Апельсинки и осинки (джен)

Жизнь с самого начала обошлась с Грегори Гойлом достаточно сурово. Во-первых, он был единственным ребёнком — судьба уже довольно непростая, если твоя мать всю жизнь хотела «большую настоящую» семью. Во-вторых, его родители всегда хотели им гордиться — вот и приходилось соответствовать. Что было весьма непросто.

Потому, что соответствовать, например, желаниям отца означало служить Тёмному Лорду, что не одобряла мать. Лизелотта Гойл, урождённая Крюгер, к Тёмным Лордам относилась с явным неудовольствием. Половина её семьи в своё время поддержала Гриндевальда, а второй половине пришлось за это расплачиваться — после того, как Гриндевальд проиграл и, провожаемый отборными проклятьями, попал в Нурменгард.

В целом, время показало правоту матери. Тёмный Лорд оказался вовсе не бессмертным и позволил Гарри Поттеру себя убить, отец оказался пожизненно заперт в Азкабане, а Грегори остался с матерью.

Жилось им невесело — новая власть не брала взяток, как старая, от которой отцу удалось откупиться в прошлый раз, отдав почти всё накопленное, но зато охотно накладывала на проигравших войну солидные штрафы, на которые и ушли остатки денег. А на работу жён и детей бывших Пожирателей брать никто не хотел.

Спасало хозяйство и матушкины родственники, которые пригласили их пожить, «пока всё не уляжется». К счастью, новая власть вовсе не рвалась удерживать в Британии хоть кого-то, и Грегори с матерью почти уже собрались было переехать в Германию — как вдруг она упёрлась и ехать отказалась. Мать, конечно же, а не Германия. Сказала, мол, Крюгеры в жизни ни откуда не сбегали и как-нибудь они уж проживут.

И они стали жить.

Постепенно всё наладилось: во всяком случае, курятину, свинину — пришлось завести свиней, потому что это оказалось прибыльным, — капусту, яблоки, картофель у них магазины покупали, а за материной селёдкой даже очередь выстраивалась. Этого хватало на то, чтобы жить скромно, — но не больше. И едва Грегори чуть-чуть расслабился, мать решила, что пора его женить. Ну, а что — уже не мальчик, отметил четверть века — время и о наследнике подумать.

— На ком мне жениться? — мрачно поинтересовался Грегори. — Кто тут за меня пойдёт? Разве что магглу какую поискать.

— Не твоя забота, — ответила ему мать.

А он даже и не удивился. В конце концов, это же не он хотел жениться. Её была идея — вот пускай и думает.

Оказалось, что она уже подумала. И в следующую же субботу они порталом отправились в Германию, где в большом и шумном доме Крюгеров Грегори представили невесту.

Невеста больше всего походила на мышь с урока Трансфигурации: такая же невзрачная, маленькая, с острым носиком и пепельно-серыми волосами.

— Ты видел, какие у неё в приданом свинки? — спросила сына Лизелотта, и Грегори понял, что вопрос с его женитьбой, в общем-то, уже решён: свинок тех он видел и признавал, что они отличные. Так же, как и кролики, и куры, и те паштеты, что его невеста делала из них. А что, в общем-то, для семейной жизни ещё надо? Нет, конечно, было ещё кое-что — но, если подумать, это же не главное. А в темноте так и вообще не видно.

Сыграли скромную свадьбу — и Бригитта Миллер стала Бригиттой Гойл. А через год умерла в родах, оставив сиротой новорожденного сына. Лизелотта Гойл заявила тогда было, что младенцу нужна мать, и она готова подыскать на эту роль хорошую серьёзную женщину, но тут Грегори внезапно заартачился и отказался наотрез. Он, в конце концов, не племенной бычок! Не хотел он больше никакой жены — а сын, он же внук, теперь ведь есть. Пожалуйста!

— Сама второй раз замуж выходи, — подытожил он, — или вон на воспитание кого бери, раз так надо. А с меня хватит! Винс вон есть — и ладно.

Они тогда с матерью крепко поссорились — правда, ненадолго. Младенца нужно было всё-таки воспитывать, а главное — кормить. И тут Грегори внезапно повезло — едва ли не впервые в жизни: оказалось, что и у Малфоя тоже сын родился. Выяснила это Лизелотта — и она же буквально вынудила Грегори написать Драко, рассказать свою историю и спросить, не могла бы его жена помочь с кормлением.

Грегори и написал — хотя ему и было стыдно и неловко, как никогда, наверно, прежде. Но деваться было некуда: молоко-то надо было где-то раздобыть.

А Малфой взял — и согласился. И позвал его с младенцем в гости — и вот так они впервые встретились после войны.

Жену Малфоя Грегори узнал сразу — Астория Гринграсс после школы изменилась мало, разве что стала чуть выше ростом, а вот сам Драко изменился куда сильнее.

Этот, нынешний Малфой, Гойла смущал: он был слишком взрослым, слишком рассудительным и слишком... Грегори долго пытался подобрать нужное слово, и в конце концов остановился на «опытный». Встреча, в общем, вышла трудной: говорить что с Драко, что с Асторией Грегори было, в общем, не о чем — не о свинках же и курах. Хорошо, хоть Винсент был — вот о нём и говорили, правда, больше, всё-таки, с Асторией. Она явно Грегори жалела, и он даже испугался, что она сейчас начнёт сватать за него свою сестру, но, по счастью, обошлось.

— Оставь Винсента у нас, — предложила она почти сразу же. — Он же маленький совсем, кормить надо часто — а у тебя дела, хозяйство... тебе сложно будет. А у меня и времени побольше, и есть эльфы...

Предложение было отличным — Грегори прекрасно это понимал. Надо было соглашаться.

— Так это... — смущённо сказал он. — Вам же оно неудобно будет.

— Вовсе нет, — возразила Астория. — И ребёнку так спокойней будет. И случись что — всегда есть, кому помочь. Оставляй.

Грегори почти что согласился — а потом как поглядел на лежащего у неё на руках Винсента, так и понял, что не хочет. Это же его сын. Как это так — взять да оставить его в чужом доме? Пускай даже у Малфоев.

— Я его на ночь забирать буду, — решил он, — он ведь без меня не засыпает, а утром сюда приносить.

— Ну, как хочешь, — ответила Астория, и Грегори показалось, что она обиделась.

И пусть. Всё равно это его младенец.

О своём решении пожалеть ему пришлось почти что сразу, потому что спал Винсент плохо и, по большей части, по утрам и вечерам. Ночью же и днём он предпочитал бодрствовать — и плакать.

Грегори с матерью по очереди носили маленького Винса на руках и пели ему колыбельные (Лизелотта) или что в голову взбредёт (сам Грегори). Винс таращил на них свои серо-голубые глаза и внимательно слушал, заливаясь плачем каждый раз, когда поющий замолкал. Однако время шло, и Винсент рос — и когда ему исполнилось полгода, вдруг научился спать ночами. Это произошло совершенно неожиданно и сразу: вчера ещё он отказывался засыпать и плакал, а сегодня вечером, уснув, проспал вдруг всю ночь и проснулся только утром. На рассвете.

— Мерлин, спасибо тебе, — прочувствованно сказал Грегори, давно и страстно мечтавший выспаться.

Мерлин, видно, благодарность принял: с того момента Винсент крепко спал всю ночь — если не болел, конечно. Впрочем, болел он, по словам Лизелотты, не больше, чем все дети, — и следующие пару-тройку лет Гойлы жили мирно и спокойно. Даже дольше — почти пять лет.

До того момента, как за завтраком Винсент вдруг спросил:

— Папа, что такое антипод?

— Чего? — обалдел Грегори, — ты это кого так назвал? И от кого ты такую ругань услышал?

Сам он при ребёнке за языком всегда следил, да и Лизелотта в случае чего ругалась только по-немецки — и поставив Заглушающие чары.

— Это дракон такой, — охотно сообщил ему Винсент. И проговорил почти по слогам: — О-па-ло-во-гла-зый антипод. Кто это — антипод?

— А, дак дракон же! — обрадовался Грегори. — Они разные бывают, драконы-то. Я их на четвёртом курсе видел, когда Турнир был. Хвосторога была, шведский тупорылый был, китайский огненный шар... вроде еще чёрный гебридский? А этого антигона точно не было!

— Антипод, папа, — поправил его Винсент. — Он в Новой Зеландии живёт. Почему он антипод?

— А кто ж его знает, — пожал плечами Грегори, — я у него ведь на уме-то не был. Ну, антипод и антипод. У нас свинок не таскает — и ладно.

— Он не ест свиней, — сообщил отцу Винсент. — Он овец ест. Папа, а я знаю, что я хочу на Рождество! — заявил он радостно. — Дракона! И словарь. Большой-большой!

— Не-не-не! — ужаснулся Грегори. — Дракона мы не прокормим! А словарь тебе на кой? Давай я тебе лучше метлу куплю!

— Я ещё маленький для метлы, — огорошил его сын. — А словарь я читать буду — там про всё написано! И про антипода тоже. И я всё равно хочу дракона, — он насупился.

— Читать? — обомлел Грегори, — зачем? Тебе ж в Хогвартс только в одиннадцать лет идти, зачем тебе сейчас-то мучиться? Мама, — заорал он, — иди сюда! Винс заболел!

— Что такое? — Лизелотта материализовалась словно бы из ниоткуда и, ощупав и осмотрев насупленного Винсента, спросила: — Что стряслось-то? Жара нет, горло и кожа чистые — с чего ты взял?

— Я не заболел, — буркнул Винсент. — Вы же мне не читаете. А мне интересно. Я умею!

— Мама, — с ужасом сказал Грегори, — он бредит!

— Я умею! — обиделся Винсент, который совсем не привык к тому, чтобы ему не верили.

— Что ты умеешь? — спросила Лизелотта, которая, кажется, только что чистила селёдку для засолки.

— Читать! — ответил Винсент. — Я умею! А папа мне не верит!

— И на здоровье, — отмахнулась Лизелотта, — умеешь, так и читай! А ты не ори, — повернулась она к сыну, — экая беда, читает ребёнок. Я уж думала, случилось что!

И спокойно вернулась на кухню к своей селёдке.

Винсент некоторое время внимательно смотрел на Грегори, а потом спросил:

— Можно мне словарь на Рождество? Большой-большой? И если нельзя волшебного дракона, то можно мне варана? Он обычный! И может жить в тер-ра-ри-у-ме!

— Словарь можно, — грустно сказал почему-то очень расстроившийся Грегори, — а бараны у нас и так есть. Принести тебе ягнёнка, как появятся?

— Варан — это не ягнёнок! — засмеялся Винсент. — Это ящерица такая! Большая! Но обычная. Не волшебная. Можно?

— А, ящерица? — с облегчением вздохнул Грегори. — А чего ж нельзя! Можно.

Он подумал, что сам бы никогда ящерицу не завел, лучше бы собаку... но если Винс хочет ящерицу, то пусть будет. Не мантикора же.

— Ура! — радостно воскликнул Винсент. — Сма-раг-до-во-го! — уточнил он. — Они зелёные! И красивые. Спасибо, папа! — он слез со стула и, подойдя к отцу, крепко его обнял. И прошептал: — И словарь. Большой-большой!

Грегори обнял сына в ответ. Ну и что, что ему надо не метлу и собаку, а словарь и варана? Надо — значит, надо.

* * *

Словарь с вараном — красивой изумрудно-зелёной ящерицей, выросшей со временем почти до четырёх футов — оказались лишь началом. Винсент рос — и Грегори порой не верил, что тот и вправду его сын. В самом деле, в нём не было совершенно ничего от Гойлов: он был маленький, худой, остроносый — и... умный.

Больше всего на свете Винсенту нравилось читать. Причём не сказки или что-то в этом роде, а настоящие серьёзные книги — про драконов, путешествия, другие земли, про зверей, волшебных и обычных, про то, как что-нибудь устроено... Винсент читал всё, где рассказывалось о реальном, настоящем — чем и кем бы оно ни было.

В шесть лет он нашёл школьные учебники деда, и через несколько недель Грегори обнаружил, что Винсент, стиснув губы от усердия, тщательно выводит игрушечной волшебной палочкой в воздухе линии, соответствующие первым заклинаниям.

Палочка не откликалась, разумеется.

— Ты бы побегал лучше, — вздохнул Грегори, — или на дерево залез. Успеешь ещё в Хоге палочкой-то намахаться.

— Зачем? — удивлённо поглядел на него Винсент. — Зачем лезть на дерево?

— Дак интересно же! — так же удивлённо уставился на сына Грегори.

— Нет, — помотал головой Винсент. — Что там интересного?

— Ну как, — попытался объяснить Грегори, — ну, здорово же... и видно, опять же, всё... и ветки так качаются, что аж сердце замирает...

— С крыши даже лучше видно, — возразил Винсент. — Но оттуда не так страшно. С ветки упасть можно!

— Ну... — почесал в затылке Грегори, — можно. Наверно. Я сроду не падал.

— Я же не ящерица, — укоризненно заметил Винсент. — А сверху можно посмотреть с метлы. Когда я на ней научусь летать.

— И то верно, — вздохнул Грегори, в очередной раз подумав о том, в кого Винс такой уродился. Не в мать же свою!

* * *

На Рождество Малфои подарили Винсенту многотомную энциклопедию, и следующие пару недель тот выходил из комнаты, только чтобы поесть — и то лишь потому, что никто не разрешал ему есть в комнате. А за столом рассуждал об особенностях работы драконологов с таким авторитетом, словно бы уже успел там поработать.

А потом попросил у Грегори «домашнюю лабораторию». Маленькую!

Никаких лабораторий в доме у Гойлов сроду не было — Зелья им не давались никогда, артефактами никто не занимался, а для чар и боевой магии, в которых Гойлы были сильны, лаборатории не требовались. Лизелотта завела теплицы, но её любви к Гербологии Грегори не разделял. И что теперь было делать? На пристройку к дому денег могло и не хватить.

Винсент, правда, продолжал просить — и Грегори, как-то будучи в гостях у Малфоев, решил с Драко посоветоваться. Может, можно сделать лабораторию в отдельной комнате?

— Да можно, конечно, — ответил тот. — Хотя, знаешь... если хочешь, пускай Винс приходит к нам. У нас наша всё равно простаивает. Я ему эльфа в помощь отряжу... вдруг у тебя растёт будущая звезда зельеделия?

— Да хуже Гойлов зелья никто не варил, — махнул рукой Грегори, — сам ведь знаешь. Папаня говорил, что это их кто-то из Принцев проклял лет так двести назад. Вот с тех пор чего не сварим — так всё только выкидываем. Какая там звезда!

— Опять Снейп виноват, — засмеялся Драко. — Ну, раз Снейп — тем более, пускай Винс к нам приходит. Будет что-то получаться — я тебе помогу комнату ему уже дома оборудовать. Кори веселее будет — он тоже науками интересуется... хотя, по-моему, до Винса ему далеко.

Грегори тяжело вздохнул.

— В кого он только такой уродился? — недоумённо спросил он.

— Тебе виднее, — ухмыльнулся Драко. Но потом всё же посерьёзнел: — Ты же говорил, он на жену твою похож. Может быть, в неё?

— Да ну, — не поверил Грегори, — она ведь не умнее меня была. А книжек сроду терпеть не могла. Матушка говорит, что Винс пошёл в её родню, да я ту родню тоже видел. Один кузен Фредди чего стоит, псих ненормальный.

— Ну, возможно, он просто аккумулировал весь интеллект вашего рода. А то и обоих, — предположил Драко. — Что ты такой грустный? Здорово же, разве нет?

— Чего он сделал? — насторожённо переспросил Грегори. — Это хоть не опасно?

— Нет, — вздохнул Драко. — Не опасно. Собрал он весь тот интеллект, что был вам отпущен, себе. За все поколения. Слушай, как ты с ним общаешься-то? — не выдержал он.

— С трудом, — честно ответил Грегори. — Как и он со мной. Он вообще словно в уме с этого переводит... древнехалдейского. Или старошумерского, кто его разберёт.

— Вообще, это грустно, если так подумать, — сказал Драко. — Надо вам найти какое-то общее занятие... ему вот драконы нравятся. Ты как к ним относишься?

— Жрут они много, — недовольно ответил Грегори, — и огнём ещё дышат. Ну их к Мордреду.

— Я ж не предлагаю тебе завести дракона, — вздохнул Драко. — Просто это — ну... не требует особых знаний — съездить в заповедник, например. И будет, о чём поговорить. А то вы так друг друга через пару лет совсем перестанете понимать.

— А! — обрадовался Грегори. — Тогда ладно. Съездим в Германию к родне, а там и Румыния рядом. И заповедник посмотрим, и Крюгеров заодно навестим, маманю порадуем.

Лизелотта такой идее действительно обрадовалась — а уж как был счастлив Винсент! Так счастлив, что теперь дневал и ночевал в библиотеке у Малфоев — потому что их собственная, не слишком многочисленная, уже была изучена им вдоль и поперёк.

— Что ты там торчишь всё время? — спросил как-то Грегори — и получил ответ:

— Я хочу всё узнать про этот заповедник! И узнать, как сказать по-румынски «здравствуйте», «дракон», «огонь» и «осторожно» — всякое такое. Ты же ведь не знаешь по-румынски?

— Я и по-немецки не всё из этого знаю, — смущённо признался Грегори, — сколько меня маманя ни учила. Не даются мне языки, Мордред их возьми! И чего люди все нормально не говорят? Ну, по-нашему?

— Это сложный вопрос, — ответил Винсент с явным удовольствием. — Понимаешь, есть группы языков... ну... как у свиней, — заговорил он увлечённо, — есть разные породы, так и языки, понимаешь? Вот если языки — это все животные, то есть разные виды: свиньи, кролики и куры... а внутри вида — разные породы. Понимаешь пока?

— Ну, — обрадовался Грегори, — это ж как белые йоркширские свинки и чёрные беркширские! Белые всем хороши — и поросяток много, и растут быстро, но кормами перебирают, ты скажи, как книззлы породистые! А беркширы жрут чего ни дашь, но и мясо у них тощее.

— Ну... да, — кивнул Винсент. — Языки тоже... В общем, разные. Каждому народу удобней говорить на своём. Народов тоже много, как пород, — добавил он. — Это даже ещё больше похоже на породы. Смотри: свинки хрюкают, куры кудахчут, собаки лают — каждый говорит по-своему. Так и люди. Понимаешь?

— А то, — ответил Грегори, — вот, скажем, если Принцесса наша вдруг залает, а не захрюкает, это ведь беда будет!

— Вот, — обрадовался Винсент. — Так и люди: каждый на своём языке говорит. Понимаешь, да? Но можно выучить чужой, чтобы понимать других: мы ведь умней животных.

— Не скажи, — возмутился Грегори, — вот Принцесса наша куда умней нашего же кузена Фредди будет!

— Ну... Я в целом, — нашёлся Винсент. — В среднем. Хотя ты тоже прав, животные же учатся нас понимать, — заулыбался он. — Значит, они тоже учат иностранные языки. Вот и я хочу хотя бы самые главные вещи по-румынски выучить, чтобы можно было что-нибудь спросить на улице и понять ответ. Эх, жалко, что бабушка со мной не говорит по-немецки, — вздохнул он. — Так бы я немецкий уже знал, а теперь учить придётся...

— А давай её попросим с нами говорить! — оживился Грегори. — А то она раньше, помню, день со мной по-немецки говорила, а день по-английски. А папаня всё ругался, что я и так дурак, а теперь ещё и последние мозги растеряю. Она и бросила.

— А так можно?! — Винсент даже подпрыгнул — и закричал: — Бабушка-а!!!

— Да что опять случилось? — Лизелотта вышла из теплицы, левитируя перед собой ведро собранных помидоров — больших, мясистых, ярко-красных. — Мне еще перцы собрать нужно и огурцы подвязать!

— Давай, ты будешь разговаривать с нами по-немецки! — выпалил Винсент. — Сегодня, а завтра — по-английски, а послезавтра снова по-немецки?

— Klar, warum nicht, — ответила Лизелотта и, насмешливо улыбнувшись сыну, вручила ему ведро с помидорами.

И снова скрылась в теплице.

— Что она сказала? — спросил Винсент, и добавил тут же: — Папа, мне нужен словарь!

— Сказала, что будет, — вздохнул Грегори, — пойдём, там где-то у меня должен разговорник валяться. Бригитта привезла, ну... мама твоя.

— А какая она была? — спросил Винсент. — Мама?

— Ну... — замялся Грегори, а потом решительно сказал: — Хорошая! И тебя очень любила!

Винсент только вздохнул и очень грустно поглядел на Грегори.

— Мне все так говорят, — сказал он. — А какая именно, никто не рассказывает. Как она могла меня любить, если умерла, когда я только родился? Она же меня не знала!

— Так она же знала, что ты будешь! — торопливо сказал Грегори. — Мы и имя тебе вместе выбирали. Первое я предложил, второе — она.

— Разве можно любить того, кто только ещё будет? — спросил Винсент с сомнением.

— Можно, — уверенно кивнул Грегори, — и того, кого уже нет, тоже можно любить.

— Того, кого нет — я понимаю, — кивнул Винсент. — Потому что он же был — и ты его знал. И любишь. А кого ещё нет — как его любить? Ты же не знаешь, какой он? А вдруг он будет таким, что ты его не полюбишь?

— Так если его ещё нет, — озадаченно спросил у сына Грегори, — чего же он таким будет, что его не полюбишь?

— Но ведь это сейчас его нет! — ответил Винсент. — Ну, пока нет. А потом он будет — и вдруг не такой, которого ты уже полюбил?

— А чего это вдруг он не такой? — удивился Грегори.

— Но ты же не знаешь, каким будет тот, кого нет! — воскликнул Винсент. — Вот когда меня ещё не было, ты думал, что я буду таким, какой я есть?

— Вот чего не думал, того не думал, — признался Грегори, — но я тебя любого любил бы. Ты ведь мой сын!

— Правда? — очень серьёзно спросил Винсент.

— Правда, — так же серьёзно кивнул Грегори.

— Это хорошо, — почему-то вздохнул Винсент. — А то тебе со мной было бы совсем трудно.

— Да мне-то ладно, — ответил Грегори, — а вот тебе со мной тяжело.

— Почему? — очень удивился Винсент.

— Дак я ж уже сейчас половину того, что ты говоришь, не понимаю, — признался Грегори, — а уж как в Хог пойдешь, там и вовсе... заклюют тебя за меня.

— Почему? — Винсент нахмурился. — Тебя же там не будет.

— Да меня-то не будет, а память осталась, — вздохнул Грегори, — мол, совсем дурак был.

— А что ты такое сделал, что все помнят, что ты был глупым? — с любопытством спросил Винсент.

— Да учился я не особо, — махнул рукой Грегори, — а уж как зелья варил... ну, хоть котлы не взрывал.

— Ну и что? — пожал плечами Винсент. — Я думаю, сейчас это уже не важно. Это же давно было.

— Давно, — Грегори задумчиво посмотрел на несчастное ведро с помидорами, которое так и держал в левой руке, — чуть не двадцать лет уже прошло.

— Тогда точно все забыли, — с уверенностью сказал Винсент и, тоже посмотрев на ведро, спросил: — А как будет «помидоры» по-немецки?