Власть женщины сильней (гет)

После казни Бенвенуто ди Менголли брат Иосиф вернулся к себе только поздним вечером. Сначала он проводил Стефанию обратно в монастырь и передал синьорину в руки заботливых сестер. Но покинул обитель Фернан только после того, как настоятельница сообщила, что девушка выпила приготовленный по его рецепту успокоительный отвар, справилась со слезами и удалилась в монастырскую часовню — молиться. Монсеньор предупредил преподобную мать, что через несколько дней приедет навестить свою подопечную, и отправился в Дом ордена, а после в колледж. Он постарался занять делами весь остаток дня, но думы его были далеки от нужд церкви и Ордена. Фернан Веласко готовился к встрече.

Уже затемно он добрался до своих покоев в Апостольском дворце. Недавно по распоряжению Папы главе Апостольского секретариата выделили две небольшие смежные комнаты. В первой брат Иосиф устроил спальню и рабочий кабинет, разместив здесь узкую кровать и простой деревянный стол со стулом. На скамье у стены, как раз под окном, служка оставил таз и кувшин с водой для умывания. Во вторую комнату вела низкая сводчатая дверь. Тут не было ничего, кроме большого распятия на каменном постаменте и двух тяжелых шандалов с зажженными свечами. Сюда и прошел монсеньор сразу, как только запер двери, скинул на спинку стула плащ, сутану и нательную рубаху. Коротко преклонив колено напротив распятия и перекрестившись, Фернан погасил свечи в одном из подсвечников и отошел в потемневший угол. Высокие ботинки тихо скрипнули, когда он опустился на колени. Фернан прикрыл глаза, сосредоточился на своем желании и приготовился ждать.

Она явилась неожиданно скоро. Холодный голос заполнил сознание:

— Ты набрался смелости и сам позвал меня?!

Фернан глубоко вздохнул, чтобы выровнять сбившееся вдруг дыхание, медленно открыл глаза и поднял голову. Второй шандал тоже оказался погашенным. Тьму в комнате без окон рассеивало только изумрудно-золотое сияние, окружавшее фигуру в центре. Она, как всегда, была ослепительно красива: каждый изгиб безупречного тела, угадывавшийся под невесомой вуалью, — от точеных ступней с аккуратными чуть коническими пальчиками до округлых покатых плеч — манил прикоснуться. Высокая полная грудь заметно дрогнула, когда Зеленоглазая усмехнулась. Фернану пришлось украдкой облизнуть пересохшие губы и сделать усилие, чтобы отвести взгляд, но вопрос его прозвучал уверенно:

— Я исполнил то, что ты хотела. Я свободен?

Звонкий смех взлетел под невысокий потолок комнаты, но тут же раскатился по тесному пространству и осыпался тонкими острыми лезвиями. Фернан вздрогнул и еще ниже опустил голову.

— Разве я давала повод думать, что мне что-то нужно от тебя?!

С каждым словом Она подходила ближе; босые ступни не касались каменных плит пола. Наконец, он ощутил Ее сияние на своих руках и на лице, пальцы свело от желания обхватить тонкую, такую доступную, талию. Но Фернан лишь резко поднялся на ноги и отступил. Это снова вызвало у Нее усмешку.

— Хотя, признаюсь, тебе удалось развлечь меня. Твоя злость и твоя ревность были такими горячими, — последние слова Она прошептала, оказавшись за его спиной, не позволяя отступить еще дальше, к стене. Разум и тело мужчины мгновенно откликнулись на чувственный призыв, которым сочился голос. Соблазн заскользил цепочкой поцелуев по обнаженному торсу, обрисовал соски на широкой, покрытой темным руном груди, спустился приятной щекочущей дрожью вдоль позвоночника и одновременно проник неуловимо знакомым ароматом в сознание. При этом Фернан чувствовал, что в этот раз не скован волей соблазнительницы и при желании может развернуться к Ней, шагнуть навстречу и прижать всем телом к мраморным плитам, прикоснуться к манящему, многообещающему перламутровому шелку Ее кожи. В горле затрепыхался едва сдерживаемый рык, но мужчина не шевельнулся. Хриплым от нахлынувшей похоти голосом он повторил вопрос:

— Я уничтожил чудовище. Я свободен теперь?

— Ты ничего мне не должен. И. Мне. От тебя. Ничего. Не нужно. Запомни. Это.

— Значит…

— Значит. Ты. Никогда. Не будешь. Свободен.

Каждое слово, произнесенное бархатным грудным голосом прямо в ухо, вспыхивало в его голове алым сочным пульсаром. В такт этому ритму по напрягшимся чреслам, прямо поверх штанов, сильными движениями скользила казавшаяся всегда бесплотной рука. Никогда раньше Она не прикасалась к нему, и он оказался не готов к такому нападению. Шквал сладострастия накатывал, ломая все барьеры, которые ему удалось выстроить на пути вожделения во время последних встреч с Зеленоглазой.

Давление исчезло внезапно, оставив его с острым желанием завыть от недостижимости разрядки, готового упасть вновь на колени и своими руками закончить начатое Ею. А сама Она возникла вновь перед ним на расстоянии вытянутой руки.

— Посмотри на меня! — расслышал Фернан сквозь рев крови в голове. Не в силах противиться требованию, он поднял тяжелые веки. Попытался сосредоточиться на темнеющем за изумрудным сиянием распятии, но не смог и вперил затуманенный взгляд в искаженное торжествующей улыбкой прекрасное лицо, проследил за скользнувшим между красных влажных губ кончиком языка.

— Эта девчонка… Ты в самом деле думаешь, что сможешь заслониться ею от своего греха, от своей похоти?

Женский образ неуловимо дрогнул — сменился цвет глаз, чуть потемнели в медный отлив волосы. Понимание оглушило его, притупив даже яростное томление внизу живота. Знакомая трель звенящего смеха сошлась с мучившим его обоняние ароматом сандала.

— Или ты хочешь взять ее как трофей? Потому что эта, — изящная рука скользнула по бедру, тронула полную упругую грудь, — для тебя осталась недоступной.

Фернан задохнулся от гнева, поднял руку, словно хотел ударить, и шагнул к Ней, но ослабевшие ноги подвели, и он покачнулся. Она снова рассмеялась, становясь уже совершенно похожей на другую — земную — женщину, которую сейчас качали волны моря между берегами Италии и Испании.

— Ты уверен, что в эти самые минуты ее качают только волны моря?!

Она выгнулась, двинула бедрами как в танце, с силой провела руками по своему животу, приподняла и сжала груди, а после весело расхохоталась, увидев, как он, не отрывая пристального взгляда налитых кровью глаз, рухнул на пол, давясь стоном и содрогаясь всем телом.

— Попробуй, мой волчонок. Я не стану мешать. Но потом ты ответишь мне, кто из нас... троих лучше.

Стих перезвон смеха, погасло изумрудное сияние на закрытых веках. Стало тихо и темно. Так и не излившееся семя свинцовой тяжестью сковало тело. Фернан на ощупь продвинулся ближе к центру комнаты, к подножию распятия и вытянулся, раскинув руки, уткнувшись лицом в пол.

Спустя долгое время он очнулся от бездумья и тихо проговорил:

— Только если она сама попросит.

Фернан, как в детстве, произнес клятву вслух, чтобы самому быть себе свидетелем. Не сдержав болезненного вздоха, он поднялся на ноги, добрел до скамьи под окном в первой комнате и, неловко склонившись над тазом, опорожнил кувшин с водой на голову. После, так и не сняв ботинки, Фернан завалился на постель прямо поверх шерстяного одеяла.

* * *

Монсеньора титулярного епископа Веласко призвали в Апостольский дворец. Завершила работу Генеральная конгрегация Ордена, и брат Иосиф предполагал причину срочного вызова к Его Святейшеству. Предчувствие оправдалось. Во дворце монсеньора проводили в рабочий студиоло Папы Павла. Переступив порог, брат Иосиф склонил голову и сложил руки на животе, ожидая, когда Святейший Отец заговорит первым.

— Все вон, — коротко бросил Павел и дождался, пока секретарь и швейцарец у дверей покинут кабинет.

Раздраженный тон, да и весь вид Святейшего Отца сказали монсеньору, что тот зол.

— А теперь объясни нам, что это, — Папа взял со стола какую-то бумагу и потряс ею.

— Я не знаю, Ваше Святейшество, — как можно смиреннее проговорил брат Иосиф.

— Не прикидывайся! — вспылил было понтифик, но взял себя в руки и уже спокойнее пояснил: — Это результат голосования вашей конгрегации. Орден просит утвердить избранного Генерального настоятеля, но его зовут не Фернан Веласко, брат Иосиф! Что за игры с нами ты затеял, монсеньор? Понимаешь ли ты, что нарушил четвертый обет⁽¹⁾?

Епископ неторопливо, легко опустился на колено, еще ниже склонил голову:

— Я никогда не позволю себе ничего подобного.

— Твоей миссией было стать Генералом сынов Лойолы!

— Если вы позволите мне объяснить…

Папа помолчал, глядя на коленопреклоненную фигуру в центре кабинета, потом приказал:

— Поднимись и говори.

Павел отбросил документ, сложил руки, крепко сцепив пальцы, вероятно, чтобы не стукнуть кулаком по столу, и приготовился выслушать епископа. Веласко выпрямился и подошел ближе.

— Ваше Святейшество, если бы я принял эту миссию, мне пришлось бы оставаться в Риме. А я уверен, что буду более полезен не здесь, а в Толедо. Никто, кроме меня, не сможет оказать такого влияния на нашу герцогиню. Как никто не сможет и оказать ей такой поддержки, как я. Мы давно знаем друг друга, донна Юлия верит мне.

Камилло Боргезе, сначала смотревший на Веласко с подозрением, склонил голову на бок и следил за ним с интересом.

— Но все шло к тому, чтобы ты стал Генералом. В канцелярии готовят документы для возведения тебя в сан кардинала, — не скрывая изумления, сказал он.

— Это мне, как главе Апостольского секретариата, известно, — брат Иосиф позволил себе скупую улыбку.

— И от всего этого ты отказался ради… Ради чего? — испытующий взгляд Боргезе стал более пристальным. Папа пытался прочесть на бесстрастном лице своего самого верного иезуита мотивы отказа от карьеры в Ватикане.

— Остаться в Риме и собирать отчеты о миссиях Ордена, делить средства между колледжами, толкаться локтями у вашего трона? — епископ чуть качнул головой. — Позвольте мне положить к подножию Святого престола трон католических королей, Ваше Святейшество.

Павел продолжал молча рассматривать епископа, потом задумчиво проговорил:

— Ты не желаешь оставаться здесь одним из… Ты хочешь быть единственным. Это мне понятно.

— К вящей славе Божией, — ответил брат Иосиф словами девиза Общества Иисуса.

Боргезе покачал головой.

— И кого ты нам подсунул? Кто этот Симан Воузела?

Монсеньор отвел взгляд, и Святейшему Отцу показалось, что он только в этот момент объяснения испытал истинное смущение.

— Это наш провинциал в Лиссабоне. Он помешал бы мне в Испании. Брат Симан слишком… — Веласко запнулся, подбирая определение, — португалец. Посидит здесь, в Риме, поймет, что Общество Иисуса не провинциальная иберийская секта.

Боргезе неожиданно расхохотался. Отсмеявшись, он проговорил:

— Интересный способ избавиться от оппонента. Он сюда, а ты туда, значит.

Монсеньор чуть пожал плечами:

— Не хуже других возможных способов.

Их взгляды коротко встретились и разошлись, чтобы не прочесть в глазах друг друга одно и то же имя — Феличе Перетти.

— Хорошо, мы утвердим решение конгрегации. Но если он дотянется до тебя из Рима, пеняй на себя. Нам назначить тебя легатом в Толедо?

— Нет, Ваше Святейшество. Ко двору ее превосходительства герцогини отправится дон Фернан Веласко барон де Ланга.

— Дон?! — искренне удивился Боргезе.

— Мои предки владели некоторыми привилегиями при короле Энрике Бессильном. Во время последней поездки в Испанию мне удалось восстановить некоторые.

— "На колени, содомит!" — процитировал, не сдержав веселой улыбки, Боргезе. — Авильский фарс…

Заметив на лице иезуита тень досады и недовольства, Папа примиряюще поднял руки:

— Так назвал те события сам Энрике.

— Вы весьма сведущи в истории, Святейший Отец, — ответил брат Иосиф прохладным тоном, но легким поклоном все же воздал должное познаниям Папы.

— Будем надеяться, это поможет тебе уравнять шансы с доном Гаспаром Оливаресом.

— Ваше Святейшество, у меня есть просьба. У донны Юлии в Риме осталась приемная дочь, синьорина Стефания делла Пьяцца.

— Кажется, к ней проявлял интерес монсеньор Беллармино, упокой, Господи, его душу. И Менголли.

— Да. Донна Юлия хотела видеть синьорину при своем дворе. Потеряв сына, все свои чувства она направит на девушку.

— Я не понимаю тебя.

— Барон де Ланга мог бы взять синьорину с собой в Толедо.

— В каком качестве?!

— В качестве супруги.

— Бесы помутили твой разум, брат Иосиф?!

— Девушке, с ее прошлым, один путь — в монастырь, а не ко двору ее превосходительства. Но донна Юлия, думаю, надеется на некоторую уступку в этом вопросе. И содействие.

— Но твой сан… Обеты!

— Мой сан и должности в церкви останутся здесь, в Риме. За нарушение обета я буду нести покаяние и отвечу за свой грех. Но для синьорины все должно быть… чистым. Она не должна сомневаться во мне.

— Ты просишь нас надругаться над таинством брака!

— Освященный самим понтификом, брак, пусть даже и тайный, не может быть греховным. Девушка, любовь донны Юлии к ней, послужит мне некоторой гарантией от возможных капризов синьоры герцогини.

— Не желая причинить боль своей приемной дочери, она будет более внимательна к советам ее супруга, — понимающе кивнул Папа. Боргезе вновь задумался. Спустя некоторое время он с лукавой усмешкой обратился к Веласко:

— А что думает сама синьорина? Она уже дала тебе свое согласие на… на… — он так и не смог подобрать подходящего слова. Брат Иосиф сам договорил:

— На брак, Ваше Святейшество. У меня будет согласие синьорины.

Боргезе как-то иначе посмотрел на стоящего по другую сторону стола мужчину. Не юноша, а, как говорится, синьор без возраста — невысокий, крепкий в плечах, с жесткими чертами лица — брат Иосиф был лишен признаков классической мужской красоты. Но было в его облике нечто, что заставило Камилло Боргезе едва слышно пробормотать: "И почему я в этом не сомневаюсь?".

— Извести, когда будешь готов. Орден предоставляет вам большие свободы для достижения целей, но мой архивариус все же поищет прецедент.

— Как будет угодно Вашему Святейшеству.

Павел поднялся и, выйдя из-за стола, подошел к монсеньору, прямо посмотрел в глаза:

— Католическая Испания гибнет. Потомки оказались недостойны наследия Изабеллы и Фердинанда. Австрийские Габсбурги из-за перекрестных браков вырождаются и тонут под волной реформации. Я знаю, что ты в полной мере сознаешь значение своей миссии. Пусть и грехи наши послужат к вящей славе Господней.

Фернан Веласко опустился на колени. Теперь не под гнев, а под благословение Святейшего Отца.

— Бог, Отец милосердия пусть дарует тебе прощение и мир. Я отпускаю тебе грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

— Слава Иисусу Христу, Господу нашему, — ответил брат Иосиф, поднимаясь.

— Делай, что должно. А мы тут присмотрим за твоим португальцем.

Они обменялись взглядами, и на этом аудиенция была окончена.

* * *

Стефания в монастыре занималась тем же, чем и прочие послушницы и девушки, отданные на воспитание, хотя держалась чуть в стороне от них. Сестра-больничная поначалу присматривалась к ней, но через несколько дней уверилась, что юная синьорина справилась с потрясением, и ее здоровью ничего не угрожает. Сестра Элоиза стала единственным человеком, с кем Стефания готова была общаться уже в первые дни после событий на площади Цветов. Немолодая женщина проявила к подопечной епископа искреннее сочувствие без любопытства и при этом не позволила замкнуться на жалости к себе. Увлеченная травница, она привлекла Стефанию к своим больничным делам, доверив приготовление лечебных сборов. Попутно сестра Элоиза объясняла синьорине, как растет то или иное растение, когда его нужно заготавливать, и от каких хворей оно помогает. Не обошла преподобная сестра вниманием и состав, рекомендованный братом Иосифом для Стефании в качестве успокоительного и укрепляющего средства, отметив необычность набора ингредиентов и выбора основы целебного питья.

Благодаря размеренности жизни в обители, отвлеченным, но увлекательным беседам с сестрой-больничной, а также настойчивому желанию самой Стефании победить воспоминания и избавиться от боли, ушли кошмары из снов девушки и тьма из синевы глаз.

Однажды сестра Элоиза заметила совсем иную, чем в прежние дни, грусть на лице своей помощницы, когда та отмеряла на весах необходимое для грудного сбора количество высушенных цветков ромашки.

— Стефания, тебя печалит вид сухой травы? — с улыбкой спросила монахиня.

— Ой, — спохватилась синьорина, заметив, наконец, что отвесила слишком большое количество ромашки на порцию отвара, — я задумалась.

— О чем?

— О монсеньоре.

— О брате Иосифе?

— Да. Мне хотелось бы поблагодарить его, пока он не уехал...

Стефания замолчала и сосредоточилась на работе, но румянец уже окрасил ее щеки, и убор послушницы никак не помогал скрыть это. Сестра Элоиза не стала продолжать разговор, лишь тихо покачала головой. Стефания поспешила закончить с ромашкой и, сказав, что идет в монастырский сад, вышла.

Монсеньор Веласко приехал в монастырь Тор-де-Спекки, чтобы сообщить матери-настоятельнице долгожданную новость — Святейший Отец и Коллегия кардиналов приняли решение о канонизации основательницы монастыря Франчески Понциани, и церемония, посвященная причислению к лику святых этой преданной служанки Христовой, состоится в ватиканской базилике святого Петра. После этого монсеньор испросил разрешения увидеться с воспитанницей обители Стефанией делла Пьяцца.

— Здравствуй, Стефания, — на сей раз без запинки приветствовал синьорину монсеньор Веласко. — Как ты себя чувствуешь здесь?

— Здравствуйте, святой отец, — с улыбкой склонилась в поклоне девушка. — Хорошо. Спокойно. Но я скучаю по матушке, донне Юлии.

— Уверен, она тоже беспокоится о тебе, — быстро и с тенью слабой улыбки ответил Фернан. На миг ему показалось, что Стефания скажет, что скучает по Менголли. Ледяная испарина мгновенно охватила затылок и шею под воротом сутаны. Веласко даже тряхнул головой, чтобы избавиться от накатившего морока.

— Что с вами? — встревожилась девушка.

— Все хорошо. Просто в эти дни было столько дел, что я, признаться, немного устал.

— В таком случае, я могла бы посоветовать вам чудесное лекарство, — и Стефания в точности повторила рецепт отвара, рекомендованный братом Иосифом сестре Элоизе.

— Рад, что ты оценила достоинства этого состава. Передай сестре-больничной, если в него добавить немного бетийской атропы, он хорошо снимает желудочные боли.

— Но атропа, или белладонна — это яд?! — изумилась Стефания и тут же смутилась под пристальным взглядом иезуита: — В Форли я помогала в саду и в библиотеке. Там мне попалась интересная книга — "О свойствах трав". В стихах. Я прочла. Это плохо?

По мере того, как Стефания говорила, голос ее становился тише и неувереннее, а вопрос прозвучал и вовсе почти испуганно.

— Нет, что ты, — спохватился Фернан. — Это достойное сочинение Эмилия Макра⁽²⁾. Преподобный Винсент из Бове включил эти сведения в свое "Зерцало". Просто я не ожидал проявления интереса к медицине от тебя…

Брат Иосиф едва успел остановить себя, чтобы не произнести "тоже", памятуя об известных ему специфических познаниях Марии Сантаре.

— Я размышляла об этом, когда заболела синьора Юлия. Если бы я знала больше, матушка была бы счастливее сейчас, наверно. Научите меня, святой отец! — в глазах Стефании зажглась надежда.

— Почему ты решила, что твои познания в медицине повлияли бы на счастье графини?! С ней был лучший врач Рима — Давид Лейзер.

Фернан замолчал, заметив, что Стефания печально покачала головой:

— Конечно, вы правы.

Иезуит задумался; помолчав, он произнес:

— Хорошо. Я не понимаю, зачем тебе это нужно, но если ты хочешь учиться, я помогу.

— Спасибо, — лицо Стефании посветлело, радостная улыбка согрела взгляд, направленный на него. — Но не забывайте об этом.

— Мне придется чаще навещать тебя, — усмехнулся он.

Тут монастырский колокол зазвонил, созывая сестер на вечернюю службу. Взгляды Фернана и Стефании встретились. Каждый увидел отражение своего разочарования.

— Я разрешаю тебе пропустить эту службу, — сказал епископ.

— Меня не тяготят монастырские обязанности, святой отец. Но все равно, я рада.

— Мы поужинаем вместе. Ты не против? — вопрос монсеньор задал тем тоном, на который никто никогда еще не возражал.

— А если против? — Стефания отошла к окну, и лукавого смеха в ее глазах Фернан видеть не мог, но скрытый вызов хорошо расслышал в ее голосе.

— Я отказываюсь рассуждать о науке на пустой желудок, — в тон ей ответил иезуит. — Тем более сейчас пост, но у меня есть разрешение на рыбу.

— Вот как?! Тогда я согласна, монсеньор.

— О чем же вы будете рассказывать сегодня... учитель? — спросила Стефания, когда они сели за накрытый послушницей стол. Забавная смесь серьезности и игры была во всем облике синьорины, в чем сама Стефания вряд ли отдавала себе отчет. Фернан решил отплатить той же монетой:

— О клизмах, синьорина.

— Я внимательно слушаю вас. Хотя, монсеньор, не лучше ли было бы отложить эту тему до более подходящего времени? — она со смехом указала на несколько простых, но хорошо приготовленных блюд.

— В более подходящее время можно будет приступить к практическим занятиям, — Фернан с усмешкой прищурился.

Словно облако на мгновение закрыло солнце — погасла улыбка, ее лицо вновь стало взрослым, грустным и отчужденным.

— А сестры? Они уже позволили вам?

— Ты думаешь, я нуждаюсь в чьем-то разрешении?

— Иногда да. Даже вы.

— И в каких же случаях? — он отодвинул опустевшую тарелку и внимательно посмотрел на Стефанию.

— Если мне представится такой случай, я скажу вам.

— Врач не консультируется о своих правах с пациентом.

— Разве я пациент?!

Фернан смотрел на Стефанию и пытался понять — наигранное или подлинное изумление так красит сейчас облик девушки.

— Но в роли врача из нас двоих должен выступить более опытный и знающий.

— А желание пациента врачу учитывать не обязательно?

— Если больной не хочет дольше необходимого мучиться, а то и вовсе умереть.

Стефания опустила взгляд на сложенные на краю стола руки. Она и не заметила, что во время этого диалога крепко переплела пальцы.

— А если мучения больного не так велики, как кажется врачу? — тихо спросила девушка.

— Тогда ему лучше послать врача к черту. Сразу.

Озорное выражение смущения и недоверия отразилось на ее лице, но взгляд Стефания так и не подняла:

— Вы ли советуете мне такое, поминая имя врага рода человеческого?!

— Зато недвусмысленно. В конце концов, именно пациент решает, к кому обратиться за лечением.

Фернан поднялся из-за стола. Стефания вскинула испуганный взгляд на него:

— Вы уже уходите?

— Мне пора, — ответил он, но не двинулся с места.

Синьорина тихо вздохнула, тоже встала.

— Я много не понимаю, и сейчас кое-что не поняла, но пойму. Со временем, — Стефания отвела глаза. Она опустила взгляд так быстро, что Фернан не успел прочесть чего в нем больше — разочарования или страха.

— В вопросах… медицины лучше прояснять все сразу. Иначе, можно забрести в потемках очень далеко.

— Хорошо. Если я не права, поправьте меня. Ведь этот урок был обо мне и о вас?

Теперь, словно решившись на что-то, она посмотрела ему в лицо прямо и требовательно. Фернан и не думал отступать или прятаться. Его взгляд уже не в первый раз скользнул по черному шелку изящно выгнутых бровей, по красиво очерченным скулам. Потом задержался на чуть выступающей, полноватой нижней губе, яркого розового оттенка. Совершенно не к месту представилось, как можно было бы захватить ее в поцелуй, приласкать языком. Девушка, замершая перед ним в ожидании честного ответа, ничем не походила на то дьявольское создание, что вызывало образы темного соблазна. Это позволяло надеяться. И если за надежду необходимо было заплатить откровенностью, Фернан был готов.

— Да, Стефания. О нас.

Она не сомневалась в ответе, но все равно вспыхнула румянцем смущения.

— Но ведь вы все обо мне знаете, — после молчания негромко проговорила синьорина.

— Ты так уверена в этом? — лицо Веласко смягчила улыбка. — Или ты намекаешь на то, что не знаешь ничего обо мне?

Стефания чуть качнула головой:

— Вы показали мне самое сокровенное. Большего желать я не могу.

— А вдруг я обманул тебя?

— Нет. Я бы почувствовала, — уверенно ответила она.

Фернан понял, что Стефания не бравировала и не хвасталась этой способностью. Ему действительно не удалось бы, даже при желании, обмануть ее. А синьорина продолжила:

— Вы не поделились со мной всем, но доверили самое лучшее, что есть в вас.

Он молча слушал, ощутив вдруг неясную тревогу, как будто ему передалось волнение, с которым говорила Стефания.

— Я не смогу дать вам того же. Во мне нет ничего… хорошего, — горечь и боль, замешанные на старом страхе — все, что испытал ребенок, и что вернулось к ней в образе кардинала Менголли — прорвались в бесцветном голосе, тенью замутили блеск синих глаз.

Понимание пронзило Фернана. Самый чистый, самый светлый человек, из всех, кого он встречал на своем пути, оказывается, тонул в трясине сомнения. Ненависть к Менголли, действия которого, несомненно, еще глубже погрузили девушку в бездну отвращения к себе, вспыхнула с невероятной силой. Веласко медленно выдохнул, заставил кулаки разжаться, напомнил себе: "Он мертв". Фернан шагнул к Стефании и коснулся лица, вынуждая ее поднять склоненную голову. Когда ему удалось перехватить взгляд, наполненный стыдом, он сказал:

— Ты ошибаешься. И я докажу тебе это. Обещаю.

Он еще раз всмотрелся в глаза Стефании, убедился, что темная пелена дрогнула, а взгляд согрелся надеждой, совсем чуть-чуть.

Ночью, после вечерней службы, Стефания вспоминала эту встречу — слова, взгляды, прикосновение и обещание. Она поймала себя на том, что лелеет ощущение, которое осталось после того, как епископ Веласко ушел. Подобное чувство силы, покоя и защищенности она испытывала во снах, которые видела после злополучной новогодней ночи. Оно обнимало ее, когда обрывался полет, и заканчивалось падение.

1) Члены Общества Иисуса наряду с тремя традиционными монашескими обетами (бедности, послушания и целомудрия) дают и четвертый — послушания Папе Римскому «в вопросах миссий», т.е. готовность принять от него любую апостольскую миссию.

Вернуться к тексту

2) «О свойствах трав», или «О силах трав» — средневековый медико-фармакологический трактат, написанный в стихах на латинском языке. В тексте автор трактата назван Флоридус Макр, ради сходства имени с древнеримским дидактическим поэтом Эмилием Макром, которому трактат долгое время и приписывался. Позднее выяснилось, что поэма написана в XI веке ученым доктором по имени Одо из города Мен, близкого к медицинским школам Тура и Орлеана.

Вернуться к тексту