The Poor of God (джен)

Гарри подскакивает на месте, когда Снейп выходит из комнаты, захлопывая за собой дверь. Его пальцы впиваются в учебник — Гарри даже не замечает, что это была за книга, которую он схватил. Он прокручивает в голове те последние несколько минут их с профессором разговора, и желудок неприятно сжимается от чего-то похожего на чувство вины.

Он не понимает, что заставило его так говорить со Снейпом, с тем, кто за последние двадцать четыре часа сделал для него больше, чем любой другой взрослый за всю его жизнь — за исключением, конечно, его родителей, но услышать о чем-то подобном — совсем не то же самое, что увидеть или пережить. Он не имел в виду ничего такого под своим комментарием, правда, осознание того, что Снейп все неправильно понял, пришло к нему только сейчас. У него даже в мыслях не было упрекать профессора в том, что ему совершенно нет ни до кого дела. Да, порой Снейп бывает тем еще засранцем, но он хороший человек — теперь Гарри без колебаний способен это признать. Он спасал его жизнь, лечил его синяки и защищал его от дяди Вернона... что ж, Гарри прекрасно понимает, все это Снейп считает своим долгом, как учителя и члена Ордена. Вряд ли здесь может быть что-то личное, ведь так? Хотя обнимать его, пока он плачет — от одной только мысли об этом Гарри мечтает свернуться калачиком под одеялом и умереть, — это казалось чем-то довольно личным. Однако ему прекрасно известно, что это ничего не значит. Как-никак, он был в шаге от удушья, а Снейп, скорее всего, просто не хотел, чтобы он потерял сознание. К тому же, поглаживать человека по спине, если тот расстроен, — это именно то, как поступают хорошие люди. И это вовсе не значит, что ему стоит воспринимать это как повод к нему привязаться.

Даже забавно — всего неделю назад одна только мысль о том, что ему придется уговаривать себя не привязываться к Снейпу, заставила бы его разразиться смехом как минимум на час. Но не теперь. Порой бывают минуты, когда ему кажется, что мысли о Снейпе чем-то напоминают ему дни после окончания третьего курса, когда он вспоминал Сириуса — та же защищённость и счастье, уверенность, что кто-то на его стороне, кто-то заботится о нем, даже несмотря на то, что его участие в жизни Гарри должно оставаться в тайне практически для всех. Вот только Снейп — не Сириус, даже не Ремус и не мистер Уизли, и Гарри стоит помнить об этом, если он хочет сохранить хоть каплю своей гордости, когда в следующий раз Снейп вздумает отыграться на нем перед классом. Правда с каждым разом помнить о таком становится все сложнее, особенно когда Снейп произносит нечто похожее на свою недавнюю речь о дяде Верноне, — все больше хочется верить, что это значит для него больше, чем он показывает.

И все же Гарри практически уверен, что каким-то образом умудрился ранить чувства Снейпа — это так странно, учитывая, что еще неделю назад он бы с легкостью утверждал, будто у Снейпа вообще нет никаких чувств, которые можно было бы ранить, — теперь же он жалеет, что не смог удержать свой рот на замке.

Гарри с несчастным видом откидывается на подушки и снова смотрит в книгу. Он понимает, что совершенно не может сосредоточиться, когда уже третий раз перечитывает один и тот же абзац, не улавливая при этом ни единого слова. В конце концов, он откладывает учебник по чарам в сторону и достает из кармана пузырек с зельем, который дала ему мадам Помфри. По крайней мере, этот не запечатан сургучной печатью, как тот, который он так беспечно разбил. Вытащив пробку зубами, Гарри выливает половину содержимого себе в рот и снова откидывается на подушки.

Он моментально засыпает, даже не успев почувствовать, как боль начинает отступать от ноющих мышц.

Проснувшись, он с трудом может определить, сколько прошло времени. В подземельях, само собой, нет окон, а огонь горит так же ярко, как и в тот момент, когда он закрыл глаза. Гарри быстро составляет в уме список различных частей своего тела, которые еще утром жалобно заявляли о себе, и обнаруживает, что ноющая боль сменилась легким покалыванием.

Откинув одеяло, он свешивает ноги с кровати и, прихватив с собой пару вещей, направляется в ванную. Спустя несколько минут, приняв душ и переодевшись, Гарри возвращается обратно в спальню, чувствуя, что стал больше похож на человека, нежели чем в пятницу перед уроком Зелий. Присев на край кровати, он пробегает взглядом по корешкам книг, лежащих на прикроватном столике. И понимает, что читать ему сейчас совершенно не хочется, ему вообще ничего не хочется делать, потому что теперь, когда все отвлекающие факторы — боль, сон и теплый душ — исчезли, его мысли возвращаются к последнему разговору со Снейпом. Он чувствует, что, в отличие физического дискомфорта, легкий укол вины, который он испытывал перед приемом зелья, на практике превратился в полноценную агонию.

Гарри понимает, что должен поговорить со Снейпом и извиниться, пока на нервной почве не заработал себе язву. Поскольку вне зависимости от того, какого Снейп о нем мнения или является ли его доброта чем-то личным, Гарри не хочет это потерять. На самом деле, даже от одной только мысли об этой потере он ощущает отчаяние и одиночество, будто ему снова четыре года и он вновь плачет по ночам в своем чулане, потому что тетя Петуния больше не хочет брать его на руки. Даже тысяча Круциатусов не смогли бы вытянуть из него эту информацию в присутствии Снейпа, однако Гарри не может этого отрицать перед самим собой. Только если он не хочет через несколько дней, когда все вернется на круги своя, оказаться слоняющимся в неурочные часы возле закрытого профессорского кабинета, без конца задаваясь вопросом, а было ли бы все по-другому, если бы он просто взял и поступил по совести. В любом случае, Гарри должен извиниться перед Снейпом — он действительно в долгу перед этим человеком за многое, большинство из чего он никогда не сможет вернуть. По крайней мере, это меньшее, что Гарри может сделать. Наверное. При условии, что не застынет как истукан или не начнет заикаться, словно идиот.

Проведя рукой по волосам и сделав несколько глубоких вдохов, Гарри пересекает спальню и открывает дверь. Идя по коридору, он замечает, что дверь в гостиную широко распахнута, а изнутри льется теплый свет.

Снейп сидит в кресле слева от дивана, уставившись в пол. В руке у него стакан, наполненный янтарной жидкостью, при виде которого желудок Гарри по привычке сжимается. В самом деле, это просто глупо — если сейчас он в чем-то и уверен, так это в том, что Снейп никоим образом не похож на Вернона Дурсля, как ни посмотри. Вот только дядя Вернон всегда становился агрессивным после пары рюмок, из-за чего Гарри не может не задуматься, каким будет Снейп в подобном состоянии.

Решив, что с его стороны будет глупо стучаться или покашливать, он просто переступает порог гостиной. Снейп не поднимает головы и даже не оборачивается, но Гарри с уверенностью может сказать: тот заметил его присутствие, судя по тому, как судорожно сжимаются его пальцы на стакане.

— Сэр, — говорит Гарри и замолкает, поскольку уже потратил всю свою решимость на то, чтобы добраться сюда, и теперь он не имеет ни малейшего представления, что сказать или хотя бы с чего начать.

Снейп с решительным стуком ставит бокал на край стола. С минуту он сидит молча, потом произносит:

— Мисс Лавгуд заходила тебя проведать, — говорит он, все еще не поднимая головы. — Ты уже спал, когда я пришел узнать, не занят ли ты. Она просила передать, что зайдет позже.

— Понятно, — отвечает Гарри, переминаясь с ноги на ногу. Он бросает взгляд на высокие напольные часы, стоящие в углу гостиной. Почти девять вечера. Он проспал без малого двенадцать часов.

Снейп резко встает, и Гарри невольно делает шаг назад, но не вздрагивает. Впрочем, Снейп не поворачивается к нему, не разбивает бокал о стену и не произносит его имя тоном, делающим его неотличимым от ругательства. Вместо этого он подходит к камину, бросает в огонь горсть Летучего пороха и, переговорив с появившимся эльфом, заказывает чай.

— Ты не ел с самого утра, — отвечает Снейп на его озадаченный вид, наконец, встречаясь с ним взглядом.

Через минуту на столике перед диваном появляется поднос с различной едой: супом, хлебом, фруктами, сыром и выпечкой. Гарри досадует, почему домашние эльфы не отправили все это на кухню — он бы предпочел есть, пока Снейп не смотрит на него, к тому же вся эта еда будет только отвлекать, когда он попытается принести свои извинения. Но тут уж ничего не поделаешь — Снейп явно ждет, что он сядет на диван напротив него. Гарри медленно заходит в комнату и садится на самый край диванной подушки, чувствуя при этом, как Снейп впивается в него взглядом.

Когда Гарри даже не пошевелился, чтобы положить себе еды, Снейп наклоняется и наливает ему чай. Он забирает чашку, не встречаясь с ним взглядом. За ней следует тарелка супа, и Гарри также принимает ее, мысленно поблагодарив Снейпа, что он хотя бы позволяет ему самому взять фрукты и сыр. Сам же Снейп ни к чему не притрагивается, просто продолжает потягивать свое — Гарри втайне принюхивается — виски, как пить дать. Пока Гарри ужинает, в комнате стоит напряженное молчание, впрочем, он настолько проголодался, что это почти не имеет значения. Странно, что он не чувствовал голода, до тех пор, пока не увидел еду, — хотя он уже давно приучил себя не обращать внимания на голод, иначе бы просто не смог нормально работать, чтобы справиться со всеми домашними обязанностями у Дурслей.

Он быстро расправляется с супом и несколькими кусочками хлеба и оставляет довольно много свободного пространства на тарелках с фруктами и сыром, прежде чем отставить тарелку и чашку в сторону и попытаться удобно устроиться на диване. Огонь в камине такой теплый и уютный, что если бы не груз вины, давивший на него, Гарри смог бы даже расслабиться. Здесь он чувствует себя в безопасности, что после утренних событий вряд ли можно назвать чем-то само собой разумеющимся. Каждый раз, когда он краем глаза замечает какое-либо движение, даже ход секундной стрелки на циферблате часов или мерцание теней, отбрасываемых пламенем камина, ему приходится бороться с диким желанием обернуться в поисках дяди Вернона. Однако то, что могло стать причиной паники, в присутствии Снейпа превращается в обычное беспокойство, потому что в глубине души Гарри знает, верит, что даже если Вернон Дурсль в этот самый момент ворвется в дверь гостиной, Снейп вышвырнет его, прежде чем тот успеет что-либо выкрикнуть в его адрес. Гарри не представляет, как выразить Снейпу свою благодарность за это, особенно учитывая свое утреннее выступление, после которого любая благодарность с его стороны прозвучит скорее как пощечина. Но это только укрепляет его решимость попросить прощения, прежде всего именно это привело его сюда в гостиную.

Но как только Гарри открывает рот, Снейп чуть выпрямляется в кресле, всем видом давая понять, что вот-вот заговорит. Гарри замирает в ожидании его слов. Только у него закрадывается смутное подозрение что, что бы ни собирался сказать сейчас Снейп, ему это вряд ли понравится — хотя Гарри слишком рад возможности прервать это затянувшиеся неловкое молчание, он все еще сильно сомневается насчет того, что собирается сказать, поэтому даже не пытается первым взять слово.

— Твоих родителей убили, — Снейп произносит это так тихо, что Гарри приходится напрягать слух, чтобы хоть что-то расслышать, — тридцать первого октября восемьдесят первого года.

Еще до того как Снейп успевает закончить свое предложение, Гарри чувствует, как у него перехватывает дыхание, а обед в желудке превращается в свинец. Мышцы плеч и шеи мгновенно напрягаются. Пусть в голосе Снейпа и нет насмешки, однако Гарри просто не может себе представить, чтобы Снейп решил упомянуть его родителей по какой-то другой причине, кроме как поглумиться над ними.

— Нам… Им было двадцать один, когда они умерли. Тебе кто-нибудь говорил об этом? — Снейп вопросительно смотрит на Гарри.

— Нет, — отвечает он, чувствуя себя выбитым из колеи. — Я знал, что они были очень молоды. Но никто никогда точно не говорил мне, сколько им было лет.

Снейп кивает, точно ожидал это услышать, и отводит взгляд в сторону камина.

— Твои родители умерли тридцать первого октября, — повторяет он. — Утром первого ноября я впервые за последние пять лет вернулся в то место, где жил еще ребенком. Я аппарировал в родительский дом… К тому времени он был уже давно пуст, моя мать умерла, когда мне было четырнадцать, а отец… в тот год, когда я покинул Хогвартс… Я прошел около трех миль оттуда до дома, где когда-то жили родители твоей мамы.

Гарри до сих пор едва дышит, но на этот раз уже по другой причине. Никто никогда ничего не рассказывал ему о бабушке и дедушке, за исключением одного горького комментария, брошенного тетей Петунией пять лет назад о том, что они гордились его матерью, поскольку она была волшебницей. Его голова уже разрывается от вопросов — один из которых: почему Снейп ему сейчас все это рассказывает, — но Гарри буквально прикусывает себе язык и ждет, что еще он скажет.

— Старшие Эвансы к тому времени уже два или три года как умерли, а Петуния вышла замуж и уехала, когда твоя мать еще училась в школе. В дом въехала новая семья. Когда я пришел туда, было раннее утро, так что я немного постоял в конце переулка, все пытался вспомнить, когда в последний раз заходил внутрь. Но не смог. Я знал, что это было летом после четвертого курса, но я провел так много времени в этом доме, что понял: все эти многочисленные визиты просто слились воедино в моей памяти.

Гарри внезапно почувствовал себя так, словно его по голове ударил взбесившейся бладжер. Взгляд Снейпа кажется отстраненным, он будто прикован к чему-то, что Гарри не видит.

— В ту ночь я не сомкнул глаз. Я тогда только вернулся от Дамблдора… Как только я услышал новость о нападении в Годриковой Впадине, я пошел к нему, чтобы узнать, почему защита не сработала и... твои родители погибли. К тому времени я уже несколько месяцев шпионил для него. Я предупредил его задолго до этого, сказал, что Темный Лорд собирается убить тебя, и Дамблдор пообещал мне, что защитит… твоих родителей. Мы оба пытались защитить их… и оба потерпели неудачу.

Снейп судорожно сглатывает. В то время как Гарри чувствует сухость и странную резь в глазах, будто он не моргал уже несколько минут.

— Вы... — Гарри не решается прервать эту речь, но Снейп снова смотрит в свой бокал. — Вы просили Дамблдора защитить… но вы ненавидели...

— Я ненавидел твоего отца, — прямо говорит он и отпивает большой глоток. — Однако твоя мама была моей лучшей подругой. Моим единственным настоящим другом. Мы познакомились, когда нам было девять. Мы жили по соседству с магглами, а как только я увидел ее, то сразу понял, что она ведьма. Именно я первым рассказал ей, что означают ее силы. Когда я впервые назвал ее ведьмой, она подумала, что я ее оскорбляю, — он улыбается. — Она была... необычайно одаренной.

Сгорая от желания услышать больше, Гарри хочется хорошенько встряхнуть Снейпа и заставить его продолжить — но такое впечатление, что профессор не может собраться с духом и произнести больше нескольких фраз за раз, не прерываясь и не собираясь при этом с мыслями.

— Никто никогда не рассказывал мне про маминых друзей, — немного взволнованно произносит Гарри, тем самым как бы подталкивая Снейпа сказать что-то еще. — Все говорят о моем отце, но никто… Она была доброй, милой и ей хорошо удавались Чары, все только это и говорят, — Гарри сглатывает. — А еще у меня ее глаза. Вот все, что я знаю о ней.

Снейп кивает, затем постукивает по бокалу палочкой, и тот снова наполняется.

— Она была чрезвычайно популярна, однако это была иного рада популярность, чем у твоего отца. Он возносился благодаря всеобщей лести. Лили же... Ее очень любили и высоко ценили, и, несмотря на то, что она была добра к своим почитателям, она мало с кем-либо из них действительно дружила. Она ощущала на себе клеймо магглорожденной, впрочем, Лили была настолько талантлива, что только завистники осмеливались упрекнуть ее в этом. Чем-то напоминает вашу мисс Грейнджер, хотя твоя мама не жаждала признания за свои таланты. Несмотря на то, что нас распределили на разные факультеты, мы были неразлучны до пятнадцати лет. Она доверяла и верила мне, потому что я знал ее раньше, в мире магглов. И она... самое лучшее, что случилось со мной в жизни.

Впервые Гарри рад, что Снейп не смотрит на него. В голосе мужчины звучит такая мучительная нотка, что Гарри даже боится подумать, как могут выглядеть сейчас его глаза.

Гарри лихорадочно пытается осмыслить все то, что сказал ему сейчас Снейп, и его пронзает внезапная догадка.

— Пока вам не исполнилось пятнадцать, — произносит он с осторожностью, поскольку знает, что вступает на опасный путь. — Перед вашим... вашим пятым курсом.

Снейп поднимает голову, и Гарри с ошеломленным видом смотрит на яркий блеск в его глазах, похожий на непролитые слезы.

— Тот... Тот день у озера, — шепчет Гарри. — Вы назвали ее…

— Не произноси этого слова, — резко бросает Снейп, и Гарри буквально отшатывается от него. — Да. Я назвал ее так. Твой отец унизил меня, и я... К тому времени я уже начал поддаваться дурному влиянию. Ты должен понять, — Снейп поднимает глаза, и Гарри поражается, увидев чуть ли не мольбу в его взгляде, — доктрины Темного Лорда о чистоте крови никогда не имели особого значения для меня. Мой отец был магглом, и я, конечно же, ненавидел его, однако я достаточно долго прожил в маггловском мире… Я слушал «Роллинг Стоунз», курил сигареты, я знал маггловский мир и не боялся его. Но я жаждал того, что могла предложить мне жизнь на службе у Темного Лорда… безопасность, свободу, признание и простор для моих талантов… поэтому я приучил себя говорить подобные вещи, чтобы соответствовать, несмотря на мои недостатки. К тому же я хотел напомнить твоему отцу, что у меня тоже есть союзники, что я не так беззащитен…

Снейп замолкает, снова отводя взгляд. — Только когда все закончилось, я понял, что сказал и кому это сказал. Я пытался извиниться, — пальцы Снейпа снова сжимаются на бокале, — но к тому времени она уже была сыта мной по горло. Из-за моего окружения.

— Вы ни разу не позволяли Малфою безнаказанно обзывать Гермиону, — тихо произносит Гарри. — Меня всегда это удивляло. Просто разве Малфой не ждет, что вы будете… думать так же, как он об...

— Драко известно, что его отец ожидает от него соблюдения правил приличия на людях, — говорит Снейп. — Он также знает, что его отец поручил мне... научить его благоразумию. Никто из тех, в чьих руках побывало золото Малфоев, не верит в утверждение Люциуса, что он действовал якобы под Империусом пятнадцать лет назад. Кроме того, он был весьма недоволен, когда неприязнь Драко к тебе стала общеизвестной.

— Да, ну, сначала он пытался ко мне подлизаться, только я уже достаточно насмотрелся на него, чтобы держаться подальше, — бормочет Гарри.

— Я в этом не сомневаюсь, — произносит Снейп, и хотя его голова все еще опущена, Гарри практически уверен, что видел, как легкая улыбка коснулась его губ.

Между ними вновь воцаряется молчание до тех пор, пока Гарри не решается его прервать. Его голос звучит неуверенно, поскольку он собирается задать очень личный вопрос — а каким он еще может быть, если не личным? И это Снейп первый, кто затронул эту тему.

— Как вы это делаете? — спрашивает он, даже не пытаясь скрыть свое замешательство. — Вам все время приходиться притворяться... Малфой должен думать, что вы ненавидите магглов, в то же время вы должны притворяться, будто вы притворяйтесь, что вы на нашей стороне... — Гарри практически уверен, в этом нет никакого смысла, но Снейп достаточно умен и разберется, что он имеет в виду. — Как вам удается все это держать в секрете?

Снейп поднимает глаза, и Гарри замечает его улыбку — даже не ухмылку, для этого она слишком мягкая.

— Я и не ожидал, что ты сможешь понять, — говорит он. — Ты еще молод, а точнее, пользуясь чересчур агиографической терминологией Дамблдора — чист сердцем. Ты никогда не учился быть другим, даже когда лицемерие и притворство могло избавить тебя от страданий. Но я... Моя душа не так чиста, как твоя. Я одновременно и рассерженный юноша, ставший в семнадцать лет Пожирателем Смерти, и тридцатишестилетний мужчина, заплативший за свою глупость. Я научился быть и тем, и другим. И я не стремлюсь к единству.

Гарри боится себе даже представить, слыша все эти откровения, вырывающиеся из уст Снейпа, сколько виски тот выпил прежде, чем Гарри вошел в эту комнату. Тем не менее, ему приходит в голову, что сейчас, возможно, самое время сказать то, ради чего он сюда, собственно, и пришел. Снейп кажется довольно расслабленным, так что, возможно, он его выслушает. В любом случае должен же Гарри, в конце концов, попытаться, и поскольку сейчас Снейп молчит, момент кажется весьма подходящим.

— Я хотел извиниться, — говорит он Снейпу, нервно подметив, как голова профессора вздрагивает на последнем слове. — За то, что я сказал вам сегодня утром. Все прозвучало совсем не так, как я имел в виду.

Снейп хмурится — не злобно — скорее так, будто Гарри его смутил.

— И что же ты имел в виду?

— Когда я сказал... — Гарри краснеет и отворачивается от Снейпа, глядя на пламя в камине. — Когда я сказал, что вам нет до меня никакого дела, я имел в виду только то, что… Я знаю, что раздражаю вас. Знаю, что делаю глупости, что рискую своей жизнью и подвергаю людей опасности, и что иногда я грублю и бываю непочтителен. А еще я напоминаю вам моего отца и вы… Я не виню вас за то, что вы ненавидите его, потому что в школе он вел себя с вами как последний болван.

Гарри все же решается повернуться к Снейпу и замечает, как его хмурый взгляд приобрел мрачное выражение. Нервно сглотнув, Гарри собирает всю свою волю в кулак и продолжает.

— Я хочу сказать, что не виню вас за то, что не нравлюсь вам. И вам не нужно притворяться, будто я вам небезразличен, я ведь все прекрасно понимаю, только то, что я вам неприятен, еще не делает вас плохим. Вы по-прежнему защищаете меня и приглядываете за мной, и это делает вас просто замечательным человеком, потому что легко делать что-то хорошее для тех, кто тебе нравятся. И я знаю, что вам не плевать даже на тех кто… кто этого не заслуживает, — Гарри краснеет и снова отводит глаза. Полнейшая тишина нервирует Снейпа чуть ли не больше, чем чей-то взрывающийся котел. — Вот что я имел в виду, — слабым голосом заканчивает Поттер и пожимает плечами.

Когда Снейп снова заговаривает, его голос звучит так тихо, что Гарри едва его слышит.

— Ты прав, — говорит он. — Я неправильно тебя понял.

Гарри чувствует такое облегчение, словно вот-вот растает и стечет с дивана прямо на пол.

— Ты думаешь, — снова продолжает Снейп, и Гарри напрягается, — что не заслуживаешь моего уважения?

Этот вопрос вызывает у Поттера легкое недоумение. Он на мгновение задумывается, тщательно подбирая слова.

— Мне просто... Мне просто кажется, это вы считаете, что я его не заслуживаю, — говорит он и быстро добавляет: — Но я вас не виню. Я все понимаю.

Снейп медленно кивает. Наклонившись вперед, он ставит недопитый стакан виски на кофейный столик, отставляя как можно дальше от себя, и снова откидывается на спинку кресла.

— Ты, — говорит он, — понимаешь гораздо меньше, чем думаешь.

Гарри не представляет, что на это ответить, поэтому просто сидит молча. Впрочем, сейчас тишина не кажется такой угнетающей, как несколько минут назад.

— Кстати, спасибо, — выпаливает он, внезапно осознав, что совсем забыл поблагодарить Снейпа, — что оттащили от меня дядю Вернона. И... — Гарри яростно краснеет. — За то, что вы сделали. После, — хотя Гарри понимает, что он до невозможности расплывчат, однако он не собирается говорить: «Спасибо, что обнимали меня, пока я рыдал, как пятилетний ребенок», — потому что тогда ему бы пришлось сброситься с Астрономической башни.

Когда Снейп оставляет это без ответа, Гарри отваживается взглянуть на него. Профессор неотрывно смотрит в одну точку с абсолютно непроницаемым выражением на лице. Но стоит только Гарри опустить взгляд, как он замечает, что рука Снейпа, лежащая на подлокотнике кресла, сотрясается мелкой дрожью.

Они сидят, слушая, как потрескивает в камине огонь, и Гарри неотрывно наблюдает за тем, как дым поднимается и исчезает в трубе дымохода. Он прокручивает в своей голове все, что только что услышал от профессора, и его воображение на удивление увлеченно рисует образ юного Снейпа, одетого в маггловскую одежду, возможно, даже сидящего за рулем автомобиля и слушающего по радио «Роллинг Стоунз». Резкий контраст с мрачной фигурой человека, сидящего сейчас перед ним, облаченного в мантию с высоким воротом и длинными рукавами, в которой его по ошибке можно принять за священника в мире магглов, настолько причудлив, что Гарри приходится подавить вырывающийся из его горла смешок.

— Профессор, — вдруг произносит он, — вы ведь больше не курите?

Снейп вскидывает голову и смотрит на него так, будто у Гарри только что выросли рога.

— Я ведь понимаю, вы давно уже не живете в маггловском мире, просто сейчас почти каждый знает, что это очень вредная привычка, — серьезно продолжает Гарри.

Снейп несколько раз моргает, глядя на него, потом хриплым голосом произносит:

— Иди спать, Поттер.

Спать ему совершенно не хочется — как-никак, он проспал почти двенадцать часов, — но он понимает, что сейчас лучше не спорить. Поэтому молча встает, чувствуя при этом, как затекли его мышцы, и направляется к двери.

Как бы то ни было, добравшись до спальни, он почти уверен, что слышит громкий смех, доносящийся из гостиной. Гарри моргает, потом качает головой и закрывает за собой дверь.

На следующее утро Снейп открывает глаза и сразу же закрывает их, в то же время пытаясь нащупать свою палочку. Жаль, что смертельное проклятие не дает ожидаемого эффекта, когда используется на самом себе — никто, как бы сильно себя ненавидел, не способен призвать то необходимое чувство для вынесения смертного приговора, — но ему известен ряд более мелких проклятий, которые приводят к столь же фатальному результату.

Впрочем, в последний момент он превращает Сектумсемпру, решительно нацеленную перерезать ему горло, в призывающие чары, которые приносят пузырек антипохмельного зелья прямо в его протянутую руку. И, разумеется, он его роняет, но, к счастью, зелье падает на ковер и не разбивается. Не открывая глаз, Снейп снова призывает его к себе и, распечатав, выливает содержимое себе в рот. Через несколько минут большая часть пляшущих гиппогрифов и, по крайней мере, один из тех троллей, барабанящих в его голове, спокойно возвращаются к своим обычным делам и оставляют его в покое. Снейп открывает затуманенные глаза, обнаруживая, что до сих пор сидит в кресле у камина, пламя которого продолжает все так же бодро полыхать за каминной решеткой, словно прошло совсем немного времени с тех пор, как он задремал.

Однако, судя по часам — маггловским, с правильным ходом, единственной вещи, которую он привез с собой в Хогвартс из родительского дома в Тупике Прядильщика, — сейчас шесть тридцать утра. Сегодня понедельник, а значит, он уже на час отстает от своего расписания. Тихо застонав, он пытается собрать всю свою волю в кулак, чтобы подняться на ноги, уже предвкушая скованность в мышцах, отчасти неизбежный результат после целой ночи, проведенной в кресле, — как вдруг вспоминает: Дамблдор обещал подменить его сегодня, чтобы дать ему возможность присмотреть за Гарри.

«Гарри...»

К своему огромному сожалению, он обнаруживает, что отчетливо помнит весь вчерашний разговор. Ему интересно, является ли это результатом проясняющих и стимулирующих свойств антипохмельного зелья или же нет. Теперь ему даже кажется, что ослепляющая головная боль и тошнота могли бы быть небольшой платой за то, чтобы забыть свою собственную глупость. Но уже слишком поздно. Он проснулся, у него до ужаса ясная голова, и впереди еще целый день, который предстоит провести с пострадавшим подростком.

Он пытается прикинуть, удастся ли ему подхватить драконью оспу, втайне от Дамблдора наведавшись в лазарет.

Вдобавок ко всему он внезапно ощущает желание закурить — впервые за последние пятнадцать лет. Разумеется, существуют зелья, которые помогли бы ему с этим справиться, только он сомневается, что развитие зависимости от запрещенных зелий как-то улучшит ситуацию. Да и Дамблдор, определенно, заметит. Чертов старик. Чертовы магглы и их проклятые сорняки. Чертово виски и Темный Лорд, и разрывающий душу беззащитный ребенок, имевший наглость родиться с глазами своей матери...

Снейп в очередной раз закрывает глаза и откидывается на спинку кресла. Помимо всего прочего, вчера вечером он так и не смог подойти к намеченной цели, особенно после всех тех сентиментальных воспоминаний. Пятнадцать лет назад, когда он поклялся Дамблдору защищать сына Лили, он дал еще одну клятву, себе самому, никогда не произносить ее имени при Гарри. Защищая его, Снейп считал, что делает все возможное, дабы исправить последствия своего предательства — задача, как он полагал, стала бы в разы сложнее, если бы ему пришлось видеть молчаливый упрек в глазах Гарри каждый раз, когда тот смотрит на него.

Но со вчерашнего утра — вернее, с того момента, когда он мельком взглянул на мрачный душевный пейзаж Поттера — Снейп пришел к выводу, что нужно нечто большее, чем это. Гарри должен научиться доверять тем, кто его оберегает, иначе рано или поздно его убьют. В данный момент он убежден, что никто, за исключением, разве что, его своенравных маленьких гриффиндорских друзей и, возможно еще Луны, не ценит его за что-то большее, чем важность в борьбе против Темного Лорда, помимо его внешнего сходства с родителями. Снейп подозревает, именно Блэк виновен в этом последнем особенно отвратительном аспекте, он и его проклятый семнадцатилетний мозг, заключенный в теле взрослого мужчины.

И все же какая-то часть Снейпа находит непокорность Поттера весьма приятной. Учитывая тот факт, что его вырастили шакалы, для Гарри было бы вполне естественно безоговорочно принимать те роли, которые требуют от него окружающие, в надежде заслужить их одобрение и любовь. Однако его стремление противопоставить себя Темному Лорду проистекает отнюдь не из этого источника; по большей части оно строится на его неистовой преданности друзьям и воспоминаниях о родителях. И хотя глубоко внутри он считает, что не достоин иметь что-либо, заведомо не заслужив на это право, его сильное недоверие к взрослым говорит об обратном, что подобное положение вещей крайне ошибочно. Он побежден, но не сломлен, осознание этого факта наполняет Снейпа чувством, подозрительно похожим на облегчение.

Будь Поттер злопамятен, его разочарование давно бы превратилось во враждебность, как это произошло со Снейпом в том же возрасте. Но Гарри раскрывается от доброты, и это его спасает. Приехав в Хогвартс, он легко смог завести друзей, Снейп предполагает, что Поттер даже к нему начинает относиться с теплотой. Его вчерашняя запутанная речь, казалось бы, прямое тому подтверждение, особенно учитывая усилия, которые Гарри приложил, чтобы убедить Снейпа в том, что не держит на него зла из-за того, что тот его недолюбливает. Как ни крути, Снейп был весьма впечатлен тем, как скоро Гарри увидел различие между действиями и чувствами — возможно, именно поэтому Гарри больше доверяет хорошим поступкам, даже если не полагается на них, поскольку понимает: добрые дела — это выбор, в то время как чувства не поддаются принуждению. И хотя Снейп был тронут извинением Поттера, он так же быстро понял, что хочет, чтобы Гарри знал, он будет добр к нему потому, что таков его выбор.

Вот почему Снейп прервал свою вчерашнюю речь, так и не перейдя к намеченной теме.

Его первоначальная мысль была рассказать Гарри о клятве, которую он дал Дамблдору в ночь убийства его родителей. Он думал, что в свете реальных событий эта информация станет для Поттера веским доказательством, обличающим причины его поведения, если это не перевесит пять лет страданий, причиненных ему на уроках по Зельям, то, по крайней мере, немного уравновесит чашу весов. Однако стоило только Гарри начать свое неуклюжее извинение, как Снейп понял: признание такого рода, скорее принесет больше вреда, чем пользы. У него нет ни малейшего желания создавать у Гарри впечатление, будто для Снейпа он является всего лишь заменой своей матери, как для Блэка он был заменой своего отца. Помимо того, что это неправда, он никоим образом не желает походить на Сириуса Блэка. Собственно поэтому он заставил себя в тот момент замолчать, вне всякого сомнения, оставив Поттера гадать, сколько же виски он выпил, раз без каких-либо на то причин пустился в такой бессвязный рассказ о себе.

Что касается того, сколько он выпил... Посмотрев себе под ноги, Снейп обнаруживает на три четверти пустую бутылку. Скажем, это было сделано намеренно; отчасти; он становится на удивление болтлив, когда слишком много выпьет, и это одна из причин, почему у него нет никакой социальной жизни — шпионы, пьянеющие уже с половины бутылки Огденского Огневиски, как правило, становятся мертвыми шпионами в относительно короткие сроки. Он полагал, что это поможет ему стать более откровенным в предстоящей беседе с Гарри. Возможно, так все и было. Снейп рассчитывал на довольно короткое повествование, однако оно превратилось в более чем часовую беседу.

Он надеется, что Гарри по крайней мере удалось что-то выгадать из этой ситуации.

Снейп неспешно встает, отдавая дань уважения своим стареньким косточкам, и направляется в спальню; перед тем как войти, он стучится и ждет, пока Гарри не скажет:

— Войдите.

Гарри, уже полностью одетый, если не считать ботинок, сидит на покрывале, скрестив ноги, а на коленях у него лежит раскрытый учебник. Невероятно, но он ему улыбается.

— Доброе утро, сэр, — говорит он.

— Сегодня утром я обязан присутствовать в Большом зале, — без всяких предисловий объявляет ему Снейп. — Нам с директором необходимо разыграть одну сцену… Заключительный акт пятничного представления.

Гарри удивленно моргает.

— А. Точно. Он собирается... э-э ... накричать на вас за случившееся?

Снейп закатывает глаза.

— Директор не «кричит», Поттер. Волшебники его уровня редко нуждаются в подобном. Однако ни у кого из наблюдателей не останется ни единого сомнения в том, что я оказался в немилости. А это главное.

Гарри хмурится.

— Звучит не очень то весело.

Снейп игнорирует его комментарий.

— Так или иначе, я вернусь в течение часа. Директор какое-то время будет подменять меня на занятиях, так что я спокойно могу провести здесь весь день, — он пристально смотрит на Поттера. — Надеюсь, в этот раз я могу рассчитывать, что ты останешься здесь в мое отсутствие? — Снейпу не хочется говорить, что Вернон Дурсль все еще находится в замке — он, разумеется, скажет, если придется, но надеется, что Гарри в кои-то веки сделает так, как ему, черт возьми, велят, просто из уважения, а не из страха.

Надо заметить, Гарри не покрывается румянцем. Вместо этого он закрывает книгу.

— Если честно, профессор, мне кажется, я уже готов вернуться на занятия.

— Ты прав, тебе кажется, — бросает ему Снейп. — Твоя боль никуда не делась, она лишь притупилась под действиями обезболивающих зелий, к тому же твои ребра еще не полностью исцелились от первого нападения твоего дяди, не говоря уже о новых повреждениях, которые ты получил в пятницу днем и вчера утром. Ты останешься здесь. Я закажу тебе завтрак на кухне и попрошу эльфам подать его сюда.

— Раз уж я не могу пойти на занятия, — торопливо говорит Гарри, прежде чем Снейп успевает выйти из комнаты и закрыть за собой дверь, — то можно мне хотя бы пойти позавтракать в Большом зале? Обещаю, я прямо туда и обратно, ни шага в сторону.

Снейп понимает, ему следует сразу же ответить отказом, однако переполненный надеждой взгляд Гарри заставляет его задуматься, Поттер это видит.

— В последний раз я видел Рона и Гермиону в пятницу, они, должно быть, сильно беспокоятся за меня, — серьезно произносит он. — Пожалуйста, сэр. Я буду идти очень медленно. К тому же, я уверен, немного упражнений пойдет мне только на пользу. Вдобавок, разве не будет, эм... ваш спектакль с профессором Дамблдором выглядеть более эффективно, если я буду рядом? Вы сможете бросать на меня гневные взгляды. Это добавит апаранса⁽¹⁾.

Снейп моргает, глядя на него.

— Апаранса?

— Когда я писал свое первое письмо, то провел какое-то время, просматривая словарь, — произносит Гарри со смущенной улыбкой.

Снейп борется с проступающей на лице улыбкой.

— Так и быть. Но я буду сопровождать тебя до тех пор, пока нам не предстоит разделиться. Кроме того, после завтрака ты будете ждать в условленном месте, чтобы я мог проводить тебя обратно. Все понятно?

— Конечно, профессор. — Гарри улыбается еще шире. — Спасибо. Эм... Сейчас, только найду свою обувь...

Снейп стоит в дверном проеме, пока Гарри шарит по полу в поисках пары потрепанных кроссовок, на вид кажущихся на несколько размеров больше, чем нужно.

— Поттер, — говорит он, — ты умудрился растратить все свое наследство на Шоколадных Лягушек и Знаменитые Непромокаемые Фейерверки Доктора Флибустьера?

Гарри поднимает голову, склонившуюся у изножья кровати.

— Что вы имеете в виду, сэр?

Снейп кивает на ботинки в его руках.

— Лишь то, что вы, по всей видимости, продаете свои вещи, заменяя их на предметы, добытые, могу только предположить, что из мусорного контейнера какого-нибудь ничего не подозревающего маггла.

К его удивлению, Гарри краснеет.

— Они принадлежали моему кузену, — бормочет он. — Большая часть моей маггловской одежды — его обноски. Рон дал мне кое-какие вещи, но он намного выше меня… его ботинки смотрелись бы еще хуже, чем Дадлины, — от взгляда профессора — Снейп подозревает, что недостаточно хорошо замаскировал свой скептицизм — голос Гарри становится резче. — Я же не мог поехать в маггловский Лондон себе за покупками. Все, начиная от Гермионы до миссис Уизли, выстроились бы в очередь, чтобы меня убить.

— Если бы тебя к тому времени уже не убили, — кивая, произносит Снейп. В его голове с трудом укладывается мысль, что наследник Джеймса Поттера вынужден носить обноски. Он так и представляет себе выражение лица старшего Поттера, узнай он об этом — и, тем не менее, Снейп обнаруживает, что подобная картина не приносит ему никакого удовлетворения. Возможно, потому, что она так четко отражает тревогу, с которой ему приходится сейчас бороться, чтобы не выдать своих чувств. — Твоя выдержка... достойна восхищения.

Гарри бросает на него слегка настороженный взгляд, ожидая, что в эту самую секунду Снейп заберет свой комплимент обратно.

— Однако, — говорит он, и Гарри уже готовиться к худшему, — было бы лучше, если бы ты не усугублял свои травмы, спотыкаясь в них в коридоре. Обувайся.

Немного сбитый с толку, Гарри делает то, что ему велят.

— Скажи мне, когда остановиться, — произносит Снейп, указывая палочкой на кроссовки и начиная их уменьшать. С таким же успехом он мог бы растворить их в воздухе и уменьшить пару собственных ботинок, подогнав их Гарри по размеру, только Снейп не хочет ранить его гордость — это несложно сделать, ведь Снейп помнит, каково это, когда все, что у тебя есть — это жалкие обноски.

— Это потрясающе, профессор! — восклицает Гарри, когда Снейп завершает трансфигурацию. Поттер вытягивает ноги, чтобы полюбоваться своей обувкой, как будто Снейп превратил ее в сапоги из лучшей полированной драконьей кожи. — Спасибо!

Снейп коротко кивает, затем резко указывает головой в сторону открытой двери. Гарри спрыгивает с кровати и выходит из комнаты, но перед этим одаривает Снейпа своей ослепительной улыбкой.

Снейп ждет, пока Гарри не окажется на несколько шагов впереди, прежде чем позволить себе улыбнуться в ответ.

1) АПАРАНС (фр. apparence). Правдоподобие, наружный вид, вероятность. (Источник: «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Чудинов А.Н., 1910)

Вернуться к тексту