Дикие лебеди (гет)

Джинни

От него пахнет лимоном и мятным чаем, и губы — приторно-сладкие, настойчивые и при этом нежные. Джинни вдыхает его аромат, все еще боясь пошевелиться, не зная, что сказать или сделать.

— Привет, — говорит он и вдруг оказывается сверху, прижимая ее к кровати горячим телом. На нем нет очков, и сразу его лицо кажется другим. Чужим.

Все не так, как должно было быть там, в другом мире. Не так, как было с Драко. Тогда был порыв. Взмах крыльями. А сейчас — почти покорное и страшное ожидание того, что может случиться. Из них двоих по-настоящему взволнован и возбужден только Гарри. Она чувствует это по его прерывистому дыханию.

Он ласкает ее неумело, словно извиняясь за то, что делает. Джинни заставляет себя отвечать на поцелуи, робко проводит дрожащими пальцами по его плечам. Они шире и мощнее, чем худые плечи Драко с торчащими костями. И волосы — гуще. Даже на груди у него — черный островок кудрявых волос.

Джинни выдыхает осторожно, чтобы не нарушить звенящую тишину, а потом зачем-то опускает руку вниз и касается его члена.

— Что ты делаешь? — глаза у Гарри округляются, но ему приятно. Так приятно, что он не сдерживает стон.

Джинни нервно смеется, хотя больше всего ей хочется вырваться и убежать. Так почему она все еще здесь? Что она хочет себе доказать?

— Ты ужасно нерешительный, — говорит она мягко, но на самом деле ее это злит. Ей кажется, что в их отношениях ведет она. Несмотря на все его комплексы, несмотря на все недостатки его характера, он всегда будет ведомым. А она — вести. И их семья, их отношения будут полной копией тех, на которых держатся ее мать и отец. И так же будет у Рона с Гермионой, если они вообще поженятся, в любой из реальностей. Может быть, если бы Джинни никогда не встретила Драко в вонючей совятне, ей бы все нравилось. Но Драко дал ей понять, что значит быть женщиной, хотя сам этого не осознавал. Он не сомневался даже тогда, когда ошибался. Он вел ее за собой и не оглядывался назад. Не спрашивал разрешений. И поэтому быть с ним — намного сложнее. Но самое лучшее всегда дается нам ценой великих страданий.

Боль внизу живота вырывает ее из размышлений, и с губ птицей срывается крик. Гарри смотрит на нее испуганно.

— Все в порядке, — запинаясь, произносит она, смотря на него успокаивающе. — Это ведь первый раз…

Как можно лгать, когда у тебя есть глаза?

Но Гарри эту ложь не видит. Или не узнает. Сейчас, в этот странный момент взросления ему вообще трудно соображать. Он делает еще несколько, как ему кажется, плавных, но для Джинни мучительно рваных движений и сползает с нее на простыню. Все, что она чувствует — боль и желание найти в своем сердце прежнюю любовь. И стыд, который, как ей казалось, она давно потеряла.

— Глупо получилось, — даже в темноте она видит, какими пунцовыми пятнами покрывается его лицо. — Я не хотел причинять тебе боль, я просто…

— Все в порядке, — повторяет она, но Гарри качает головой.

— Перестань меня в этом уверять, я вижу твое лицо, — говорит он тускло, поворачиваясь к ней. — Ты как будто здесь, но в то же время далеко. Что случилось?

— Переволновалась, — Джинни нервно улыбается. — Все как-то неожиданно… Только не вини себя, ладно? Мы на войне. И в любую минуту оба можем погибнуть. И то, что сейчас случилось — это правильно. Наверное. Мы попробуем еще раз, и…

— Нет, — Гарри ощупью находит скинутые на пол боксеры и лихорадочно натягивает. — Нельзя вести себя так, словно мы обречены. Твоя мама меня убьет, если узнает. И Рон убьет. Я… слишком люблю тебя, я…

Он кладет теплую, слегка влажную руку на ее шею и мягко поворачивает ее к себе.

— Джинни, ты меня любишь?

Она сглатывает и снова зависает в воздухе. Если бы она сама знала, что ответить! Чертов осколок в ее сердце…

— Я не знаю, — говорит она тихо.

Гарри приподнимает брови и резко садится на кровати, опуская босые ноги на холодные половицы паркета.

— То есть мы сейчас… ты позволила мне… А теперь — не знаешь? Ничего не понимаю. Я ничего не понимаю, Джинни.

Она тоже садится на кровати, зажигает свечу и натягивает бретельки ночной рубашки на плечи. Наверное, лучше было соврать. Ее «не знаю» прозвучало еще хуже, чем просто отрицание. Она смотрит на Гарри, расхаживающего по комнате, и закусывает губу. Дура! Надо было соврать. Ему и так сейчас хреново. А она… думает о себе. О том, что не может соврать, потому что ей будет стыдно. Кому какое дело до ее стыда?

— Гарри…

— У тебя кровь, — дрогнувшим голосом замечает он, указывая на ее голые ноги. — Из-за меня.

Джинни проводит пальцами по внутренней стороне бедра. Приторный запах крови растекается по комнате и красными пятнами остается на подушечках пальцев. И сразу же в низ живота возвращается боль. Это ничего. Это у многих так. Это просто нужно пережить. И хотя ее боль сейчас сильнее, чем та, с Драко, она все равно пройдет. Как говорил один художник в мире магглов, о котором так любила напоминать мать, заставляя ее убираться в доме: «Боль проходит, красота остается». Боль проходит, любовь остается.

— Я боюсь, — говорит она тихо, подходя к Гарри босыми ногами. — Я ответила «не знаю», потому что боюсь. Все кажется таким хрупким, что страшно давать обещания быть с кем-то навсегда. Но я рискнула — и не жалею.

И она протягивает ему окровавленные пальцы. Гарри бледнеет и отшатывается назад.

— Прости, — говорит он сквозь зубы.

Джинни подходит к нему и обнимает руками за шею, прижимаясь щекой к его груди. Слушая, как бьется его сердце. Слушая, как глухими ударами отвечает ее сердце. Вдох. Выдох. И не распутать эту паутину дыхания.

Помедлив, Гарри обнимает ее, крепче прижимая к себе. Джинни понимает: она любит его, но эта любовь — детская, восторженная, волшебная. Какая-то часть ее сердца всегда будет его любить. Но от другой любви — взрослой, осознанной, мучительной и такой горькой — она не в силах отказаться.

— Обещай, что будешь со мной, — говорит он, смотря в ее глаза, полные слез. — Хотя бы сейчас. Я тоже запутался, Джинни. Я говорю, что пожертвую собой ради спасения всех. Но я не хочу умирать. Не хочу терять тебя. Мне страшно.

— Мне тоже, — шепотом произносит она, дрожа. — Что, если мы проиграем? И если мы выиграем — сколькие погибнут, защищая то, что дорого?

— Защищая меня, — Гарри отворачивается.

— Это наш выбор — защищать тебя и умирать за тебя. Ты никого не заставляешь…

— Мне от этого не легче! — он слегка повышает голос и уходит к окну. — Ваш выбор или нет, мне надоело, что из-за меня гибнут люди! Надоело смотреть, как мучается Седрик.

Джинни обхватывает плечи руками, пытаясь согреться. В комнате холодно, и одинокая свеча только отбрасывает на потолок огромные уродливые тени.

— Тебе не кажется странным, что последние убийства крутятся около Седрика?

— Давай, скажи, как сказала Гермиона: он их сам убил.

— Гермиона так сказала?

— Да. Чушь полная! — Гарри зло топает ногой. — Зачем ему убивать тех, кого он любит?

— Может быть, он находился под Империо?

Гарри поворачивается к ней, и в зеленых глазах — раздражение.

— Тогда какого черта он убил не меня? Какого хрена Реддлу сдались Чжоу и Амос?

Джинни пожимает плечами. Она и сама пытается разгадать эту загадку, но кусочки паззла не сходятся. У нее есть глупое предположение, что Реддл сам находится внутри Седрика и иногда одерживает над ним верх. Именно в этот момент он раздает приказы и убивает. Но озвучивать такую нелепую идею она не решается, чтобы не приводить Гарри в еще большее бешенство.

— Я был… ужасен, да? — вдруг спрашивает он.

Джинни теряется, не понимая, о чем он спрашивает, потом вспыхивает от смущения. Все, что она помнит — боль и его горячее дыхание. Она осторожно касается ладонью его щеки.

— Нет. У нас еще все впереди, — обещает она и не верит своим словам. — Мама всегда меня предупреждала, что все может быть именно так в первый раз.

Он коротко кивает, не совсем убежденный в том, что все хорошо, и вдруг хмурится.

— Получается, мы теперь зависим от Малфоя. Я иногда думаю: не сошел ли я с ума, отдав ему останки Реддла?

— Нет. Я думаю, он справится. Он ведь сам сказал…

— С каких пор слова Малфоя — истина? — Гарри взглядом ищет очки. Без них он чувствует себя неуверенно, и Джинни это знает. Она зачем-то подается вперед и целует его. Внутри у нее — стыд и вина. И немножко любви, которая уже никогда не вспыхнет с прежней силой. Гарри сразу, но отвечает на поцелуй. Они целуются с какой-то обреченностью и потом отступают друг от друга.

— Я буду с тобой рядом до самого конца, Гарри, — серьезно обещает она, и он никогда не узнает, какой жертвой дались ей эти слова.

Когда он уходит, Джинни медленно идет в ванную, садится на ее край и бездумно подставляет руку под горячую струю. Ей казалось, что ночь с Гарри все изменит. Вернет на свои места. На самом деле эта близость только подтолкнула ее еще ближе к пропасти.

Драко

Он вдруг вспоминает, как дрожали ее руки, как дрожало все ее тело там, в туалете Миртл, как захлебывались слова, застревая во рту, и ему становится страшно. «Уходи… Я справлюсь…»

Она не справится. Здесь, в этой реальности — не справится. Наделает глупостей и сорвется. Драко закрывает лицо руками и тяжело выдыхает. На столе перед ним — стопка работ для просмотра, домашнее задание и вопросы к ЖАБА. А в спальне, под кроватью, спрятан мешок с останками Реддла и пузырьки с кровью единорога.

Послезавтра он снова должен встретиться с Яксли и, может быть, с Темным Лордом. В конце концов, ему должны дать Метку… От этой мысли его мутит.

— Посоветуешь, какие предметы сдавать? — Паркинсон подсаживается рядом. Даже в этой реальности она дешево пахнет лавандой. — Я выбрала прорицания, заклинания и травологию. Нужно что-то еще.

— А на кого ты собираешься учиться? — уточняет Драко, поспешно открывая учебник по зельеварению, сплошь испещренный карандашными заметками. Учить наизусть ингредиенты и их вес к каждому зелью — неимоверный труд, и он лишь на середине.

— Факультет магической моды, — Пэнси смущается. — Мне кажется, это мое.

— И зачем там травология? — Драко насмешливо улыбается. — Надо напирать на прорицания, чтобы интуитивно чувствовать, когда же в моду войдут зеленые мантии.

— Иди к черту, — Пэнси с грохотом отодвигает стул и обиженно морщится. — Вечно ты не умеешь поддержать разговор. Одна издевка. У тебя все люди делятся на равных тебе и таких, как я, да?

Драко молча машет рукой, указывая ей на дверь. Пэнси, всхлипывая, торопливо выходит из гостиной, неуклюже перебирая ногами. Вслед за ней, грузно топая, выходит Милисента.

Драко выдыхает и придвигает поближе учебник, пытаясь сосредоточиться, но буквы расплываются перед глазами. Он должен встретиться с Яксли не в «Кабаньей голове», а в Лютном переулке, и это ему не нравится. Что, если Лорд заявится прямо туда? Что, если он успеет каким-то образом получить кровь Поттера?

Зло отодвинув учебник, Драко берет со стула сумку, аккуратно складывает чернильницу, чистые листы пергамента и учебник по ЗОТИ и выходит из гостиной. После обеда у них сдвоенное занятие у Диггори, а он не любит опаздывающих. Большой зал и галереи еще украшены черными лентами в честь Дамблдора, но Драко почему-то не жаль директора. Он пытается найти в себе сочувствие и жалость — и не находит. Отчасти его это пугает. На пару минут.

В классе никого нет, и Драко, выдыхая, занимает привычное место на задней парте. Единственная пара, где он любит сидеть впереди — зельеварение. На остальных он созерцает преподавателей через поле голов.

Он успевает вытащить из сумки только чернильницу и перья, и в класс влетает запыхавшийся Поттер. Вид у него такой, словно за ним гналась толпа красных колпаков. И все-таки что-то в нем изменилось с прошлой недели.

Несколько секунд они молча смотрят друг на друга. Потом губы Драко кривятся, и тогда Поттер произносит:

— Малфой, встречаемся у Миртл в субботу после полуночи.

— Поттер, если ты забыл, напоминаю: я нормальной ориентации.

— Иди к черту, — тот сжимает кулаки. — Ты понял, о чем я.

— Надеюсь, мы быстро решим проблему, — Драко кладет учебник на парту. — Потому что встречи с тобой в туалете после полуночи пугают меня больше возрождения Темного Лорда.

— Не ерничай, Малфой, — Поттер чем-то расстроен и даже не пытается это скрывать. — Решение проблемы может затянуться надолго. Так что подумай хорошенько, точно ли ты собираешься в это ввязываться.

— Избавь меня от этого «ой, я не хочу, чтобы из-за меня страдал даже Малфой», — Драко строит презрительную гримасу. — Меньше эгоизма. Больше действий.

Поттер уже собирается ответить, но в класс заходит толпа учеников, и позади — Диггори. Вот почему Золотой мальчик так торопился: он обогнал их всех, чтобы успеть передать сообщение ему. Отлично справился. Пять баллов Гриффиндору. Проблема в одном: еще неизвестно, вернется ли Драко живым с этой встречи с Яксли. Может, его уберут, как слугу, выполнившего задание.

— Очнись, — Забини толкает его локтем. — Опять с тебя баллы снимут. Одни убытки факультету от твоей мыслительной деятельности.

Всезнайка резко оборачивается к ним, делая бешеные глаза, и Блейз складывает губы в воображаемый поцелуй. Грэйнджер крутит пальцем у виска и недовольно отворачивается.

— Ах, гадкие парни не дают послушать Седрика, — тоненьким голос смеется Забини и тут же с серьезным видом опускает перо в чернильницу, заметив строгий взгляд Диггори.

— В связи с последними событиями в школе я не могу не спросить вас, как преподаватель по Защите от Темных искусств: кто из вас испытывал на себе Круциатус? Никто? А кто знает, можно ли каким-то образом не поддаваться Круциатусу, если это заклятие уже наложено на вас?

Грэйнджер озадаченно молчит, и тогда Драко лениво замечает, постукивая пальцами по холодному дереву парты:

— Круциатус действует на всех по-разному. Один человек может даже встать и пойти, превозмогая боль, другой может умереть от боли или разрыва сердца. В общем, кто ты — не узнаешь, пока не попробуешь.

Диггори раздраженно ударяет ладонями по краю стола.

— Малфой! Я вас предупреждал! Берите ваши вещи — и вон отсюда!

Драко пожимает плечами и поднимается из-за парты, беря с пола тяжелую сумку. Неторопливо запихивая пергамент обратно, он ловит на себе озабоченный взгляд Поттера и презрительно кривит губы.

— Если захотите вернуться на занятия, принесите разрешение от декана, — отчетливо произносит Диггори, неприязненно смотря на Драко.

— Если я захочу вернуться, я принесу вам разрешение от профессора МакГонагалл. Профессор Снейп для вас выпишет сколько угодно бесполезных бумажек.

Студенты хихикают, переглядываясь, и только зеленые глаза Поттера смотрят на него в упор и почему-то понимающе. Драко поворачивается ко всем спиной и, толкнув ногой тяжелую дверь класса, выходит в галерею. Странно, но рядом с Диггори ему трудно дышится.

До обеда остается полчаса, и он решает отнести МакГонагалл нужные рейтинги, чтобы сверить успеваемость факультетов. На втором этаже он ожидаемо сталкивается с Уизли. Лицо у нее настолько отрешенное и обреченное, что у него екает сердце. И когда она поднимает на него глаза — оно падает вниз, расплескивая горячую кровь.

— Тебя декан искала, — говорит она тихо, оглядываясь по сторонам. Стайка второкурсниц-пуффендуек пробегает мимо и скрывается за углом.

— Я к ней и иду, — Драко наклоняет голову и вглядывается в ореховые глаза Уизли. В них светится вина, и вообще слово «вина» и «стыд» словно вырезаны на ее лице острым кончиком пера. Потом он вспоминает странный взгляд Поттера, их обоюдное отсутствие в воскресенье и громко, не сдерживаясь, матерится. Даже не матерится — почти воет. Так, как хочется выть Джинни, но она каждый раз сдерживается.

— Вы переспали, да? — произносит он шепотом, но ему кажется, что он кричит на весь замок. — Вы, блять, переспали?

Джинни бледнеет со всеми своими веснушками. И прижимает ладони к губам. Драко сразу понимает: не ошибся. И с размаху, не думая, ударяет сжатой в кулак ладонью по стене. Физическая боль для него — единственный способ приглушить душевную. С этой чертовой любовью можно и мазохистом сделаться. Он молотит кулаком по стене, пока маленькая ручка Уизли не хватает его за локоть.

— Пожалуйста, Драко, — стоит ее дрожащим губам произнести его имя, и она сразу становится для него Джинни. — Не надо, пожалуйста…

— Зачем? — спрашивает он глухо. — Зачем?

Она с ужасом смотрит на разбитые в кровь костяшки изящных пальцев. Драко следит за ее взглядом.

— Это жалкое подобие того, во что превратилось все внутри меня. Ты не просто предательница крови, ты вообще предательница. Позволяла ему трогать себя, овладеть собой…

Ярость переполняет его настолько, что он снова ударяет кулаком по стене. Джинни смотрит на него с такой болью и надломом, что ему снова становится страшно. А вдруг она не добровольно отдалась Золотому мальчику? Если он взял ее силой? Да нет. У него для этого силенок не хватит.

— Я так понимаю, ты свой выбор сделала, — шепотом произносит он, заметив вдалеке студентов-пятикурсников, и поправляет на плече сумку. — Раз и навсегда.

— Драко, нет, подожди, — она идет за ним, зло вытирая льющиеся без разрешения слезы. — Подожди, пожалуйста.

Он резко разворачивается к ней. Ему хочется крушить все подряд, но потом силы уходят. Ему кажется, что его поцеловал дементор. Ничего не осталось — только пустота. Он был прав, не позволяя себе быть рядом с Уизли. Рыжие всегда выбирают Поттеров. Кажется, так говорил Северус?

— Отвали, Уизли, — говорит он холодно. — Не надо объяснять мне, почему ты не можешь быть со мной. И так понятно. Давай без трагедий, ладно? Надеюсь, тебе понравилось с ним кувыркаться.

Пытаясь думать о встрече с Яксли и рейтингах успеваемости, он ускоряет шаг, и Уизли остается за спиной. Вся жизнь остается за спиной.

…В Лютном переулке шныряет пронизывающий ветер, а снег, такой пушистый в Шотландии, лондонской грязью хлюпает под ногами, окатывая брызгами начищенные ботинки. Драко оглядывается по сторонам и толкает маленькую дверь «Белой виверны». Здесь — только свои. Чужие не уходят живыми или просто не впускаются. Драко садится за столик рядом с человеком в капюшоне и нервно переплетает пальцы.

— Принес, что нужно?

— Да, сэр.

Человек скидывает капюшон и громко смеется. Драко едва не подпрыгивает на стуле и сглатывает. Перед ним довольно скалит зубы Беллатриса. Ее кудрявые волосы спутанным колтуном лежат в капюшоне.

— А где Рудольфус? — вяло интересуется Драко, рассматривая черные круги под ее горящими глазами.

— Надо же, какой интерес к этому олуху, — Беллатриса причмокивает. — Сидит в Малфой-мэноре.

— Почему «Пророк» не сообщает о том, что вы сбежали? — Драко непонимающе ерзает на стуле, пытаясь прикинуть, сколько времени осталось у Поттера. Если Лестрейнджи здесь, значит, Лорд близок. Совсем близок.

И сразу холодной змеей по спине ползет страх.

— Вся охрана Азкабана находится под Империо, а дементоры перешли на нашу сторону, — Беллатриса щелкает пальцами, подзывая бармена. От нее несет ромом. — Виски! И побольше! Ну что, щенок, где ингредиенты?

Драко смотрит на нее с сомнением. Почему вдруг Беллатриса? Только из Азкабана — и уже в самом пекле дел? И где сам Лорд, дьявол его разорви? Сквозь пелену мыслей вдруг прорывается образ плачущей Уизли, и сердце жалобно трепеще. Драко с силой мысленно зашивает эту трещину грубыми холщовыми нитками, пряча боль, и тихо произносит:

— А что стало с Яксли? И откуда мне знать, что ты — Беллатриса?

Она приподнимает брови, потом громко хохочет.

— А ты быстро учишься. Допустим: я учила тебя легилименции и знаю, что за «тролль» по травологии Стебль заставила тебя пересадить двадцать мандрагор. Кажется, оценки ты стыдился больше, чем самого наказания?

Драко молча достает из сумки мешок с костями и пузырьки с кровью. Беллатриса проворно сгребает ингредиенты в сумочку и смотрит на него с любопытством.

— А ты хоть знаешь, что тот, кто собирает ингредиенты, должен добавить в них собственный? Иначе зелье не сработает. Прости, малыш, но мне нужен лакомый кусочек твоего тщедушного тела.

Первое, что приходит ему в голову — сбежать. Но бежать некуда. Назад — нельзя. Вперед — тоже нельзя. И посередине не зависнешь.

— Что нужно отдать?

— Палец сойдет, — Беллатриса кровожадно облизывается. В этом мире она какая-то более одержимая. — Какая тебе разница: десять пальцев или девять?

Драко молча кладет на стол избитую о стену руку и растопыривает пальцы. Ему плевать, потому что Уизли выбрала Поттера. Отдалась Поттеру. Тут можно не палец отдать, а всю руку до плеча.

Беллатриса вынимает из-за пояса блестящий серебряный кинжал и замахивается. Драко закрывает глаза. У него не хватает смелости смотреть на это. Он никогда не был особенно смелым, но его это не заботит. Подумаешь. Главное не быть тупицей вроде Долгопупса.

Боль взрывает голову изнутри, и отчаянный крик вырывается наружу, но он успевает его подавить, превратив в стон. Сквозь ресницы Драко видит отрубленный мизинец, лежащий рядом с бледной рукой в луже крови. Странно видеть часть себя вот так — отдельно. Левой дрожащей рукой он машет палочкой, заговаривая хлещущую струйкой кровь, и встает из-за стола.

— Все?

— Увидимся дома, малыш, — снисходительно кивает Беллатриса, заворачивая палец в тряпку и кидая поверх пузырьков с кровью единорога. — Лорд будет доволен тобой.

Драко выходит из «Виверны» и, отойдя шагов десять к стене соседнего дома, сгибается пополам. Его долго рвет остатками обеда, и рот наполняется горечью и вонью.

Он не решается зайти в Косой переулок и поэтому выходит сразу на Грейсчерч — стрит. В Лондоне царит привычная суматоха, и под ногами месится одна грязь. Наложив на несколько сиклей заклинание, чтобы магглы видели в них лишь фунты, Драко толкает дверь в первый попавшийся магазин и указывает продавцу на бутылки с водой, в ряд стоящие рядом с коробками апельсинового сока. И почему в школе дают только тыквенный?

— Две, пожалуйста, — произносит он неуверенно и слегка надменно.

— Ровно фунт, — продавец со стуком ставит бутылки на прилавок. — Ну и воняет от тебя, парень. Вроде одет прилично. И рука в крови. Подрался, что ли?

Драко выходит из магазина, на ходу открывая бутылку здоровой рукой. Одну он жадно выпивает, а с помощью второй долго и усердно полощет рот. Потом идет наугад, куда-то вперед, заставляя себя рассматривать прохожих, чтобы не думать о Уизли. Не сходить с ума. Желудок сжимает спазм голода, но он все равно идет дальше. И останавливается только, когда перед глазами показывается гранитная набережная Темзы.

И тогда он поднимает воротник черного пальто и закрывает глаза, позволяя речному ветру трепать волосы. Вдох. Выдох.

Джинни

Последние пару дней она не ходит по лестницам, а бежит — и вверх, и вниз. Чтобы сбившееся дыхание мешало думать. Чтобы забыть тот взгляд Драко. Чтобы простить саму себя. Но ничего не получается. Получаться давно перестало.

Уже два дня Драко почти не появляется в Большом зале, и правая рука у него забинтована. Джинни отчаянно хочет спросить, что случилось, но не смеет. Он не смотрит на нее. Словно она перестала существовать. И это убивает хуже упавшей немоты. Хуже обреченности, которая переполняет ее сердце.

В полночь они встречаются у Миртл, и она не уверена, что придет. Быть рядом с Драко, слышать его запах, видеть его лицо, глаза — слишком тяжело. Даже для нее. А она — сильная. Куда сильнее Гермионы. Или ей это только кажется?

— У тебя сейчас ведь нет занятия? — Гарри заглядывает в ее печальные глаза.

Джинни отрицательно качает головой, стараясь не моргать.

— Отнесешь тогда пирожки Хагриду? Флитвик сказал, что он заболел. Хочу его порадовать, а то у него, наверняка, даже есть нечего.

— Хорошо, — легко соглашается она, пряча пирожки в сумку. — Вечером увидимся?

— Обязательно, — он едва заметно улыбается. Улыбается для нее. И вина пульсом бьется в висках. Джинни уже устала от этого угнетающего чувства, но не может от него избавиться.

В холле ее останавливает недовольная МакГонагалл, и в руках у нее — стопка исписанных пергаментов. Джинни задумывается: а любила ли она когда-нибудь? Или существуют ли люди, которые обходятся без любви? Для чего они живут?

— Уизли, когда вы запомните, что к контрольной работе нужно готовиться? У вас уже третий «тролль». Будет еще один — я сообщу вашей матери. Возьмите. Завтра утром жду вас на пересдачу.

Джинни покорно берет пергамент, пестрящий красными пометками и замечаниями, и выходит на крыльцо. Рассыпчатые звезды снега мягко садятся на плечи и лицо, превращаясь в капли. Она комкает работу и с наслаждением закидывает в самый дальний сугроб.

Бредя сквозь снег к Хагриду, Джинни думает, что она так и осталась в пещере, и никто не хочет ее находить. Один принц боится, а второй должен спасать мир, а не вытаскивать ее во дворец, из которого она успела сбежать. И даже братьям уже не нужны рубашки из крапивы.

— Ты чего понурая такая, словно пони в зоопарке? — Хагрид как всегда все измеряет животными. — Чаю хочешь?

— Хочу, — она протягивает руки к огню и вздрагивает. — Только без твоих кексов. Достань у меня из сумки пирожки. Гарри передал.

Хагрид громко сморкается в огромный носовой платок и снимает чайник с огня. Глаза и нос у него красные, лоб блестит от пота. Он с трудом садится на стул и вытирает лицо рукой.

— Хагрид, а что ты думаешь о Диггори? — она с отвращением разглядывает начинку пирога: творог. Творог — отвратителен. С каких пор Гарри его любит?

— Хороший парень, странный только немного, — тот качает головой. — Уже третий день приходит, помогает кормить зверье, пока я тут болею. Кстати, идет потихоньку к хижине, видишь его? Помфри-то велела не выходить на улицу, холодина. Может, поможешь ему? Вон там, возьми корзину. Там яйца пикси для лукотрусов. А рядом — пакет землероек для нюхлеров.

Джинни обреченно берет корзину за плетеную ручку и плотнее запахивает мантию.

— Гарри еще вечером зайдет, — обещает она. — Не скучай, Хагрид.

Она выходит в метель, и сразу тысячи снежинок окружают ее, пытаясь завлечь в свой безумный танец. Диггори стоит у крыльца, переминаясь с ноги на ногу. Глаза у него пустые и усталые.

— Хагрид просил помочь вам, — говорит она громко, перекрикивая поднявшийся шторм.

Диггори равнодушно пожимает плечами.

— Учтите, Уизли: в такую непогоду лукотрусы ведут себя агрессивно. Меня они вчера покусали.

Они подходят к небольшой роще на опушке Запретного леса и открывают корзину с яйцами пикси. В ветвях деревьев слышится скрежетание и писк, но сами лукотрусы не показываются. Джинни искоса смотрит на четкий профиль Диггори. Она уже пропустила три его занятия и боится идти на следующее.

— Осторожней, Уизли, — он указывает на ее ботинки, по которым лукотрусы пытаются взобраться, чтобы перепрыгнуть в корзину.

Джинни трясет ногой, пытаясь их отцепить, но человечки только сильнее вцепляются в ногу и разрывают колготки в клочья. Она с яростью отдирает их и закидывает подальше в сугроб. Чтоб еще раз Гарри попросил ее помочь Хагриду! Хочет — пусть и пирожки несет сам, и с лукотрусами возится.

— Что с вашей ногой, Уизли? — его внезапно холодный голос ей не нравится. Джинни быстро опускает глаза и в ужасе сглатывает: под клочьями колготок, в бледном свете дня проступает уродливый шрам от зубов Нагайны.

— Ничего, — отвечает она тихо, — еще давно свалилась с дерева.

Диггори кивает, но странный блеск его глаз заставляет Джинни вздрогнуть. Седрик видел там, на кладбище, ее рану! И если он сопоставит все факты… Хотя, какая ему разница? И мало ли на свете похожих шрамов?

Дрожа от плохого предчувствия и холода, она торопливо возвращается в замок, оставив кормление нюхлеров на Диггори.

Поднимаясь по занесенным снегом ступеням, она вдруг понимает, как хочет оказаться рядом с Драко. И почти уверена: с Гарри она все еще только потому, что не имеет права его бросить. Не сейчас. И это почему-то вселяет в нее надежду.

— Что с твоей ногой? — Рон возникает из ниоткуда и откровенно таращится на ее разорванные колготки. — Ты где была?

Джинни раздраженно поджимает губы. Вечно он лезет!

— Гарри просил принести сладкое Хагриду. А Хагрид попросил покормить лукотрусов. Бешеные существа…

Рон громко смеется, даже не пытаясь сдержать насмешку в голубых глазах. Проходящие мимо студенты оглядываются на них с нескрываемым любопытством. То, что Джинни терпеть не может в людях — любопытство. Особенно такое нездоровое, как у Гермионы.

— Тебя лукотрусы отделали?

— Иди к черту, — огрызается Джинни и берется за перила замерзшей рукой с покрасневшими костяшками. — А где Гарри?

Рон пожимает плечами, все еще улыбаясь. Последнее время они с Гермионой ладят, поэтому настроение у него на высоте. Интересно, как мы все-таки зависимы от других людей…

— После трансфигурации он куда-то делся, а мы с Гермионой пошли на обед. Эй, ты куда?

— Переоденусь, — Джинни быстро поднимается вверх по лестнице, с трудом поднимая ноги. Царапины от острых ногтей лукотрусов начинают ныть в тепле. По сравнению с ее обреченностью и отчаянием эти царапины — ерунда. И она снова вспоминает окровавленную руку Драко. «Это жалкое подобие того, на что похожа моя душа», сказал он тогда. Неужели она умеет быть такой жестокой? Неужели любовь может быть такой жестокой? Сколько же у нее лиц?

Драко

Несколько минут он стоит перед дверью с потрескавшейся белой краской, собираясь с силами. Силы ему нужны не для разговора с Поттером — для того, чтобы не смотреть на Уизли. Он поднимает левую руку и решительно толкает дверь.

Троица немедленно оборачивается и напрягается. Джинни стоит поодаль, у мутного окна и смотрит куда-то под ноги.

— Ну что? Он объявился? — Поттер нетерпеливо закладывает руки за спину. — Ты отдал ингредиенты?

— Все и даже больше, — кратко отвечает он, хмурясь.

— Что с рукой, Малфой? — интересуется Грэйнджер, хотя в ее глазах уже поспел ответ, как яблоко осенью.

— Говорю: все и даже больше, — повторяет он медленно и краем глаза видит, как слегка вздрагивают плечи Джинни. И замечает ее быстрый взгляд, брошенный на его забинтованную руку.

— Вообще-то можно попробовать его вырастить, — замечает Грэйнджер. Жаль, что у нее очков нет. Могла бы поправить. — Особенно на правой руке.

Драко насмешливо улыбается. Забота от грязнокровки — какая прелесть! Черт, как же сложно не смотреть на Уизли. Как же сложно не замечать ее молящих глаз.

— Обойдусь. Можешь пока тренироваться на тупице. Если у него вырастут мозги — я рискну, — тянет он лениво, зная, что только Уизли понимает, насколько он наигран. И тут же натыкается на пристальный взгляд Поттера.

— Мы здесь работаем в команде, Малфой, а не грыземся, — напоминает он тихим, но твердым голосом. — Что сказал Яксли?

Драко складывает руки на груди, предвкушая их реакцию. Интересно, но ему не настолько противно разговаривать с Поттером, насколько казалось раньше. Но Поттер свой выбор давно сделал и никогда о нем не жалел.

— Яксли не пришел. Зато пришла Беллатриса.

Испуганное и ошарашенное выражение их лиц приносит ему странное удовольствие. Не пугается только Джинни. Она уже давно ничего не боится.

— Значит, Азкабан точно на стороне Реддла, — Поттер расхаживает по туалету, нервно взъерошивая волосы. — Похоже, мы опоздали. Он слишком близко. Только где? В ком он прячется?

— Может быть, в Диггори? — вопрос дается ей нелегко, Драко видит это по ее напряженным плечам. — Он временами такой… не в себе. Смотришь на него — а видишь Реддла. Того Реддла, что разговаривал со мной в Тайной комнате.

— Северус подливал ему сыворотку правды, — возражает Драко, опираясь плечом о прохладную стену. — Он не сказал ничего, что может связывать его с Лордом.

При слове «Лорд» тупица громко фыркает и автоматически зарабатывает гневный взгляд Грэйнджер.

— Это неважно, — Джинни как всегда идет напролом, не замечая выражение лица Поттера. — Реддл может сидеть в нем. Как сидел во мне, помните? Я не осознавала, что я делала. Думала, это кто-то другой. А он видел все моими глазами. Собирал информацию…

— Хватит, — Поттер сжимает губы.

— Почему нет, Гарри?

— Потому что это не может быть Седрик! — он повышает голос и сжимает кулаки. Драко инстинктивно нащупывает в кармане палочку. — Хватит приплетать его при любом удобном случае, Джинни! Ты просто ревнуешь, потому что я провожу с ним кучу времени, да?

И по тому взгляду, каким смотрит Джинни на Поттера, Драко вдруг все понимает. Она его не любит. Она твердо считает своим долгом быть рядом. Она ставит невозможность предательства веры в нее Поттера выше своей любви к другому. К другому — к нему, Драко. И стыд за все свои грубые слова пятнами выступает на лице. Простит ли она его? И надежда Прометеевым огнем вспыхивает в непроглядной тьме души. И снова хочется, как угольщику Мунку, вынуть из груди холодное сердце и заменить его живым. Вот только живое все еще где-то там, вне.

— Не смей на нее кричать! — тупица сразу закусывает удила, но Драко с ним согласен. Поттер примирительно выставляет вперед руки, извиняясь.

И Джинни бледнеет — так отчетливо, что это замечают все.

— Гарри, — ее голос дрожит, и руки дрожат. — Что с твоей ладонью?

— А. Так это Гермиона брала у меня кровь днем. Я и сам забыл, — глаза у Поттера невинные, как у новорожденного. — Для зелья защиты.

— Г-Гарри… — глаза у грязнокровки как два сикля. — Я ничего у тебя не брала…

— Я не сошел с ума, — Поттер сразу ощетинивается. — Ты пришла и привела меня сюда, чтобы сварить зелье защиты… Во время обеда…

— Мы обедали вместе с Гермионой, — Рон опускает голову. — Потом она пошла на руны, а я встретил Джинни…

Драко тихо стонет, прислоняясь всей спиной к стене. Все. Теперь это точно конец. Нет Слизнорта. Дамблдор мертв. Лорд получил кровь Поттера и все необходимые ингредиенты. Исход войны в этой реальности ясен. А виновен — он. Он придумал эту идею. Он потянул Уизли за собой. И что теперь?

— Одно ясно: он в замке. И может быть кем угодно. От первокурсницы до Филча, — Драко отталкивается от стены и одергивает джемпер. — Я должен поехать домой. Если Лорд в шаге от возрождения, дома знают все его планы. Я вернусь так быстро, как смогу. Трансгрессирую из Хогсмида.

На глазах Грэйнджер выступают слезы негодования.

— Паршивее всего то, что мы не можем ему противостоять. У нас нет сил или подсказок, как его победить. Только один выход — бежать. Бежать прямо сейчас, Гарри.

Разумеется, Поттер отрицательно качает головой. Бежать ему некуда, это понимают все. И подсказки ниоткуда не возьмутся. Драко пересекается взглядом с Джинни. Им не стоило менять историю. Там, в их реальности, Поттер скрывается не потому, что трус. А потому, что он идет к победе окольным путем. Тем путем, что подсказали ему Дамблдор и Слизнорт. Здесь он не знает ничего. Эта реальность обречена, и все они — обреченные.

…Астория выпускает его руку и оглядывается. Сад тих, и даже привычно расхаживающие павлины не видны на дорожках. Мокрый снег тает под ногами, превращаясь в прозрачную жижу.

Драко идет к дому, не оглядываясь на Асторию, на ее красивые волосы, пушистыми волнами лежащие на плечах. Уходя, он видел в Большом зале Уизли и ее печальные глаза. Какого черта она выдумала себе долг — быть с Поттером? Или сама не понимает, что не любит его?

— Зачем я только взял тебя с собой? — Драко хмурится, смотря на грозно свисающие с крыши сосульки.

— Как будто в замке безопаснее, — она пожимает плечами. — Все только и говорят о смертях и нападениях.

В гостиной пустынно и темно. Они проходят дальше, в обеденную, и замирают на пороге. Вокруг длинного овального стола сидит несколько человек в черных мантиях, и рядом с ними лежат маски. Пахнет злобой и сыростью.

Драко узнает каждого из них: Яксли, Беллатриса, отец, Долохов, Макнейр и Крэбб. Очевидно, что здесь не все. И куда делся Рудольфус?

— А, сын, — отец поднимается и протягивает руку. Драко невольно пожимает ее, удивляясь, какая она теплая. Ведь ему до сих пор кажется, что в этой реальности все ненастоящие. Выращенные, как тыквы Хагрида. — Астория, ты можешь пройти к Нарциссе. Здесь женщинам не место.

Беллатриса приподнимает брови и скалится.

— Как приятно, Люциус. Как твоя рука, Драко?

— Нормально, — он провожает Асторию взглядом и садится напротив Яксли. — Что происходит?

— Господин наконец-то возродился, — Беллатриса сияет, а в горле Драко от ее слов застревает ком ужаса. — И он только что отправился в Хогвартс с несколькими Пожирателями, чтобы захватить мальчишку.

Драко вцепляется побелевшими пальцами в край стола. Дьявол! Дьявол! Уизли обязательно попадет под горячую руку, потому что не отойдет от Поттера ни на шаг. Что делать? Как ее спасти? Если она еще жива…

Он лихорадочно облизывает вдруг ставшие сухими губы и оглядывает лица вокруг себя. И все равно задает вопрос, срывающийся с губ:

— Чего мы ждем?

— Сову. Лорд будет ждать нас в замке, — Беллатриса потирает руки, словно ей холодно, хотя в комнате жарко натоплено.

И в это мгновение, смотря в ее звериное лицо с хищным подбородком, Драко понимает: они должны вернуться. Стереть эту реальность и вернуться в свою, полную отчаяния, Кэрроу и встреч в туалете Миртл. Только там у них есть шанс победить. У них — у Поттера и Ордена Феникса. Драко все равно остается на своей, нейтральной стороне.

Он поднимается из-за стола и идет в столовую. В шкафу на полке валяется половина хлеба, а на столе он находит кусок сыра. Кое-как положив сыр на криво нарезанный хлеб, Драко садится на стул и дрожащими пальцами берет бутерброд с тарелки. Отчаянно хочется пить, но в графине пусто, а идти за водой ему не хочется. Он так и сидит на стуле, смотря перед собой и отчаянно думая, что делать. Только выбора у него нет. Остается ждать.

— Можно?

Голова Астории появляется в дверном проеме, и из гостиной в темную кухню падает полоска света. Драко кивает, хотя не хочет никого видеть. Ему представляется мертвая Уизли, и ладони сразу покрываются липким потом. Он яростно пинает ножку стола, и грязная чашка, оставленная кем-то на столе, жалобно дребезжит. Почему он ничего не может сделать! Никогда! Вечно бессилие!

Астория подходит к нему и кладет руки ему на плечи. Она тоже взволнована, но пытается это скрыть. И, конечно, у нее это дерьмово получается.

— Как мама? — глухо интересуется Драко, не поднимая на нее взгляда.

— Вышивает, — Астория задумчиво отрезает кусочек сыра. — Но, судя по тому, как дрожит в ее пальцах игла, она не очень рада тому, что происходит.

— Еще бы, — Драко на мгновение закрывает лицо руками. — Дьявол, как же я устал ждать… Почему нельзя просто пойти и сделать? Пойти — и взять? Сказать то, что хочешь? Перестать прятаться?

Астория пожимает плечами, плохо понимая, о чем он говорит. Она просто рядом — и ей этого достаточно. Она садится напротив него и кладет ладони на его острые колени. И робко улыбается. Драко натянуто улыбается в ответ, пытаясь унять гулко бьющееся сердце. Живое сердце, полное страха.

Джинни

— Гарри! — кричит она, пробираясь сквозь толпу мечущихся студентов. — Гарри, подожди!

— Я должен предупредить Седрика! — кричит он в ответ, ускоряя шаг. — Где Рон и Гермиона?

Джинни догоняет его, едва не сбив с ног Криви. Все бегут в сторону выхода, а они вдвоем — наоборот, против течения, в самое сердце замка, к гостиной Пуффендуя. Джинни не сразу вспоминает, где она находится, поэтому бездумно следует за Гарри, радуясь, что Драко рано утром отправился домой. Может быть, его информация поможет им справиться с Лордом? И в ней все больше растет убеждение, что им не стоило изменять время. Что, если еще не поздно вернуться? В этой реальности битвы в Отделе Тайн не было. Значит, маховик Гермионы все еще хранится у МакГонагалл…

— Куда ты? — она дергает Гарри за рукав. — Гостиная Пуффендуя в другой стороне…

— Я думаю, Седрик сейчас в кабинете, как и всегда, — он бежит к лестнице и хватается за перила. Потом вдруг оборачивается к ней и целует. — Я тебя люблю, Джинни.

Ее сердце срывается вниз, в пропасть души и замирает. Почему он так говорит? Зачем? Неужели он думает, что умрет?

— Ты видела Рона и Гермиону? — снова спрашивает он, тяжело дыша.

— Они шли к главному входу, чтобы помочь ребятам организованно эвакуироваться, — Джинни прижимает руку к колющему боку. Они бегут так же быстро, как в ту ночь в совятне. Вот только никто не держит ее за руку. И никогда не будет снова держать. Драко никогда не простит ей ночь с Гарри. Она вспоминает тяжелый взгляд светло-серых глаз и на ходу смахивает выступившие слезы.

В кабинете Защиты от Темных искусств тихо и тепло. Джинни хочется остаться здесь навсегда, сесть в уголок с чашкой чая в руках и читать книгу.

— Седрик! — Гарри зачем-то осторожно вытаскивает палочку и подходит к преподавательскому столу. — Почему ты не уходишь? Ты не слышал, что случилось?

Диггори медленно поднимает голову и улыбается так, что у Джинни мурашки ползут по спине. Мурашки страха.

— Слышал. Решил не торопиться. Я ждал тебя, — говорит он глухо, продолжая улыбаться. — Как удачно, что вы тоже здесь, Уизли.

— Ждал меня? — переспрашивает Гарри, и Джинни видит, как белеет его рука, сжимающая палочку. — Зачем?

Диггори встает из-за стола.

— Чтобы отплатить за скитания, на которые ты меня обрек, — голос его становится низким и холодным, а зрачки в глазах становятся красными. — Рад тебя видеть, Поттер.

Джинни вытаскивает палочку, понимая, что им не убежать. Понимая, что Гарри подозревал об этом. И все равно пришел, потому что устал бегать. Потому что все равно не знает, как сражаться и как победить.

— Можешь меня убить, — Гарри разводит руки в стороны, словно на кресте. — Только ее не трогай. Никого не трогай. Незачем тебе проливать чистую кровь, ведь ее и так мало осталось.

— Девчонка мне как раз нужна, — Волан-де-Морт огибает его и подходит к Джинни. Губы у нее немилосердно трясутся. Умирать — не больно. Только страшно не увидеть того, кого любишь. — Как удачно я покормил лукотрусов, да, Уизли? И как удачно вы навестили этого идиота Хагрида. Я искал тех, кто помешал мне возродиться в Литтл-Хэмптоне на Турнире. У одного должен быть длинный шрам от зубов Нагайны, ведь такие шрамы не лечатся. О да, я знал, что, в конце концов, мне повезет, хотя почти отчаялся искать. Теперь я узнаю и про второго соучастника этой бесполезной затеи, правда?

— Нет, — выдавливает она, пристально смотря в его красные глаза. — Никогда.

Волан-де-Морт взмахивает палочкой, и Джинни больно падает на пол, обвитая толстыми веревками, и ударяется головой. Комната мгновенно тонет во мраке, и она не видит, как Гарри кидает в Волан-де-Морта заклинания — одно за другим, отчаянно и самоотверженно, но все равно проигрывает. В этой реальности ему не выиграть. Она не слышит, как разлетаются стулья, и Гарри врезается в парту спиной, а потом мешком оседает на пол.

Джинни приходит в себя от боли в руках и сразу пытается понять, где она. Низкий потолок, полумрак, ледяной холод и промозглость — она в подвале. Или в подземелье. Только где? В Хогвартсе? Или в Азкабане? Она смотрит на толстые прутья решеток, и ей сразу хочется кричать. Чтобы проснуться. Чтобы все оказалось кошмаром. Чтобы открыть глаза — и оказаться в залитой солнцем комнате в Норе.

— Джинни, ты меня слышишь? — хриплый голос раздается где-то за ее спиной, и она инстинктивно пытается обернуться и встать, но не может. На руках — тяжелые цепи, прикованные к толстому кольцу на стене. Колготки порваны, и сквозь дыры видны свежие ссадины. Ноги так замерзли, что Джинни их не чувствует. Она подползает к маленькому окошку в стене и заглядывает в соседнюю камеру.

— Слава Мерлину, ты жива, — Гарри рассматривает ее. Губы у него рассечены, и на щеке — кровоточащий порез. — Ты все время молчала…

Джинни сглатывает, смотря на лежащего рядом с Гарри Рона. Весь его правый глаз превратился в огромный заплывший синяк, а одежда на груди разорвана и, кажется, пропитана кровью. И вопрос приходит сам собой.

— Где Гермиона?

Гарри некоторое время молчит, и Джинни уже все понимает, закусывая губу.

— В общем… когда мы с тобой пошли к Седрику, Рон с Гермионой помогали ребятам эвакуироваться. Но в этот момент появились Пожиратели… и Гермиона закрыла собой первокурсницу. Она не мучилась, Джинни. Сразу умерла. Я думаю… так даже лучше. Здесь бы над ней измывались.

По ее грязному лицу текут хрустальные слезы. И от голоса Гарри, такого спокойного и отрешенного, они текут все сильнее, пока вдруг не заканчиваются, как и все в нашем мире. Всему приходит конец, и с этим просто надо смириться.

— Где мы? — Джинни, наконец, разлепляет мокрые губы.

— У Малфоев в подземелье, — тихо произносит Гарри, смотря перед собой.

Джинни отворачивается от окошка и опирается спиной о стену, стараясь не представлять себе, каково сейчас Рону. У Малфоев? Драконье проклятье! Ей нужно любым способом пересечься с Драко и вернуться в Хогвартс, к маховику. Только как сделать это, будучи прикованной цепями и без палочки?

— Зачем ты это сделала?

— Что? — она не сразу понимает, о чем он спрашивает. Потом осознает. — Мы хотели изменить историю, чтобы тебе не пришлось скрываться. Чтобы ты был рядом. И смог противостоять Реддлу. Но оказалось, что прошлое стало сопротивляться изменению. И эта реальность перевернула все с ног на голову. Сначала Чжоу, потом Амос Дигори, теперь Гермиона…

— Я восхищаюсь твоей храбростью, — Гарри ерзает на месте, гремя цепями. — А кто второй?

— Я не скажу. Не могу. Прости.

— Ничего.

Они долго молчат, слушая, как где-то рядом капает вода. И сразу, до ужаса, до пересохшей глотки, хочется пить. Но им ничего не оставили. Ни еды, ни питья. Значит, готовятся быстро с ними разделаться. Впервые в жизни Джинни понимает, что такое настоящий страх. Такого она никогда не испытывала и все еще надеется проснуться.

— Я тебя люблю. Прости, что подвел тебя. Я всех подвел.

— О, Гарри, — Джинни запрокидывает голову, опираясь затылком о холодный камень.

— После Рождества мне все время казалось, что ты — это вроде бы ты, но не совсем. Наверное, в той реальности ты меня не любишь.

— Неправда, — от безысходности она бьется затылком о стену. Крылья давно опустились и не в силах оторвать ее от земли. Она — Эльза в темнице, в ночь перед сожжением на костре. Обречена. И выхода нет. — Я просто… встретила другого человека. Он совсем другой, понимаешь? Я ничего не могу с собой поделать. Я хочу любить тебя. И люблю тебя. Но не так… как его. И все равно… я не могу выбрать.

— Понимаю.

Но он не понимает. И не поймет. Для него в мире все ясно: черный — вечер, белый — снег. Не наоборот. А у нее все смешалось, поменяло цвет. И не объяснить.

Они снова молчат, прислушиваясь к тихим разговорам других пленников. Но слов не разобрать. Сколько их здесь еще? И сколько погибло? Где сейчас Сириус с Ремусом? Что с ее семьей?

Слишком много вопросов, на которые невозможно ответить. Джинни облизывает пересохшие губы и тяжело выдыхает. Она замерзла и устала, но кандалы не дают лечь. Филч, наверное, обрадовался бы.

— Рон, ты в порядке?

Джинни прислушивается к возне за стеной. Рон не умеет стойко переносить трудности, особенно, если его лишают еды и тепла. Несмотря на всю их бедность, он избалован матерью и домовыми эльфами Хогвартса.

— Нет, — голос у брата мертвый. — Где Джинни?

— За стеной. Она жива.

— Ненадолго, — пессимистично заявляет Рон. — Из-за тебя, Гарри. Это все из-за тебя. Если бы мы сразу сбежали, в тот момент, когда узнали о твоей крови, Гермиона была бы жива. И моя сестра не оказалась бы прикована цепями к стене…

— Заткнись, Рон! — быстро произносит Джинни, пытаясь представить себе лицо Гарри. — Мы все равно уже здесь.

Рон затыкается минут на десять, потом продолжает жаловаться на боль в глазу, пустой желудок и затекшие руки. Джинни молча слушает его причитания, прикрыв глаза. Ее собственный желудок уже давно распевает песни голода, но она старается не думать о еде. Нужно поспать, хотя бы немного. Хотя бы сидя.

Джинни не успевает заснуть: дверь камеры распахивается, и взмах палочки заставляет ее рывком встать на ноги. Кандалы больно впиваются в запястья, раня нежную кожу, но она сдерживает стон, смотря в презрительное лицо.

— Мне нужна информация о втором соучастнике, — Реддл противно улыбается. — Если скажешь, то умрешь безболезненно.

— Не скажу, — она упрямо сжимает губы. — Не скажу. Что ты сделал с Седриком?

— О, он умер, — Реддл продолжает улыбаться. — Я жил в нем, питался им. Он не помнил, что я творил его руками, куда ходил, с кем разговаривал. Я одерживал верх над ним ненадолго и редко. Поэтому даже хитрый трюк Северуса с сывороткой правды не сработал. Бедняга Седрик не знал, что я живу внутри его милого тела.

Джинни сжимает кулаки. Реддл — просто мерзкий закомплексованный мальчишка, пытающийся всем доказать, что он — лучше. Что он — важнее.

— Кто второй? — повторяет он, поднимая палочку.

— Не скажу!

Боль приходит сразу, словно вторя ее словам. Не скажу. Не скажу. Не скажу. Она повторяет это мысленно, когда заклинание обрушивается на нее со всей силой, заставляя кричать и выгибаться назад. Ей даже некуда спрятаться. Но выдать Драко она не может. Пока она молчит, у них еще есть надежда на спасение. Надежда на искупление.

Драко

Он стоит у входа в подземелье, слушая ее крики, не в силах остаться или уйти. Он прирос к каменным плитам, покрытым плесенью, и не может двигаться. И, когда Джинни кричит с надрывом, хотя сил кричать уже не осталось, он зажимает уши руками и раскачивается из стороны в сторону, что-то бессвязно шепча. Он не может ей помочь.

За прошедший день Лорд спускался в подземелье уже трижды, но Джинни ничего не выдала. И Драко уверен: она не выдаст. Она просто умрет. Или сойдет с ума, как родители Долгопупса. Безумная Джинни кажется ему в разы хуже мертвой. Раскачиваясь, как маятник, Драко понимает: ему нужна помощь, вот только просить ее почти не у кого. Орден Феникса перебит: многие погибли в Министерстве, других Пожиратели застали врасплох в домах. В живых остались, кажется, человек пять, и среди них — Блэк и Люпин. Только как с ними связаться? И как сделать это быстро? Времени у него нет…

Лорд садится во главе овального стола и яростно ударяет кулаком по полированной древесине.

— Что случилось, мой Лорд? — Северус смотрит на него встревоженно.

— Девчонка молчит! Никак не могу ее сломать, — Лорд зло смотрит на него красноватыми глазами. — Как будто бес в ней сидит! Кричит, но по делу — ни слова…

— Осторожней, господин, — Северус искоса смотрит на бледного Драко. — Если вы переусердствуете, она потеряет рассудок, и тогда вы не сумеете ничего узнать… Может быть, сварить вам сыворотку правды?

Лорд кивает, потом поворачивается к Долохову.

— Пленников кормить всех, кроме девчонки Уизли, Поттера и этого, рыжего.

— Что вы будете делать с Поттером?

Лорд довольно улыбается.

— Придумываю, как бы разделаться с ним наиболее запоминающимся способом.

Драко остается сидеть за столом, когда все уходят. Поразмыслив, он приходит к выводу, что соваться к Ордену бессмысленно. Они или убьют его, не дав заговорить, или откажутся следовать его плану. Они, разумеется, захотят прежде всего освободить Поттера. И это — ошибка.

Драко пытается позвать Добби, но ничего не выходит. На дом наложено столько заклинаний и защитных символов, что даже домовику не пробраться незамеченным. Он часами, текущими так медленно, словно мед, расхаживает по дому, пытаясь придумать решение. Но оно не приходит. Они все — обречены. Сами из-за себя.

— Почему ты не можешь вернуться один? — они с Северусом стоят у окна в его комнате. Часы показывают три часа ночи, и весь дом уже давно спит. Кроме пленников.

— Я не могу вернуться без Уизли, это слишком сильно исказит временную линию, понимаешь? И все может стать еще хуже, чем сейчас.

Снейп проводит рукой по желтоватой коже лица.

— Я могу отнести ей еду, но это опасно… Если кто-то заметит… Придется наложить Империо на Крэбба.

— Мне нужно найти ее палочку, — Драко стучит пальцами по подоконнику, слушая его. — Возвращаться без палочки глупо. Она останется беззащитной. Это все равно, что смерть.

Северус с сомнением качает головой. И в черных глазах проглядывает такая же обреченность, что и в душе Драко.

— Палочки хранятся в кабинете Лорда в шкафу, запечатанном заклятием. Я не уверен, что у тебя получится до него добраться.

Драко резко поворачивается к нему, сверкая глазами.

— У меня нет выбора. Я должен добраться. Если бы там, внизу, к стене была прикована твоя Кандида Руфус, что бы ты делал?

Черные глаза на мгновение вспыхивают каким-то внутренним огнем, потом угасают. Снейп отворачивается и ничего не отвечает. Потом вынимает палочку и направляется к дверям. Драко остается стоять у окна, глядя в непроглядную мглу за стеклом и постукивая четырьмя пальцами правой руки по холоду подоконника.

Джинни

Ей снятся зеленые холмы рядом с Норой и золотые колосья ржи, залитые солнечным светом. А потом все исчезает, и она оказывается посреди вытоптанного поля под пронизывающим ветром. И все равно — здесь лучше, чем в ледяной камере с затекшими руками и болью в каждой частичке тела.

Кто-то трясет ее за плечи, и она в ужасе вскрикивает, представив, что перед ней снова Реддл со своей страшной улыбкой. Тяжелая рука ложится на ее губы, и хриплый голос торопливо произносит:

— Не вздумайте орать, Уизли. Нас обоих прикончат.

Она с трудом открывает слипшиеся глаза и смотрит в усталое лицо Снейпа. Он убирает руку с ее запекшихся губ и быстро достает из мешка большой сэндвич и бутыль воды. Джинни завороженно смотрит на эти дары, словно не веря своим глазам. Она уже не надеялась поесть. На третий день пыток хочется только одного: чтобы все закончилось. Она знает, что Драко не придет. Она знает, что он попытается ее спасти. Но ничего у него не выйдет. Эта реальность — обречена.

— Не буду есть, — шепотом произносит она, разжимая губы с большим усилием. — Нет смысла.

— Не валяйте дурака, Уизли, — Снейп сует ей в руки воду. — Пейте. Не торопитесь.

Она покорно пьет, осушая бутылку несколькими жадными глотками. Снейп достает из мешка еще одну и протягивает ей вместе с сэндвичем.

— Не торопитесь, нельзя сразу много есть, понятно? — шепчет он, опасливо оглядываясь по сторонам. Но шорохов не слышно.

Джинни набивает рот едой и с трудом пытается сглотнуть, загнать куски сэндвича внутрь себя. Получается не сразу, но с каждым новым кусочком ей становится лучше. Как странно. Она почти забыла вкус еды. Цвета. Чувства. Ее мир — это мир подземелья с вечной сыростью и капающей водой. И стонами Рона за стеной. И странными, обрывочными разговорами с Гарри через маленькое окошко, в котором видишь лишь лицо. И все это — всего за три дня.

Дойдя до середины сэндвича, Джинни протягивает его обратно Снейпу и вытирает грязный рот тыльной стороной ладони.

— Я все равно не скажу ему о втором участнике, — говорит она тихо, понимая, что Снейп-то как раз догадался, кто второй, раз он здесь.

— Я знаю, — он убирает остатки еды в мешок. — Слушайте, Уизли, вам нужно держаться. Думаю, еще сегодня — завтра, и у вас будет возможность сбежать…

— Отсюда не сбегают. От него не сбегают, — Джинни прикрывает глаза, и ее тело сотрясает мелкая дрожь. — Вчера он приводил с собой змею… Обещал, что завтра она меня укусит, и я умру… в мучениях, если не скажу…

Снейп медленно поднимается на ноги. Джинни знает, что ему нечего ей возразить. Он уходит, не сказав ни слова, только вложив ей что-то в руку. Она не сразу разжимает ее. Но когда опускает глаза, то не сдерживает слез: на ладони лежат смятый цветок ириса и засохший лист крапивы.

И слезы хрусталем текут по ее изможденному лицу, срываются с подбородка на грудь и растворяются в ткани. Мантия не спасает от холода, и Джинни пытается унять дрожь, но ничего не выходит. Зубы выбивают свой, им понятный ритм, и в висках пульсирует боль. Джинни пытается забыться сном, но сон не приходит. Она просто сидит, стараясь не шевелить измученными руками, и глядя на грубо обтесанные камни, подпирающие потолок, думает о родителях. О братьях. Сколько из них осталось в живых? Они ведь ничего не знают. И даже если родные живы — они не придут за ней и Роном, пока не соберут хотя бы несколько человек. И все равно им сюда не пробиться.

А потом темнота исчезает, и в лицо на несколько секунд ударяет низкий луч восходящего солнца.

Драко

Он в который раз подносит вилку ко рту и снова опускает обратно на тарелку. Кусок не лезет в горло, особенно, когда Уизли там, в подземелье, не ест уже четвертый день. Жалкая еда Северуса не в счет. Хотя, наверное, лучше, чем голодная пустота.

Мать смотрит на него встревоженно.

— Ты уже второй день плохо ешь, — замечает она, пододвигая ему поднос с запеченным мясом. Драко сглатывает, успокаивая подступившую тошноту, и старается не вдыхать сладковатый запах свинины и трав. — Что случилось?

— Не знаю, — он наигранно пожимает плечами. Но в глазах — отрешенность. — Наверное, заболел.

— Иди, отдохни, — предлагает мать, бросая взгляд на Люциуса. В этой реальности от нее все так же пахнет лилиями. — Или, может, сладкое с чаем?

— Не хочу.

Люциус отодвигает тарелку и вытирает блестящие от жира губы.

— Нужно подумать, как и где сдать ЖАБА, Драко. Хогвартс закрыт и вряд ли откроется до осени. Ты потеряешь время…

Драко с грохотом поднимается из-за стола и так же громко задвигает стул, презрительно смотря на зализанные назад и собранные черной лентой волосы отца. Какой смысл быть вечно с иголочки, затянутым в условности, если это никому не приносит счастья? И никогда не принесет. Люди придумывают столько лишнего. А потом удивляются, почему страдают.

— Сдача ЖАБА — это последнее, о чем я собираюсь сейчас думать, — откровенно заявляет он раздраженным голосом и выходит из комнаты, едва не сталкиваясь с Лордом. — Господин, простите, я не заметил…

— А, Малфой — младший, — Реддл останавливается на мгновение и поворачивается к Драко. — Ты неплохо послужил мне, мальчик. Пожалуй, гораздо лучше своего бесполезного отца. Я буду помнить твою помощь. Не подводи меня.

— Разумеется, милорд, спасибо, милорд, — бормочет Драко, ненавидя себя в это мгновение, и, проводив Лорда настороженным взглядом, направляется к его кабинету. Что, если сейчас — тот самый удачный момент? Пожиратели в гостиной, Лорд ушел… Пот прошибает его насквозь. Лорд ушел к Джинни… Дьявол! Дьявол! Дьявол! Ее крики еще звенят в его ушах, в его душе. Он не в силах их забыть или приглушить… Этими криками заполнены его сны, и они странным образом заставляют его не сдаваться.

Драко оглядывается по сторонам и осторожно тянет ручку кабинета на себя. Дверь легко поддается, отворяясь внутрь. В кабинете холодно, несмотря на ярко горящий камин, и на столе стынет недоеденное мясо. Рядом, в бокале, как кровь, налито вино.

Драко огибает стол и, подходя к шкафчику, слышит за спиной странный шелест. Замерев и не оборачиваясь, он быстро вынимает палочку. Вслед за шелестом раздается шипение. А потом голова Нагайны оказывается на уровне его груди, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Ясно, — Драко медленно отступает назад, пристально смотря на змею. — Тебя оставили охранять палочки…

Змея, продолжая раздраженно шипеть, ползет за ним, показывая ядовитые клыки. Драко пятится спиной вплоть до самой двери, мысленно матерясь. Дьявол! В одиночку ему не добраться до палочек. Что же делать?

Стоит ему оказаться в коридоре, как Нагайна отступает и возвращается на свое место у камина. Драко в ярости и отчаянии топает ногами. Ему хочется выть, но голос куда-то исчезает, словно на него наложили Силенцио. А потом из гостиной доносится иступленный крик.

Спотыкаясь, словно в бреду, Драко плетется в гостиную. В дверях он останавливается, цепляясь рукой за косяк и отчасти радуясь, что не притронулся к еде. В углу комнаты на стуле сидит Уизли, и руки ее связаны за спиной, на ногах — цепи. Драко видел такие раньше. Они не просто сковывают движения, они мешают использовать невербальную магию и почти исключают побег.

А потом он впервые за пять дней видит ее лицо. И не узнает. Это лицо, в кровоподтеках, с иссеченными губами и порезами — это не Уизли. И глаза — запуганные, подавленные и какие-то ожесточенные — это не ее глаза. И все-таки это она. Драко почему-то подносит руку к горлу и сжимает воротник рубашки. Это все из-за него. Из-за его идеи… Он так и стоит, наблюдая, как перед Джинни на ковер выталкивают Долгопупса. Над ним издеваются долго, и главная в пытках — Беллатриса. В этой реальности она не человек, а животное с повадками человека. Долгопупс лишается пальцев и ушей, а потом получает в спину серебряный кинжал и умирает, захлебываясь кровью, на полу прямо у ног Джинни. Она не говорит ни слова, только плачет. Драко видит, что сил у нее после трех дней Круцио не осталось. И знает, что последнее средство — сыворотка правды, которая почти готова. Но до этого ее будут мучить и убивать на ее глазах дорогих ей людей. Когда в комнату вводят исхудавшего тупицу Рона со впалыми щеками и безумным взглядом, Драко отводит глаза от лица Джинни. У него нет смелости взглянуть в ее лицо.

— Может быть, теперь скажешь?

Джинни издает горлом какой-то странный булькающий звук, потом отчаянно мотает головой из стороны в стороны.

— Можете убить всех на свете, я не скажу! — голос у нее тихий, но слышен всем.

— Северус! — Лорд краснеет и в ярости указывает палочкой на ее брата. — Быстро!

— Сектумсемпра! — Снейп поднимает палочку, не глядя ни на кого, просто выполняя приказ. Драко на мгновение становится интересно, что происходит в его душе в это мгновение.

И Рон падает на пол так же, как когда-то давно Драко упал в туалете Миртл, попав под горячую руку Поттера. Кровь струями хлещет из худого тела, заливая ковер, и Джинни зажмуривает глаза, что-то шепча. Наверное, слова прощения.

— Круцио! — Лорд направляет палочку на нее, и в глазах у него — бешенство. Он не может ее сломать, он не может ее убить. И не понимает, почему. И не знает, что тот, второй, сейчас стоит в нескольких шагах от него и с ужасом смотрит на выгибающееся от невыносимой боли тело той, которую так отчаянно любит.

Потом Джинни обмякает и опускает голову на грудь. Ее не отвязывают, не возвращают в подземелье. И Драко знает, почему. Потому что сейчас в комнату приведут того, из-за кого она не сможет молчать. Из-за кого должна сразу выдать все свои тайны.

Драко обхватывает голову руками и раскачивается из стороны в сторону. На него никто не смотрит. И никогда не смотрели. Он — марионетка в чужих руках. Он обречен.

Джинни

Холодная вода ливнем обрушивается на лицо и шею, потоком стекает на грудь. Джинни приоткрывает слипающиеся сухие глаза, облизывает благословенно мокрые губы и обводит комнату безумным взглядом. Сколькие еще умрут сегодня из-за нее? И когда умрет она сама? Наверное, никогда… Наверное, она так и будет мучиться, пока не сойдет с ума. Она уже близка, осталось немного. Что будет потом, после безумия? Жизнь или смерть? Одиночество без надежды? Где-то в дверях комнаты пятном света мелькают светлые волосы Драко, и она сразу опускает глаза. Зачем он здесь? Ей не хочется, чтобы он смотрел на нее. Ей не хочется, чтобы он был где-то рядом. Пусть уходит. И это невольно шепчут ее губы. Снова и снова. Уходи. Уходи. Уходи. Не смотри на меня. Я жалкая. Я проиграла.

— Очнулась, милорд! — торжествующе провозглашает Беллатриса, подходя к ней и приподнимая голову за подбородок длинным пальцем с острым ногтем. Джинни собирает остатки силы и плюет ей в глаза. Беллатриса выпрямляется и с силой ударяет ее по лицу всей ладонью. Джинни вскрикивает, но не сводит с нее глаз, наполненных какой-то своей, внутренней ненавистью.

— Белла, хватит! — Реддл повышает голос. — Ведите его сюда. Теперь посмотрим, что ты скажешь, сука рыжая…

Джинни сглатывает, видя поверх плеч Пожирателей знакомую копну черных волос. Лицо у Гарри такое же исхудавшее, как и у Рона, чье выражение глаз она не сможет забыть никогда. Во взгляде Гарри — обреченность и равнодушие. И вместе с тем странное укрепившееся упрямство.

— Говори, или он умрет. У меня еще много пленников, — Реддл становится рядом с Гарри и вцепляется пальцами в его волосы, оттягивая голову на себя. — А тут твой возлюбленный… разве можно его убить? Ведь он не брат. И не друг. Он возлюбленный…

— Ты ничего не знаешь о любви, — хрипло отвечает Джинни, не в силах взглянуть в зеленые глаза. — И ничего не узнаешь. Ты урод.

Пожиратели переглядываются, и лицо Реддла покрывается пунцовыми пятнами ярости. Он поднимает палочку, и Гарри падает на колени перед Джинни, опустив голову на грудь. Всем своим видом он показывает: не выдавай тайну. Я этого не стою. Не смей выдавать. Ни за что.

В душе у нее — карусель чувств. Она изменяла историю ради него, и что теперь? Она размышляла об этом все одинокие часы в подземелье, где время идет по-своему, не подчиняясь человеку, не прячась в часы и стрелки. И что теперь — она сама обречет его на смерть?

— Говори!

— Нет! — и Джинни находит в себе храбрость встретиться с Гарри взглядами. Его губы шепчут:

— Я тебя люблю. Не бойся. Умирать не страшно.

И в это мгновение Реддл исступленно кричит, направив палочку на его исхудалое тело:

— Авада Кедавра!

Джинни не успевает даже вздохнуть, как разом случаются несколько вещей: Реддл падает на пол рядом с Гарри, и Пожиратели бросаются ему на помощь, истошно вопя, Снейп улыбается, застыв посреди комнаты, а Драко прыгает вперед, в прыжке вытаскивая из кармана палочку.

— Релассио! — выкрикивает он, направляя луч заклинания на держащие Джинни кандалы и веревки. — Сейчас или никогда, Уизли! Это наш единственный шанс. У нас почти нет времени…

Она пытается подняться и не может, словно навсегда приросла к стулу. Руки не двигаются, а ноги наливаются свинцом, и губы — дрожат. Тогда Драко подхватывает ее на руки и бежит куда-то вперед, прочь из гостиной, спотыкаясь. Джинни видит только его слегка заостренный подбородок и светлые волосы, а потом голова ее обессиленно запрокидывается, и все, что она видит — серый потолок. Они останавливаются перед темно-коричневой дверью, и Драко осторожно опускает ее на ноги.

— Ты должна идти сама, понимаешь?

— Что?

— Там Нагайна. Охраняет палочки.

Джинни панически обхватывает плечи руками и трясется. Глаза у нее обезумевшие, почти как у родителей Невилла. Она так близка к помешательству, но еще сама этого не понимает.

— Я не пойду к Нагайне, не пойду! — губы трясутся, а в голосе звенит истерика. -Пожалуйста, не заставляй меня…

— Надо! — он опасливо оглядывается по сторонам. — Ты должна, Джинни, не время сдаваться, слышишь? Без твоей палочки мы обречены…

Она тяжело дышит, приложив руку к груди, потом передергивает плечами и, покорно войдя вслед за ним в кабинет, быстро подходит к черному шкафу. Каждый шаг дается ей с трудом и болью отзывается в спине. И каждое мгновение ей кажется, что она спит. И стоит моргнуть, как она проснется в сырой камере, на холодных камнях, впивающихся в ноги.

— Бомбарда максима! — Драко взмахивает палочкой, и дверцы разлетаются на куски. — Скорее, ищи ее! Я не смогу долго задерживать ее. Она уже шипит…

Джинни лихорадочно скидывает на пол палочки, пытаясь отыскать свою. Палочка Рона, палочка Гермионы, палочка Фреда… О, Мерлин… палочка Невилла…

— Скорее! — Драко кружит по комнате, медленно отступая от хищно разевающей огромную пасть Нагайны. — Давай!

— Нашла! — Джинни выхватывает палочку с самого низа и зажимает в руке, чувствуя, как по телу разливается тепло. — И куда нам теперь?

— Осторожней, сзади, — Драко хватает ее за руку, и ладонь — липкая, как тогда в совятне, в ту судьбоносную ночь. — Крепко держишься?

— Да, — шепотом отвечает она, смотря на приближающиеся клыки Нагайны и воняющую смертью разинутую пасть.

— Тогда бежим, — Драко решительно увлекает ее за собой. — Бомбарда!

В лицо, раня кожу, летят осколки и куски рамы, они боком выпрыгивают из комнаты в сад и, не успев коснуться земли, трансгрессируют. Нагайна хватает зубами только взволнованный их прыжком воздух и громко шипит от ярости. И, вторя ей, точно такой же звук издает очнувшийся Реддл.

Драко

Она все время молчит, цепляясь за его руку. И глаза — безжизненны. Угасли. Как далекие звезды, которые вдруг перестали гореть. Идти ей тяжело, но если он будет ее нести, то они не успеют добраться в замок. Они и сейчас могут не успеть. Как только Темный Лорд очнется, он бросится следом, и никто не посмеет его задержать. Даже Северус.

Они с трудом пробираются сквозь талый снег, поскальзываясь и падая, к замку. И каждому из них кажется, что эта дорога никогда не кончится. Что эта дорога вьется змеей вокруг горы, и имя горе — Чистилище. Они оба молчат, не зная, что сказать друг другу, хотя хочется сказать так много. Словно немота снова обняла их в беспощадном объятии и не разжимает рук.

На середине пути Джинни выдыхает и беззвучно садится в снег. Сил у нее больше нет, и бескровные губы дрожат, как листья на осеннем ветру. Драко снимает с себя пиджак и накидывает ей на плечи. Ей холодно. И она голодна. И только что потеряла всех, кого любила. И не просто потеряла — их убили на ее глазах. Из-за нее. Как она только еще не сошла с ума? И о чем она думает?

— Нужно идти, — он выдавливает слова, как краски из тюбика, и берет ее за запястья, чтобы поднять. Джинни шипит как Нагайна и закусывает губу.

Драко опускает взгляд на ее руки: запястья в крови и во вдавленных ранах от кандалов, покрытых плохо заживающей коркой. Он молча сглатывает.

— Пожалуйста, Джинни. Я знаю, что тяжело. Но нужно идти. Он слишком близко…

Она покорно кивает и, едва поднявшись, снова обессиленно падает в снег. Драко протягивает ей ладонь с четырьмя пальцами, но Джинни почему-то игнорирует ее и с трудом поднимается на ноги сама.

— После такого никакие Кэрроу не страшны, — замечает он тихо, ускоряя шаг, и пытается натянуть на лицо улыбку.

Джинни не отвечает, сжимая губы и смотря перед собой, на серый рыхлый снег. А когда-то они вместе сидели в пушистом сугробе и признавались, что нужны друг другу… Мерлин святой, как давно это было… Даже реальность там пахла по-другому. Не безысходностью. А отчаянием и ирисами. И немного — надеждой.

У самых ступеней замка они замечают вдали черную фигуру и сразу, переглянувшись, ускоряют шаг. Взбегая по скользким ступеням в холл, они, не сговариваясь, хватаются за руки, холодные от февраля, и бросаются к главной лестнице. Повсюду — следы разрушения и сопротивления. Оторванные головы статуй разложены у входа в Большой зал, и куски стены валяются в галерее первого этажа. Кое-где на каменных плитах видны капли засохшей крови.

— Подожди, — Джинни вдруг останавливается, и заклятие немоты спадает. Как в сказке. — Мы не можем вот просто так взять маховик и вернуться на кладбище!

— Почему? — Драко лихорадочно оглядывается по сторонам, радуясь звукам ее голоса.

— В этой реальности не было битвы в Отделе Тайн, верно? — Джинни снова срывается с места и тянет его за собой. Мерлин знает, с каким трудом ей это дается. — Значит, все маховики — целы. И, значит, Реддл отправится за нами в прошлое, чтобы помешать нам помешать другим нам помешать ему возродиться.

Светлые брови Драко ползут вверх. Сейчас не время для шуток, но он улыбается. Никогда не найти подходящего времени для чувств. Его просто не существует.

— Как бы сказал твой тупой брат, ты взорвала мне мозг.

— Мой брат мертв! — по ее грязному измученному лицу текут слезы, а в глазах загорается адское пламя. — Все они мертвы! Все!

— Пошлем сову…

— Сова не успеет! — Джинни зло вытирает слезы не менее грязной рукой. — Я знаю! Знаю! Добби! Добби! Добби!

Щелк! — и испуганный домовик возникает перед ними, держа в руках полосатый носок.

— Ты можешь, пожалуйста, уничтожить все маховики в этом мире? Кроме того, что в кабинете МакГонагалл… От этого зависит жизнь Гарри, — она умоляюще складывает руки на груди. — Пожалуйста, помоги нам…

Добби неприязненно смотрит на Драко и морщится, потом поворачивается к ней и кивает.

— Хорошо, я помогу Гарри Поттеру, — тихо произносит он с какой-то обреченностью и со щелчком исчезает.

— Берегись, он идет! — неизвестно откуда взявшийся Пивз штормом проносится над их головами. — Бегите, идиоты!

Они видят его черную фигуру — фигуру смерти — в конце галереи и не успевают даже взяться за руки. Лорд вдруг оказывается рядом, и они с размаху падают на холодный жесткий пол, разбивая колени. Драко смотрит в глаза, которые некогда были глазами Седрика, на губы, которые когда-то целовали Чанг, и сглатывает от неизбежности своей участи. Наверное, он заслужил это. Он был трусливым мальчишкой, который жаждал славы. Но Джинни — за что?

Он переводит взгляд на нее и видит, что она что-то торопливо и упрямо шепчет. Секунду спустя все тело Лорда оказывается окутано летучими мышами, а маленькие пальчики Джинни вцепляются в руку Драко, и ее губы кричат:

— Скорее!

Они бегут так, как никогда не бежали ни в одной из реальностей, не чувствуя ног, не думая о дыхании. Ни он, ни она. Они бегут рядом, бок о бок, держась за руки, липкие от страха. Все, что сейчас имеет значение — скорость и надежда. Мелькают портреты, двери, статуи и доспехи. И, наконец, запыхаясь, из последних сил, они замирают напротив темно-красной двери кабинета МакГонагалл.

— Редукто! — дверь с грохотом распахивается внутрь, и они оказываются в теплой комнате, полной света. Осознание, что МакГонагалл заперта в камере в Азкабане, приходит секундой позже. Они в панике оглядываются по сторонам: кубки, папки с документами, книги…

— Вот он! — Драко судорожно хватает маховик с полки и накидывает тонкую золотую цепочку на шею Уизли. Пахнет пылью и запустением. И жизнью, которая бьется в ее сердце, в ее глазах, в ее прикосновениях. Она ему нужна. Где бы они ни были — в аду или в раю. Нужна. И все внутри него дрожит от осознания этого. Без нее все — пусто. Без нее все — бессмысленно.

Вдох.

Выдох.

Время перестает идти.

— Ну же, — шепчет она лихорадочно, и ее безумный взгляд мечется по его красному от бега лицу, по растрепанным волосам, по обветрившимся губам, — тридцать оборотов… или сорок?

— Я тебя люблю, — вдруг говорит Драко отчетливо и крутит маховик, смотря в ее ореховые глаза с золотыми бликами. Джинни стоит так близко, касаясь его рукавами окровавленной рубашки, с рассеченными губами, спутанным колтуном волос и исхудавшим овалом лица, но именно сейчас она кажется ему по-настоящему красивой. И слова сами срываются с губ, как камни срываются в бездну с вершины скалы, но он не жалеет, что они сорвались. Мы живем только раз. Сейчас — или никогда.

Джинни не успевает ответить: кабинет начинает бешено вращаться вокруг них, и тогда плохо закрытая дверь разрывается на куски, и в карусели цветов и запахов они слышат разъяренный вопль Темного Лорда.

А потом они со стоном закрывают глаза, ослепленные ярким солнечным светом, оглушенные теплом. Они оказываются не на кладбище, куда так торопились. Они — посреди цветущего вишневого сада, наполненного запахом весны.