Подменыш (джен)

Лучше не становится. Вернее, только на какое-то время. Остальные постепенно привыкают видеть их на занятиях ОД, особенно после того, как Тобиас перестаёт сверлить всех взглядом, а Смита демонстрирует свою тихую компетентность. Но вот приближается первый матч сезона по квиддичу, и атмосфера в коридорах становится всё более зловещей.

Игроки сборной Гриффиндора то и дело оказываются в больничном крыле, и Джинни не настолько наивна, чтобы не знать почему.

Она сидит в библиотеке за учебниками, когда замечает Блетчли — тот следит за Алисией Спиннет через стопку книг, а его палочка, скрытая под столом, беспокойно вертится между пальцев.

Джинни пересекает зал, будто ищет книгу, и нарочно толкает Блетчли сзади — как раз в тот момент, когда его проклятие со звоном отскакивает от ножки стола. Блетчли резко оборачивается:

— Какого чёрта, Шестая?

Джинни кивает в сторону за его спиной:

— Пинс наблюдала.

Он оглядывается, но библиотекарши там нет. Потому что её там и не было.

— Я не хочу, чтобы ты влип в неприятности до матча. Ты нам слишком нужен.

Она бесхитростно смотрит ему прямо в глаза, надеясь, что он не распознает её блеф. Мысленно Джинни возвращается к тем неделям после Святочного бала в прошлом году.

Как и все, слизеринские парни опасаются слизеринских девушек.

Блетчли пожимает плечами и возвращается к книгам.

Алисия поворачивается и ловит взгляд Джинни. Смотрит на неё подозрительно, собирает сумку и уходит.

Чем скорее закончится первый матч, тем лучше.

* * *

Джинни забирает свои слова обратно. Сам матч оказывается хуже, чем всё, что ему предшествовало. Она готовилась к грязной игре, но не ожидала, что Драко превратит её в такое шоу.

«Уизли родились в мусорном баке…»

Даже с другого конца поля видно, как у Рона краснеют уши. Гойл и Крэбб хихикают, а Кэти и Алисия отвечают им взглядами, способными испепелить.

Джинни лишь сжимает зубы, пытаясь сосредоточиться на игре. Она замечает такое же выражение на лице Гарри, когда они пролетают рядом. Она изо всех сил игнорирует пение, доносящееся с трибун, потому что слишком занята тем, что уворачивается от бладжеров и пытается удержать счёт. Фред и Джордж уже давно перестали испытывать муки совести и всеми силами пытаются сбить младшую сестру с метлы.

Все эти выходки явно отвлекают Уоррингтона. Песня или откровенно предвзятые комментарии, разносящиеся над полем — Джинни не знает причин и не хочет знать.

— Эй! — кричит она, пролетая мимо него. — Соберись, тряпка!

Она слишком много вложила в этот год в отработку атакующих манёвров, чтобы сейчас спасовать. Единственный шанс на победу — набрать достаточный отрыв по очкам до того, как Гарри поймает снитч. На Драко рассчитывать не приходится.

К тому же, не давать Рону времени на раздумья — это, пожалуй, самое доброе, что она может для него сделать.

Джинни подаёт Томпсону сигнал занять позицию и снова устремляется к кольцам Гриффиндора.

Несмотря на все усилия Джинни и даже откровенно провальную игру Рона на позиции вратаря (она безжалостно давит в себе любую жалость), удержать счёт не удаётся. Гарри ловит снитч, и игра окончена.

Джинни успевает лишь выругаться под нос и с досадой швырнуть теперь уже бесполезный квоффл на землю, как вдруг видит, что в торжествующего Гарри летит бладжер и бьёт сзади в спину. Она вздрагивает, когда Гарри падает на землю.

Она бы подлетела и устроила Крэбба взбучку, но мадам Трюк, кажется, отлично справляется сама. Да и, честно говоря, Джинни слишком устала, чтобы сейчас разбираться с этим дерьмом.

— Идиоты, — бормочет она себе под нос, приземляясь рядом с Уоррингтоном и Томпсоном.

— Извини, Джинни, — говорит Томпсон.

Даже Уоррингтон выглядит слегка виноватым, хотя, как обычно, не утруждает себя извинениями за их неидеальную сыгранность.

Джинни глубоко вдыхает и пытается ободряюще улыбнуться.

— В следующий раз сделаем лучше.

Особенно после того, как устроит им такие тренировки, что им будет сниться это в кошмарах.

На другом конце поля поднимается какая-то суматоха. Джинни без особого интереса смотрит в ту сторону и как раз вовремя, чтобы услышать, как голос Драко эхом разносится по полю:

— А может, ты помнишь, как воняло в доме у твоей матери, Поттер, и в свинарнике Уизли узнаешь родной запах?

Джинни не успевает даже осознать смысл слов, как Джордж и Гарри срываются с места и бросаются на Драко с кулаками. Она машинально собирается пойти к разгорающейся драке — в этому самодовольному, бездарному, жалкому мудаку...

Но не успевает сделать и шага, как Томпсон хватает её за руку.

— Не лезь.

— Что, прости? — резко оборачивается она, пытаясь вырваться. Если он думает, что она просто будет стоять и смотреть...

Его хватка не ослабевает.

— Оставь его.

Джинни широко раскрывает глаза от возмущения.

— Я не говорю «забудь», — говорит он. — Просто оставь. Пока что.

МакГонагалл и мадам Трюк уже спешат к месту драки, и Джинни выдыхает. Она знает, что Томпсон прав, чёрт бы его побрал.

Он всё ещё не отпускает её руку.

Она бросает на него многозначительный взгляд, и он смущённо улыбается.

— Просто хочу убедиться, что ты не проклянёшь меня, как только я отпущу.

Джинни неохотно смеется.

— Нет, не прокляну. Но к концу наших тренировок на следующей неделе ты, возможно, пожалеешь, что я этого не сделала.

— Вот здорово, — бурчит Уоррингтон, закатывая глаза.

Томпсон наконец отпускает её, и вопреки бушующему у неё в голове яростному шторму, Джинни спокойно уходит с поля вместе с ними.

* * *

Гарри, Джорджу и Фреду пожизненно запрещают играть в квиддич.

Часть Джинни понимает, что они это заслужили, позволив гневу взять верх. Драко, конечно, ублюдок, но это были всего лишь слова. Если уж злиться, так на запоздалый бладжер Крэбба. Вот это было по-настоящему тупо и опасно.

Но больше всего ей хочется накричать на Джорджа и Гарри за то, что они так легко сыграли на руку Драко.

— Тебе понравилась моя песенка, Уизли? — спрашивает Драко, беспечно обращаясь к ней на глазах у всей слизеринской гостиной.

На мгновение Джинни ощущает, как кровь закипает от ярости. Все прекрасно понимают, что эта песня не просто о навыках Рона в квиддиче, но и о её семье, о родителях. С явным усилием она заставляет себя подавить гнев. Драко не получит от этого ни очка. По крайней мере, не от неё.

Джинни качает головой, спокойно глядя на него:

— Не могу сказать, что слышала её. Наверное, была слишком занята, наблюдая, как ты снова не поймал снитч.

Драко краснеет, а несколько человек поблизости хихикают, прикрываясь рукой.

Она стоит и смотрит на него выжидательно: попытается ли он парировать, хватит ли у него глупости достать палочку.

«Пожалуйста, ну, пожалуйста, — втайне надеется она, — только дай повод».

Она не очень удивляется, когда Драко лишь сверлит её взглядом и ничего не предпринимает. Просто немного разочарована.

Бросив на Драко последний презрительный взгляд, Джинни резко разворачивается и уходит, делая вид, будто он её вообще не прерывал. Она садится в кресло, утыкаясь в конспект по чарам.

— Молодец.

Джинни поднимает глаза и видит Антонию в соседнем кресле.

— Я оставлю всё как есть, — говорит Джинни, вспоминая недавний совет Томпсона. — Пока что.

Антония кивает, будто это совершенно разумно.

— Позже ещё будет много времени на остальное.

Джинни прищуривается.

— На что, например? На месть?

— Не на месть, — отвечает Антония с терпеливой, но хищной улыбкой. — На воздаяние.

Глядя, как Антония снова скрывается за книгой, Джинни не уверена, что вообще понимает, в чём разница.

* * *

Прошла всего неделя после провального матча, когда галлеон в кармане Джинни нагревается, а цифры на нём сменяются, указывая время следующего собрания Отряда Дамблдора. Она отрывается от эссе и замечает, как Тобиас и Смита переглядываются, с сомнением опустив руки в карманы.

Вопрос, идти ли на эту встречу, уже не кажется таким простым, как неделю назад.

Джинни всё ещё видит разницу между тем, что Драко и Крэбб — мудаки, и выводом, что весь Слизерин — зло. Но насчёт остальных членов ОД она не так уверена.

Тем не менее, она не готова сдавать завоёванные с таким трудом позиции.

— Я «за», — говорит она.

Тобиас пожимает плечами и смотрит на Смиту.

— Так или иначе, должно быть интересно.

Смита кивает в знак согласия.

— Значит, идём.

Позже, на собрании, Джинни пытается понять, удивлён ли Гарри их присутствием или раздражён, но его лицо необычно непроницаемо. Её смутно тянет извиниться, но она подавляет этот абсурдный порыв. В конце концов, кроме как игры в одной команде с теми придурками, она ничего плохого не сделала.

Хотя, по гриффиндорским стандартам, возможно, уже само бездействие — грех.

Она подходит к Невиллу, который, похоже, искренне рад её видеть. Он не настолько бестолков, чтобы не замечать её дискомфорта и ядовитых взглядов, которые время от времени бросают в её сторону некоторые гриффиндорцы.

— Ты ничего не сделала, Джинни, — тихо говорит Невилл, когда она встаёт в квадрат перед тренировочным манекеном.

— А, может, и стоило, — отвечает она. — Может, стоило дать Крэббу по морде.

— Тогда и тебя могли бы пожизненно отстранить от квиддича, — кривится Невилл.

— Неужели? — спрашивает она, целясь в манекен. — Или просто засадили бы писать строчки?

Она не дура. Отлично видит, как здесь всё устроено: что срабатывает, а что нет, в зависимости от факультета. Видит и преимущества, и границы дозволенного.

— Тебе же ещё с ними жить, Джинни, — вздыхает Невилл, — так уж тут всё заведено.

Джинни крепко сжимает палочку.

— Редукто.

Манекен разлетается на куски.

* * *

По мере приближения Рождества всё постепенно оттаивает и затихает. Школа словно погружается в дремоту: школьники готовятся к отъезду домой, коридоры становятся тише, а разговоры — ленивее. Джинни всё ещё иногда улавливает обрывки той грубой песни в общей гостиной, но она уже научилась их игнорировать. Хотя, если быть честной, это даётся нелегко — изображать равнодушие, когда так и хочется настучать им по головам.

Вместо этого она учится притворяться ледником; одобрительные взгляды Антонии — её единственный ориентир, позволяющий понять, насколько хорошо ей это удаётся.

Чтобы расколоть лёд, одной песенки недостаточно.

Даже на собраниях Отряда Дамблдора враждебность постепенно сходит на нет, превращаясь в едва заметный фон, хотя, возможно, это всего лишь предпраздничное настроение. Или общее веселье из-за найденной Падмой под грудой подушек ёлочной игрушки с лицом Гарри. Джинни уже подумывает, что неплохо бы применить заклятие увеличения и подбросить её ему в кровать — благо, добровольцы найдутся. Это было бы отличной шуткой в духе братьев-близнецов.

Смита и Тобиас ноют о том, что их не пускают в гриффиндорскую гостиную. Тем временем, Выручай-комната постепенно пустеет: все расходятся по двое-трое.

— Нам, пожалуй, тоже стоит идти, — шепчет Смита ей на ухо.

Джинни бросает быстрый взгляд через плечо и замечает, что Чжоу задерживается у доски объявлений, а Гарри подозрительно долго собирает подушки. Что вполне объяснимо, учитывая, что его внимания приковано явно не к этому занятию.

— Ага... — ехидно шепчет в ответ Джинни.

Они направляются к двери, и Тобиас, разумеется, не может удержаться.

— Увидимся, Гарри! — весело выкрикивает он.

Тот слегка вздрагивает от этого слишком громкого прощания и краснеет до ушей, будто его поймали на чём-то постыдном. Он невнятно машет им рукой, — скорее, даже отчаянно отмахивается, словно прогоняя.

Джинни, уже стоя на пороге, оборачивается в последний раз и замечает, как Чжоу вытирает слёзы, а Гарри выглядит так, будто его вот-вот захлестнет паника.

Она тихо фыркает и качает головой. Мальчишки.

* * *

— Мисс Уизли.

Джинни резко открывает глаза и замирает. Над её кроватью, в зловещем полумраке, освещённый лишь холодным светом собственной палочки, стоит профессор Снейп. Она уверена, что этот кошмар раньше ей уже снился. Она усиленно трет глаза, пытаясь прогнать пугающий образ. Только его лицо все не исчезает.

— Вставайте и идите за мной, — говорит он.

Джинни хмурится, сон ещё затуманивает её мысли.

— Сэр?

— Произошел несчастный случай.

Она садится так быстро, что они едва не сталкиваются лбами.

— С кем?

В голове вихрем проносится длинный список людей, за которых она переживает.

Снейп, похоже, сейчас не настроен откровенничать, его лицо остаётся совершенно бесстрастным.

— Пойдёмте.

Решив, что послушание поможет быстрее получить ответы на вопросы, она лишь встает с кровати, накидывает мантию на пижаму и торопливо влезает в тапочки, пока сердце гулко стучит в груди.

Смита выглядывает из-за полога, её лицо помято от сна и выражает полное недоумение.

— Джинни? — её голос звучит растерянно.

Снейп слегка поворачивает к ней голову.

— Спите, мисс Гупта. Это вас не касается.

Смита хмурится, но не осмеливается спорить, лишь бросает на Джинни взгляд, требующий объяснений при первой же возможности.

Джинни следует за Снейпом по тёмным, безлюдным коридорам, ориентируясь лишь на слабый свет его зажженной палочки. Она изо всех сил старается не думать о том, насколько зловещими кажется этот замок, полный теней и невидимых угроз. Но даже это легче, чем размышлять о том, что ждёт её в конце пути.

Наконец они останавливаются у кабинета директора — и это не сулит ничего хорошего. В причудливой круглой комнате, которую в иных обстоятельствах Джинни с интересом бы изучила, уже собрались её братья и Гарри. Он выглядит так, будто из него выкачали всю кровь, и на короткий миг Джинни охватывает паника — неужели пострадал он? Но если так, то зачем здесь она?

— Что происходит? — спрашивает она, направляясь к близнецам.

Те лишь беззвучно качают головами, настороженно наблюдая за Гарри. Фред слегка подвигается, освобождая место между собой и Джорджем.

— Что-то с папой, — шепчет он, едва слышно, словно боится привлечь внимание Снейпа или Дамблдора.

— Что? — Джинни не может сдержать испуганного вдоха, а сердце падает куда-то вниз.

Джордж обнимает её за плечи, крепко прижимая к себе.

— Просто ждём, — говорит он тихо. — Мы ещё ничего не знаем.

Гарри смотрит на них из другого конца кабинета, а затем быстро отводит взгляд.

Вскоре Дамблдор тайком провожает их на площадь Гриммо, но вместо облегчения там их встречает лишь томительное ожидание и изнуряющая борьба с нарастающей паникой. Джинни кажется, что эта ночь — одна из самых длинных в её жизни. Она сидит, глотая слова и страхи, пока напряжение не становится невыносимым, грозя разорвать её изнутри.

Когда небо начинает светлеть, в дверях появляется мама. Она настолько бледна, что похожа на смерть, но на изможденном лице — улыбка.

— С ним всё будет в порядке.

Комната наполняется радостными возгласами, волна облегчения накрывает всех. Джинни опускает голову, чувствуя, как сжимается горло от нестерпимого желания разрыдаться, но слёзы так и не приходят.

* * *

Оставшаяся часть ночи проходит как в лихорадке: время то тянется мучительно долго, то пролетает с невыносимой скоростью.

Джинни едва держится на ногах, но всё же помогает маме накрыть завтрак на стол. Напряжение ещё не отпустило их и не отпустит, пока они сами не увидят отца. К счастью, никто не пытается заставить их ждать дольше, чем требуется. Когда больница открывается для посетителей, они спешат туда первыми.

Часть Джинни отказывается поверить, что с ним все в порядке, пока наконец не увидит это собственными глазами. И только тогда она наконец начинает снова дышать, и вместо слёз её переполняет смех, но голова кружится, а в груди давит, будто сверху лежит камень. Папа выглядит ужасно, тело в бинтах, лицо бескровное, и смеяться тут решительно не над чем, даже над тем, как мама вымещает облегчение, ругая его, как ребёнка. Но давящее чувство в груди все равно не проходит. Она даже не возражает, когда их выпроваживают в коридор, потому что разговор переходит на взрослые темы.

Он в порядке.

К тому же близнецы, как всегда, пришли во всеоружии: они достают для всех Удлинители Ушей, и их лица светятся такой же лихорадочной радостью, что распирает Джинни изнутри.

Они с дурацкими улыбками (от недосыпа и облегчения) радостно прислушиваются к разговору за дверью. Большая часть того, о чем говорят взрослые в палате, проходит мимо их сознания, пока голос Грюма вдруг не гремит громче остальных:

— Сам, Поттер, очевидно, не понимает, что это может значить, но если Вы-Знаете-Кто овладел им...

Гарри резко отскакивает от двери.

И в этот момент Джинни слишком ясно вспоминает о том, как легко Том может ворваться обратно, когда меньше всего этого ожидаешь.

* * *

Рон хандрит на кухне.

Он торчит там всё утро. Джинни предполагает, что Гарри по-прежнему игнорирует его, так же, как вчера, когда они возвращались из больницы. С тех пор Гарри заперся у себя в комнате. Прячется? дуется? Кто его разберёт.

Мама с каждой минутой выглядит всё более понурой. Очевидно, её тревожит, что вот уже почти сутки прошли с тех пор, как она смогла накормить Гарри в последний раз. Поднос с едой, который она для него собрала, выглядит так, будто этого хватило бы накормить небольшую армию.

Джинни всё это уже порядком надоело. Её папа едва не погиб два дня назад, и пусть Гарри, похоже, спас ему жизнь, это ещё не повод добавлять лишние заботы её маме, подливая масла в огонь. К тому же, Рон с его бесконечным нытьём просто сводит её с ума.

— Я отнесу, — решительно говорит она до того, как кто-то успевает возразить.

Удерживая поднос с едой одной рукой, Джинни стучит в дверь комнаты Гарри, но в ответ — долгая тишина, и ей приходится стучать снова, громче и настойчивее, давая понять, что она не уйдёт.

— Я не голоден, — раздаётся, наконец, приглушённый голос за дверью.

Какая жалость, думает Джинни, открывая дверь.

Он выглядит удивлённым её наглостью и резко садится на кровати. Она замечает, как он делает глубокий вдох, будто пытается сдержать вспышку ярости.

— Серьёзно, я не голоден, — повторяет он.

Сундук у его кровати открыт, вещи внутри набросаны как попало, будто он собирался в спешке, но потом передумал.

Джинни ставит поднос на стол и закрывает за собой дверь.

— Джинни, — говорит он, произнося её имя как предупреждение.

Она игнорирует его.

— Спроси меня.

Он вскакивает с кровати, и теперь ярость от него буквально исходит волнами.

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Она упрямо делает шаг вперёд.

— Спроси меня... — дрожащим голосом произносит она и замолкает, сглатывая ком в горле. — Спроси меня, каково это, когда Волдеморт овладевает твоим телом.

Гарри замирает, и в этот момент она осознаёт, что ему повезло забыть, забыть, почему он чуть не погиб в Тайной комнате столько лет назад.

Она делает ещё один шаг вперёд, её голос становится твёрже.

— Спроси меня.

Вся его злость будто вытекает, оставляя после себя лишь мучительную неуверенность.

— На что... на что это было похоже?

Джинни облизывает губы, вытаскивая из глубин памяти то, что так долго старалась забыть.

— Это как будто... всё вокруг становится мягким, приглушённым и расплывчатым. Как будто для того, чтобы по-настоящему что-то чувствовать, требуется столько сил, что проще даже не пытаться. Как будто ты растворяешься настолько, что люди смотрят сквозь тебя, и ты начинаешь думать, что навсегда исчезнуть — это лучшее, что может с тобой случиться. Лучшее для всех.

— Джинни, — говорит он, сжимая челюсти.

Она судорожно сглатывает, изо всех сил сдерживая слёзы, которым твёрдо решила не дать излиться.

— Были долгие периоды забытья, которые я до сих пор не помню. Я не имею ни малейшего представления, что делала в такие моменты и кому могла причинить боль, — она смотрит ему в глаза. — С тобой такое случалось?

— Нет.

— Я так и думала, — кивает она.

Гарри садится обратно на кровать, словно все ниточки, которые до этого его удерживали, оборвались, и проводит рукой по волосам.

— Ты не причинил вреда нашему отцу, Гарри. Мы все это знаем. Так что оставайся здесь и прячься, если тебе так хочется. Вот только не убеждай себя, что делаешь это ради нас, чтобы якобы защитить. — Она разворачивается, собираясь уйти.

— Я так зол, — вырывается у него. — Всё время.

Её пальцы уже касаются дверной ручки, но она замирает. Эта ярость исходила от него весь год, но она не могла понять — нормально ли это для него, было ли это его обычным состоянием или же это нечто новое.

Джинни оборачивается через плечо.

— Наверное, это хороший знак, как думаешь?

— В каком смысле? — с хмурым видом спрашивает он.

Она пожимает плечами, вспоминая те долгие дни, когда бродила по замку как призрак.

— Ты бы не злился, если бы тебе было всё равно.

Том никогда не заботился ни о чём и ни о ком. Только о себе.

Она открывает дверь.

— Джинни?

Она замирает.

— Да?

— Спасибо.

Она натягивает на лицо кривую улыбку.

— Да ладно. Просто впусти уже Рона, хорошо? А то он уже нас всех достал своим нытьем.

Гарри хмыкает — это еще не совсем смех, но уже что-то близкое к нему.

Она оставляет его ковыряться в подносе с едой, а на лестнице сталкивается с Гермионой.

— Теперь он весь твой, — говорит Джинни.

* * *

Рождество прокрадывается на площадь Гриммо, словно незваный гость. Сириус встречает праздник с маниакальной энергией, от которой совсем не становится уютнее. Это все равно что прилепить сосульку на лоб Кикимеру и назвать его единорогом.

Тем не менее, мама изо всех сил старается для них, и Джинни считает, что обязана хотя бы попытаться — ради папы. Поэтому, когда Фред и Джордж решают нарядить ёлку, она подключается, предлагая трансфигурировать предков Кикимера в блестящие шары. Она по-прежнему искренне грустит о той елочной игрушке с лицом Гарри, которая, вероятно, до сих пор пылится где-то в Выручай-Комнате.

Джинни даже подслушивает, как Гарри говорит Гермионе:

— Всё равно лучше, чем Рождество с Дурслями.

Но, увы, даже под всей этой мишурой дом на площади Гриммо остаётся домом на площади Гриммо.

Папы всё ещё нет дома, поэтому даже новые яркие свитеры не могут развеять лёгкую подавленность за рождественским завтраком. Под столом лежит ещё один нераспакованный пакет, и Джинни делает вид, что не знает, для кого он предназначен. Судя по сжатым челюстям мамы, у Перси хватило наглости отправить подарок обратно. Джинни задаётся вопросом, волнует ли его вообще то, что папа в больнице. Что он был на волосок от смерти.

Но мысли о Перси лишь разжигают желание использовать на чем-нибудь взрывное заклятие, но мама не заслуживает такого в дополнении ко всему остальному. Поэтому Джинни сосредотачивается на завтраке, изо всех сил пытаясь не придавать значения неестественно громкому восторгу Сириуса из-за их присутствия здесь.

Вскоре приходит время возвращаться в школу, а ответов о том, как и почему папа оказался на пороге смерти из-за гигантской змеи, так и не появляется.

Джинни думает о том моменте, когда с облегчением сможет вновь ощутить в руке свою волшебную палочку.

* * *

Хогвартс в снегу считается одним из самых красивых мест в мире. Джинни же это нисколько не трогает.

— Мерлинова борода, неужели вы, тупицы, всё забыли за Рождество? Тут как на сборище пьяных магглов! — Она слышит, как ноги двух других охотников ударяются о землю чуть позже её ног, но даже не утруждает себя обернуться, чтобы увидеть их реакцию на гневную тираду.

Она всерьёз подумывает швырнуть метлу на землю от отчаяния, но сдерживается. Метла тут ни при чём, а выплескивать эмоции на снаряжение — глупо. Гораздо логичнее было бы выплеснуть злость на этих кретинов Томпсона и Уоррингтона. Сжав метлу в руке, Джинни резко разворачивается и топает с поля.

Но далеко уйти не успевает: мокрый рыхлый снежок попадает ей прямо в затылок, и холодная слякоть тут же затекает за воротник.

Она резко оборачивается и видит Уоррингтона, невозмутимо счищающего снег с рук. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но замечает стоящего рядом Блетчли.

Тот пожимает плечами и лениво замечает:

— Ты вполне заслужила это, Шестая.

Рядом с Уоррингтоном Томпсон молча кивает в знак согласия.

Может быть, она и правда немного перегнула палку. Была немного грубовата, наверное, слишком сильно вспылила. Но неужели они не понимают, что она просто хочет выиграть следующий матч?

Уоррингтон поднимает на неё бровь, ожидая, не выхватит ли она палочку.

Джинни глубоко выдыхает, заставляя себя успокоиться. Её плечи опускаются, а взгляд становится мягче. Она ждёт, пока Уоррингтон тоже расслабится.

— Ты же понимаешь, что это означает войну, — наконец произносит она мягким голосом.

Глаза Уоррингтона чуть заметно расширяются, но прежде чем он успевает что-то сказать, Джинни стремительно наклоняется к земле и зачерпывает горсть снега. Она запускает в него снежком, но тот в последний момент ловко уворачивается, и снежный снаряд попадает Томпсону прямо в лицо.

Джинни в ужасе прикрывает рот руками. Томпсон стряхивает снег с глаз и пожимает плечами:

— Я в деле.

И тут же, не раздумывая, обрушивает две пригоршни снега на голову Уоррингтона. Джинни едва сдерживает смех и оглядывается на Блетчли. Тот поднимает руки, отступая назад.

— Не смей...

Но Джинни не даёт ему договорить: следующий снежок попадет точно в грудь.

После этого всё кругом превращается в хаос. Метлы позабыты, снежки летят со всех сторон, а потом в ход идут и палочки — снежные комья начинают вылетать из ниоткуда и бить под самыми неожиданными углами. Джинни, укрываясь за трибуной, смеётся, пытаясь перевести дух. Она думает, что это на самом деле неплохая тренировка по уклонению от бладжеров. Конечно, Блетчли никогда в жизни не признается, что они этим занимаются по какой-то другой причине.

Краем глаза она замечает, как Крэбб и Гойл перешёптываются у трибун, но не придаёт этому значения. Томпсон предпринимает отчаянную попытку зайти к ней с фланга, и у неё на уме более насущные вещи, чем ехидные замечания Крэбба и Гойла по поводу их детского поведения.

И тут на неё сзади обрушивается нечто гораздо более быстрое и тяжелое, чем обычный снежок. Джинни падает, как подкошенная. Холодный снег мгновенно проникает через мантию, но это не главное: её рука горит адской болью, и она сразу понимает, что что-то серьёзно не так.

— Ой да смирись ты уже, Шестая! — окликает её Блетчли, выглядывая из-за укрытия, будто ожидая подвоха.

Джинни ничего не отвечает. Она крепко сжимает зубы, только чтобы не дать вырваться мучительному болезненному стону.

— Джин? — встревоженно произносит Томпсон, роняет снежок и подбегает ближе. Уоррингтон, пользуясь моментом, сыплет ему на голову ещё немного снега, но тот даже не замечает. Судя по его лицу, Джинни выглядит так же ужасно, как и чувствует себя.

— Блетчли, — говорит Томпсон, поднимая с земли твердый ледяной ком размером почти с бладжер.

— Сукины дети... — ругается Блетчли, поднимает взгляд от Джинни и переводит его на Крэбба с Гойлом, которые покатываются со смеху на трибунах. — Тупые ублюдки.

Он исчезает из поля зрения Джинни, явно направляясь вправить мозги этим идиотам, которые только что поставили под угрозу их победу над Рейвенкло.

— Плечо? — спрашивает Томпсон, опускаясь рядом на колени.

Джинни кивает, прикусив язык.

— Давай занесём её внутрь, — говорит Уоррингтон после короткой паузы.

Томпсон аккуратно просовывает одну руку под колени, другую под спину, но Джинни тут же шипит от боли и ругается.

— Я могу идти сама, — огрызается она сквозь зубы.

Возвращается Блетчли:

— Заткнись и позволь ему нести тебя.

Дорога до замка кажется вечностью. Джинни мёрзнет всё сильнее, и к тому времени, как они заходят внутрь, её губы уже начинают дрожать от холода.

— Бладжер, — лаконично сообщает Блетчли мадам Помфри, как только они появляются в больничном крыле.

Джинни даже не пытается возражать. Они не могут втянуть Крэбба и Гойла в неприятности, эти тупые болваны нужны команде для игры.

Мадам Помфри что-то тихо бормочет себе под нос, её пальцы безошибочно находят самые болезненные места.

— Ключица сломана.

— Вы ведь можете это исправить? — наседает Блетчли.

Джинни могло бы растрогать прозвучавшее в его голосе беспокойство, если бы не знала, что он переживает только о предстоящем матче. Мадам Помфри бросает на него строгий взгляд.

— Кость я смогу восстановить, но повреждённые ткани будут заживать гораздо дольше.

— Как долго?

Она поджимает губы.

— Полное заживление займёт около четырёх недель.

Четыре недели? Их матч с Рейвенкло состоится меньше чем через одну неделю. Блетчли ругается сквозь зубы, за что получает от мадам Помфри ещё более укоризненный взгляд.

— Я могу играть, — говорит Джинни. Слава Мерлину, это только левая рука, она почти не участвует в игре и нужна только для того, чтоб держаться на метле, а не забивать мячи.

— Нет, не можете, — категорично отрезает мадам Помфри.

— До матча ещё почти неделя! Я буду носить перевязь, вообще не буду пользоваться рукой. Буду лежать здесь все это время, если хотите, и пить любое зелье, какое вы только придумаете. Я просто должна играть. Пожалуйста.

Остальные игроки команды согласно кивают.

— Пожалуйста, — повторяет Джинни, бросая на мадам Помфри свой самый жалобный взгляд.

Помфри поджимает губы.

— Одна неделя полного и абсолютного покоя. А потом я снова вас осмотрю. Если боль останется, я не разрешу вам играть.

Не идеально, но Джинни соглашается, не раздумывая.

— Договорились.

* * *

Собрания Отряда Дамблдора превращаются в куда менее захватывающее занятие, когда ты сидишь в стороне с рукой на перевязи и не можешь участвовать. Тем не менее, Джинни держит свое слово, усевшись в сторонке.

Когда она появляется в Выручай-комнате, на неё бросают несколько любопытных взглядов. Всем явно интересно узнать, как она получила травму. Джинни не заморачивается с подробностями и каждый раз отвечает одно и то же:

— Просто случайно попал бладжер.

Большинство принимает её слова за чистую монету, хотя Тобиас всякий раз демонстративно закатывает глаза. Джинни даже не потрудилась ничего рассказать Тобиасу и Смите — пусть сами делают выводы. Фред и Джордж от её рассказа хмурятся, но не лезут с вопросами.

Раздражение только усиливается, когда она понимает, что Гарри наконец-то собирается обучить их заклинанию Патронуса. Поднявшись на ноги, Джинни с трепетом наблюдает, как из его палочки выплывает серебристый олень. Его яркий свет заполняет комнату. Это не просто свет, а что-то осязаемое, что-то, что, кажется, делает всё вокруг более живыми и тёплым.

Когда олень исчезает, превращаясь в дымку, Джинни ловит себя на глупой мысли, что с его уходом комната стала чуть более мрачной, а тупая боль в руке — ощутимой. Неподалёку она слышит, как одна из девочек из Рейвенкло тяжело вздыхает, будто от разочарования.

Гарри опускает палочку.

— Со временем и практикой Патронус может стать барьером между вами и дементором.

— Это так красиво, — вздыхает Лаванда, не скрывая восторга.

Гарри смущённо кашляет, восторженный вздох девушки явно заставляет его чувствовать себя неловко.

— Не буду врать: их чертовски сложно вызвать, но только Патронус может защитить вас от дементора.

— Он, конечно, красивый, — признаёт Анджелина, — но как именно он защищает?

— Он создаётся из счастливых воспоминаний, — объясняет Гарри. — Из того самого, что дементоры пытаются высосать из вас, но Патронус не способен чувствовать отчаяние. В конечном счёте, такая концентрация чистого счастья и добра просто... отталкивает их.

По этому поводу в комнате раздаётся шёпот. Многие вспоминают, каково это было — оказаться рядом с дементором в тот злополучный год, когда они остановили поезд.

Смита поднимает руку.

— От чего зависит форма Патронуса?

Гарри хмурится.

— Честно говоря, я не знаю. — Инстинктивно он поворачивается к Гермионе, и та, конечно, не подводит.

— Некоторые предполагают, что форма Патронуса отражает личность заклинателя или связана со счастливым воспоминанием, которое использовалось для его создания, но никто не знает наверняка.

Смита кивает, переглядываясь с Тобиасом, и Джинни не совсем понимает, что кроется в этом взгляде. Где-то за спинами слышится насмешливое бормотание о том, что у слизеринцев нет счастливых воспоминаний.

Тобиас резко оборачивается, бросая угрожающий взгляд. Взмахнув палочкой, он говорит:

— О, я знаю, как прямо сейчас создать парочку счастливых воспоминаний.

Все смеются, некоторые скорее нервно, чем весело, но Джинни думает, что до ОД такого бы и вовсе не случилось.

— Ладно, — говорит Гарри. — Давайте попробуем.

* * *

К концу недели Джинни выдерживает осмотр мадам Помфри с завидным хладнокровием. Она ни разу не морщится от боли, сколько бы раз целительница ни тыкала в неё. Конечно, это лишь благодаря чудодейственному зелью, которое сварила для нее Смита. Но Джинни решает, что это не совсем жульничество. Не в таких трудных обстоятельствах.

Помфри всё ещё косится на неё с подозрением и в самый последний момент неожиданно надавливает на больное место. Джинни напрягает пресс, сдерживая стон, и заставляет лицо расплыться в беззаботной улыбке.

— Видите? Как новенькая.

Помфри фыркает.

— Ладно уж, но если из-за этого появятся необратимые последствия, даже не приходи ко мне с жалобами.

Джинни на миг охватывает лёгкая тревога, но она быстро отмахивается от неё, полностью сосредоточившись на матче. Без неё у команды нет ни единого шанса, все это прекрасно понимают.

Субботнее утро встречает их суровым холодом. Тяжёлые серые тучи заполняют небо, предвещая нелёгкий день. Не самое многообещающее начало, но Джинни не нужен солнечный свет. Всё, что ей нужно, — это ещё одна порция удивительного зелья, сваренного для неё Смитой.

Перед выходом на поле Блетчли хватает Драко за плечо.

— Поймай этот чёртов снитч, — рявкает он. — И как можно быстрее.

Драко раздражённо хмурится и стряхивает его руку. Позади него идут Крэбб и Гойл, они всё ещё выглядят так, будто считают происходящее забавным. Слишком глупые, чтобы понять последствия своего поступка.

Блетчли тяжело вздыхает, но не пытается продолжать разговор. Наверное, он понимает, что это бесполезно. Он даже не спрашивает Джинни, как она себя чувствует, и она не обижается — не ожидала другого. В одном они с ним всегда были согласны: квиддич имеет большое значение.

Он все же протягивает руку, чтобы привычно хлопнуть её по плечу в рамках своего обычного предматчевого ритуала, но в последний момент меняет решение и неловко треплет по голове.

Джинни закатывает глаза и отпускает пару крепких выражений в его адрес. Блетчли ухмыляется, костяшками пальцев впиваясь ей в кожу головы. Она отпихивает его, взваливает метлу на плечо и выходит на поле.

Когда обе команды выстраиваются, Джинни оказывается лицом к лицу с Чжоу, но не подаёт ни малейших признаков узнавания, как и не подает виду, что они обе в ОД. Неудивительно.

Матч начинается неплохо. Боль терпима, хотя холодная погода явно не играет Джинни на руку. По мере того как игра все затягивается, снитч остаётся неуловимым, а холод пробирается под кожу, Джинни приходится прикладывать все свои свои на то, чтобы просто удержаться на метле.

Через полчаса Блетчли объявляет тайм-аут, и Джинни думает о том, не позеленела ли она от тупой ноющей боли, которая с каждой минутой только усиливается. Однако Блетчли нечего ей сказать, вместе этого он орет на Драко, чтобы тот поймал этот грёбаный снитч, и на загонщиков, чтобы они делали свою грёбаную работу.

Смита, как ни в чём не бывало, проскальзывает к игрокам с дымящимся кубком в руках, с удивительной беспечностью не обращая внимания на вопли капитана.

— Между прочим, — говорит Смита, протягивая Джинни кубок, — это очень плохая идея.

Возможно, но Джинни всё равно выпивает зелье, чувствуя мгновенное облегчение, словно боль отступает куда-то в тень.

Она делает всё возможное, чтобы набрать как можно больше очков, пока действие зелья на пике. Уоррингтон и Томпсон, словно уловив её настрой, тоже выкладываются на максимум. К счастью, вратарь Рейвенкло оказывается не слишком хорош, хотя Чжоу по-прежнему летает вокруг Драко, явно провоцируя его.

Драко, похоже, не может придумать ничего лучше, чем время от времени мешать Чжоу, вставая у нее на пути. Всё остальное он оставляет на своих друзей-головорезов, которые раз за разом запускают бладжеры в её сторону.

Несмотря на это, охотникам хватает времени, чтобы создать хороший отрыв по очкам. Настолько, что даже если Чжоу поймает снитч, победа всё равно останется за ними. Но, как всегда, всё едва не рушится из-за запоздалого, глупого, наиглупейшего нарушения. Конечно же это Крэбб. К счастью, Джинни успевает закинуть последний квоффл за мгновение до того, как Чжоу ловит снитч.

Победа.

Спрыгнув с метлы, Джинни оказывается в центре ликующей команды, но едва не падает на землю. Томпсон подходит к ней, будто собираясь хлопнуть по спине, но в последний момент аккуратно поддерживает её за талию.

— Ты, Уизли, одна из самых сумасшедших, упрямых и безрассудных людей, которых я знаю, — говорит он, помогая ей добраться до раздевалки. — Это даже удивительно.

Если бы не адская боль, она бы точно дала ему в зубы за эти слова.

— Надеюсь, оно того стоило, — добавляет он.

Она тоже надеется.