, растущих неподалеку от дома.

— Надоело смотреть на пустую вазу, — поясняет он тихо и делает к ней шаг, оказываясь так близко, что Джинни бездумно, поддаваясь порыву, наклоняется и кладет руки на его плечи. И тогда Драко поднимает на нее глаза. В них — затаенный страх и такое же затаенное желание. Джинни пытается вспомнить слова, которые он сказал ей в кабинете МакГонагалл, и не может.

Он кладет цветы на стол и осторожно обхватывает ее за ноги, снимая со стула. Потом ставит на пол, босую, и в то мгновение, когда Джинни уже кажется, что все, что было между ними — в прошлом, что все чувства смыты кровью, ненавистью и омыты талым снегом проклятой весны — Драко целует ее.

Ее руки крыльями взлетают вверх и обнимают его за шею, и слезы счастья текут по щекам. Они замирают, прижавшись друг к другу, слушая, как бьются сердца.

— Я налью воды, — Драко берет цветы со стола. — Нравятся?

— Да, — тихо произносит она, касаясь пальцами целованных губ. Она снова в пещере, и, кажется, принц снова нашел ее. Только сказка еще не закончилась. И конец темен и неизвестен. Конец тонет в тумане. И настоящее только то, чего можно коснуться.

Они ложатся поздно, смотря на звезды в саду, и ночной аромат трав дурманит голову, заставляя забыть о будущем. Забыть о том, что нужно возвращаться в будущее. Возвращаться в отчаяние.

— А где Дракон? — Джинни потирает затекшую шею.

— Вон там, — Драко указывает на сияющую группу звезд. — Видишь?

— Да, — шепотом отвечает она, прижимаясь к нему еще ближе и вздрагивая от ночной прохлады.

Забравшись в кровать, они долго молчат, не в силах уснуть. Джинни отчаянно хочется перейти черту. Одну они уже перешли, осталась последняя, самая жирная. Самая сложная. Самая ранящая.

Она переворачивается на другой бок и подтыкает подбородок одеялом, смотря на Драко. Он лежит, подложив руки под голову, и смотрит в потолок. И, кажется, что-то терзает его изнутри.

— Эй, — тихо произносит она и, придвинувшись к нему, приподнимается на локте, касаясь волосами его лица. Непривычно для самой себя смотря на него сверху. — Я уже отчаялась ждать твоего поцелуя.

Драко переводит на нее взгляд светло-серых глаз. Цвета неба в дождливый день. И касается ладонью ее щеки.

— Нужно же было стереть к дьяволу эти поцелуи Поттера.

Джинни целует его обнаженную грудь, но он кладет руки на ее плечи и мягко отталкивает.

— Я не хочу, — говорит он глухо и резко встает с кровати. — Как подумаю, что ты… с Поттером… черт, какая же гадость.

Джинни садится на кровати и с отчаянием поджимает под себя ноги. Как ему объяснить? Чтобы он понял? Мерлин, как же она виновата перед ним…

— Ты меня бросил, — говорит она совершенно по-женски, оправдываясь. — Ты же сам толкнул меня в его объятия. Какого черта тебя это бесит теперь?

— Я не предлагал тебе с ним спать, — Драко барабанит пальцами по подоконнику. Злость прорывается наружу, и ее уже не сдержать. И Джинни отпускает себя. В конце концов, ему можно — а ей нельзя?

— Серьезно? — она раздраженно поджимает губы. — А может, тебе нужно было хоть раз рискнуть и впустить меня в свою жизнь? И не быть чертовым эгоистом, который боится причинить себе боль?

— Тебе легко говорить, — Драко разворачивается к ней со скоростью зимнего ветра. — Тебя вечно облизывают! Поттер! Братья! Отец! Даже Слизнорт! Ты всеми любима и даже не понимаешь, что я этого лишен. Не понимаешь, что значит жить без любви. Я не знаю, что такое родительская любовь. Я не знаю, что такое иметь друзей…

Джинни гневно складывает руки на груди.

— Давай, заплачь еще! — зло произносит она, смотря в его расширенные от бешенства глаза. — Просто признайся: тебя бешу не я, а ты сам! Потому что именно ты толкнул меня на близость с Гарри!

— Что за хрень? — Драко сжимает кулаки. — Я что, раздел тебя, связал и подсунул Поттеру? Может, приказал раздвинуть ноги? Кстати, как там его член? Понравился?

Джинни смотрит на него изумленно.

— Да что с тобой? Неужели так сложно оставить это в прошлом?

— А что бы ты чувствовала, если бы я переспал с Асторией? — тихо спрашивает он, вдруг сникнув, как слабое дерево гнется к земле от ветра.

Джинни в защитном жесте выставляет вперед маленькие ладони.

— Знаешь, что… Ты прав, Драко. Я ужасно виновата перед тобой. Но я должна была понять, что чувствую к Гарри.

— Так, значит? То есть, вдруг ты его еще любишь? — Драко презрительно морщится, опираясь поясницей о подоконник. — И как успехи?

— Никак, — она опускает голову, вытирая назойливые слезы. Он победил. Он прав. А она всего лишь дура, которая не может признаться себе, что чувствует на самом деле. — Никак. Я пойду спать на диванчик на кухне…

Она проходит мимо него, обдавая слабым цветочным ароматом. И в последнюю секунду он хватает ее за запястье. Тишина, павшая между ними, такая напряженная, что почти звенит. И слышно только дыхание. Вдох. Выдох. Потом их взгляды встречаются в сумраке.

— Никуда ты не пойдешь, пока я тебя не отпущу, — шепчет он властно и притягивает ее к себе. — Ты дура, Уизли. Ты что, не понимаешь, что я ревную тебя?

— Это глупо, Драко…

— Я стер его поцелуи с твоих губ, я и другие воспоминания сотру, — продолжает шептать он, мягко, но настойчиво подталкивая ее к кровати. — Да, я хочу тебя и не собираюсь это скрывать. И не смей мне говорить…

— Заткнись, — не улыбаясь, произносит она, стягивая ночную рубашку через голову. — Иди сюда.

Они падают на кровать, задыхаясь от поцелуев, от внезапной духоты, от желания, от головокружительного желания оказаться еще ближе друг к другу.

— Поклянись мне, поклянись, — Джинни не то улыбается, не то плачет, подставляя шею его губам, — что ты не бросишь меня опять, стоит нам вернуться в будущее…

Драко на мгновение замирает, нависая над ней. И в глазах — обреченность. Словно он что-то знает, но не хочет с ней поделиться этой тайной с ней. Потом медленно кивает.

— Клянусь, — шепчет он в ответ.

Она обвивает руками его шею, притягивает к себе, вдыхает его аромат. Мерлин, как он пахнет! И этот запах сводит ее с ума. Комната исчезает перед глазами, сжимаясь до размеров его тела, его губ, его волос… Он не торопится, как тогда, у Миртл. Он дрожит, но ласкает ее медленно, покрывая кожу горячими поцелуями.

Они — два подростка, взрослеющие в затерянном домике в давно ушедшем году, и она по-прежнему — горит, а он — замерзает, но в его сердце с каждым днем все ярче разгорается искра, которая однажды превратится в пожар. И, растопив лед, пустит внутрь нежность.

Когда Драко осторожно ложится между ее смущенно разведенных бедер, Джинни сжимается, сглатывая. И ждет боль. Ту, что испытывала с Гарри. Ту, что испытывала в первый раз. Но боль не приходит, вместо этого она вдруг резко ощущает Драко внутри себя, и ей, неожиданно для самой себя, нравится это ощущение.

— Больно? — шепчет он настороженно.

— Нет, — успокаивает она, слабо улыбаясь. И его губы сразу накрывают ее губы, а сильное тело прижимает ее к матрасу. До этого момента Джинни не представляла, какой он сильный по сравнению с ней. И как ей это нравится. Голова кружится от возбуждения, и Джинни подается ему навстречу, неуверенно двигая бедрами. Драко шумно выдыхает, и в светло-серых глазах — изумление.

— Прекрати, — говорит он глухо. — Я не выдержу. Я еще не умею себя сдерживать…

— Плевать. Заткнись, — она продолжает двигаться ему в такт. — Я делаю, что хочу.

Драко как-то странно улыбается и вдруг закрывает глаза. Ему слишком приятно, и Джинни это понимает. Наверное, мужчинам гораздо проще достичь того самого наслаждения. Она замирает, чувствуя, как он дрожит, а потом на живот выплескивается что-то горячее и липкое. И воздух пахнет близостью и тем самым чувством, в котором Джинни боится себе признаться.

Драко растягивается рядом с ней на кровати, и глаза у него безумные.

— Это что такое? — Джинни приподнимается и рассматривает свой запачканный живот.

— Я побоялся… в общем… чтобы ты не… — бормочущий Драко вызывает у нее искреннее недоумение. У него что, язык отнялся?

— Мерлиновы кальсоны! — она выдыхает. — Я что, в твоей…

Улыбка его тонких губ расползается на все лицо. Ему явно нравится то, что она собирается произнести, поэтому Джинни сразу замолкает. Все было так романтично, так… интимно, и вдруг он творит какую-то чепуху…

— Идиот, — говорит она быстро, беспомощно глядя на свой живот. — Я сварю гвоздику и горечавку, они как раз растут у дома. Только не делай так больше. Придется лезть в ванну…

— Я с тобой, — он сразу приподнимается на локте. — Не против?

Джинни качает головой. Они оба сошли с ума. Они занимаются любовью весной восьмидесятого года. Кому только рассказать — не поверят. Да и она сама бы не поверила… И она сама не знает, чего до сих пор боится.

Драко

Он крепко сжимает ее руку, сквозь зелень цветущей сирени смотря на нежное овальное лицо матери, которая сидит на ажурной на ажурной скамейке, положив одну руку на живот, а в другой зажав книгу.

— Какая она красивая, — не сдерживается Джинни, хотя там, в будущем, Нарцисса никогда не привлекала ее внимание. — Смотри, твой отец идет…

Драко напрягается и нервно откидывает со лба отросшую челку. Отец долгое время был его героем, и услышать похвалу от него было самым большим успехом. А потом они отдалились друг от друга. Нет, не так. Драко отдалился, поняв, что не может носить Метку. Он бросает взгляд на Уизли: она заметила, или вчера было слишком темно и слишком волнительно, чтобы смотреть на его руку? Метка вернулась, хотя они еще не попали в будущее. И Драко это не нравится. Взять и вырезать ее. Если бы это было так просто…

— Я принес фрукты, дорогая, — Люциус ставит тарелку с персиками и виноградом на колени жене и садится рядом. — Что читаешь?

— Сказки, — Нарцисса лукаво улыбается. — Хочу знать их заранее…

Драко опускает голову. Он не помнит, чтобы мать читала ему сказки. Или он просто забыл? Иногда забываешь что-то важное только потому, что не хочешь помнить.

— Мне пора, милая, — Люциус смотрит на блестящие часы и торопливо поднимается. — Мне нужно встретиться с Северусом. Не волнуйся.

Тень печали пробегает по ее лицу, но сразу же исчезает. Они целуются, едва касаясь губами друг друга, и мать снова остается одна.

— Как думаешь, они влюблены? Любят друг друга? — Драко почему-то это безумно важно. Он должен знать это наверняка. Ведь если любишь — не можешь разлюбить?

Джинни задумчиво рассматривает его профиль, потом заправляет надоедливую прядь волос за ухо.

— Не все любят одинаково. Твой отец… он умеет любить только так. И это не его вина. Понимаешь?

— Не совсем, — признается Драко, не отрывая взгляда от матери, но сердцем понимая, что Джинни права. Отец никогда не ругал его без причины. Всегда учил его манерам и обходительности. Всегда хотел, чтобы Драко унаследовал его идеи. Разве это плохо? Многие из нас живут так, как умеют. Кто-то уверенно бежит по тропе, а кто-то идет через болото по грудь в воде, с трудом делая каждый последующий шаг.

Нарцисса откладывает в сторону тарелку и книгу, и кладет обе руки на живот, поднимая глаза в небо.

— Как же нам тебя назвать? Ты должен быть назван по традициям Блэков. Может быть, Регор? Или Альтаис? Или в честь деда, Сигнус? Кажется, Регор звучит неплохо…

Драко с Джинни непонимающе переглядываются.

— Я поняла, — быстро шепчет Джинни, щелкнув пальцами. — Это как тогда, с патронусом Гарри… Мы создаем временную петлю, понимаешь? Ты должен сам себя назвать. Иначе быть тебе Регором…

Он смотрит на нее ошарашенно, потом подается вперед и слегка повышает голос.

— Драко. Драко. Драко.

Нарцисса вздрагивает и испуганно оглядывается по сторонам. Но вокруг нее — цветущий сад, и только кусты роз с острыми шипами покачиваются на ветру, роняя утреннюю росу на землю.

— Люциус, подожди, — она машет рукой мужу, спускающемуся со ступеней с неизменной тростью в руках. — Кажется, я придумала имя малышу.

— Милая, у меня нет на это времени…

— Давай назовем его Драко?

Отец некоторое молчит, шепча имя, пробуя его на вкус. Потом выпрямляется и довольно кивает.

— Я не против, — он снова вытаскивает из кармана часы на цепочке. Словно Белый кролик. — Увидимся за ужином. Люблю тебя.

— И я тебя люблю, — произносит Нарцисса, улыбаясь, но Люциус сразу поворачивается к ней спиной, и ее улыбка вянет, как оторванная роза. Она снова остается одна на ажурной скамейке.

— Пойдем, — Джинни берет Драко за руку и ведет за собой. Розы оставляют царапины на их телах, возмущаясь, что кто-то посмел вторгнуться в их владение. Некоторое время они идут молча, смотря под ноги. И в этом году им осталось провести лишь неделю. От этой мысли у Драко сжимается сердце. Все то тепло, что они создали, вся та близость, что они испытали, опять будет упрятана в грязный туалет. Или забыта. Уизли никак не понимает, что война все равно растащит их по разные стороны, как уже растащила в той реальности. Что, если кому-то из них придется выбирать? И почему ему всегда кажется, что выбор должен делать не он?

— Мы можем по пути домой зайти в город и посмотреть на собор? — вдруг спрашивает Драко, не глядя в ее нежное лицо. Зная, что она согласится.

Да, собор в Солсбери — точно такой, каким он запомнил его в детстве. Белый камень здания, узорчатая резьба и стрельчатые своды. Он заходит внутрь, потянув старинную скрипучую дверь на себя, и с наслаждением вдыхает особый запах ладана и старины. Сколько людей прошло по этим каменным плитам? Сколько веков прошло? Вот они, высокие окна, вот они — окна в виде английской розы. Драко прикрывает глаза, и ему кажется, что стоит открыть их — и он снова окажется между родителями, и ему снова блаженные семь.

Он заставляет себя обернуться к Джинни. Она стоит позади него, приоткрыв рот, и не сводит завороженного взгляда с разноцветных витражей.

— Ты никогда не была в соборах? — в его голосе слабый отзвук превосходства.

— Нет, — Джинни качает головой, краснея от стыда. — Ведь вход платный... А у нас никогда не было лишних денег на развлечения…

Драко сглатывает, смотря в ее восторженные глаза. Он хотел бы подарить ей так много, но она не примет. Пока. И ему приходится дарить ей то, что нельзя купить. Поттер вечно упрекал его в богатстве. Да, место в квиддичной команде ему купили. Ну и что? Ведь за деньги можно получить возможность увидеть мир, построить дом, осуществлять мечты. Деньги — не всегда плохо. Может, Поттер сам на них зациклен, потому что их у него никогда не было?

Джинни

Драко прислоняется к клену спиной и бездумно срывает тянущуюся к солнцу ромашку. Он такой красивый, в летней зеленой рубашке цвета травы, что у Джинни замирает сердце. Только почему он все время о чем-то думает? Словно не рад тем дням, что отведены им в этой далекой весне. Джинни старается не думать о том, что будет в Хогвартсе. Какой смысл себя терзать? Но Драко так не умеет. Не умеет отодвигать проблемы на потом. И поэтому ему тяжело.

Джинни придвигается ближе к нему и переводит взгляд на дом Поттеров. Они сидят уже почти два часа, надеясь, что застанут Лили. Джинни надеется. Драко не переносит все, что касается Гарри, и его можно понять.

— Когда отец узнал, что я не смог добиться дружбы с Поттером, он сильно разозлился, — Драко бросает растерзанную ромашку в траву и делает вид, что ему все равно.

— Думаешь, если бы вы подружились, ты бы не стал Пожирателем? Или наоборот, Гарри бы им стал?

Драко поднимает на нее глаза. И каждый раз, когда он на нее смотрит, она забывает, где находится. Странно, что люди могут так влиять друг на друга. Вообще люди странные. Думают, что любят, а на самом деле уходят.

— Если ты заметила, Поттер очень подвержен влиянию. И этим пользуются все, кому не лень: Люпин, Локонс, Грюм, Дамблдор, твой брат, полоумная Лавгуд… я могу перечислять еще минут двадцать. А все потому, что у него навязчивая идея нравиться всем. Быть правильным. Быть за добро. А глубины он не видит.

— А ты видишь? — слегка насмешливо интересуется она и, увидев его глаза, замолкает. — Извини.

— Поттер мечется, — подводит итог Драко, уверенный в своей правоте. Джинни собирается возразить, но тут дверь дома открывается, и на пороге появляется Лили. У нее темно-рыжие волосы, совсем не похожие на волосы Джинни, стройная фигура, изящные руки и нежные, слегка пухлые губы.

— Теперь я понимаю, о чем говорил Снейп…

— Что?

— Ну, кажется, я ему нравлюсь, — Джинни продолжает смотреть на Лили. Живот у нее уже большой, ведь через два месяца родится Гарри.

Но Драко интересует совершенно другое.

— Ты нравишься Северусу? — в глазах у него искреннее изумление. Потом ярость. И снова изумление. — Джинни!

— Просто я похожа на нее — не совсем внешне, скорее, внутренне. И поэтому, наверное, я нравлюсь Гарри. Интуитивно. Драко, Кандида Руфус — это рыжая лилия. Понимаешь? Лилия. Лили Поттер. Единственный человек, которого любил Снейп, и для него она навсегда — Эванс.

— И давно ты это знаешь?

— С тех пор, как ночевала в кабинете Снейпа…

— Что ты делала?

— Я думала, ты об этом знал!

— Я думал, он отправил тебя к Помфри!

Они смотрят друг на друга раздраженно. Драко — еще и с бешенством. Джинни улыбается, понимая, что творится у него в душе: не только Поттер, еще и Снейп… Потом она переводит взгляд на Лили и вытаскивает из сумки старый маггловский фотоаппарат. Такой был у ее отца, пока мама со скандалом не выкинула его на помойку. Повинуясь внутреннему порыву, Джинни поднимается на ноги и быстро шагает к дому, оставляя Драко зло срывать травинки рукой с четырьмя пальцами. Странно, что к нему вернулась Метка, а палец — нет. Он думает, что она не разглядела Метку в темноте. Она не собирается об этом говорить.

— Доброе утро! — Джинни натягивает самую широкую улыбку и машет Лили рукой. — Я могу зайти?

Лили оборачивается, улыбаясь в ответ. Но в ее кармане наверняка спрятана палочка.

— Заходи. Что-то случилось?

— Да, — Джинни протягивает ей фотографию, которую только что выплюнул фотоаппарат. Это не колдография, а обычное маггловское изображение, которое они почему-то зовут волшебным. — Это вы. Понимаете, я живу недалеко отсюда… Мое имя Джиневра… и мой сосед… В общем, он в вас влюблен. Вы не могли бы подписать эту фотографию для него? Ему всего десять…

Поразительно, как быстро она научилась так правдоподобно врать! Хотя, наверное, и враньем-то это трудно называть…

Лили улыбается, беря из ее рук фотографию и пристально разглядывая. Волосы у нее короткие, едва доходящие до лопаток, и блестящие.

— А я неплохо выгляжу с этой прической, да? Что написать?

Джинни нервно переминается с ноги на ногу. Кого выбрать? Гарри или Снейпа? Того, кто так отчаянно хотел бы увидеть мать или того, кто ищет искупление, потому что предал свою любовь?

— Напишите… «Северусу, с любовью».

Рука Лили с зажатой ручкой вздрагивает, и зеленые глаза смотрят на Джинни с удивлением и болью. Удивительно, как звук чьего-то имени может менять выражение наших глаз.

— Северус? Так звали моего друга…

— Звали? Он умер?

Лили отрицательно качает головой, невольно касаясь рукой живота.

— Он… не хочет меня знать. Может быть, это к лучшему. У каждого — свой путь. И мне не хочется думать, что я подтолкнула его к… Извини, я иногда сама с собой разговариваю.

И она протягивает ей фотографию, зажатую в тонких пальцах. На безымянном блестит обручальное кольцо. С чего она так быстро раскрывается незнакомцам? От одиночества?

— Спасибо, — Джинни прячет фотографию в сумку. — Вы очень красивая.

— Мы с тобой чем-то похожи, — Лили добродушно улыбается. — Зайдешь как-нибудь на чай? Муж на работе, и я совсем одна целыми днями. Всем соседям надоела, особенно Батильде, вечно прихожу к ней в гости. И книги уже все перечитала… Ищу какое-нибудь милое имя для малыша. Как думаешь, Гарри — не слишком просто?

Джинни качает головой и торопливо выходит из сада, чтобы не расплакаться. Почему Лили должна умереть? Почему она должна выбирать между Гарри и Драко? Или она уже выбрала?

— Увидимся, — Лили машет ей рукой. — Передавай привет своему Северусу!

Драко все еще сидит под кленом, зло срывая ни в чем неповинные травинки. Джинни садится рядом на корточки и осторожно касается ладонью его щеки.

— Что? — спрашивает он, не поднимая на нее глаз.

— Она такая… открытая. Такая ранимая, такая добрая… Как страшно думать, что через полтора года она умрет…

Драко пожимает плечами. Ему неприятно здесь находиться, и он этого не скрывает. И все слова, сказанные Джинни, делают ситуацию еще неприятнее для него.

— Время жить и время умирать, — глухо произносит он, — И никто не знает, когда придет его час.

— Пойдем, — Джинни берет его за руку. — Я хочу взглянуть на кладбище. Говорят, в Годриковой впадине столько красивых старинных надгробий. И там есть могила Игнотуса Певерелла, одного из братьев из той сказки, помнишь? Всю жизнь мечтала на нее взглянуть.

Драко неохотно идет вслед за ней, невольно оглядываясь на дом Поттеров. Джинни знает, что ему не плевать.

Они тихо идут по кладбищу, рассматривая средневековые статуи на поросших мхом могилах. Тысяча пятисотый год… Тысяча двухсотый год… Все эти кости давно стали прахом, словно эти люди никогда и не жили. И так будет с каждым. Все живы лишь до тех пор, пока про них помнят.

— Смотри! — Джинни указывает на могилу с треснувшей плитой и странной каменной куклой в чумной маске. — Это он… Игнотус…

— Это все чушь, Уизли, — Драко засовывает руки в карманы, нетерпеливо дергая носком ботинка. — Пойдем домой, пожалуйста, я обедать хочу.

— Подожди, — она отмахивается от него, как от осы, прилетевшей на сладкое. — Ты тоже это видишь? Этот знак?

Драко присаживается на корточки и поправляет волосы рукой.

— Вижу. И что? Ты знак Даров смерти ни разу не видела? Его же половина Дурмстранга носит ради развлечения.

Джинни хватает его за руку. Ее ладонь внезапно холодеет, и Драко морщится. Холодное он не любит.

— Я подумала: мантия — невидимка, та мантия, что у Гарри… Она словно сама — Дар смерти… Только подумай: она служит уже почти сто лет, и ничего с ней не стало… Ее невозможно притянуть с помощью Манящих чар, невозможно обнаружить…

— Допустим, — Драко переводит любопытный взгляд на знак Даров. — Думаю, Дары должны существовать. Грин-де-Вальд слишком гениален, чтобы столько лет гоняться за пустышкой. Только, к сожалению, никто не знает, где самый главный дар — Бузинная палочка.

— По-моему, главный дар — это камень… — осторожно заявляет Джинни, не осознавая, что повторяет слова Гарри. И зачем-то касается рукой растущей на могиле крапивы. Кладбищенская крапива иная, как и все на кладбище. У нее толстый, хлесткий стебель и злые, обжигающие до волдырей, огромные листья. Эта крапива уже несколько ночей снится ей вместо исчезнувшего дьявольского хохота.

Ладонь обжигает боль, но Джинни не разжимает руку. Иногда через боль люди приходят к очищению, и не важно, что у них искалечено — душа или разум.

— Ладно, — Драко выпрямляется. — Когда вернемся в будущее, узнаем подробнее про Грин-де-Вальда. Вдруг у нас получится выйти на след палочки? Знаешь, Уизли, когда я с тобой, мне кажется, что я могу все.

Джинни прячет покрывшуюся волдырями руку за спину и кивает. Она и сама чувствует то же самое.

Драко

Он просыпается ночью и в полусне переворачивается на другой бок. И, не успев провалиться в сон, слышит прерывистое дыхание Джинни. Сразу ясно: плачет, вторя барабанящему в окно и по крыше дождю. Драко не умеет справляться с плачущими женщинами, поэтому осторожно спрашивает:

— Ты чего?

Джинни на мгновение замирает.

— Прости, я думала, ты спишь…

Драко приподнимает на локте, разглядывая ее в темноте сонными глазами.

— Что случилось?

Она обнимает его за шею и утыкается носом в грудь.

— Не хочу возвращаться. Нам остался последний день, и завтра мы опять окажемся там, на кладбище. Мне снилась крапива. Она была высокая, как яблони в саду… И мне было страшно пошевелиться, страшно сгореть в этом море крапивы… Мне так хочется просто остаться с тобой.

Драко некоторое время молчит, поглаживая ее обнаженное плечо. Потом решительно заявляет:

— Ты просто сомневаешься. Ты сомневаешься, что останешься со мной, да? Из-за Поттера, который обязательно явится в замок.

— Драко, мне всего шестнадцать… Тебе семнадцать… Как мы можем рисковать всем ради того, что может исчезнуть? Откуда ты знаешь, что мы и через год захотим быть вместе? Я просто хочу… быть уверена в том, что я делаю.

— Понятно, — Драко разжимает ее руки и поворачивается на другой бок. — Лично я в себе уверен. Спи и не валяй дурака, Уизли. Ты знаешь, что хочешь всегда быть со мной, прими это уже и успокойся. Вечно ты машешь своими белыми крыльями, бегаешь, паникуешь, хотя твой ответ уже в тебе.

Джинни скидывает одеяло и, смахивая слезы, подходит к окну. Драко вприщур следит за ее расплывчатым силуэтом, потом поднимается следом и обнимает ее за худые плечи. Под босыми ногами жалобно скрипят старые половицы.

Печальное лицо Уизли на мгновение озаряется яркой вспышкой весенней грозы. Драко поеживается: в одних боксерах ему холодно и хочется поскорее вернуться в приятное тепло постели.

— Давай подумаем обо всем завтра? — предлагает он тихо. — У нас еще целый день есть.

Джинни кивает, снова смахивая слезы.

— Обещай мне, что будешь рядом до конца войны, а потом решишь, хорошо? — поколебавшись, говорит Драко, обнимая ее сильнее, но сердце на мгновение снова каменеет. — Пойдем спать.

— Не хочу спать, — говорит она странным голосом и вдруг прижимается солеными губами к его губам. — Пожалуйста, давай не будем спать…

Драко медленным движением снимает бретельки ночной рубашки с ее плеч и делает шаг назад. Джинни остается стоять с поникшей головой и опущенными вдоль тела руками. Она кажется такой нежной в сумраке спальни, но настоящая нежность еще не охватывает его, хотя он уже чувствует ее дыхание. Словно ощущаешь весну в конце февраля.

Он протягивает вперед ладонь, и Джинни в ответ протягивает свою, касаясь его. Они — в сумрачном мире касаний и безмолвия. Чувствам не нужны слова.

Драко тянет рубашку Джинни вниз, и она легким облаком падает, закрывая щиколотки. Джинни не прикрывается, она продолжает стоять, обнаженная, вытянув руки по бокам. И только спустя минуту поднимает на Драко блестящие глаза. Даже в этом мире от нее пахнет ирисами и надеждой.

Каждая любовь неповторима, каждая любовь — особенная. На что похожа их любовь? На падающие звезды в ночном небе? Нет. На жгущуюся крапиву? Драко не может найти ответ. Ответ можно найти только вдвоем, но сделать это без признания сложно. Джинни все еще не сказала, что любит его. И наверняка не помнит его торопливые слова в кабинете МакГонагалл. А повторить их не получается.

— Поцелуй меня, — произносит она умоляюще, и Драко сразу забывает обо всем. Его руки обвиваются вокруг ее горячего, дрожащего тела, с отчаянием ждущего ласки. Мир снова сужается друг до друга, до дыхания, до взгляда, до стона. До стона?

Драко отстраняется, смотря в ее запрокинутое лицо с приоткрытыми, влажными от поцелуев губами. Он не ослышался: это был стон. Тихий. Робкий. Но успевший вырваться наружу.

И от этого осознания его бросает в жар. Он подхватывает Джинни на руки и несет в остывшую постель. Она улыбается — слегка безумно. Что творится сейчас в ее голове?

В этот раз он заставляет себя сдерживаться. Он получает наслаждение с того самого раза в туалете Миртл, а с ее губ сбежал лишь один стон. После всего, что они пережили, это нечестно.

— Пожалуйста, не останавливайся, — просит она, закрывая глаза. Драко двигается медленно, пытаясь угадать ее желания.

— Так? — спрашивает он тихо.

— Да, — отвечает она, слабо улыбаясь. — Я… мне приятно. Очень…

— Шшшш, — говорит он, стараясь не убыстрять темп, хотя хочется до безумия хочется брать ее быстрее. Сильнее. Хочется, чтобы она перестала смущаться, отпустила себя. В глубине своей души Драко наталкивается на такие фантазии, что ему самому становится стыдно. И все-таки: разве этого можно стыдиться?

И когда Джинни вдруг начинает двигаться ему навстречу, крепко обнимая ногами его бедра, и ее дыхание становится рваным, Драко не выдерживает. Гроза гремит совсем рядом, над их домом, и ливень безжалостно хлещет в окно. Драко это не слышит. В висках пульсирует кровь, и все, что он видит — обнаженная грудь, шея, губы Джинни… Она такая восхитительно горячая, узкая, сжимающая его… Он громко стонет, на мгновение забывая обо всем на свете, и вдруг сталкивается с Джинни взглядом.

— Прости, — он отводит глаза. Черт! Взрослая жизнь оказывается не такой простой… И женщины не такие простые, как ему казалось при взгляде на Паркинсон. И, оказывается, иногда невозможно управлять собой…

Ее рука касается его щеки.

— Мне было хорошо, — заверяет она, краснея. — Иди сюда.

Они обнимают друг друга, и дыхание постепенно успокаивается. Гроза успокаивается бушевать, уходя на восток, и скоро молния перестает освещать комнату серебряными всполохами.

— Слушай, — Драко обнимает ее, борясь с навалившимся сном. — Ты ведь хочешь играть в «Гарпиях»? А зачем тебе тогда сдавать ЖАБА?

— Хочешь, чтобы я не возвращалась в Хогвартс в следующем году?

Драко дергает плечом. Конечно, он не хочет. Ведь для него этот год — последний. Кто будет ее защищать?

— Ты остаешься в Хогвартсе до тех пор, пока Лорд не заинтересуется вашей семьей и вашей дружбой с Поттером. Как только он узнает — придется бежать. И это может случиться в любой момент. Поттер не сможет скрывать вечно, что твой брат с ним.

Джинни устало зевает.

— Как думаешь, почему Реддл тогда отключился вместе с Гарри? Гермиона говорила, что они связаны…

— Наверное, именно этим он и занимается в нашей реальности, — Драко почти засыпает и не собирается с этим бороться. — Ищет, как разорвать эту связь…

Уизли что-то говорит, но он уже не слышит. Теплый мрак сна обнимает его, увлекая за собой. Ему снится Джинни с развевающимися волосами, стоящая посреди кладбища с огромной охапкой крапивы. И где-то высоко в светлом небе кружит стая белых лебедей.

… В это утро она явно притворяется черепашкой. Посуда выскальзывает из ее дрожащих рук, и Драко уже успел спасти две чашки и три блюда, но молочник и ваза для фруктов звенящими осколками разлетелись по половицам.

— Готова? — спрашивает он в пятый раз, нервно расхаживая по кухне кругами. И снова хочется есть. Почему так хочется есть? Они только что завтракали. Настенный часы показывают полдень.

— Да, — каждое слово дается ей с трудом, и Драко ее понимает. Они прожили две спокойные счастливые недели в этом домике на опушке, и никому из них не хочется возвращаться в ад. Но нельзя застревать посередине. Нужно делать шаг вперед. И не бежать от себя.

— Палочку не забыла? — Драко открывает дверь и выходит в сад. Яблони еще в цвету, но первенство красоты отдано белоснежной и розовой сирени.

— Нет, — Джинни оглядывается на домик с белыми стенами и тяжело вздыхает. Веснушки на ее лице с каждым днем становятся все заметнее из-за весеннего солнца. Жаль, что они снова исчезнут, стоит им вернуться в замок. Джинни берет его за руку и, сделав несколько шагов, поднимает на него глаза. — Ты точно высчитал все обороты?

Он кивает. Ее ладонь мокрая от волнения, совсем как тогда, ночью в совятне. И в глазах дрожат едва заметные слезы. Но она сдерживается, шагая рядом с ним, и не дает себе оглянуться. Иногда оглядываться опасно.

Они идут к кладбищу, расположенному недалеко от Солсберийского собора. Тихо, и солнце, иногда проглядывая сквозь тучи, согревает своими лучами мертвую землю. Здесь растет только крапива, на которую, не отрываясь, смотрит Уизли, и большие лопухи.

— Будь готова, что нам придется сражаться в ту секунду, как мы окажемся в Литтл-Хэмптоне, — предупреждает он, накидывая цепочку на ее шею, и все спокойствие, наполнявшее его эти две недели, исчезает, уступая место тревоге, отчаянию и какой-то странной решимости. — Добби мог не успеть уничтожить все маховики, или Лорд нашел другой способ попасть туда. Самое главное — остановить тех других нас. Может быть, все будет хорошо, и никто не появится… Но…

Джинни коротко кивает, сжимая губы. На ней снова школьная форма: черная юбка, рубашка и джемпер с гербом Гриффиндора. Галстук она где-то потеряла.

Драко дрожащими пальцами поворачивает маховик, шепотом считая обороты. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Крапива, решетка кладбища, стены собора, рыжие волосы Джинни, ее бледное лицо с большими ореховыми глазами — все вращается так быстро, что Драко зажмуривается…

Ветер едва не сбивает их с ног. На кладбище почему-то темно и холодно, совсем не так, как должно быть той июньской ночью.

Драко лихорадочно смотрит на часы: без пяти восемь. Но ведь это почти то же время, в которое те, другие они, прибыли сюда. В чем дело? Он собирался оказаться здесь хотя бы на полчаса раньше…

Он на всякий случай прячет маховик под одежду, морщась от своих же холодных кончиков пальцев, и бросает косой взгляд на Джинни. Она бледная, но в глазах — смелость. Она справится.

— Что будем делать с другими нами? — шепотом спрашивает Драко, осторожно выглядывая из-за могильной плиты. — Когда мы вернемся в будущее, другие мы исчезнем вместе с временной петлей.

Джинни лихорадочно облизывает губы.

— Связывать нас нельзя, что, если на нас наткнутся Пожиратели?

— Свяжем и отведем в лес?

— Другие мы будем сопротивляться. Я не хочу драться сама с собой, — она качает головой, задумчиво изучая чье-то полустертое имя на заросшей мхом плите. — Что, если мы их трансфигурируем? Например, в животных?

— В хорьков, — Драко мрачнеет. — Это сложно, Джинни. Может не получиться. Все-таки я семикурсник, а не мракоборец уровня Грозного Глаза… Давай просто обездвижим и наложим дезилюминационные чары? Этого достаточно…

Джинни пожимает плечами, молча соглашаясь. Они оба стараются не дышать, прислушиваясь к звукам кладбища, стараясь уловить голоса других Драко и Джинни. Но слышен только шелест деревьев и травы. Крапивы. Драко задумывается: а как он выглядит со стороны? Высокий бледный парень со светлыми волосами и высокомерным взглядом? Что о нем думают окружающие? Да не все ли равно… Сейчас — все равно. А когда-то его это волновало…

— Пора, — Джинни резко хватает его за руку, поднимаясь на ноги. — Это мы!

Драко сжимает палочку и поднимается следом за ней. Он не успевает сделать и несколько шагов, когда в него сбоку ударяет оглушающее заклятие, сбивая с ног. С трудом поднявшись, он прячется за первой попавшейся плитой. Волосы Джинни огнем торчат из-за другой, в двух шагах от него.

— Прятаться бесполезно! — холодный голос Лорда разносится над кладбищем, и Драко шепотом матерится. Теперь понятно, почему здесь так темно и ветрено! Они создали столько парадоксов, что время бежит рябью. Еще немного — и этот момент в истории может поглотить сам себя… Нужно вернуться в будущее во что бы то ни стало.

Джинни выглядывает из-за плиты, делая большие глаза, и Драко понимает, что она хочет сказать. Что через полчаса здесь появится другой Лорд с Петтигрю, а также Поттер с Диггори. И все может закончиться хуже, чем в той, искаженной реальности.

Драко мысленно оценивает обстановку и все понимает. Есть только один выход, и он обязан им воспользоваться. Он торопливо снимает маховик и кидает его Джинни. Она быстро подбирает его со мха и надевает на шею, потом вопросительно приподнимает брови, выглядывая из-за камня.

— Беги, — тихо говорит он. — Задержи тех нас и возвращайся в будущее. Трех оборотов хватит. Поняла?

Она отчаянно мотает головой из стороны в сторону.

— Не валяй дурака, Уизли! Делай, как я сказал! — рявкает он, другим ухом слушая болтовню Темного Лорда. Драко уверен, что Лорд не один, что рядом с ним как минимум два Пожирателя. Но Джинни справится.

— Вы думали, исчезнувшие маховики меня остановят? — Лорд стоит на месте, приподняв палочку. — Тупицы. Я знал, что вы вернетесь сюда. Вы создали мне отличную реальность, и я не готов от нее отказываться. Но, кажется, вам она не пришлась по вкусу? Жаль…

— Сейчас! Давай! — кричит Драко и, резко поднявшись, целится палочкой в Лорда. Джинни вскакивает на ноги и, петляя между могил, бежит вперед. За ней увязываются Долохов и Мальсибер. Краем глаза Драко видит, как вспыхивают заклинания, кто-то кричит, а потом все вокруг исчезает, уступив место боли.

Драко ненавидит Круциатуса с самых первых занятий у Алекто. И теперь, вновь испытав его на себе, он неожиданно приходит в ярость.

— Я не твоя кукла! — он кричит так громко, что едва не срывает горло. — Если тебе так нравится… то получай… сам… Круцио!

И Темный Лорд, вдруг пошатнувшись, отступает. Драко чувствует, как палочка наливается силой, как будто яблоко наливается соками, зрея на ветке. И его внутренняя ярость, сметая все остальные чувства, тоже передается палочке.

— Круцио! Импедимента! Остолбеней!

Лорд не падает, но продолжает отступать, ошеломленный не меньше Драко, и на его мертвенно-бледном лице проступает бессильная ярость. Как!? Ему не победить мальчишку? Как это вообще возможно?

— Авада Кедавра! — выкрикивает Драко, не надеясь ни на что, но Волан-де-Морт падает на землю. Не оглядываясь, Драко бежит вперед, пользуясь этой секундной передышкой. Дьявол, что происходит? Откуда в его палочке столько силы? И можно ли кому-нибудь об этом рассказывать?

Он практически сталкивается с Уизли, которая уже касается пальцами маховика. Лицо у нее покрыто слезами, и на щеке — глубокий порез, но она жива. Маховик связывает их обоих золотой цепью, делая еще ближе друг к другу, и вращается так быстро, что к горлу подступает противная тошнота.

В вихре времен, сквозь который они несутся, Джинни поднимает на Драко глаза, полные безумия, радости, страха и надежды, и вдруг тихо произносит:

— Я помню, что ты сказал там, в кабинете. Ты сказал, что любишь меня.

Джинни

Дрожь — последний признак того, что наша душа все еще жива. Хотя бы чуть-чуть. И не важно, что дрожит: пальцы, губы или слезы в глазах.

Снейп берет фотографию из ее рук и отворачивается к окну. Джинни все понимает, молча замерев у дивана. Она снова в январе, и за окном валит пушистый шотландский снег. И с тех пор, как они вернулись сюда позавчера, она еще не разговаривала с Драко. Это было странно после того, как они проводили вместе сутки напролет. И ножом по сердцу резали его слова о любви. Хватит ли ей смелости ответить тем же? По ночам ей продолжает сниться, что она бродит в зарослях крапивы, и из темноты доносится чей-то дьявольский хохот. Она давно его не слышала.

— Ей вас не хватало, — решается произнести она, сцепляя руки за спиной. — Она вздрогнула, услышав ваше имя.

Снейп продолжает молча рассматривать фотографию, и Джинни рада, что не видит его лица.

— Она была счастлива? — наконец спрашивает он глухо. И черный голос дрожит.

— Да. Очень. Но ей было жаль, что вы больше… не общаетесь.

— А Джеймса Поттера вы тоже видели?

— Нет. Лили была одна. Читала книгу.

Снейп прячет фотографию в нагрудный карман и поворачивается к ней. В глазах у него смятение, и даже волосы лежат по-другому. Сейчас он кажется даже привлекательным, но Джинни запрещает себе думать об этом. Удивительно, как простое изображение и несколько слов могут изменить человека.

— Вы понимаете, какую глупость совершили? — интересуется он холодно, садясь в кресло и рассматривая ее лицо снизу вверх. — Вы представляете себе, сколько таких же идиотов погибло, пытаясь сделать мир лучше? Мир никогда не будет другим, Уизли, запомните. Мир — большая черная дыра, полная крови и дерьма. И все, что в ней может быть хорошего, мы создаем сами. Ясно? И откуда у вас-то эти романтические фантазии менять историю? Вам что, двенадцать?

— Шестнадцать, сэр, — Джинни переступает с ноги на ногу. Через полчаса у нее начнется пара по зельеварению, перед которой хочется успеть на обед. — Я могу идти?

— Я все равно не понимаю, каким образом Драко сумел одолеть Лорда, — Северус задумчиво стучит пальцами по изъеденной жучками столешнице. Пахнет заваренным липовым чаем. — Наверное, все дело в парадоксе… Идите, Уизли. И… спасибо.

Она поправляет сумку с тяжелыми учебниками и медленно выходит в галерею. В этой реальности ничего не изменилось, хотя ей кажется, что прошла вечность с того исчезновения в туалете.

— Стоять!

Худощавая фигура Паркинсон преграждает ей дорогу. Судя по тому, как сложены руки у нее на груди, Джинни понимает: так просто она не отстанет.

— Что надо? — угрюмо интересуется она. Как живут люди с таким носом-картошкой, как у Паркинсон?

Рыба-прилипала гордо выпячивает вперед свою большую грудь. Наверняка ненастоящую. Подложила носки и гордится. Так все умеют.

— Ты мне не нравишься. Алекто сказала, что я могу делать все, что захочу, с теми, кто мне не нравится.

Джинни закатывает глаза, кипя от ярости. Как долго эта сучка будет расхаживать по замку, безнаказанно творя ерунду?

— Пошла ты, — говорит она кратко.

— Булстроуд, — ледяным голосом командует рыба-прилипала. Коровья туша выходит из-за ее спины и без предупреждения дважды ударяет Джинни кулаком по лицу. В голове сразу проносится пережитый ужас, боль и алая кровь на черном ковре. И в первую секунду сердце сжимается от страха. Но только на секунду.

Потом рука самовольно тянется к палочке и вдруг обессиленно опускается. Сражаться с рыбой-прилипалой бессмысленно. Нужно просто дотерпеть, пока этот год закончится.

— Получила, сука рыжая? — Паркинсон приближает свое мерзкое лицо почти вплотную к лицу Джинни. — И так будет каждый раз, когда ты будешь меня бесить.

Вытирая разбитый нос и кровоточащую губу, Джинни провожает парочку презрительным взглядом и продолжает идти по галерее к Большому залу. Ей хочется спать. Она падает на кровать сразу после девяти вечера и все равно не может выспаться. Наверное, это потому, что на улице снова зима.

— Что случилось? — Невилл перестает есть и пристально смотрит на нее.

— Паркинсон случилась, — равнодушно отвечает Джинни, впадая в сонную апатию. Где бы они ни оказались — везде эта серая, непрекращающаяся война. Когда она закончится? Когда можно будет дать сдачи, не боясь, что на тебя донесут?

— Кто знает, что с Полумной? — Симус набивает рот бифштексом. — С самого Рождества от нее нет никаких вестей… С того самого момента, когда Пожиратели пришли за ней в наше купе.

Джинни с Невиллом мрачно переглядываются. Можно, конечно, надеяться на лучшее, но все понимают, что может ждать Полумну. Пытки, тюрьма и даже смерть. Вот только из-за чего ее забрали? Из-за «Придиры»?

— Но ведь ее отец и раньше печатал этот журнал, — Демельза нанизывает на вилку картошину. — С чего вдруг ее забрали спустя пять месяцев?

Невилл осторожно тычет Джинни локтем в бок.

— Ну что? — бормочет она с набитым ртом, удивляясь, что больше не нужно готовить самой. Наверное, Драко это нравится.

— На тебя Малфой уже минут пять таращится, — говорит Невилл одними губами, не меняя выражения лица. — Кажется, его что-то злит.

Джинни поднимает глаза и встречается со взглядом Драко. Конечно, он злится. На того, кто разбил ей в кровь нос и губы. Ярость и желание отомстить за нее так и читается в его серых глазах. Джинни едва заметно отрицательно качает головой и возвращается к еде. Не хватало еще, чтобы об их отношениях узнали. Никто не должен знать. Никто. Достаточно того, что знает Снейп. Но его Джинни за живого человека почему-то не считает, хотя он все еще жив.

Раскладывая на парте ингредиенты для зелья радости, Джинни пытается представить себе жизнь после Хогвартса. Что, если Драко прав? Зачем ей возвращаться сюда осенью? Зачем ей ЖАБА, если она не собирается становиться мракоборцем и вообще не хочет работать в Министерстве? Она бы предпочла стать спортивным журналистом или действительно играть в «Гарпиях». Родители, разумеется, придут в ужас. Особенно мама. Она всегда приходит в ужас от нестандартных идей, хотя сама сбежала с папой из дома.

И что делать со своим страхом шагнуть в бездну? Нужно всего лишь зажать в ладони жгущейся кладбищенской крапивы и шагнуть, не раздумывая. Нужно научиться жить сердцем, а не рассудком. Ведь раньше она всегда так жила. И только встретив Малфоя — разучилась. И кто из них трус?

— Осторожней, милочка, — Слизнорт наклоняется к ее котлу и вдыхает приторный аромат жженого сахара. — Быстро добавьте экстракт омелы, или ваше зелье взорвется.

Джинни, застигнутая врасплох его словами и вырванная из размышлений, испуганно капает масло омелы в карамельного цвета зелья и выдыхает. Слизнорт довольно улыбается и, взяв ее за руку, выводит на середину класса.

— Похлопаем мисс Уизли, которая первой сварила правильное зелье радости, — говорит он добродушно. — Долгопупс, вы почти близки… Цвет у вас какой-то странный…

Слизеринцы хлопают вяло, и Паркинсон с задней парты корчит ей презрительную гримасу. Джинни встречается взглядом с Драко и тут же отводит глаза. Он ей нужен. Он — осколок Снежной Королевы и никогда не растает. И ей хочется поцеловать его тонкие губы.

Но она не может.

Драко

Хагрид — полувеликан, который осложняет жизнь половине замка, сам того не зная. Его обожает только Золотой мальчик и, наверное, Грэйнджер, потому что Уизли пауков не любят.

Драко раздраженно опирается спиной о деревянный забор и вытирает выступивший со лба пот. Не холодный, привычный на встречах Пожирателей с Лордом, а горячий, какой выступает у него только в постели с Уизли. Вспомнив ее грудь, Драко тихо стонет. Они не касались друг друга уже три дня! И придется терпеть без прикосновений еще два, до субботы.

Потом он вспоминает о ее разбитой губе и зло выдыхает плотное облачко пара. Он уже знает, что это Паркинсон. Чертова сука, и ведь не добраться до нее… Она на удивление слишком проницательна.

— Хватит отдыхать! Работай, Малфой! — низкий голос Хагрида доносится из приоткрытого окна хижины. — Слышишь?

Драко поворачивается к нему спиной и берет в руки лопату. За убийство соплохвостов МакГонагалл назначила ему простое наказание: убраться в их бывшем загоне и подготовить его для огненных крабов, за которыми будут приглядывать второкурсники.

Драко очистил уже половину загона от метрового слоя нападавшего за выходные снега, и сил у него больше нет. Хочется сесть в этот самый снег, засунуть пригоршню в рот и забыть обо всем.

Потом он вспоминает глаза Уизли, когда она, наконец, осознала те его слова о любви. Кажется, она напугана и не знает, что ответить. Вечно она не может решиться бросить все. Ведь ей не угрожают. Это себя он считает человеком, у которого не было выбора поступать иначе. Но у Уизли выбор был и есть. А он вдруг боится, что их любовь ненастоящая? И кто из них сходит с ума?

— Ты работаешь или нет?

— Хагрид, у меня все руки в мозолях уже, — Драко стаскивает перчатки и выставляет вперед красные ладони. — Может, хватит с меня? Эти твои второкурсники догребут?

— Работай! — рявкает Хагрид. — Думаешь, можешь безнаказанно творить, что тебе вздумается, молокосос? Думаешь, если что — придет папочка и вступится? Так пусть приходит… У меня и для него работа найдется! Надеюсь, когда Гарри победит, для таких как вы, найдут специальное место!

Драко устало выдыхает и берется за лопату. Руки отзываются болью, и губы дрожат от холода. В такие моменты начинаешь понимать, что самое нужное, самое важное — в простом. В чашке горячего чая. В поцелуе. В касании рук. Раньше он мечтал о славе, мечтал, чтобы им восхищались, как Поттером. И еще совсем недавно он ненавидел отца. А теперь он пытается его понять. Джинни права: он любит так, как умеет любить, не зная, что можно по-другому. И это не его вина.

Опуская лопату в снег, Драко в сотый раз думает о своей палочке. Какого черта Лорд отступил? И от палочки мысли невольно переходят к Дарам. Нужно найти в библиотеке эти сказки и еще раз перечитать. А потом найти информацию про Грин-де-Вальда. У них есть маховик времени, и они смогут ненадолго попасть в любой год. Нужно только выучить четкую хронологию жизни и Геллерта, и Дамблдора. Что, если Грин-де-Вальд все-таки нашел Бузинную палочку? И почему их пути с Дамблдором так резко разошлись? Странно, что для Уизли главный дар — камень. Он не успел спросить ее тогда, у могилы, а потом забыл.

По его мокрой от пота спине змеей пробегает холодок: а что, если Поттер сейчас ищет именно Дары? Может быть, именно это поручил ему директор?

Драко дочищает загончик уже в сумерках, не чувствуя рук. С трудом дойдя до спальни, он валится на постель, на ходу сняв пиджак и брюки, и проваливается в тяжелый сон. Ему снова снится Джинни, стоящая посреди кладбища и подбрасывающая разноцветные листья крапивы к черному небу. А в его пиджаке так и лежит забытый и теперь засохший цветок яблони.