Малу (гет)

Похоже, получение татуировки было самым большим событием в деревне Мотунуи. Впрочем, для тех, кто их носит, они действительно имеют глубокий смысл: как в том, что символизируют племя и семью, так и в том, что представляют индивидуальность — историю носящего, вкусы, даже личность. Татуировка — это история в чернилах, восходящая в глубину поколений. Разумеется, решение об её получении принимается взвешенно и со всей серьёзностью, а выбор самой татуировки производится только после долгих и старательных раздумий.

По правде говоря, Мауи никогда по-настоящему не задумывался о татуировках. Если уж на то пошло, его и не спрашивал никто, какие бы ему тату хотелось — они сами появлялись на коже в качестве награды от богов за совершённые подвиги. Своего рода одобрительный знак, ни в коей мере, разумеется, не недооценивавшийся Мауи, однако он всё же предпочёл, чтобы у него предварительно хоть раз поинтересовались о предпочитаемом рисунке, прежде чем вывести его на его теле, словно на живом гобелене. К примеру, одна из татуировок у него на спине изображает его самого в виде крошечного младенца, брошенного в море. Не очень-то героически смотрится.

Именно поэтому, когда Моана сообщила ему о предстоящем получении татуировки, Мауи не увидел в этом ничего особенного; не понимал смысла смешавшихся в её взоре волнения и трепета, когда она говорила ему об этом — но лишь до тех пор, пока её отец, вождь Мотунуи, не отвёл его в сторонку и не объяснил смысл малу ⁽¹⁾, после чего Мауи действительно стал понимать, по крайней мере — отчасти, — важность этого события.

Малу — татуировка, начинающаяся от верхней части бёдер женщины и заканчивающаяся чуть ниже колен. Согласно обычаям их народа, её носят только самые старшие таупо ⁽²⁾ — дочери вождей, получая её только после полового созревания — таким образом, татуировка, помимо показателя статуса в племени, является своего рода дверью во взрослую жизнь.

Можно сказать, это своего рода большая сделка.

Именно поэтому Мауи решил в итоге быть рядом с Моаной, когда она получит свою малу. Неважно, что он полубог и умеет делать всякие полубожественные штуки, а монстры, живущие в океане и делающие его ещё более опасным для людей, не собираются поднять свои задницы и избавить его от проблем. Давай же. Это ведь Моана. Она — это всё.

Внешне это выглядело радостным событием — вся деревня бросила свои дела, чтобы послушать речь вождя Туи; Мауи услышал гордость в его голосе, когда он объявил, что в этот день его дочь достигла совершеннолетия. Рядом с ним была Моана, стоявшая прямо и старавшаяся казаться выше — так, как это обычно делают внезапно привлекшие к себе внимание, но бывшие до этого жалкими и незаметными, люди. На первый взгляд она выглядела собранной и сдержанной, но по её сжатым кулакам и челюсти Мауи было понятно, что она далеко не так спокойна, как могло бы показаться. Стоя позади толпы, он поймал её взгляд и показал два оттопыренных больших пальца. Она улыбнулась и слегка расслабилась.

После выступления Туи Моана поднялась на холм, в родительский фале ⁽³⁾ к туфуга⁽⁴⁾ — мастеру татуировок и его помощникам. Мауи отошёл подальше, собираясь в стороне подождать завершения, а после поздравить Моану. Кроме того, он занимал слишком много места, чтобы тоже подняться на холм, и мог бы, чего доброго, вызвать раздражение у кого-нибудь из присутствующих; последнее и впрямь входило в число его талантов.

Он стал потихоньку уходить, не имея при этом ни малейшего понятия, как будет проводить оставшуюся часть дня, как вдруг остановился, ощутив, как на плечо легла рука. Обернувшись, он увидел вождя Туи, прошедшего к нему сквозь толпу.

— Мауи, — заговорил тот глубоким голосом, — могу ли я поговорить с тобой? Есть кое-что, о чём я хотел бы попросить тебя.

Мауи удивлённо моргнул. Он привык к мольбам людей, но вождь Туи до сих пор просил его лишь о двух вещах — чтобы его дочь вернулась из своих приключений живой, и чтобы он прекратил жевать с открытым ртом.

— Конечно, — осторожно ответил он.

Вождь сложил руки за спиной.

— Как тебе, должно быть, известно, — заговорил он, — татау — очень важная традиция нашего народа. Но притом — очень тяжёлая и болезненная. Потому, как правило, человек, проходящий эту церемонию, сопровождается соа⁽⁵⁾ — партнёром, получающим татау одновременно с ним. Цель такого сопровождения — во взаимоподдержке. Они разделяют боль друг друга. Но, — продолжил он, вздохнув, — Моана — единственная таупо в деревне, не имеющая соа, который помог бы ей через это пройти. — Он кисло улыбнулся. — Думаю, тебя не удивит то, что она считает, что ей это не нужно.

Мауи улыбнулся в ответ. Совсем не удивляет.

— Я понимаю, что наши… методы смертных отличаются от твоих, — говорил Туи, тщательно подбирая слова, — твои татуировки даруют тебе боги, но я… был бы очень благодарен, если бы ты составил компанию Моане в этом испытании.

Мауи ошеломлённо посмотрел на него. Он, конечно, готов сделать, что угодно, для Моаны Вайалики, но когда её отец просит стать для неё соа — как минимум, по духу — это совсем другое дело. Он даже не знал, что сказать. Наконец, он откашлялся, стараясь выглядеть невозмутимым.

— Да, — ответил он с непринуждённым пожатием плеч, — да, конечно. Почему бы и нет? Это меньшее, что я могу сделать для маленькой принцессы.

Туи кивнул.

— Я благодарен тебе, Мауи, — просто ответил он.

Сглотнув, Мауи направился к фале деревенского старосты. Глубоко вдохнув, он отвёл закрывавшую вход ткань в сторону и прошёл внутрь.

На другом конце хижины туфуга и его помощники подготавливали свои инструменты, а рядом сидела на фала⁽⁶⁾ Моана, обхватив колени; она казалась меньше, чем на самом деле.

Завидев Мауи, она выглядела удивлённой, но ничего не говорила, пока он к ней шёл. Она явно не ожидала его появления, но и недовольной тоже не была, что весьма обнадёживало — ему совершенно не хотелось вновь получить от неё по лицу.

Опустив на пол рыболовный крюк и сложив на рукояти руки, он встал перед ней, словно страж.

— Ты готова, Кудряшка?

Моана слегка кивнула.

— Разумеется! — пылко воскликнула она. — Я с нетерпением ждала этого всю жизнь.

Мауи бросил взгляд на туфуга, как раз достававшего молоток и зазубренное костяное лезвие с длинной рукоятью.

— Оу, — выдохнул он.

В её взгляде, направленном туда же, промелькнул шок, а Мауи, поняв свою ошибку, поспешно проговорил:

— Возможно, всё будет не так уж и плохо… В конце концов, тебе доводилось проходить и через худшее — ты имела дело с ордой крошечных пиратов, лавовым монстром и гигантским самовлюблённым кокосовым крабом. — Он наклонился и взъерошил её длинные кудрявые волосы. — Ты справишься.

Моана закатила глаза, как и всегда, проявляя неуважение к полубогу.

— Спасибо, Мауи.

— Эй, ты!.. — Свирепый взгляд. — Не за что.

Пока татуировщик готовился к церемонии, она объясняла Мауи, что получатель малу не знает, как будет выглядеть конечный результат, поэтому туфуга должен быть тот, кто хорошо её знает — он должен обладать знаниями об её семейной линии и ней самой, чтобы создать татау, представляющую её, как личность.

— Я не волнуюсь, — беззаботно произнесла она. — Фету знал меня, когда я была ещё совсем ребёнком. Он сделает великую работу.

Мужчина улыбнулся ей глазами.

— Разумеется. Я лучший.

Вскоре он объявил, что готов начать, и Мауи постарался скрыть беспокойство, глядя на то, как помощники туфуга собираются вокруг Моаны и крепко держат её за ноги. Стараясь сдержать защитные инстинкты, вынуждающие атаковать, Мауи стал наблюдать, как туфуга обмакнул инструмент в чашу, сделанную из выкрашенной чёрной краской, полученной из растолчённого сгоревшего старого ореха, половинки кокоса, и поднял с привычной лёгкостью.

Мауи совершенно не был готов к первому удару молотком по инструменту, который глубоко вонзился в кожу Моаны. И тем более не готов смотреть ей в лицо. Её кулаки вжимались в циновку, глаза невероятно расширились; она задыхалась от сильной боли. Не раздумывая, Мауи сел рядом и взял её за руку; её ногти мгновенно вонзились в его ладонь так, что выступила кровь, но он этого практически не заметил.

Молоток бил по инструменту громче, чем ожидалось, и спустя какое-то время этот звук стал нервировать Мауи. Он решил хоть что-то сказать, только бы отвлечься от шума.

— Я никогда не видел, как кто-либо получал их, — признался он. — На что это похоже?

Моана с какой-то болезненной увлечённостью смотрела на работу туфуга.

— Как если бы боль, когда ужалит морской ёж, увеличилась в тысячу раз, — ответила она, заставив Мауи сочувственно поморщиться, и перевела взгляд на него. — Что ты чувствуешь, когда боги дают тебе татуировки?

Мауи пожал плечами.

— Немного странно, но не больно — просто лёгкое покалывание, вроде того, когда рука или нога занемеет.

Хватка на его руке стала сильней, пальцы сжали наиболее чувствительное место. Послышалось хныканье — почти беззвучное для человеческого слуха, но мгновенно уловившееся его сверхчувствительным слухом полубога.

— Ты в порядке? — тихо спросил он.

Моана ответила лишь спустя несколько секунд.

— Да, — отозвалась она дрожащим голосом.

Её лицо исказилось, а уголки рта натянулись; в другой ситуации, возможно, даже удалось бы разглядеть в этом что-то милое, но не сейчас, когда она фактически агонизировала. Мауи стал отчаянно размышлять над способом, который мог бы отвлечь её от боли. Каждый раз, когда они были вместе, все разговоры неизменно сводились к рассказам о нём, поскольку это была единственная тема, о которой он мог рассуждать с должной авторитетностью.

Его взгляд скользил по собственным татуировкам, и в этот миг и нахлынуло вдохновение.

— Скажи, рассказывал ли я тебе об этой татуировке? — спросил он, слегка повернувшись, чтобы показать находившееся чуть выше левого бедра изображение осьминога с раскинутыми во все стороны щупальцами.

Моана отрицательно покачала головой.

— Нет.

Мауи передвинулся на циновке, располагаясь поудобней, и продолжая держать её крошечную ладошку.

— Ну, что же, тогда располагайся, Попрыгунья, и слушай, потому что это действительно невероятная история. По крайней мере, мне так кажется.

Моана лишь страдальчески улыбнулась в ответ на эту браваду.

Откашлявшись, он начал рассказ.

— Давным-давно, когда мир был ещё совсем юн, жил огромный осьминог Туму-Ра'и-Фенуа.⁽⁷⁾ Он был настолько огромен, что держал небо на своих щупальцах, и держал его так крепко, что вся земля была окутана тьмой. Сейчас-то Таганроа⁽⁸⁾, бог морей, не настолько безумен, чтобы сделать такое, а вот тогда он попросил Туму-Ра'и-Фенуа отпустить небо, чтобы был свет. Но великий осьминог отказался. Тогда Таганроа заручился помощью бога Руа-Тупуа-Нуи⁽⁹⁾, который заклал Туму-Ра'и-Фенуа. — Он моргнул. — "Заклал"? "Закрутил"?

Моана в замешательстве посмотрела на него.

— Может, что-нибудь из этого мне сделать с тобой?

— Всё-всё, продолжаю, — проговорил он, защищаясь. — Всё в порядке, моя дорогая иму?

Она фыркнула, но знаком попросила продолжать.

— Итак, — вернулся он к истории, — Туму-Ра'и-Фенуа был убит, но даже мёртвым продолжал держаться за небо. Многие пытались освободить его из скользких щупалец осьминога, но ни одному, даже Ру⁽¹⁰⁾, богу землетрясений, это не удавалось, а он в итоге ещё неприятности получил в виде горба и грыжи. — Он усмехнулся воспоминаниям. — Да, хорошие были времена. В конце концов, мне надоело смотреть на возню этих любителей, и я решил попытать удачи. Так что я взял самую острую ракушку, какую только мог найти, и…

— …И отрубил щупальца Туму-Ра'и-Фенуа, освободив небо, — перебила его Моана.

Мауи окинул её раздражённым взглядом.

— Хочешь сама рассказать историю?

— Извини… — смущённо проговорила она. — Продолжай, пожалуйста.

Он громко выдохнул, взъерошив её волосы.

— Да, я отрубил щупальца Туму-Ра'и-Фенуа и освободил небо. Но это решило лишь половину проблемы, потому что мир по-прежнему оставался во тьме. Нужно было возвести столбы, чтобы подпирать небо, но этого было недостаточно. Поэтому я превратился в сокола и полетел на десятое небо просить Тане⁽¹¹⁾о помощи. Вместе мы собрали самых умелых ремесленников и мастеровых и стали копать, пока между землёй и небом не возникло большое пространство, а затем Тане выложил вдоль моря лепестки красных цветов, благодаря чему у нас есть восходы и закаты.

Моана некоторое время раздумывала над услышанным.

— Выходит, Тане сделал основную часть работы, — наконец, произнесла она. — Причём просто-напросто разрезал мёртвого осьминога.

— Огромного мёртвого осьминога! — воскликнул он, возмущённый её пренебрежительным отношением. — Ты что — не слушала? Во всяком случае, боги оценили, раз дали мне это. — Он указал на татуировку осьминога, а мини-Мауи закивал в знак согласия.

Но Моана была настроена скептически.

— Я думала, ты сам поднял небо.

Мауи закатил глаза.

— Разумеется, да. Но позже. После того, как вы, смертные, стали жаловаться, что вам мало места. — Он протянул руку и щёлкнул её по носу. — Пожалуйста.

Моана улыбнулась.

— Я ценю всё, что ты сделал и делаешь для меня, — дружелюбно произнесла она.

Совершенно не ожидавший столь искреннего ответа, он смутился и стал судорожно подбирать слова.

— Ну, — проговорил он, испытывая неловкость, — это то, зачем я здесь.

— Расскажи ещё историю, — попросила она его. — Обещаю — не буду перебивать.

Он, конечно же, согласился.

Он рассказывал о своих подвигах и свершениях, и даже о тех случаях, которые сложно отнести к подвигам — например, нелепая история о том, как его проглотил гигантский слизняк, из-за которой она смеялась так сильно, что татуировщик вынужден был прервать работу, и не мог вернуться к ней, пока хихиканье не прекратилось.

Шли часы — всё же малу не столь сложна, как малофаи⁽¹²⁾, её мужской аналог, создание которого занимает от нескольких дней до нескольких месяцев. Наконец, Моана легла на живот, так как теперь необходимо было сделать татуировку на обратной стороне ног. Пока она переворачивалась, Мауи очень старался не смотреть на её гладкие золотисто-коричневые бёдра, их округлый изгиб… Нет-нет-нет, она всего лишь ребёнок, — зло упрекал он себя. Но, несмотря на это, тоненький голосок в голове настойчиво твердил, что она уже не ребёнок, а юная женщина восемнадцати лет, что надёжно подтверждалось наносимой малу — её проводником во взрослую жизнь. В итоге он всё же велел голосу заткнуться.

Продолжая держать Моану за руку, Мауи всё так же отвлекал её, чем только мог: рассказами о своих приключениях, о последних выходках её любимчика — цыплёнка-идиота, и просто бессвязной болтовнёй ни о чём. Моана же частично прятала лицо за волосами, и потому лишь спустя некоторое время Мауи понял, что она плачет. Она не издавала ни звука, но вид крупных слёз, катившихся по её щекам, причинил боль его сердцу, и он понятия не имел, что делать.

— Ох, нет… — беспомощно вздохнул он. — Хм… Что я могу сделать? Тебе что-нибудь нужно? Может, принести воды? Или влажную ткань для лица? — Он начал вставать. — Точно, принесу влажную ткань! Потерпи, сейчас вернусь.

— Нет! — закричала Моана, дёрнув его за руку так, что едва не вырвала её из плечевого сустава — настоящий подвиг для смертной. — Не уходи, Мауи, — умоляюще проговорила она с нотками беззащитности в голосе. — Пожалуйста…

Она посмотрела на него большими, наполненными слезами, глазами. Он мгновенно вспомнил, как однажды оставил её из-за своих эгоизма и трусости, и её едва не убили. Будь он проклят, если когда-нибудь поступит так с ней снова.

Мауи сел на циновку.

— Хорошо, — тихо отозвался он. — Не оставлю. Я никуда не уйду.

Её мать Сина ворвалась в хижину, с беспокойством озираясь — должно быть, услышала крик Моаны. Она встретилась взглядом с дочерью, удерживаемой в тот момент помощниками туфуга и сжимавшей, как в тисках, руку полубога.

— Как всё идёт? — выдохнула Сина с широко раскрытыми глазами.

Мауи через плечо посмотрел на неё.

— Мама Моаны, — обратился он к ней. — Очень вовремя. Вы не могли бы принести ткань и миску с водой? Она, э-э… — Он замялся. — Она вся в поту, и…

Сина кивнула, моргнув.

— Конечно.

Она выбежала, а Мауи посмотрел на Моану; лицо той было в слезах, она прикусила губу, чтобы не разрыдаться.

— Эй, Мо, — позвал он её. — Не то, чтобы я против побыть с тобой, но почему ты не хочешь, чтобы с тобой посидели родители?

Моана с трудом ответила:

— Потому что своим беспокойством они сделали бы хуже. Они всё ещё воспринимают меня драгоценным маленьким ребёнком. От этого только хуже.

Она благодарно посмотрела на него.

— Но я совсем не против того, что ты здесь. Ты другой.

— Ээ, ну да, — неловко отозвался Мауи.

Он не стал говорить, что беспокоится о ней, причём всегда. Во всяком случае, он — ещё более сильный и надёжный её защитник, чем даже родители. С рыболовным крючком или же без него, а он будет защищать её до последнего от всего, что могло бы ей угрожать. Вот только он не может защитить её от этой боли, и ненавидит себя за это бессилие. Также он не может защитить её от течения времени, поглощающего всё и вся; он осознаёт это отнюдь не впервые, но прежде ему не доводилось настолько привязываться к смертному. Всё-таки он не может представить свою жизнь без Моаны. Храброй, сумасшедшей, смешной, забавной, красивой, удивительной Моаны. Его лучшего друга.

Сина вернулась с тканью и миской; Мауи едва вспомнил о том, чтобы поблагодарить её. Он взял ткань, окунул в миску, затем, отжав от лишней влаги, осторожно провёл ею по лицу Моаны, стирая пот и слёзы.

— Ты молодец, Мо, — говорил он, — ты такая молодец. Ты чемпион. Ты просто зверь. Давай, порычи. Хочу услышать, как ты грозно и страшно рычишь.

— Гррр.

— Слишком жалко.

Она засмеялась, и в её взгляде почти не было боли. Почти.

Он не осознавал присутствия по-прежнему находившейся в хижине Сины, пока её рука не легла на его плечо. Он обернулся и увидел, как она смотрит на него со странным, непроницаемым выражением лица.

— Если что-то понадобится — я буду снаружи, — произнесла она.

— Да, конечно, — ответил он. — Спасибо.

Она вновь ушла, а Мауи продолжил обтирать лицо Моаны влажной тканью. Через некоторое время он отсел чуть в сторону, а она продолжала лежать, не двигаясь, подложив руку под голову и глядя на него. Неосознанно он опустил ладонь на её тёмные прохладные локоны, поглаживая их. Поняв, что делает, он мысленно обозвал себя идиотом, но, похоже, благодаря его действиям Моана расслабилась, и он продолжил гладить её волосы, начав негромко напевать и в итоге незаметно для себя перейдя к песне, которую слышал давным-давно, когда смертные женщины пели её своим дочерям.

E tangi ana koe

Hine, e hine

E ngenge ana koe

Hine, e hine.

Kati to pouri ra

Noho I te aroha

Te ngakau o te Matua

Hine, e hine.⁽¹³⁾

Она закрыла глаза и слушала, пока песня не кончилась.

— Мауи, — прошептала она, — я так рада, что ты здесь.

Он заправил волнистую прядь ей за ухо.

— Я тоже, Момо.

Он вновь стал напевать, но уже совсем другие песни, которые никто не пел уже, по меньшей мере, тысячу лет. Наконец, спустя, казалось, пару-тройку вечностей, туфуга объявил, что закончил, и Мауи не смог удержаться от ироничного комментария об отнятом у него драгоценном времени. Мастер татуировок и его помощники попрощались и стали собирать инструменты, готовясь уйти. За стенами фале наступила ночь.

Моана попыталась встать, но, вздрогнув, рухнула обратно, и Мауи с безграничной осторожностью взял её на руки; её ноги распухли и кровоточили под тонкими, изящными сплетениями татуировок, и туфуга сказал, что она должна смочить татуировки в океане — солёная вода залечит ранки. Кивнув и не произнеся ни слова, Мауи понёс её к пляжу, проходя мимо её родителей и остальных жителей деревни, и, оказавшись на месте, мягко поставил на мелководье, придерживая одной рукой; волны с мягким шорохом накатывали им навстречу.

— Ты знаешь, что делать, — проговорил он.

Океан мягко заключил Моану в объятия, нежно кружась вокруг её ног, а Мауи наблюдал, задаваясь вопросом, отчего вдруг начал ревновать к этому гигантскому водному телу.

— Мауи… — немного растерянно позвала она.

— Не переживай, — отозвался тот, — я снова понесу тебя.

И он действительно понёс её назад, в деревню, где их возвращения ждали все жители без исключения, вплоть до маленьких детей. С торжественно-ликующим видом Мауи поднял Моану над головой.

— Она жива!

Жители деревни буйно радовались и веселились — они танцевали и пировали, и были бесконечно счастливы. Даже Моана танцевала, несмотря на сильную боль в ногах, о которой знал Мауи, и которую она старалась никому не показывать. Затем родители обнимали её, и Сина натирала её воспалённые ноги кокосовым маслом.

Наконец, девушка — юная женщина — кое-как приковыляла к Мауи и села, точнее — упала рядом с ним и, не дожидаясь вопросов, стала рассказывать о символике своей малу, которая в случае с ней обозначала её связь с морем и представляла её семью. Затем она повернула ногу и ахнула от удивления.

— Что такое? — заволновался Мауи.

Она ответила приглушённым от благоговения голосом:

— Это… Это ты.

Озадачившись, Мауи наклонился и всмотрелся в маленький символ на задней части колена, на который она указывала. Там, среди стилизованных рыб и птиц, виднелся рыболовный крюк. Его рыболовный крюк.

Моана сжала его ладонь.

— Теперь у нас есть татуировки друг с другом, — произнесла она, глядя на него снизу вверх сияющими глазами, и её лучащийся чистым счастьем и неприкрытой любовью взгляд заставил Мауи чувствовать себя большим героем, чем когда-либо прежде. Он хотел прижать её к себе крепко-крепко и никогда не отпускать, громко закричать в небеса, что пусть только кто-либо из богов посмеет отнять её у него, но удовольствовался тем, что легонько сжал её руку в ответ.

Моана вновь склонилась к нему, и они долго-долго сидели рядом, любуясь празднеством в ночи.

1) татуировка, которую изначально носили исключительно самые старшие таупо, но теперь носят многие самоанские женщины.

Вернуться к тексту

2) дочь самоанского вождя.

Вернуться к тексту

3) самоанское жилище.

Вернуться к тексту

4) самоанский мастер татуировок.

Вернуться к тексту

5) человек, получающий такую же татуировку, как и другой, причём одновременно с ним, как бы разделяя с ним боль.

Вернуться к тексту

6) тканый коврик, циновка.

Вернуться к тексту

7) гигантский небесный осьминог из маорийских легенд.

Вернуться к тексту

8) маорийский бог моря.

Вернуться к тексту

9) маорийский бог, убивший великого осьминога.

Вернуться к тексту

10) маорийский бог землетрясений.

Вернуться к тексту

11) маорийский бог лесов и птиц.

Вернуться к тексту

12) татуировка самоанских мужчин, иногда называемая фе'а.

Вернуться к тексту

13) старинная маорийская колыбельная для девочек.

Вернуться к тексту