Тёмные воды (джен)

На кровати сидел белый кречет. Черные блестящие пуговицы глаз казались одновременно умными и пустыми. Крючковатый заостренный клюв, как и длинные когти на пушистых лапах, внушали опасение.

«Надеюсь, встреча с Томом прошла относительно благополучно? — писала Василиса. — Как бы он не повёл себя, просто верь: с тобой ничего не случится. Всё же, дорогая София, без нужды не дёргай волка за хвост. Тот, хоть и на привязи, может больно укусить.

Нравится кречет? Его зовут Фабиан. В Хогвартcе предпочитают почтовых сов, но нам, ночным тварям, полагаются ведь фамильяры посерьезней? Сделай одолжение — прими подарок. Когда потребуется, просто открой окно и позови его.

Я взяла на себя смелость прислать тебе ноутбук. Сотовый не шлю — всё равно пользоваться не разрешат. Да и не получится.

Ставлю в известность: с твоими родителями все в порядке. Так что привыкай, адаптируйся, ни о чем не беспокойся.

Любящая тебя

Василиса».

— Фабиан!

Кречет, забив крыльями по воздуху, перелет к девушке на плечо. Похожие на лезвие когти сжались довольно чувствительно, но непричиняя боли.

— Жаль, нечем тебя угостить.

София осторожно пригладила мягкие птичьи перья.

Кречет затрещал, беззлобно щелкнув клювом.

— Лети!

Распластав крылья, он взмыл в темнеющие небеса.

Красиво парил в вышине — блистательный, бесстрашный, гордый, неуязвимый.

«Девчонка», — прошипел змеиный голос.

София попятилась от неторопливо вползающей Нагайны.

— Что тебе нужно?

«Не бойся. Ты — не еда. Я принесла приглашение. Хозяин хочет тебя видеть».

* * *

Дверь в большую, неожиданно светлую комнату, приглашающе приотворена.

Больше всего помещение походило на кабинет или библиотеку. Здесь, так же, как и в гостиной, жарко горел камин.

«Хозяин! — зашелестела Нагайна. — Я выполнила приказ».

— Молодец. Иди сюда.

Змея скользила, изгибаясь всем телом, пока не обвилась вокруг ног мага, положив угловатую морду на свитое в тугие кольца тело. Прикрыв глаза перепончатыми веками, затихла.

— Ты тоже, — поманил костлявым пальцем Тёмный Лорд.

София подошла к креслу, не отрывая взгляда от волнующихся языков пламени — лишь бы не смотреть в лицо жуткому родственнику.

— Садись, — к ногам по скользкому паркету подкатился пуфик. — Поговорим.

София всё же заставила себя посмотреть на безносое лицо обтянутого кожей черепа.

— Скажи, ты считаешь меня убийцей, правда?

София пожала плечами.

-Правда.

Она сжала руки коленями, пытаясь унять дрожь.

— Вчера вы убили кролика.

— Действительно — я? А мне-то, неразумному, показалось, будто несчастный кролик пал от твоего искусного Редукто?

— Вы меня спровоцировали!

— Хотелось посмотреть, на что ты окажешься способна. Но вернёмся к моему вопросу. Ты считаешь меня безжалостным, беспринципным убийцей.А с чего, разреши полюбопытствовать, ты все это взяла? Дайка подумать? — согнутый указательный палец коснулся сухих губ. — Как же тут не вспомнить о детской сказочке, где есть добрый-добрый боженька с серебристой бородой по имени Альбус Дамблдор. Есть нечастная жертва, Мальчик-Который-Выжил. И есть Черный-Черный Человек без лица, души и сердца: Тот-Кого-Нельзя-Называть. А кстати, почему нельзя? Ах, да! Априори каждому умнику известно, стоит произнести: «Воланд!», как начинаются мучения, избиения без разбору всех и вся, причем в особо извращенной форме. Почему я так поступаю? Это и маггловский первоклассник знает: а потому что магглов не люблю. Всей душой и всем сердцем. Теми самыми, которых у меня нет. Все верно излагаю?

София кивнула, по-детски надув губы.

— В наивности жить уютно, правда? Твёрдо знаешь, где верх; где низ. Не сомневаешься в том, кто прав, кто виноват. И всё так определённо: добро есть добро, зло есть зло.

— Но в мире всё так и есть: зло это зло; а добро это добро. У вас, дядюшка, хватит цинизма отрицать, что вы продали душу дьяволу, предварительно расколов её на части? Станете утверждать, что это не так?

— Можно ли продать душу тому, кого нет?

— Вы думаете, дьявол всего лишь выдумка?

— Я вообще об этом не думаю. Но могу сказать, что не встречал на той стороне никого, кто бы претендовал на эту роль. Может быть, я показался твоему дьяволу не достойным его высочайшего внимания? — криво усмехнулся Тёмный Лорд. — Но сейчас речь не о дьяволе. Можешь мне не верить, но я вовсе не стремлюсь стать властелином мира. Мне плевать и на мир, и на власть. Всегда, в общем-то, было плевать. — Темный Лорд шевельнулся в своем кресле, подпирая подбородок рукой и устремляя задумчивый взгляд на плящущие огненные языки в камине. — Хочешь узнать настоящую историю? Устами Роулинг Дамбалдор рассказал свою версию. Я поведаю другую. В моей истории Альбус далеко не такой светлый, чистый, непогрешимый, как у тёти Джоан.

София заёрзала, пока дядюшка выдерживал паузу.

— Я родился и вырос в приюте, это ты знаешь. Но ты не знаешь, не можешь знать, что значит быть приютским отродьем со странностями. Магия с младенческих лет сделала меня изгоем среди сверстников-магглов. Дамблдор воображает, что понимает, каково это. Но одно — понять, совсем другое — пережить.

Человеческие детёныши меня травили. Я огрызался, как мог. Так однажды мы повздорили с Билли Стаббсом. После того, как Билли разделал меня на все корки его любимец, кролик, оказался повешенным на балке. Болтался туда-сюда в добром десятке футов от земли. К тому времени, как его обнаружили, кролик, конечно же, сдох. Вообще-то повесить кролика мог кто угодно. Но единогласно убийцей признали меня.

— У вас маниакальная антипатия к несчастным зверюшкам, — не смола сдержать смешок София.

Тёмный Лорд вернул улыбку.

— Что тут скажешь? У каждого свой рок. Потом было ещё одно происшествие. Раз в году несчастных сироток вывозили на природу. Чаще в деревню; гораздо реже, к морю. Друзей в приюте у меня так и не нашлось. Но, если люди чувствуют в тебе силу, всегда найдётся кто-то, готовый лизать пятки. Энни Бенсон и Деннис Бишоп в тот год следовали за мной попятам, повсюду. Мы носились по песчаному дну, покрытому вонючими ленточными водорослями и лужицами солёной воды. Исследовали пещеры, отыскивая новые подземные ходы, в которых я впервые понял, что могу понимать змей. К сожалению, товарищей эта моя способность шокировала. С того дня они избегали меня. А я-то полагал, что обретенный талант прибавит мне веса в их глазах! Наивный. — Волдеморт замолчал на секунду. Затем продолжил. — В приют часто приходили усыновители, — голос рассказчика зазвучал ниже и отрывистей. — Нас рядами выставляли, словно товар на витрине. Дамы в элегантных шляпках и костюмах по моде того времени, жеманно опираясь на руки супругов, на высоченных каблуках прохаживались между шеренгами детей, выбирая себе игрушку. Меня усыновляли таким образом три раза. И каждый раз возвращали в приют из-за «необъяснимых странностей, происходящих в моём присутствии». Сложно поверить, но шестилетний мальчишка тоже мечтал, что его могут полюбить. И горько переживал свои разочарования. Это пойзже я перестал надеяться, разучился верить. Потому что разуверяться слишком больно. Больней, чем когда тебя просто прикладывают рожей об стену. Больней, чем когда тебя избивает шайка отморозков до бессознательного состояния без причины и без повода. Больнее всего поверить, потянуться к чему-то, нужному, словно глоток воздуха; как свет в темноте; как вода; как тень в зной и наткнуться на пустоту.

Если ты нуждаешься в ком-то, ты начинаешь от него зависеть. Если тебе никто не ненужен, ты независим, ты неуязвим. Именно у магглов я начал постигать эту простую науку.

В мире, лишённом магии я жил, словно в психологическом вакууме. Один, несмотря на то, что изо дня в день меня постоянно окружали люди. И вот однажды появился он: серебренноволосый волшебник с длинной бородой и умными проницательными серыми глазами.

— Я — профессор Дамблдор, — заявил он высокомерно, взирая на меня сверху вниз.

Насторожившись, я отодвинулся:

— Вы — доктор? Зачем вы пришли? Я не поеду в дурдом. Отправьте туда эту старую кошку.

Я изо всех сил пытался скрыть жгучий страх напополам с белой яростью.

Последнюю я вообще пытался игнорировать — обычно в таком настроении и случались различные неприятности, из-за которых приходилось опасаться вмешательства специалистов душевного профиля.

— Я не из дурдома, — прозвучало в ответ. — Я — учитель. Если ты посидишь минутку спокойно, я расскажу тебе о Хогвартсе. Не захочешь там учиться, никто не станет заставлять.

— Посмотрел бы я на тех, кто попытается, — оскалился я.

Мне в тот момент было действительно страшно. Я был готов покончить с собой, но не отправляться в дурку. Если потребуется, убить и этого высокомерного профессора, и ненавистную миссис Коул. Всё что угодно — только не психиатрическая больница.

— Я знаю, что ты не сумасшедший, — серьезно, проникновенно промолвил тогда Дамблдор. — Хогвартс — это школа для волшебников.

Я замер.Если существует такая школа, тогда… но такого просто не может быть. Словом, моё состояние в тот момент именно ты, София, можешь прекрасно себе представить, потому что недавно прошла через нечто подобное.

Попытавшись заглянуть в голову к старикану (читать мысль я мог всегда, задолго до того, как узнал о легилеменции), вместо живого разума наткнулся на пустоту.

Даже у животных мозг беспрестанно транслирует какую-то картинку. То, что я не мог ничего увидеть в голове этого человека, заставило меня почти поверить ему.

— То, что я умею — это колдовство? — напряженно и недоверчиво спросил я.

— А что ты умеешь?

— Двигаю вещи, не трогая их руками. Заставляю зверей делать то, что мне надо, без всякой дрессировки. Могу сделать тем, кто меня раздражает, что-нибудь нехорошее. Если захочу, могу причинить им боль.

— Ты — колдун, — холодно блеснув глазами, кивнул мужчина.

На мгновение я почувствовал себя счастливым. О таком я и мечтать не смел!

В темнице открыли окно, ворвался свежий ветер…

Я рванулся к человеку в странных летящих одеждах, почти как к родному:

— Вы — тоже колдун?

— Насколько я понимаю, ты принимаешь предложение учиться в Хогвартсе?

— Конечно!

— Тогда тебе следует обращаться ко мне «профессор» или «сэр», — отстраняющим тоном оборвали мой порыв.

Я понял, то, что этот человек колдун, не сокращает дистанции между нами. Волшебник не помочь хочет, он просто выполнял то, что считал своим долгом. Сам я ему был крайне неприятен, как неприятна грязь, приставшая к начищенным до блеска ботинкам. Ему было мерзко разговаривать с миссис Коул; находиться со мной в комнате, дышать одним воздух. Он — чистокровный волшебник. Я — грязный полукровка. Только об этом я тогда ещё не знал.

— Извините, сэр.

Попятился я, чувствуя себя так, как будто распахнул душу, а мне туда смачно плюнули. Вежливо так, воспитанно харкнули. Утонченно, можно сказать.

Следом за этим диалогом Дамблдор наглядно продемонстрировал, какое я дерьмо и полное ничтожество, вызвал огнь очищающий, явив моему, неготовому раскаяться взору, украденные вещи. Всякую ерунду. Я даже не помню, что там было: какой-то наперсток, чертик на веревочке.

Ему, выросшему в богатой семье магов, сама способность польститься на такую мелочь, казалась странной. Мне прочли лекцию о том, что воровство в Хогвартсе, мягко говоря, не одобряется.

Я уже все успел понять, а он все нудел и нудел…

Я честно заявил, что денег у меня нет. И понял, что это тоже сочтено за наглость. Скривившись, словно заглотил ложку не разбавленной лимонный кислоты, профессор протянул мне мешочек с деньгами. Никогда за всю длительную жизнь, ни до, ни после, меня не унижали до такой степени.

С первых дней в Хогвартсе я почувствовал утопичность собственных надежд на новую жизнь. Оказалось, в магическом мире предрассудков, гонора и человеческой глупости ничуть не меньше, чем в мире магглов: чистокровки, полукровки, грянокровки — социальная градация была четкой и строгой.

Магглы не хотели со мной общаться, потому что я был маг. Маги игнорировали, потому, что видели во мне маггла.

Дамблдор не раз внушал своим приспешникам, что друзей у меня нет. Они мне, якобы, не нужны. На самом деле это такая же неправда, как и всё, что он обо мне говорит. Неправда, продиктованная предвзятым, с самого начала, отношением. У меня были друзья. Старший Лестрейнж. Иван Розье. Тот же Долохов. Я прошел с ними долгий путь.

Когда я впервые убил, я пришел к ним, к моим друзьям, — потерянный, раздавленный, сломленный. И они меня поддержали, помогли выжить. Они стали для меня семьёй, которой я не имел.

Кстати, что бы там не трещал Дамблдор, я не планировал убивать отца. Мне хотелось просто посмотреть в глаза твари, способной выкинуть собственного ребенка и никогда об этом не пожалеть. Наверное, в душе я ещё надеялся, что, может быть, он раскается? Ложность надежд стала очевидной, стоило поглядеть в пустые глаза. Богатый, пресыщенный жизнью, слабый слизняк! Он был не достоин жизни.

Потом та шумиха с Тайной Комнатой? Вся история о том, что наследник Слизерина выпускал василиска для уничтожения грязнокровок — полный бред! Ну, какое было дело мне, сироте-полукровке, до чистоты крови обучающихся в Хогвартсе студентов? Мне нравилось управлять змеёй, демонстрировать её друзьям. Потом мы с друзьями додумались, что на шкуре и яде василиска можно неплохо заработать — денег, как всегда, не хватало…

Дважды василиск вырывался из-под контроля. В первый обошлось. А во-второй погибла девочка. Роковая случайность, не преднамеренное действие! Только у Дамблдора своя правда. Ему нет дело до обстоятельств, для него важны лишь факты. Убил, выпустил, украл! Дамблдор всю жизнь дышал мне в затылок! Именно он причастен к тому, что я попал в тайную магическую организацию, напоминавшую маггловское ФСБ.

Меня завербовали в качестве агента, целью которого стало уничтожение Гриндевальда. Попытавшись рыпнуться, я столкнулся с необходимостью либо отправляться в Азкабан за непредумышленное убийство незнакомой мне девочки и за убийство отца, либо проявить покорность.

Когда Гриндевальд пал Министерство приняло решение закрыть своих тайных агентов. Полностью. Со всеми вытекающими последствиями.

Мы узнали о принятом решении. И встретили карательный отряд во всеоружии. Вот так и родились Упивающиеся Смертью. Родились тогда, когда мы вынужденно защищали наши жизни и жизни близких нам людей. Сначала защищали и только потом, уже через много лет, перешли в нападение. Но историю пишут выигравшие. А выиграли не мы.

Теперь плавно подходим к истории о близоруком Мальчике-Который-Выжил.

Я сделал крестражем Поттера отнюдь не по недомыслию, как безсомненно, думает старый маразматик. Я создал седьмой, самый совершенный крестраж преднамеренно. Одного не учел — материнская защита предохранила мальчика не только от убийственного заклятия, но воспрепятствовала черной магии, исказив её действие.

Я сгинул. Моих приспешников кинули в Азкабан. Мой учитель отпраздновал победу.

Но теперь я вернулся. И хочу отыграться. Я очень опасен. Мне ненужны ни власть, ни любовь. Все, кто был мне дорог, умерли. Я хочу теперь только одного — мести!