Власть женщины сильней (гет)

В Тиволи бывший капитан папских сбиров Антонио ди Такко организовывал перевозку тела монсеньора Роберто Беллармино в Рим. Он не поверил объяснениям обнаруженного в доме кардинала Оттавиани, хоть и застал того коленопреклоненным в молитве у постели усопшего. Не поверил, главным образом потому, что Генерал, ссылаясь на тайну исповеди, наотрез отказался раскрыть имя того, кто сообщил ему, где искать пропавшего инквизитора. Но Антонио не нашел ни единой причины выразить недоверие Марку Оттавиани. К тому же распоряжений от кардинала Монтальто на подобный случай у Антонио не было.

После полудня печальная процессия добралась до Рима. Монсеньор Менголли уже знал о случившемся и понимал, что с поимкой беглой преступницы безнадежно опоздал. Чутье подсказывало ему, что Юлия постарается как можно скорее скрыться с папских земель, а потому приказал сосредоточиться на поисках в ближнем к Риму порту — в Чивитавеккье. Но пока ему пришлось сосредоточить внимание на погребальных церемониях.

Отряд сбиров у повозки с телом монсеньора сменили монахи. Менголли, отправив за Марией Сантаре своего камердинера, ожидал процессию возле дома Беллармино.

Баронесса Портиччи читала книгу, подаренную ей Бенвенуто ди Менголли на именины. Оказалось, лишь творение мастера Зухтена, посвященное алхимии, способно было отвлечь ее от тягостных раздумий о судьбе покровителя. Когда слуга доложил, что синьору хочет видеть Валлетто, посланный кардиналом Монтальто, Марии показалось, что все ее тело охватывает холод.

— Его преосвященство просит вас приехать в дом монсеньора Беллармино, — с поклоном проговорил Валлетто.

…Как была — в домашних туфлях и легком платье — Мария выбежала из дверей палаццо. Валлетто нагнал ее уже на улице и набросил на плечи плащ. Не обращая внимания на ноябрьскую сырость, быстрым шагом, а порой и бегом, баронесса спешила к своему опекуну.

Мария вошла в гостиную. Грязный подол платья оставлял за ней след, ноги промокли, когда она, желая сократить путь, побежала по проулку. Ничего этого баронесса не замечала. Высокая подтянутая фигура кардинала Менголли в черной сутане заполнила все сознание. Бенвенуто ждал ее, стоя в центре комнаты. Мария замерла в нескольких шагах от него.

— Мария, долг каждого христианина со смирением принимать испытания, посланные свыше… — Менголли осекся, прислушался к стоящей перед ним баронессе.

— Она убила его. Она его убила, — шептала она, глядя сквозь мужчину в сутане.

— Мария, — окликнул синьору Сантаре кардинал, — очнитесь!

Бенвенуто шагнул ближе и, положив руки на плечи женщины, всмотрелся в лицо. Постепенно взгляд Марии обрел ясность и начал стремительно наполняться слезами.

— Тело монсеньора осмотрел врач. Никаких признаков насильственной смерти нет. Возраст и волнение. У Роберто не выдержало сердце.

— Но ведь де Бельфор выкрала его! Она его…

Договорить Мария не смогла — слезы неудержимо покатились по бледным щекам, плач перехватил горло. Застывшие в мокрых туфельках ноги отказались служить баронессе, и Бенвенуто пришлось подхватить Марию.

— Идемте, вам нужно сесть. Нам всем приходится рано или поздно терять близких.

Менголли опустился на колени перед креслом, где устроил Марию.

— Пообещайте мне не терять голову, синьора. Я скорблю вместе с вами. Кардинал Беллармино был мне очень дорог.

Она растерянно смотрела в его глаза:

— Но как же теперь? Что делать мне?

— Помолитесь о его душе, синьора, — Менголли сжал в руках ледяные пальчики.

— А вы? Вы уходите?!

— Я должен сегодня же попасть к Папе. Необходимо организовать, — Бенвенуто прикрыл глаза и с усилием договорил, — поиски графини де Бельфор.

— Я могу его видеть?

— Это ваш долг, синьора. Но сначала я прикажу слугам позаботиться о вас. Вам надо переодеться, иначе вы простудитесь. Мария, у вас остались в доме дяди какие-нибудь вещи?

Менголли говорил спокойным, размеренным голосом, глядя в глаза баронессы. Наконец, тень безумия, туманившая взгляд женщины, рассеялась.

— Не оставляйте меня сейчас, монсеньор, — тихо попросила она.

— Прости. Я приеду после, — так же негромко ответил он и коснулся поцелуем ее руки.

— Я буду ждать.

Кардинал прошел к двери, позвал слугу и, отдав распоряжение позаботиться о госпоже, направился в Ватикан.

Остаток дня Мария провела возле тела своего опекуна. Справившись с первым потрясением, баронесса задумалась о будущем. Очень скоро она пришла к мысли, что теперь, когда не стало Роберто Беллармино, оно, это самое будущее, весьма туманно. Дядя явно вел какую-то игру, в которой ей, Марии Сантаре баронессе Портиччи, отводилась некая, возможно даже существенная, роль. Ведь не просто так она была представлена первому гранду испанского двора графу Оливаресу. Но в этой игре кардинал потерпел поражение. Значит ли это, что его проигрыш коснется и ее? Несомненно. Находясь под покровительством Великого инквизитора, порой превращавшимся в жесткий контроль, Мария так и не обзавелась собственными знакомствами или связями в римском обществе. Все, с кем она, так или иначе, общалась, были соратниками или подопечными дяди Роберто. На краткий миг Мария представила, что возвращается под отчий кров в Монтепульчано. Ее накрыла такая волна безысходности и тоски, что на глаза вновь навернулись слезы.

Единственной надеждой на осуществление мечты о красивой жизни в столице мира остался Бенвенуто ди Менголли монсеньор Монтальто. Но нужна ли она ему теперь, без фигуры Великого инквизитора за спиной? Мария прекрасно осознавала природу своих чувств, которые испытывала к молодому кардиналу. Именно это она называла любовью — желание видеть его, разговаривать с ним, чувствовать его восхищение, владеть его вниманием, ощущать его руки на своем теле, его губы на своих. В чем Мария была совершенно не уверена, так это в существовании ответных чувств, в том, что Бенвенуто ди Менголли испытывает такие же потребности. Да, он регулярно навещал ее, стал душой ее алькова. Разве только сразу после встречи с доном Гаспаром он был некоторое время более холоден, чем обычно. Но тогда Марии удалось убедить монсеньора в том, что он остался единственным в ее сердце. А ведь еще была эта девица, его названная сестра — Стефания делла Пьяцца. Лишь однажды Мария позволила себе подобие сцены ревности. Но получила строгую отповедь и несколько часов безудержной страсти. Дальше Бенвенуто запретил ей возвращаться к этой теме. Мария помнила, тогда кардинал представился ей высоким прямым деревом, которое никогда не склонится ни перед чем и лишь милостиво позволит одинокому побегу плюща обвить себя, служа ему надежной опорой.

Размышления привели Марию Сантаре к простому выводу. Она должна стать нужной монсеньору Монтальто в той же мере, в какой он необходим был ей. Причем нужной сама по себе, без тени всесильного дяди. Но действовать придется осторожно, оглядываясь на самолюбие кардинала. Для начала она решила показать ему, что остается верна своему покровителю и после его смерти, что безмерно скорбит по нему.

Баронесса на несколько минут покинула смертное ложе Роберто Беллармина для того, чтобы написать синьору Менголли краткую записку. В послании она умоляла Бенвенуто понять и простить ее нежелание видеть кого-либо, так как намерена все дни до похорон дяди провести в молитве о спасении его души.

* * *

Монсеньор Монтальто шел в Апостольский дворец, четко сознавая чего хочет. Отвергнув дружеский совет кардинала Боргезе, он обратился к Святейшему Отцу с просьбой об аудиенции. Папа, уже осведомленный о случившемся, согласился встретиться с ним. Но отказался принимать окончательное решение без совета. Для этого были призваны кардинал-викарий и Генерал ордена сотоварищей Иисуса. Когда все собрались, кардинал Монтальто повторил свою просьбу о расширении полномочий для организации поиска сбежавшей графини де Бельфор и об отлучении преступницы от церкви.

— Серьезность положения усугубляется тем, Ваше Святейшество, что синьора Ла Платьер в данный момент направляется в Испанию с тем, чтобы обманом завладеть короной кастильских герцогов, — закончил свою речь Менголли, так и не отведя ни на миг глаз от Святейшего Отца, вновь игнорируя присутствие его советников.

— У нас нет причин сомневаться в твоих выводах, монсеньор, но это слишком уж невероятно, — задумчиво проговорил Папа.

— А разве мы могли еще несколько дней назад предположить, что кому-то придет мысль о том, чтобы похитить и убить Великого инквизитора, Советника Святого престола по вопросам веры и главу Конгрегации курии? — горячо возразил Менголли.

— Но Священный трибунал еще не вынес вердикта о виновности графини, — заметил Боргезе.

— Вердикта нет, но есть доказательства. Необходимо лишь допросить обвиняемую и получить ее признание.

— Но синьора Юлия никого не убивала! — не сдержался Марк Оттавиани.

— Тебе, брат, доподлинно это известно? Откуда? Уж не из альковных ли бесед с графиней? И не поэтому ли ты первым оказался возле тела кардинала Беллармино? Или он еще был жив, когда ты приехал в Тиволи? — холодно, почти бесстрастно бросал вопросы Менголли.

Кровь ударила в голову Марка. Сжав кулаки, он угрожающе шагнул к Менголли:

— Пащенок...

Неожиданно твердый и громкий голос Святого Отца отрезвил обоих:

— Замолчите все! Ступайте, мы подумаем. Викарий, останься.

Бенвенуто поспешил первым выйти из зала и скорым шагом скрылся за ближайшим поворотом галереи. Он всерьез опасался, что выйдя за дверь малого тронного зала, ему придется сцепиться с Оттавиани.

* * *

К вечеру монсеньор Монтальто вернулся в свой дом. За ватиканскими баталиями Бенвенуто совсем забыл о своем обещании приехать к баронессе Портиччи. Послание Марии, ожидавшее его в палаццо, было воспринято едва ли не с облегчением. Он набросал несколько ответных слов. Заверил синьору Сантаре в том, что с пониманием и уважением относится к ее затворничеству, что скорбит вместе с ней и надеется на скорейшую встречу.

— А вот это сегодня передал какой-то мальчишка, — Валлетто протянул господину еще один лист бумаги.

Менголли развернул его. Это оказалась короткая записка. Бенвенуто узнал руку матери: "Монсеньор, что бы вам ни показалось, что бы вы не вообразили, я не виновна в смерти Роберто Беллармина. Я лишь хотела добиться справедливости. Но Господь судил иначе. Искренне надеюсь, что наша размолвка не отразится на синьорине делла Пьяцца, и вы исполните по отношению к Стефании те братские обязательства, которые взяли на себя. Юлия де Бельфор". Бенвенуто в ярости смял лист в кулаке.

— Да за кого они меня принимают! Валлетто, выстави эту девицу из моего дома! Скажи ей, что она свободна от моих братских чувств! А заодно и от своих! Сестринских!

Валлетто сразу понял о ком идет речь и, склонившись в смиренном поклоне перед разъяренным хозяином, направился исполнять приказ. Отперев двери комнат синьорины делла Пьяцца, камердинер передал ей слова своего господина: "Отныне вы свободны от опеки вашего брата и можете более не утруждать себя пользованием его гостеприимством", — но не сделал ничего для того, чтобы девушка оказалась на улице.

Хозяин палаццо заперся в своем студиоло. Когда колокола ближней церкви отзвонили окончание вечерней службы, бутыль вина уже опустела наполовину. Но голова у Бенвенуто оставалась на редкость трезвой. Отставив пустой бокал, Бенвенуто прошелся по комнате, остановился напротив шкафа с книгами и задумчиво потянул корешок одной из них. Рассеянный взгляд скользнул со стройных порядков томов на окно. Так и не закончив движение, Бенвенуто замер. Солнце давно уже село, и темное стекло в частом переплете сыграло роль зеркала. Из окна на него смотрел молодой мужчина. Там, где волосы обрамляли бледное лицо, стекло было непроницаемо черным. Одна прядь прилипла к чуть влажному лбу — в студиоло жарко, в камине весело полыхает пламя. Под густыми, почти сросшимися над переносицей, бровями усталые темные глаза. Тонкие, искривленные ироничной усмешкой губы почти не выделяются на гладко выбритом скуластом лице. Бенвенуто скорчил отражению гримасу и коротко рассмеялся. Смех оборвался вздохом:

— Ну и кому теперь все это нужно? Что дальше, Венуто?

Он отвернулся от окна и прошел к столу, наполнил бокал вином, залпом выпил. Воспоминания проплывали отдельными полотнами в начавшей наконец-то затуманиваться опьянением голове. "Вечеринки четырех", свидетелем которых он был не раз. Отец считал это частью обучения. Они смеялись. Но Оттавиани и Альберти смеялись тогда, когда было смешно Перетти и Беллармину. Сначала ушел Перетти. Теперь Беллармин. Альберти заперся в своей библиотеке. Оттавиани стал врагом. Он, Венуто, остался один. Один против Генерала, провинциала и викария. Слишком молод и слишком слаб, чтобы иметь таких противников. Но все они лишь скалящиеся псы у ног его главного Врага — женщины, назвавшейся матерью. Псы?! Или волки?.. Бенвенуто тряхнул головой, прогоняя непрошеный образ, растер одеревеневшее лицо руками. Слишком много выпито на помин души Великого инквизитора.

— Вот уж не думал…

Действительно, Бенвенуто не ожидал, что кроме отца ему дорог еще и Роберто Беллармино. Забавный был старик.

Вспомнилась одна странная встреча в кабинете великого инквизитора. Проходя в студиоло главы Конгрегации доктрины веры с текстом проповеди в руках, который Менголли хотел показать наставнику, молодой кардинал столкнулся в дверях со статным рыжеволосым мужчиной, одетым по флорентийской моде. Заминка, пока решалось, кто кому должен уступить дорогу, закончилась тем, что их взгляды встретились. Незнакомец настороженно замер и вдруг тихо проговорил:

— Будьте осторожны, монсеньор. Огонь ничего не хранит и ничего не созидает. Огонь только разрушает.

Быстро сказав это, он отступил с пути Бенвенуто и скорым шагом продолжил путь от кабинета Роберто. Менголли проводил его пристальным взглядом и переступил порог студиоло начальника.

— Кто это был у вас? — спросил он у Беллармина.

Роберто отвлекся от написания какой-то бумаги:

— Один ученый, астроном из Падуи, Галилей. Помнишь, он привозил как-то показать свой… — кардинал пытался вспомнить слово, — ну, трубу, чтобы смотреть в небо.

— Телескоп…

— Да! А сейчас, представь себе, пришел просить документ, опровергающий слухи о том, что он отрекся от своих мнений и идей. Достойный, уважаемый человек из-за этой клеветы теперь подвергается насмешкам со стороны ученой братии и преследуется нашими недалекими собратьями.

Бенвенуто удивленно посмотрел на Великого инквизитора и Советника Святого престола по вопросам веры.

— Но ведь он коперниканин, гелиоцентрист.

— Бенвенуто, мальчик мой, ты снова впадаешь в максимализм. Он, как и Коперник впрочем, говорит о движении Земли и неподвижности Солнца лишь предположительно, выказывая тем самым свою мудрость и осмотрительность. Для математика этого вполне достаточно.

Монсеньор Монтальто скептически усмехнулся:

— И вы сейчас приметесь сочинять для него оправдательный документ?

— Это не займет много времени. Ты принес мне что-то свое? Оставь, я обязательно посмотрю, и вечером мы все обсудим. Если, конечно, ты не предпочтешь умчаться к Марии.

В груди стало до больного тесно, а глаза зажгло словно в них бросили горсть песка. Конечно, исключительно из-за сухого жаркого воздуха в комнате. Дрогнувшей рукой Менголли наполнил бокал вновь и в несколько больших глотков опустошил его.

— Да! Войдите, — резко откликнулся монсеньор на робкий стук в дверь. Но вспомнил, что запер ее на замок и, вздохнув, подошел открыть.

Бенвенуто распахнул створки и изумленно уставился на стучавшего.

— Ты еще не ушла?!

— Нет, монсеньор.

Стефания шагнула вперед, намереваясь пройти в комнату. Бенвенуто неосознанно посторонился, и синьорина воспользовалась его замешательством.

— Я еще не исполнил всех обязанностей гостеприимного хозяина?!

— Именно так.

— И что я остался должен?

— Многое. Самое простое — попрощаться.

— До свидания, — рука с длинными изящными пальцами легко отсалютовала девушке.

— Разве так прощаются брат с сестрой?

Стефания прошлась по уже знакомому кабинету, вновь залюбовалась камином. Уже в центре студиоло развернулась к кардиналу лицом:

— Надолго прощаются. Возможно, навсегда.

— Ты куда-то уезжаешь из Рима?

Менголли прошел следом за гостьей, окинул взглядом стол, но не обнаружил на нем ни воды, ни сока, чтобы предложить Стефании.

— Конечно, нет, монсеньор.

— Утром Валлетто проводит тебя, куда укажешь.

— Может быть, ты расскажешь, брат, что стало причиной нашей столь внезапной разлуки?

— Желание сделать тебе приятное.

— Вот как?! А если мне это не приятно? Если я не хочу покидать тебя и этот дом?

Стефания удобно расположилась на диване перед камином, тщательно расправила складки платья и посмотрела на кардинала.

— Тебе приятно быть здесь, и поэтому ты бежишь отсюда с разбойниками… Забавно, — без улыбки, с издевкой заметил Бенвенуто.

— Я никак не могла представить, что синьор Пьер, мой родственник, и фра Иосиф — это разбойники. А вдруг мне просто хотелось узнать, так ли ты любишь меня, как хотел доказать, и станешь ли спасать меня от рук негодяев?

В глазах Стефании сверкал бешеный насмешливый огонек, но лицо оставалось лицом невиннейшего существа.

Несколько мгновений в комнате висела тишина. Только потрескивали поленья в камине. Затем послышался низкий голос кардинала:

— Я что хотел доказать?

Стефания чуть сдвинулась, чтобы удобнее было наблюдать за взбешенным монсеньором. Склонила голову на бок и улыбнулась уголком губ.

— Вы во всем добились своего? Унизили меня, погубили мать… А что вы сделали с братом Иосифом, монсеньор?

Кровь и вино разом зашумели в голове Бенвенуто, в совершенно черных от расширившихся зрачков глазах заплескалось безумие гнева.

— Можешь радоваться, сестра! Твоя любезная матушка сбежала. Похитила Роберто Беллармино. И теперь кардинал мертв! А она спешит в Испанию.

Глаза Стефании распахнулись от удивления и тут же засветились искренней беззастенчивой радостью:

— Инквизитор мертв?! Свершился суд Божий!

Менголли до боли сжал кулаки.

— Зачем ты пришла? — чеканя каждое слово, процедил он.

— Узнать, довольны ли вы тем, чего добились.

— Вполне! Этим бегством и похищением Юлия де Бельфор развязала мне руки!

Ответом ему был смех — злой, беспощадный, недоверчивый. Это отчасти отрезвило Менголли. Но ярость продолжала сжимать горло, и слова выходили тяжелыми как булыжники:

— Иди за своей матушкой. Догоняй ее. Спеши туда, куда бежала она. И пусть дьявол поможет вам обеим найти убежище.

— Кардинал, а что случилось с той цыганкой? С ней позабавились ваши люди, а потом она умерла? Она пела и танцевала, когда убили ее родных, чтобы жить. А вы? Вы преследуете свою мать. Зачем? Или вам по зубам только она да я, да еще та цыганка, ваше преосвященство?

Стефания продолжала с холодным презрением на лице наблюдать за Менголли. Лишь Бог и она сама знали, чего стоило ей играть эту роль.

— Признайтесь, монсеньор, вам приятна победа над обессилившим человеком. Все ваши жертвы — те цыгане, я, синьора Юлия, даже брат Иосиф — были слабее вас.

Услышав последнее имя, Бенвенуто истерично расхохотался:

— Ты же ни черта не знаешь!

Внезапно он как будто вновь обрел спокойствие:

— А кого ты хотела бы видеть моей жертвой?

— Вас.

— Неужто я достаточно силен, чтобы ты была удовлетворена моим противником?

— Да. Но вы не понимаете этого. Вы боитесь. Самого себя и всех, всех вокруг. Разве нет?

Бенвенуто пошатнулся. Давившая на череп изнутри кровь разом схлынула, оставляя в голове вязкую пустоту.

— Я не желаю с тобой говорить. Уходи, — словно издалека услышал он свой голос.

— Мне скучно, кардинал. А вы, особенно когда злитесь, очень… забавны.

Стефания вдруг осознала, что ей доставляет удовольствие дразнить, как хищного зверя, стоящего перед ней мужчину, даже с опасностью подвергнуться нападению.

— Забавен?! Бедняги форлийцы и цыгане. Вряд ли они так думали.

— Вам нравится вспоминать о пролитой вами крови? Расскажите мне лучше о… баронессе Портиччи, — неожиданно сменила тему Стефания. — Она — сосуд греха — соблазнила вас, божьего человека? Или вы ее?

Бенвенуто прикрыл глаза, силясь вернуть себе самообладание.

— И что ты скажешь, если узнаешь, что я?

— Я скажу, что и на этот раз вам попалась слишком легкая жертва.

— Неизмеримо более тяжелой добычей ты мнишь себя, конечно.

Стефания снова рассмеялась, но в этот раз в ее смехе прозвучали грустные нотки.

— Вовсе нет, монсеньор. Прошу вас, расскажите же мне о синьоре Марии. Или вы не можете описать ту, которую любите? Наверное, ваш отец не был столь равнодушен, как вы …

Девушка замолчала. То, что говорила Юлия о Перетти, было тайной — слова, вырвавшиеся в бреду, сквозь слезы, в забытьи, слова, рисовавшие живого человека.

Упоминание об отце отозвалось у Бенвенуто мыслью о смерти Роберто Беллармина. Один… И даже она смеется над ним. Виски взорвались болью. Пламя из камина полыхнуло так, что едва не дотянулось до дивана, на котором сидела Стефания. Девушка испуганно подскочила, с опаской оглядываясь на пасть чудовища.

— Уходи, — услышала она за спиной рокот. — Немедленно вон отсюда.

Обхватив голову руками, Бенвенуто смотрел на нее взглядом полным ненависти и боли. Стефания шагнула было к нему, но остановилась. Расцепив сведенные судорогой зубы он повторил:

— Вон отсюда.

Подобрав подол, чтобы не запнуться, синьорина делла Пьяцца почти бегом покинула студиоло.

Не дожидаясь пока останется один, Менголли упал на колени возле камина. Пульсация в висках и огонь на прогоревших разом поленьях стихали одновременно. Бенвенуто обессиленно оперся спиной на имитацию клыка дракона, но ему пришлось сделать усилие, чтобы сдвинуться в сторону, когда в комнате потянуло паленой тканью — задымилась одежда на нем. Спустя долгие минуты Бенвенуто утер с лица холодный липкий пот и перебрался на диван. Обивка его тоже оказалась опалена. Менголли откинулся на спинку и закрыл глаза. В голове было пусто, как на выжженной равнине.

Из забытья кардинала вывел легкий шорох и следом тихий голос:

— Простите меня.

Бенвенуто раскрыл газа. Стефания стояла перед ним понурив голову, на лице ее виднелись дорожки слез.

— Я была очень жестока. Простите. Я никогда не повторю того, что наговорила здесь.

Она решилась поднять на кардинала взгляд. Он был полон нежности и сострадания.

— Я тоже хорошо развлекся. Иди, — усталым бесцветным голосом ответил Бенвенуто и вновь закрыл глаза.

— Куда?!

— Спать. И чтоб завтра утром духу твоего в моем доме не было.

— Спокойной ночи.

Он не ответил. Ждал, когда послышатся удаляющиеся шаги. Но напрасно…

— Пожалуйста, позвольте мне остаться сейчас с вами.

— Я еще недостаточно позабавил тебя?

— Пожалуйста. Вам нельзя оставаться одному. Я не помешаю.

Бенвенуто поднял голову, сел прямо и посмотрел на Стефанию:

— Неужели ты не понимаешь, что меньше всего на свете я хочу видеть сейчас именно тебя?!

Стефания закусила губы, по щекам вновь побежали слезы, но она присела в коротком поклоне и попыталась улыбнуться:

— Спокойной ночи, монсеньор.

Бесшумно Стефания направилась к двери. В несколько широких шагов Бенвенуто нагнал ее и вынудил идти быстрее:

— Да уходи же ты!

Едва Стефания оказалась за порогом, Менголли захлопнул за ней двери и попытался запереть замок. Ключ обломился в руке. Кардинал выругался и швырнул обломок в сторону камина.

…Почти до утра в своей комнате, уткнувшись в подушку, проплакала Стефания. Она проклинала себя за глупое желание отомстить кардиналу. Ей было очень жалко его, себя и того, что могло бы быть между ними, сложись обстоятельства иначе.