Власть женщины сильней (гет)

Монсеньор Веласко — ассистент Ордена сотоварищей Иисуса, глава Апостольского секретариата — занимался составлением посланий главам восемнадцати орденских провинций. В связи со смертью Марка Оттавиани созывалась генеральная конгрегация, чтобы избрать нового Генерала. Каждому провинциалу брат Иосиф писал особо, подбирая слова и обороты. Эти послания он мыслил как отдельные кирпичики, из которых собирался выстроить фундамент для дальнейшего восхождения. Конечно, Святой Отец — Папа Павел — уже гарантировал ему свою поддержку. Но три других генеральных ассистента ясно дали понять, что их голоса на выборах монсеньор Веласко получит только в том случае, если до конгрегации виновный в убийстве прежнего Генерала будет найден и вина его будет доказана. В том и была загвоздка! В руках брата Иосифа было двое виновных. Добиться признания женщины — Марии Сантаре — не представлялось ему трудной задачей. Но ее обвинение неизбежно бросило бы тень на монсеньора Оттавиани, а через него и на самого брата Иосифа. Второй обвиняемый вот уже неделю упорно отрицал свою причастность к организации покушения на Генерала Ордена. Не помог даже переход следствия к активному дознанию.

Брат Иосиф отбросил перо, закончив письмо в Лиссабон. Он словно наяву видел, как злорадно скривится костистое смуглое лицо португальского провинциала во время чтения известия о смерти генерала Оттавиани. Самый ярый сторонник независимости от Рима, он будет и самым горячим противником Веласко на выборах. В его глазах брат Иосиф слишком долго пребывает в Вечном городе, чтобы оставаться кастильцем. Ах, если бы было больше времени… Но именно времени Фернану Веласко собратья и не оставили, требуя скорой расправы над убийцей.

Коротко звякнул колокольчик. Помощник ассистента тотчас появился на пороге студиоло.

— Запечатаешь эти письма и разошлешь гонцов.

— Слушаюсь, вашество… Простите… Ваше преосвященство.

Монсеньор вздохнул и покачал головой — при всех достоинствах, главным из которых было умение очень быстро писать — этот новиций отличался совершенно невнятной речью. Молодой человек потупился, но вновь набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить говорить. Брат Иосиф, глядя прямо на него, положил руку на стол и начал отстукивать пальцами медленный ритм. Новиций следил за движениями руки професса и, стараясь попадать ударениями в этот размеренный стук, заговорил:

— Ваше преосвященство, приходил человек из трибунала и передал просьбу их доктора зайти в допросный зал Сант-Анджело.

— Хорошо, — кивнул епископ и поднялся из-за стола.

Сейчас в трибунал Фернана Веласко могли позвать ради одного человека — Бенвенуто ди Менголли, тем более Папа дал ему полномочия следить за ходом расследования. Он и сам собирался навестить бывшего ученика, но что могло случиться, что доминиканцы, ведущие следствие, позвали на помощь представителя соперничающего Ордена?!

Ближе к вечеру, завершив очередной этап переговоров с испанской делегацией по поводу церемонии подписания брачного договора между доном Альфонсо и графиней де Бельфор, епископ Веласко явился в папскую тюрьму.

— Монсеньор, вы должны это видеть, — один из докторов трибунала взял со стола с инструментами для дознания простой нож и подошел к обвиняемому, сделав знак следовать за собой.

Босой, обнаженный по пояс мужчина висел на закрепленных с помощью веревок к потолку руках. Судя по расслабленному телу, он пребывал в забытьи.

— Посмотрите сначала вот здесь, на спине, — палач указал на два странных симметричных шрама, полукругом опоясывающих лопатки подвешенного.

— Вы не приведете его в чувство? — поинтересовался епископ.

— Сейчас сам очнется.

Пыточный мастер примерился и нанес обвиняемому неглубокий, но длинный порез поперек спины. Мышцы на руках подвешенного мужчины напряглись, он дернулся и застонал.

— Я же говорил.

— И что? — нетерпеливо спросил монсеньор, глядя как рана наполняется кровью, и она начинает сбегать скользящими по коже каплями.

— Смотрите внимательно, монсеньор, — равнодушное спокойствие изменило доктору, в его голосе явно послышался страх.

Епископ подошел ближе, присмотрелся к порезу и не поверил тому, что увидел. Кровь в ране быстро сворачивалась, а края разреза срастались, образуя тонкий розовый шрам. Через несколько минут рана выглядела так, словно была нанесена по меньшей мере пару дней назад. Доктор прошептал молитву, перекрестился и отступил.

— Дай мне нож, — не оборачиваясь, потребовал брат Иосиф. Получив в руки орудие, он обошел подвешенного и встал напротив. Бледное лицо с бескровными губами скрывалось за завесой черных слипшихся от пота и грязи прядей. Неделя дознания не пощадила Бенвенуто. Нервно закусив губы, брат Иосиф полоснул лезвием по груди Менголли. Тот снова вскинулся и на этот раз не сдержал короткого вскрика. Раны, несомненно, причиняли ему боль, но скорость, с которой они заживали, поистине пугала. Чтобы лучше рассмотреть процесс, брат Иосиф взял со стены факел и поднес его ближе.

— Более глубокие заживают дольше, — подал голос доктор, — но все равно… слишком быстро.

Брат Иосиф наклонился еще ниже, но отпрянул, когда пламя факела едва не опалило ему волосы.

— Это колдовство, монсеньор? — осторожно спросил мастер.

— Очевидно. Что обвиняемый сказал на дознании?

— Он полностью отрицает свою вину в убийстве монсеньора Оттавиани. А по поводу вероотступничества, колдовства и участия в безбожной секте просто молчит. Сначала заявил, что знает все верные ответы и все софистические уловки инквизиторов, а потому не видит смысла отвечать на вопросы, потом замолчал.

— А что те, кого взяли в его доме? Мужчина и девчонка.

— Они сознались, но не назвали никого из членов секты.

— Раскаялись?

— Нет. Девчонка кричит и пускает слюни под пыткой, но ей, похоже, это нравится. Все голосит: "Возьми меня, мой дракон". Подозреваем, что она сошла с ума.

— А мужчина?

— Валлетто Сантинелли. Он уже был однажды под подозрением. Тоже бредит каким-то крылатым драконом, который укроет тенью крыльев всех своих детей на земле, когда будет уничтожать скверну в лице господ и попов. Прости, Господи, меня грешного, — доктор поморщился, вынужденный повторить богохульство обвиняемых.

— Что они говорят о нем? — брат Иосиф указал на Менголли.

— Ничего. Только то, что служили в его доме.

— Они не именуют его драконом?

— Нет, монсеньор.

— Тело того фриульца, с виллы Менголли, осмотрели? Есть на нем какие-нибудь знаки?

Доктор вновь качнул головой:

— Только старые шрамы. Ни одного родимого пятна или отметины.

— Что тоже странно.

Брат Иосиф выругался про себя, вспомнив, как его люди опоздали всего на несколько минут и нашли Паоло Гаспаругги на пороге подвала еще теплым, но уже не живым. Сообщник Менголли успел сделать свое дело и скрыться. Епископ задумчиво посмотрел на доктора. Помолчав, отрывисто сказал:

— Пытку Менголли прекратить. Она бесполезна. Я сам займусь им.

— Но, монсеньор…

— Папа поручил контроль за этим делом мне, как представителю Ордена, заинтересованного в раскрытии истинного виновника.

— Да, ваше преосвященство.

— Раскаяния и примирения с Церковью от тех двоих вы вряд ли добьетесь, так что передавайте Сантинелли и девку жандармам и да будут наказаны по заслугам⁽¹⁾. Соберите все протоколы допросов и отдайте мне. Завтра инквизитор подтвердит мои распоряжения.

Доктор покивал, соглашаясь с монсеньором. Епископ направился к выходу, но почти от порога вернулся:

— Отвяжите его сейчас, — потребовал он.

Когда помощники доктора расположили безвольное тело Менголли на широкой скамье, брат Иосиф подошел ближе и склонился, чтобы рассмотреть рану, нанесенную рапирой Пьера де Шане. Он долго разглядывал левое плечо кардинала, но обнаружил только небольшой округлый шрам под ключицей. Выглядел он полностью зажившим, как давний и застарелый. Епископу было известно, что клинок управляющего прошил Менголли насквозь. Как же так?! Ведь Пьер до сих пор продолжал нелегкую борьбу за жизнь, ненадолго приходя в сознание. Его рана все еще продолжала кровоточить. "Что же ты такое, Бенвенуто ди Менголли?" — брат Иосиф протянул руку и дотронулся до недавнего пореза на груди кардинала, попытался развести края рубца. Выпрямляясь, Фернан наткнулся на пристальный злой взгляд. Бенвенуто поднял голову и смотрел на иезуита через налипшие на лоб черные пряди. По краю сознания брата Иосифа скользнула мысль о том, как странно отразился свет факелов в глазах Менголли, сделав их из темных перламутрово-желтыми и сведя зрачок в узкую вертикальную щель. Но тут кардинал моргнул, а когда вновь открыл глаза, иезуита пронзил обычный темный, наполненный ненавистью взгляд бывшего ученика. Менголли разлепил спекшиеся губы:

— Братьев доминиканцев сменил игнатианин?! Так вот о какой страшной пытке шептал мне брат Альберт, — он закашлялся, попытавшись рассмеяться.

Монах склонился еще ниже, пристально всмотрелся в глаза кардинала.

— Не сейчас, — помолчав, тихо ответил он. — Я приду за твоим признанием позже. А потом уничтожу тебя.

Верхняя губа дрогнула, изогнувшись в злой усмешке, обнажая заостренные крепкие зубы. Бенвенуто задрожал от нахлынувшей бессильной ярости.

— Посмотрим, — выдохнул Менголли, и голова его вновь бессильно опустилась на скамью.

* * *

Не сразу, но спустя всего одну плошку клейкой каши с куском рисового хлеба, которую служитель тюрьмы забрал из камеры нетронутой, Бенвенуто пришел в себя. Болело все тело, особенно руки. Не из-за ран, они успели зарубцеваться, а из-за растянутых мышц и сухожилий. Нещадно ныли вывернутые в допросном зале, а после вправленные доктором плечи. Очнувшись, Менголли первым делом добрался до отхожей дыры в полу. От вони и слабости его едва не стошнило. Нечистоты, попадающие в желоб под камерами через дыры в полу, лишь раз в неделю смывались потоком речной воды. Оглядевшись, Бенвенуто увидел глиняный черепок с застывшей серой массой и кружку. На еду он не обратил внимания, а вот воде обрадовался: часть выпил, оставшуюся же вылил себе на голову и лицо, желая хоть немного освежиться. Бенвенуто попытался размять руки, но охнул от боли и сел обратно на деревянную лежанку, служившую ему постелью. По неплотному сумраку вокруг Менголли понял, что за стенами тюрьмы день. Ворох тяжелой ткани в изголовье оказался его собственным плащом. Сутана осталась в допросной, но рубаху на него надели, когда возвращали в камеру. Отдышавшись, Бенвенуто тревожно поднялся и прошел к дальнему углу, вновь поморщившись от гнилостного запаха. Там он отгреб от стены кучку из пыли и мелких камней. Выпрямившись, Менголли раскрыл ладонь. Камни трех колец, одним из которых был его кардинальский перстень, тускло отразили рассеянный свет из окна под потолком. Менголли выбрал один, оставшиеся два вновь засыпал мусором под стеной у приметно выступающего из кладки камня. За выбранный перстень он собирался купить у тюремщика нормальную еду, воду и тюфяк на лежанку. Нужно было только дождаться очередного визита служителя.

Еще три недели прошли в ожидании. Теперь у него была относительно мягкая постель, горячий обед с питьем, которое раньше он даже в бреду не назвал бы вином, и регулярно наполняемое ведро с колодезной водой. Очень не хватало огня — светильника или факела, но в этом охранник отказал твердо. По обрывкам фраз, которые удавалось вытянуть из неразговорчивого тюремщика, Бенвенуто пытался строить предположения о происходящем в Городе. Он догадался, что посланник испанского двора прибыл в Рим, что готовится большое торжество на последние дни карнавала перед Великим постом. Размышлениями об этом Бенвенуто занимал свой ум, но только для того, чтобы не думать о другом.

В допросном зале он поначалу обрадовался, что в ответ на молчание дознаватели решили начать пытку не с огня, а с плетей. Бенвенуто боялся, что не сумеет достоверно изобразить мучения, которых прижигание доставить ему не могло. Однако радовался он рано. Мастера очень скоро обратили внимание на загадочное свойство его тела — чрезвычайно быстрое заживление ран. И позвали брата Иосифа.

Бенвенуто не понял, что тогда случилось. Порез нанесенный рукой бывшего учителя был более болезненным, чем все, что до того проделывали с его телом мастер с помощниками. Боль зеленой вспышкой высветила самые темные уголки затуманенного сознания, вызвала в ответ горький металлический привкус ненависти во рту. Все нутро задрожало от наполнившей его жажды уничтожать. И горячий шепот, рождавшийся в его собственной голове, настаивал, убеждал: "Давай! Сейчас! Ты можешь! Вокруг столько огня". Разорвать веревки, расправить крылья, когтями вскрыть грудь врага, а после выжечь все вокруг!.. Ледяной, презрительный взгляд, полный злой радости потушил зреющий порыв, как ведро воды, опрокинутое на костер: "Не сейчас..."

Очнувшись в тишине своей камеры, Бенвенуто осознал произошедшее и испугался. Долгие минуты он, замерев на лежанке, не в силах тронуться с места, боролся с безотчетной, парализующей паникой. Но испугался Бенвенуто ди Менголли в этот раз не брата Иосифа, а чего-то большего. Того, чему противостоял во время ритуала слияния, так и оставшегося незавершенным. И теперь он вот уже несколько недель заглушал отголоски соблазнительного шепота размышлениями о политике, о коварстве женщины, носящей его ребенка, и о том, что завет, оставленный отцом, может быть не исполнен. А по ночам, когда сумрак в камере гас до полной темноты, в разноцветных снах Бенвенуто пропускал между пальцев черный шелк волос и нежился в теплых отблесках сапфировых глаз. Девушка с невероятно синими глазами улыбалась и держала его за руку.

* * *

Ни единый луч солнца еще не проник в окно под потолком камеры, когда Бенвенуто рывком проснулся от звука отодвигаемой засова. Обычно в это время тюрьма еще спала. Менголли одним движением поднялся и сел, напряженно глядя, как открывается низкая дверь. Свет ярко пылающего факела ослепил так, что Бенвенуто не сразу разглядел, кто пожаловал к нему в неурочный час. Когда это удалось, он не смог скрыть тревожного удивления:

— Мартин?!

— Да, повелитель.

Бенвенуто жадно взглянул на пламя факела, но тут же подозрительно прищурился:

— Как ты здесь оказался?

— Это было непросто, — кивнул один из семерых приближенных Крылатого Дракона. Мартин подошел ближе и протянул факел повелителю. Бенвенуто потянулся было к огню, но остановил порыв и вновь потребовал:

— Объяснись.

— Вам не нужно опасаться меня, монсеньор. После Валлетто я ваш самый преданный слуга. Он говорил, что вы можете определить так ли это.

Мартин опустился на колени перед Менголли и открыто посмотрел в его глаза, отдаваясь на волю предводителя. Через несколько мгновений, за которые лоб Мартина усыпали бисерины пота, монсеньор кивнул и велел:

— Поднимись. Рассказывай.

Мартин перевел дыхание, стараясь сделать это незаметно, и заговорил:

— Иезуит перерыл весь ваш дом. Приказал разрушить камин, как богопротивный. В конце концов, его люди нашли вход в катакомбы. Но они опоздали, как и с тем бенанданти. Мы обрушили галерею, и они никуда не прошли.

Убедившись в верности своего последователя, Бенвенуто немного расслабился, снова потянулся к огню, приласкал его. Мартин отвлекся от рассказа, наблюдая за мистическим общением повелителя со стихией.

— А наши люди? — спросил Менголли.

— Все рассеялись. Но готовы собраться по первому зову.

— Капитан ди Такко?

— Его не было в доме, когда пришли жандармы. Монсеньор, а вы видели здесь… Доминику?

Легкая улыбка, с которой Менголли смотрел на огонь, пропала. Он тяжело покачал головой:

— Только слышал разговор докторов. Ей и Валлетто уже не помочь.

— А вам?

— Меня подвела моя сущность, Мартин. Они видели, как исцеляются мои раны. Но не это главное, ты же знаешь.

— Иезуит.

— Да. Брат Иосиф почуял добычу и теперь не отступит.

— Пёс, — зло сплюнул Мартин.

— Нет. Для пса он недостаточно хорошо умеет вилять хвостом. Фернан Веласко скорее волк, — Менголли невесело усмехнулся. — Он будет преследовать до конца — своего или жертвы.

— Скоро смена стражи. Мне пора, повелитель. Что нам сделать для вас?

Менголли задумался. Потом, не глядя на Мартина, заговорил:

— Я должен умереть для них. Но на костер мне нельзя. Я еще не готов раскрыться.

— А может быть наоборот, пора показать всем мощь Крылатого Дракона, мой господин? — горячо проговорил Мартин, подавшись всем телом к повелителю.

— Мартин! — окрик был призван остудить порыв последователя. — Для чудовища не существует своих и чужих. Если воплотить его без узды, оно будет уничтожать всех. Я буду уничтожать, понимаешь?

Бенвенуто не стал говорить вслух, но подумал о том, что первой жертвой станет Стефания делла Пьяцца. Именно к ней прежде всего обратится внимание Зверя. И когда она отвергнет чудовище, он уничтожит ее. Вместо этого Менголли проговорил:

— И тогда найдется тот, кто наденет на меня… ошейник. Ты этого хочешь? Я понял это тогда, во время ритуала. Все должно быть иначе. Я не знаю, как. Валлетто искал ответ. Но мы не успели. Ты должен понять меня, Мартин!

— Я понимаю, повелитель, — смутился тот.

— Найди капитана. Он верный человек. Антонио не станет вдаваться в подробности, но поможет. Будь осторожен. За ним, скорее всего, следят.

— Хорошо. Я что-нибудь придумаю.

— Бежать отсюда возможности нет. Я Бенвенуто, но не Челлини⁽²⁾. Брат Иосиф захочет сделать все… — Бенвенуто поморщился, — значительно, красиво. Суд вряд ли будет. Возможности оправдаться мне не дадут. Вынесут приговор заочно. Но казнить поведут на площадь.

— Как сделать так, чтобы охраны было меньше?! — Мартин с сомнением пожал плечами.

— Иезуит сам организует это. Я позабочусь, — не глядя на своего служителя, проговорил Менголли. На его лице мелькнула злая усмешка. Они действительно слишком хорошо знали друг друга — учитель и ученик.

— Остальное за вами. Ступай, Мартин. Если у тебя ничего не выйдет, и костер все-таки загорится под моими ногами, постарайся убраться из города.

— Я равно приму и милость, и гнев моего повелителя.

Менголли молча кивнул, принимая свидетельство верности. Он дождался, когда за Мартином закроется дверь и вытянулся на лежанке. Но забурлившая в крови энергия, восполненная за время общения с огнем, не позволила лежать. Бенвенуто поднялся и принялся ходить по камере. Теперь он знал, чего ждет. Встречи, объяснений. В том, что Веласко придет поговорить лично, Бенвенуто не сомневался. Осталось только переиграть его.

* * *

Приглашение в палаццо Бельфор капитану ди Такко передал слуга в синем с золотыми полосами плаще дома синьоры графини. Счастливая новобрачная не считала нужным скрывать подобный визит.

Затуманенным вином взглядом Антонио долго смотрел в записку, на посланца, и снова в записку.

— Кто, говоришь, тебя послал? — поморщившись, переспросил он.

— Ее светлость графиня де Бельфор, — терпеливо ответил слуга. По приказу госпожи, он озвучил лишь ее прежний титул, опустив недавно приобретенные герцогские регалии.

— Какого черта ей надо? Я не собираюсь поздравлять ее с бракосочетанием, — последнее слово капитан выговорил особенно старательно и рассмеялся. Потом, не обращая внимания на слугу ее светлости, вновь уткнулся в кружку с вином.

— Как будет угодно синьору капитану, — слуга поклонился и повернулся уходить.

— Давай, шагай отсюда, — проворчал Антонио. — Купить меня надумала?! Сука.

Немолодой дородный слуга даже не остановился, как и приказала хозяйка. Антонио сплюнул на грязный пол трактира и продолжил ждать ответа от Рино Кальруччи — командира наемников, квартирующих в Форли после подавления бунта.

Из дальнего угла за капитаном внимательно наблюдал Мартин. Он выбирал момент, чтобы подсесть и заговорить с ним.

В палаццо, выслушав слугу, ее светлость герцогиня де Кастильо, графиня де Бельфор раздраженно бросила:

— Солдафон! Пьяница. Спасибо, Джакомо, ступай.

1) "Да будет наказан по заслугам" — формула окончания инквизиционного процесса при непризнании обвиняемым своей вины или при отсутствии раскаяния с его стороны. Означала передачу его светским властям для формулировки и исполнения приговора. Приговор произносился и приводился в исполнение вне стен церковной ограды на площади города.

Вернуться к тексту

2) Бенвенуто Челлини (1500 — 1571), знаменитый ювелир, скульптор и воин, известен как единственный человек, сумевший сбежать из-под стражи из замка Сант-Анджело. Помогло ему в этом то, что во время вторжения войск императора Карла V в Рим, он находился в замке вместе с папой Клементом VII и организовывал оборону. За это время Челлини узнал все проходы и запутанные коридоры Сант-Анджело.

Вернуться к тексту