Власть женщины сильней (гет)

Сакральную торжественность рождественских служб сменила атмосфера новогодних гуляний. На площади Навона вместо овощных и скобяных лавок появились павильоны со сладостями и вином. Горожане и молодые дворяне с нетерпением ожидали наступления вечера. Первые — чтобы позабавиться над вторыми, а те, в свою очередь, — над женами и дочерями первых. Самые отчаянные надеялись найти достойного противника для игр более опасных, чем хоровод и фейерверки. Круговерть народного праздника раскрепощала, вино придавало смелости, новизна обстановки обостряла чувства.

В новогоднюю ночь магистрат организовал большой праздник для римской знати в Палаццо дель Квиринале, куда, по слухам, мог прибыть сам Святой Отец. Еще одним особо ожидаемым гостем, точнее, гостьей на этом торжестве должна была стать синьора Юлия де Ла Платьер графиня де Бельфор, или — как ее позвали с подачи испанского посла — Римская невеста. На праздник Юлия собиралась вместе со своей названной дочерью — Стефанией делла Пьяцца.

На площади перед палаццо Бельфор, а также во дворе дома и в саду царило веселье. Столы, накрытые по приказу графини, ждали всех желающих. Вина и еды должно было хватить на всех — недаром три дня на кухне кипела работа: жарили мясо, пекли пироги, парили овощи.

Ближе к полуночи на крыльцо дома вышли две синьоры — обе очаровательные, в великолепных платьях. Графиню, хозяйку дома, знали многие из тех, кто гулял в эту ночь здесь, поэтому ее появление сопровождалось шумом приветствий. Юлия, улыбаясь, слегка поклонилась и сделала приглашающий жест рукой, чем вызвала новый прилив восторга у толпы. После она и Стефания спустились к карете. Пьер Шане помог обеим устроиться на сиденьях, захлопнул дверцу и махнул кучеру. Сопровождаемая поклонами и пожеланиями, карета двинулась к воротам. Юлия, глядя в окошко, улыбалась расступающимся людям.

Стоило карете выехать на улицу, графиня задернула шторку и откинулась назад. Фонарь, подвешенный внутри, качнувшись, осветил чуть встревоженное лицо Стефании.

— Все будет прекрасно, девочка! — подбодрила ее графиня.

Синьорина смущенно улыбнулась. В ней уже кипела радость ожидания праздника. Графиня выглянула в окошко и крикнула кучеру:

— Поезжай быстрее!

Раздался свист, щелчок кнута, карета дернулась и покатилась резвее. Но лошадьми правил уже не графский кучер, а Антонио ди Такко. Его товарищ, тоже в плаще и маске, уцепился на запятках.

Юлия вновь откинулась на спинку сиденья, а Стефания, наоборот, пристально смотрела, как за окошком мелькают дома, маленькие площади, заставленные по периметру горящими жаровнями для освещения. На одной из площадей горел большой костер в центре, вокруг которого танцевали горожане под дудки и бубны уличных музыкантов.

Именно Стефания заметила, что на перекрестке после площади Венеции карета свернула не к Палаццо дель Квиринале, направо, а в другую сторону и стремительно понеслась к окраине района Треви.

— Матушка, куда мы едем? — обеспокоенно спросила Стефания.

Юлия глянула в окошко.

— Эй! — закричала она, обращаясь к тому, кто сидел на месте кучера. — Стой!

Но пара лошадей неслась дальше, подгоняемая свистом капитана. Разгневанная графиня закусила губы и сжала веер. Однако скоро Юлия почти успокоилась и даже почувствовала некоторый интерес: чем же закончится это неожиданное приключение?

Антонио правил к трактиру, где они с кардиналом оставили лошадей, направляясь в центр города. Капитан остановил карету недалеко от трактирной коновязи. Менголли легко соскочил на землю, расправил складки короткого, на испанский манер, плаща, поправил маску, подошел к дверце кареты и распахнул ее:

— С праздником, уважаемые синьоры, — с глубоким почтением в голосе поприветствовал он пассажирок.

Веер в руках Юлии сухо треснул. Она узнала сына даже под маской.

— Потрудитесь объяснить, что все это значит, — в ее голосе не было гнева, напротив, он был спокоен и холоден. — Возможно, вы не знаете, но мы ехали на праздник в Квиринальский дворец!

— У меня дело не к вам, графиня, а к вашей молодой спутнице.

Капитан тем временем распахнул дверцу кареты с противоположной стороны. Качнувшийся фонарь высветил недобрую усмешку графини:

— Полагаю, обращаться к чести дворянина в сложившихся обстоятельствах смысла не имеет. Стефания, тебе известно, что нужно этим синьорам?

— Ваша светлость, позвольте мне поговорить с… кардиналом.

— Зачем, дочка?!

Стефания опустила голову и промолчала.

— Я боюсь за тебя, девочка, — тихо проговорила Юлия, а после вновь обратилась к Менголли: — Я надеюсь, что вы не позволите себе поступить недостойно с моей дочерью и… вашей сестрой, монсеньор!

— Что вы! Я поступлю с вашей дочерью так же достойно, как вы поступили со своим сыном, ваша светлость, — нарочито торжественно произнес Менголли и захлопнул дверцу.

Капитан с поклоном предложил синьорине руку. Стефания воспользовалась его помощью лишь для того, чтобы спуститься с подножки кареты на землю, после манерно поблагодарила синьора ди Такко, но не сделала ни шага в сторону отошедшего к лошадям кардинала.

— Брат мой, вы что-то хотели мне сказать? Я внимательно слушаю вас.

Менголли, уже сидя в седле, наблюдал за синьориной делла Пьяцца. Бенвенуто охватила безотчетная злость — от слов и тона матери, от того, что его не принимают всерьез. Он тронул коня шпорами, заставив приблизиться к девушке. После был короткий свист, и Стефания при помощи четырех мужских рук оказалась рядом с монсеньором. Бенвенуто тут же развернул лошадь и направился прочь со двора.

— Отпустите меня! Слышите, кардинал! Отпустите! — Стефания попыталась вырваться.

Но Бенвенуто лишь крепче обнял ее за талию, одновременно удерживая поводья.

— Осторожнее, сестра. Падать с лошади очень больно.

Юлия выскочила из кареты, едва не запутавшись в широком подоле праздничного платья.

— Бенвенуто! Я прошу тебя, не делай этого! Остановись! — закричала она вслед удаляющемуся с добычей всаднику.

Юлия бросилась ко второй оседланной лошади. Отчаяние придало сил. Отлично сознавая, что платье будет загублено, а на бал ей уже не попасть, графиня взобралась в седло. Сейчас ей было все равно. Кардинал позволил себе слишком много — он позволил себе оскорбить Юлию Везен. Он посмел поднять руку — не в первый раз! — на существо, которое она любила, и посмеяться над ней самой. В эти мгновения она не помнила, что этот человек — ее сын.

Ди Такко бросил короткий оценивающий взгляд на графиню верхом на его крупном жеребце. Недюжинное искусство наездницы позволило Юлии удержаться в мужском седле. Животное, видя, что хозяин не протестует против нового седока, подчинилось воле графини.

— Куда кардинал повез Стефанию?

Антонио молча усмехнулся.

— Отвечайте же, вы… Остолоп!

— А куда в сказках драконы увозят прекрасных принцесс? В пещеру, конечно! — ответил капитан и рассмеялся.

Только сейчас Юлия заметила, что он изрядно навеселе.

— Если со Стефанией что-то случится, ты умрешь, — прорычала Юлия, пуская коня в галоп.

— На этот раз я не пощажу! — донеслось уже издалека.

Графиня направилась к своему дому. Необычное зрелище — благородную синьору в пышном, расшитом золотом платье верхом на потомке турнирного дестриэра⁽¹⁾ — на улицах, заполненных празднующими людьми, сопровождалось приветственным свистом и улюлюканьем. Но ничего этого графиня не замечала. Гнев и страх, смешавшись, гнали ее к палаццо Бельфор.

Направляемый рукой наездницы, жеребец широкой грудью раздвигал гостей во дворе палаццо. Изумление на лице управляющего быстро сменилось тревогой. Пьер поспешил к госпоже. Помог ей спуститься на землю.

— Что случилось? — спросил он, не глядя передавая повод какому-то мальчишке.

— Кардинал похитил Стефанию, — коротко ответила Юлия и почти бегом вошла в здание. Поднявшись к себе, графиня приказала подать простое, удобное платье. Быстро переодевшись, она велела Пьеру взять людей, и уже во главе небольшого отряда в пять человек направилась в Квиринальский дворец. Там Юлия надеялась увидеть брата Иосифа или монсеньора Оттавиани. Сейчас она корила себя за то, что не проявила любопытство и не узнала, где находится временное пристанище Бенвенуто ди Менголли.

Улицы на подходах к Палаццо дель Квиринале были заполнены портшезами и каретами высоких гостей. Графиня велела Пьеру следовать за ней, а остальным — ждать возле небольшого прогулочного экипажа, в котором приехала синьора де Бельфор.

Марк с нетерпением ожидал появления Юлии де Бельфор, предвкушал ее восторг и благодарность в ответ на приготовленный подарок — золотую брошь работы любимого ею Челлини. Но в тот момент, когда графиня на крыльце палаццо перехватила молодого слугу в костюме пажа прошлого столетия и велела ему отыскать среди гостей монсеньора Оттавиани или монсеньора Веласко, Марк во внутреннем дворе палаццо беседовал с Его Святейшеством. Поэтому, спустя несколько минут ожидания, показавшихся графине бесконечными, паж вывел к ней только монсеньора Веласко, брата Иосифа. Увидев Юлию возле колонны, иезуит удивился неподходящему для праздника наряду графини, потом разглядел в свете больших фонарей у входа, что женщина бледна и взволнована.

— Вам известно, где сейчас живет монсеньор Менголли? — без предисловий спросила Юлия.

— Да. Что случилось?

— Скажите мне, где он.

— Отойдем в сторону, синьора… Что случилось? — требовательнее повторил он свой вопрос, увидев за спиной Юлии Пьера Шане.

— О, Боже! Вы упрямы, как… — Юлия нервно сжала руки. — Он увез Стефанию. Святой отец, где сейчас Бенвенуто?

Веласко задумался. Чуть помолчав с пренебрежением проговорил:

— Карнавальные игрища… Вы уверены, что стоит так волноваться?

Юлия едва сдержала резкий ответ и желание ударить бесстрастного истукана, задающего дурацкие вопросы и тратящего бесценное время.

— Уверена! И он, и капитан ди Такко пьяны! Мы с вами знаем, что он уже пытался овладеть синьориной против ее воли! А я знаю и то, что мой сын не гнушается бить женщин кнутом! — повысила голос Юлия, не заботясь о том, что их могут услышать.

— Ваши люди с вами, синьор Шане? — обратился брат Иосиф к Пьеру.

— Да, монсеньор. Пять человек.

— Оставьте одного с каретой для синьоры. Он проводит ее светлость домой. На его лошади поеду я. А вы, графиня, возвращайтесь к себе. Мы вернем синьорину делла Пьяцца.

Он собрался уже шагнуть мимо Юлии, но она остановила его, заглянула в глаза:

— Простите меня, святой отец. Я буду обязана вам больше, чем жизнью.

— Я делаю это не ради вас, — покачал он головой, — а ради синьорины.

Губы Юлии изогнулись в попытке улыбнуться.

Быстрым шагом, расстегивая на ходу нижние крючки фиолетовой сутаны, Фернан Веласко последовал за Пьером. Роскошную пелерину он отстегнул одним движением и бросил ее на мраморные перила. Под одеянием епископа обнаружились не мягкие сафьяновые туфли и шелковые чулки с подвязками, а плотные высокие ботинки на квадратном каблуке и заправленные в них шерстяные штаны. Обернувшийся в тот момент Пьер успел увидеть закрепленные на голени иезуита ножны с кинжалом. Брат Иосиф, как обычно, был готов к неожиданностям. Но, будь его воля, он предпочел бы всем этим ухищрениям свои деревянные сандалии и монашеский хабит, не стесняющий движений.

Юлия с порога попыталась разглядеть кого-то в зале, наполненном людьми. Слабо ответила на удивленные приветствия знакомых. Ждать, когда Марк Оттавиани освободится и сможет выйти к ней, она не стала. Спросив воды с лимоном у пробегавшего мимо разносчика напитков, графиня покинула дворец и отправилась домой — ждать возвращения дочери.

* * *

Стефания долго сопротивлялась, пока от очередного неловкого движения в бок ей не уперся эфес шпаги. В запале борьбы синьорине показалось, что Менголли бросил церемонии и приставил к ней оружие. Тому, что одной рукой он удерживал поводья, а другой — саму пленницу за талию, Стефания значения не придала и, испугавшись, затихла. Бенвенуто, уже опасавшийся, что не удержит девушку, и она выскользнет прямо под копыта лошади, вздохнул с облегчением. Дальнейший путь до небольшого дома на окраине Треви Менголли и его невольная спутница проделали молча. Здесь не были слышны даже отголоски новогодних гуляний. Темнота улиц, освещенных полной луной, звучала для них глухим стуком копыт по утоптанной земле, редким фырканьем идущей аллюром лошади и собственным сбившимся, учащенным дыханием. Борьба, сопровождавшая начало их пути, близость женского тела, плотно прижатого к нему, добрая порция вина, выпитая в трактире, и это взволнованное дыхание Стефании заставили Бенвенуто пошевелиться в седле, чтобы устроиться удобнее и хоть немного ослабить давление на чресла, не вовремя наполнившиеся желанием. Менголли закусил губы, радуясь, что Стефания сейчас не видит его лица. Он прикрыл глаза, и воображение тут же нарисовало образ такой сокрушительной силы, что на миг молодой человек потерял контроль над собой — рука на талии Стефании чуть ослабила хватку, но лишь для того, чтобы скользнуть по серебряному шитью корсажа под плащом с талии чуть ниже, к месту скрещения ног. Стефания, почувствовав угрозу, возмущенно вскинулась и возобновила сопротивление.

— Прости, я не… Черт! — Бенвенуто пытался править лошадью, удерживать добычу и уклоняться от неловких, но опасных попыток Стефании оцарапать его лицо.

— Да, осторожней ты… — рассердился, наконец, он и позволил извернувшейся девушке сползти с седла на землю.

Едва ощутив под ногами твердую почву, синьорина делла Пьяцца подхватила подол измятого платья и попыталась бежать. Бенвенуто соскочил с коня и бросился следом, догнал, преградил путь:

— Стой! Куда ты в такую темень, одна!

— Пусти меня, — выдохнула Стефания.

— Хочешь достаться на потеху пьяной толпе?

— Лучше так! Будет честнее! Чем такому как ты! — слова путались в переполненной гневом и отчаянием голове, но Стефания и не думала сдаваться. Даже без факелов и фонарей, только в неверном свете луны было заметно, как яростно горят ее глаза.

— Тише! Тише. Успокойся. Это только шутка! Обычное дело на празднике.

— Шутка?! Ты похитил меня! Увез силой!

— А что мне было делать? — закричал он в ответ, взмахнув руками. — К тебе не подступиться! Все время сидишь под юбкой де Бельфор! А в Квиринале меня никто видеть не пожелал!

— Ты мог бы… — Стефания осеклась, не найдя слов.

— Что? Что мог бы? Записки тебе тайком подбрасывать? Серенады под балконом петь?

Бенвенуто яростно отер лицо, глянул на ладонь — на руке остался темный след: Стефании удалось-таки расцарапать ему скулу.

— Да меня к тебе на выстрел никто не подпустит! Я прокаженный! Погоди немного, скоро тут будет целая армия для твоего спасения!

Менголли обернулся. Из темноты улицы показалась карета. Лошадьми правил Антонио ди Такко.

— Я решил не бросать ее на улице. Тем более на моем Авангарде уехала графиня. Синьорина, ступайте в дом. Никто не сделает вам тут ничего плохого. Ночь холодная. Простудитесь.

Капитан спрыгнул на землю, подошел успокоить лошадей, взволнованных людскими криками, и скрылся в карете, всем своим видом показав, что нарушать их уединение в доме не намерен.

Бенвенуто проводил его взглядом, вернулся к своей лошади, подобрал повод и направился к крыльцу ближайшего здания. Стефания посмотрела себе под ноги и переступила, поняв, что оказалась в луже подмерзшей грязи. Теперь, когда гнев понемногу отступал, ее наполняла обида. За испорченное — такое красивое! — платье, за потерянное где-то в пути ожерелье, за пропущенный праздник в красивейшем палаццо Рима, за бездну непонимания, разделившую ее и кардинала. Горячие слезы потекли по начавшим замерзать щекам. Стефания плотнее закуталась в плащ и побрела вслед за Менголли в дом.

Навстречу им вышел конюх, забрал лошадь монсеньора и повел ее во внутренний двор. Повариха и мальчишка-слуга ушли на праздник в город, даже Валлетто на новогоднюю ночь отпросился у господина.

В доме Стефания поднялась следом за хозяином на второй этаж. На лестнице и в нескольких комнатах горели светильники. В комнате, куда привел ее Бенвенуто, тлели поленья в камине. Менголли скинул плащ на кресло, отстегнул ножны со шпагой и прислонил их к стене. Маску он давно потерял. Кардинал подкинул дров в камин и принялся зажигать свечи. Когда комната наполнилась мягким светом, Менголли скрылся ненадолго за небольшой, обитой гобеленом дверью, вернулся он с кувшином и двумя бокалами в руках. Синьорина делла Пьяцца к тому времени почти успокоилась. Она сняла плащ и повесила его на невысокую спинку стула с витыми ножками, безуспешно попыталась расправить замявшиеся складки платья. Бенвенуто окинул ее хмурым взглядом.

— Сними туфли и поставь их ближе к огню. Пусть просохнут.

Стефания последовала предложению. Оставшись босиком, она сделалась ниже, подол платья опустился на пол и скрыл ножки в чулках из тонкой беленой шерсти. Не дожидаясь приглашения хозяина, Стефания села в кресло возле камина. Бенвенуто протянул ей бокал с вином. Отсалютовал своим:

— С праздником.

— Зачем? — тихо спросила Стефания, дождавшись, когда Менголли выпьет.

— Что зачем? — переспросил он, хотя прекрасно понял, о чем вопрос.

Стефания вздохнула и качнула головой, словно перед ней был не похитивший ее мужчина, а несмышленый малыш.

— Зачем вы это сделали, кардинал?

Он и сам уже сожалел, что поддался на подначку капитана. "Себе-то не лги…" — мысленно одернул себя Бенвенуто — Антонио тут был ни при чем. "Ты сам обезумел от желания увидеть Стефанию, говорить с ней!"

— Монсеньор! — окликнула Стефания задумавшегося Бенвенуто. — Вы не ответили.

— Соскучился, — проворчал он, но увидев, что Стефания готова рассмеяться, добавил: — А для чего, по-твоему, умыкают красивых горожанок с праздника благородные синьоры? Рассказать?

— Вот только я не горожанка, — серьезно ответила она.

— О! Добавь еще, что я не благородный синьор, — язвительно проговорил Бенвенуто и наполнил свой бокал вновь.

Стефания промолчала, только качнула головой — то ли не соглашаясь со словами кардинала, то ли досадуя на ситуацию. Она потянулась ближе к разгоревшемуся огню, согревая промерзшие ноги, изредка Стефания подносила к губам вино, чтобы сделать небольшой глоток. Бенвенуто остался стоять чуть в стороне, у окна. Он не сводил глаз со Стефании и регулярно доливал себе хмельного напитка.

— Монсеньор, почему вы не с баронессой? — не выдержала повисшего в комнате молчания синьорина.

— Она встречает сегодня своего брата.

— И как это связано с вами?!

— Никак. Не уверен, что готов знакомиться со всей сьенской родней синьоры Сантаре.

— Вы так и не рассказали тогда о своей даме сердца, — Стефания еле заметно улыбнулась.

— А ты до сих пор хочешь услышать?

— Да, наверное.

Бенвенуто отвел взгляд, задумался. Потом, словно решившись на что-то, проговорил:

— Тогда слушай.

Забыв про вино в бокале, Стефания повернулась так, чтобы смотреть прямо на Менголли и приготовилась слушать. А он прикрыл глаза и более низким, чем обычно, глубоким бархатным голосом начал читать:

— О вашей красоте в стихах молчу

И, чувствуя глубокое смущенье,

Хочу исправить это упущенье

И к первой встрече памятью лечу.

Но вижу — бремя мне не по плечу,

Тут не поможет все мое уменье,

И знает, что бессильно, вдохновенье,

И я его напрасно горячу.

Не раз преисполнялся я отваги,

Но звуки из груди не вырывались.

Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?

Не раз перо я подносил к бумаге,

Но и рука, и разум мой сдавались

На первом слове. И опять сдались.⁽²⁾

К середине сонета Стефания едва сдерживала смех. Когда кардинал закончил декламировать, она все-таки не выдержала и рассмеялась, а потом заметила:

— Да ведь это же Петрарка!

Бенвенуто открыл глаза и усмехнулся в ответ:

— Но зато очень точно.

Они вновь замолчали: она вернула внимание к огню, он — вновь пил и смотрел на нее.

— Бенвенуто, скоро здесь будут люди графини, — тихо, с тревогой заговорила Стефания.

— И что? — равнодушно спросил Менголли.

— Они будут думать, что… Что тут происходит что-то страшное…

— Страшное?! Интересно ты сказала. Обязательно будут думать. Моя мать об этом позаботится.

— Монсеньор!

— Хорошо, хорошо, не буду, — Бенвенуто примирительно поднял руку. Он помолчал, потом с глухим ожесточением сказал: — Но теперь они не застанут меня врасплох!

Менголли посмотрел на стоящую неподалеку шпагу. Стефания проследила за его взглядом и побледнела. Она поднялась, поставила бокал на столик и подошла к кардиналу, стараясь заглянуть ему в лицо:

— Отвезите меня в палаццо Бельфор, монсеньор. Сейчас.

— Нет! Я не для того все это затевал.

— А для чего? — понимание возможных последствий и страх заставили Стефанию повысить голос.

— Ты знаешь. Я уже говорил тебе. Я повел себя подло, но сказал тогда правду.

— Нет, — Стефания покачала головой, в отчаянии обхватила себя за плечи и отступила от него, — нет. Вы говорили, что я принадлежу вам, что это решено не вами и от моего желания тоже ничего не зависит. Это не правильно! Так не может… Так не должно быть! Отвезите меня к графине! Еще есть время. Они могут убить вас. Неужели вы не боитесь умереть?!

Менголли нахмурился:

— Они не убьют меня. Они приедут лишь для того, чтобы забрать тебя у меня…

Последние слова Бенвенуто проговорил медленно, не глядя на Стефанию, постепенно осознавая их глубокий смысл. В черных глазах затеплился злой, с оттенком безумия огонек.

— Но у них ничего не выйдет. Не в этот раз.

Менголли тяжело посмотрел на Стефанию:

— Ты не все тогда услышала. Я сказал, что нуждаюсь в тебе. Что чувствую себя целым, только рядом с тобой. Я сказал, что люблю тебя, что подчинился бы тебе, если бы смог подчинить.

По мере того как кардинал говорил и одновременно приближался к девушке, комната наполнялась жаром, огонь в камине и пламя свечей разгорались ярче, а к черноте в глазах Менголли примешивались алые сполохи. И Стефания испугалась. Но на этот раз не насилия, а того, что творилось с надвигающимся на нее мужчиной и вокруг него. Этот страх не вызвал у нее желания бежать и спасаться. Потому что боялась она сейчас не за себя.

— Бенвенуто! Бенвенуто ди Менголли! — синьорина делла Пьяцца перестала отступать, остановилась и опустила руки. Ее взгляд бестрепетно встретил тлеющее пламя в глазах кардинала. Стефания судорожно подбирала слова, способные вернуть ему самообладание.

— Остановись! Я никуда не уйду отсюда. Я останусь с тобой. Обещаю.

Он замер в шаге от девушки. Жар в комнате и пламя в глазах не утихли, но прямая линия плотно сжатых губ расслабилась так, что Стефании показалось — Менголли улыбается. Синьорине делла Пьяцца даже хватило выдержки не отшатнуться, когда монсеньор протянул руку, чтобы кончиками пальцев, почти неощутимо коснуться ее лица.

— Смелая… — тихо проговорил он и отступил, сжав пальцы в кулак, чтобы не позволить себе больше.

Бенвенуто заставил себя отойти еще дальше, отвернулся и заговорил уже совершенно обычным голосом:

— Ты как-то сказала, что я боюсь себя… Я выгнал тебя тогда. Потому что ты сказала правду, — Менголли глянул на Стефанию, подозревая, что увидит выражение триумфа на ее лице, но в синих глазах была только тревога и интерес. — Я боюсь себя. Того, чем могу стать. Того, чем едва не стал.

— Я не понимаю. О чем ты говоришь? — не дождавшись продолжения, решилась спросить Стефания.

— Мне сложно объяснить это… Я сам не до конца понимаю. Но точно могу тебе сказать, что как инквизитор давно лично поджег бы костер для себя. Но беда в том, что огонь мне не страшен.

Потрясенная Стефания не сумела сдержать вскрик, когда Бенвенуто подошел к камину и, улыбаясь, окунул руку в самый центр пламени. Он выпрямился и повернулся к девушке — на протянутой руке плясали два маленьких алых язычка. Через мгновение они потухли, словно впитавшись в раскрытую ладонь.

— Колдовство, — Стефания произнесла слово так, словно хотела вынести приговор, но Бенвенуто отчетливо уловил восхищение в ее голосе.

— Наверно, — пожал он плечами. — Расскажи об этом брату Иосифу, и он избавит тебя от моих домогательств.

Менголли невесело усмехнулся. Последние слова натолкнули Стефанию на иную мысль.

— Монсеньор…

— Ну, вот. Только что называла по имени и снова "монсеньор", — передразнил ее Менголли.

Но Стефания тряхнула головой и опустила взгляд.

— Монсеньор, вы сказали, что любите меня… Но как же Мария Сантаре?

Менголли вздохнул:

— Она красивая и умная женщина. Признаю, я был с ней. И не раз. Скажу больше, Стефания… Она скоро станет матерью моего ребенка… Что с тобой?!

Стефания слушала его, и глаза ее наполнялись гневом и слезами.

— Не подходите ко мне! — крикнула она, увидев, как Менголли шагнул ближе. — Ложь! Кому из нас вы лжете? Или обеим сразу?

— Я не лгу! Ни намека о том, что я говорил тебе, не слышала Мария! Не она! Ты — дама моего сердца. О тебе я сказал словами Петрарки.

— Я не верю вам… — с болью в голосе проговорила она. — Это лишь желание власти, желание преодолеть мой отказ! Вы даже с огнем что-то придумали, чтобы удивить и испугать меня. Или в вино что-то подмешали…

Ошеломленный Бенвенуто застыл на месте. В наступившей тишине послышался хруст сжавшихся кулаков.

— Ты меня за ярмарочного фокусника принимаешь?! — яростно прошипел он.

1) Дестриэ́ (фр. destrier) — крупный боевой рыцарский конь, как правило, жеребец. Термин не подразумевает определенную породу, а характеризует свойства коня, предпочтительные для использования его в турнирах.

Вернуться к тексту

2) Петрарка, Ф. Сонеты. На жизнь мадонны Лауры (XX).

Вернуться к тексту