Дикие лебеди (гет)

Драко

Как человек, попавший в водоворот ледяной воды, с отчаянием старается выплыть, так Драко идет в гостиную Слизерина, силой заставив себя закрыть за собой дверь туалета Миртл. Закрыть для себя того, кто остается за этой дверью.

Он знает, о чем кричали там, в теплом влажном сумраке, ореховые глаза Уизли. «Останься, не уходи. Будь со мной».

Драко уходит потому, что все еще наполовину застрял в своей раковине, сплетенной из страхов, недоверия и эгоизма. Что, если он позволит себе поверить Джинни, останется с ней, раскроет ей все закоулки своей души — а она поймет, что любит Поттера? Драко с таким невыносимым трудом собирал себя по кускам и оттаивал сердце в огне ее губ, что не может снова разбиться. Он снова делает шаг назад — в мучительное, но спокойное одиночество. Он не хочет страдать больше, чем уже страдает. И в этом — его невыносимый эгоизм, и какая-то часть его понимает это. Он не дал Джинни выбора. Он сделал его за нее, оставив на краю золотой бездны.

Что, если Джинни останется с ним — а потом уйдет? Что, если его собственная семья не захочет больше его видеть? Драко вспоминает полные полынной печали глаза матери и сглатывает.

Он устал от полумер. Он боится страданий. И снова втягивает голову в плечи.

А еще он хочет дать Уизли время разобраться в своих чувствах. Дьявол знает, что происходит сейчас в ее голове, в той реальности, где нет войны, где вокруг — голубое небо, и Дамблдор расхаживает в своем кабинете.

Драко останавливается: сладкая, безумно сладкая мысль захватывает его врасплох. Что, если Уизли выберет его? Что, если она придет и скажет: «Я хочу быть с тобой». Что он будет делать? Рискнет ли своим трусливым и страдальческим спокойствием или прыгнет в эту бездну?

Драко не знает, хотя все частички его души кричат, взывая: «Да! Да! Да!» Но он не слышит. Он не хочет причинять себе боль — и снова совершает ошибку.

И что такое эта любовь, в которую он до сих пор не верит? На что она похожа? Какая на вкус? И готов ли он ради нее поверить? Готов ли ради нее пустить внутрь надежду? Считает ли себя достойным ее? Теперь не война, и любовь изменится — сможет ли он остаться верен ей?

Слишком много вопросов. И звенящая пустота в ответ.

Драко останавливается перед главной лестницей, раздумывая. Больше всего ему хочется ворваться в Большой зал, куда сейчас обязательно отправится Уизли, — взять ее за руку и увести за собой. Неважно, куда. И издевательски усмехнуться Поттеру. Увести девушку Поттера — это было бы верхом их странного соперничества, длящегося уже почти семь лет.

И Драко сворачивает направо к гостиным, оставляя Большой зал за спиной. Как недавно оставил за спиной ту дверь.

В гостиной тепло и сумрачно, только кое-где на стенах горят факелы. Драко зажигает оставшиеся, садится перед камином и протягивает к огню замерзшие руки. Замерзшие изнутри. Потому что вечная мерзлота — это все, что он сейчас чувствует. Он не знает, что ему делать, чтобы не сойти с ума.

Зато теперь можно увидеть мать в любую минуту. Теперь можно в любую минуту послать Людвига с письмом к ней. Теперь Беллатриса и Рудольфус снова заперты в Азкабане, как Яксли, Долохов и многие другие Пожиратели смерти.

Когда слизеринцы возвращаются с ужина, он натянуто, точь-в-точь как Джинни, и неприветливо здоровается со всеми.

И, увидев Асторию, вместе с сестрой заходящую в гостиную, он вдруг понимает, что не хочет оставаться один. Если нельзя быть счастливым самому, можно сделать счастливым другого. Драко не знает, что счастья без любви не бывает. Он не верит в любовь и не верит в то, что может быть счастлив. Он хочет причинить себе меньше боли, но этим только причиняет больше другим. И в его душе маленькой лазейкой светится крошечный золотой шрам, который разорвется, стоит только Уизли сказать «Я остаюсь с тобой». Но он все еще не решил, что делать, если это случится. Он застрял посередине раковины и не двигается с места.

— Привет, — говорит он холодно, останавливаясь перед Асторией. — Есть минута?

И Драко обреченно смотрит в ее черничные глаза. Ему кажется, что ему не семнадцать, а все сто, и что он очень устал жить.

— Слушаю, — она складывает руки на груди, непонимающе смотря в его словно замерзшее изнутри лицо.

— Будешь со мной встречаться?

— Малфой, у тебя девушка есть, — Астория смотрит на него раздраженно и устало.

— А разве есть? — он ошарашенно смотрит на нее в ответ. В этой реальности у него есть девушка? И кто это может быть?

— Драко, ты пьян? — Астория делает шаг в сторону. Ее волосы пепельными волнами лежат на плечах. — Слушай, завтра контрольная у Диггори, мне нужно все повторить…

И в Драко просыпается тот самый безжалостный эгоизм, который так старательно выгорал под огнем Уизли.

— С кем бы я там ни встречался, я хочу, чтобы ты была моей девушкой. Согласна?

Астория смотрит на него нахмуренно, потом слабо улыбается. И сдается.

— Откуда ты знаешь, что нравишься мне?

Драко отвечает ей равнодушным и пустым взглядом.

— Просто знаю и все. Отлично, завтра встретимся за завтраком.

Драко поворачивается к ней спиной и тяжелыми шагами спускается в спальню, на ходу рассматривая расписание. Астория остается стоять в гостиной, застыв. И улыбка сползает с ее лица.

Ему снится холодный темный подвал в Малфой-мэноре, полоумная Лавгуд, Олливандер и Поттер с Уизли. Большую часть сна он видит ее веснушки, губы и глаза, которые кружатся перед глазами, сливаясь в единое целое. А потом все застилает пустота, и из черноты доносится ледяной смех Темного Лорда.

Драко просыпается в поту. Потом садится на кровати и улыбается. Все эти ужасы — подвалы и пытки, Метка и окровавленный стол — все это осталось там, в другой жизни. За завесой.

Он медленно поворачивается на другой бок, накрывается теплым одеялом и засыпает. Остается научиться жить без теплых губ Уизли. Ад остался позади, теперь стоит привыкнуть существовать в Чистилище.

И это — жизнь без Уизли — кажется ему сложнее, чем перестать видеть кошмары. Сложнее, чем простить отца.

Астория ждет его в гостиной, и ее галстук почему-то сбит набок. Волосы убраны в высокую прическу, обнажая шею. Драко замечает, что она красива, но ее красота не касается его души. Она красива как любая мраморная статуя в саду.

Заметив его, она нервно поднимается с дивана и криво улыбается. Драко равнодушно улыбается в ответ. Ему плевать.

Они с Асторией не успевают дойти до Большого зала, как к нему подлетает всклокоченная и не до конца проснувшаяся Дэвис и с размаху влепляет ему пощечину.

— Думаешь, можно сначала водить меня за нос, а потом взять и бросить?

Драко натянуто смеется, глядя в ее красное блестящее лицо. Он встречался с Дэвис? Как это вообще могло случиться? Может, в этой реальности он сумасшедший?

— Я — Малфой, хочу — встречаюсь, хочу — нет.

Дэвис топает от злости ногой, взмахом руки поправляет кудрявые светлые волосы, потом поворачивается на каблуках и убегает. Она напоминает мышь-полевку, испугавшуюся кота.

— Что с тобой такое? — Астория заглядывает в его глаза. И отчетливо видит там всю его боль. — Тебе нехорошо?

— Мне отвратительно, — выдыхает он и берет ее за руку. — Но если ты будешь со мной, мне будет лучше. Только ни о чем не спрашивай, идет?

— Идет, — ее коралловые губы расползаются в растерянной улыбке.

Он использует ее, смутно осознавая всю неправильность своих слов и действий. Все потому, что он трус. И от этого на его душе становится паршиво.

Усевшись на скамью, Драко с комком в горле смотрит на уставленный привычными блюдами стол. Если он съест хоть кусок — его стошнит. Если не съест — упадет в обморок, потому что со вчерашнего обеда ничего не ел.

Он старательно запихивает в себя вторую, третью ложку жидкой и нестерпимо горячей овсянки — и поднимает глаза. Уизли жжет его своим потухшим взглядом и вымученной улыбкой. Она — залитый водой костер, который упорно дымится. Она сидит справа от Поттера и вяло ковыряется в яичнице.

Порознь. Врозь. Словно и не было тех вечеров в туалете Миртл. Словно Драко никогда не целовал ее обнаженное тело.

Он сглатывает, не отводя взгляда. В ее глазах отражаются все его чувства. А потом Уизли вопросительно приподнимает плечо, и он резко опускает голову и продолжает запихивать в себя четвертую ложку овсянки.

И под столом, другой, свободной рукой, он до боли сжимает нежную ладонь Астории. Он уже причиняет ей боль. И ее губы кривятся, но не произносят ни слова.

И тут Драко вспоминает. Так молния пронзает живое дерево, стоящее на горе.

— Кто ведет Защиту от Темных искусств?

— Профессор Диггори.

— Седрик Диггори?

— Драко, что с тобой? Ты ведь был в восторге от его занятий…

Он кивает, делая вид, что понимает, о чем она говорит. Диггори ведет этот проклятый предмет? Получается, Седрик вернулся в Хогвартс, чтобы преподавать. И сейчас ему двадцать лет. И он ходит, дышит, разговаривает и учит. А не лежит разложившимся трупом в земле. И значит, та боль, что разрывает Драко и Уизли, не напрасна.

Он быстро проверяет расписание: лекции у Диггори начинаются завтра, с утра. Драко пойдет. Хотя Защита от Темных искусств — не самый любимый его предмет.

Джинни

Она дожидается, пока Демельза уйдет из спальни, и, хватаясь за горло, бежит в ванну. Ее рвет долго, пронзая болью желудок и грудь. В глазах плывет, и от сладкого запаха рвоты кружится голова.

Присев на холодный край ванны, Джинни с ожесточением полощет рот, набрав воды в дрожащие ладони. Ей не становится лучше, и яд с каждым часом только сильнее отравляет ее изнутри.

Обхватив покрытые мурашками плечи, она надевает свитер поверх блузки, наспех накидывает мантию и спускается в гостиную, успев схватить лежащую на полу сумку. Потом черепашьим шагом плетется в Большой зал. Завтраки, обеды и ужины для нее — сладкая пытка. Потому что за противоположным столом сидит Драко. Он старается сесть к ней спиной, но это ничего не меняет. Ей все равно сладостно-больно. И каждый раз она задумывается, почему он не захотел быть с ней вместе и сейчас. Наверняка по самым идиотским на свете убеждениям, которые, в конце концов, сведут его с ума в могилу одиночества.

Чего он так боится? Себя или ее?

Джинни плюхается на свободное место рядом с Невиллом и тянется к овсянке. За преподавательским столом Дамблдор с удовольствием уплетает пончики. Джинни насмешливо фыркает.

— Ты бледная, — замечает Гарри, всматриваясь в ее лицо. — Что случилось?

— Ничего, — Джинни дергает плечом и заставляет себя открыть рот навстречу ложке, полной ненавистной каши. Потом случайно встречается взглядом с Драко. И вспыхивает.

— Вы это видели? — Рон тычет пальцем в расписание. — Зачем нам дополнительные Руны? Какой идиот на них пойдет?

Гермиона сдержанно кашляет и убирает назад прядь каштановых волос.

— Как староста школы, Рон, я решила, что Древние Руны пригодятся многим, кто будет заниматься Защитой от Темных искусств…

Рон с Гарри смотрят на нее так свирепо, что Джинни давится кашей, и на глазах у нее выступают слезы. И лебедь внутри нее взмахивает крыльями и тут же их складывает. Почему Малфой осколком Снежной Королевы застрял в ее сердце — и не растопить? Не вытащить? Почему все не может быть по-прежнему?

Кожа на руке вдруг покрывается волдырями и лопается, к ужасу сидящей рядом Гермионы. И сразу же к горлу ядовитой волной подступает тошнота.

— Я сейчас, — Джинни снова хватается за горло и стремительно вылезает из-за стола.

— Я с тобой, — Гарри бросает ложку, обдавая Невилла водопадом молочных брызг, и подхватывает ее сумку. — Джинни!

Она бежит через галерею к первому женскому туалету. И, распахнув дверцу кабинки, едва успевает нагнуться над унитазом.

Гарри ждет ее у двери, повесив на плечо ее тяжелую, забитую учебниками сумку. Его волосы так привычно взъерошены, что Джинни хочется рыдать. Ей вдруг становится стыдно, и она окутана этим стыдом с головы до ног.

— Что случилось? — он заботливо наклоняется к ней, обдавая запахом тыквенного пирога, который только что ел вместе с противной кашей.

Все чувства разом захлестывают ее с головой: вина, стыд и раскаяние, нежелание быть рядом с ним и одновременно желание быть с ним, раздражение и та боль, что она чувствует к Драко… Уязвимость.

— О, Гарри, — она тянется к нему и сразу отстраняется. — Я, кажется, отравилась.

Он поправляет съехавшие на нос очки.

— Давай сходим к Помфри?

Джинни резко выставляет вперед руки, словно лебедь гневно машет крыльями.

— Я не хочу!

Гарри успокаивающе обнимает ее за плечи.

— Хорошо, но если это повторится, обещай, что сходишь, ладно?

От него продолжает пахнуть тыквенным пирогом и прошлыми чувствами, и Джинни слабо улыбается.

— Обещаю.

Только она никуда не пойдет. Как объяснить Помфри, что ее укусила кобра? Здесь, в сердце Шотландии? Только если прочитать про противоядие и выкрасть его. Портреты плывут перед глазами, и Джинни крепко вцепляется в руку Гарри.

— Отведешь меня к теплицам? У нас сейчас травология, — тихо произносит она, глядя под ноги.

Он молча высвобождается и обнимает ее за плечи. Джинни забывает, как дышать: его объятия теплые, как майская ночь, и уютные. Но что-то в них неправильно. И она не знает, что. И, проходя мимо холла, она сталкивается с выходящим из Большого зала Драко. Он идет рядом с Асторией, и Джинни сразу все понимает. И замок кружится перед ее глазами, как хоровод черных лебедей.

— Смотри, куда прешь, Поттер! Нечего пялиться, рыжая! — вызывающе произносит он, но голос надломлен. И Джинни это слышит. И его серые глаза, впиваясь в ее лицо, кричат о другом. Нельзя так лгать, когда у тебя есть глаза.

Они проходят мимо друг друга, и Джинни незаметно касается рукой его руки. И словно ощущает, как сильно он вздрагивает, не оборачиваясь.

— Как считаешь, я неправ? — Гарри спускается с крыльца и поправляет сумку. Снег белыми звездами ложится на его черные волосы.

Джинни отчаянно пытается вспомнить, о чем он спрашивает. И так же отчаянно пытается понять, как можно за четыре месяца полюбить другого человека до боли в сердце. Потом она вспоминает. Реальность здесь существует для нее странными рывками.

— Сириус против, чтобы ты становился мракоборцем, — Джинни задумчиво тыкает носком ботинка в снег. — А ты сам почему этого хочешь?

— Мои родители…

— Твоих родителей давно нет, — она безжалостно его перебивает. — Да, они гордились бы тобой, но разве это тебе нужно? Выдуманная гордость? Чего ты на самом деле хочешь?

Гарри смотрит на нее ошарашенно, и спустя мгновение его губы сжимаются в узкую красноватую полоску.

— Если бы твои родители умерли…

Она негодующе поднимает руку вверх. Как крыло. Мертвые родители — любимый комплекс Гарри. И Джинни действительно хочет ему помочь.

— Слушай, если ты станешь мракоборцем, ты всю жизнь будешь таскать на себе бремя этой ночи в Годриковой впадине… Может быть, ты станешь ловцом? Я уверена, Паддлмир Юнайтед с радостью возьмут тебя к себе…

— Я хочу помогать людям, а не ловить мячик, — Гарри закусил удила, как норовистая лошадь. — Ты забываешь, что Волан-де-Морт до сих пор где-то там, в ожидании, что я совершу очередную глупость.

— Нельзя всем помочь.

— Почему-то все вокруг свято уверены, что знают, чем я должен заняться. Дамблдор, Сириус, Гермиона, ты… Может, я выберу сам? Ладно, увидимся за обедом, — Гарри разворачивается к ней спиной и быстро шагает обратно к замку, оставив Джинни около входа в теплицу.

— Эй! Подожди, — она робко окликает его, боясь оставаться одна, но ее слова сносит ветер. — Гарри!

Он оборачивается и неохотно идет обратно к ней, наступая на снежное покрывало черными ботинками.

— Я по тебе безумно скучала, — признается она, дрожа, и касается его рукой, спрятанной в варежку. Рыжую варежку — подарок Драко. И боль, едва утихнув, возвращается с прежней силой.

Гарри взъерошивает волосы. И Джинни отчаянно хочется по совету Драко достать из сумки банку золотой краски и провести по контурам его тела. Вспомнить.

— Мы же всего дня три не виделись.

— Я знаю, я...

Гарри не дает ей договорить. Ее лицо вдруг оказывается в его теплых ладонях, и губы вдруг соприкасаются с его губами. Джинни вздрагивает, но не отстраняется. И не отвечает на поцелуй. Она замирает, пытаясь понять, что чувствует.

Ей приятны его губы, и волна тепла мурашками пробегает от шеи вниз, к животу. И все те дни, проведенные с ним весной, вдруг возвращаются.

Драко Малфой — наваждение? Попытка заполнить ту пустоту, что оставил после себя Гарри?

И тут к горлу склизким комком подступает тошнота.

— Тебе нужно к Помфри, — Гарри смотрит на нее обеспокоенно, но совсем не так, как посмотрел бы Драко. Драко просто взял бы ее за руку и повел за собой. Гарри вечно сомневается, а не причинит ли другим воображаемую боль и неудобство, и тем самым заставляет сомневаться этих других. В нем сочетаются странное желание спрятаться ото всех и одновременно спасти мир.

— Попозже к ней зайду, — бормочет Джинни, заматывая шарф потуже и с трудом сдерживая рвоту.

Гарри стряхивает снег с плеч. В его глазах — то же странное выражение, что было в глазах Драко. Когда глаза кричат — а губы застыли. И от предчувствия неизбежной беды у нее колет сердце.

— Увидимся на обеде, — говорит он и медленно уходит к замку. Джинни замечает, как на крыльце его толкает плечом Драко.

Она стонет, пытаясь устоять на ногах от головокружения. И только танцующее перед глазами лицо Драко заставляет ее прийти в себя.

— Ты не сказала Помфри про яд, да? — зло интересуется он, словно имеет на это полное право. Интересуется таким голосом, словно они три года женаты.

И упавшая между ними немота на мгновение исчезает. Джинни слабо улыбается, несмотря на всю безнадежность.

— Как ты думаешь, я ей скажу? — быстро произносит она, смотря на приближающегося Гарри поверх его плеча. — Помогите, меня укусила гигантская кобра Волан-де-Морта?

Драко кривит губы, смотря на нее одновременно с бешенством и болью. То, как он заботится о ней, нравится ей гораздо больше всех полных нежности слов Гарри.

Джинни снова слабо улыбается.

— Ты сказал, что мы никогда больше не заговорим друг с другом.

— Не ожидал, что ты будешь творить дьявол знает что, — шипит Драко, и в это мгновение палочка Гарри утыкается ему в шею.

— Вали отсюда, Малфой, — сквозь зубы произносит он. — Пришел поиздеваться?

Драко молча разворачивается, не обращая внимания на палочку, и с размаху, без предупреждения, ударяет кулаком Гарри в нос. От неожиданности Гарри отступает назад. Из разбитого носа слабой струйкой течет кровь.

— Придурок, — бросает Драко зло и идет вперед, к теплицам, подставляя Гарри свою спину. Потому что знает: Золотой мальчик никогда не совершает подлостей. Иначе краска потускнеет.

— Малфой свихнулся, — Гарри непонимающе и зло вытирает кровь ладонью. — Что ему надо?

— Да так, как обычно, — Джинни провожает взглядом высокую фигуру Драко. — Больно?

Гарри отрицательно мотает головой. У него она крепко сидит на шее, как шляпка у гриба-боровика. И от этого мотания Джинни не сдерживается. Согнув пополам, рвота выворачивает всю ее изнутри, оставляя только душу. Снег, теплицы и вороньи волосы Гарри кружатся в полном боли вихре и исчезают.

Джинни проваливается в бездну черноты.

Драко

Реальность другая, но первая мысль неизменна, и останется неизменной в каждом из тысяч миров, в каждой реальности. Первая мысль — об Уизли. Он заставляет себя называет ее по фамилии. Это притупляет боль. Слегка.

Драко понимает, почему она не хочет идти к Помфри. Что, если придется рассказывать, откуда в ее крови взялся яд кобры?

Но от этого яда она умрет.

Чертов Поттер! Почему он не может просто взять ее за руку и притащить в больничное крыло?

Драко поправляет подушку ударом кулака и садится на кровати, касаясь босыми ногами жестких ворсинок ковра. Потом неохотно поднимается и берет со стула рубашку. Сегодня — первое для него занятие с Диггори. Драко относится к этому с сомнением и странным предубеждением.

Застегивая ремень на брюках, Драко вспоминает, что в этой реальности нет Слизнорта. Вообще нет. Он специально искал его имя в общем справочнике преподавателей и учеников Хогвартса. Он нашел одного Слизнорта — обычного маггла, занимающегося продажей животных.

— Эй, ты готов? — в спальню заглядывает Забини. И вместе с ним заглядывает его дурацкая африканская ухмылка. — Опоздаем.

Драко дергает плечом. Похоже, в этой реальности у них с Забини дружественные отношения, и ему это не нравится. Он не хочет ни с кем сближаться. Он привык быть один.

— Отвали, — недовольно произносит он, вешая тяжелую сумку на плечо.

— Ты, как всегда, очень приветлив, — Забини хмыкает. — Как думаешь, стоит мне мутить с Булстроуд?

Драко забывает обо всем и недоверчиво смотрит в темнокожее лицо. Как будто вылепленное из шоколада.

— Она же корова, — совершенно беззастенчиво и абсолютно бестактно замечает он. — Уж лучше Паркинсон или Дэвис…

Забини смеется, запрокинув голову вверх. Зубы у него крупные, как у лошади.

— Развлекаться с Дэвис после тебя? Увольте. Ты наверняка заморочил ей голову своими розовыми соплями. Пожалуй, Пэнси пойдет. А насчет Булстроуд… Иногда эти селедки надоедают, хочется и пышечку потрогать.

Драко приподнимает брови. Он в этом не разбирается и не планирует разбираться. И сразу, резко, порывом перед глазами мелькает обнаженное тело Уизли.

— Что думаешь о Диггори? — небрежно интересуется Драко, поднимаясь вслед за Забини в гостиную. Астория, не поднимаясь с дивана, поднимает руку в знак приветствия. И Драко с силой растягивает губы в улыбку. Он заставляет себя радоваться. Так заставляешь себя принять таблетку, зная, как она горька и как полезна.

— Диггори — дружок Поттера, что я могу о нем думать? — Забини широко зевает. От него пахнет каким-то сладким одеколоном и уверенностью в себе.

Драко задумчиво пропускает Асторию вперед и медленно идет вслед за ней на завтрак. Поттер сидит с распухшим носом в окружении до тошноты правильной Грэйнджер и конопатого идиота Уизли.

Джинни среди них нет. Значит, она все-таки в больничном крыле. И эта мысль пригвождает его на месте.

— Идешь? — Астория касается его руки.

Драко молча садится за стол и придвигает поближе тарелку с фруктами, которые эльфы выращивают в оранжерее мадам Стебль. Он нарезает грейпфрут, забрызгивая красноватым соком окружающих, и кладет мякоть в рот, морщась. Его жизнь — не грейпфрут, а клюква в сахаре. Кажется, будто оболочка сладкая. Но внутри — кислота.

Разложив на парте пергамент и чернила, Драко решает взглянуть на Диггори. В нем есть какая-то утонченность: лежащие волнами короткие каштановые волосы и серые, темные глаза. И эти странно изогнутые тонкие губы.

Забини прослеживает его взгляд.

— Ну да, по нему все девчонки сохнут, если ты об этом, — раздраженно говорит он. — Что они в нем нашли, да?

Драко пожимает плечами, обмакивая перо в чернильницу. Диггори уже что-то говорит про вампиров, поглядывая на сидящего за первой партой Поттера.

— Только вот Диггори встречается с Чанг уже столько лет, что пора бы на ней жениться.

— Чанг? Так она вроде с Поттером встречалась?

— Ты головой ударился? — Забини ребром ладони разглаживает мятый пергамент. — Поттер уже года два как встречается с малявкой Уизли.

Драко болезненно сглатывает. Два года? А если у них уже что-то было? И будет? Он представляет ее в объятиях Поттера и, не сдержавшись, яростно ударяет кулаком по столу.

— Вы хотели что-то сказать, Малфой? — Диггори неприятно улыбается. — Если вы слышали, мы только что закончили разговаривать о вампирах. Теперь поговорим об инферналах. Может быть, вы поделитесь с нами своими познаниями, Малфой?

Драко лениво встает из-за парты, не обращая внимания на смех среди гриффиндорцев. Рука Грэйнджер, которая вычитала про инферналов еще в пеленках, торчит среди голов, как маяк.

— Инферналы подчиняются определенному хозяину, например, Волан-де-Морту. Кожа у них светлая, и боятся они только огня. Зомби изначально не подчиняются никому и отвратительно пахнут.

Драко встречается глазами с Диггори, слыша сдавленный смешок Забини. Рука Грэйнджер опускается, словно уходя под воду.

— Десять баллов Слизерину за правильный ответ, — тихо произносит Диггори, опираясь рукой о парту. — И минус тридцать за наглость упоминать это имя на моих занятиях.

Краем глаза Драко видит, как возмущенно ерзает на стуле Паркинсон. Плевать. Пусть снимают сколько угодно баллов. Пока Поттер в школе, Дамблдор найдет тысячу причин отдать первенство Гриффиндору.

Диггори делает еще один шаг ему навстречу, и Драко на мгновение обдает волна холода и ненависти и так же быстро исчезает. И в это мгновение Поттер, вздрогнув, касается рукой шрама. Грэйнджер и рыжий идиот сразу понимающе переглядываются и изображают на лице переживание.

— Собираетесь выбрать мой предмет для ЖАБА? — неприязненно интересуется Диггори, продолжая смотреть на Драко.

— Да, сэр.

— Тогда советую быть вежливее и осторожнее, Малфой. Садитесь. Класс, открывайте страницу сто пятьдесят. Параграф пять: «Защита от инферналов». Кто мне скажет, как обезопасить себя от этих существ?

Рука-маяк Грэйнджер снова медленно поднимается из невидимой воды. Драко небрежно замечает, наплевав на правила:

— Инферналы обычно давят числом, сэр. На них действует что-нибудь мощное, например, Адское пламя. Обычным «Вспыхни» их не победить. Как и прочей ерундой типа «Экспеллиармуса», который любит Поттер. «Петрификус тоталус» тоже входит в список плохих идей.

— Откуда ты все это знаешь? — Грэйнджер раздраженно поворачивает к нему свое бледное лицо с явными признаками магглорожденности. — Эта тема описана только в расширенном курсе…

— Минус десять баллов Слизерину! — Диггори поднимается с кресла. — Мистер Малфой, еще одно слово — и я выставлю вас вон.

Драко молча пожимает плечами. В другое время, в другой реальности он просто взял и ушел бы с занятия. Но что-то в серых глазах Диггори ему не нравится, и он хочет выяснить, что именно.

Джинни

Она чувствует: в комнате кто-то есть. И, не успев остановить саму себя, тихим, надломленным голосом произносит:

— Драко?..

То ли вопрос, то ли надежда.

— Интересно, — отвечает ей слегка хриплый голос.

— Гарри?..

— Вдвойне интересно, — к хриплости добавляется насмешка.

Джинни трет воспаленные глаза рукой и тут же натягивает одеяло до подбородка.

— Профессор!

Снейп сидит на кровати напротив нее, и на коленях у него лежит неизменный учебник зельеварения. Джинни нервно вспоминает, что в этой реальности Снейп так и остался на своей привычной должности.

— Смотрю, вы времени зря не теряете, — его бледные губы растягиваются в ухмылку. — Ужасный выбор, не так ли? Поттер или Малфой?

Джинни пунцово краснеет, но не отводит взгляд. И вдруг понимает, зачем он здесь. Он здесь потому, что комната больше не кружится перед глазами, и к горлу не подступает вязкая тошнота.

— Видите ли, какое дело, Уизли… Мадам Помфри пришла ко мне за антидотом от яда кобры. Причем, достаточно редкой кобры. Как человек, достающий ценную информацию для директора, я знаю наверняка, кому принадлежит змея, укусившая вас. Если только, конечно, вы не залезли в террариум в Лондонском зоопарке.

Джинни несколько минут смотрит на него, беспомощно моргая. И ее ресницы взлетают вверх и вниз, как лебединые крылья. Она не хочет бросать анимагию, но боится, что больше она ей не пригодится.

— Я не умру? — тихо спрашивает она, часто дыша.

— Нет, к сожалению, учитывая вашу глупость. Но вам придется провести здесь несколько дней. А слабость и головокружения останутся с вами на две недели. Так что вы натворили, Уизли?

— Профессор, вы мне все равно не поверите. И я… давайте считать, что я залезла в террариум.

Снейп неприятно щурит черные глаза.

— Тогда мне придется использовать сыворотку правды. Или еще что-нибудь, более мощное. И гораздо более болезненное.

Джинни выдыхает с такой силой, словно вдохнула в себя тонну кислорода. Он не поверит. Он упрячет ее в Мунго. Или…

— Весь этот мир — искаженная реальность настоящего. Я изменила его с помощью зелья времени. Там, в другой реальности, директор давно мертв, благодаря вам, и вы — глава Хогвартса заодно с Кэрроу. Волан-де-Морт возродился и освободил из Азкабана всех Пожирателей смерти, а Гарри в бегах.

В черных глазах Снейпа — разочарование. И нарастающая злость.

— Черт с вами, Уизли, не хотите по-хорошему…

— Я говорю правду! — Джинни с отчаянием повышает голос. — Клянусь! Вы защитили меня в той реальности… Я даже знаю, кого вы любите.

— Неужели?

— Лили Поттер. И у вас есть кусочек ее письма.

Тишина пахнет свежими бинтами и мятным чаем, который давно остыл, но поставлен на краешек ее тумбочки чьей-то заботливой рукой. Мягкий сумрак обволакивает, вызывая желание уснуть. Ей снился Гарри.

— И в какой момент прошлого вы возвращались?

— Во время Турнира Трех Волшебников.

Снейп смотрит на нее с подозрением и одновременно с удивлением. Словно видит впервые. Читая вопросы в его глазах, Джинни скрещивает руки на груди.

— Я ничего не расскажу, профессор. Гарри знает, что должен делать, остальное ни меня, ни вас не касается. Я уверена, что Гарри справится. Он всегда вылезает из всех передряг.

Снейп молча поднимается с кровати и нависает над ней худой черной тучей.

— Если мы все окажемся в бездне, Уизли, это будет полностью ваша вина.

Когда он уходит, оставляя за собой шлейф кофейного запаха и одиночества, Джинни обессиленно падает обратно на подушку. Зачем она выдала ему правду? Что, если он расскажет Дамблдору? И что значил тот немой крик в зеленых глазах Гарри?

Джинни берет с тумбочки остывший чай и делает несколько маленьких глотков. Рот наполняется привкусом горечи. Поставив чашку обратно, она ложится на живот, пытаясь уснуть. И не помнить ни о чем. И мечтать, что она проснется в другом мире, и на соседней кровати будет сидеть Драко, поглощающий скучную «Историю магии». И на пергаменте будут расползаться остроконечные кляксы.

— Ты спишь или нет?

Она с трудом разлепляет глаза, понимая, что незаметно уснула. Напротив нее сидит Рон, держа в руках чашку с остатками чая.

— Остыло, — тянет Джинни. И в висках колоколами бьет радость при виде брата.

Рон машет рукой.

— В горле пересохло, — бормочет он и одним жадным глотком опрокидывает в себя чай. — Ты как?

Джинни переворачивается на спину и несколько секунд смотрит на белоснежный потолок. Ей хорошо. Не хочется вставать. Не хочется двигаться. Раньше она все делала потихонечку, а теперь — обездвижена немотой. Лавиной немоты.

— Лучше, — она пытается улыбнуться. Не получается. — Ты чего не спишь?

— Мне кажется, Гермиона меня бросит, — Рон не умеет скрывать и выдает все сразу, залпом. Как не умеет пить чай маленькими глотками. — На черта я ей сдался?

Джинни медленно поворачивает к нему голову. Голову — не тело. Измученное тело остается лежать в прежнем положении.

— Что за чушь?

— Я вчера слышал, как они с Гарри запоем обсуждали свою мечту про работу в Министерстве, про хорошие должности и возможности. А я слушал их и понимал, что мне все это не нужно. Мне это не по душе.

— А что тебе по душе?

— Фред и Джордж звали меня работать в магазин… И я согласился, — Рон громко ставит чашку на тумбочку. — Только никому не сказал. Мне и ЖАБА-то сдавать нет смысла.

Джинни смотрит на него молча. Соглашаясь. Да, Рон такой, ну и что? Нельзя всем работать в Министерстве. Она уж точно там не окажется.

— В общем, Гермиона вчера с таким жаром говорила Гарри про стремления и амбиции, про открывающиеся горизонты, а он ее поддерживал… Думаю, она во мне разочаруется и уйдет к тому, у кого этих амбиций целый шкаф. Может, мне стоит поговорить с ней сейчас, чтобы потом не было ужасно больно?

— Рон, ты эгоист, — с улыбкой произносит Джинни, но ее улыбка сползает с осознанием, почему Драко решил все разорвать. Драко — точно такой же эгоист. Драко боится, что она бросит его ради Гарри, и не хочет страдать еще больше. Джинни стискивает зубы. А ее он спросил?

— Знаешь, тут трудно быть эгоистом, все-таки дыра в сердце останется у меня, — резонно замечает Рон и достает из карманов горсть карамелек. — Хочешь? Я с ужина стащил.

Джинни дрожащими от слабости пальцами берет конфету в ярко-зеленой обертке. И до безумия хочет, чтобы Драко пришел к ней. Пришел. К ней.

— Поговори с Гермионой, — медленно произносит она. — Думаю, она поймет. Нет ничего плохого в том, что ты хочешь остаться самим собой.

Рон неуверенно пожимает плечами. Его рыжие волосы взъерошены, и в голубых глазах — тревога. Он тяжело выдыхает и поднимается на ноги.

— Пойду, нужно повторить что-то там для контрольной Вектор, — тоскливым голосом произносит он. — Спасибо, сестренка. Думаю, я последую твоему совету. Хорошо, что ты у меня есть. Не представляю, если бы я пришел с этой бедой к маме или Фреду с Джорджем.

— Или к Перси, — произносит Джинни тихо, и они оба смеются. Она — Элиза с шестью братьями.

Она не успевает спросить, как дела у Билла и Флер, потому что дверь в комнату приоткрывается, и в образовавшейся щели появляется голова Гарри.

— Пришел тебя проведать, — радостно произносит он. — Рон, там тебя Гермиона ищет, чтобы узнать, как хорошо ты запомнил главу по невербальной магии.

Рон тихо стонет и быстро выскальзывает из комнаты, как угорь. Гарри с Джинни обмениваются понимающими улыбками. И снова ее улыбка сползает при осознании того, что Гарри улыбается ей в ответ. Как в другие времена. Словно Драко никогда и не было.

— Можно тебя поцеловать? — тихо спрашивает он, опускаясь рядом с ней на корточки. Джинни покорно кивает. Вечно он спрашивает. Нет бы взять — и поцеловать. Без разрешений.

И снова — его теплые губы на ее неподвижных губах. Она не в силах ответить на поцелуй. Она все еще пытается понять, что чувствует. Говорят: невозможно любить двоих, ведь если бы ты любила одного, другой никогда бы не появился. Но эти слова не помогают. Может быть, ей кажется, что она любит Драко. Или кажется, что она любила Гарри. Мысли путаются, и сразу же лицо Гарри начинает кружиться перед глазами.

— Извини, мне нехорошо, — она отстраняется.

Гарри садится на пол и опирается локтем о кровать.

— Привет, — зачем-то говорит он тихо, улыбаясь.

— Привет, — отвечает она, и сердце бьется так болезненно, что она невольно закусывает губу.

В больничном крыле тихо. Джинни не привыкла к такой поглощающей тишине. Ей не хватает унылого звука капающей воды в туалете Миртл. И колыхания пламени свечей на полу.

— Ты такая красивая, — замечает Гарри, наблюдая за ней. — Каждый день поражаюсь, как только мне удалось тебя заполучить.

Джинни слабо кивает, не зная, что ответить. И на глаза наворачиваются слезы бессилия. Она на мгновение отворачивается, чтобы незаметно смахнуть их. Вещи вернулись на свои места. Гарри говорит ей комплименты. Гарри рядом с ней. И тогда она вспоминает тот его взгляд у теплиц.

— Ты все-таки собираешься стать мракоборцем? Рон рассказал.

Гарри ерзает на полу, обхватывая колени руками.

— Наверное. Это плохо? Ты бы не хотела, чтобы я становился мракоборцем?

— Я хочу, чтобы ты стал тем, кем хочешь стать. Только это опасно. Учитывая, что Волан-де-Морт еще где-то там, ты сам говорил.

Гарри приоткрывает рот, собираясь что-то сказать, потом передумывает и только вздыхает.

— Давай поговорим, когда ты поправишься. Отметим это гигантским кофе и пирожными в «Сладком Королевстве», идет?

— Идет, — покорно соглашается Джинни, потом зачем-то вытаскивает из-под теплого одеяла горячую руку и осторожно касается его волос. Гарри улыбается в ответ. И от этой счастливой улыбки ей хочется выть. Если бы не Драко, она никогда не взглянула бы ни на кого, кроме Гарри. Но Драко перевернул всю ее, разбередил душу и сердце. И вещи не встают на свои места. Они зависают в воздухе.

Драко

Три недели прошло с тех пор, как он закрыл за собой дверь туалета Миртл, оставив Уизли на окровавленном полу с рваной раной на бледной ноге. Он наблюдает за ней со стороны, наблюдает, как они с Поттером проводят вместе свободное время. Целую неделю она пролежала у Помфри, и теперь все еще бледная. Драко видит обреченность в ее ореховых глазах и знает, что он — причина этой обреченности. И ждет, сам не зная, чего. И все еще боится причинить себе боль. Поэтому старается убедить себя, что может жить без нее.

Проверяя корявую работу первокурсницы, Драко вспоминает, что договорился сходить с Асторией в Хогсмид. Она предлагала каждые выходные, но согласился он только вчера. Сам не зная, зачем. Все равно не вырвешь с корнем из сердца того, о ком думаешь, просыпаясь и засыпая.

Драко помечает лишний абзац красными чернилами и отодвигает пергамент на край стола. Рядом, на низком диване, обитом зеленым сукном, мирно сопит Блейз. Драко начинает привыкать к их странной дружбе, и ему это не нравится. До ужаса не нравится. Заводить друзей — опасно.

Настенные часы со змеей вместо кукушки бьют десять. Драко неохотно закрывает чернильницу и поднимается с кресла, растирая онемевшую ногу. Наматывая колючий шарф на тонкую шею, он вспоминает то снежное утро в Хогсмиде, когда Уизли призналась ему в любви. Да, она не сказала тех слов. Она просто сказала «ты мне нужен». Но он понял.

В холле навстречу ему осторожными шагами идет Северус с большой стопкой бумаг. Драко узнает в них вчерашние контрольные по зельеварению, которые они часто пишут на факультативном курсе подготовки к ЖАБА. Драко и Северус оба любят этот факультатив за то, что туда ходят только нацеленные на высший балл студенты. Ложкой дегтя в этом факультативе является Поттер.

— Погода так себе, — замечает Северус. — Ты тепло оделся?

Драко впервые за эти проклятые три недели улыбается. Мерлин, как же повезло, что даже в этой реальности у них с деканом хорошие отношения.

— Да. Спасибо. Тебе купить что-нибудь?

— На твое усмотрение, Драко, — Северус кивает и проходит мимо него к лестнице, ведущей в подземелье.

Астория ждет его у крыльца, рассматривая свободное небо над головой. На ней темно-серая с голубоватым отливом шубка и такого же цвета варежки. И она пахнет лилиями.

— Мне так нравятся лекции Диггори, — Драко протягивает Астории согнутую в локте руку. Он заговаривает об учебе, чтобы сказать хоть что-то.

— А я избегаю его из раза в раз, — Астория смотрит в молочно-серое небо, надеясь, что пойдет снег и укроет мерзлую землю. Она любит зиму. Драко зиму ненавидит. Теперь — вдвойне. — Он кажется мне наигранным. Словно снаружи — белое, а внутри — черное. И эти его глаза… как будто прожигают всю тебя изнутри.

Драко пожимает плечами. Он старается упиваться мыслью, что Седрик жив — и этого достаточно. Этим он пытается оправдать свою трусость и страх рискнуть всем.

Они проходят мимо кишащего студентами «Сладкого королевства», затем — паба Розмерты и, наконец, толкают дверь кафе мадам Паддифут. Астория что-то говорит про горячий чай в холодное утро, но слова проплывают мимо него, словно корабли мимо барахтающегося в воде утопающего.

За столиком у окна сидит Уизли и натянуто улыбается Поттеру. Ее рыжие волосы волной огня лежат на поникших плечах.

Она на мгновение встречается с ним взглядом и вздрагивает всем телом, он отчетливо видит это. И в эту проклятую или благословленную секунду Драко понимает, что не только хочет поцеловать ее. Он хочет ее. Так сильно, что рад просторной зимней мантии. Астория у него таких желаний не вызывает. Но секунда проходит, и Уизли отворачивается и нацепляет золотую маску радости.

— Ведь счастье это и есть горячий чай в морозный день, правда? — Астория развязывает темно-зеленый шарф, снимает мантию и садится в мягкое кресло.

— Правда, — честно отвечает он и в эту секунду действительно верит ей.

Они заказывают чай с шиповником, шоколадные пирожные и большой кусок пирога с мясом. Драко старается поддерживать разговор, но выходит совершенно дерьмово, и он знает это. Большей частью он покорно слушает, как Астория с сестрой проводят лето в поместье и какие созвездия можно увидеть на руинах замка в Йоркшире. Драко любит звезды.

— Когда будем возвращаться, я покажу тебе Кассиопею, — Астория изящным движением ставит чашку с беззаботно красными маками на широкое блюдце. Он вспоминает, как они пили здесь кофе с Уизли. В точно таких же чашках. — Драко, перестань.

От неожиданности он закашливается. И Уизли на мгновение поднимает на него глаза. Поттер тоже оборачивается и делает раздраженное лицо. Драко слышит, как он говорит, даже не понижая голоса:

— Пойду, разберусь, какого черта он меня ударил…

— Гарри, не надо, — ее голос натянут, как струна. — Пожалуйста, давай без драк, хотя бы сегодня…

Драко, на всякий случай, нащупывает рукой палочку во внутреннем кармане пиджака и вопросительно смотрит на Асторию.

— Что?

— Не надо притворяться, что все замечательно, — быстро произносит она своими тонкими розовыми губами, спокойно смотря в его бледное лицо. — Я знаю, что у тебя что-то случилось. Что-то, что окрашивает твое лицо в серый цвет, а сердце превращает в кровавую рану. И я знаю, что ты никогда не скажешь, что. Но это не важно. Раз я с тобой — значит, нужна тебе. Значит, могу тебе помочь. Правда?

Драко не отвечает, только кладет свою ладонь поверх ее маленькой ладони и крепко сжимает. И радуется, что не видит выражение лица Уизли.

— Знаешь, один умный человек сказал: «Разум всегда должен быть трезв и холоден, а сердце — сердце должно быть в крови, для него это привычно». Я сама стараюсь так жить.

Драко выпускает ее руку из своей, слегка повышая голос, чтобы Уизли услышала. Сам не зная, зачем.

— А другой умный человек заметил: время лечит. Чушь драконья. Время не лечит. Оно только притупляет и иссушает. Превращает в гниль все внутри тебя.

Они некоторое время молчат, доедая пирожные, кажущиеся Драко совершенно безвкусными, и допивают чай, больше похожий на воду. Потом Драко поднимается и идет к витрине с пирожными. Остановившись перед сладким разноцветным многообразием, он размышляет, что можно принести Северусу. И выбирает на свой вкус: медовые и трюфельные пирожные. Они стоят дорого, но ему хочется порадовать декана. И, расплатившись, осторожно убирает картонную коробку в сумку.

Они медленно бредут обратно к Хогвартсу, с трудом передвигая ноги в сугробах. Метель не утихает и каждую секунду швыряет в лицо новые полки ледяных солдат.

— Видишь те три большие звезды? — Астория останавливается и указывает рукой в голубой варежке на вечернее небо. — И вон те четыре? Это Кассиопея.

Драко не видит. Не хочет видеть.

— Красиво? — спрашивает она, улыбаясь слегка печально.

— Ты красивая, — вдруг говорит он, привлекая ее к себе. Ее черничные глаза смотрят на него смело и с каким-то внутренним вызовом. Он наклоняется к ней. Ее холодные губы отвечают, а руки взлетают вверх и обнимают его за шею поверх колючего шарфа.

В ее поцелуе нет ничего безумного и огненного, только податливость и нежность. И Драко это нравится. Если бы он никогда не знал Уизли, он был бы счастлив с Асторией. Он даже не знал, что она всегда была рядом — и есть. Уизли нужно так много, Астории нужен только он.

Но он не может вырвать свое сердце и вставить другое. Раньше оно было у него холодное, как в сказке про угольщика Мунка, но Джинни растопила его, заставила биться. Сердце — одно, сердце — в крови, в горячей, в кипящей — как Уизли.

И в его сердце нет места нежности. И он знает: как только она прорвется туда — нежность к Уизли — как вода из дамбы, когда возьмется из ниоткуда, он не сможет ей противостоять.

— Я хочу, чтобы ты съездила со мной к моим родителям, — Драко кладет руки на ее заснеженные плечи. — Они зачем-то хотят меня видеть. А я ненавижу зимние поезда. В них ужасно одиноко.

Астория не умеет отказывать, если он просит.

И когда они поднимаются по ступеням замка, за спиной расстилается снежная гладь, освещаемая яркой луной. И далеко на небе, через сотни одиноких лет, созвездие Кассиопеи шлет им свой звездный свет.

Джинни

У Гарри мягкий овал лица и изумрудные глаза. Они сидят вдвоем у мадам Паддифут за уютным столиком у окна. Хогсмид — под властью метели и ее солдат-снежинок, забирающихся под мантии и куртки, лезущих в сапоги и залетающих в горячий рот, словно в жерло вулкана.

— Помнишь, как в тот раз ты поймала снитч за несколько минут после начала матча? — Гарри ставит на блюдце чашку с горячим шоколадом. — Мадам Хуч была в восторге.

— Это она тебе так сказала. — Джинни широко улыбается, стряхивая с кончиков пальцев крошки от печенья. — А мне сурово заметила: неплохо, но придется еще работать и работать.

Гарри машет рукой. Губы у него измазаны в шоколаде, но не манят.

— Это она всегда так говорит. Ты умница, Джинни.

Она переводит взгляд на падающий снег. Еще четыре месяца назад она была готова отдать что угодно, чтобы сидеть вот так, напротив Гарри и пить горячее какао. И потом, выпав из жаркого кафе на мороз, чувствовать его теплые губы на губах.

Сейчас она хотела только одного: увидеть Драко, прикоснуться к Драко, целовать Драко. Неважно, что, главное — с Драко. Но в этой реальности счастливы все, кроме их двоих. Кроме нее и мужчины с глазами цвета зимних сумерек.

— Знаешь, а я по-прежнему хочу играть за «Гарпий» и вести колонку в спортивном журнале. Может быть. — Джинни с некоторой досадой пожимает плечами. — Слушай, Гарри… А что ты любишь?

И ей сразу вспоминается та ночь в палате у Помфри и тот резкий тон голоса, каким Драко спросил ее, чем же так хорош Поттер.

Гарри теряется, как человек, бежавший со всех ног и вдруг влетевший в тупик. Он некоторое время поглаживает ручку чашки, пытаясь сам себе ответить на заданный вопрос, потом произносит:

— Я люблю квиддич, люблю проводить время с Сириусом, особенно зимой. Люблю Заклинания и Защиту от Темных искусств. Люблю разгадывать с Роном дурацкие кроссворды из «Придиры». Люблю пироги с почками. Хочу стать мракоборцем. Не люблю дождь, потому что он вечно заливает мне очки. И самое главное: я люблю тебя.

У Джинни щемит сердце. А что она ждала? Что он будет каким-то особенным? Он самый обычный мальчишка, который, вырастая, любит после работы полежать на диване со сливочным пивом. Потом раскидать садовых гномов, посадить лук и огурцы и играть с детьми в квиддич. У нее — такая семья. И у них с Гарри будет такая же… Будет?

Дверной колокольчик звонко приветствует нового посетителя, и Джинни невольно поднимает глаза и сталкивается взглядом с Драко. Он похож на замерзшего человека, которого только что достали из-подо льда. Он похож на сына зимы, который так не любит весну. Три недели — только три недели, три вечных недели прошло с тех пор, как она, ругаясь, пришла к Помфри с окровавленной ногой. А теперь они — чужие, под лавиной немоты.

Он — не один. Джинни не сразу замечает, что под руку он ведет Асторию, но ей почему-то наплевать. Она знает — это ложь. Она чувствует — это безысходность. Вот только она еще не понимает, что на скудной почве безысходности иногда вырастают цветы. Вереск.

Глаза у Драко холодные и неживые, но губы шевелятся, что-то говоря, и шея двигается, кивком указывает на нужный столик. В другой стороне от Джинни и Гарри. Вся ее буря чувств — подбежать, поцеловать, обнять — в едва дрожащих пальцах.

— А если бы тебе пришлось скрываться от Волан-де-Морта, ты бы взял меня с собой? — Джинни впивается в печенье.

Гарри отрицательно качает головой. Он никогда не раздумывает, ни в этой реальности, ни в другой.

— Это слишком опасно, Джинни. Ты прекрасно понимаешь, что ты — моя болевая точка. Надави и…

— То есть, если Волан-де-Морт надавит на Рона и Гермиону, тебе будет легче? — скептически интересуется она.

— Нет, — Гарри сбит с толку и сразу же взъерошивает волосы. — Но ты…

— Буду мешаться под ногами?

— К чему этот разговор? — Гарри хмурится и водит рукой по волосам. — Я тебя люблю. Но я не привык втаскивать тебя в истории. Рон и Гермиона влезли в мои переделки слишком давно, чтобы из них вылезать. У тебя еще есть выбор. Давай оставим этот разговор, ладно? Такой день хороший. Поговорим об этом… потом. Я обещаю, что поговорим.

Джинни раздраженно пожимает плечами и одним глотком осушает остывшее какао.

— Если ты наелась, можем прогуляться, — Гарри улыбается так добродушно и нежно, что у нее екает сердце. Какая же она дура! Падшая. Падшая женщина, только он этого еще не знает. Всю жизнь мечтала, до одури, что будет девушкой Поттера. А теперь — отрезало. Словно кто-то взял большой испанский тесак и разрубил все нити. Да, рядом с Гарри ей легко. Да, рядом с Гарри она чувствует себя счастливой. Но осколок в ее сердце не вымывается кровью. Застрял.

— Тебе нравятся занятия у Диггори? — спрашивает она нарочито спокойно, когда они идут в обнимку по заснеженной дороге.

— Я обожаю его лекции! — Гарри даже закашливается от попавших в рот снежинок. — Только знаешь… Вчера после его пары у меня болел шрам.

Джинни останавливается. В морозном воздухе пахнет дымом, вьющимся из труб домов Хогсмида.

— И давно это?

— Нет. Пару раз за последний месяц. — Гарри начинает оправдываться, и это у него как всегда плохо получается. — Наверное, из-за того, что у Диггори мы обсуждали Первую магическую войну.

— Наверное, — эхом отзывается Джинни, но слабо верит своему эхо. Лебедь внутри нее, спрятавший голову под крылья, вдруг расправляет шею. А потом она замечает выражение его лица. — Гарри, я никуда не пойду, пока ты не скажешь, что с тобой.

Он берет ее за руку и решительно ведет за собой. Они заходят за «Сладкое Королевство» и оглядываются по сторонам.

— Я чувствую его, Джинни.

— Кого? — спрашивает она, заранее зная ответ. Снежинки падают ей на ресницы.

— Волан-де-Морта, — Гарри наклоняется ближе к ней. — Похоже, я каким-то образом связан с ним, понимаешь? Я связан. И это мешает мне жить. Каждый день я жду, что он появится передо мной и сломает, уничтожит то, что мне дорого. Убьет тех, кто мне дорог. Я стараюсь не думать о нем, но это… тяжело. Он все время в моей голове.

Джинни оцепенело выдыхает. Тот Гарри, в настоящей реальности, должен чувствовать почти то же самое, только там он ничего ей не говорил.

— А еще у меня бывают… видения, — Гарри потирает шрам. — Словно я вижу его глазами.

— И что ты видел последний раз? — в ее голосе мягкость и чувство вины.

— Книги… Много книг… По зельеварению, — Гарри отводит взгляд. — Я не хотел говорить Гермионе, потому что она сразу потащит меня к Снейпу или Дамблдору. Я устал от вечных указаний, что мне следует делать. А Рон пожал плечами. Он и сам не знает, что делать. Не хочу становиться марионеткой, но одному мне не справиться, хотя с Реддлом мы всегда один на один, и это превращает меня в ужасно одинокого человека.

Джинни забывает обо всем на свете и обхватывает холодными ладонями его лицо.

— Я с тобой, слышишь? Я всегда с тобой.

А потом она понимает, что только что сказала. И давно прошедшая слабость тошнотой подступает к горлу.

— Правда? — шепотом спрашивает он, улыбаясь. — Мне показалось, что после каникул ты немного меня сторонишься. Джинни, если ты не захочешь быть со мной, я пойму. Быть рядом с человеком, который может умереть в любой день, который может видеть глазами Волан-де-Морта, непросто. Любить — тем более.

Одинокие слезы медленно ползут по ее щекам. Слезы ненависти к себе, прошедшей, но еще трепыхающейся в животе любви к Гарри, слезы непонимания.

— Правда, — она разлепляет сомкнутые холодом губы. — Доверься мне, пожалуйста.

Гарри снова оглядывается по сторонам и быстро произносит.

— Я хочу стать мракоборцем не только потому, что хочу сражаться с Темной магией. Я хочу найти Темную магию. Я устал прятаться, Джинни. Я хочу найти Волан-де-Морта и убить его. Или умереть.

Джинни в ужасе делает шаг назад, зло смахивая слезы с лица.

— Ты не готов к этому…

— Я никогда не смогу быть полностью готовым к этому, Джинни. Я не хочу жениться, не хочу заводить детей, не хочу жить дальше, зная, что в любой момент моя семья может меня потерять. Я рос без родителей и, поверь мне, не хочу, чтобы мои дети тоже узнали, каково это.

Джинни смотрит на него обреченно и видит точно такую же обреченность в его зеленых глазах. А в тех, серых — безнадежность.

И ради чего все это? Ради лучшего будущего. А получается ли оно, если здесь Гарри, наоборот, только больше мучается?

— Поможешь мне?

Джинни радостно расправляет крылья. Гарри просит ее помощи!

— Обещаю, что не буду втягивать тебя в сражения или опасности. Просто помоги мне разобраться в видениях. Помоги понять, где можно его найти. Я не хочу, чтобы об этом узнал Дамблдор, надоела его бесполезная опека. Он думает, что я не готов, но разве можно к этому подготовиться?

Джинни снова делает шаг назад, дрожа. Снег продолжает падать на ресницы, превращаясь в дождь.

— Гарри, ты просишь меня помочь тебе найти человека, который может тебя убить.

— Я знаю.

Она смотрит на него распахнутыми, блестящими, полными слез глазами. Потом закрывает лицо руками, спрятанными в варежки Драко. Помощь Гарри — своего рода искупление. Только за что? За то, что в ее сердце зародилась любовь?

И, не давая себе пощады, Джинни решительно кивает. Она справится. У нее нет выбора.

И когда Гарри осторожно и нежно целует ее, она снова удивляется, какие теплые у него губы.

…Седрик странным образом притягивает ее к себе и в то же время отталкивает. На его занятиях всегда много студентов, и, кажется, про прорицания все забыли окончательно. Рассматривая профиль улыбающегося Диггори, она пытается вспомнить, кто же вызывал в ней столь противоречивые чувства. Но не может.

— Мисс Уизли, — он окликает ее. — Повторите, пожалуйста, дату начала третьей гоблинской войны.

— Ммм… — Джинни ало краснеет и утыкается взглядом в черное дерево парты. — Тысяча пятьсот восемьдесят восьмой?

— Пятьдесят третий. — Диггори недовольно хмурится. — Повторите способы защиты от нападения гоблина, которые я только что перечислил.

Джинни нервно смотрит на девственно чистый лист пергамента с жирной кляксой поверх него, похожей на осьминога.

— Я не помню, профессор.

— Вы все время витаете в облаках на моих занятиях. Останьтесь после лекции.

— Да, сэр.

Когда все уходят на обед, она лениво бросает вещи в сумку и подходит к профессору. Он никогда не узнает, что это они с Драко спасли его три года назад. И никогда не узнает, что должен был умереть. Диггори демонстративно неторопливо проставляет оценки на длинном куске пергамента.

Джинни привыкла ждать. Вся ее жизнь — это ожидание чего-то. Раньше — встречи с Гарри. Теперь — завтраков, обедов и ужинов, потому что там они обмениваются с Драко взглядами. Когда все запрещено, когда все разрушено, когда ты не принадлежишь себе — как ты можешь лгать, когда у тебя есть глаза?

— Очень странная картина, Уизли, — Диггори проводит пером над ее оценками. — По письменным работам и домашним заданиям у вас только «Превосходно». А стоит мне спросить вас что-то на занятии — вы говорите полную чепуху. Вы списываете?

— Списываю? — кровь приливает к ее щекам. — Я никогда не списываю!

Диггори смотрит на нее снизу вверх. Что-то в глубине его темно-серых глаз заставляет Джинни поежиться. Но что — она не понимает.

— Что вас интересует в жизни, Уизли?

— Квиддич, — Джинни выпаливает первое, что приходит в голову.

— Квиддич — это чудесно. Но у вас скоро ЖАБА, не думайте, полтора года пролетят мгновенно, и вам пора задуматься о карьере. Неужели со всеми вашими способностями вы выберете спорт? — Седрик приветливо улыбается, но приветливость наиграна. Джинни ему не нравится, и она это чувствует, потому что сейчас все ее чувства обострены до крайности. — Вы мне симпатичны, Уизли, и я поспрашивал о вашей успеваемости у Минервы. Помню, как вы играли против Чжоу. Помню, как я сам играл против Чжоу, она чертовски ловка! А теперь я на ней женат. Все-таки у нее получилось меня обыграть.

— Что вы хотите этим сказать, сэр?

— Что у вас огромный потенциал, скажем, в Защите от Темных искусств. Но нет никакой склонности к опрометчивым поступкам, верно? — Она не замечает, как пристрастно он следит за ее лицом. — Не хотите ли вы подробнее изучать Темные искусства?

Это у нее нет склонности к опрометчивости? Еще как есть. Иначе откуда она бы появилась в этой реальности?

— Нет. Понимаю, вы хотите отговорить меня от увлечения квиддичем, но у каждого свое призвание, — Джинни убирает прядь волос за ухо. Давно пора отрезать эти чертовы волосы! — Я пойду на обед, хорошо? Спасибо, что хотите мне помочь.

До самого Большого зала ее не покидает ощущение, что она когда-то встречала Диггори, только словно во сне. И словно это — не его голос. И глаза — не его.

— Передай вон тот пирог, пожалуйста, — Рон тычет пальцем в стоящий рядом с Джинни огромный кусок пирога с лососем. Она садится рядом с Гарри и подвигает брату тарелку. Секундное свидание взглядами с Драко только что закончилось.

— Лопнешь, — Гермиона толкает его в бок локтем. — Сколько можно есть?

— Я все еще вспоминаю Рождешство, — Рон засовывает пирог на четверть в свой ненасытный рот. — Мама вешно говорила: не ешь то, не трогай это…

— Побегу на нумерологию, — Гермиона смотрит на часы и хватает сумку. — Почему никто из вас на нее не ходит?

— Потому что мы боимся сломать мозг, — выдает Гарри общую мысль и с не меньшим, чем Рон, удовольствием отрезает себе приличный кусок пирога.

Джинни кусок в горло не лезет. И не лезет уже все эти три недели, три вечные, три проклятые недели. И она видит, как за слизеринским столом другой, но точно такой же кусок никак не хочет падать в рот Драко. Изо дня в день.

Это пройдет, говорит она себе и решительно сжимает вилку в руке. Это пройдет, говорит она себе, нанизывая на острые зубья вилки жареную свинину. Я больше так не могу, говорит все ее существо, опуская руку с вилкой на блюдо.

И там, за слизеринским столом, Драко в точности копирует ее движения.

— Когда у нас следующий матч?

— Через неделю, с Когтевраном. А через понедельник — со Слизерином.

Джинни решительно откусывает мясо и медленно жует. Квиддич и высота — вот, что позволит ей снова увидеться с Драко. В этой реальности в квиддич играют даже зимой, и ей это нравится. Куда лучше, чем играть в ноябре или октябре, когда небо просеивает дождь, и туман обволакивает деревья.

— Ты не против, если я сыграю против Слизерина?

Гарри не возражает, уплетая пирог, у него впереди еще много матчей. Он настолько великодушен, что Джинни от злости на себя едва не давится остатком мяса. Их с Гарри связывает еще большее, чем связывало раньше, и ей никуда не убежать.

Драко

Стуча ботинками по полу, чтобы сбить липкий снег, Драко быстро заходит в холодную приемную, где сидит одетый в несколько меховых мантий привратник. Драко достает свернутое в несколько раз разрешение, подписанное Дамблдором, и протягивает служащему. В Азкабане так холодно, что Драко не может остановить пробирающую до костей дрожь. Дамблдор с сомнением отнесся к его желанию навестить Лестрейнджей, но все-таки подписал разрешение, просверливая насквозь своими голубыми глазами.

Правая рука у Дамблдора — черная и распухшая, словно давно загнила, но Драко не обратил на это внимание тогда, в кабинете. А сейчас образ этой почти мертвой руки не дает ему покоя. И, убирая пергамент в холодный карман, Драко размышляет, была ли в той, другой, исчезнувшей реальности у директора такая же рука перед смертью? Когда он летел головой вниз с Астрономической башни — не все ли равно ему было, когда умирать?

Его легкие шаги падающими каменными глыбами отзываются в ледяной галерее.

Он еще раз показывает разрешение, но уже надзирателю и покорно садится на указанный жесткий стул. Разумеется, придется подождать. И Драко покорно ждет, рассматривая помещение с низким потолком и узким окном, сквозь которое в молочном тумане различимы фигуры дементоров.

Потом он вспоминает поблекшее лицо Уизли за обедом. Что-то случилось, от чего она так поблекла. Драко хочет и одновременно не хочет узнавать, что. Он не замечает, сколько времени протекает мимо, когда за ним приходит надзиратель.

Перед камерой со странным номером 7:18МФ Драко останавливается, морщась от брезгливости, и тихо зовет:

— Рудольфус!

Никто не отвечает. На полу в камере едва видны следы крови, обломки костей и остатки крысы.

Драко с трудом сдерживает рвотный позыв.

— Рудольфус! — говорит он чуть громче. Узники в соседних камерах тревожно гремят цепями.

— Что нужно? — вместо дяди за толстыми решетками появляется изможденное лицо Беллатрисы. Ее всегда блестящие волосы спутаны в один большой колтун, лицо замазано грязью, и зубы скалятся так, словно она раненая пантера. — Драко? Это действительно ты?

— Я хочу увидеть дядю, — с неожиданной для себя жалостью отвечает он.

Ее глаза блестят по-прежнему. Звериным блеском.

— Только он сломлен.

Ему разрешают войти в камеру и прикрывают дверь. Все равно пленникам не вырваться, и на руках у них — тяжелые цепи. Драко вспоминает, что в его мире Беллатриса и несколько пожирателей уже года два как сбежали из тюрьмы. Но здесь они по-прежнему сидят в заточении. Надолго ли?

— Я только хотел спросить, — Драко присаживается на корточки рядом с дядей. — Стоит ли все счастье мира того, что ты сам все равно по уши в отчаянии?

Рудольфус с криком хватает протянутый сэндвич с мясом и с довольным уханьем, как сыч, пожирает его до последней крошки. Такое же угощение Драко протягивает Беллатрисе.

— Жизнь одна, и жить нужно для себя, — Рудольфус прислоняется затылком к стене. — Чего ты хочешь?

— Быть счастливым.

— Тогда не слушай свое тщеславие. И свою гордость. Они сгубили многих. В том числе и меня. И самое главное: борись со своими демонами. Я здесь только потому, что слишком боюсь всего. Боюсь отчаянных шагов и перемен. Боюсь эту дьявольскую женщину.

— Скоро ты будешь счастлив, — Беллатриса наклоняется к нему и обдает запахом грязной одежды и давно не мытого тела. — Скоро Темный Лорд возродится, и мы все! — все! — будем вознаграждены. Мы все будем счастливы.

— Разумеется, — Драко скептически кладет ногу на ногу, стараясь не дышать полной грудью. — Вам будет, кого убивать. Я хочу понять: если я убегаю из одной реальности в другую, но в каждой из них я одинаково несчастен — что это значит?

— Что бежать — нельзя. Где бы ты ни был — судьба тебя найдет. Как бы ты ни пытался ее изменить или обмануть. Посмотри на меня. В каком мире я бы ни оказался, я в конечном итоге окажусь здесь.

Драко долго смотрит на измученного Азкабаном и голодом дядю, потом отводит взгляд, не пытаясь скрыть бегущую по щеке слезу. Ему бы хотелось изменить жизнь этого человека. Но он не может исправить уже совершенные ошибки. Он даже свои не в силах исправить.

Драко уходит из тюрьмы с тяжелым сердцем, обдумывая услышанное и понимая: дядю не спасти ни в какой из реальностей. Он все равно умрет. Он заплатит за все свои ошибки и грехи. Расплата ждет каждого, если не успеваешь исправить то, что натворил.

Его расплата — немота. И одиночество. И попытка заменить человека другим, хорошим, но нелюбимым.

Вернувшись в замок, Драко решительно вычеркивает себя из списка играющих в матче против Гриффиндора. Он знает, что если встретится с Джинни наедине — проиграет.

Джинни

Вспоминая о последнем уроке у Хагрида в другом мире, полном боли и отчаяния, Джинни с опаской идет на занятие по уходу за магическими существами. В этом мире, где все живы, она начинается всего бояться. В этом мире нет никакой уверенности, и вещи продолжают висеть в воздухе.

Демельза идет рядом с ней, дуя на замерзшие пальцы.

— Где твои варежки?

— В гостиной забыла, — Демельза хитро улыбается. Ее лицо сейчас напоминает лисью мордочку. — Может, Хагрид отпустит меня за ними, так половина пары и пройдет. С ума сойти, сколько мы уже изучаем этих огненных крабов. Как будто других животных нет.

— Скажи спасибо, что не приходится делать парочки из соплохвостов, — Джинни натянуто улыбается в ответ.

— Да уж, — Демельза заматывает шею шарфом. — Хорошо, что их всех истребили еще в прошлом году. Скорее бы вернуться в башню к теплому камину…

Джинни застывает на мгновение, потом догоняет Демельзу. Что за проклятье! Сириус жив, Седрик жив, соплохвосты мертвы… И только она воет ночью в подушку, стараясь выбросить из головы Малфоя. И не представляет, как сможет помочь Гарри. Или это действительно — искупление? И разве может называться искуплением помощь человеку в поиске своей смерти?

— Сегодня мы будем продолжать изучать огненных крабов, — Хагрид горой возвышается над ними. — Говорят, если выпустить краба на волю, он поползет в восточном направлении. Сейчас мы проверим эту теорию.

— Но восточное направление — это Запретный лес, — с сомнением замечает Полумна, поглядывая на темные стволы деревьев, которые, словно зубья расчески, режут воздух. Стальная убежденность Хагрида в неповторимости и чудесности всех тварей подряд не щадит никого, и студенты медленно бредут за ползущими в совершенно разные направления крабами.

Шагая за тварью, Джинни замечает на белоснежном снежном покрове кричащие алые капли крови. Забыв обо всем, она идет по каплям, отчетливо чувствуя едкий запах крови.

— Ты куда? — Демельза окликает ее откуда-то из-за дерева.

— Иди сюда! — Джинни машет ей рукой. — Смотри.

Демельза садится на корточки и подозрительно рассматривает откровенно кровавые капли на девственном снегу. Потом поднимает голубые глаза на подругу.

— Идем?

Хижина Хагрида исчезает за густо растущими елями. Где-то высоко, хрипло, с надрывом кричат вороны, кружась над колючими верхушками. Джинни поеживается и обхватывает плечи руками. И тогда внезапно Демельза, нервно сжимающая палочку в руке, отчаянно вскрикивает и указывает на бесформенную кучу, лежащую около старой сосны. Спотыкаясь о ветки, они бегут к этой кровавой куче. Не раздумывая.

Еще до того, как произнести это вслух, Джинни садится рядом с телом, залитым кровью, и по изувеченному лицу узнает бывшую соперницу: в квиддиче и в любви.

— Чжоу, — она беспомощно оглядывается на Демельзу, которая продолжает в ужасе зажимать рот ладонью, сдерживая тошноту. — Какого черта здесь случилось?

Демельза в растерянности приподнимает плечи и обходит дерево по кругу. Следов нет. Ничьих.

— Может быть… кентавры? Или пауки? — Она решается выдавить свое предположение. И снова зажимает рот дрожащей ладонью.

— Нет, — Джинни на мгновение перестает дышать и быстро приподнимает намокшую от крови синюю куртку Чжоу. — Паук не стал бы ее здесь оставлять, а кентавры не нападают на людей. И у нее резаные раны.

Как будто ее пытали Инкарцеро или Сектумсемпрой. Второе исключено, ведь это заклинание знает только Снейп. Даже в самом страшном кошмаре Джинни не может себе представить, что Снейп будет убивать студентов, к тому же с такой жестокостью.

— Пойдем, — Джинни проворно поднимается на ноги и берет оцепеневшую от липкого страха Демельзу за руку. — Надо скорее рассказать Хагриду и Дамблдору.

Дамблдор по-прежнему не вызывает у нее симпатии, но пока он в замке, пока он рядом — они в безопасности. Во всяком случае, так было до сегодняшнего дня.

Чжоу не должна была умереть! Неужели равновесие все-таки существует? Если Седрик жив, то Чжоу должна быть мертва?

— Я даже боюсь идти завтра на лекции Диггори, — Гермиона первая нарушает молчание за столом. Никто из студентов не обедает, и даже слизеринцы тоскливо сидят, не притронувшись к еде. Еще бы, думает Джинни. Боятся за свои зеленые шкуры. — Я не представляю, что он сейчас чувствует.

— Не думаю, что Седрик вообще придет на свои занятия, — тихо произносит Гарри и искоса смотрит на Джинни. Она знает, о чем говорят его глаза. И она думает точно так же. Если студент погибает на территории Хогвартса, то виной всему — Темная магия. Других ответов нет. Джинни знает, что Дамблдор думает то же самое, но он не говорит об этом в своей прощальной речи к Чжоу.

На похоронах Джинни вспоминает ее застывшее, серое лицо и губы, приоткрытые в умершем крике, и прикрывает глаза. Ее больше не тошнит. На нее накатывает подчиняющий чувства страх и новое чувство неизбежности. Рядом с ней навзрыд плачет Гермиона, поминутно сморкаясь в тоненький платочек Рона с неуклюжим рыжим «У».

Джинни не плачет. Слезы у нее кончились давно, после того обещания, данного Гарри. Они высохли внутри нее, и их отсутствие делает ее крайне безжалостной и равнодушной.

Вечером Джинни задумчиво расковыривает тыквенный пирог, а после ужина решительно идет в совятню и отправляет Драко записку. Им необходимо встретиться. Даже если он не хочет. От мысли, что она сможет увидеть его лицо и, может, даже прикоснется к нему, у нее кружится голова.

Драко

Он медленно расстегивает неподатливые пуговицы рубашки и аккуратно вешает ее на плечики взмахом палочки. Ему хочется просто швырнуть вещи одним большим комком на кресло и забыть. Но он не позволяет себе.

— К тебе сова, — Забини тычет пальцем в рыже-коричневую сову, недовольно ухающую на каминной полке. Драко настолько погружен в свои мысли, как в озеро, что никогда бы ее не заметил.

Он быстро разворачивает записку тонкими пальцами, предполагая, что она прилетела из поместья. Но в глаза бросается мелкий косой почерк и слова, заставляющие его сердце бешено гнать кровь, словно оно — колесо гигантской водяной мельницы. И реальность на мгновение становится ярче.

Забини с интересом наблюдает за выражением его лица. Потом лениво замечает:

— Жаль Чанг, да?

— Да, — Драко наспех пишет ответ и прикрепляет к когтистой лапке птицы. — Никак не пойму, кому понадобилось ее убивать?

Забини прячет шоколадное лицо за широким разворотом вечернего выпуска «Ежедневного пророка».

— Наверное, кто-то хочет насолить Диггори, — выдает он медленно. — Столько вещей в жизни может случиться, что, как подумаешь — не хочется утром вылезать из-под одеяла.

— Своего или одеяла Паркинсон? — скептически уточняет Драко, понимая, что почти привык к Блейзу и ничего не может с этим поделать. Время и происшествия смывают его, унося в безжалостный водоворот.

Забини насмешливо хмыкает. Они оба знают ответ.

Не снимая ботинок, Драко берет учебник трансфигурации и ложится поверх покрывала на кровать. Но строчки расплываются, и буквы прыгают перед глазами, играя друг с другом в догонялки. Вместо них Драко видит слова, написанные мелким почерком. И веснушчатое лицо Уизли. Она просит его о встрече, но он не пойдет. Ни за что. Именно поэтому он до сих пор не снял ботинки.

Он не может поддаться ее глупой просьбе. Это — ловушка чувств, и он обязательно попадется. И все-таки…

Драко с силой захлопывает учебник, неохотно натягивает рубашку на горящие от предвкушения плечи и спускается в гостиную. Уже поздно, и на диванах перед камином сидят только старшекурсники. Астории среди них нет.

Драко выдыхает. Он не чувствует к ней ничего, кроме благодарности и теплоты, и для него это — айсберг. Большего он выдавить не может.

Джинни уже ждет его, сидя на треснутом подоконнике. Привычно капает вода из старого крана в расколотую раковину, и кажется, что никто не заходил к Миртл уже сотню лет. Ее волосы причесаны и убраны с плеч на спину. Драко немедленно хочется зарыться в них пальцами и вдохнуть аромат ирисов. И крапивы. Что, если все-таки он — ее принц, нашедший ее в пещере?

Она поднимается к нему навстречу на негнущихся ногах и слабо улыбается. Драко не улыбается в ответ. Не позволяет себе улыбаться. Как не позволяет десятки других вещей.

— Уизли, мы же договорились, что не будем видеться.

— У меня имя есть, — немедленно выдыхает она своими чертовыми губами, которые так хочется поцеловать.

Они стоят друг напротив друга в теплом сумраке, застыв.

— Что ты хочешь? — Драко хочется закрыть глаза, чтобы не видеть ее лицо. Любимое лицо. Он любит ее так жгуче и так нестерпимо отчаянно.

Джинни делает шаг навстречу, но Драко безжалостно вытягивает вперед руку, словно скалу.

— Чжоу умерла, — она покорно отступает, но коралловые губы предательски дрожат. — У Гарри болел шрам. Часто болит…

Ясно. Она хочет, чтобы он помог ей выяснить, кто совершил это убийство. Он не поддастся. У него нет на это права.

— У Поттера вечно что-то болит, — Драко с трудом сдерживается, прерывая ее. Он — в шаге от рыжей бездны. — Его шрам болит год, два, десять. Это не значит, что Темный Лорд восстанет завтра. Мы предупредили Поттера, мы оба знаем, что рано или поздно ему все равно придется встретиться с Лордом. Только к этому времени я уже буду женат, а ты родишь пятого ребенка.

— Смешно! — Джинни разом вспыхивает, как самая настоящая саламандра. — А как же Чжоу? Два дня прошло, а тебе все равно?

— Чжоу полезла в Запретный лес. Ты сама видела, что там водится.

Но упрямая Уизли зло мотает головой из стороны в сторону. Драко боится, как бы та не оторвалась.

— Ее кто-то туда притащил. Я видела ее раны. Это не паук, не соплохвост, не кельпи и даже не мантикора. Это раны от заклинания, Драко. Что-то вроде Сектумсемпры.

— Ты уверена? — Драко на мгновение вспоминает черную, словно обугленную руку директора и слова Беллатрисы.

— Абсолютно, — и он отчетливо видит, как в ее глазах рождается надежда. Надежда, что они снова будут строить теории в разбитом туалете Миртл в той, другой реальности. Или в этой.

— Что ты предлагаешь? — Драко выдавливает из себя весь холод, который смог найти в глубине начинающего замерзать сердца. — Это не наше дело, Уизли. Поттер здесь, твой брат, даже Грэйнджер здесь, я уже молчу о Дамблдоре. Целый мозговой трест. Пусть разбираются. С меня хватит. Планирую сдать ЖАБА и никогда не увидеть эти проклятые стены.

На ее глазах выступают слезы ярости.

— А как же я? Солги мне, Драко, солги, что не думаешь обо мне каждое утро и каждую ночь.

Он на всякий случай отступает на лишний шаг от бездны. И складывает руки за спиной, чтобы удержаться от прикосновений. Слишком много искушений.

— Мы должны научиться жить друг без друга, — глухо произносит он, не веря самому себе. Не понимая, зачем это говорит. Ведь все так просто. — Ты не принадлежишь моему миру, а я не принадлежу твоему.

— Мы можем создать собственный мир, — Джинни упрямо сжимает губы. — Солги мне опять, солги, что Гринграсс делает тебя счастливым.

— Вполне. Она умна, интересна, проницательна, и от ее прикосновений не остается волдырей. Уизли, пойми, — Драко хладнокровно выдает обесценившиеся слова. — У меня только родители, которым в целом плевать, что будет со мной. Кроме матери, конечно. У тебя за спиной — ненормальная любящая семья, шесть братьев, с которыми я не жажду драться на дуэлях, Поттер, смотрящий на тебя как на божество и целый Гриффиндор. Может, они и примут твой выбор лет через двадцать, но все эти годы ты будешь отвергнута и презираема. Я этого не стою, Уизли. Нас врезала друг в друга война, теперь пора вырезать меня из сердца. А насчет Поттера не переживай: он справится.

— Он не справится без меня, — ее губы дрожат еще сильнее, и в глазах — отчаяние и обреченность.

— Что это значит?

— Он хочет, чтобы я помогла ему найти Волан-де-Морта. Он устал ждать, Драко, у него…

Драко кажется, что внутри него взорвался вулкан ярости. Чертов Поттер!

— Думать забудь! — кричит он, задыхаясь — от ее слов, от своего отчаяния, от своего бессилия. От своей любви. — Думать забудь! Ты хоть понимаешь, насколько это опасно? Как он смеет просить тебя?

— Не смей мне запрещать! — кричит она в ответ, зло сжимая кулаки. И в ореховых глазах дрожат слезы. — Ты не имеешь никакого права запрещать мне что-либо! Ты отказался от меня, потому что боишься быть уязвимым! Все эти слова про мою семью — чушь собачья! Просто ты чертов трус, Драко!

Он резко поворачивается к ней спиной и заставляет себя идти. Если не уйти сейчас — он окажется в бездне. Да. Сделай шаг. Еще один. Не смей оборачиваться. Если обернешься — пропадешь в ее любви. Еще один шаг. Да. Вернись в гостиную. Задержи дыхание. Не оборачивайся.

И он идет прочь от нее, не осмеливаясь дышать. Потому что в воздухе пахнет ирисом. Свинцовые ноги повинуются с трудом, и в голове шумит кровь, предавшая сердце и заполнившая его целиком, едва не замутив рассудок.

Джинни остается за спиной, так и замерев в своей нелепой позе со сжатыми в кулаки ладонями.

Между ним и Уизли снова падает звенящая немота.