Терраса с видом на море (джен)

Выходные пролетели беззаботно и незаметно. Наши гости отлично украсили собой компанию, — Кароль с нехарактерным для него воодушевлением общался с Джанлукой, а Джулия, к моему удивлению, пришлась по душе моим деткам — со Стефом она очень забавно кокетничала, и ему это страшно нравилось, а с Кьярой то и дело шепталась о каких-то дамских секретах. Бель, напротив, была молчаливой и, кажется, немного скучала, но с ней такое случалось — наверное, просто устала за неделю. Я надеялся, что следующие дни проведу в тишине, допишу статью и спокойно займусь текущими делами, но уже в понедельник мой блестящий план начал давать течь — позвонил возможный заказчик и попросил о встрече. Во вторник к этому добавилось настойчивое приглашение на какой-то круглый стол, посвящённый реставрации, причём состояться он должен был уже завтра — о чём думали организаторы, не извещая людей заранее, непонятно. В среду рано утром позвонила Бель, завела длинную песню про какие-то очередные бумаги, и я сдался, поняв, что поездки в город не избежать. Пришлось срочно напяливать приличную одёжку и тащиться в Рим.

С заказчиком всё обошлось — он оказался человеком конкретным и деловым, задачу обозначил чётко, а кроме того, не требовал от меня немедленно всё бросить и заняться его проблемами, удовлетворившись принципиальным согласием взяться за эту работу. Воодушевлённый таким началом, я успел заехать домой, принять душ, сменить рубашку и на сборище в капитолийских музеях явился без опоздания, мечтая быстренько развязаться с этим пунктом, заскочить в офис и вечером укатить обратно. Как бы не так.

Народу набилась тьма-тьмущая, дебаты шли весьма оживлённо, но главное — прямо напротив меня обнаружился знакомый субъект из маститых реставраторов, признанный солидный мэтр и мой постоянный оппонент на подобных мероприятиях. Против него лично я ничего не имел, да и не уважать его благородные седины было бы свинством, но мы не сходились с ним в некоторых технических вопросах, а главное — в общем подходе к делу, и его это сильно задевало. Он цеплялся ко мне каждый раз, как видел, и не отвечать на его нарочитые выпады было просто невозможно. Я старался быть вежливым — в отличие от него — но это не всегда выходило. Конечно же, модератор мероприятия, один из капитолийских музейщиков, об этом знал, и наверняка выдернул меня нарочно, понимая, чем это кончится. Видимо, расчёт был на то, что своей перепалкой мы очень удачно развлечём публику.

— Реставрация — дело тонкое, — вещал патриарх, снисходительно поглядывая в мою сторону. — Она, знаете ли, сродни хирургии... и потому все действия должны быть тщательно согласованы и десять раз проверены. Я убеждён, что настоящая реставрация может существовать только под крылом крупных музеев и ни в коем случае не должна скатываться до уровня частной лавочки. Только жёсткий профессиональный надзор защищает нас от ошибок, а он возможен только посредством самого тесного взаимодействия с музейным сообществом. Присутствующий здесь синьор Коста, несомненно, иного мнения — видимо, он считает, что профессорство в Сапиенце и его статус эксперта позволяют ему пренебречь мнениями музейных коллег.

Да чтоб тебя уже моль сгрызла, старый ты перец. Этот пассаж был чистой воды подхалимажем в адрес устроителей и одновременно очередным — и совершенно несправедливым — щелчком мне по носу. Я никогда ничего не имел против музейщиков — мой собственный отец, между прочим, всю жизнь работал в качестве музейного реставратора живописи, и старик это прекрасно знал. Но одно дело — сами музейные, среди них имелась масса классных спецов, истово любящих и знающих своё дело, и совсем другое — система, которой они были вынуждены соответствовать. Неповоротливая бюрократическая махина не позволяла принимать решения тогда, когда это было действительно необходимо, и работала со сбоями и скрипом — то денег нет, то начальство в дурном настроении, то "общественное мнение" внезапно срезонировало в министерстве, и последнее выкинуло очередное коленце, требуя от музея немедленно заняться чем-то совершенно иным, более "актуальным". А погибающие памятники тем временем ветшали, гнили и осыпались — какие-то на улицах, а какие-то и вовсе в запасниках тех же самых музеев. На мой взгляд, реставрационные центры с соответствующей сертификацией являлись куда более гибкой и удобной структурой, не столь подверженной излишней ангажированности. Не говоря уж о том, что крупные музеи всегда имели свои собственные интересы, свою внутреннюю генеральную линию развития, и это тоже нужно было учитывать — или участвовать в её формировании, становясь идеологом и забыв про реальную реставрационную работу. Это было не про меня — я любил то, чем занимался. Поэтому и предпочитал существовать рядом, но не внутри этого, постоянно и охотно пользуясь советами, привлекая консультантов и обращаясь к конкретным экспертам, в том числе и музейным — к тем, чьё участие требовалось прямо сейчас, и мнение которых не зависело от спущенных сверху дурацких директив. И уж конечно, я никогда не брал на себя решения, которые не входили в мою прямую компетенцию.

Но неугомонный старик упорно считал меня варваром, гробящим прекрасные памятники в погоне за быстрыми барышами.

— Ну почему же, синьор Легаро, — любезно оскалился я, — как раз наоборот, вы не угадали. Я полностью согласен с вами — особенно по поводу вашей изящной медицинской аналогии. Сравнив наше дело с хирургией, вы очень точно подметили суть — ведь к хирургическому вмешательству прибегают тогда, когда промедление смерти подобно, и когда всякая профилактика и, как нынче говорят, "зож", не только не помогут, а навредят, оттянув необходимое вмешательство. Наши с вами коллеги из музеев, присутствующие здесь, охотно это подтвердят, я уверен. Что же касается моего экспертного статуса, то я скромно полагаю, что его основной смысл в том, чтобы реально оценивать собственные возможности и не считать себя непогрешимым. Обратиться за квалифицированным советом и получить его без проволочек — это ли не ценность, правда? Я полагаю, это и есть то самое "тесное взаимодействие с музейным сообществом", о котором вы упомянули.

— Музейные работники — люди, служащие высокой идее! — напыщенно воскликнул Легаро. — Это взаимодействие подлинных единомышленников, которым не надо ничего объяснять — они и так в теме, потому что работают настоящей командой! А вы — и такие, как вы — коммерциализировали это взаимодействие, сведя его до банальной торговли. Как можно получить дельный совет, если человек приходит со стороны?

— Вы ставите под сомнение квалификацию музейных работников? — ужаснулся я. — Вы?! Ни за что не поверю, синьор Легаро. Видимо, я вас не так понял.

Со стороны публики послышались сдавленные смешки. Модератор с наслаждением наблюдал этот цирк и только что руки не потирал.

— Конечно, не поняли! — фыркнул Легаро. В пылу перепалки он явно не замечал, в каком положении оказался. — Люди соглашаются вам помогать, потому что вы им платите, а не потому, что считают вас серьёзным профессионалом. Не хочу сказать, что вы полностью некомпетентны, нет, — но ваша самоуверенность вредит делу, и вы упускаете много важного. Вы просто покупаете оценки экспертов — те, которые вам подходят. А вот если бы вы работали в музейной системе, такого бы не происходило — вас бы вовремя остановили и поправили.

Это было уже слишком. Я откинулся на спинку стула и выставил раскрытые ладони.

— Синьор Легаро, при всём уважении — вы понимаете, в чём только что косвенно обвинили наших уважаемых музейных коллег? Вы обвинили их в отсутствии этики и в мздоимстве. А как же идея, о которой только что шла речь? Или они служат идеалам выборочно, с понедельника по пятницу и только в рабочее время? Я точно знаю, что это не так. Или вы намекаете на то, что в музеях сотрудникам не платят, и они просто вынуждены терпеть компанию таких неучей, как я?

Я повернулся к сидящему рядом знакомому куратору археологического музея и озадаченно поинтересовался:

— Синьор Мези, у вас сотрудникам платят?

— Исправно, — выдавил он, изо всех сил стараясь не расхохотаться. — И высокая идея, кажется, не очень от этого страдает.

— Ну слава богу, — выдохнул я. — А то я уже начал волноваться — синьор Легаро всегда так прекрасно говорит, что веришь каждому слову.

Зал лёг от смеха. Легаро побагровел, попытался что-то сказать, но модератор, видимо, решил, что пора прекращать балаган — не ровён час, ещё удар хватит старца.

— Полагаю, синьор Коста выразил общее мнение — ваше красноречие, как и всегда, на высоте! Браво, мэтр! — и бурно захлопал. Овацию поддержали, и возмущённые возгласы Легаро потонули в аплодисментах. Он сердито зыркнул на меня и понемногу успокоился, взяв себя в руки, — как-никак, хлопали-то ему, нельзя же сидеть с кислой миной.

Дальше всё пошло прилично и сугубо по делу — несколько интересных вопросов, в обсуждении которых я с удовольствием поучаствовал, сгладили ситуацию, и даже Легаро вставлял вполне дельные замечания, не пытаясь больше ни с кем препираться. Однако мероприятие затягивалось, и я с тоской думал, что на виллу сегодня можно и не успеть — Бель ведь тоже не просто так настаивала, чтобы я приехал. Наверняка и там застряну.

Наконец выступающие кончились, и организаторы пригласили нас всех выпить по рюмке. Я протискивался в общей толкучке, подняв повыше бокал и перебрасываясь фразами со знакомыми, и тут кто-то поймал меня за локоть.

— Ну ты дал жару, синьор Коста.

Вот уж кого я не ожидал здесь увидеть. Розина мазнула губами по моей щеке и помогла пробиться в угол посвободнее.

— А, перестань. Старая песня, всё как обычно. Он всегда со мной ругается, причём с одинаковым результатом — скучно живётся, наверное. Сегодня ещё коротко вышло. Ты чего здесь?

— Как чего? Довольно крупное же мероприятие, положено. Расскажи, как там у вас дела?

— А обязательно здесь? Пошли хоть кофе выпьем, что ли... тут дышать нечем. Ну, если ты с делами закончила.

— Закончила, — махнула рукой Розина. — Можно бы ещё потолкаться, конечно, но в принципе мне и так хватит на материал. Пошли.

Мы вышли на волшебную капитолийскую лестницу, и я на минутку остановился, оглядывая открывающийся вид. Чудилось, что позади меня почти осязаемо постукивает копытами конь Марка Аврелия, и грозный окрик императора заставляет невольно выпрямить спину; вниз уходили ступени, созданные гением одного неистового флорентийца, а дальше бурлил поток современного города, огибая островки вечности пусть и почтительно, но не особенно церемонясь.

— Рим — это свет, да? — негромко произнесла Розина, с пониманием глянув мне в лицо.

— Да. Но за электричество, как известно, платит Милан, — отозвался я, вернув ей вторую часть любимого высказывания её северных сограждан, и мы одновременно рассмеялись. Розина побежала вниз, несолидно пританцовывая на широких ступенях, мы перебрались через шумную площадь и устроились на террасе ближайшего кафе. Она взяла коктейль и закуску, я ограничился кофе.

— Не обедала, — пояснила она, жадно уплетая крошечные брускеттки. — Ношусь весь день как бобик... ну как дела-то? Рассказывай.

Я закурил, наблюдая, как она ест. Несмотря на прошедшие двадцать лет и безупречный внешний вид, в ней легко узнавалась та независимая и разбитная деваха, что я выудил когда-то из Баркаччи. Правда, вместо нормальных волос у неё тогда был короткий зелёный ёжик, в носу торчала серёжка, а щека была разодрана до крови — да и сама она брыкалась и вопила не хуже помоечной кошки. Надо отдать должное — в мизансцену буйного студенческого пикета всё вышеперечисленное вписывалось весьма органично, это я там оказался случайно и выглядел как бельмо на глазу, а она была чуть ли не главной заводилой. Во всяком случае, с полицией она точно ругалась виртуозней всех, за что её и макнули в фонтан — если бы я её оттуда не выволок, точно нарвалась бы на что-нибудь похуже. Тогда ей явно не давала покоя слава собственной матери, профсоюзной активистки, и потому Розина играла в политику вдохновенно, яростно и наотмашь, ничуть не заботясь о последствиях. Уж и не знаю, зачем я притащил её к себе — может быть, оттого, что никогда не видал вблизи подобной диковинки. Все мои прежние девушки выглядели куда более прилично. Розина же всё делала с одинаковой страстью — бурно жестикулировала, давилась словами, жадно пила и ела, самозабвенно кувыркалась со мной в постели... а наутро даже не помнила, как меня звать — нарочито равнодушный кивок и "пока, я пошла". Как меня угораздило на ней жениться?

— Мауро, ау! Ты заснул?

— Нет, залюбовался. Отлично выглядишь.

Она изумлённо уставилась на меня и чуть не поперхнулась.

— Сдурел? Я на швабру похожа. Третье мероприятие за день. Что это с тобой?

— Да ничего, нормально всё. Дети в порядке, Симоне вот только учудил.

Я вкратце поведал историю с аварией, — Розина вполне искренне поохала, — а потом рассказал про изыскания мальчишек насчёт виллы, чем её явно заинтересовал. Она даже жевать перестала.

— А, слушай, вот ещё что. Это идея Стефа, и я не уверен, что по адресу, но... вот насчёт того каталога, что я упоминал. Скажи, такие бумаги в принципе где-то в публичном пространстве всплывают?

— Конечно, — Розина прикончила последний бутерброд, с сожалением оглядывая пустую тарелку. — По разрозненным вещам мелких частников есть несколько небольших аукционов... ну, по частным коллекциям небольшим, я имею в виду.

— Я понял.

— С каталогами и архивами — то есть с бумагами, не с вещами — работают два. Круг тех, кто там играет, довольно ограничен, сообщество небольшое. Не могу сказать, что я хорошо их знаю, это всё-таки не тот масштаб... это закрытые небольшие аукционы, понимаешь? Там редко бывает что-то значительное.

— Жаль, — вздохнул я. — Если даже ты не в курсе, вряд ли с этим что-то выйдет. С другой стороны, мы вообще не знаем, уцелел ли тот каталог... сто лет прошло, как-никак. Пальцем в небо.

Розина помолчала, что-то обдумывая.

— Вообще, ты знаешь, я вспомнила — я же знакома с одним завсегдатаем этих торгов. Он любопытный... этакий серый кардинал от антикварки, но репутация у него безупречная. Известным дилером его назвать нельзя, он не светится нигде всерьёз, не играет на известных площадках, но вроде имеет связи за границей. Где именно, я не знаю. Его вообще передают из рук в руки... и это не основная его деятельность, конечно. Так-то он врач вроде... точно не скажу, но вроде так. Он любит всякие мелкие старые собрания, помогает наследникам, и его очень ценят — он знаток, а многие наследники понятия не имеют, что хранят. Я могу поговорить с ним — вдруг он вспомнит что-то насчёт твоего каталога.

— Это было бы здорово, спасибо тебе. Если удобно к нему обращаться с подобным.

— Вполне. У нас несколько общих знакомых, и Сильвио его знает. Хочешь, я прямо сейчас позвоню?

— Хочу.

— Эк вас всех зацепило, — усмехнулась Розина, копаясь в телефоне в поисках номера. — Ну Стеф-то ладно, шестнадцать лет, всё понятно. Но ты-то куда, а? У кого из вас больше шило в заднице, и не знаю... так, вот, это он — Клаудио Моро. Сейчас спросим...

Клаудио? Погоди-погоди... Клаудио?!

— Стой! — я выдернул телефон из её рук и поспешно нажал отмену. — Как он выглядит?

— Мауро, да ты больной, что ли?! — взорвалась Розина. — То звони, то не звони, то как выглядит... в шпионов на старости лет поиграть захотелось? Что за дурь?

— Среднего роста, плотный солидный шатен лет пятидесяти, носит подчёркнуто деловые костюмы, вроде неброские, но очень дорогие. Что называется — для тех, кто понимает, — начисто проигнорировав её вспышку, выдал я. — Похож?

— Вылитый, — буркнула Розина, отбирая телефон обратно. — Так что, не звоним?

— Ни в коем случае.

— Почему?

— Потому что я чем хочешь клянусь, что этот каталог у него. Откуда — другой вопрос, может, на том же аукционе и выцепил случайно. И теперь активно обхаживает хозяйку коллекции, причём с не самыми благородными целями, как мне кажется... во всяком случае, благодаря этому каталогу твой Моро ориентируется в собрании куда лучше, чем она.

— С чего ты взял? — Розина всё ещё хмурилась, но я видел, что ей настолько любопытно, что она готова и потерпеть мои выходки. Пришлось рассказать о визите к синьоре Летиции и расписать историю джанлукиной семьи поподробнее.

— Ничего себе... — теперь у неё горели глаза, и она выглядела в точности так же, как двадцать лет назад — сумасшедшей девчонкой с зелёными волосами. — Ты думаешь, он крутит какую-то аферу с коллекцией?

— Очень похоже. Причём не только с коллекцией, но и с виллой. Что-то там есть, в этом доме... что-то, что он просто не в силах выпустить из рук.

— Я могу поднять историю торгов, это открытая информация, она публикуется. И посмотреть, не было ли чего-то похожего... вот только за какой период смотреть?

Я ненадолго задумался.

— Полагаю, примерно за год. Если бы раньше, то ремонт начали бы в прошлом сезоне... да, год, не больше.

— Ничего себе работёнка, — хмыкнула Розина. — Умеешь ты озадачить... ладно, сама предложила. Сделаю. Что искать-то? В смысле, под каким именем?

— Скорее всего или Калотто, — это составитель, — или Дзанетти, первый владелец. Посмотришь сегодня?

— Сел на шею, да?

— Ну тебе же тоже интересно!

— Интересно. Но у меня сегодня ещё концерт, я невесть когда домой доберусь. Давай так — я скину тебе ссылки, сам посмотришь.

— Давай, — кивнул я. — Что за концерт-то хоть?

— Дебюсси, чего-то там про море... Сильвио билеты прислали, не пойти неудобно. Я не большой знаток, ты же знаешь. Но вообще чуднАя история... а коллекция что, действительно стоящая? Ты же был в квартире.

— Был, но там сам чёрт ногу сломит. То, что она огромная — факт. И там может быть всё, что угодно.

— Надо же, интересно... Я вечером тоже залезу и поищу, как вернёмся. И ведь если каталог и впрямь у Моро, а хозяйка ни сном, ни духом, то это точно афера.

— Я тоже так думаю. Ладно, попробуем найти... ну что, ты ещё будешь что-нибудь?

— Нет, хватит, — Розина допила последний глоток и встала. — Ты сегодня обратно?

— Теперь уж и не знаю. Давай, созвонимся. Сильвио привет.

Она кивнула и ушла, а я остался сидеть, пытаясь немного переварить собственные догадки. Подозрения росли как снежный ком, и новые вводные только усугубляли ощущение чего-то неправильного. И ещё не давало покоя гадкое чувство, что насчёт Симоне Бель может оказаться права... иначе откуда он взял ту мозаику? Но как же он умудрился вляпаться в такую сомнительную компанию? Что его привлекло — деньги? Нет, чушь, не может такого быть. Я бы скорее поверил, что его используют втёмную, — как я ни старался, представить Симоне мошенником у меня не получалось.

Я чувствовал себя загнанным в угол. С одной стороны, у меня была масса поводов ощущать себя свидетелем какой-то пакости, творящейся прямо под носом; с другой же, ни единым нормальным доказательством я не располагал. Господи, да я даже не мог ничего внятно описать! Ну допустим, приду я в полицию — и что я скажу? Было бы хоть что-то конкретное... так нет же, даже зацепиться толком не за что. В голове царил сумбур, что случалось со мной крайне редко, и я страсть как не любил такое состояние. С этой мешаниной надо было что-то делать.

И я сделал то, что в таких исключительных случаях делал почти всегда — достал телефон и набрал номер.

— Привет, пап. Не отвлекаю?

— Нет, я домой иду. Привет, Мауро.

— Мне твой совет нужен. Всю историю рассказывать долго, но суть такая — есть некоторое количество разных событий... довольно большой уже список, честно говоря. Все они крутятся вокруг одной и той же группы людей, одних и тех же локаций и даже более-менее одной темы, и кажутся связанными меж собою, но как именно, я понять не могу. Ничего понять не могу — ни роли этих людей, ни степень участия, ни мотивы... да даже связь эта иногда кажется плодом моей фантазии. Спросить напрямик или нельзя, или бессмысленно — ответа не будет. Я знаю, ты скажешь, что надо подождать и присмотреться, что-то обязательно выплывет, но я не могу просто ждать. У меня стойкое ощущение, что моё бездействие может слишком дорого встать, понимаешь?

— То есть случится что-то нехорошее?

— Да. Хуже того — оно уже происходит, как мне кажется, и если это "что-то" не пресечь, то будет совсем швах. Я тыркаюсь во все стороны, цепляю по крохам какие-то новые сведения, но все они кажутся равнозначными, и я не могу сообразить, что важно и действительно стоит внимания, а что так, шелуха побочная. Просто ступор какой-то, ей-богу.

— И не разобраться уже нельзя, насколько я понимаю.

— Правильно понимаешь. Я уже внутри, но понятия не имею, внутри чего именно, и насколько глубоко.

В трубке повисло молчание — отец явно задумался.

— Ну хорошо, — произнёс он после небольшой паузы, — давай на время отставим в сторону все эти твои потуги недо-психолога. Не обижайся, просто пока что всё, что ты мне наговорил, звучит несерьёзно... ты человек взрослый и зоркий, людей видишь неплохо, но ты практик, и, как любой практик, неважно мыслишь умозрительными категориями. Скажи — есть хоть что-то во всей этой сумятице, что можно пощупать? Что-то реальное, ну я не знаю... предмет, который ты можешь взять в руки, или событие, которому ты был свидетелем и в смысле которого ты стопроцентно уверен? Это "что-то" должно быть тебе совершенно ясно, — настолько, что ничьи аргументы тебя бы не переубедили в том, что ты прав.

Теперь уже задумался я.

— Не знаю... оно всё как-то вскользь меня, я везде будто с краю, торчу посредине как остров в речке. Хотя... как ты сказал? Предмет?

— Предмет — лучше всего.

Предмет! Ну конечно!

Кажется, до меня наконец дошло. Как минимум один предмет у меня имелся, и никто не мог мне помешать выяснить про него абсолютно всё, не ставя в известность никого лишнего. Более того — мне даже напрягаться особенно не придётся, поскольку подобные изыскания были частью моей рутинной работы. Да, отец прав — эта информация вполне может стать точкой опоры.

— Я понял тебя, пап. Ты как всегда, прямо в яблочко. Спасибо!

— Не за что, — он явно усмехнулся. — Расскажи хоть потом, о чём речь.

— Обязательно. Слушай, ещё вопрос — синьор Джакобини ещё работает, не знаешь?

— Луиджи? Работает, куда он денется. Не каждый день, конечно, — возраст всё-таки — но он бы с ума сошёл дома сидеть. Ты разве не пользуешься их лабораторией?

— Пользуюсь, но мы обычно контачим не с ним, а сейчас мне хотелось бы зайти в частном порядке, минуя обычные каналы, так скажем. Не говоря уж о том, что мне больше нужны его эрудиция, чутьё и насмотренность, чем собственно анализ.

— Ну так звони ему. Я уверен, Луиджи тебе не откажет. Номер прислать тебе?

— Пришли, ага, я не уверен, что он у меня есть... и спасибо тебе ещё раз.

— Да ради бога. Удачи.

— Спасибо. Давай, обнимаю. Маму целуй.

Удивительно — как у него так выходит? Не было случая, чтобы я попросил совета, и он бы не смог мне помочь. И дело даже не в том, что отец был умным человеком, — это само собой, — просто он настолько хорошо знал, как я устроен, что всегда находил ту клавишу внутри меня, которую надо нажать, чтобы я наконец-то включил голову и допёр до очевидного. Интересно, я когда-нибудь научусь чему-то подобному?

Телефон коротко звякнул — отец прислал контакты синьора Джакобини, и я не стал откладывать, сразу набрав номер.

— Синьор Луиджи, добрый вечер! Мауро беспокоит, сын Бальдассаре Коста. Простите, что отвлекаю... удобно вам? Да, спасибо, всё хорошо, отец вам тоже привет передаёт. Вы знаете, у меня просьба к вам. Да, по работе, но это мой личный интерес, поэтому не хотелось бы особо афишировать... атрибуция одной вещи мне нужна. Нет, не фреска — мозаика, небольшой фрагмент. Там, собственно, даже не атрибуция как таковая... вещь современная, это копия, но довольно неплохая... я просто хотел бы, чтобы вы посмотрели насчёт материалов... да я сам не знаю, чего жду, если честно. Может, вам попадался оригинал, или вы знаете, где он находится... короче говоря, любая информация будет кстати. Да, конечно, привезу когда удобно, в любое время. Домой? Могу и домой, как скажете. Договорились, спасибо большое!

Синьора Луиджи Джакобини я знал с детства — помимо того, что отец часто пользовался его помощью по работе, они много лет дружили. Джакобини был старше отца и давно мог бы вести спокойную жизнь обеспеченного пенсионера, но сидеть дома ему было слишком скучно. Помимо того, что он был классным лабораторным экспертом, он ещё обладал феноменальной памятью и широчайшей эрудицией в области древнеримского искусства; ни к кому другому я не стал бы обращаться с такой странной и невнятно сформулированной просьбой — просто потому, что это было бы бессмысленно.

Чем чёрт не шутит, может и впрямь что подскажет. Пожалуй, поеду-ка я обратно — ссылки розинины можно и на вилле поизучать. Ах да, ещё же офис... значит, сперва туда, а потом на виллу. Если синьор Джакобини готов меня принять, то откладывать это дело не стоит, и за мозаикой всё равно придётся ехать.

Я расплатился и вышел из кафе во вполне бодром расположении духа. Кажется, в голове немного прояснилось.