Чужая. Часть 3. Девочка с попугаем, Голубой велосипед, или Как спасти мир (джен)

Я неyклонно стервенею с каждым смехом

С каждой ночью, с каждым выпитым стаканом

Я заколачиваю дверь и отпyскаю злых голодных псов

С цепей на волю

Некyда деваться:

Нам остались только сбитые коленки

Я неyклонно стервенею с каждым разом

Я обyчаюсь быть железным продолжением ствола

Началом y плеча приклада

Сядь, если хочешь, посиди со мною рядышком на лавочке

Покyрим, глядя в землю

Некyда деваться:

Нам остались только грязные дороги

Я неyклонно стервенею с каждым шагом

Я неyклонно стервенею с каждой шапкой милицейской

С каждой норковою шапкой

Здесь не кончается война, не начинается весна

Не продолжается детство

Некyда деваться:

Нам остались только сны и разговоры

Я неyклонно стервенею с каждым разом

Я неyклонно стервенею с каждым шагом

Я неyклонно стервенею с каждым часом...

Янка Дягилева

Родилась девчонка — мелкая, тощая, визгливая, как будто недоношенная, хотя и в срок.

Два месяца прошло с глупой гибели Блэка, когда Берта Лихт вышла замуж за своего оборотня и уехала из дома на площади Гриммо. К чему тут была такая спешка, разобраться трудно. Конечно, дом теперь принадлежал Поттеру, но штаб-квартира осталась на своем месте. А волк как-никак входил в самый актив Ордена. Неужто бы Дамблдор с Поттером выгнали из дому его подружку... вернее, теперь уже — законную жену? Тем не менее, сразу после свадьбы Берта переехала. Как ни странно, в Нору.

Северус Снейп видел её там однажды поздней осенью. Не самое приятное воспоминание. Беременность (да, это хотя бы объясняло спешку со свадьбой) сильно испортила девушку. Несмотря на большой уже живот, Берта выглядела истощённой. Кажется, она даже стала ниже ростом, как-то ссутулилась. Потускнели прежде роскошные волосы, собранные теперь в небрежный узел на затылке. Вернулась на лицо нехорошая серая бледность, под глазами опять осели коричневатые тени, губы стали тонкими и бескровными.

Но главным было даже не это, не внешние изменения. Северусу приходилось видеть женщин, подурневших с беременностью. Приходилось видеть похорошевших. Но общим у тех и других был взгляд, выражающий полную гармонию с самой собой, сдержанное довольство от выполнения своего женского предназначения. Ничего подобного здесь Снейп не увидел и в помине.

Взгляд у неё был тусклый, суетливый, бегающий, как у загнанного в угол зверя. Казалось, она едва узнает окружающих. Худые, будто растерявшие всю свою красоту и точность движений руки постоянно теребили высоко поднятый под грудь поясок старенького платья. Казалось, ещё немного, и она начнет мерить комнату шагами из угла в угол. Как клетку.

Зрелище было откровенно жалким. И не только само по себе: да, мучительно неправильным был весь этот облик чересчур рано повзрослевшего ребенка. Она ведь была совсем ещё юной, и страшно не шло ей это мерзкое замужество и ранняя беременность. Но дело не только в этом. Снейп привык видеть Берту совсем иной: уверенной, решительной, может быть, даже резкой, и бесконечно гордой. А теперь перед ним был сломленный человек, разрушенная личность, самка.

Да, он знал, что она оборотень, сам варил для нее Волчье Противоядие, но все равно не мог связать с Бертой ее волчью суть. Теперь получилось. И видеть это было больно.

Не укрылись от Снейпа и недовольный взгляд, и поджатые губы Молли Уизли. Ясное дело, та была не в восторге от подобного соседства. Удивительно, что она вообще согласилась пустить Берту в свой дом. Как это её Люпин уломал?

Всё это Северус Снейп лихорадочно припоминал теперь, с недоумением и примесью ужаса разглядывая знакомую хрупкую девичью фигурку в самом тёмном углу «Дырявого Котла». Особый трепет и самые дурные предчувствия вызывала у него объёмистая корзина, надёжно укрытая сверху плотной серой тканью, стоящая рядом с Бертой на лавке.

Быстро перебрав в голове все возможные варианты своего дальнейшего поведения, волшебник остановился на единственно правильном.

— Какого чёрта вы здесь делаете, Лихт?

Вопрос был как нельзя более кстати. Только-только отгремела Вторая Магическая... да какое там — отгремела! Год мелких бесчинств и туманных слухов о том, что где-то что-то происходит... А потом пало Министерство, убили Скримджера, и вот нате вам — новый Министр Магии Лорд Волдеморт. В Министерстве — реформы, в Хогвартсе — реформы... В Азкабане — и то, говорят, реформы. В общем, жизнь налаживается, господа. А Война... а нет никакой Войны. Правда, говорят ещё, что какие-то сумасшедшие стали уходить в леса и пытаться устраивать какие-то диверсии... против мудрых и справедливых реформ, надо думать. Но они же сумасшедшие, что с них возьмёшь? Маглов вот любят...

Говорят ещё, будто Поттер куда-то исчез. Но ничего, найдётся. Министерская типография выпустила тысячи плакатов о розыске с изображением Мальчика-Который-Выжил. Так что недолго ему осталось...

Вообще на месте Лорда Снейп не стал бы заморачиваться с Нежелательным Лицом Номер Один, а просто объявил бы мальчишку мёртвым. И предъявил бы общественности его хладный труп. Под Оборотным Зельем, разумеется. Здорово бы вышло: одним выстрелом — и всех зайцев. Оставь магический мир без Надежды — и ему придётся только смириться.

Снейп, безусловно, посоветовал бы Тёмному Лорду именно так и сделать — входи он по-прежнему в ближний круг Пожирателей Смерти. Вся беда в том, что с недавних пор сам Северус стал среди окружения Лорда Нежелательным Лицом Номер Два.

Самое интересное, что прегрешения Северуса Снейпа были одинаково тяжелы и со стороны Лорда, и со стороны Ордена. Собственно, преступление-то было одно: Северус Снейп убил Альбуса Дамблдора. Если с фениксовцами всё и так понятно: укокошить главу Ордена да ещё и при свидетелях — несомненно, повод для ненависти и жажды мщения, то с Лордом и его свитой дело обстояло несколько тоньше.

Дело в том, что Тёмный Лорд очень любил играть. Причём с детства игрушками его становились люди, их чувства, их жизни. И ничего на свете не было для него увлекательнее такой игры. Пожалуй, единственным, кого Том Реддл не смог обыграть, был покойный директор Хогвартса. Может, потому Водеморт его и боялся.

Когда-то давно Волдеморт приблизил к себе Люциуса Малфоя, сделав его своим доверенным лицом. С концом Первой Войны Малфой поспешил отречься от своего хозяина. В начале же Второй Волдеморт снова принял бывшего союзника в свою команду — но какой же всё это было пародией!

И какое, должно быть, наслаждение получал Тёмный Лорд, любуясь на моральные корчи Малфоя-старшего, разрывающегося между преданностью господину и преданностью своей семье. Тем более, источником первой преданности был банальный шантаж. Лорд не стал бы Лордом, если бы не изучил хорошо человеческую природу, если бы не знал, что самая сильная мотивация — это страх смерти. Своей — для труса, близких — для самоотверженного храбреца. Но суть в одном: пригрози убить, покажи, что можешь это сделать — и человек твой с потрохами. Играй им, как хочешь.

Необходимую красочную эмоциональную составляющую данной игре добавляли стенания леди Малфой — понятный ужас всякой матери, над сыном которой нависла смертельная опасность. И чудесной приправой ко всему этому компоту был Малфой-младший. Непомерно раздувшийся от гордости, получив Особое Задание от Тёмного Лорда — и постепенно сникающий, с каждым днём осознавая, на что подписался.

Отца шантажировали сыном, сына шантажировали отцом... Славно, должно быть, Волдеморт повеселился. Особенно, умея читать в сердцах людей. Будучи отличным легилиментом, короче говоря.

Как ни странно, какой-никакой выход из безвыходной ситуации нашла именно Нарцисса Малфой. Немало был удивлён Северус Снейп, когда в сопровождении Беллатрисы Лестрейндж та явилась к нему в Паучий Тупик. А уж когда высокомерная леди Малфой пала перед Снейпом на колени, Принц-полукровка в душе горько позабавился. Беда всех делает равными.

На её просьбу он тогда согласился сразу, почти не раздумывая. Всё-таки мальчишка был его учеником. И он, чёрт возьми, был ещё так молод! Это если не считать указаний Дамблдора.

Вот так и вышло, что Северуса связал с Малфоями Непреложный Обет.

После того, что они с Драко натворили, оставаться в Хогвартсе им было нельзя. Единственным правильным решением тогда было как можно быстрее выбраться за границу антитрансгрессионного барьера и трансгрессировать в Малфой-менор. Эту мысль Снейп держал про запас и, несомненно, поступил бы именно так. Если бы не Поттер.

Конечно, если хорошо знать Поттера, ничего удивительного не произошло. Ясное дело, что мальчишка, обуреваемый праведным гневом, кинулся вслед за убийцей обожаемого директора в надежде покарать того за преступление. Ничего страшного. Даже и задержал Снейпа не особенно. Вот только пока волшебник вяло отбивался от своего не слишком умелого противника, прекрасный план избавления в его голове перестал казаться ему таким уж прекрасным.

Конечно, это было легко: сбежать, отсидеться в меноре, получить награду от Лорда, по-прежнему делать вид, что с ним заодно. Как последний трус.

«Убей меня, как убил его, трусливый...»

До этого они швырялись друг в друга изощрёнными заклинаниями авторства некоего Принца-полукровки. Да, именно такое прозвание придумал себе Северус Снейп, когда был ровесником Гарри. Именно за ним он скрывался в своих мечтах, где был совсем иным, чем в жизни: сильным, смелым, талантливым. Настоящим, в общем-то. Не таким, каким его видели другие: забитым неудачником, над которым вовсю потешались Поттер и компания.

И что же — так будет продолжаться всю жизнь? Вечно прятаться за маской, которую сам себе создал? И никто никогда не узнает, кем он был в этой Войне. Никто никогда не узнает его — настоящего.

А Драко? Что ждет его в отцовском доме? Раздавленный своим двойственным положением Люциус, неожиданно мужественная Нарцисса, пытающаяся удержать на своих хрупких плечах подобие привычного Малфоям уклада жизни. И Волдеморт собственной персоной в компании своих приспешников, организовавший в Малфой-меноре что-то вроде штаба. Уж, конечно, зрелища, которые предстояло там увидеть Драко, вряд ли были предназначены для глаз шестнадцатилетнего подростка. Да и делать вид, что согласен и одобряет, Драко не смог бы. Достаточно было взглянуть сейчас на белого, как мел, трясущегося пацана, чтобы понять, что нынешняя ночь навсегда исцелила его от пожирательской романтики.

Словом, оглушив Поттера и преодолев, наконец, антитрансгрессионный барьер, Снейп трансгрессировал совсем в другое место.

«Не смей называть меня трусом!»

Ну, трусом — не трусом, а безумцем Северуса теперь запросто можно было назвать.

И Берта наверняка подумала именно так, увидев своего бывшего учителя и нынешнего Врага Ордена Феникса Номер Один (после Волдеморта, конечно) здесь, в «Дырявом Котле». Конечно, Берта в Ордене не состояла, но, живя постоянно в Норе, об основных военных событиях не могла не слышать.

Да, всё это выглядело обыкновенным безумием. Но Северус Снейп точно знал, что не собирается сидеть в укрытии до конца Войны. Да и вряд ли конец Войны удастся приблизить без его помощи, между нами говоря. А потому месяц спустя после смерти Дамблдора — наиболее удачный момент для того, чтобы разведать ситуацию.

И не самый удачный момент для встречи со старыми знакомыми. По-хорошему, Снейп вообще мог её проигнорировать и тихо скрыться. Но... слишком он был изумлён.

— Так что вы здесь делаете, Лихт? — снова повторил Снейп.

Она даже головы не повернула.

— Люпин, — бледно и безучастно, даже машинально. — Я теперь «миссис Люпин», профессор.

— А я теперь уже не профессор, — в тон ей скучливо отозвался Снейп, садясь напротив. — Что вам должно быть хорошо известно... миссис Люпин, — с нажимом добавил он. — Там, где вы сейчас живёте, наверняка...

— Наверняка, — кивнула Берта. — Но я там больше не живу.

— А что же ваш... муж?

— У меня нет мужа.

— Вот как.

Впрочем, что-то подобное Северус и предполагал.

— Надо думать, вы отправляетесь в путешествие, миссис Люпин? — окинув взглядом тёмный плащ с капюшоном, перешитый из хогвартской мантии и старый дорожный мешок, прежде им не замеченный, заключил Снейп.

— Верно, — кивнула Берта и впервые открыто взглянула на собеседника.

Безусловно, освобождение от бремени пошло ей на пользу. Берта не похорошела, но выглядела спокойной, уверенной и... сильной. Как когда-то.

Хотя нынешнее её положение было на редкость зыбким.

— Позвольте узнать, где же вы намерены жить?

— Найдётся, — уклончиво ответила Берта.

— Да есть ли у вас, по крайней мере, деньги, чтобы себя обеспечить? — Снейп уже начал терять терпение.

— Найдутся, — пожала плечами Берта. — В Лондоне одинокой девушке заработать нетрудно.

Северуса передёрнуло.

— А вон там, в корзине, надо полагать, ваша дочь? — сменил он тему.

— Да, — коротко кивнула Берта.

— Как её зовут?

Она нервно дёрнула плечом.

— Анна.

— Анна Люпин, — медленно повторил Снейп. Неплохо.

Берта тихонько фыркнула.

— Блэк.

— Что? — не понял Снейп.

— Не Люпин. Блэк.

На мгновение Северу почувствовал, что пол у него под ногами качнулся.

Да, Анна Марион Блэк — именно так её и звали. Проклятому псу она приходилась родной сестрой — да только и сам Блэк, и его многочисленные члены семьи о таком родстве предпочитали благоразумно умалчивать. Ибо слишком велик этот скелет оказался для декоративных шкафчиков благороднейшего семейства...

Сам Северус впервые увидел её в Хогвартсе. Он тогда учился на втором курсе, Анна же заканчивала Школу.

Второй курс... Его второй курс, когда вражда с Блэком и Поттером, возникшая ещё на первом, набрала обороты, мало напоминал сказку. Масла в огонь подливали уроки Защиты От Тёмных Искусств — по программе как раз шли магические дуэли. И, конечно, ученики не уставали отрабатывать полезные навыки, полученные на этих уроках, во внеучебное время и везде, где придётся. Кажется, ни в коридорах, ни на территории замка не осталось уголка, где можно было чувствовать себя в безопасности. Из-за каждого поворота в тебя могло вылететь заклинание чьей-нибудь дуэли. Даже если оно предназначалось вовсе не тебе, всё равно неприятно.

Подобное однажды случилось и со Снейпом. Они напали неожиданно, из-за угла. Он даже не успел отреагировать, когда двойной возглас «Петрификус Тоталус!» полностью обездвижил его. Опустив руки по швам, Северус плашмя рухнул на пол, больно приложившись затылком о камни.

В следующую секунду в поле его зрения появились две довольные физиономии: взъерошенный и конопатый Поттер (почему-то, несмотря на тёмные волосы, в минуты волнения у него на лице проступали веснушки) и более опрятный и изящный Блэк. Впрочем, настроен последний был не менее издевательски.

— Я же тебе говорил — классное заклинание! — Блэк радостно хлопнул друга по плечу.

Они оба подошли к поверженному Снейпу. Он честно пытался вырваться из лап магического паралича, но заклинание было действительно хорошим и наложено вполне профессионально. Уровень четвёртого курса, не меньше.

— Ну что, попался, Нюниус? — сегодня зачинщиком нападения явно был Блэк. — Что мы будем с ним делать, а, Джеймс? — обратился он к ухмыляющемуся Поттеру. — Не пропадать же таким отличным чарам!

Джеймс, придирчиво нахмурившись, оглядел Снейпа с головы до ног.

— Может, нос ему укоротить?

Блэк рассмеялся.

— Неплохая идея! Сопливус, а тебе нравится? Может, сопли меньше лить станешь? — тут уже захохотал и Поттер.

У Снейпа против воли поджилки затряслись. Не то чтобы он сильно боялся заклинаний или больничного крыла. Скорее, просто противно было от чувства собственной беспомощности.

Внезапно смех Мародёров оборвался, и наступила тишина. Снейп напряг слух — единственный способ восприятия, который был ему сейчас доступен. Скосить глаза — и то не получалось под этим заклятием. Так что увидеть причину, стёршую с лиц Мародёров ехидные ухмылки, ему не удалось. Северус услышал только чьи-то лёгкие быстрые шаги и шорох мантии.

— Вы что здесь устроили, паршивцы?! — в негромком низком женском голосе явно слышалась угроза, хотя женщина не кричала и не впадала в ярость. Но двое мальчишек сразу поняли, что забавы лучше прекратить и что огрызаться не стоит. Так в ясный солнечный день отдалённые раскаты грома напоминают о близкой грозе.

Дальше не было произнесено ни слова. Только волшебные палочки вдруг вылетели у ребят из рук и исчезли в неизвестном направлении.

— И ты, Сириус Орион Блэк, не нашёл ничего лучше, чем подло напасть из-за угла? Если этот человек оскорбил тебя, вызови его на дуэль и дерись по правилам, честно, лицом к лицу, — незнакомая женщина (а Северус мог голову дать на отсечение, что никогда этого голоса не слышал) говорила очень ровно, размеренно, только очень печально. — Верно, постоянно якшаясь с маглорождёнными, ты сам совершенно забыл, к какой фамилии принадлежишь. До такой степени, что позволяешь себе нападать на безоружного. Подлые удары — удел неотёсанных трусливых маглов...

— Не смей называть меня трусом! — вскинулся Сириус, до тех пор изучавший мыски своих ботинок. — Я не трус!

— Зато ведёшь себя, как трус, — отрезала женщина. — Поди прочь. Мне за тебя стыдно.

Блэк было рот раскрыл, чтобы что-то сказать, но вдруг возникшая откуда-то его волшебная палочка неожиданно прыгнула прямо ему в руки, смачно заехав по носу.

— Ну! — поторопил мальчишку женский голос.

Сириус раздражённо повернулся и поплёлся с места событий, что-то неразборчиво бормоча себе под разбитый нос.

— Энни, а мне ты не хочешь вернуть палочку? — подал голос Джеймс, к которому за всё время незнакомка не обратилась ни разу.

Северуса уже давно раздирало любопытство. Дорого бы он дал, чтобы не лежать бесполезной колодой на полу, а взглянуть на свою неожиданную спасительницу.

— А что касается тебя, Джеймс Поттер, мне очень грустно видеть, что твоим родителям не удалось привить тебе ни малейших понятий о фамильной чести. Прискорбно наблюдать, что наследник древней и чистокровной семьи ведёт себя, как последний магл. По-хорошему, палочку у тебя следовало бы отобрать...

— Что?! — закричал Поттер. — Да ты!..

— А как ты думал? — чуть повысила голос женщина — просто чтобы её лучше было слышно. Тон её был совершенно спокоен. — Право на оружие ещё нужно заслужить. Да будет тебе известно, что нарушивший кодекс чести такого права лишается. До тех пор, разумеется, пока не искупит вину.

— Кровью? — насмешливо отозвался Джеймс.

— Отчего же? Любым благородным поступком. Если ты ещё помнишь, что это такое.

Физиономия у Поттера стала озадаченной.

— Ну, хорошо, я обещаю, что больше не буду бить Сопливуса, — прежнее глумливое выражение снова расцвело у него на лице.

Рядом сокрушённо вздохнули.

— Кнат цена твоим обещаниям, Поттер. Когда-то ценой данного слова была жизнь. Как жаль, что времена эти безвозвратно ушли... Забирай свою палочку и проваливай. Мне смотреть на тебя противно.

Сказано было без ненависти, с одной только брезгливостью.

— Фините Инкантатем! — прозвучало над Северусом, и в ту же минуту он почувствовал, как невидимые путы отпустили его.

Он тут же вскочил на ноги, готовый разразиться сердитой отповедью — не хватало ещё, чтобы девчонки его защищали! Но едва взглянув на эту девушку, он почувствовал, что двух слов связать не может. Как будто действие Петрификуса ещё не закончилось.

Самое главное, даже сейчас Снейп не мог бы сказать, а была ли она вообще красива? Все оставшиеся воспоминания о женщине, на короткое время ставшей его женой, казались такими сумбурными и путаными, как у человека, попавшего в тайфун или накрытого морской волной.

Итак, та Анна Блэк, которую он впервые увидел в Хогвартсе, была высокой, статной (осанка королевы или балерины) и какой-то очень... взрослой, что ли. Если бы не школьная форма, Северус бы принял её за молодую учительницу. И дело здесь не только во внешности: ощущение спокойной уверенной силы исходило от этой девушки. Такому человеку не нужно кричать, чтобы его услышали, и не нужно грозить, чтобы его слушались.

Так что гневный вопль «Не вмешивайся не в своё дело!» так и застыл у Северуса на губах. Потому что эта девушка имела право вмешиваться во всё, во что считала нужным.

Что ещё? Длинные непослушные чёрные волосы, собранные в высокий хвост, который ужасно не шёл ей; ослепительно-белая кожа... Лицо её было таким ярким и выразительным, что черты его казались грубыми. Вообще внешне она здорово напоминала свою кузину Беллатрису, их блэковская порода очень чувствовалась в ней. С младшим братцем их роднила только масть, Сириус был тоньше, изящнее и, бесспорно, красивее. Только глаза у Анны были её собственные, ни на чьи не похожие. Огромные, чёрные — два омута, два взрыва, две глобальные катастрофы. Странное сравнение для глаз, но по гибельности и завораживающей привлекательности эти зрелища вполне можно было сравнить.

Во всяком случае у Северуса долго ещё перехватывало дыхание, когда он смотрел в её глаза. Нескоро привык.

А тогда, двадцать пять лет назад, увидев её поистине бездонные глаза, как слезами, наполненные глубокой лаской, Северус обомлел, замер, будто всё перевернулось у него внутри. Потому что ни одна женщина на свете не смотрела на него так. Нет, конечно, был его единственный друг — Лили Эванс, она всегда смотрела на Северуса хорошо: с интересом, приязнью, участием. Но здесь было иное внимание. Слишком живое, слишком женское, слишком... чувственное, наверное. Вряд ли Анна Блэк что-то такое могла испытывать к нескладному мальчишке-подростку, которого видит впервые. Просто, наверное, смотреть иначе она не умела.

А Северус был потрясён. Так потрясён, что, пожалуй, свалился бы на пол вторично.

Правда, в следующую минуту Анна выдала такую фразу, что весь морок с Северуса сразу сошёл.

— Испугался, малыш?

— Ещё чего! — нахмурился Северус и отвёл глаза, сбрасывая с себя наваждение её взгляда.

Когда он всё же украдкой снова взглянул на девушку, увидел, что смотрит она внимательно и заинтересованно, чуть удивлённо.

— Страшно не упасть, а не суметь подняться, — задумчиво сказала Анна.

— Тебе-то что об этом известно? — огрызнулся Северус. — Девчонке на дуэли не место!

Анна фыркнула.

— А если бы я была парнем, ты принял бы мою помощь?

Северус промолчал.

— Согласно Статуту о магических дуэлях, если число противников оказывается неравным, присутствующие при вызове могут присоединиться к той стороне, которая оказалась в меньшинстве. Пол в данном случае значения не имеет. Это очередной магловский предрассудок. Ты ведь полукровка, верно?

Разговорами о чистоте крови Северус был сыт у себя на факультете. Но чтобы вот так, сразу, на глазок определить степень чистокровности... вряд ли кто-либо из его однокурсников был на это способен.

— Да, — от неожиданности он даже ответил.

— А как тебя зовут?

Он назвался.

Анна прищурилась.

— Значит, колдунья — твоя мать... — задумчиво начала она. Но закончить Северус ей не дал.

— Да. И её зовут Эйлин Принц, — чётко и с вызовом произнёс он. Отвечать на подобные вопросы ему опротивело ещё на первом курсе. Оно и понятно, Слизерин — на редкость консервативный факультет.

Но на груди Анны Блэк горела красно-золотая нашивка факультета Гриффиндор, а потому реакция на ответ Снейпа была совсем другой.

Она тихо засмеялась.

— Так значит, ты — Принц-полукровка? В древние времена рыцари-маги нарекали себя звучными прозвищами. Ты похож на одного из них, — серьёзно заключила Анна.

...Это потом она звала его исключительно «Север», отбросив ненужный латинский суффикс и оставив только корень, то есть самую суть. Величие, силу, холод, мудрость и власть. Всё, чем он мечтал обладать, но чего так и не добился. Потому что он был всего-навсего Северус Тобиас Снейп. Всего лишь полукровный волшебник, не великий, а самый обыкновенный. С одним, как выяснится, редким даром — сильно и преданно любить... Пройдёт много лет, прежде, чем он обнаружит, что вся его жизнь была подчинена этому дару. Судьба всё расставит по своим местам, но это будет потом.

А пока Северус Снейп был ещё двенадцатилетним мальчишкой с хорошими способностями и неукротимой жаждой знаний.

— Ты про какой-то Статут говорила... Это что? — отчего-то, как только Анна заговорила о древних временах, Северусу совершенно расхотелось от неё обороняться.

— А-а, — улыбнулась Анна — то ли интересной теме, то ли потеплевшим глазам Северуса, — Статут о магических дуэлях. Такой законодательный акт Министерства. Ему уже лет четыреста, наверное. И, знаешь, — она вдруг заговорила как-то особенно доверительно, будто больше ни с кем, кроме Северуса, не могла об этом поговорить, — вроде бы и закон, и в Средние века писан — а какая удивительная красота и логика правил, какой высочайший уровень человеческого достоинства там декларируется. Там даже оговариваются случаи мизерикордии! Слышал когда-нибудь?

Снейп очарованно помотал головой. В её исполнении он, кажется, мог слушать хоть справочник абонентов британской каминной сети...

— «Мизерикорд» — это «удар милосердия». Когда маг не выдерживал смертельной схватки, но сдаваться не желал, ему давалось право на такой удар. Он мог просить об этом своего противника. Согласись, выбрать свою смерть — это высокое право...

— А в чем разница-то? — нахмурился Северус. — Ведь и так, и так умрёшь.

— Я много об этом думала, — посерьёзнела Анна. — Разница — в человеческом достоинстве, пожалуй. Умереть по своей воле — значит до последней минуты сохранить себя, свою личность. Умереть от чужой руки, даже на дуэли, значит подчиниться чужой воле, сдаться, отказаться от себя... — она улыбнулась. — Как жаль, что закон, предусматривающий право т а к о г о выбора, теперь считается устаревшим.

— Слушай, — встрепенулся Снейп, — неужели ты всё это узнала на лекциях по Истории Магии? По-моему, профессора Бинса без скуки слушать невозможно!

— Ну, профессор Бинс — не единственный источник информации, — снова улыбнулась Анна. — Просто... История Магии — такой интересный предмет, а в Хогвартсе — такая богатая библиотека, что грех не воспользоваться...

— По мне — так пустая трата времени, — буркнул Северус. — Зачем напрягать мозг, запоминая события, которые произошли много веков назад? Ведь всё это давно прошло.

— Ты действительно уверен, что прошлое никак не отражается на настоящем? — искренне удивилась Анна. — А я вот люблю Историю. И... знаешь, когда я заглядываю вглубь веков, узнаю, как жили волшебники задолго до нас, а потом возвращаюсь в реальный мир... сравнение выходит не в пользу нашего времени. Конечно, и дикости было много, и жестокости, грязи, но была и огромная душевная чистота, и высокая рыцарственность. И ведь это было в порядке вещей, как правила хорошего тона! Иногда я тоскую по тем временам, хоть и не жила в Средние века. Что-то важное мы потеряли...

Потом, в Хогвартсе они виделись редко — разные курсы, разные факультеты. Но, увидев Северуса в толпе учеников, Анна всегда приветливо кивала ему. А он всё чаще ловил себя на том, что ищет среди многих лиц одно — её — лицо.

Если же и приходилось им видеться, то и разговоры между ними завязывались подобные тому, первому, разговору.

Вообще Северус поражался, каким образом Анну с её древнейшим и благороднейшим происхождением, с такой широкой эрудицией занесло в Гриффиндор. Ладно бы в Слизерин или ещё в Когтевран. Но в этот львятник... Северус по понятным причинам Гриффиндор недолюбливал, считал его сборищем самодовольных тупиц, которых, кроме глупых розыгрышей и спорта, ничего не интересует. В общем, Джеймс Поттер олицетворял для него весь этот факультет. Но справедливости ради нужно сказать, что и Анну трудно было назвать душой Гриффиндора. Снейп ни разу не видел её в центре какой-нибудь шумной компании. Да и вообще удивительно, что столь талантливую и яркую студентку он увидел, только проучившись в Хогвартсе больше года.

Нет, шумным компаниям она предпочитала библиотеку и Дуэльный клуб (в те годы как раз ходили неясные слухи о появлении могущественного тёмного волшебника — и директор Дамблдор распорядился о проведении дополнительных занятий по Защите). Там Северус чаще всего виделся с Анной.

Это потом он понял, что выбор Распределяющей Шляпы был неслучаен. Не ошибается она, Шляпа, то есть. Нрав у Анны оказался пылким, а сердце — горячим. Да и вся она была — как живое пламя. Скорая в любви и в ненависти, яркая, завораживающая, порой — смертоносная, способная всё сокрушить на своём пути, порой — дающая свет и тепло. И всегда — очень-очень сильная.

Всё это Северусу ещё предстояло испытать на собственной шкуре. А пока — Анна закончила Хогвартс, Снейп перешёл на третий курс, и, казалось, они никогда не увидятся больше. Что, в самом деле, могло их связывать? Несколько разговоров в библиотеке, не более того... Их полудружба не могла продолжаться, потому что разница между седьмым и вторым курсом Хогвартса хоть и велика, но всё же не настолько непреодолима, как разница между школьником-третьекурсником и взрослой восемнадцатилетней волшебницей, для которой после получения образования все дороги открыты. При её-то способностях... Даже в тринадцать лет Северус Снейп не был так наивен, чтобы этого не понимать.

Правду сказать, никаких иных путей для старшей дочери в чистокровной волшебной семье, кроме как по окончании Хогвартса выйти замуж и продолжать род, традиции древнейших и благороднейших магических семейств не предусматривали. Но ни о чём подобном касательно Анны Блэк Снейп не слышал. А должен был бы: сообщение о вступлении в законный брак представительницы такой знатной магической семьи, как Блэки, непременно появилось бы в «Пророке». Но — нет, Северус не знал о ней ровно ничего. Покинула Хогвартс — и как в воду канула.

А Северус учился, торчал в лаборатории у Слизнорта, занимался в библиотеке, дрался с Мародёрами, редко-редко гулял с Лили. И почему-то от этих прогулок ему каждый раз становилось грустно. Может, и тогда он уже чувствовал, что жизнь разведёт их по разным дорогам, что с каждым годом Лили будет становиться всё более чужой для него... Кто знает?

И да, ещё они ходили в Хогсмид — третьекурсникам это дозволялось. И, наверное, тот миг, когда на одной из деревенских улочек Снейпа изумлённо и радостно окликнули знакомым певучим голосом: «Север!», следует считать началом всего того, что перевернуло его жизнь.

Никто больше Северуса так не называл...

Анна изменилась — как все меняются, закончив школу. Хвост сменила на гривку небрежно распущенных по плечам волос, чёрную мантию на тёмно-фиолетовую, особого кроя, очень ей идущего. Другая улыбка, другие интонации, другая манера держать себя — не девчонка, а девушка. Вот только в глазах её Северус тонул по-прежнему. И радовалась она ему, будто расстались они совсем недавно, а встреча их была запланирована.

Снейп вообще всегда поражался, как ему, закомплексованному подростку, мучительно трудно сходящемуся с людьми, удавалось так легко с ней общаться. В тот день они просидели в «Трёх Мётлах» почти до самых сумерек, разговаривая обо всём на свете и смеясь. Да, тогда он ещё мог смеяться.

А потом была переписка. Длинные-длинные письма, почти ежедневно. Встречи в Хогсмиде и во время каникул.

Удивительно ещё и то, что, несмотря на такое частое общение, Северус очень мало знал об Анне Блэк. Она мало рассказывала о себе. Знал только, что от родителей Анна ушла, но где, чем и с кем она жила теперь — это Северуса не касалось.

— Ты поссорилась с родителями? — не понял Северус, когда речь зашла об этом.

— Нет, — твёрдо сказала Анна. — Просто... понимаешь, я всегда чувствовала себя лишней дома.

— Почему? — Северус очень удивился тогда. По его тогдашним представлениям, Блэки должны были просто купаться в благоденствии и душевном комфорте. Рассказ Анны несколько поколебал эту его уверенность.

У Ориона и Вальбурги Блэк очень долго не было детей. Это страшно удручало Вальбургу — ярую приверженку семейного девиза о вековой чистоте крови. У чистокровного рода обязательно должны быть наследники, иначе девиз теряет смысл. Когда долгожданная беременность наконец-то наступила, Вальбурга в себя не могла прийти от счастья, с нетерпением ожидая сына — наследника, продолжателя благородной династии. А после рождения дочери, женщина впала в тоску. Даже имя девочке дали самое простое, не в честь кого-нибудь из благородных предков, так велико было разочарование.

Прошло ещё пять лет мучительного ожидания и страха, что род Блэков может прерваться, — и на свет появился желанный сын. А через два года — второй.

Вальбурга обожала старшего сына. На короткое время Сириус стал для неё средоточием Вселенной. Венцом Творения. Светом в окошке.

До определённого возраста.

Довольно быстро выяснилось, что Сириус уродился точной копией своей матери — что внешне, что по характеру. А это значило, что ни по одному вопросу они не могли прийти к согласию.

— А ты совсем не похожа на Сириуса, — сказал тогда Снейп.

Анна улыбнулась.

— Мой брат — несчастный человек. Он очень не уверен в себе.

У Снейпа челюсть отвисла. Более самодовольного ублюдка, чем Сириус Блэк, ему встречать не приходилось.

— Это правда, — продолжила Анна. — Ему постоянно нужно доказывать свою значимость, свою отдельность от семьи. И это правильно, — неожиданно заключила она. — Мужчина должен стремиться стать самостоятельной личностью. Но семью надо уважать.

— А ты сама? — удивился Северус. — Я вот слышал, что все Блэки учатся в Слизерине...

— Я тоже хотела в Слизерин, — горячо подтвердила Анна. — Но Шляпа сказала, что для Слизерина мне не хватает сдержанности. А для Когтеврана — усидчивости, — с улыбкой добавила девушка. — Но... это на самом деле не важно, на каком факультете ты учился. Закончить Школу достойным человеком можно в любом случае, — она помолчала, потом произнесла твёрдо и уверенно: — Я всё сделаю, чтобы мои родители мной гордились. Я не могу опозорить род Блэков.

Сейчас, вспоминая этот давний разговор, Снейп не сомневался, что именно здесь была отправная точка, то самое начало конца, которое и привело к нескольким загубленным жизням, нескольким поломанным судьбам.

Ибо Анна сделала ставку на Тёмные Искусства.

Действительно, в роду Блэков было немало могущественных тёмных магов. Но это было очень давно, и это были мужчины. Анна Блэк решила прославить свою фамилию в сфере, редкой для женщин. Только вот слава вышла дурная.

Изучать Тёмные Искусства в Школе можно было только на уроках Защиты. Собственно, про Тёмные Искусства на этих уроках можно было узнать только то, что они есть зло, которого надо бояться и от которого надо прятаться. В итоге магия там изучалась только светлая, хоть и боевая. Все книги, содержащие тёмные заклинания, были надежно убраны в Запретную Секцию, а то и изъяты оттуда и помещены в тайные схроны Хогвартса, куда и не всякого директора допустят.

Знания приходилось получать из других источников. Из каких именно, Снейп теперь знал доподлинно, а тогда только мог заметить, что в письмах Анны стали мелькать имена Малфоя, Розье, Мальсибера, Долохова... Он узнал также, что в последнее время Анна тесно сошлась со своей кузиной Беллатрисой, хотя раньше они не были так уж дружны.

А потом в её письмах появилось ещё одно имя, незнакомое — Лорд Волдеморт. И ещё одно жутковатое и будоражащее название — Пожиратели Смерти.

Нет, в самом начале это не была та могучая армия, наводящая ужас на всех и вся. Просто сборище богатых чистокровных бездельников. Кого-то влекла под крыло к Реддлу скука, кого-то — искренний интерес, кого-то — извечная тяга к запретному.

Анну Блэк к Тёмному Лорду привело страстное желание постичь тайны тёмной магии. Ну, и по-человечески Волдеморт сильно привлекал её.

Не то что бы Анне в жизни чего-то не хватало. У неё, в общем, было всё, чем обладали подобные ей девочки из аристократических семейств: достаток, воспитание, образование, путь в избраннейшее общество... на годы вперёд расписанное будущее. Не доставало разве что родительской любви — да и то, отец, чем мог, старался компенсировать равнодушие матери. Другое дело, что Орион Блэк не был щедр на эмоции. Но к своей единственной дочери всё же был привязан.

Но, несмотря ни на что, Анна жаждала знаний — и признания. Она хотела добиться многого. А Волдеморт был действительно сильным магом, действительно обладал большими познаниями в области Тёмных Искусств, действительно нуждался в учениках... это потом они стали сторонниками.

А ещё он обещал власть. Мир, которым будут править чистокровные. У кого в юности могло не захватить дух от таких головокружительных перспектив?

Всё это Снейп читал в её письмах — словами и между строк. Всё это хранила его память. И даже сейчас, после стольких лет он продолжал вести с Анной молчаливый диалог, продолжал оправдывать её. Её и себя — в том, что верил ей, её глазам, её голосу, её убежденности, что так будет только лучше...

— Ты не любишь маглов, — заметил он однажды.

— Не особенно, — пожала плечами Анна. — Понимаешь, всё-таки маглы очень ущербны по сравнению с нами. И это не их вина, а их беда. Трудно оставаться полноценным человеком, если большая часть твоей жизни посвящена собственно выживанию. Поневоле станешь страшно ограниченным. Мне очень жаль их, честно. Лучше умереть, чем жить так, как они живут.

— А маглорождённые волшебники?

— Грязнокровок надо уничтожать, — решительно сказала Анна. — Это вынужденная мера, Север. Тёмный Лорд не фанатик убийств, но... на войне как на войне, — она грустно улыбнулась. — Ты хотя бы понимаешь, в какой опасности находится магический мир? Нет? А я тебе скажу. Благородное искусство магии — удел избранных. Чего стоит знание заклинаний, не подкреплённое традицией его использования? Просто прочитанной литературы здесь будет недостаточно, тут важно чувствовать. У маглорождённых никогда не будет такого магического чутья, как у чистокровных. Вот видишь, я даже тебе не могу этого до конца объяснить, а ты всего лишь полукровка! — она как-то почти отчаянно махнула рукой. — И вот представь себе, что все эти непосвящённые проникнут в наш мир, завладеют магическими знаниями... которые мы им сами отдадим, здесь даже никакой войны не нужно, Хогвартс теперь принимает всех! Наши традиции уйдут в прошлое, все, чего мы добились в магии, забудется за ненадобностью...

— Да почему? — ожил, наконец, Северус.

— А потому, что любое явление следует оценивать не с позиции «как», а с позиции «для чего». У маглов, увы, цель одна: выжить и, по возможности, в комфортных условиях. И магия у маглорождённых будет такая же... узконаправленная. Ну, не могут они по-другому...

— И за это их надо убивать? — Северус ясно представил себе Лили Эванс.

— Я сказала «уничтожать», — поправила Анна. — Необязательно физически. Уничтожить маглорождённого волшебника можно, не пустив его в магический мир. Не присылая писем из Хогвартса. Запретив смешанные браки. Пусть живут среди маглов, где им и следует оставаться.

— А те маглорождённые, которые уже живут среди нас?

— Мы отберём у них палочки. Мы лишим их всех прав. Им придётся вернуться к маглам.

— А какого мнения твой Лорд о полукровках? — насмешливо спросил Снейп.

— Зачастую самого лучшего, — серьёзно ответила Анна. — Говорят, даже... Но нет, не думаю, что это правда, — оборвала она себя. — Среди полукровок немало талантливых волшебников. Но всё же... — она помолчала. — Видишь ли, примесь магловской крови сильно ослабляет магические способности. Поэтому расу волшебников следует беречь и всячески очищать. И... есть ещё кое-что. Ты знаешь, что в последнее время в Министерстве много спорят о том, чтобы отменить Статут о Секретности? И продвигают эту отмену именно маглорождённые. Нет, по-человечески я их не могу осуждать: трудно жить, таясь от родных. Но понимаешь, что может случиться, если все маглы узнают о магическом мире? Это будет война — и крови тогда прольётся больше, чем если мы уничтожим (даже и физически) несколько самых настырных грязнокровок.

— Почему война-то? — задал вопрос Северус, уже начиная прозревать ответ.

— А ты помнишь, что было, когда твой отец узнал, что твоя мать — колдунья? — усмехнулась Анна.

Да, это он помнил. Как отец впервые избил мать, а потом и сына, Северус запомнил хорошо. И как потом превращал их жизнь в ад — тоже.

Сейчас Снейп начал понимать, отчего отец так вёл себя. Только человек... большой духовной закалки мог принять то, что кому-то другому (тем более, его собственной жене) природой дано больше, чем ему. Такой духовной закалкой Тобиас Снейп точно не обладал. А у многих ли она есть?

Анна понимающе улыбнулась.

— Вот. И это — отдельный магл в отдельно взятой семье. А ты представь, что будет, если все маглы узнают о нашем существовании? Снова по всей Европе загорятся костры, как в Средние века... Конечно, огонь нам не страшен, но страшна людская зависть. Костры можно сменить оружием массового поражения. И придётся нам самим отправляться в гетто.

В чём-то она была права. В чём-то наверняка можно было уловить её неправоту. Но Северусу не хотелось этого. Хотелось смотреть на неё, хотелось её слушать. Так ли важно, о чём она говорила? Он уже тогда был в неё влюблён.

Да и о политике они говорили редко. Больше о зельях или о чарах. Анну больше интересовали Тёмные Искусства, чем власть. А Северус... Своё первое тёмное заклинание он придумал в конце пятого курса. Нет, никакого криминала, всего лишь безобидный Левикорпус. Через полгода его знал каждый второкурсник. И всё-таки это было тёмное заклинание.

— Не понимаю, в чём тут разница? — в письмах недоумевал Северус.

— Подозреваю, что ни в чём, — серьёзно отвечала Анна. — Магия есть магия. И только одно разделение возможно — маги и маглы. Более ничего.

Черёд Сектумсемпры придёт на седьмом курсе.

А осенью шестого случился очередной поход в Хогсмид, когда они не договаривались о встрече. Она окликнула Северуса, как много лет назад, впервые. Он подошёл, и, оказалось, что Анна уже стала чуть ниже его ростом и что смотрит он в её глаза сверху вниз. Как в омут.

А глаза у неё в тот день были странные: напряжённые, ждущие, вопросительные — когда она нервной рукой взяла его за руку. Жалкие, долго и неотрывно смотрящие на него, сумасшедшие — когда его тело вплавлялось в жаркий атлас её кожи, впитывая последний отчаянный трепет её дыхания...

Уж конечно, он не был у неё первым. Но она для него была единственной, и потому Северус тогда не сразу пришёл в себя, не сразу заметил странную перемену, произошедшую с Анной. И не сразу вник в смысл этой перемены.

Его всё ещё трясло, как в лихорадке, когда он задержал в своих руках её руку — и увидел, наконец, на левом предплечье уродливую чёрную татуировку.

— Это что? — хрипло спросил он, уже догадываясь, что она ответит.

— Чёрная Метка, — её тоже пробрало дрожью, но явно не оттого, что произошло несколько минут назад. Северус снова посмотрел в её глаза, больные и лихорадочные, и понял, что вот это — навсегда. Что никогда ему не оторваться от этой женщины, что пойдёт он за ней, куда угодно, и сделает всё, что угодно — только бы вместе с ней. Наверное, это и есть фатум.

Зимой Северус впервые пришёл к Пожирателям Смерти, а на исходе рождественских каникул получил Метку. Ничего ужасного от него не потребовалось. Снейп всего лишь вызвал на дуэль Руквуда, когда тот грубо пошутил насчёт них с Анной. Мастерски выполненное заклинание Сектумсемпра надолго отбило у Руквуда охоту шутить, а Тёмный Лорд приобрёл нового сторонника.

Про Тома Реддла можно много чего сказать, но талант, интеллект и упорство он в своих приспешниках всё же ценил. И тогда, в 1977 году, он вовсе не произвёл на Северуса жуткого отталкивающего впечатления. Взрослый опытный маг, весьма приятный с виду. Внимание и искренний интерес, с которыми он выслушал вновь пришедшего Северуса Снейпа, очень польстили семнадцатилетнему мальчишке. Через некоторое время молодой талантливый зельевар вошёл в круг Пожирателей. Тогда Северус уже был в курсе, что в верности Тёмному Лорду расписываются кровью (и даже втайне задавал себе вопрос, какой ценой Анна Блэк получила Чёрную Метку), но ему самому заветный знак достался почти мирным путем: несколько эффектных боевых заклятий и довольно зловредных зелий, изобретённых Снейпом... а также самые положительные рекомендации, данные молодому магу Анной, принесли Северусу Снейпу благосклонность Тёмного Лорда.

Анну Блэк Волдеморт отличал особенно. Это и неудивительно. Представительница благородной аристократической семьи, носительница тайн древней магии, умная и талантливая колдунья, к тому же свято верящая в идею чистокровности, — о такой соратнице можно только мечтать.

Да и сама Анна с тех пор, как получила Метку, будто расцвела. Наверное, так бывает, когда найдёшь себя, когда чувствуешь себя причастным к чему-то, что может изменить этот мир. Когда меняешь его сам, когда сам пишешь историю.

Что до самого Северуса, то следующие два года после окончания Хогвартса он мог назвать самыми счастливыми в своей жизни. Позади осталась Школа с её одиночеством, неприятием сверстников, нападками Мародёров, первой неудавшейся любовью-дружбой. Лили Эванс он совсем потерял из виду — знал только, что она всё-таки вышла замуж за Джеймса Поттера.

Теперь у Северуса была новая жизнь. Была возможность заниматься любимым делом, был круг, где его принимали и уважали, был наставник, который его ценил. Даже друзья появились. Отчего-то особенно к Снейпу благоволил Люциус Малфой — что бывшему обитателю Паучьего Тупика очень льстило.

Да, в Паучьем Тупике они больше не жили. Почти двадцать лет промучившись с опостылевшим супругом, Эйлин Снейп наконец-то решилась от него уйти. Правду сказать, скорее обстоятельства сложились вдруг благоприятно. В один год скоропостижно скончались родители Эйлин — на севере Шотландии, где они жили, прошла эпидемия Драконьей Оспы. Оставить завещания старики не успели, и потому наследницей родового замка стала проклятая и вычеркнутая из семейной родословной за брак с маглом, но, тем не менее, единственная и последняя в своём роде дочь.

В фамильный замок переезжали вместе с матерью, но в дальнейшем Северус там почти не появлялся. Потому что после Школы окончательно переселился к своей жене.

С предложением руки и сердца вышло так, как только у них двоих и могло случиться. Анна отказалась наотрез.

— Я никогда не буду носить магловское имя. Я — Блэк и прошу не забывать об этом.

— Но почему-то это не мешает тебе спать с полукровкой, — съязвил Северус.

— Спать я могу с кем угодно. Хоть с маглом — если мне того захочется. Но замуж я выйду только за чистокровного мага — разумеется, если его родословная меня устроит.

— Да ты... — у Снейпа слов не хватило, и впервые в жизни он почувствовал, что готов поднять руку на женщину. Как отец. Его передёрнуло.

Анна стояла, гордо выпрямившись, глаза её горели гневом, вокруг буквально звенела и искрила магия. Она явно ждала продолжения — слов, удара. Ей нравилось играть с огнём. Всегда нравилось.

Северус отвернулся. От обиды и ярости его била дрожь.

— Я ненавижу тебя.

...Венчались в Седлеце.

И странная это была свадьба: магловский ксендз, вершащий магловский же и обряд... под заклятием Империус. Ему потом ещё и память стёрли. А как иначе, если он согласился обвенчать молодых без свидетелей — да не где-нибудь, а в Костнице? Так пожелала Анна. Говорила что-то про очаг древней тёмной магии. А венчание понадобилось, чтобы сохранить этот брак в тайне. В магическом мире такое бракосочетание никакой юридической силы не имеет, но связь между супругами всё же возникает, только остальные маги не могут её обнаружить. Такая своеобразная магия магловских религиозных обрядов — все основатели четырёх мировых религий были слабенькими магами. Как бы там ни было, позор Анны Блэк остался бы в секрете.

Впрочем, сама Анна не выглядела ни опозоренной, ни удручённой. Она выглядела счастливой и... прекрасной. Венок из белых роз на чёрных волосах, пышное свадебное платье с полупрозрачными газовыми рукавами, в которых просвечивали её гордые скульптурные плечи...

Северус вынес её из часовни на руках. С неба падали крупные пушистые снежинки, таяли у Анны на щеках, похожие на слезы радости.

Сначала всё это было мало похоже на войну. Занятия Тёмными Искусствами, эксперименты с зельями — Снейп дневал и ночевал в лаборатории, которую ему милостиво устроил Тёмный Лорд при финансовой поддержке Люциуса Малфоя. Впрочем, новые разработки Северуса Снейпа в области Зельеварения солидно окупались, что позволяло сносно жить. Но, конечно, лучше всего ему работалось с заказами от самого Лорда. Это всегда было что-то запретное, опасное, требующее смекалки и изобретательности... а также забирающее всё его время. Так что на посещение собраний Пожирателей Смерти его совершенно не оставалось. Да Северуса редко и звали туда. Он даже иногда расстраивался из-за того, что ему мало известно о настоящих делах Пожирателей.

Воистину «бойтесь своих желаний — они иногда сбываются»...

На том собрании, когда случилась катастрофа, Северус всё же присутствовал.

Волдеморт был зол, очень зол. Пожирателей призвало полным составом. Лорд начал свою речь более высоким, чем обычно, голосом, в котором звучало холодное бешенство:

— Сегодняшняя акция заставила меня усомниться в преданности некоторых из вас. Чтобы подобное не повторялось и впредь, — он смерил собрание ледяным взглядом, — и чтобы предупредить желание остальных последовать дурному примеру, наказаны будут все.

— Мой Лорд! — перебил Волдеморта низкий женский голос, и слева в первом ряду быстро поднялась тёмная фигура. Анна рывком сняла с себя маску и скинула капюшон с головы. Волосы её слегка растрепались, а глаза горели гневом.

— Ан-на, — сквозь зубы процедил Волдеморт. — Всё сказанное, главным образом, относится к тебе. Сегодняшней операцией руководила ты. И ты посмела не выполнить моего приказа, ты прерываешь меня на собрании, ты нарушаешь порядок, сняв маску. Будь на твоём месте кто-то другой, я лишил бы его жизни. Но до сих пор ты была мне верна. А потому я позволяю тебе говорить. Что ты можешь сказать в своё оправдание?

— Вы были не правы, мой Лорд. Эти маглорождённые дети ни в чём не виноваты. Они не опасны нам. А вы хотели подвергнуть их пыткам. Это преступление.

— Не пыткам, Анна. Я хотел проследить, как воздействуют на организм магов мои новые боевые заклинания. Кроме того, — Волдеморт повысил голос, — Северусу потребовался бы материал для аналогичных опытов с зельями. Верно, Северус?

Впервые Снейп не знал, что ответить. Действительно, однажды он обмолвился, что неплохо бы опробовать новые яды на магах, чтобы понаблюдать, какой долгой и насколько мучительной будет их смерть. Маглы умирали в течение часа, зато никаких следов...

Но, чёрт возьми, — дети?! Не пациенты магловского хосписа, а нормальные здоровые дети — волшебники, родившиеся в магловских семьях?!

Волдеморт уже будто забыл про Снейпа. Ещё бы не забыть, если дерзость его верной соратницы превзошла все мыслимые пределы.

— Это равносильно пыткам, мой Лорд.

— Невозможно изменить мир без потерь. Я... достаточно приблизил тебя к себе, и ты знаешь довольно много, чтобы понимать это. Во имя великих целей всегда приходится чем-то жертвовать. Несколько мёртвых грязнокровок — не самая дорогая цена за всеобщее светлое будущее...

— Вы хотите построить новый мир на детской крови? Я долго думала об этом и поняла, что так нельзя.

— Ду-ма-ла? — зашипел Волдеморт. — Ты служишь мне, и твоё дело — выполнять приказы! Думать предоставь другим.

— Я служу фамильной чести и славе рода Блэк, — в её тихом и приглушённом голосе Северус снова уловил отзвуки приближающейся грозы. — И не тебе отдавать мне приказы... полукровка.

Тишина, последовавшая за этим, была страшнее любых слов и действий.

— Круцио! — прервал затянувшуюся паузу Лорд Волдеморт.

И в тот же миг сам сложился пополам от боли — заклинание, отразившись от невидимого щита, ударило по самому заклинателю.

— Экспеллиармус! — громко и отчётливо произнесла Анна.

Прошло несколько секунд прежде, чем обезоруженный Волдеморт выпрямился. И тут Пожиратели могли увидеть незабываемое представление.

Глаза Волдеморта полыхнули ярко-алым, из протянутых перед ним плотно сжатых кулаков вырвался тонкий язык пламени. Он быстро вырос и окреп, увенчался огненной петлёй и ринулся в атаку.

Магический щит, который выставила перед собой Анна, будто состоял из сгустка света, такого яркого и плотного, что он казался осязаемым.

Огненный аркан, достигнув щита, на мгновение замер, а потом пропал из глаз, будто всосавшись в щит.

Все замерли — хотя должен же был кто-то вмешаться, обязательно должен! Но Северусу показалось, что всеми вдруг овладело то же странное оцепенение, которое владело и им.

Тем временем щит Анны дрогнул — и изверг из себя петлю пламени, наколдованную Волдемортом. Только на этот раз она двинулась в обратном направлении. Стремительным броском аркан настиг Волдеморта и накрепко сдавил его поперёк туловища.

Раздался хрип, переходящий в вопль. Да, наверняка это было очень больно... Волдеморт напрягся так, что зубы заскрипели — и спустя несколько мгновений всё же разорвал мучающие его путы. Это было страшное убивающее заклинание, но оно принадлежало Тёмному Лорду. И потому, даже смертельно побледнев, даже выбившись из сил, он сумел с ним совладать.

Но как только это произошло, все услышали громкий хлопок трансгрессии. Разом повернувшись туда, откуда он раздался, Пожиратели увидели лишь грациозно покачивающуюся маску на пустой лавке.

Анна исчезла. Снейп не делал попыток найти её — несмотря на то, что сердце его разрывалось от тревоги за неё и тоски по ней. Северус хорошо понимал, что Анна знает, что делает. И если уж спряталась, значит, так нужно. Если бы она хотела, чтобы он знал о её местонахождении, прислала бы весточку.

Совершенно точно Северус был уверен в одном: для Тёмного Лорда внезапное исчезновение Анны Блэк — тоже полная неожиданность. Потому что своих поисков тот не оставлял.

А поиски были затруднительными. В их последней дуэли Анна показала, насколько она сильнее Волдеморта. Разумеется, он не мог ей этого простить, но и поделать с этим фактом он тоже ничего не мог. Наверняка ей были подвластны любые скрывающие чары, и даже Чёрную Метку она могла заглушить, сбить со следа. Так думал Северус, потому что магическими способами отыскать её не удалось.

Оставался человеческий фактор. Начали с простого — всем ближним кругом пытали Регулуса Блэка. И наблюдая за пытками, Снейп малодушно порадовался благородству и милосердию своей подруги, которая строго-настрого запретила ему афишировать их отношения. Ах, как Северус был рад, что её послушался! Уж очень не хотелось ему оказаться на месте её младшего брата.

Впрочем, тайна так и осталась тайной. И дело тут вовсе не в мужестве и стойкости Блэка-младшего. Просто он тоже ничего не знал. Анна оказалась весьма великодушна по отношению к своим близким.

Но Регулуса Блэка это не спасло. Видимо, блэковская порода всё же проросла и в нём. После сессии пыток у него хватило духу послать Волдеморта ко всем гриндилоу. Правда, потом Лорд открыл охоту и на него, и, в конечном счете, избежать кровавой расправы Регулусу не удалось. Но как хороша была попытка...

А тем временем в судьбе Северуса произошли серьёзные изменения.

Дело в том, что бунт Анны Блэк был не только сильнейшим ударом по самолюбию Тёмного Лорда. Потеря такого отличного бойца, преданного идеям Пожирателей, всё же ослабила мощь его армии. Срочно нужна была замена.

Волдеморт стал присматриваться к Северусу.

Тот поначалу мало замечал высочайшее внимание. Да и вербовка велась исподволь, как ей и положено.

Просто... чуть меньше стало заказов на зелья, чуть больше — свободного времени. Которое ему настоятельно рекомендовали проводить в Дуэльном Клубе. Да, Волдеморт завёл такой обычай по аналогии с Хогвартсом, чтобы его соратники могли поддерживать боевую форму.

Впрочем, Северусу занятия были в радость. Они отвлекали его от постоянной тревоги за Анну, от частенько возникающих тревожных мыслей и даже сожалений по поводу того, во что он ввязался. Нет, его прозрение насчёт целей и методов Тёмного Лорда ещё не было окончательным. Но, скажем так, его розовые очки ещё не разбились, но уже основательно треснули.

Следующим этапом стала непринуждённая беседа.

«— Северус, а тебе никогда не хотелось сменить поле деятельности? Что ты скажешь, например, о преподавании?

— Я не люблю детей.

— Напрасно, Северус, напрасно. Дети ценны не тем, что они есть, а тем, что из них может вырасти. Мне нужны сторонники, Северус.

— Но почему именно я?

— Ты молод и внушаешь меньше подозрений. Я редко использовал тебя в публичных акциях, мало кто знает, что ты мне служишь...

Снейп еле удержался, чтобы не перебить Волдеморта. «Я не служу тебе!» Только промолчал. А кому он служит? Зачем он здесь? Ради чего?

— А кроме того, меня беспокоит Альбус. Видишь ли, он-то как раз не пренебрегает вербовкой среди своих учеников. У него, конечно, и возможности в этом плане куда шире... До меня даже доходят слухи о некой подпольной организации, которую будто бы создал Дамблдор якобы для борьбы со мной, — Волдеморт иронически усмехнулся. — Довольно самонадеянно с его стороны, но мне всё же хотелось бы знать, насколько эти слухи верны и что за ними скрывается.

— И вы хотите меня использовать в качестве шпиона? — Северус, пожалуй, возмутился.

— Наблюдателя, разведчика в стане врага, — пожал плечами Тёмный Лорд. — Назови, как хочешь. Мне нужен человек, который будет знать ситуацию изнутри. Мне нужен свой человек в Хогвартсе. И, более того, мне нужно, чтобы этот человек стал деканом Слизерина. А то назначат вместо Слизнорта какого-нибудь маглолюбца, испортят ребят...

— А почему вы уверены, что меня так уж сразу назначат деканом? — поинтересовался Северус.

— Кого же ещё, как не тебя? — наигранно удивился Волдеморт. — Молодой перспективный учёный, выпускник Хогвартса, юное дарование, публикациями которого зачитываются именитые зельевары Европы... Разве станет директор Хогвартса разбрасываться таким кадрами?»

Что удивительно, те же самые слова Северус Снейп услышал от Дамблдора перед тем, как подписать приказ о назначении его преподавателем Зельеварения и деканом факультета Слизерин.

Ярко-голубые глаза за очками-половинками пристально глядели в лицо соискателю...

Откровенно говоря, Северус понимал, что отнюдь не его таланты стали причиной такого скороспелого назначения. Просто так сложились обстоятельства.

Гораций Слизнорт уволился посреди года, внезапно, толком не объяснив причины. Отговорился плохим состоянием здоровья... Увольнение это сильно напоминало бегство. И Северус начал мысленно задаваться вопросом: а не связан ли этот побег с появлением в Хогвартсе нынешнего снейпова патрона — как говорят, бывшего ученика Слизнорта? Но в таком случае разбегаться пришлось бы всему преподавательскому составу Хогвартса. Из тех, кто ныне работал, Волдеморта учили почти все. Значит, дело в чём-то другом. Тайны, тайны носились в воздухе, как привидения.

Северус и не предполагал, что новая работа так его увлечёт. И не только в плане преподавания. Как оказалось, цепкое внимание к деталям и отличная память нужны не только в Зельеварении.

Между тем, объект его слежки вёл себя на редкость беззаботно. Как ни старался Северус, уличить Дамблдора в каких-либо занятиях, не связанных с Хогвартсом, ему не удавалось.

Так закончился учебный год, прошли и каникулы, а никаких ценных сведений Снейп Волдеморту не предоставил.

Зато в начале следующего учебного года Северусу представилась возможность отличиться.

Директор долго и без энтузиазма искал преподавателя по Прорицаниям. Редкая и довольно бесполезная сфера магии, специалистов в которой почти нет. Невостребованная профессия — прорицатель.

И вот, как случайно услышал Северус, появилась некая соискательница, якобы правнучка знаменитой ясновидящей. Возможно, последнее было правдой — иначе зачем бы директору покидать Школу, чтобы встретиться с какой-то кандидаткой?

Вообще Северусу всё это показалось подозрительным, потому он и последовал за Дамблдором в «Кабанью Голову».

Он без труда смог пристроиться возле хлипкой, неплотно запертой двери, так что слышно ему было отлично. Он скоро разочаровался: обычное собеседование, ничего особенного. И тут... Женщина, лица которой он не видел, внезапно захрипела, будто задыхаясь, а потом заговорила — сдавленно, чужим грубым голосом, совсем непохожим на её собственный.

К несчастью, всё сказанное он запомнил слово в слово. Ведь он ни секунды, ни одной секунды понятия не имел, как оно всё обернётся.

А вскоре ему стало и вовсе не до того.

...Она снова ворвалась в его жизнь — естественно и неотвратимо, как холодный порыв осеннего ветра.

Просто однажды поздним вечером — редкий вечер, который Снейп проводил у себя в замке (после смерти матери он не любил туда возвращаться), — раздался громкий стук в дверь. Снейп открыл.

На пороге стояла Анна.

...Мантия её пахла дорожной пылью и бензином, будто Анна добиралась по-магловски, а не трансгрессировала. Но всё это, разумеется, было неважно. Главное, она была жива, она была здесь, с ним! Её мягкие волосы, которые он гладил дрожащими ладонями; её родное любимое лицо, которое он осязал сейчас короткими лихорадочными поцелуями — потому что перед глазами всё плыло; её невероятные глаза, которые на побледневшем осунувшемся лице казались ещё больше, ещё темнее; даже её холодновато-насмешливое «Ты рад, Север?» Как будто могло быть иначе...

Да, он был рад, он с ума сошёл от счастья. И даже забыл обо всём — на несколько коротких минут.

Вспомнить пришлось очень быстро.

— Ты понимаешь, что тебе опасно здесь находиться?

— Ты стал хорошим шпионом, Север, — медленно протянула Анна. — Что — сдашь меня Тёмному Лорду? Всему своё время, малыш...

Северус оттолкнул её.

— Хватит! Не шути так. Ты прекрасно знаешь, что я жизнь за тебя отдам. Если нужно — возьми её.

— Нет, — она улыбнулась почти по-прежнему, снова глубокой лаской заволокло её тёмные глаза. И будто не было целого года разлуки. — Прости. Многие клялись мне в дружбе, а, как дошло до дела, от этих друзей мне пришлось спасаться бегством. — Анна поморщилась. — Неловко в этом признаваться, но силы были явно неравны. Вот и что касается тебя, за год могло произойти всякое... Хотя я наблюдала за тобой.

— И никак не давала о себе знать, — горько заключил Северус.

Она снова подошла к нему ближе.

— Нельзя было, — мягко сказала Анна и погладила его по щеке.

— А сейчас — можно? — хмуро буркнул Снейп.

— А сейчас — мне плевать, — она расхохоталась. — Поцелуй меня.

...Тогда она прожила у него неделю — которую Северус почти не запомнил. Всё слилось для него в счастливый разноцветный туман, сладкий до горечи. Только глаза Анны виделись ему отчётливо — живые, отчаянные, безумные. Да, всё это, конечно, было безумием. Анну Блэк искал Аврорат, она числилась врагом Волдеморта, а Снейп укрывал её у себя. И главное, такое казалось вполне возможным. В четыре руки поставили на территории замка приличную защиту. Несколько лет бы продержалась, а потом, может, и переменилось бы всё...

Снейп написал на работу бредовое письмо о том, что подхватил Драконью Оспу — местность у них нездоровая и так далее. Поверил старик или нет, но отпуск дал...

С Волдемортом было сложнее.

— Хорошо ли ты владеешь окклюменцией?

— Начал тренироваться, когда ты пропала.

Анна удовлетворённо кивнула.

— Хорошо. Тебе пригодится.

Он тогда не понял, к чему это. Сознанием его владел медовый запах прогретого солнцем вереска, шум морских волн, шорох медно-золотых листьев под ногами, дробный стук копыт о мягкую землю — пара абраксанских лошадей, Сирокко и Береника, сразу признали Анну. Да ещё бы им её не признать! Кто ещё среди людей мог быть одной крови, одной души с этими гордыми животными, с их вечным стремлением к свободе? Северуса-то они слушались только потому, что достались ему от деда с бабкой ещё жеребятами. Ну, и кормил он их, к тому же...

Всё-таки в седле Снейп держался неплохо, и они с Анной часто ездили верхом. Бесстрашно оседлав Сирокко, Анна во весь опор мчалась вниз по склону зелёного холма и заливисто смеялась, когда конь вдруг взмахивал тяжёлыми крыльями и взвивался в небо, будто огромная птица. А Северус смотрел ей вслед, и сердце его сжималось от пронзительного счастья.

«Север! Попробуй, догони меня!»

Девочка моя... Моё божество... Воистину, весь мир создан для твоей забавы.

А потом были вечера, и молчаливый вальс при свечах, её губы, сладкие от вина — но с каким вином сравнить их хмель?

С каким огнём сравнить огонь её взгляда, жар её ладоней, будто сжигающий его дотла, но в то же время дарующий новую жизнь?

Кажется, в ту неделю Северус и минуты не спал, почти дойдя до умопомешательства. Да всё это и было помешательством. Шпионские, военные инстинкты вопили, что неспроста Анна появилась в его замке, не к добру. Счастье туманило рассудок.

Долго это не могло продолжаться.

— Ты должен меня убить.

Дыхание щекотало ему шею, лёгкие пальцы выводили узоры на часто вздымающейся груди, чёрные волосы беспорядочно разметались по подушке.

— Что? — спустился с небес на землю Северус.

— Ты убьёшь меня, — повторила Анна. — Ты приведёшь меня к Тёмному Лорду, скажешь, что тебе удалось меня поймать. Он наверняка устроит показательную казнь. И палачом будешь ты. В верности Волдеморту приходится расписываться кровью, — глаза её недобро блеснули. — Чужой.

Северус вскочил и сильно тряхнул Анну за плечи.

— Да ты с ума сошла! С какой стати я должен это делать?!

Анна отодвинулась от него и села, опираясь на подушки. Как странно: казалось, кожа её ещё не остыла от его поцелуев, а глаза уже погасли, затуманились, и говорила она как будто не с ним, а с кем-то очень далёким.

— Тёмного Лорда надо остановить. Я много видела и много думала, пока скрывалась. Том Реддл хочет совсем не того, о чём говорит. А отдать власть над волшебным миром человеку, который за высокой идеей прячет личную выгоду, — всё равно, что погубить его. Том Реддл ещё опаснее, чем маглорождённые, потому что силы и магических знаний сумел накопить много...

— Ты о ком сейчас говоришь? — нахмурился Северус.

Она горько и насмешливо улыбнулась.

— Том Реддл — это наш хвалёный Тёмный Лорд. Он полукровка. Его отец — магл. Простой магл, даже не маглорождённый волшебник! За кем мы шли, Север, кого считали наставником! Он самозванец. И трус! Но, к сожалению, очень сильный трус. Существует очень мало волшебников, способных сразиться с ним на равных.

— И в том числе ты, — перебил её Северус. — Я не понимаю... Если всё так, как ты говоришь, то... ты же можешь бороться! Ты сильная, ты сильнее его, мы все видели, — речь его зазвучала бессвязно, голос дрогнул, будто Северус внезапно оказался на краю бездны и уже успел туда заглянуть.

Впрочем, так оно и было. Только бездной оказались глаза Анны, подёрнутые холодной туманной дымкой, чужие, страшные глаза...

— Я могу сразиться с ним, — медленно произнесла Анна. — Но не победить. Тёмного Лорда убить непросто. Я не знаю всего, но здесь какая-то тайна. А кроме того... я устала, Север. После того, что я успела натворить, меня ищет Аврорат, меня ищет Реддл. Мне осточертела эта гонка. А загнанных лошадей пристреливают, знаешь ли.

Снейп задумался.

— К Пожирателям тебе дороги нет, это правда. Но есть и другие объединения...

— Ты про Орден Феникса? Это хорошее дело. Дамблдор — мудрейший волшебник. Жаль, что я раньше этого не понимала.

— Ты знаешь?! — поразился Снейп. — Ты могла бы вступить...

— И навести Лорда на Орден через мою Метку? У Ордена Феникса дела и так не блестящие. Нет, — она помолчала. — В Орден Феникса вступишь ты.

— У меня тоже есть Чёрная Метка, — вздохнул Северус.

Анна заговорила как-то странно, будто провидица:

— Ты станешь доверенным лицом Тёмного Лорда. Он сам прикажет тебе стать членом Ордена. И отменит слежку.

— Ты так в этом уверена, — невольно подделываясь под её тон, сказал Снейп. — С какой стати ему приближать меня к себе?

— Ты сделаешь всё так, как я тебе сказала. Ты купишь его доверие моей кровью.

— Нет. Я не стану этого делать.

— Отчего же, позволь узнать?

— Оттого, что никакие великие цели не стоят твоей жизни и моей любви. Хватит. Ну её к бесу, эту войну. Уедем с тобой из страны, пусть Волдеморт с Дамблдором сами разбираются...

— Сами, говоришь? — голос её прозвучал зло, насмешливо, напряжённо. — Волдеморт убил моего брата. Я была на похоронах, тайно, разумеется, не смея даже подойти к своим. У отца седая голова, мать в прострации. Но она выдержит, её любимцем всегда был Сириус, а он пока ещё жив. Но неизвестно, что будет завтра... Меня они давно считают мёртвой. Так что мы несильно погрешим против истины, когда ты...

— Нет. Анна, я сказал: нет.

На миг она замолкла и улыбнулась. Мороз у него пошел по коже от этой улыбки.

— Дамблдор сейчас Волдеморту не соперник. Слишком силы неравны. Да и время упущено. Орден маленький, расправиться с ним ничего не стоит. И тем не менее, мне стало известно, что сейчас Тёмный Лорд целенаправленно открыл охоту за двумя семьями. Не знаю, право, в чём тут дело. Лонгботтом и Поттер — тебе эти фамилии больше ни о чём не говорят, кроме того, что это твои бывшие однокурсники?

— Говорят, — сохнущим, заплетающимся языком произнёс Северус.

Немного нужно было, чтобы сложить в голове два и два.

«...тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Тёмного Лорда, родится на исходе седьмого месяца...»

Он сам передал эти слова Тёмному Лорду, не ведая, кого подставляет под удар.

Алиса и Лили — кто же из них? Не суть. Он знал обеих. Круглолицая смешливая Алиса с факультета Пуффендуй... Её непобедимому добродушию не мог противостоять даже мрачный слизеринец. «Слышь, Снейп, дай контрольную сдуть, я в Зельях — ни бум-бум... Слизень мне «неуд» влепит, как нечего делать! И не видать мне тогда новой «Кометы», предки зачморят... Ну, будь человеком, Снейп!» Всё-таки Снейп действительно был человеком, что бы там ни утверждали злые языки. И иногда жалел об этом.

Лили... Свет его жизни. Самое счастливое, самое лучшее воспоминание детства. Лили... И так потерянная для него навсегда, но если она погибнет... Нет. Никогда. Невозможно.

— Север, — рука Анны мягко коснулась его плеча. Он обернулся — и увидел перед собой старуху. Нет, её белая кожа напоминала алебастр, а в чёрной копне волос не было ни одного седого. Он точно знал, что ей двадцать пять лет. Но сейчас ему показалось, что она стара. Что она мертва.

Что он убил её.

— Мне часто приходилось делать подобный выбор. Тебе — впервые. Я думаю, ты выберешь правильно. У тебя будет шанс спасти... дорогих тебе людей, — Анна помолчала. — Извини, ты так и не научился закрываться, — она виновато улыбнулась — но одними губами, а глаза... глаза оставались такими же, страшными и мёртвыми.

— Анна...

— Да! — так звонко и радостно, как там, на склоне холма.

— Я согласен. Я сделаю так, как ты хочешь.

И он так и сделал. Недрогнувшей рукой, как если бы перерезал ей горло.

Ей — и себе.

Нет, она прожила у него ещё одну неделю. Хотя что это за жизнь — со вскрытыми жилами, в вечной судороге болевого шока?

Потом была обезоруженная Анна, под заклятием Инкарцеро доставленная к Волдеморту. Высочайшая аудиенция у последнего. Допросы, пытки, её невыносимо дерзкое молчание, снова допросы, легилименция, очные ставки, перекрёстный допрос... Северус, упорно твердивший: «Я говорю правду!» Или это он молчал, а Анна упиралась?.. Чей голос раз за разом произносил: «Круцио!» — его или Анны? Смешалась их боль, смешалась их кровь на полу камеры, смешался их крик...

А потом был показательный суд при полном составе Пожирателей.

И Тёмный Лорд отдал приказ.

И Снейп выполнил его.

Человеческая память милосердна. Когда Снейп пытался припомнить, как именно умерла Анна, представить себе её мёртвое лицо, перед глазами у него начинал кружиться вихрь золотистой пыли, а в ушах нарастал дробный стук копыт о мягкую землю, перемежаемый звонким женским смехом.

«Попробуй, догони меня, Север!»

— Вы пойдёте со мной, — воистину в эту минуту он стал гриффиндорцем. Не думал, не взвешивал, даже не спрашивал. Совсем как те безумцы под Империусом (его, кстати, модификации), которые, получив сову с краткой запиской «Семьсот пятнадцать», сигают из окна или идут грабить Гринготтс.

Всё это так. Но Берта никогда не была гриффиндоркой.

— Никуда я не пойду.

— Ваших скудных средств вряд ли хватит на комнату в «Дырявом Котле». Если ещё их достанет, чтобы заплатить за ваш чай, — поморщился Северус. — Так что позвольте вас спросить, куда вы всё-таки собираетесь направиться?

— Жила же я где-то после Хогвартса! — буркнула Берта.

— Насколько мне известно, жили вы в лесу, в стае оборотней. И мне также известно, что ваша дочь не больна ликантропией. Вы понимаете всю безответственность вашей выдумки?

— Я понимаю, что вас это не касается, — отчеканила Берта.

Грубость он пропустил мимо ушей.

— Из ваших уклончивых ответов я заключаю, что идти вам некуда. Вы должны теперь думать не только о себе, — из его голоса ушёл сарказм. — Я хочу помочь вам, Берта. Не упрямьтесь.

Она сидела молча, зябко ссутулившись, глядя куда-то в пустоту... А он жадно смотрел на неё, будто искал в её лице те, любимые и незабвенные, черты. Искал и — при всём желании — не находил. Ничего у них не было общего. Только непреклонность и неслыханная гордость, граничащая с глупостью.

— Ну, что же, в гости, значит? — Берта посмотрела на Снейпа ясными насмешливыми глазами.

— Не в вашем положении сейчас отказываться, — бросил Снейп. — Я предлагаю вам единственный выход.

— Не единственный, а один из многих...

Из «Котла» вышли вместе. И уже на пороге Снейп взял её за руку.

Прежде, чем открыть зажмуренные во время трансгрессии глаза, Берта ощутила прикосновение к коже прохладного вольного воздуха — ветра. Вместе с первым судорожным вдохом пришел запах — очень знакомый и в то же время неузнаваемый. Берта машинально облизнула пересохшие губы. Во рту остался солёный привкус.

Снейп выпустил её руку сразу же, как только они добрались до места.

Берта медленно открыла глаза. Дочка заплакала, она взяла её на руки.

Здесь тоже было туманно, хотя и светлее, чем в Лондоне. И гораздо прохладнее. Свежий и влажный воздух наполнял лёгкие — почему-то и на душе становилось легче, хоть и ситуация выходила нерадостная. Совершенно одна, неизвестно, где, неизвестно, с кем... Последнее, правда, известно — с Пожирателем Смерти. Что тоже не добавляет оптимизма.

Честно говоря, этого Берта боялась меньше всего. Чем таким она могла заинтересовать соратника Волдеморта? В Ордене она не состояла, в штаб-квартиру доступа не имела...

Но где же она всё-таки?

Берта беспомощно огляделась по сторонам. Какая пустота и тишина кругом! Они стояли под открытым небом, затянутым облаками, сквозь которые слабо пробивались солнечные лучи. Ни одной крыши, ни одного дерева, не на чем остановиться взгляду. Только редкие безлистные кустарники да островки высокой желтоватой травы цепляются за мантию.

Берта нагнулась и высвободила подол.

— Лес в трёх милях отсюда, к югу, — меланхолично произнёс Снейп. — Часа через два туман рассеется, и вы его увидите. Ветер с моря, — поймав её удивлённый взгляд, пояснил он.

— Вы умеете читать мысли? — усмехнулась Берта.

— Ваши — написаны у вас на лице, — ответил ей такой же усмешкой Снейп. Но интонация его была грустной.

Но Берта этого не заметила. Другие его слова показались ей более важными.

— Вы сказали — море?

Ну, конечно! Вот какой звук нарушал-таки непривычную тишину этих мест! Ровный и мерный не то шум, не то гул, похожий на дыхание спящего великана.

Она должна была это увидеть.

С Анной на руках Берта быстрыми шагами пошла на запах. Соль, йод, влага, мокрые камни... Она путешествовала морем лишь однажды, шесть лет назад, в трюме грузового корытца, из которого они с Энрике еле выбрались после мучительной духоты и качки. Так что воняющее бензином заплёванное море, лениво плескавшееся возле пристани, запомнилось Берте плохо.

Зато теперь... Она смотрела и не могла насмотреться. Ветер гнал клочья белой пены, мелкие беспорядочные волны набегали одна на другую, торопясь к берегу. На всю эту серо-зелёную массу воды, находящуюся в непрекращающемся движении, можно было смотреть вечно.

— Не стойте на ветру. Анна простудится.

— Энни? — изумилась Берта. — Да она привыкла. Что ей сделается? Прошлую ночь мы под мостом ночевали.

— Моста предложить не могу, — язвительно проговорил Снейп. — Но, возможно, мой замок вас устроит.

Берта удивилась. Меньше всего её бывший декан был похож на владельца замка. Что тут же поспешила и озвучить.

— На фига вы в школе-то работали, если у вас — замок?

Снейп мрачновато рассмеялся.

— А вы, наверное, думаете, что это не весть какое сокровище? На самом деле это ветхая рухлядь, требующая массу денег для поддержания её в сносном состоянии.

— А что не продадите?

— Да кто же его купит? — Снейп запустил пальцы в волосы на затылке. — И жаль. Наследство всё-таки.

Берта снова удивилась. Ни о каких аристократах-волшебниках Снейпах она не слышала.

— Снейп — магловская фамилия, вы правы. Но моя мать была урождённой Принц. А Принцы — волшебники. Не самые знаменитые и богатые, но чистокровные, и род их довольно древний. Фамильный замок вот могли себе позволить...

Берта ещё раз огляделась. Высокие каменные стены, поросшие мхом, узкие окошки, похоже, без рам и стёкол, ступеньки крыльца с оббитыми краями... Строение выглядело заброшенным и нежилым. А ещё кругом замка магия так и искрила.

— Профессор Снейп, — медленно произнесла Берта, — давайте по-честному. Вы здесь прячетесь?

— Прячутся трусы, — наставительно проговорил Снейп. — А я выжидаю время, чтобы нанести решительный удар.

— По нашим или по своим? — вырвалось у Берты. А перед глазами понеслись картинки-воспоминания. Вот она пялится на Чёрную Метку на руке своего преподавателя... Вот прислушивается к голосу Снейпа на собрании Ордена Феникса... Вот смотрит в перевёрнутое лицо Люпина: Снейп убил Дамблдора...

«Ох, профессор, профессор... Где для вас чужие, где свои?..»

— А для вас?

Туше.

— Я предлагаю вам крышу над головой и Волчье противоядие раз в месяц. О большем в вашем положении мечтать не приходится, — он смягчился. — Единственная сторона, на которой вы можете находиться, — вы и ваш ребенок.

— Знаете, я ведь хотела мстить за Сириуса...

Снейп усмехнулся.

— А вы уже отомстили. Род Блэков не прервётся. Вам удалось победить смерть.

— Но Сириуса не вернёшь. А погиб он из-за вас.

— Блэк погиб из-за тупости, неосторожности и самонадеянности — своей и Поттера, — помрачнел Снейп. — Этим и должно было кончиться. Сын весь пошёл в своего отца. Джеймс Поттер всегда был недалёким, самовлюблённым, думал, что война — это прогулка с ветерком. Издевался над другими, считал, что всё ему сойдёт с рук...

— И он давно умер, сэр, — остановила его Берта.

— Да. И утащил за собой в могилу свою несчастную жену, которая ни в чём, ни в чём не была виновата, — в его словах слышалась неподдельная боль.

Повисло неловкое молчание.

Они поднялись по выщербленным ступеням крыльца, скрипнула тяжёлая, обитая железом дверь, в лицо пахнуло пылью и сыростью, как будто коридор, в который они вошли, вёл в подземелье. Снейп запер за ними дверь, и Берту окончательно обступила темнота.

— Люмос!

Огонёк волшебной палочки осветил голый каменный пол и стены, какие-то ящики в углу... А, в общем, здесь было довольно пустынно.

— Пойдёмте, — он пропустил Берту вперёд и выше поднял палочку, освещая им дорогу.

— Ступефай!

Ярко-красная вспышка ударила по глазам, Берта звериным рывком повернулась к заклинанию спиной и бросилась в сторону, прижимая к груди корзину с Анной. Уже понимая, что коридор узкий, что она не успевает... Она уже приготовилась к темноте обморока, когда мимо неё хлынула мощная волна невербальной магии.

— С ума вы сошли, Драко... — укоризненно покачал головой Снейп.

— Я думал, это за вами... это за мной... — раздался дрожащий хрипловатый юношеский голос.

— А это свои, — закончил за него Снейп. — Вы разве не почувствовали мою магию?

Парень, появившийся в конце коридора, помотал головой.

— Я почувствовал опасность. Это... из-за неё, — он с отвращением указал на Берту.

«Вон что!» — подумала Берта, всё ещё переводя дыхание после неожиданного нападения и силясь в полумраке разглядеть говорившего. Тот даже в темноте и при её волчьем зрении казался бледным и светящимся, как призрак.

— Манерам вас Нарцисса не учила, Драко? — сокрушённо покачал головой Снейп. — Пальцем показывать — нехорошо, говорить о присутствующем в третьем лице — тоже. Берта, позвольте вам представить мистера Драко Малфоя, сына моего близкого друга, — он повернулся к юноше. — Драко, это миссис Роберта Люпин, — Берта уловила в его голосе сарказм. — Моя гостья, — и двусмысленность.

Анна в корзине захныкала. Драко с опаской покосился на руки Берты, всё так же прижимавшие свою ношу к груди.

— Анна. Моя дочь, — невольно подражая Снейпу, пояснила Берта, краем глаза заметив, как Снейпа слегка передёрнуло. Снова повисла неловкая пауза.

— Так и будем стоять в дверях? — Снейп махнул широким рукавом мантии. — Проходите!

Надсадно скрипнула ещё одна дверь, и они все оказались в просторном зале, куда сквозь узкие бойницы всё же проникал дневной свет. Здесь Берта смогла рассмотреть Драко Малфоя получше.

Конечно, она помнила его по Хогвартсу. Худенький, белобрысый мальчишка-третьекурсник, наглый, высокомерный, с немного смешной манией величия. В общем и целом, Малфой Берту не раздражал. Его манера поведения на факультете Слизерин была общепринятой.

Обладал Драко и более приятными чертами характера. Например, он очень любил своих родителей, особенно отца, которому старался подражать во всём. Берта поняла это чуть позже, когда через несколько месяцев её учёбы в Хогвартсе появился Малфой-старший.

Конечно, она видела Люциуса Малфоя лишь мельком, но успела понять, что Драко был неумелой пародией на блестящий оригинал. Всё, буквально всё отличало Люциуса Малфоя от простых смертных: внешняя красота, потрясающая стать, невероятное чувство собственного достоинства, сквозящее в каждом движении... Не говоря уже о том, что вокруг него магия так и искрила, будто коконом окутывая всю его фигуру. Сильный маг. Настоящий аристократ. Хозяин жизни.

Берте казалось, что такими могли быть короли из древних преданий. Пусть короткой была та встреча, но незабываемой. Берта будто снова почувствовала себя маленькой девочкой, замершей над увлекательной книжкой с картинками — настолько неправдоподобно красивым и неправдоподобно... другим выглядел этот человек, случайно встреченный ею в школьном коридоре.

...А теперь перед нею стоял его сын. За четыре года Драко изменился. Он вырос, худоба превратилась в стройность, шире развернулись плечи, черты лица стали чётче, определённее, завершённее.

И ещё... Теперь он до странности напоминал Берте кого-то очень знакомого. Нет, не самого себя четыре года назад, а другого. Берта сморгнула. На миг ей показалось, что сейчас на неё смотрел семнадцатилетний Сириус Блэк. Такой, каким она его не знала.

Нет, волосы Драко по-прежнему оставались светлыми, стриг он их коротко, из-под растрёпанной чёлки смотрели прежние серые глаза, ясные и холодные, как две льдинки. Но на отца при всём при том он был совсем не похож. Как непохожа была на своих сестёр его мать, передавшая ему половину блэковской крови. Блэковской породы. Блэковской судьбы?

А о судьбе без труда можно догадаться, стоит только взглянуть в глаза этому юноше. Застыла в них странная непреклонность, упрямая решимость. Как на дуэли перед противником.

«Или как у загнанного зверя», — мелькнуло в голове у Берты. — «Или бороться, или погибнуть».

Он весь похож был на натянутую струну, такой же тонкий и напряжённый. И он боялся Берту. Страх просвечивал даже сквозь гримасу отвращения.

Берта пожала плечами и отвернулась.

— Пойдёмте, — повторил Снейп, жестом предлагая следовать за ним.

Замок был действительно запущен. Каменный пол не мыли вечность. Тяжёлые портьеры не стирали примерно столько же. Половина окон щерилась выбитыми стёклами.

— И крыша течёт, — почти радостно подтвердил Снейп. — Но спальня у вас будет сухая.

Он провёл её по залу: кое-какая мебель, камин, покрытый вековой копотью... какие-то сундуки... На лестнице тускло мигала масляная лампочка, покрывались ржавчиной старинные рыцарские доспехи.

Лето и начало осени 1997 года Берта провела в фамильном замке Принцев. И... ей нравилось там. Определяющим словом её пребывания у Снейпа было — тишина. Этот замок казался самым тихим местом на земле — что внутри, что снаружи.

Больше всего Берте полюбился маленький задний дворик — вымощенный камнем, с широкой деревянной скамейкой и пересохшим колодцем. Высокая каменная стена с осыпавшейся штукатуркой густо заросла плющом. Здесь почти всегда ласково пригревало неяркое северное солнышко, ветер приносил шум и запах близкого моря. Берта надолго приходила сюда вместе с Анной. Погода стояла хорошая, девочке нужен был свежий воздух... а кроме того, слишком тягостно и пусто было у Берты на душе, когда она находилась в четырёх стенах. Обманывать себя было бы глупо: положение её оказалось на редкость шатким. Без крыши над головой, почти без денег, без близких, зато с маленьким ребёнком. И без малейших планов на будущее. Единственным, кто протянул ей руку помощи, оказался всеми проклинаемый Северус Снейп. И сейчас Берта разрывалась между двумя чувствами: благодарностью и невозможностью в полной мере её проявить. Последнее терзало её особенно сильно — она терпеть не могла неоплаченных долгов. А что, в действительности, Берта могла сделать?

Она старалась, насколько возможно, придать обезлюдевшему замку более жилой и уютный вид. Но, по-хорошему, здесь нужна была не уборка, а настоящий ремонт.

Хотя, конечно, никому ничего здесь нужно не было. Не те времена, чтобы думать об уюте. Но здесь, на заднем дворике, в полуденный час, в тишине, нарушаемой только отголосками шума морских волн, о войне как-то забывалось.

Помнились песни. Помнились и пелись — негромко, вполголоса, словно Берта боялась кому-то помешать.

Мешать особо было некому. Снейп подолгу отсутствовал (и у Берты сердце порой заходилось в смутной тревоге о том, что он однажды может не вернуться). А Драко настолько явно избегал её, что его присутствие следовало бы считать условным.

Однажды ей так сильно надоели брезгливые гримасы и демонстративное отворачивание, что Берта не выдержала и задала-таки вертевшийся на языке вопрос:

— Драко, а ты знаешь, что у тебя есть брат?

Тот так удивился, что даже ответил:

— Какой ещё брат? Сестра у меня есть. Только у нас в семье о ней не говорят.

Тут уже Берта слегка растерялась. Сестра? Ах, ну да... Та девушка с розовыми волосами, племянница Сириуса. Их с Драко матери — родные сёстры. Что ж, если в этой семье предали забвению девушку, вышедшую замуж за маглорождённого, неудивительно, что Драко никогда не слышал о своем двоюродном брате, отец которого — магл.

— А о твоей тёте, сестре отца, у вас в семье тоже не говорят?

— Нет, — почти испуганно проговорил Малфой. — Нет у моего отца никакой сестры, ты всё врёшь!

Ого, вот даже как!

— Есть. Она немного старше твоего отца, вышла замуж за магла, родила от него сына. Тебя тогда ещё на свете не было, — пояснила Берта удивлённому юноше.

— Тебе-то откуда знать про мою семью... оборотень? — казалось, лучшие представители Блэков и Малфоев объединили своё фамильное презрение ко всем, чья кровь не отличалась чистотой.

— Мальчика, чью маму зовут Албена Малфой, я встретила три года назад, в лесу. Ну, да, в лесу, — уточнила Берта. — Куда ещё податься оборотню, который не хочет потревожить родных своим недугом?

— К-какому оборотню? — а глаза Драко уже расширились от страшной догадки.

— А брату твоему, — согласно кивнула Берта. — В семнадцать лет его укусил оборотень. Как раз после Хогвартса.

— Ты... ты зачем мне всё это говоришь? — побелел, задрожал.

— Затем, что перед бедою все равны, — жёстко произнесла Берта. — Никого громкое имя ещё не застраховало от несчастья. Кичиться только лишь славой предков — глупо. Как видишь, даже Малфои не столь безупречны, — она помолчала. — Когда-то я тоже была человеком. И моя дочь — человек. А ты... — Берта оскалилась, — ты в это полнолуние можешь стать мне братом. Всё относительно, мальчик.

Драко молча развернулся и выбежал из зала.

«Ну, вот и подружились», — грустно подумала Берта.

Единственным (и пока молчаливым) собеседником оставалась для неё дочь. Единственным делом, кроме занятий с ребёнком, — наведение чистоты в замке и их немудрящее хозяйство.

Так и нашёл её однажды Снейп — стоящей на старой, грубо сколоченной скамейке, отмывающую оконную створку от вековой грязи и пыли. Северус скептически взглянул на мыльные разводы, ярко освещённые летним солнцем.

— А магией вы не пробовали?

Берта охнула от неожиданности, покачнулась, взмахнула руками, ловя равновесие. Это движение остро напомнило Снейпу что-то знакомое, когда-то виденное. То ли статуэтку на чьём-то камине, то ли рисунок из магловской книжки... Чёрт его знает!

— С магией у меня не очень, профессор, — ответила девушка.

— А-а... понимаю, — кивнул Снейп. — Ликантропия.

— Ага. И палочку у меня отобрали.

Снейп поморщился.

— Лапшу на уши мне можете не вешать, Ли... Берта. При желании раздобыть можно всё. Даже волшебную палочку. Особенно, если учесть, в каких кругах вы вращаетесь...

— Круги как круги, — размеренно произнесла Берта, водя тряпкой по алмазно блестевшему мокрому стеклу. — Не хуже других, — она остановилась и внимательно посмотрела на Снейпа. — А палочка у меня действительно есть. Только для меня это бесполезный кусок дерева, — девушка вновь вернулась к своему занятию.

— Напрасно, — покачал головой Снейп. — Случиться может всё, что угодно, а я не всегда смогу вас защитить.

— А от кого, собственно? — пожала плечами Берта. — Мы с Анной вряд ли представляем интерес для кого-то из волшебников. По большому счёту, мне опаснее находиться здесь, у вас, чем среди тех же маглов...

Снейп не сдержал усмешки.

— Что верно, то верно. Тогда уже маглам придётся поберечься. Но всё же, если вы живёте среди волшебников, волшебной палочкой надо владеть. Не верю, что всё дело только в ликантропии. Как давно вы не практиковались?

— Года три... — рассеянно проговорила Берта.

— Скверно, — заключил Снейп. — Но поправимо. Вот что... У меня сейчас не лучшие времена, — он про себя хмыкнул, — придётся некоторое время провести здесь. И чтобы не тратить это время даром, я бы занялся с вами...

— Магией?

— Для начала — фехтованием, — задумчиво проговорил Северус, окидывая Берту уже иным, цепко-профессиональным, взглядом.

«Да-да, именно фехтованием!»

Лёгкая, гибкая, стремительная, реакция отменная, интуиция звериная, только точность и отточенность движений подкачали. Но как раз с этим можно поработать...

Помнится, у него самого на исходе четвёртого курса дела обстояли на порядок хуже. Помогла Анна.

— Слушай, а ты никогда не думал, что владение палочкой начинается с владения собственным телом? — поймав его недоумевающий взгляд, она улыбнулась. — Я тоже не думала. Нам, чистокровным магам, этого знать не нужно. Способности к магии даны нам от рождения. Полукровкам следует прикладывать больше усилий, выявлять скрытые резервы... Вот ты. Я заметила, ты... бываешь неловок. Это может мешать точности наложения заклинаний. А в поединке — и просто стоить жизни и здоровья.

Для тренировки Анна предложила квиддич, но Северус сразу отказался — боялся высоты.

А вот магловская секция фехтования пришлась ему вполне по душе. Правда, вместо денег, чтобы оплатить занятия, пришлось воспользоваться лёгким изящным Конфундусом, наложенным Анной на инструктора. Совесть их тогда не мучила совсем — магл же...

Странно чувствовал себя Северус теперь, спустя много лет, в роли наставника. То есть, к наставничеству ему, конечно, не привыкать. Но покрытый пылью гербовый зал, лёгкие учебные рапиры в руках, полузабытые французские термины, стойка, нападение, защита, снова нападение...

И золотисто-карие, не волчьи, а тигриные глаза противника... противницы. Внимательные, напряжённые, следящие за каждым его движением, закипающие азартом борьбы, радостью, переходящей в ярость.

Это будоражило и нравилось. На короткое время занятий Северус будто сбрасывал десятка полтора лет и забывал о том, что могло ждать его за стенами замка.

Дела его были неутешительны. Вернуться к Лорду Снейп, конечно, мог. И даже оправдаться перед ним. Но вот Малфой...

Древнейшее и благороднейшее семейство изрядно проштрафилось перед Волдемортом — что отец, что сын. Люциус свою порцию «милостей» от Тёмного Лорда уже получил, а Драко... Он посмел не только не исполнить волю Тёмного Лорда, но и скрываться от его всевидящего ока. Выйди правда наружу, судьба мальчишки могла оказаться ужасной.

Что-то в последнее время сломалось в несгибаемом зельеваре, бесстрашном шпионе двух разведок. Пожертвовать своим бывшим учеником он не мог.

Так что пока ему оставались фальшивые дуэльные страсти — и живое девичье лицо, пылающее лихорадкой поединка.

Снейп действительно не ошибся. Все движения, приёмы, удары и уловки Берта перенимала с быстротой необыкновенной. Он вполне мог гордиться её стремительностью, ловкостью и бесстрашием.

Боевой азарт Берты был заразителен. Снейп и сам с охотой включался в этот неуловимый баланс между игрой и серьёзным поединком.

Однажды Берта с блеском ушла из-под его клинка, но неосторожно повернулась к противнику спиной. За что и была наказана: не удержался, поймал свободной рукой за длинную косу, притянул к себе незадачливую дуэлянтку, ткнул легонько кончиком рапиры в беззащитно открывшееся под запрокинутой головой горло.

— Убиты, Берта...

Унимая запалённое дыхание, не в силах унять бешено бьющееся сердце, снизу, из-под руки, из-под шпаги:

— Поняла... Пустите...

Чуть ослабил хватку — вырвалась, вывернулась в неистовом броске, и её клинок, будь он настоящим, вошёл бы ему под рёбра.

— Ранены, сэр, — торжествующий, победный выдох, хмельная, безумная улыбка.

На миг ему показалось, что ужалившее его острие стало боевым оружием. Так знаком был Северусу этот взгляд, затуманенный скоростью, яростью... страстью?

Он отвернулся.

— Хватит на сегодня.

Берта пожала плечами — хватит так хватит. Убрала шпагу в ножны, аккуратно поставила её в старинную медную урну. Потом подошла к окну. Снейп встал рядом.

Золотой монетой катилось к горизонту заходящее солнце. Сверкающей серебристой полоской виднелось вдалеке море.

Снейп посмотрел на свою спутницу. Странное у нее было сейчас лицо. Тонкие пряди чёрных волос, вызолоченных солнечными лучами, прилипли к влажному лбу, к порозовевшим щекам. Золотистые глаза жмурились, неотрывно глядя на закат. Пересохшие губы чуть улыбались — машинально и нервно, словно не остыв ещё после победы. Была ли она хорошенькой? Ну, пожалуй, да. Кто не хорош в восемнадцать лет? Но сейчас, в эту минуту, Берта показалась Снейпу отвратительной, внушающей какой-то подсознательный мутный страх, будто мерзкое уродливое и крайне опасное существо. Словно высветило заходящее солнце истинную суть этого создания, скрывающуюся за безобидным человеческим обликом. Суть более древнюю, чем сам человек, и завораживающую своим уродством не хуже, чем может заворожить красота.

Берта заметила, что Северус рассматривает её. Молчание становилось неловким.

— Профессор, а почему вы здесь, возитесь со мной, с Малфоем? Других дел у вас нет, что ли?

— Берта, а почему вы ушли от... от Уизли? — вернул он ей вопрос, проявив, однако, деликатность. — Вы же так самозабвенно любили... — Хотел дать понять, чтобы отстала, не лезла не в своё дело.

А она задумалась.

Почему она ушла? Удивительно, как она вообще там оказалась! Правда — всё это можно было объяснить только временным помешательством на почве шока. Гибель Сириуса, собственная нежданная и нежеланная беременность, внезапно вскрывшийся факт измены самому любимому человеку на свете...

Да, тогда она ещё его любила.

А Блэк... Его смерть сломала Берту, выбила почву у неё из-под ног настолько, что почти начисто лишила её воли. Иначе как объяснить то, что на унизительное предложение Люпина Берта всё же согласилась?

Странная это была свадьба. Берта плохо помнила её — маленькая Анна далась ей тяжело, мутило почти до родов, кружилась голова, и окружающий мир виделся неясным и неважным. Помнилось собственное нелепое белое платье, призванное скрыть уже заметный живот; хмурые лица немногочисленных гостей (как же! всего два месяца со дня символических похорон! будто подождать не могли!) обручальное кольцо на пальце — надевая его, Люпин сильно сжал её дрожащее запястье. И это трудно было принять за знак любви.

Самого Люпина Берта не помнила совсем — может, потому, что боялась поднять на него глаза.

В общем, страх и чувство вины определяли все её дальнейшие поступки. Перечить Ремусу она не смела ни в чём. Нет, с той свадьбы Люпин ни разу не сказал ей грубого слова и, тем более, не поднимал на Берту руку. Он вообще к ней не прикасался. Но страх и вина прочно поселились в её сердце.

И потому Берта не задавала вопросов, когда Люпин перевёз её к Уизли.

В действительности, оставаться на Гриммо Берта не могла — даже чисто юридически. Дом теперь принадлежал Поттеру и Ордену Феникса, а какое отношение к ним ко всем имела Берта?

Да, если Берта своему мужу вопросов не задавала, то у Молли Уизли они наверняка возникли. Что уж наплёл ей Люпин, Берта в точности не знала, но, судя по нахмуренным бровям и поджатым губам последней, разговор состоялся не из приятных.

Но Люпин хорошо умел убеждать... а миссис Уизли просто не смогла выставить за дверь бездомную девчонку да ещё и беременную.

По правде сказать, может, удалось бы потолковать и с Орденом, может, и Рем смягчился бы... но и тогда Берта на Гриммо бы не осталась. Слишком давили тёмные стены, оглушала тишина... Недобрый это был дом. Единственное, что скрашивало атмосферу — присутствие хозяина. Но Сириус в эти стены больше никогда не вернётся. А значит, и Берте там делать нечего.

Её поразила странная апатия. Все дни, до самых родов, Берта проходила, как во сне. Она отвратительно себя чувствовала, изредка разговаривала с многочисленными Уизли, их друзьями и знакомыми, пыталась помогать Молли по хозяйству, почти не видела Ремуса — но всё это будто проходило мимо неё, не задевая сознания, не вызывая никаких эмоций.

Только одно Берта ощущала ясно — одиночество. Да, она жила в доме, набитом людьми, была замужем, готовилась стать матерью — и никогда не испытывала такого одиночества, как теперь. Словно невидимая граница отчуждения пролегла между Бертой и окружающим миром.

И это не удивляло её. Это было привычным. В магловской школе её сторонились, потому что чувствовали в ней магию, в магической — из-за бедности, сиротства и сомнительной чистоты крови, для оборотней она была человеком, для людей — оборотнем. Близость с Ремусом теперь навсегда будет отравлена её предательством, от собственного ребёнка она всегда будет вынуждена скрывать, кто его настоящий отец.

Поселили Берту в чуланчике — скорее, даже в углу, отгороженном простой дощатой перегородкой. Там как раз помещались низенькие нары, и даже оставалось место для дорожного мешка (весь багаж Берты спокойно в нём умещался). Берта не обижалась — понятно, что в Норе едва хватало места её постоянным обитателям, не считая многочисленных гостей (тоже не всегда желанных).

«Конечно, когда дети уедут в Школу, мы устроим тебя получше, дорогая», — говорила Молли, а Берта прямо физически чувствовала, как та скрывает раздражение за вежливыми словами.

Оно и понятно. Кроме четы Уизли, в Норе этим летом проживали все их сыновья, дочь, невеста Билла — красавица Флёр, Гермиона Грейнджер, Гарри Поттер... Члены Ордена Феникса толклись в доме постоянно, кто-нибудь обязательно оставался ночевать. Иногда Берту посещали вялые воспоминания о другом, осиротевшем теперь, доме, строгом, мрачном, но неотразимо манящем, потерянном теперь окончательно и бесповоротно. Воистину жалок человек без дома, но и дом без хозяина жалок.

Свои нерадостные мысли Берта перебирала, в основном, сидя на ступеньках крыльца — в доме было душно, шумно, людно... И не все были ей рады.

...Эту девушку звали странным именем Тонкс — и взгляд её тёмно-карих глаз, натыкаясь на Берту, становился прямо-таки ненавидящим.

Природа этой ненависти стала ясна Берте позже. Только потом, оглядываясь назад, она подмечала одну закономерность: если изредка в Норе оказывался Ремус, то к Молли непременно заглядывала Тонкс...

Но тогда, год назад, Берту это мало беспокоило. И переменившийся облик Тонкс (после нескольких недель, прошедших с гибели Сириуса, Берта едва смогла её узнать) даже тронул её — столь глубокая скорбь по умершему родственнику вызывала уважение.

Но все эти мысли скользили лишь по периферии сознания. Главной для Берты была мысль о самой себе и её будущем ребёнке.

Анна появилась на свет в декабре, ночью. Сквозь морок боли Берта запомнила только, как надрывалась воем за окном вьюга. Даже первый крик своей дочери Берта не услышала за этим воем.

Как бы ни были мучительны роды, всё же они стали избавлением — от изматывающей тревоги, от мутной тоски, от жгучего отчаяния. Будто вся эта хмарь покинула её душу так, как ребёнок покинул её тело.

Имя возникло как-то само по себе. Вечно иной, вечно для всех чужой, Берте хотелось для своего ребёнка другой судьбы. Пусть живёт, как все, и имя пусть у неё будет самое простое.

Первые месяцы после рождения малютки материнство заслонило для Берты весь мир. Возможно, она и сама хотела, чтобы это было так: шла война, Ремуса снова отправили на долгое и опасное задание, а неопределённость из жизни Берты так никуда и не делась. Жить было негде, идти некуда, близких — никого. Одна Молли Уизли с её подколками на тему «А отчего это у девочки глазки такие тёмненькие? ЧуднО, право слово!»

И возразить ей Берта не могла. Вовсе не от природной безответности, а потому, что Молли, несмотря ни на что, очень помогала ей с ребёнком и вообще — терпела их под своей крышей. Эту помощь трудно было переоценить, и потому на многое приходилось закрывать глаза... зажимать уши, не обращать внимания. Хотя бы делать вид, что не обращаешь.

Прозревать Берта начала весной. Может, правду говорят, будто время лечит? Посветлели дни, пригрело солнце, и словно стало подтаивать заледеневшее со дня гибели Сириуса сердце, стала понемногу отступать спасительная апатия, которая тогда сохранила Берте рассудок.

А может, просто материнство превратилось в рутину, заботы об Анне уже не отнимали столько времени, как вначале, и в свободные минуты Берте удавалось смотреть по сторонам и анализировать, что происходит.

А происходило, в частности, то, что Молли Уизли планомерно сводила Ремуса и Тонкс за спиной у Берты (а то и перед глазами, не особенно-то с ней считались).

Но это как-то... не казалось ей важным. Иногда Берта ловила себя на мысли, что не ответила бы, если бы у неё спросили, а любит ли она Ремуса, нужен ли он ей по-прежнему? Слишком внутренне искалеченной она себя чувствовала, чтобы любить.

Что думает по этому поводу сам Ремус, Берта не знала.

Рем... Он подолгу пропадал на своих заданиях, в Норе появлялся редко, девочкой интересовался мало (да и зачем бы ему?), Бертой — ещё меньше...

Полное понимание происходящего пришло летом. Берта не помнила числа, хотя, пожалуй, для остального волшебного мира эта дата стала знаковой. В тот день убили Дамблдора.

Берта узнала об этом последней. Она проснулась среди ночи от топота и громких голосов в прихожей. Потом раздались хлопки трансгрессии — и всё стихло. Через пару минут Берта поняла, что в Норе она совершенно одна.

В голове закопошились тревожные мысли. Других поводов для экстрима у такой заурядной парочки, как Артур и Молли, кроме членства в Ордене, быть не могло. Значит...

Известия заставили себя ждать долго. Голоса в прихожей зазвучали только днём.

— Молли, всё могло быть куда хуже...

— Я понимаю, Артур, понимаю, — кажется, миссис Уизли даже плакала. — Но Билл... и эти ужасные шрамы...

— Молли, — ого, а это уже Ремус! И последнее время таким жёстким тоном он разговаривал только с Бертой, — благодари Мерлина и всех его присных. Редко, кому после схватки с Сивым удаётся сохранить жизнь... и здоровье.

«Да что там у них произошло?» — Берту начала охватывать паника.

— Что случилось? — Берта резко распахнула дверь своего чулана (со дня на день на каникулы должны были вернуться дети, и спальню пришлось освободить).

— Сегодня ночью Пожиратели проникли в Хогвартс. Билл Уизли тяжело ранен. Альбус Дамблдор убит, — каким спокойным был голос Рема — и как бледен был он сам. Казалось, только усилием воли Люпин заставлял себя держаться на ногах и говорить какие-то слова.

В её сердце остро кольнула жалость. Подойти, обнять, утешить, будто здесь их только двое, а остального мира не существует. Передать ему часть своей силы... да что там — силы, она бы крови своей не пожалела, только бы ушла с его лица эта мёртвая бледность, только бы ожили глаза... Подойти, обнять...

Не посмела.

Глазами упёрлась в пол.

— Туда ему и дорога...

Ремус отвернулся, как будто Берта его ударила.

Берта услышала рядом шумный вздох.

— Вот дрянь-то... — Молли проговорила это негромко, в сторону, уже проходя на кухню. Ремус последовал за ней.

...А спустя несколько часов... или уже на следующий день (Берта плохо помнила, но были сумерки), с улицы, совсем рядом со стенкой, у которой девушка спала, через крохотное оконце в чулане до неё долетел высокий задиристый голосок Тонкс:

— А чему ты удивляешься, Люпин?! Нет, я не понимаю, чему ты удивляешься? Всем уже давно всё известно, один ты ничего не видишь!

— И что же именно известно всем? — ну, если бы Тонкс знала Люпина лучше, наверняка бы почуяла в его голосе угрозу.

— А то, что твоя... жена в большой дружбе со Снейпом, он её до сих пор зельем снабжает...

— Как и меня.

Тонкс фыркнула.

— Рем, а с чего бы это? Этот подонок в жизни своей палец о палец не ударил просто так. С чего бы он стал готовить для тебя зелье? Уж не для того ли, чтобы ты закрыл глаза на то, что признал чужого ребёнка?

— Тонкс! — предостерегающе оборвал её Люпин.

— Что — Тонкс?! — взвилась девушка. — Да все, все знают, что это не твоя дочь!

— Подумать только, какая бурная у Снейпа личная жизнь! А ведь ещё и двойной агент...

— Двойной?! — Тонкс даже поперхнулась. — Он всегда служил только одному господину. Никто в Ордене ему не верил.

— Кроме Дамблдора, — каким-то могильным холодом повеяло от этих двух слов. — Да, кроме Дамблдора.

— Дамблдор... — Тонкс шмыгнула носом. — Где он теперь?

— Даже великим свойственно ошибаться, — Берта едва ли не кожей почувствовала, как ему сейчас больно. Рем помолчал. — Тонкс, моя семья — моё личное дело. Я ценю ваше беспокойство, но это мой выбор.

— Да какая там семья, Рем? — она уже плакала, кажется. — Ты же всегда один, вы друг друга сторонитесь, как чужие. Да на тебя смотреть больно! Эта тварь, она же не любит тебя, она тобой пользуется! А я... ты же знаешь, Рем, я ведь...

Дальнейшего Берта не слышала — то ли Тонкс с Люпином отошли подальше, то ли всё важное ей уже стало понятно.

Вот, значит, как. Чего-то подобного она давно ожидала. И, самое главное, ни в чём не могла Рема обвинить. Сама кругом виновата.

Как ни странно, мысль о том, что их с Ремом больше ничего не связывает, принесла Берте не боль, а, скорее, облегчение. Теперь оставались только практические аспекты разлуки — трудные, тяжёлые, но внятные.

В этом доме её больше ничего не держало. Вещей мало — она собралась за каких-нибудь полчаса. Ребёнок... С наступлением лета Анна стала куда спокойнее, так что своё перемещение из колыбели в корзину восприняла без крика. А может, так влияет на ребёнка состояние матери? Давно уже Берта не чувствовала себя такой спокойной, сильной и свободной.

Не зря, видно, говорят, что человека сильным делает правда.

Сейчас правда предстала перед ней — тяжёлая, в каком-то смысле, невыносимая, но простая и ясная, без полунамёков, фальшивых улыбок, обтекаемых фраз — и шёпота за спиной. С ней нужно было справляться здесь и сейчас.

Дождавшись, пока Нора угомонится, Берта в дорожной одежде, с дорожным мешком за плечами и с корзиной в руке выскользнула в ночь.

— Почему ушла? Себя вспомнила, наверное.

А взяли их осенью, в начале октября — быстро и грамотно. Конечно, Снейп всегда подспудно ожидал этого, с того самого дня, как привёл Берту в свой дом. Не то, чтобы он подозревал её в том, что она может привести за собой «хвост», пусть даже невольно. Просто... уж слишком порой она напоминала ему Анну. Нет, не внешностью или характером, а тем, что вечно приносила с собой неодолимое предчувствие катастрофы.

Впрочем, не следовало всё валить на Берту. Они с Драко и без того не продержались бы долго. Англия не так велика, рано или поздно их всё равно бы нашли.

Ожидания оправдались среди ночи, когда Снейп проснулся оттого, что дрогнул защитный купол вокруг замка. Дрогнул, а потом и вовсе рухнул. Грубая, топорная работа, но против лома нет приёма. Какими бы чародейскими премудростями ни овладел полукровка, в некоторых вопросах чистокровный маг всегда его «сделает».

Дальше всё было предсказуемо. Пятеро сильных волшебников под руководством Беллатрисы Лестрейндж против, по сути, одного Снейпа. Из Драко помощник вышел скверный. Выяснилось, что драться с женщиной, тем более — с родной тёткой, он не может категорически. Так же, как и метать заклинания в лучших друзей отца. Что ж, до понимания того, что в этом мире каждый за себя, мальчик ещё не дорос. Что вчерашние друзья сегодня могут обернуться злейшими врагами — это ему ещё предстояло понять. Если доживёт.

Снейп вполне имел основания в этом сомневаться. Перспективы для них всех вырисовывались довольно мрачные. Северус точно не мог сказать, где именно они сейчас находятся — с Лестрейнджами близкой дружбы он не водил, в гости его не приглашали, — но зельевар почти не сомневался, что темница, в которую их с Драко и Бертой поместили, расположена в одном из замков, принадлежащих Беллатрисе и её мужу.

В том, что инициатором атаки на его убежище была именно Беллатриса Лестрейндж, Снейп также не сомневался. Как и в том, что Волдеморт ничего об этой атаке пока не знает. Иначе бы явился покарать подлого предателя лично...

— Северус... — тихий и хриплый голос Берты донёсся до него из соседнего угла. Лица её он не видел, темница есть темница. — Что с нами теперь будет?..

Хорошо, что она тоже не видела, как он беззвучно смеётся. Право же, хорошо...

Снейп не знал, что ей ответить — именно ей. Насмешка, дикая насмешка — жизни, рока, фатума, он не знал, чего ещё. Он знал только, что здесь, в этом заплесневелом каменном подвале, Берты с её ребёнком быть не должно.

Но она была. И даже задавала вопросы.

Насчёт собственной судьбы Северус не обольщался. Охота на него шла давно, раньше или позже — он всё равно оказался бы здесь. Или в Малфой-меноре, резиденции Тёмного Лорда.

Нетрудно догадаться, что неистовой Беллатрисе вряд ли понадобится много времени, чтобы торжественно доложить хозяину о поимке Северуса Снейпа. А значит, Волдеморт вскоре будет здесь. Снейп ценен, видите ли. Информация — наше всё, а её носители — на вес золота. Кроме того, наверняка Тёмным Лордом владеет любопытство — слишком долго и слишком глубоко он доверял Северусу Снейпу, слишком часто прощал его. И теперь он будет удовлетворять своё любопытство длительно, со вкусом, с применением Круциатуса.

Вряд ли Волдеморт убьёт его сразу. Всё же убийство Дамблдора — такое веское доказательство верности, что от него так просто не отмахнёшься. Всё будет зависеть от того, какую легенду преподнесёт Лорду Снейп. Возможно, шансы ещё есть.

Вот только... Летом 95-го он сорвался. Почти четырнадцать лет спокойной жизни дали себя знать. Пусть Дамблдор говорил, что Волдеморт вернётся, что Снейпу снова придётся пойти к нему на службу, пусть Снейп и сам предполагал, что так и будет, но одно дело — предполагать, другое дело — знать наверняка, что вторая война начинается, что снова будет боль, смерть, двуличие и окклюменция, окклюменция, окклюменция... Смерть Анны и Лили подкосила его больше, чем он мог думать. Что-то в нём сломалось, что-то настолько важное, что он едва не умер сам. Потому что не хотел жить.

А что будет, если он выживет сейчас? Легенды, клятвы в вечной верности двум господам, обеты друзьям и недругам, зачастую единым в двух лицах... Где за всем этим ты сам, Северус Снейп? Где твоя жизнь? Порой ему казалось самым разумным вообще покинуть Англию — одному или с Драко (проклятый Обет Нарциссе). Но как быть с другой клятвой, определившей его жизнь на долгие, долгие годы? Клятва Дамблдору не была Непреложным Обетом, но нарушить её Северус не мог. Потому что клялся он, по сути, не Дамблдору, а Лили Поттер. Когда-то смертью Анны Блэк Северус пытался вымолить для Лили жизнь. Не вышло. Теперь ему оставалась забота о её сыне, вечная, до последней капли крови — своей или его. Почти как битва не на жизнь, а насмерть. Порой Снейп ненавидел мальчишку, порой желал ему смерти. Но дезертировать с этой битвы он не мог.

А это значит, надо придумывать легенду.

Вообще с Драко было и проще, и сложнее. За его жизнь Снейп, пожалуй, мог бы поручиться. Понятно, что убивать его не станут. Не настолько ещё Волдеморт выжил из ума. Чистокровный маг, потомственный Пожиратель, ну, молод, конечно, ну, трусоват малость. Так ведь подрастёт, выправится, какие его годы! Да, вот так и нужно будет сказать, попробовать обратить всё в простительную слабость... Мол, испугался мальчик гнева всемилостивейшего Тёмного Лорда, струсил, а он, Снейп, просто не мог бросить сына лучшего друга одного в такой ситуации... К тому же и родители живы, и тётка родная заступится в случае чего. Не такой же Лорд идиот, чтобы без суда и следствия убивать своих сторонников, особенно тех, кто ещё сохранили рассудок. Так и одному можно остаться. А один в поле не воин, если он не Господь Бог.

Нет, Драко жить будет. Накажут, да и простят.

А вот что ему ответить Берте, Снейп не знал.

Существовал, конечно, крохотный шанс, что её отпустят. Ну, в самом деле, какой в ней интерес для того же Лорда? Слабенькая ведьма, оборотень к тому же, недурные способности к целительству, но ведь школы-то никакой... Зачем она нужна Тёмному Лорду, ещё и с младенцем?

Если бы речь шла только о Волдеморте, всё сложилось бы гладко и логично. Потому что были здесь и сейчас для него персонажи более интересные. Снейп, например.

Но это Лорд. А вот за Беллатрису Лестрейндж и её компанию Снейп подумать не мог. Что у них на уме — неясно, но ясно, что ничего хорошего. Лорд, конечно, сволочь, но хотя бы последователен. У сумасшедших, садистов и маньяков логики нет. Вернее, логика у них только одна: насытить кровью свою потребность к жестокости. А если суть в пытке, предлог можно выдумать любой.

И всё же...

— Не вздумайте ничего говорить про Орден, не упоминайте о ваших знакомых... в общем, ничего, что бы связывало вас с волшебниками. И об отце Анны — ни слова. Не дайте им повода проникнуть в ваше сознание. Сопротивляться вы не сможете — даже такому посредственному легилименту, как Беллатриса, — Снейп поморщился. — Тогда жить вам останется недолго. И хорошо, если это будет Авада, — он сглотнул. — Побольше упирайте на то, что вы оборотень. Насчёт Анны можете сказать то же. До ближайшего полнолуния им всё равно не проверить.

— А после?

— А «после» будет после, — передразнил Берту Снейп. — Если вас отпустят — отпустят до полнолуния. Вы им не нужны. Их интересует более крупная дичь...

— Вроде вас? — нервно переспросила Берта.

Снейп не ответил.

Сколько времени они просидели в полной темноте и молча, этого Снейп сказать не мог. Но дверь их камеры открылась очень скоро, впустив немного затхлого воздуха, тусклого света и выпустив на волю Драко Малфоя. Амикус Кэрроу выволок его за шкирку, Северус и Берта только переглянуться успели. Дверь снова захлопнулась.

Тревожное ожидание длилось тоже недолго. Драко вернулся — белый, как мел, дрожащий, но живой и почти невредимый — только глаз был подбит, и из носа тонкой струйкой текла кровь.

— Что там? — Снейп сам удивился, как меланхолично прозвучал его голос. Воистину всё шло так, как он думал.

— Круциатус, — прерывисто выдохнул Драко, — и Кэрроу пару раз по лицу ударил... Он теперь в Школе работает, представляете? — его пробило на нервный смех.

— С тёткой виделся? — вот Снейп был очень заинтересован: здесь Белла или уже на высочайшей аудиенции у Лорда? Лучше бы второе. Яснее и ближе станет развязка.

— Да...

Снейп вздохнул. Значит, будет куражиться.

— И что?

Драко замялся.

— Она... прямо в бешенстве. Никогда её такой не видел.

«О, ты многого не видел в жизни, мальчик», — подумал про себя Снейп. — «Если Круциатус и «фонарь» под глазом — крайняя форма бешенства, то Азкабаном у нас премируют за хорошее поведение».

— Что она говорила?

— Что я... предал Тёмного Лорда, — голос его сорвался. — Но разве же это так, сэр? Я...

— Вы приняли Чёрную Метку. Это, знаете ли, накладывает обязательства. Никто не может служить двум господам, — хорошо, что здесь темно. Не видно, как он едко улыбнулся.

Голос Драко неожиданно окреп.

— Я Малфой. А Малфои не служат никому. Только своей фамильной чести.

Когда из камеры вывели Берту, Снейп даже не волновался почти. Ну, что, что с неё возьмёшь? Что у неё выпытаешь? Правда, на всякий случай Северус всё-таки прислушивался. Что, конечно, бессмысленно: разве можно из подвала замка услышать, что происходит наверху?

Но предчувствие не обмануло зельевара. Через некоторое время тишину подземелья прорезал надрывный крик, почти вой. Снейп похолодел. За годы службы у Тёмного Лорда он насмотрелся и наслушался всякого. И никогда ещё не думал, что страшнее любых увечий, крови, боли может стать неизвестность.

Что они с ней сделали? Жива или нет? Что с Анной? Минуты, пока Снейп жадно ждал её возвращения, прижимаясь ухом к плотно закрытой двери в надежде услышать хоть что-нибудь, показались ему часами.

Наконец, Берта пришла. Одна. Нет, её вёл конвой в лице Амикуса Кэрроу (он услужливо втолкнул Берту в камеру), но руки её были свободны. Ребёнка с ней не было.

Это всё, что Снейп успел разглядеть до того, как дверь камеры тяжело захлопнулась за спиной у Берты. Вслед за этим ударом послышался шорох и негромкий стук об пол.

Снейп тут же метнулся на звук — ему показалось, что девушка упала в обморок.

Нет, Берта просто стояла на коленях, прямо и неподвижно. И молчала.

Северус нащупал в темноте её руку, плечо, сжал легонько.

— Берта, что там было? Что они с вами сделали? — ответа не последовало. — Где Анна? — спросил Снейп настойчивее, постепенно начиная понимать.

Берта молчала, он только чувствовал, как её бьёт дрожь, и дрожь эта, словно ток по проводам, передавалась ему.

— Где твоя дочь?! — Снейп схватил её за плечи и встряхнул. — Говори! Ну! Говори же!

Сейчас ему страстно хотелось видеть её лицо — израненное, в синяках, любое, но живое, человеческое. Нельзя требовать ответа у темноты.

Как и нельзя слишком долго длить шок. Человек может остаться в нём навсегда.

Снейп наугад размахнулся и ударил её по щеке. Потом ещё и ещё — с каким-то болезненным даже удовольствием. Непонятно, кого из шока выводил, её или себя.

Остановился, только когда почувствовал на ладони влагу. Слёзы? Хорошо бы.

Но влага отчётливо пахла кровью, а это значило, что он просто рассёк Берте губы. Или кто-то это сделал до него?

Снейп глубоко вздохнул и сел рядом с девушкой — перевести дыхание, успокоить безумно колотящееся сердце, подумать, что делать дальше.

Только сейчас он почувствовал странное ощущение на кончиках пальцев — будто долго возился со старыми пергаментами, покрытыми густой пылью. Да ещё и этот запах... будто от палёной шерсти.

Снейп снова тронул её плечо, провёл рукой по спине. Так и есть: одежду Берты покрывал толстый слой пыли... или не пыли? Машинально он поднял руку выше, к шее, к затылку. Берта хрипло вздохнула, зашипела, как от боли, и резко отстранилась от Снейпа.

Первое осмысленное движение — и разгадка. Девушке сожгли косу — вот почему так несло палёным волосом. На спине у Берты была не пыль, а пепел. А дёргалась она от ожога.

А молчала — от невыносимой боли. Нетрудно теперь догадаться, что маленькую Анну Блэк ему больше никогда не увидеть. Не суждено узнать, какой она вырастет, будет ли похожа на его Анну...

Странно, но Снейп не испытывал ни гнева, ни глухой недоуменной обиды за смерть невинного ребёнка. Только безнадёжную усталость. Умом он понимал ужас того, что смерть вообще и смерть детей входит у него в привычку. Но... увы, Анна была не первым погибшим почти у него на глазах ребёнком. И, видимо, не последним. А когда человек видит слишком много того, что не укладывается в голове, он либо сходит с ума, либо привыкает.

А потому он должен продолжать бороться.

На этот раз тишину прервал стон, перешедший в вопль. Северус не сразу понял, что это и откуда. А Берту этот звук вывел из оцепенения сразу же: молниеносным броском она оказалась в дальнем углу, где сидел Драко.

И, кажется, успела вовремя. В углу послышалась какая-то возня, опять стон, потом хрип, из которого возник голос — сиплый, сорванный, неузнаваемый:

— Ноги! Ноги держите ему, Северус! Расшибётся!

— Да в чём дело-то? — Снейп всё ещё ничего не понимал, пытаясь нащупать в темноте кого-то из них. Наконец, ему удалось схватить мальчишку за ноги и прижать их к полу. Но удерживать бьющееся в судорогах тело было трудно.

— Да что с ним?

— Падучая...

— Какая ещё...

— Ну... эпилепсия. Часто с ним такое?

— Чёрт его знает! Ни разу не видел.

— Я и не знала, что с магами такое бывает.

— А вы уверены, что все, страдающие эпилепсией, — маглы? Это, между прочим, недуг чистокровных волшебников. Свидетельствует о нереализованном магическом потенциале.

— Но как же тогда... А — поняла! Сквибы!

— Вот именно! — Драко постепенно затихал в их руках, и голос Снейпа прозвучал почти радостно — не только из-за мальчика, а ещё из-за того, что к Берте возвращалась способность логически мыслить.

Тут со скрипом приоткрылась дверь камеры, впустив внутрь немного тусклого света из коридора.

За Снейпом пришли.

Когда-то это уже было с ним: напряжённое внимание, цепкая хватка к мельчайшим незначительным фактам, разговорам, слухам и ежеминутно подавляемая паника из-за того, что будет, если он не успеет. Что ж, если тебя угораздило связать судьбу с девушкой, которая любые проблемы решает с помощью побега, привыкай к тому, что постоянный поиск станет непременным атрибутом твоей семейной жизни.

Так невесело шутил про себя Ремус Люпин, начиная новое расследование по делу: куда пропала его жена вместе с ребёнком из переполненной людьми Норы, посреди ночи? По крайней мере, то, что Берта ушла сама, по доброй воле, сомнений не вызывало. Проникнуть ночью в дом, окружённый какой-никакой защитой, и при куче свидетелей похитить из него двух человек — дело невозможное. Да и, строго говоря, кому на свете была нужна Берта Люпин, кроме Ремуса?

Многие не одобряли их союз. Молли не стеснялась в выражениях, Артур сдержанно молчал, орденцы подозрительно косились, помня невнятное присутствие Берты на площади Гриммо. У Тонкс при известии о женитьбе Ремуса волосы из жизнерадостно-розовых превратились в тускло-серые. Смешно так — от самой макушки.

Тонкс... Её влюблённость Рем заметил не сразу. Да и трудно его было бы в этом упрекнуть: время пришло такое, что не до чувств — своих или чужих. Что он знал о Тонкс? Отчаянно храбрый аврор, бесстрашный боец Ордена Феникса, верный товарищ, с которым хоть в разведку — ну и достаточно. Воспринимать её как женщину ему в голову не приходило.

А вот Молли Уизли была другого мнения. Её попытки сватовства Люпина удивляли, утомляли — но и забавляли тоже.

Почему-то сразу все уверились в том, что женат Ремус Люпин едва ли не фиктивно. Впрочем, если на свадьбе у них были сомнения, то после рождения ребёнка никто уже ни в чём не сомневался.

Берту откровенно терпели, Люпина жалели, а сам Люпин снова кругом и перед всеми был виноват. Виноват в том, что не угодил друзьям, единственным людям, которые его принимали. Виноват перед Бертой. Хотел сделать, как лучше для неё, вот и сделал... мудрец. Пикси ясно, почему она сбежала.

Целый год Рем, как на весах, взвешивал боль от предательства Сириуса и безмерную боль от его гибели, радость от появления на свет Анны — как дочери любимого друга — и ярость к ней же, потому что, как ни крути, а быть ей вечным напоминанием о предательстве двух самых близких Люпину людей. Хотя ребёнок-то в чем виноват?

Берта... Наверное, никто на свете не мог ударить его больнее, сильнее поломать и исковеркать ему жизнь... Но не сам ли он виноват в этом? Не её ли жизнь он в своё время безжалостно и не думая о последствиях поломал? И если тогда, после смерти Сириуса, он в бешенстве готов убить её, куда деть нежность, которая так долго связывала их?

Как бы там ни было, тот мучительный клубок противоречий, недоговорённостей, ревности, вины, который запутывался целый год, Берта распутала в одночасье. С её исчезновением неважно стало всё: вина, обида, ревность, оскорблённое самолюбие. Только нежность осталась.

А раз так, то снова — поиск.

Как ни странно, но даже несмотря на гибель Дамблдора, которая выбила почву из-под ног у всего Ордена, Люпин впервые за долгое время чувствовал себя легко и свободно и мыслилось ему ясно, как никогда.

Покинуть Нору можно было разными путями, из которых сразу следовало исключить трансгрессию. Трансгрессировать Берта не умела да и делать это с ребёнком побоялась бы.

Оставался вариант автобуса «Ночной Рыцарь» — самый маловероятный и самый удачный. Отыскать того же Стэна Шанпайка, тряхнуть его хорошенько — и он мигом выложит, куда направилась молоденькая девушка с маленьким ребёнком в корзине.

Беда только в том, что вряд ли Берта уехала на «Ночном Рыцаре». Чтобы вызвать автобус, нужна волшебная палочка. У Берты её не было. Хотя...

Некоторое время Люпин потратил на расспросы: не пропадала ли у кого-нибудь из обитателей Норы волшебная палочка. Все разводили руками и пожимали плечами. Молли фыркнула и отвернулась. А вот Артур неожиданно произнёс:

— Рем, у меня из кармана исчезла горсть магловской мелочи и несколько купюр. Если тебе это поможет.

Рему помогло, но несильно. Вариант оставался один, но самый гиблый: попутка.

Люпин вышел из дому, осмотрелся по сторонам. Кругом расстилались кукурузные поля, пахло разогретой землёй, стрекотали кузнечики. К горизонту уходило узкое пыльное шоссе.

Всё это здорово, но однако же, куда она могла уехать, к кому? Насколько Люпин знал, никаких друзей у Берты не было.

И тут он хлопнул себя по лбу: «Вот дурак! Хорошо же ты знаешь собственную жену! Неудивительно, что она от тебя сбежала!» Про стаю Элки Меченой он забыл совершенно.

Точного места их дислокации Люпин не знал, трансгрессировать пришлось наугад. А, едва Рем очутился на берегу речки посреди негустого леса около Лондона, в ход сразу пошли инстинкты. Присутствие своих Люпин чуял буквально кожей, оставалось только наткнуться на кого-нибудь из них.

Так и произошло. Характерный плеск воды и чей-то сутулый силуэт, показавшийся в густых зарослях, дали Рему понять, что он попал по адресу.

— Вы — Крис Бурый? — уточнил Ремус, подойдя ближе и оглядывая приземистую фигуру пожилого оборотня, его лобастую коротко стриженную голову, волосы с сильной проседью.

— Я-то Бурый, а ты-то кто? — хмуро отозвался Крис, не прекращая вытаскивать из воды самодельную рыболовную сеть.

— Ремус Люпин, — представился Рем, полностью отдавая себе отчёт в том, что рискует. Сто против одного, что это имя Бурому не вполне неизвестно. И непонятно, с какой стороны.

— А-а, — судя по выражению лица Криса, Рем понял, что не ошибся. — И чего тебе тут надо, Ремус Люпин?

— Видите ли, я ищу Берту. Мою жену, — пауза, последовавшая за этим уточнением, была долгой и насыщенной электричеством.

— Жену, значит... — набычился Крис. — Нет её здесь. Да и была бы... никто бы тебе её не сдал, а я и подавно.

Люпин перевёл дыхание.

— И всё же... Если Берта придёт сюда, дайте мне знать, прошу вас.

— Не дождёшься, — кажется, неприязнь, исходящую от Бурого, можно было потрогать руками. — Раз она ушла от тебя, её это дело. Значит, плохо ей с тобой было. А мы ей всегда рады.

— А с тобой, значит, хорошо будет? — медленно начал закипать Люпин. Поистине это... это существо можно считать олицетворением того, что Люпин ненавидел в своих сородичах: тупость, ограниченность, крайне прямолинейную логику. Сам всегда боялся стать таким же.

— Это ей решать. Я в чужие дела не лезу и тебе не советую, — буркнул Крис. — Шёл бы ты отсюда, Ремус Люпин, а то...

— А то — что? — резко перебил его Ремус.

Теперь Крис не сводил с него тяжёлого взгляда совсем звериных глаз. Да и в лице его не осталось почти ничего человеческого.

— А то места здесь глухие, неспокойные, — медленно и раздельно проговорил Крис. — Оборотни, говорят, водятся. В Тёмной Топи в минувшем году шесть человек без вести сгинуло. Делай выводы. Ты ж умный, профессор, говорят.

Вопреки всему Ремусу вдруг стало смешно.

— Угрожаешь? — сейчас его разобрало какое-то мальчишеское желание вмазать по этой волчьей морде.

— Предупреждаю.

— И это правильно, — ещё не обернувшись, Люпин догадался, кому принадлежит этот негромкий, но властный женский голос.

«Вот ты какая, Элка Меченая...»

Люпин узнал её сразу, хоть никогда не видел. Действительно — красавица и действительно — сильнейший маг.

— Бурый... — кивком головы дала понять, что Крису лучше уйти. Он и не спорил: быстро собрал и сеть, и улов и скрылся в чаще.

— Ну, здравствуй, чужак, — наконец, произнесла Меченая, проводив Криса задумчивым взглядом.

— Здравствуйте, Элеонора, — а Люпин невольно ею любовался — так причудливо сочетались в её лице звериные и человеческие черты. Бывают совершенные люди, бывают совершенно прекрасные животные, но вот оборотней Рем всегда считал уродливыми созданиями — и по сути, и внешне. Стало быть, бывает и по-другому. Можно и по-другому.

— С чем пришёл, чужак?

— С пустыми руками, — покаянно улыбнулся Ремус. Оскалился, скорее. Весь этот обмен приветствиями и улыбками — не более, чем способ принюхаться, на глазок определить, кто перед тобой — враг или друг, и насколько он опасен в том или в другом случае.

Здесь градус опасности был велик.

— Берту ищу. Собственно, Крис мне объяснил, что зря, поэтому...

— Погоди, чужак, — прервала его Элка. — Мне с тобой словечком перемолвиться надо. Ты ведь из Ордена, верно?

Люпина будто по носу щёлкнули.

«Откуда она про Орден знает? Я в этих лесах точно не проповедовал. Неужели всё же Берта...» — он мысленно осёкся. — «Быть не может! Когда ей было? Сам ты хорош, Люпин. Тебе кто что сболтнет, всему веришь».

— Не знаю, что и ответить вам. Нынче ночью погиб Альбус Дамблдор, — неужели же нынче ночью? И неужели ему, Люпину, было так невыносимо больно ещё совсем недавно? — И существование Ордена теперь под вопросом.

— Дамблдор погиб? — Элка вмиг утратила всякую царственность облика. — Значит, я всё-таки опоздала... — вид у неё стал, как у потерявшейся девочки.

Но эта растерянность длилась всего несколько секунд. Когда Ремус посмотрел на Элку, взгляд её снова стал цепким, сосредоточенным, жёстким.

— Послушай меня, чужак. Когда-то я совершила большую ошибку, доверила ненадёжному человеку один секрет, который нужно было передать Дамблдору. Тем ненадёжным человеком оказалась твоя Берта. Но вина больше лежит на мне: с Дамблдором должна была говорить я сама. Возможно, он остался бы жив. Кто сейчас руководит Орденом? — резко спросила она.

Люпин задумчиво смерил Элку взглядом.

— А не слишком ли много ты хочешь знать, Меченая?

— Не больше того, что уже знаю, — парировала та. — И вот что я скажу тебе, чужак. Нас семеро, все мы оборотни, а кроме того, все маги, прилично владеющие палочкой. Двое из нас даже окончили ваш Хогвартс. Твоё имя мне тоже небезызвестно, Ремус Люпин. В стае Сивого ты навёл шороху, — Элка улыбнулась, блеснули крепкие белые зубы. — Из чего я заключаю, что Ордену нужны оборотни. Я предлагаю вам сотрудничество... и сильное оружие.

— То есть? — Люпин слегка ошалел от её напора.

— Пойдём, — вместо ответа она поманила его за собой в чащу.

И он пошёл — вполне, кстати, сознавая, что может оттуда и не вернуться. Это было что-то, похожее на гипноз. Люпин шёл за Элкой и думал, что оборотни по рождению очень сильно отличаются от тех оборотней, которых эта зараза настигла в процессе жизни. Сколько себя помнил, Люпин всегда боролся со своей волчьей сущностью, пытался подавить её волей, рассудком, глушил Волчьим Противоядием.

Элка принимала свою сущность безоговорочно, без малейших усилий. Всё звериное в ней: облик, повадки, мышление, даже беспринципность — выглядело естественным и органичным, а потому необъяснимо притягивало. Что ни говори, не на одной магии держался её авторитет в стае. Все её члены — бывшие люди, а значит, несут в себе всю схему запретов человеческой культуры. Элка этих запретов не знала. Человек, преступивший или способный преступить запрет, всегда притягателен.

Люпин тоже не стал исключением. Всю дорогу, пока он шёл за Элкой, он чувствовал внутри приятный холодок, подсасывающий озноб «а что будет, если...», страх и желание переступить черту. В чём эта черта состоит, Рем понятия не имел, но подзабытое с детских лет ощущение было ему приятно.

Домик Меченой, как и рассказывала Берта, стоял на болоте, прямо посреди Тёмной Топи. Должно быть, чтобы удержать его в таком ненадёжном месте, нужна была серьёзная магия. Волны этой магии Люпин ощутил, едва они с Элкой ступили на настил. Но, оказалось, он ошибся.

— Что ты слышал о доспехах Гриндевальда? — неожиданно прервала молчание вожак стаи.

— Что их не существует, — развёл руками Рем.

Она хмыкнула и подвела его к большому деревянному сундуку. Покалывающие волны магии исходили как раз от него, а вовсе не от стен дома. Под откинутой крышкой оказалась ожившая картинка из книги «Легендарные факты Истории Магии».

— А потрогать можно? — благоговейно спросил Люпин.

— Не советую, — покачала головой Элка. — Эти доспехи может подчинить себе только очень сильный маг, вроде Дамблдора. Остальных они сами могут подчинить себе. А вообще — они сами выбирают достойного хозяина...

— И ты хранишь их здесь... сейчас, — Рем всё ещё был потрясён.

— А что остаётся? Ваш Лорд стёр бы нас с лица Земли, если бы узнал. Я не могу подставить стаю.

— Да ты её подставляешь тем, что держишь здесь, у себя в доме, артефакт подобной силы! Как ты не понимаешь?

— А куда мне его деть? Разве что в Топь забросить...

— Хотя бы!

— Рука не поднимается, — призналась Элка. — Да это и к лучшему. Теперь вот пригодились... да поздно, — она вздохнула. — Дамблдор, конечно, личность неоднозначная, но он, по крайней мере, реально дело делал. А вы... стоило ему умереть, как «существование Ордена теперь под вопросом», — передразнила она.

Люпин задумался. Сказать или не надо? Да, пожалуй, скоро всё станет известно и так.

— Видишь ли, тут всё не так просто. Есть некое Пророчество. Оно гласит, что победить Тёмного Лорда способен только Гарри Поттер. Не Орден, не два Ордена, не Дамблдор. Понимаешь?

— Понимаю, — фыркнула Элка, насмешливо глядя ему в глаза. — Нашли отмазку. Да вы, по ходу, ещё гаже, чем я думала. За пацана спрятались... Что ж, зато теперь всё проще. Сведи меня с Поттером. Я передам доспехи ему.

Уже выйдя из леса, Люпин осознал только одно: среди тьмы очень важной и нужной информации ему так и не удалось узнать главного. Где же всё-таки Берта?

— Это точно здесь? — глаза всё ещё раздражал дневной свет, как это всегда бывало после полнолуния, хотя день был туманный и пасмурный. Наверное, из-за тумана перед глазами всё плыло, а тело одолевала мутная слабость.

— Сам не видишь? На воротах — герб Лестрейнджей, — хмуро отозвалась Тонкс. Если бы Люпин смотрел сейчас на неё, то увидел бы, каким тревожным взглядом девушка оглядывает его самого. Но он смотрел только на большой заброшенный дом, окружённый высоким забором.

— Прости. Не силён в геральдике, — развёл руками Ремус.

— Мне можешь поверить, — Тонкс остановилась, Ремус нетерпеливо оглянулся и раздражённо вздохнул.

— Может, хватит?

Волосы её вдруг отросли до плеч и потемнели, глаза стали больше, скулы выше, чувственно-алым налились губы. Секунду спустя, вздёрнув подбородок, на него надменно глянула молодая Беллатриса Лестрейндж.

Блэк.

— Прекрати, — Люпин устало отвёл глаза.

Обратная перемена произошла так же быстро: волосы стали короче и приобрели мышино-русый цвет, глаза из тёмно-карих превратились в невыразительно-серые, нос стал длиннее, губы — тоньше.

Некрасивая. Зато настоящая.

Люпин отвернулся, ссутулился и мерно зашагал к дому.

Тонкс догнала его и встала на пути, глядя ему в лицо снизу вверх.

— Рем, я не понимаю, что ты хочешь там найти? Их уже похоронили.

— Уж слишком вы торопились...

— То есть? — она свела у переносицы тонкие светлые брови.

— Хотел бы я знать, точно ли они были мертвы?

— Мертвее некуда... — Тонкс отвела глаза. — Уже и разлагаться начали. Их и опознать было почти невозможно.

— Вот именно.

— Что — «вот именно»?! — взвилась Тонкс. — Кто это ещё, по-твоему, мог быть? Молодая женщина, худощавая, длинные тёмные волосы. Ребёнок, девочка, возраст — меньше года. Учитывая круг общения твоей супруги... Снейп тоже здесь был!

— Ты его видела, что ли?

— Мантию его здесь нашли... Провели экспертизу.

— Мантию опознали, а трупы — нет?

Тонкс помолчала, будто собираясь с духом.

— Рем, ты уверен, что хочешь это слышать? Я не хотела, чтобы ты знал...

— Да уж хватит водить меня за нос. Говори.

— В общем... там и опознавать было уже нечего. Они пробыли здесь не одну неделю. Девочка... её они просто утопили, она пролежала всё это время в бочке с водой. А Берта... — если бы Люпин видел своё лицо, он бы поразился — так страшен был он в эту минуту. Тонкс видела — и отвернулась, — ей жутко изуродовали лицо, там живого места не было, мы только по волосам...

— Так как вы можете быть уверены, что это они?

— Потому что это не может быть никто другой, — глухо проговорила Тонкс. — Смирись, Рем. Никто не будет их эксгумировать, даже ради тебя. В конце концов, я представитель Аврората! Флетчер, когда ты её видел?

Наземникус Флетчер плёлся позади Люпина и Тонкс, зябко поёживаясь и боязливо оглядываясь, наверное, уже сто раз пожалев, что пошёл с ними в это мрачное неприветливое место.

— Что? Когда? — встрепенулся он и прибавил шагу. — Да это... я не видел. Говорили мне, будто видели. Летом... это, да.

— Сейчас октябрь, — примиряюще кивнула Тонкс. — Всё сходится. Летом Снейп привел её к Пожирателям. Возможно, она их заинтересовала. Может, знала что-то об Ордене... может, сама предложила свои услуги.

Люпин поморщился.

— Да какого чёрта ей это было нужно?

— Ну, уж этого тебе никто не скажет. Берта мертва, до Снейпа нам не добраться.

Люпин нервно дёрнулся, отодвинул Тонкс с дороги и пошёл дальше.

— Рем, ну нет там ничего интересного. Там даже защиты никакой нет, вряд ли Пожиратели планировали туда возвращаться... — Тонкс почти бежала за ним.

Да, тут она оказалась права: ни одного защитного заклинания, даже ворота не заперты. Подъездная дорога засыпана сухими листьями. И никаких следов.

Люпин и сам не знал, зачем пришёл сюда, что рассчитывал здесь найти, в чём убедиться. И нужно ли было в чём-то убеждаться. Всё же и так было кристально ясно. Для всех, кроме него.

Прошло немало времени с тех пор, как Ремус рассказал в Ордене про Элку Меченую и её стаю, как после долгих споров и раздоров всё-таки решено было поверить подозрительным оборотням — Пожиратели стремительно набирали силу, Ордену не было лишним любое подкрепление. Конечно, весомым аргументом стали доспехи Гриндевальда. Правда, про них Ремус рассказал только Грюму и Макгонагалл. И Гарри был допущен к этим доспехам только с их одобрения. Кстати, это Грюм запретил Поттеру самому идти в Тёмную Топь, а велел вызвать Элку куда-нибудь в тихое нейтральное место. Сам Рем как-то об этом не подумал. С сожалением он понимал, что голова у него забита совершенно не тем, чем нужно. Грюм это тоже понял: «Соберись уже, парень! А то боец из тебя аховый». Ремусу было бы наплевать, но в будущем от его оплошности могли пострадать люди...

Тем не менее, Берту он продолжал искать. Снова, как и тогда, он прочёсывал Лондон, улицы, переулки, тупики. Почему-то ему казалось, что искать надо именно в Лондоне. Правду сказать, он и сам не знал, чего хочет от этой встречи. Ясное дело, если уж Берта ушла, значит, быть с ним она не хочет, и вернуться он её никак не заставит. В чём-то этот человекообразный философ Бурый был прав.

И всё-таки на что-то Рем надеялся. Ровно до того момента, когда внезапно свалившийся непонятно откуда Наземникус Флетчер не отозвал его в сторону и, воровато отводя глаза и по обыкновению запинаясь на каждом слове, проговорил:

— Это... видели её. В «Дырявом Котле». Со Снейпом.

Да, это был удар. Наверное, больше никто на свете не мог так сильно ударить Люпина, причинить ему такую боль, как Берта. В тот вечер он впервые за много лет вдрызг напился. Очнулся головой на коленях у Макгонагалл. Было стыдно.

Потом потекли дни, обычные за последнее время полувоенные будни. Он чувствовал, что постепенно каменеет душой, но даже радовался этому. Он думал, что ему никогда не будет больнее, что самое страшное он уже пережил и теперь рассудок его останется холоден, что бы ни случилось.

Он ошибся.

В октябре Тонкс рассказала, что при обыске заброшенного после ареста хозяев поместья Лестрейнджей были обнаружены недавние следы пребывания людей и два трупа...

Сам Люпин в обыске не участвовал. Зато потом известие обрушилось на него всей своей жуткой тяжестью и придавило к земле, словно каменная плита. Потому что теперь уже не договорить, не доспорить, никому ничего не объяснить и ничего не исправить. Никогда.

Вот это и есть самое страшное.

Из морока чёрного отчаяния его вытаскивала Тонкс, непривычно тихая и сочувствующая. Она всегда как-то ненавязчиво была рядом, слушала, молчала. Из этих тёмных, неотличимых друг от друга дней он запомнил разноцветные шнурки на кедах Нимфадоры (она разрешила называть себя так), едко-розовые бретельки лифчика... Когда на душе совсем уж беспросветно, глаз цепляется за ненужные детали... Смешно.

Наконец, пришло полнолуние и избавило Ремуса от необходимости думать, снова и снова прокручивать в голове одну и ту же мысль, у которой нет и не может быть никакого исхода, никакого разрешения, а также от необходимости отвечать на неудобный вопрос: а какое, собственно, теперь занимает место Тонкс в его жизни?

Может быть, именно второй пункт его невесёлых размышлений и побудил Ремуса после полнолуния отправиться в поместье Лестрейнджей. Тонкс, естественно, пошла с ним. Она вообще постоянно была рядом, как будто работа в Аврорате и задания Ордена перестали для неё существовать.

Как ни странно, сюда за ними увязался и Флетчер. Но его-то мотив был, при всей мерзости, абсолютно прозрачен: мелкий жулик рассчитывал поживиться какими-нибудь безделушками в заброшенном некогда богатом доме. С его стороны это было не так уж глупо: Лестрейнджи славились по всей Британии как тёмные маги, вряд ли до Наземникуса кто-то из мародёров решился побывать в их особняке.

Дверь в логово чёрных магов также оказалась открытой. Войдя, Люпин понял, что поиски будут трудными — там было очень темно, очень пусто. Пусто не только в смысле отсутствия живых существ, но и в смысле наличия следов, которые любое живое существо неизбежно оставляет после себя. Ремус знал, что дом уже обыскивали авроры, и, будь здесь ещё что-то значимое, кроме двух трупов, они бы это нашли. С одной оговоркой: дом обыскивали люди, а Рем был оборотнем. И он станет волком, если это нужно, чтобы докопаться до правды. Предметы и звуки могут обмануть, запахи и чутьё не лгут никогда. «Чутьё» — не значит «обоняние», «чутьё» — это то самое чувство, которое позволило Люпину точно знать, что жуткое двойное убийство произошло именно в этой, большой, мрачной и пугающе пустой комнате. Хотя в ней и не осталось ничего, что зримо напоминало бы об этом.

Впрочем, так можно было сказать и про все прочие комнаты, тут «представитель Аврората» оказалась права. Они с Тонкс обошли все три этажа, заглянули в каждую дверь, обшарили каждый угол, лазили на чердак, спустились и в подвал. Везде было пыльно, безлюдно и ничего подозрительного. Просто заброшенное здание. И только когда уже спускались вниз, откуда-то, будто из гулкого подземелья, раздался хриплый голос Флетчера, который по дороге отстал:

— Эй, Люпин! Поди-ка сюда!

— Что там? — Рем насторожился сразу же, нервы и так были напряжены до предела.

— Да сам не знаю. Кладовка, похоже. Только магия тут непростая.

Тонкс нахмурилась.

— Не могли мы пропустить...

А Люпин, уже перепрыгивая через ступеньку и приближаясь к маленькой неприметной двери в подвальном этаже, понял, что пропустили. Потому что «непростая» для Наземникуса Флетчера магия включала в себя вязь заклинаний, которую сам Люпин накладывал на все помещения, в которых ему доводилось ночевать в полнолуние. Совпадением это быть просто не могло.

Чтобы снять эти заклинания, ему не понадобилось много времени. Чтобы плечом высадить дверь, магии не понадобилось вовсе.

Это была не кладовка и не подвал. Непонятно, что можно было держать в таком крохотном помещении. Разве что — пленника. Настоящий каменный мешок — чтобы войти, Люпину пришлось согнуться в три погибели, а когда вошёл, чуть не наступила четвёртая — от удушья. Воздух туда не проникал совсем, а теснота была такая, что руки вытянуть в стороны на всю длину и то нельзя.

Непонятно, как она могла здесь находиться?..

Ведь Берта была здесь, это он понял, ещё даже не воспользовавшись Люмосом. Тут не нужно было обладать нюхом оборотня, чтобы учуять избитого искалеченного человека, доведённого долгим заточением до состояния зверя.

Она лежала на каменном полу, лбом прижавшись к стене, невообразимо скорчившись, потому что вытянуться во весь рост там было невозможно. Ремус наскоро провёл над ней первую диагностику (этому их научили ещё в первом составе Ордена), чтобы понять, целы ли кости и внутренние органы, можно ли её трогать. Удивительно, но Берта оказалась цела. Тогда Рем осторожно взял её на руки, внутренне содрогнувшись... нет, не от грязи и вони, а от того, какой страшно лёгкой, почти бестелесной, она теперь стала. Казалось, что он держит в руках ворох грязного окровавленного тряпья.

Когда Ремус вынес её в коридор, воздух подземелья показался ему живительным. По крайней мере, кислород в нём присутствовал. Как мало, оказывается, нужно для существования — просто дышать...

Как можно скорее Люпин пошёл к выходу. Больше здесь делать было нечего.

Он донёс Берту до ближайшего дерева, опустил на ворох сухих листьев, накрыл своей мантией. Серенький дневной свет безжалостно показал ему всё.

Худа она была страшно, невозможно поверить, что живой человек может так выглядеть. Лицо её будто утратило все приметы пола и возраста, и, если бы Люпин не знал Берту так хорошо, если бы он не был зверем, обладающим чутьём, он никогда не узнал бы её. Волосы стали короткими, но не остриженными, а будто оборванными, и торчали неровными прядями. Кожа была ровного серого цвета — и веки, и щёки, и губы. Черты лица выражали только одно — нечеловеческую муку. К запаху крови, пота и грязи примешивался ещё и непонятный запах едкого дыма, и теперь Люпин понял, откуда это: ворот платья был чёрен от сажи, на самом платье — обильные следы пепла, а на шее у Берты уже гноился огромный ожог. Люпин отвернулся. Его трясло.

Незаметно сзади подошёл Флетчер.

— Ну... это... будет тебе, Люпин. Не убивайся так. Как это маглы говорят: Бог дал — Бог взял. Она ж так и так не жилица была.

Люпин отчего-то долго не мог понять, о чём это Флетчер говорит. И сам ничего не мог ему ответить. Забыл, как звучит человеческая речь, что означают эти странные звуки и есть ли у них вообще какое-то значение — теперь. Из горла рвался волчий вой и звериное рычание.

— Ну, всё, всё... Не вернёшь её уже.

— Она жива, — поразительно, но факт: без пищи, воды, почти без воздуха, но Берта продолжала жить, тут он ошибиться не мог. Правда, ниточка, связывающая её с жизнью, была очень тонка и грозила вот-вот оборваться.

Рядом прошуршала по листве ещё одна пара ног. Это Тонкс догнала их. Бегло оглядев представшую перед ней картину, девушка присела возле Берты на корточки. Прижала кончики пальцев к необожжённому участку шеи (Люпину бросился в глаза кричащий ярко-розовый маникюр).

— Пульс есть, — констатировала Тонкс. — Чего встали, остолопы?! В Мунго её! Быстро!

Когда-то это уже было с ней: болезненно-яркий свет, будто под веки загнали скальпель, очень много белого цвета — белый потолок, очень светлые стены, узкая белая койка, тонкое белое покрывало... Сидящий рядом седой сутулый человек тоже когда-то с ней был, только она не могла вспомнить, где и когда она его видела. А наверное, видела, потому что он гладил её руку. У него были тёплые пальцы.

Вообще Берте было хорошо в этом странном месте. Она много спала и видела хорошие сны. Временами ей казалось, будто она плывёт по тёплой, медлительно текущей реке, вода накрывает её с головой... Кругом тепло и солнечно. Правда, беспокоила какая-то мысль, какая-то далёкая боль, которая грозила оказаться слишком сильной, слишком невыносимой, если повернуться к ней лицом, вглядеться в неё. Берта закрывала глаза и снова погружалась в тёплую воду.

— Мистер Люпин, вашей жене исключительно повезло! — пожилая целительница только руками развела. — Правда, физически она не очень сильно пострадала, ожоги пройдут за сутки, ссадины, гематомы — вообще ерунда, истощена она, конечно, сильно, но несколько дней приёма зелий дело поправят. Магический фон, как ни удивительно, тоже в норме. Меня другое тревожит...

— Что?

— Похоже, здесь имел место сильнейший нервный срыв. Возможно, была даже попытка самоубийства, — тусклые карие глаза внимательно посмотрели на Люпина сквозь стёкла очков. Никаких пояснений целительница не дождалась.

— То есть?

Колдунья вздохнула.

— Очень странный характер ожогов. Скажите, она раньше носила длинные волосы?

— Да. У неё была коса.

— Вы могли заметить, что волосы сожжены начисто, а шея обожжена почти полностью. Похоже, миссис Люпин пыталась удавиться собственными волосами, а кто-то таким своеобразным способом ей помешал... — при слове «кто-то» она посмотрела на Люпина ещё выразительнее. — Возможно, мне придётся заявить в Аврорат. Причинение тяжких телесных повреждений — не шутка, знаете ли, а уголовное преступление.

— Я тоже знаком со Сводом Статутов о Проступках Презлейших. И завести дело о подобном Проступке можно только по требованию самой миссис Люпин, — церемонно ответил Ремус. — Как она сейчас?

Губы целительницы сжались в нитку.

— Спит. Ей дали обезболивающее и сильное успокоительное. Самое большее — через неделю вы сможете забрать её домой. Увы.

Она встала и вышла из палаты, даже спиной выражая возмущение.

Люпин виновато вздохнул. Ладно, пусть его считают домашним садистом. Не объяснять же, откуда в самом деле они привезли Берту. Вот это могло действительно плохо кончиться: Мунго напрямую связано с Министерством, а там сейчас царит Волдеморт. Незачем напоминать о том, что Орден со смертью Дамблдора не прекратил своё существование. Пусть пребывают в неведении. До поры.

Люпин остался с Бертой в палате. Целители разрешили — «Попробовали бы не...», — мрачновато усмехаясь, подумал Ремус.

Здесь, среди больничной чистоты и ухоженности, среди нормальных людей Берта выглядела инопланетянкой. Смертельно худая, с заострившимися, как у покойницы, чертами лица, она лежала на кровати, вытянувшись, будто в гробу. Волосы ей остригли под корень, чтобы не мешали обрабатывать раны и менять повязки, голову прикрыли белым платком, шея тоже была завязана бинтами. В больнице Берту вымыли и переодели в чистую рубашку. Тем страшнее был контраст чистой белой постели и её рук — почти бестелесных, косточек, обвитых синими венами и обтянутых прозрачной кожей.

Ремус сел у кровати на табуретку, оставленную для посетителей, прикоснулся к пальцам Берты. Они чуть дрогнули, реагируя на его прикосновение. Он погладил её руку — ровно и спокойно стучал в ней пульс. Ещё он заметил, что цвет её лица изменился, из мертвенно-серого стал просто бледным. Бледным, но живым.

Собственно, всё. Больше ему ничего не надо было ни знать, ни делать. Достаточно знать, что Берта жива и будет жить — неважно, с ним, без него, с другими... А делать... они уже делали это не раз, теперь ему достаточно минимального физического контакта, чтобы передать ей свою силу. Он так часто делал это раньше, сможет и теперь. Да, кажется, сейчас он мог бы передать ей магию и на расстоянии, так сильно ему этого хотелось.

Это действительно оказалось легко. Цепочка замкнулась сразу. Магия привычным потоком потекла сквозь его ладони, пронизывая сосуды Берты, проникая в нервы, становясь её собственной. Странно, но Рем не чувствовал никакой слабости, никакой потери. Наоборот, он словно сбросил с себя какую-то тяжесть, словно окунулся в живительный родник, даже сил, кажется, стало больше, а ведь он их отдавал... Их двоих будто накрыл защитный купол: в палате были другие больные, сновали туда-сюда сиделки и целители, но никто не обращал внимания на Ремуса и Берту, и сам Рем не замечал никого, кроме неё. Никогда, даже в минуты самой последней близости, когда не бывает между людьми никаких преград, он не чувствовал такого полного единения с другим человеком.

Ремус будто грезил наяву. Почему-то очень ярко вспомнилось ему, какой Берта бывала в полнолуние (иногда он помнил такие вещи): очень маленькая волчица, с очень светлой шерстью. «Искорка моя... Белый Огонёк...» Ночь спустилась незаметно, вышла луна, ещё почти полная. В палате было светло, как днём, и то ли от луны, то ли от усталости Ремусу казалось, что их двоих окутывает какое-то золотистое свечение... Время исчезло.

Наверное, Рем всё-таки задремал, потому что рано утром он почувствовал, будто его робко толкнули. Он увидел белую палату и серенький рассвет. Берта лежала на своей койке с открытыми глазами. Нет, не просто с открытыми глазами — Люпин видел, как она открывала их и раньше, скоро вновь погружаясь в блаженный покой, даруемый зельями, не осознавая происходящего.

Теперь она смотрела. Смотрела на него и слабо улыбалась.

— Ну, что там?

Тонкс хмурая, с серыми волосами, бесцветным лицом, между бровей — тоненькая морщинка.

— Очнулась.

— И?

— И ничего. Молчит пока.

— Молчи-и-ит? — поднятые брови, презрительно прищуренные глаза. — Значит, есть, что сказать...

— С чего ты взяла? — ему очень не понравился её тон.

— Она полгода жила со Снейпом, неизвестно, сколько провела в логове Пожирателей, возможно, виделась с их лидером — и ты думаешь, она ничего не знает?

— Я думаю, что они убили её ребёнка. После этого трудно сохранить рассудок.

Тонкс прикрыла глаза и вздохнула.

— Рем, по-моему, всякий раз, когда речь заходит об этой... женщине, рассудок теряешь ты. А оправдать ты способен даже Пожирателей...

— Берта — не Пожиратель.

— Тебе-то откуда это известно? Метки нет? Это вообще ни о чём не говорит. Её могли нам просто подкинуть. Трюк, ещё со времён Средневековья известный...

Люпин против воли улыбнулся.

— Ты рассуждаешь, как Грюм. Не рановато ли?

— Для Грюма оказалось слишком поздно, — мрачно заметила Тонкс. — Мне бы очень не хотелось, чтобы мы все последовали за ним. Мне, как ты понимаешь, теперь надо думать не только о себе...

— У тебя нет никаких доказательств, — спокойно возразил Люпин.

— Будут. На крайний случай... нас учили Легилименции в Школе Авроров.

Она не успела договорить, как Рем оказался очень близко и, глядя ей в глаза, тихо и чётко проговорил:

— Только посмей.

И тут аврор Тонкс чуть ли не впервые в жизни испугалась. Даже голос задрожал.

— Ты что — не понимаешь, что она опасна? — тем не менее, промолчать она не могла.

— Ещё немного — и опасным стану я, — пообещал Люпин. — А сама ты не понимаешь, что неумелое вмешательство в разум может лишить человека рассудка? — он покачал головой. — Во что ты превратилась, Тонкс? Я уже не знаю, кто из вас опаснее — ты сейчас или Пожиратели?

— Сейчас война. Все средства хороши, чтобы обезвредить врага. Нас в Школе Авроров учили, — она вскинула острый подбородок.

— И в чём тогда разница между нами и нашими врагами? — он долго и внимательно смотрел ей в глаза. Она не знала, что он хотел там увидеть. Наверное, так и не найдя искомого, Рем вздохнул: — Ладно. Я сам с ней поговорю. Мне она расскажет.

Сегодня было не так. Та же комната и тот же усталый человек рядом. Но в палате появилось ещё одно живое существо, которого вроде как не должно здесь быть, — девочка лет шести, маленькая и худенькая, с тёмными коротко стриженными волосами, с блестящими карими глазками и в тёмном поношенном платье не по росту. Она молчала и крепко держала Люпина за край мантии.

Энни появилась у них неожиданно. Начать надо с того, что день назад большая серебристая лисица возникла в штаб-квартире Ордена и голосом Билла Уизли прокричала:

— Тревога! — и назвала адрес.

Понятно, что, если бы время терпело, Билл объяснил бы толком, что произошло. А так пришлось немедленно трансгрессировать.

Едва оказавшись на месте, Рем быстро отыскал взглядом в толпе исполосованное шрамами лицо Билла Уизли.

— Что за спешка, будто на пожар?

Билл странно и неприятно хмыкнул.

— А ты погляди!

Рем обернулся да так и охнул. Потому что это и впрямь был пожар, да ещё какой! Здание полыхало так яростно, что окружившие его красные пожарные машинки и суетящиеся маглы казались жалкими и игрушечными перед грозной огненной стихией. Что такое магловская техника перед магическим пламенем?

Впрочем, маги здесь тоже немного могли сделать. Смешавшись с толпой маглов, пожарных и зевак, они, конечно, накрыли дом Ледяной Сетью, которая смогла сдержать пламя, а потом, постепенно, и вовсе погасить его, но спасти мало что удалось. Такой огонь уничтожает всё живое и неодушевлённое за доли секунд.

— Что здесь было-то? — морщась и кашляя от дыма, спросила Тонкс.

— Детский приют, — мрачно ответил Люпин.

Да, теперь он узнал это место. Когда-то давно он проработал здесь несколько месяцев под началом мисс Уэн — сухонькой женщины неопределённого возраста, с русыми с проседью волосами, собранными в сложный пучок, в очках с толстыми стёклами, вечно кутающуюся в очередную сложно связанную шаль. Проработал, конечно, ровно до тех пор, пока директриса не узнала о его «пушистой проблеме». Дальнейший исход был предсказуем. Непредсказуем был добрый сочувственный взгляд серых близоруких глаз и тихий извиняющийся голос:

— Мне очень жаль, Ремус. Вы педагог по призванию. Но я не могу так рисковать.

Ей действительно, по-настоящему было жаль, вот в чём всё дело. Потому Люпин так хорошо запомнил и мисс Уэн, и этот дом.

Теперь от приюта мало что осталось. Правда, они сдержали огонь довольно быстро, разрушить здание он не успел... Но разве в здании дело?

— Надо посмотреть, может, там помощь нужна? — Ремус и сам понимал, что говорит ерунду. Глядя на закопчённые стены и клубы чёрного дыма, вырывающиеся из окон с лопнувшими стёклами, трудно было предположить, что кто-то здесь ещё остался в живых.

Всё-таки они вошли внутрь. Заклинаниями убрав дым и потоками Агуаменти остудив пол и ступени, пошли по этажам. В общем, всё было ясно и так — жуткий тошнотворный запах горелого мяса учуяли бы и маглы. Чистокровным волшебникам было ещё тяжелее. В воздухе отчётливо искрили следы Авады и Круциатуса. Непростительные всегда оставляют тяжёлый след, будто ссадина на магическом поле.

Люпин шёл размеренно и сосредоточенно, стараясь поменьше вдыхать. Вот своё магическое чутьё он отключить не мог.

Зверь готов был с визгом убежать из этого страшного места, поджав хвост.

Человек оставался на месте и продолжал методично обыскивать помещение.

Эту комнату Люпин помнил большой и светлой, с тонкими занавесками на арочных окнах, со старинной массивной мебелью и стенами, облепленными детскими рисунками. Теперь здесь ничего нельзя было узнать — всё покрывал слой копоти, а кроме того, прежде, чем поджечь, в кабинете мисс Уэн, видимо, что-то искали, потому что всё было перевёрнуто вверх дном. И, видимо, так и не нашли, потому что, даже задымленный, воздух тут буквально звенел от Круциатуса. Люпину даже показалось, что он слышит крики, и на мгновение он зажал уши руками. Хотелось также закрыть глаза... опрометью броситься вниз по лестнице... на воздух, к солнцу, к нормальным людям, в нормальную жизнь, где не нужно ходить по пепелищу и опознавать обгорелое нечто, в которое превратился некогда хорошо знакомый человек.

Люпин сглотнул и медленно опустил руки. Надо собраться и продолжать. Труп в этой комнате был по крайней мере один, и Рем уже догадывался, чей. Он нашёл её за перевёрнутым столом — съёжившуюся маленькую фигурку, высохшую и почерневшую от огня. Не знай он мисс Уэн раньше и не будь он оборотнем, ни за что не узнал бы её сейчас. Утешало только то, что убили её быстро, Авадой. Правда, до этого долго пытали, так что неизвестно, что лучше.

Можно было уходить, но что-то ещё здесь было не так. Люпин ощутил смутное беспокойство, будто в комнате, кроме него, находился ещё кто-то. Тревожное, зудящее чувство. Что ж, придётся попортить обстановку...

Он стал методично переворачивать мебель и то, что от неё осталось. И с удивлением обнаружил единственный уцелевший в огне предмет (или просто огонь не успел до него добраться?). Это был несгораемый сейф мисс Уэн. Покойная директриса была очень слабой волшебницей, потому никаких сложных запирающих заклинаний на сейфе не должно было быть. Да и рассчитан он был на деньги и магловскую документацию. Ничего сверхсекретного.

— Аллохомора! — напряжение, в котором пребывал Ремус, было сильнейшим, а потому дверца от простенького заклинания чуть не слетела с петель.

К счастью, сейф оправдал репутацию несгораемого — огонь до его содержимого так и не добрался. Зато Ремусу стало чуть легче, когда на него вместе с запахом пыли и бумаг пахнуло живым человеком.

— Ну, вылезай, не бойся.

Из глубины сейфа на него смотрели блестящие глаза, но их обладатель оставался неподвижен.

«Скорее всего, шок», — подумал Люпин и просунул руку внутрь. В тот же миг в ладонь ему впились чьи-то острые зубы. Рем вздрогнул не столько от боли, сколько от неожиданности и отдёрнул руку. На кисти красовался яркий отпечаток маленькой челюсти. Выступила кровь. Люпин сел на пол и сложился пополам от беззвучного нервного хохота. Сколько раз он с ужасом слушал и читал о людях, укушенных оборотнями, но ни разу не слышал об оборотне, которого бы укусил человек.

«Что ж, и здесь ты первый, Люпин».

Однако искать тут больше нечего, надо было выбираться. Рем, прикрыв рукавами мантии кисти рук, быстро просунул их в недра сейфа, схватил в охапку упирающееся детское тело и извлёк на свет божий маленькую девочку. На вид ей было лет шесть, худенькая, темноволосая, стриженая, очень бледная — нормальный, в общем, приютский ребёнок.

— Ты цела, малышка? — ответа не услышал, но и не ждал его. — Не смей, брыкаться, а то усыплю, — наверное, это прозвучало убедительно, потому что девочка, хоть и зыркала на него со страхом и ненавистью, но осмотреть и ощупать себя на предмет повреждений всё же позволила. Доверия он ей, конечно, не внушил, но бояться она стала меньше. Об этом хорошо говорил запах — а также то, что при попытке взять её на руки девочка не вырвалась, а обхватила Люпина руками и ногами, как обезьянка, так что вырваться трудно стало уже ему. Он горько усмехнулся и вышел из кабинета.

На лестнице Ремус встретил Билла Уизли, тот спускался с четвёртого этажа, и по его окаменевшему серому лицу Люпин понял, что живых там не оказалось. Вместе пошли вниз.

— Всё никак не привыкну, — в голосе Билла проявилось очень лёгкое, еле заметное заикание. Рем никогда раньше не замечал, что тот в минуты сильнейшего стресса немного заикается. А может, просто не заставал его в такие минуты.

— Когда привыкнешь, из Ордена надо будет уходить.

Уизли вопросительно посмотрел на Люпина.

— В Пожиратели, — пояснил тот. — Или в обыватели.

Билл тихо фыркнул. Лицо его чуть расслабилось, ожило.

На первом этаже столкнулись с Тонкс. Она выходила из коридора, поникшая, растерянная. Мантия перепачкана извёсткой, лицо — сажей. Увидев Люпина, она будто не сразу поняла, что он держит на руках ребёнка, а разглядев, обрадовалась. Глаза её стали голубыми, с фиалковым оттенком.

— Как тебя зовут, малютка? — Тонкс протянула руку, чтобы погладить девочку по голове, но та отстранилась и ещё крепче прижалась к Люпину. Рема почему-то это порадовало.

— Она не скажет. Шок. Но в остальном это вполне бойкая особа, — укус ещё немного саднил.

— Но что же нам с ней делать?

— Пока в штаб-квартиру. А там посмотрим.

Уже после того, как они трансгрессировали на Гриммо, Тонкс спросила:

— Я всё-таки не понимаю, чем ему дети-то помешали?

— Видишь ли, дети там непростые. Я хорошо знал мисс Уэн, директрису. Она сама была волшебницей и принимала только маглорождённых волшебников или сквибов. Не все родители рады необычным детям, понимаешь ли. Но если раньше они были просто никому не нужны, то для новой власти они стали врагами. Дети имеют свойство вырастать...

— Это Энни, — представил Ремус девочку лежащей на койке Берте. — Мы вчера вытащили её из горящего здания...

А дальше произошло неожиданное. Энни (ну, надо же было как-то её назвать, не может человек без имени), которая вторые сутки не отлипала от Люпина, крепко держа его то за рукав, то за край мантии, вдруг отошла от него и приблизилась к больничной кровати. Берта смотрела на девочку, не отрываясь, потом протянула худую, бестелесную свою руку и погладила ребёнка по щеке. Потом запустила пальцы в её волосы, притягивая за затылок к себе. Девочка на секунду закрыла глаза, а когда открыла, Берта легонько оттолкнула её.

Энни повернулась к Люпину и посмотрела ему в лицо. И это был совсем другой взгляд — ясный, живой, осмысленный и какой-то очень взрослый.

— Вероника, — произнесла она.

— Что?

— Меня зовут Вероника.

Он невольно улыбнулся, и почему-то ему стало легко.

— Ну, меня ты знаешь. А это Берта. Она сейчас болеет и не разговаривает. Но скоро заговорит.

— Обязательно?

— Обязательно. Ты же заговорила.

— Сведи меня с Дамблдором, — Люпин дёрнулся всем телом, он не ожидал, что это произойдёт сейчас... он так давно не слышал этого голоса и даже не подозревал, как страшно по нему соскучился. Сразу даже не понял, что именно сказала Берта, а когда понял — испугался. Шутить она сейчас не могла, это было бы слишком даже для неё, а если она всерьёз, значит... значит, с её разумом и памятью произошло что-то страшное, может, необратимое.

— Вероника... ты иди пока в коридор, поговори с тётей Тонкс, она обрадуется.

Когда за девочкой закрылась дверь, Люпин осторожно начал:

— Берта, ты меня узнаёшь?

— Да, — медленно проговорила девушка.

— А ты помнишь, что с тобой случилось?

— Помню.

— Дамблдор мёртв. Северус Снейп убил его.

Нетерпеливо мотнула головой по низкой подушке.

— Он не убивал.

Разговор предстоял долгий.

— Ты что-то знаешь?

— Не больше, чем Снейп. А он тоже думает, что убил его. Кстати, что со Снейпом?

Люпин помрачнел.

— А с ним всё в порядке. Жив-здоров, директором Хогвартса служит, с Тёмным Лордом чаи распивает. Ты не ответила. Тебе что-то известно?

— Доподлинно — нет. Но... Дамблодор никогда не был так прост, чтобы вот так вот легко погибнуть. Потому я и думаю, что он жив. Я хочу вступить в Орден, — сразу и без перехода начала Берта.

— Да может быть, и нет никакого Ордена... — неуклюже попытался замять разговор Люпин.

— И именно поэтому здесь ошивается аврор Тонкс? — насмешливо спросила Берта. — Или она присягнула новой власти?

— Она просто ждёт ребёнка, — уголок рта у него дёрнулся. — И, как ни странно, от меня.

— Ах, ну да, у неё же тут свой шкурный интерес, как я понимаю. Она, наверное, желала бы видеть тебя вдовцом, да вот какая незадача... Ты не беспокойся, Люпин. Развод я тебе дам. И на все вопросы ваши отвечу — ты же не только из-за развода рядом со мной тосковал всё это время. Вам нужна информация. Я дам вам её. Но только при условии, что ты за меня поручишься перед вашим Орденом.

Больше всего Рема коробила её спокойная собранность.

— Для чего тебе Орден? — устало спросил он. В ушах у него звенело. Наверное, никогда не любил он Берту больше, чем сейчас, чудом выжившую, целую и невредимую, на расстоянии вытянутой руки близкую — и говорящую эти больные слова этим невозможным тоном. Каждая фраза — как пощёчина.

— А ты не догадываешься? — холодно сказала Берта. — Они убили мою дочь. Они не должны жить. Я пройду всё, что нужно: Веритасерум, Легилименцию, пытки, сеанс экзорцизма, только примите меня в Орден. Я их в порошок сотру, — Люпин не словам её поверил (сгоряча ещё не то скажешь), а магии, тёмным всплеском окатившей его с ног до головы. Стылый холод, липкий смрад... ему показалось, что он задыхается в том самом каменном мешке, где они нашли Берту. Да, её магический фон нисколько не пострадал, даже усилился. Только Ремус не знал, радоваться ли этому.

— Расскажи мне всё. Без экзорцизма, — попросил Люпин.

— Вам нужна информация, — медленно повторила Берта. — А мне нужно твоё поручительство.

— Я не буду с тобой торговаться, — не было в его голосе никакой твёрдости, только боль. — Если ты не агент Тёмного Лорда, ты не можешь знать ничего такого, чего не знаем мы. А если агент, то правды ты не скажешь, нечего с тобой и возиться. Просто расскажи, что там было. Иначе это тебя сожрёт.

— Мне не больно. Здесь хорошие зелья.

Он молча накрыл её руку своей ладонью.

— Как ты оказалась у Лестрейнджей?

— Случайно. Они пришли за Снейпом и Драко... я жила тогда у Снейпа, меня тоже забрали.

Ремус постарался не слишком демонстрировать неудовольствие от факта проживания собственной жены у Снейпа, чтобы не спугнуть, не разорвать возникший контакт.

— Кто пришёл за вами?

— Беллатриса и её муж... потом ещё двое — мужчина и женщина, кого-то из них называли Кэрроу...

— Скорее всего обоих. Они брат и сестра.

Берта с усилием кивнула.

— Да, они были похожи. ...Ещё там был такой светловолосый... лицо будто кривое... русское имя...

— Долохов?

— Да... кажется, так.

— А... их господина... ну, ты понимаешь... ты видела?

— Нет. Они всё время о нём говорили, очень ждали, но он не пришёл.

— О чём ещё они говорили?

Берта нахмурилась, вспоминая.

— Я почти ничего не слышала. Сначала нас втроём... вчетвером... держали в подземелье. Потом увели Драко. Но он быстро вернулся. Потом увели меня... нас.

Ремус легонько сжал ей руку.

— Вспомни, пожалуйста. Это очень важно. Что они от тебя хотели?

Она страшно, криво ухмыльнулась.

— Поглумиться. Говорили что-то насчёт порядочных волшебников, которые поганят свою волшебную кровь связями с такими, как я. Особенно вопила Беллатриса. Меня пытали Круциатусом, но недолго. Потом они отобрали Анну...

— Не надо, — остановил её Люпин. — Я знаю, что было дальше. Мы... были там. Мы нашли девочку.

— Только девочку? — оскаленные зубы на истощённом лице смотрелись жутко. — Когда они сделали это, меня уже нельзя было удержать никаким Обездвиживающим. Я перекинулась в волчицу и бросилась на Кэрроу. Я убила её.

— Почему именно её?

— А она стояла ближе.

Теперь нужно было задать самый опасный вопрос. От её ответа зависело многое, если не всё.

— Как же тебя оставили в живых?

— Могли и не оставить. Братец запустил в меня Режущим, только Долохов его блокировал.

Люпин напрягся.

— Он сказал, что анимаги — большая ценность, ими нельзя разбрасываться...

Рем нахмурился. Слишком шаткое основание, слишком неправдоподобное объяснение... Нет, сам он ей верил, но в Ордене не поверят точно, и не только одна Тонкс. Заступничество Пожирателя Смерти — скверная рекомендация.

— Что было потом?

— Меня превратили в человека, хотели снова обездвижить, но не смогли. Заклинания не действовали. А мне было всё равно. Я не могла их убить: палочки у меня не было, а голыми руками... в общем, их было больше. Я хотела умереть сама. Обмотала косу вокруг шеи. Долохов подпалил мне волосы.

Вот как. Слегка покалечил, но жизнь спас. Но тоже подозрительно.

— А дальше?

— Меня вернули в камеру. Потом я плохо помню, что было. Перед полнолунием меня перевели в этот чулан. Больше я никого из них не видела.

Берта замолчала. Да и Ремусу не хотелось ни слушать, ни говорить. Он смотрел на её обезображенное заключением и горем лицо, на истощённое тело, на страшные, совсем не человеческие глаза, затуманенные сейчас успокоительным (конечно, только оно давало ей возможность не выть и не кататься по полу от невыносимой душевной боли) и прекрасно понимал, что с Бертой произошло что-то необратимое, от чего не вылечить зельями и не помочь никакой магией. Для тела есть лекарства и заклинания, еда, тепло и покой, а чем восстановишь выжженную душу? И больше всего ему хотелось обратиться в волка, перекинуть Берту через спину и унести куда-нибудь далеко-далеко, где её не достанут ни Волдеморт, ни Снейп, ни Орден, ни война со смертями, а будет там только их общая жизнь и время, которое лечит. Там, где Берта снова привыкнет к свету. Но в волка обратиться было нельзя, до полнолуния оставалась ещё чёртова уйма дней.

— Ты иди, Люпин, — мягко, насколько позволял осипший голос, сказала Берта. — Мне больше рассказать тебе нечего. Все нужные бумаги можешь прислать с совой. Я всё подпишу. Нас ничего больше не связывает.

«Я люблю тебя», — молча сказал Люпин.

Она грустно посмотрела на Ремуса. Наверное, тоже хотела что-то молча ему сказать.

— Ты сошёл с ума? — Тонкс наклонила голову набок. Выцветать начала, как обычно, с макушки: сначала посерели волосы, потом глаза, потом побледнели губы. В последнем случае метаморфмагия была, может, и ни при чём — иногда Дору накрывал токсикоз.

— Нет. Я ей верю, — сейчас нужно было держаться терпеливо и корректно. Главное, не сорваться, не сорваться...

— Ты и Снейпу верил.

— И Дамблдору, да, — не удержался. — Но это к делу не относится. Берта — анимаг и весьма хороша в Зельеварении. Такой человек в Ордене нелишний, согласись. После предательства Снейпа мы так и не нашли толкового зельевара.

— И ты предлагаешь взять его... выкормыша? Точно, с ума спрыгнул, — покачала головой Тонкс. Хорошо ещё, не сказала «подстилку».

— Он учил её. Кем бы Снейп ни оказался, он профессионал.

— С одним маленьким изъяном — он предатель, — кивнула Тонкс.

— Она согласна на Легилименцию и Веритасерум.

— Значит, имеет антидот и окклюменции обучена, — Тонкс пожала плечами.

— Да пойми ты, ей просто терять нечего!

— Кому нечего терять, тому не за что и сражаться. Конечно, от меня у нас ничего не зависит, но если меня спросят — я против. Да и твоё мнение предвзятое. Она же твоя жена.

— Она мне больше не жена. Мы разводимся. И...

— И?

— И я прошу твоей руки, Дора.

Ну, вот он и сделал свой выбор между лёгким и правильным. Что может быть правильнее, чем жениться на матери своего ребёнка?

Только отчего же так скверно на душе, будто кого-то предаёшь?..

Raindrops on roses

And whiskers on kittens

Bright copper kettles and warm woolen mittens

Brown paper packages tied up with strings

These are a few of my favourite things.

Скрип... скрип... скрип...

Скрипят при каждом повороте колёса, трещат педали, со звоном заедает цепь. Поскрипывает седло, даже руль поворачивается с душераздирающим визгом. Крис хотел смазать всё это великолепие, да Берта не дала. Сейчас чем больше шума, тем лучше.

Петь тоже она придумала. Не так, чтобы очень громко, но в пустом тихом лесу слышно было далеко, внимание привлекало.

Скрип... скрип... скрип...

В больнице её продержали недолго. Рема она больше не видела. Вместо него пришёл какой-то парень с очень знакомым лицом. Приглядевшись, Берта и впрямь его узнала. Два года назад он допрашивал её здесь же, в больнице Святого Мунго. Только тогда он носил аврорскую мантию и звался Мариусом Патилом. Теперь он был в штатском. Имя, правда, осталось при нём.

— Вы что же, теперь в Ордене?

— Да. Стажировку в Аврорат я в своё время провалил. Подозреваемую упустил прямо во время допроса. Такая вот незадача, — восточное лицо его было непроницаемо. — Как вы уже догадались, мне нужно проверить всё, что вы говорили мистеру Люпину.

Берта глубоко вздохнула.

— Хорошо. Что там у вас? Зелье?

— Всего лишь волшебная палочка. Смотрите, пожалуйста, мне в глаза. Легилименс!

Он действительно был очень деликатен. Берту всё ещё поили зельями, но она оценила, как осторожно Патил перебрал её воспоминания, скользя по самой поверхности, не проникая вглубь, стараясь не причинить боли. Она оценила.

Аврора бы из него не вышло. Ни при какой власти.

— Финита. Всё в порядке.

Мариус поднялся, чтобы уйти. Ей хотелось что-то сказать ему.

— А... вы не жалеете?

— Нет, не жалею.

И непонятно, к чему относились эти его слова — то ли к неудавшейся карьере аврора, то ли к присутствию Берты в Ордене. Да и не важно, если честно.

Cream-colored ponies and crisp apple strudels

Doorbells and sleigh bells

And schnitzel with noodles

Wild geese that fly with the moon on their wings

These are a few of my favourite things.

Скрип... скрип... скрип...

Холодно. Пар от дыхания смешивается с влажным туманом, который клубится в воздухе, путается в голых безлистных ветках. Сам воздух стылый. Вот-вот должен пойти снег. Колёса подскакивают на бугорках смёрзшейся грязи, бороздки и лужицы на дороге затянуло молочно-белым льдом.

...В тот вечер тоже было холодно. Поздняя осень. Берту выписали из больницы, трансгрессировать до леса ей помог тот же Мариус Патил. Он же объяснил ей, что стая Элки Меченой тоже присоединилась к Ордену Феникса, и руководство Ордена сочло целесообразным, чтобы Берта Люпин работала с ними.

Дальше дорогу она нашла сама. Когда добралась до домика Криса Бурого, уже спустились сумерки. Шла медленно, не торопясь, хотя после того, как вдохнула свежий хвойный лесной воздух, больничная слабость перестала её донимать.

Там, внизу, было уже совсем темно, а над чёрными верхушками елей чуть розовело вечернее небо. Бурого дома не было, это Берта поняла, даже не заходя внутрь. Села в высокой чёрной траве, прислонилась спиной и щекой к шершавой бревенчатой стене, ещё тёплой от дневного солнца. Стала ждать. Как-то он её встретит?..

Берта не заметила, как её, ещё слабую от болезни, отвыкшую от свежего воздуха, сморил сон. Проснулась не от прикосновения или окрика — от взгляда. Бурый сидел рядом на земле, очень близко, и смотрел на неё. Уже совсем стемнело, Берта с трудом различала его лицо, но что-то подсказало ей, что именно таким оно и было, когда Бурый был человеком.

Заметив, что Берта проснулась, Крис резко отвернулся, встал и пошёл в дом.

— Пришла... — голос глухой и хриплый, будто человеческие слова выговаривал зверь.

— Мне сказали, могу здесь пожить, — в спину ему сказала Берта, с трудом поднимаясь на затёкшие ноги.

— Ну поживи... — так же тяжело и хрипло проговорил Крис, будто хотел добавить «Недолго тебе осталось».

Сделав несколько шагов, Берта оступилась и тихо вскрикнула — сильно закружилась голова. И в ту же секунду почувствовала, как подхватили её знакомые руки, не давая упасть.

Да, теперь она была дома.

Girls in white dresses with blue satin sashes

Snowflakes that stay on my nose and eyelashes

Silver-white winters that melt into springs

These are a few of my favourite things

А потом был ливень. Земля под ногами раскисла так, словно весь лес превратился в одну сплошную Тёмную Топь. Правда, Берта не могла сказать наверняка, потому что именно в Тёмной Топи они с Крисом в эту дождливую ночь и оказались. Пробираясь по скользким кочкам, увязая в грязи, почти не видя друг друга в темноте, где даже воздух был похож на воду — так лило, искали дом Элки Меченой.

— И чего ей неймётся, в такую-то погоду? — у Берты зубы стучали, так она вымокла.

— Для конспирации, наверно, — откуда-то из темноты отозвался Крис. — В такой ливень наши враги, ежели они тут, за Тёмной Топью наблюдать поостерегутся. Меченая — недаром вожак, на много шагов вперёд видит. Может, и ливень сама и устроила.

— Угу. Ей-то, небось, не капает.

У Элки дома действительно было тепло и сухо, когда они, вымазанные, как черти, ввалились через порог; только почти так же темно, как в лесу. Ставни глухо затворены. Всего освещения — свечной огарок, прилепленный к столешнице собственным воском. Берта хорошо запомнила эту светлую столешницу, на которой закручивала тугой сверкающей спиралью серебряный сикль, поставив его на ребро. До тех пор, пока Крис не отобрал, сквозь зубы прорычав: «Уймись!»

Пришлось поднять глаза на хозяйку. За те два года, что Берта её не видела, Элка Меченая изменилась. Потускнели чудесные золотисто-рыжие волосы, забранные теперь в хвост, у глаз и губ проступили морщинки. Заметив, что её разглядывают, Элка посмотрела на Берту в ответ, и та поразилась, какой растерянный, девчоночий был у вожака взгляд.

Что бы это значило?

Крис вкратце уже рассказал Берте, чем теперь занимается их стая. По сути это была партизанщина чистой воды. О чём-то подобном Берта слышала от маглов. Никаких открытых боёв, никакой открытой войны. Только слежка, прочёсывание лесов, определение мест дислокации групп маглорождённых, скрывающихся от нового режима, и лагерей охотников за теми, кто скрывается. И устройство счастливых случайностей, при которых одни с другими не пересекутся. «Только без уголовщины и вообще — поменьше высовываться», — напутствовал Крис.

— Бурый, для тебя нашлось дело, — прервала её воспоминания Элка. Берта уже знала, что как магл Крис редко участвовал в акциях — с ружьём против волшебной палочки толку мало. — Ты говорил, будто в молодые годы радиоделом увлекался?

— Было такое, — согласился Крис.

— Ну, вот молодость и вспомнишь, — Элка кивнула в угол, где угрюмо громоздились какие-то ящики. — Ребята Уизли придумали создать подпольную радиостанцию для тех, кому новая власть не по вкусу. Мы можем стать для них бесценным источником информации. Все сведения о местонахождении и перемещениях групп маглорождённых и прочих неугодных, по сути, у нас на руках. Важно только собирать, хранить, систематизировать и передавать их Уизли. Лучше, если это будут делать одни руки. И лучше, если магии вокруг этого всего не будет. Меньше подозрений. Оборотень-одиночка с домашней радиостанцией ни у кого особых вопросов не вызовет, даже если кто-то из егерей с магловской техникой и знаком. А оборотни, тем более, своих не трогают.

Резонно.

— Теперь дальше, — обратилась Элка к остальным, — хочу вас обрадовать: о нас уже говорят в Министерстве.

— Подставились? — просипел Каин.

— Пока нет. Но шороху в лесах навели. Про наш отряд пока не знают, иначе разыскали бы и сцапали в момент. Но подкрепление егерям дали. Рыжая, расскажи.

Рива шмыгнула носом, утёрлась и заговорила.

— Ну, это... ребята крепкие, не этим чета. Маги. Кто хуже, кто лучше, но все с палочками. Оборотней меньше, чем раньше, — стало быть, не столько идейные, сколько за галеоны стараются. Но самое главное — вожак. Звать его Скабиор...

Берта фыркнула.

— Это фамилия или характеристика? — всё-таки английский так и не стал для неё родным.

— Погоняло, скорее всего. Уж не знаю, за что его так, но этот маг настоящий, говорят даже, что чистокровный и из непростой семьи. Чего его в лес потянуло, ума не приложу...

— А оно, по ходу, и не твоего ума дело, — прервал её Бурый. — Ты сама-то его видела?

— Видела... — Рива запнулась и беспомощно огляделась по сторонам. — Про него говорят, будто... будто сам Сивый перед ним на задних лапках ходит. А я на него поглядела и думаю, не брешут.

— Что — силён? — ухмыльнулся Эрик.

Рива кивнула.

— Ага. Магия так и прёт. Такого с наскока не возьмёшь. У его ребят, видать, и с маскировкой почище, чем у прежних. И ещё... страшный он. У меня аж поджилки затряслись.

— Удивила! — фыркнул Крис. — Сама испугалась — других не пугай.

— Не-е, — запротестовала Рыжая. — Тут другое. Смотрит он так, Скабиор этот, будто... Смерть у него в глазах. И нашему брату от него — смерть.

— Так он, что же, не из наших? — прищурился Бурый.

— Нет. Вот это точно, что нет. А в подчинении у него разный народец, и оборотней хватает.

— А теперь он со своей командой где? — вмешалась, наконец, Элка.

— В Королевском Лесу Дин, — чётко отрапортовала Рыжая.

— Ты-то откуда знаешь? — подозрительно спросил Крис.

— Да заморыша одного из его команды в пивной подцепила, раздавили с ним бутылочку, то да сё... он мне мигом всё и выложил. Это у людей свои заморочки, а вервольф вервольфу — друг, товарищ и волк, сам знаешь. Особенно под пивко.

— Ну, что ж, — резюмировала Элка, — значит, будем прочёсывать Лес Дин. Думаю, Куцего и Берты хватит. Вот только, — она задумалась, — что-то мне подсказывает, так просто их не обнаружить. Надо держать в запасе что-нибудь ещё, какой-то козырь в рукаве...

— Например, ловлю на живца? — неожиданно подала голос Берта.

— Ты о чём? — насторожилась Меченая.

— Ну... что-то такое, что могло бы выманить их из укрытия, заставить себя показать... что-то... или кто-то.

— А сейчас ты о чём? — лицо у Криса стало точь-в-точь таким же, как у Меченой.

— О лёгкой добыче. О ком-то, кто будет им подозрителен, но не опасен. И в то же время не настолько однозначно подозрителен, чтобы вызвать прямую агрессию. Он должен вызвать не желание напасть, а желание задавать вопросы. Или желание познакомиться поближе.

— Они с тобой так познакомятся — костей не соберёшь, — мрачно предрёк Крис.

— Ну, знаешь, я тоже не лыком шита. За себя постоять смогу.

— А-а... но ты вспомни, что, стоит тебе достать палочку, как из разряда подозрительных ты перейдёшь в разряд врагов. В министерскую тюрьму захотела?

— У меня нож есть. И пистолет раздобыть можно.

— Тогда тебя просто убьют на месте. И разбираться не будут. Это самоубийственная выдумка, Берта.

— Все мы тут — смертники, — успокоила Меченая.

— Но не бессмысленные же! Она тебе даже информацию не сможет передать! — завёлся Крис. — И что в итоге? Нулевой результат и один труп. Егерей-то всяко больше, чем нас, а у тебя каждый боец на счету, ты об этом забыла?

— Помню, — спокойно ответила Элка. — А ты не забывай, кто здесь вожак. Конечно, никем жертвовать зря я не собираюсь. Поэтому без ловли на живца пока постараемся обойтись.

То, что обойтись без этого не получится, стало ясно через два дня, когда во внимательно проверенном лесу Дин легко и грамотно накрыли палаточный лагерь маглорождённых. О местоположении лагеря Берта сообщила Бурому, Эрик добавил несколько подслушанных имён, Крис в аккуратной шифровке передал информацию Фреду и Джорджу Уизли, те поставили её в эфир в первой же вечерней сводке... Оставалось либо искать предателей, либо усложнять пароли доступа к радиоэфиру «Поттер-Дозор».

Меченая приступила к плану выкуривания егерей Скабиора на свет божий.

Так появился голубой велосипед и девочка в стареньком чёрном пальто, похожем на мантию, распевающая незамысловатые магловские песенки.

When the dog bites

When the bee stings

When I'm feeling sad

I simply remember my favourite things

And then I don't feel so bad.

Он вышел из-за поворота центральной тропы — запросто, непринуждённо, как будто и не скрывался вовсе, как будто Берта не выслеживала его уже который день.

Сразу резанула по глазам красная повязка — егерь! Берта постаралась не выдать радости и, не сбавляя скорости, проехала мимо.

Значит, здесь! Ну, где один, там и другие поблизости, это ж и ежу понятно.

Она почти не удивилась, когда в спину ей полетели свист и окрик:

— Эй, крошка! Постой-ка!

Берта плавно затормозила. Что ж, отлично. Вот и случай познакомиться с объектом, сам на контакт идёт. Медленно слезла с велосипеда, притворяясь, что колёса застряли в грязи, что тяжёлые ботинки мешают идти, не спеша пошла к зовущему, разглядывая его со всех сторон.

Скупая ориентировка со слов Рыжей оказалась верной. Довольно молодой, не старше тридцати. Роста выше среднего, стройный, ладно сложенный (такую складность в своё время Берта приметила в Сириусе — вот что значит порода). Длинные тёмно-русые волосы, собранные в небрежный хвост, чуть вились. Несколько прядей падали на лицо. Подойдя поближе, Берта разглядела, что эти пряди выкрашены в красный цвет. Лицо его тоже было необычно красиво: бледное, с точёными аристократическими чертами. Берта отвыкла в лесу от красивых лиц. Кроме того, она приметила, что Скабиор был гладко выбрит. И это лучше всяких ориентировок говорило о том, что перед ней именно вожак. Следит за собой — значит, часто бывает на людях, в более-менее приличном обществе. Среди вервольфов и мелкой шпаны вовсе незачем так выпендриваться. Да и костюм Скабиора обращал на себя внимание этаким бродяжьим шиком: клетчатые брюки, грубо вязанный свитер с высоким воротом, ботинки на толстой подошве, с множеством заклёпок и шнуровкой выше щиколоток, кожаный плащ.

— Да, сэр? — Берта подошла к нему почти вплотную.

Вот теперь она поняла, о чём, запинаясь и озираясь, говорила Рыжая. Страх, мутный и липкий страх, от которого дрожат руки и выступает холодный пот, страх, путающий мысли и сбивающий дыхание. Человек (о, несомненно, это был человек!), от которого хотелось бежать, воя, скуля и поджав хвост. А нужно было подойти к нему близко и разговаривать с ним.

— Ты куда спешишь, крошка? — красивое, правильное его лицо показалось Берте жутким.

— В Кранберри-Корнерс, сэр. К тёте.

— А не страшно тебе одной в лесу? — эта улыбка могла быть очаровательной, если бы не глаза Скабиора — тревожные, неверные, синие или серые — и то не понять.

— Господь дурного не допустит, — смиренно проговорила Берта. — Я дорогу хорошо знаю.

— Так ты в храм ходишь?

— Я пою в церковном хоре.

— А зовут тебя как?

— Марта, сэр.

— Хорошо поёшь, Марта, — задумчиво проговорил Скабиор. — Ну, что ж, езжай. Удачи тебе.

— Вам она тоже не помешает, сэр, — серьёзно ответила Берта.

Врала она, конечно, бессовестно. И звали-то её не Мартой, и Кранберри-Корнерс они вчера сожгли. Зачем сожгли? Ну, формально — искали двух грязнокровок... ну... перестарались чуток. Зато как полыхало славно! Просто душа радуется.

Жечь, убивать и — так, по мелочи, бить, грабить, насиловать для Скабиора и его команды давно стало работой. И в своём деле они были специалистами, что и говорить. Теперь настало их время — время, когда за дурные наклонности стали недурно платить. Грех не воспользоваться. Работа, что ни говори, должна приносить не только выгоду, но и удовольствие.

Только об одном секрете бравого вожака лучшего егерского отряда подчинённые так и не знали: убивать молодых девушек Скабиор так и не научился. К великому везению той, что стояла перед ним сейчас.

Уже который день она наматывала круги вокруг их лагеря на своей скрипучей колымаге, распевая на весь лес какие-то дурацкие песенки. Во-первых, достала смертельно. Во-вторых, вожак не был бы вожаком, если бы не умел читать между строк, простукивать двойное дно, глядеть на много шагов вперёд и прочухивать подоплёку обыденных вещей и поступков. Скабиор был именно таким, потому и говорить с девчонкой вышел сам. Надо же разобраться, кто перед ним: обычная деревенская дурочка или тайный агент Ордена Феникса? Скабиор печёнкой чуял, что брехня — про то, что весь этот Орден перебили. Он, хоть и не был оборотнем, опасность чувствовал прекрасно, а своя шкура — она, знаете ли, всегда ближе к телу. Скабиор, в общем, был не против работы с риском (особенно, если за неё хорошо платили), но смертельный риск его не устраивал никак.

С виду эта... Марта больше была похожа именно, что на деревенскую дурочку: бедно одетая, стриженая, какая-то... недокормленная, что ли. Светло-карие глаза наивно распахнуты, рот приоткрыт...

Можно, конечно, сразу прибить её и не мучиться догадками. Но... если она магла, по лесу наверняка начнёт шастать магловская полиция. А если агент... то, неизвестно, кто за ней стоит... и кто за ней придёт, и удастся ли с ними справиться их бравому, но небольшому отряду.

Да, вот именно так он своим ребятам и объяснит. А всяких лишних подробностей, вроде того, что рука, мол, не поднимается, он им объяснять не будет.

Смущали Скабиора две вещи: ложь и магия. То, что девчонка врёт, он чувствовал очень хорошо. Особый нюх был у Скабиора на такие моменты. И так же хорошо он чувствовал очень слабое, еле тлеющее мерцание магии над головой у этой Марты. Только природу этой магии Скабиор определить не мог. Для волшебницы магии слишком мало. Но ни у одного магла нет такой ауры, такого... сияния, ощутимого лишь избранными. Сквиб? Если так, то плохо. По инструкции, их следовала уничтожать. Тихо и без следов. Чем-то очень сильно не угодили сквибы новой власти. Скабиор, хоть идейным не был, такой подход понимал. У грязнокровок были палочки, им можно было что-то предъявить. Сквибы зачастую даже не знали о своей природе, и какие магические законы ни издай, формально сквибов прищучить не за что: палочки не крали, магией не владели. А массовые казни просто так в планы Лорда, видимо, не входили.

К счастью для девчонки и к несчастью для самого себя, Скабиор в своём отряде был единственным чистокровным волшебником. Соответственно, чужую магию мог чувствовать только он.

И поэтому — только поэтому! — Скабиор решил дать этой Марте шанс. Но только один. Если завтра она опять проследует на своей колымаге в сожжённый Кранберри-Корнерс, пусть пеняет на себя. В том, что она орденская ищейка, сомнений не будет никаких. Тогда он отведёт её в свой лагерь, отдаст приказ, и ребята всё сделают в лучшем виде. То, что останется от девчонки, можно будет сдать в Министерство. И получить премию. А потом надраться до бесчувствия.

Но пока пусть едет.

When the dog bites

When the bee stings

When I'm feeling sad

I simply remember my favourite things

And then I don't feel so bad.

— Ты знаешь, я её уже бояться начал.

— С чего бы? — меланхолично спросил Бурый, нанося разметку на план очередного леса.

— Да ты бы её видел месяц назад, когда она Скабиора этого из логова выкуривала! Ну, помнишь? — глаза у Эрика стали круглыми.

— Ну, помню. Жарко там было.

— Не то слово! — Куцый поёжился. — Она хотела ещё там поездить, да я предупредил, что легенда её больше не работает — в деревеньке той пожар был страшенный. Да и мотать оттуда надо было — всё, что нужно, мы уже выяснили. А она на меня смотрит... и глаза такие... пустые-пустые, как плошки... нет, говорит, мы их в мешок поймаем. Я говорю, какой такой мешок, чего ты чушь городишь? А она улыбается так нехорошо. Окружим их, говорит. Я ей говорю: ты с ума спрыгнула, что ли? Нас двое всего, а их, чёрт знает, сколько! А она — ничего, ты только меня слушай.

— Слушать вам обоим следовало вожака. И никакой самодеятельности! — проворчал Крис.

Эрик сглотнул.

— Мы их ночью накрыли. Они уж спали все... а чего им бояться, они думали, что в лесу хозяева. Мы ж ничего не знали, ни сколько их, ни где точно их лагерь. Берта всю ту сторону леса поджечь предложила.

— А ты, Куцый, и согласился!

— А ты бы, Бурый, отказаться попробовал! Она бы и меня вместе с теми там оставила. Пришлось помогать ей, — в широко раскрытых глазах Эрика, казалось, ещё стояли языки пламени от того пожара. А может, просто так неровно мерцала коптилка. — До смерти не забуду.

— А маглы эту вашу иллюминацию тоже надолго запомнят. Грязно стали работать...

— Это я рассказываю долго, а там всё в мгновение ока произошло. Вспыхнуло — и погасло. Темно стало. Только запах... — Эрик поморщился. — Щит у них был хилый. Они ж не ждали, что на них нападут. От магического огня сразу рухнул. Мы потом прошлись по пепелищу в два Люмоса. Десять трупов.

— А главный, каналья, ушёл! — снова рассердился Бурый. — Сегодня вы десяток уничтожили, завтра Министерство два десятка пришлёт, сброда хватает. Я ещё удивляюсь, что мы все до сих пор на свободе. Не донёс он, что ли?

— Может, его с ними и не было? — предположил Эрик. — А те, другие, ничего уж не скажут. Она их... запросто. Эванеско — и всё. Грязь убрала. А у самой глаза, как ледышки, прозрачные, пустота в них одна.

— Страшен становится человек, если отнять у него самое дорогое, — вздохнул Бурый. — Дождётся — посажу её в штаб, графики чертить.

— А сам пойдёшь леса прочёсывать? — они отчего-то не услышали, как скрипнула дверь, Берта будто сразу оказалась в доме и уже топала тяжёлыми ботинками, стряхивая с них налипший снег. Потом выпрямилась, сбросила с головы капюшон — и тут же недовольно сдвинула брови.

— Куцый, а ты чего тут забыл? Тебя же Меченая к Дальнему Оврагу послала!

— Замело тот Овраг по самое никуда. Отозвали меня, — хмуро, не глядя на Берту, сказал Эрик. — Пойду я, — он вопросительно глянул на Криса. Тот кивнул.

— А чего приходил-то? — Берта стянула мокрое пальто, повесила его на крюк у двери и присела расшнуровать ботинки.

— Да я письмо тут получил, от матери... — неожиданно брякнул Куцый.

— И что же пишет миссис Малфой... то есть, Питерс? — с интересом посмотрела на него Берта.

— Дядька мой объявился. То двадцать пять лет носа не показывал, а тут сам пришёл. Пьяный в стельку.

Берта присвистнула.

— Сын у него погиб, — объяснил Эрик. — Мама точно не пишет, опасно сейчас, но будто бы Лорд что-то такое от Драко потребовал, а тот не смог этого сделать...

— Не удивляюсь, он всегда был слабаком. И что же — повелитель его покарал?

— Там не так было, — внимательно глядя на Берту, покачал головой Эрик. — Видишь ли, существуют люди, которым легче себя убить, чем другого...

— Ишь ты... — неопределённо проговорила Берта.

— Что ж, помянем Малфоя-младшего. Жил хорьком, а умер, как человек, — спокойно произнёс Крис.

Помолчали.

— Пойду я, — повторил Эрик, нахлобучивая лохматую пёструю шапку.

Когда Куцый вышел, Берта села на его место — чурбачок у печки. Раньше дом обогревали магией, теперь пришлось реанимировать печку. Крис молча протянул девушке кружку с травяным чаем.

Бурый вдруг посмотрел на Берту, будто впервые. За два месяца, что она провела в отряде, сошла с неё эта смертная худоба, которая так поразила Бурого осенью. Отросли волосы — Берта уже пыталась заплетать их, но пряди не поддавались, выпадали из косы, липли к лицу. От ветра и едкого дыма, от бессонных ночей краснели и слезились глаза. Бледные губы трескались и чуть кровили. Особенно неприятны стали руки: свободный рукав свитера сполз до локтя, открывая предплечье и запястье изумительной лепки, узкую кисть и длинные пальцы — и припухшие покрасневшие суставы в сетке фиолетовых вен, обломанные ногти. Свитер дал ей Бурый, брюки были тоже его, всё кое-как ушитое, утянутое ремнём.

Берта грела руки о кружку, безучастно глядя в стену. Крис знал этот её взгляд, когда, пьяная от усталости, она часто засыпала, не доев скудного ужина. Тогда Бурый относил её на постель и ложился рядом, отогревая после многочасового шатания по зимнему лесу. Она лежала неподвижно, но Крис знал, что настоящий сон не приходил к ней, это было лишь полуобморочное забытьё — от холода, недоедания, переутомления. А завтра всё начиналось заново.

— Ты думаешь, мы правильно делаем? — задумчиво проговорила Берта, не глядя на Бурого.

— Что?

— Ну, рейды эти дурацкие, стычки с егерями... Мелочь это всё. Ничего же не меняется.

— А тебе самого Лорда подавай? — фыркнул Крис. — С Лордом тебе не справиться, его только Гарри Поттер победить может. Пророчество там какое-то...

— А мы тогда зачем? Я мстить пришла.

— Затем, что неважно, сколько человек ты убила, важно, сколько спасла. Когда всё закончится, будет, чем т а м оправдаться.

— Да, всё закончится... — медленно проговорила Берта, всё так же глядя в стену, как будто Бурого здесь и не было, и думала она не о его словах, а о чём-то совсем другом.

Крис подошёл к ней сзади, обнял за плечи, ткнулся лицом ей в затылок.

— Ты в Вене была когда-нибудь?

Она нервно фыркнула.

— Ты, что ли, был?

— И я не был, — согласился Крис. — Поехали? Оперу послушаем. Или в Россию — хочешь? Ну её к черту, войну эту. Что мы на ней забыли?

— Ты забыл... — начала Берта, отстраняясь.

— Не забыл, — отрезал Крис. — Только ни Блэка, ни дочь свою ты с того света не вернёшь, даже если положишь Лорда и всех его Пожирателей лично. Что с тобой станется после войны, ты об этом думала? Что от души твоей останется — одна выжженная пустыня? Как ты жить с этим будешь?

— А я не буду.

У него стало такое лицо, будто он сейчас её ударит.

— Что ты можешь понять? Там не Анну, а меня убили. У меня сердце из груди вырвали. От этого ни в Россию, ни на край света не уехать. Мне теперь всё равно, что будет. Пусть война не кончается. Я буду убивать каждого, кто связан с Пожирателями. В этом мой смысл, и другого нет. Сколько будет война, столько и я буду. А что потом — всё равно.

— Молчи, — он обнял её крепко-крепко, не говоря — заговаривая, — ты сама не знаешь, что говоришь. И война кончится, и весна будет, и ты будешь жить долго-долго. И всё ещё будет. Только к свету привыкнуть надо.

Весна, вопреки прогнозам, всё-таки наступила. Все они трое пока ещё были живы — тоже вопреки прогнозам. Но Гарри понял, что надо уходить.

Всё, что они могли сделать втроём, было сделано. Четыре крестража найдены и уничтожены. О том, где могли находится остальные три, Гарри имел две смутные догадки и одну вполне определённую. Сто против одного, что одна из частиц души Волдеморта нашла свой приют в теле Нагини — огромной змеи, жуткой любимицы Тёмного Лорда. Но прежде, чем добраться до змеи, которая была неразлучна со своим хозяином, следовало уничтожить ещё два крестража. И тут, как говорил покойный Дамблдор, «мы вступаем в область догадок и смутных предположений».

Медальон был реликвией Слизерина, чаша принадлежала Пуффендую. Логично предположить, что Волдеморт задействовал бы в жутком обряде создания крестража что-то, что являлось достоянием Когтеврана. А это значило... это значило, что путь Гарри снова лежал в Хогвартс. И он должен был идти туда один.

Когда-то магическая Школа была для Гарри Поттера самым безопасным местом на Земле. Но времена эти безвозвратно прошли. Теперь Хогвартс стал для него запретной территорией. Вернее — его там ждали. Но отнюдь не с добрыми намерениями. Если Волдеморт и явится широкой публике, то он явится именно в Хогвартс и именно ради решающего поединка со своим Врагом Номер Один. Подвергать такой опасности Рона и Гермиону Гарри не имел права.

Но после громкого ограбления Гринготтса прямо идти в Хогвартс было бы глупо. Надо было выдержать паузу, усыпить бдительность тех, кто, несомненно, ждал бы его в Хогвартсе, отсидеться. И Гарри нашёл место, где никому не пришло бы в голову его искать. В том числе и Рону с Гермионой.

Литтл-Уингинг, ненавистный город, где прошло его детство, город, из которого Гарри всегда мечтал уехать и никогда туда не возвращаться, снова стал для него надёжным убежищем. Он хранил Мальчика-Который-Выжил, когда тот был ребёнком, и хранил его теперь, когда Гарри уже вырос, когда те, кто (хоть и против воли) растили и спасали ему жизнь, этот городок покинули.

Гарри выбрал странное место, чтобы перекантоваться. Возможно, сработали детские воспоминания. На самую окраину города, на берег полузаросшей речушки Дурсли в своё время выбирались на пикник. Гарри с собой, разумеется, не брали, а ему, разумеется, страшно хотелось.

И теперь он был здесь. Поставил палатку, раскинул защитный магический купол — за месяцы скитаний это стало привычным. Непривычным было одиночество и невозможность обсудить и посоветоваться — с той же Гермионой. Но что же делать: в жизни всегда наступает момент, когда со своей судьбой остаёшься один на один. И решать, и думать приходится самому.

В тот вечер он уже почти был готов вернуться к друзьям, он почти подумал, что ошибся в своих расчётах. Или ему просто было страшно? Он же, в общем, никогда не был супергероем. Просто слепая судьба и стечение обстоятельств... Неважно, но Гарри страшно захотелось выйти на воздух, выйти из укрытия, за магический барьер, хоть на несколько секунд. Подойти к воде, порезать руку осокой. Почувствовать себя живым и не таким отрезанным от мира.

Он вышел, но не прошёл и нескольких шагов, как резкий шорох листьев заставил Гарри вздрогнуть и выхватить волшебную палочку. Нервы его уже который день были на пределе, поэтому Оглушающее заклятие сорвалось почти непроизвольно. Что-то с шумом и шелестом ломая тонкие ветки и сбивая листья, упало с ближайшего дерева в высокую траву. Гарри медленно подошёл к месту падения, уже понимая, что паника была напрасной и никакой опасности нет.

Тем сильнее было его удивление, когда он поднял с травы большого облезлого попугая. Разноцветная птица смотрелась здесь, в весенней Англии, на берегу грязной городской речушки, до того несуразно, что Гарри буквально остолбенел. Удивлённо разглядывая попугая, он даже не расслышал приближающихся шагов. Из оцепенения его вывел только резкий окрик:

— Ты что творишь, падла?

За этим последовал резкий удар в скулу.

Гарри пошатнулся — больше от неожиданности нападения, чем от силы удара. Противник его, как Гарри успел рассмотреть, оказался малорослым и щуплым. Сбить его с ног не составило труда. Впрочем, задиристый парнишка мигом на ноги поднялся. Последовавший за этим металлический щелчок и что-то, сверкнувшее в сумерках, ничего хорошего не сулили. Скорее всего, это был нож. Гарри, имевший по части уличных драк изрядный опыт, понимал, что с этой штуковиной шутки плохи.

— Экспеллиармус! — магический инстинкт опередил все магловские рассуждения, и вот уже изумлённый паренёк хлопал глазами, глядя, как складной нож, будто живой, вывернулся из его пальцев и оказался у Гарри в руках.

А дальше черёд удивляться пришёл для Поттера, потому что секундное изумление на лице его противника сменилось кривой и какой-то... понимающей усмешкой.

— Так ты из этих, что ли? — он сплюнул — довольно мастерски, надо сказать, у Гарри никогда так не получалось.

Поттер непонимающе сдвинул брови, теперь уже внимательнее разглядывая нападавшего... или... да нет, конечно, нападавшую. Хоть она и ростом едва доставала ему до плеча, была худа, как скелет, острижена под нуль и очень некрасива, всё-таки это была девчонка. Да и лет ей было наверняка больше, чем он сразу подумал.

— Из каких «этих»? — и было ещё одно. Её узкое бледное лицо показалось Гарри ужасно знакомым. Но где и когда он мог его видеть? Никак не вспоминалось.

— Ну... из волшебников, — с гримасой глубокого отвращения ответила девчонка. Вот это выражение Гарри не мог перепутать ни с чем. Такое лицо всегда было у тёти Петуньи, когда она видела племянника или вспоминала о его родителях. Оказывается, ненависть и презрение самые разные лица делают похожими. Но вот глаза... глаза-то и сбивали с толку. Таких глаз Гарри никогда в жизни не видел, это он мог присягнуть на чём угодно. Огромные, необычного разреза, такие чёрные, что зрачок сливается с радужкой (и это тоже было ужасно знакомо), на худом, измождённом лице они смотрелись странно, даже пугающе.

Гарри аккуратно сложил нож, спрятал его в карман. Палочку предусмотрительно не опускал. Хотел что-то ответить, но неожиданные резкие звуки заставили его замолчать и быстро включить мозг. Хлопки трансгрессии! Долго размышлять, кому из магов в этот поздний час пришло в голову навестить Литтл-Уингинг, времени не было, тело сработало на автопилоте.

— Силенцио! Петрификус Тоталус!

Одним прыжком он подскочил к упавшей девчонке и, сграбастав её в охапку, втащил под защитный купол, а потом — в палатку. Там уложил на пол и, тяжело переводя дух, зажёг Люмос. Огонек заклинания осветил застывшее под чарами лицо девушки.

— Слушай меня внимательно, — негромко и раздельно проговорил Гарри. — Сейчас я сниму с тебя заклятья. Но только попробуй закричать или выйти из палатки. Я убью тебя. Клянусь, — конечно, он не был уверен, что так и сделает, но это ничего. Главное, чтобы она поверила. — Всё поняла?

Ответом ему послужил взгляд, полыхающий такой ненавистью, что Гарри сделалось не по себе. Он прерывисто вздохнул.

— Да пойми ты! Я тебе не враг. Я вообще не знаю, кто ты, и зла тебе не желаю. А вот у меня есть враги, — Гарри помолчал. — И если они меня найдут, мне не жить. А если ты будешь шуметь, они меня точно найдут, и тогда... смотри пункт первый. Только учти, что тебя они просто так тоже не отпустят, — невесело заключил он. — Теперь всё поняла?

Ненависти в её глазах поубавилось, но Гарри не был в этом уверен. И всё-таки тихо произнёс:

— Фините Инкантатем!

Девчонка моргнула, шумно вздохнула полной грудью и как-то заторможенно и неуверенно села. Зыркнула на Гарри исподлобья.

— Фокус где?

— Что? — не понял Гарри.

— Фокус. Птица моя.

Гарри наморщил лоб, вспоминая. Да, он держал попугая в руках, потом на него выскочила эта девчонка...

— Я уронил его. Там, на берегу. Всё так быстро получилось... Ты извини.

— Вот всё у вас так! Палками махать научились, а соображать — нет. Он же старый! Вдруг он этого вашего колдовства не выдержит! — голос у неё был хриплый, мальчишечий.

— Ну... я попробую его вылечить, если что, — вот уж свои целительские способности Гарри оценивал ниже среднего, но надо же было успокоить девушку. Да и птичку жалко. Оставалось только от души понадеяться, что попугай не слишком пострадал. О том, что будет, если предполагаемый аврорский рейд найдёт оглушённую заклинанием птицу, Гарри старался не думать.

— И долго нам тут сидеть?

Гарри прислушался. Было тихо. Может, и не рейд. Мало ли...

— Не знаю. Пока посидим. Потом я выгляну, посмотрю, что да как... Над палаткой защитный купол. Магический, — пояснил он. — Будем сидеть тихо, нас никто не увидит.

— Развелось вас... — девчонка презрительно сплюнула. Потом бегло ощупала многочисленные карманы на мутно-зелёных мешковатых штанах и один-единственный — на животе синей кенгурухи. Искомое — сигарета — обнаружилось именно там. — Зажигалка есть?

— Нету, — Гарри развёл руками.

— Ну, хоть спички, — нахмурилась девушка.

Гарри в ответ только улыбнулся.

— Инсендио Минима!

На кончике волшебной палочки вспыхнул крохотный язычок пламени. И в свете этого огонька Гарри увидел во взгляде своей собеседницы что-то похожее на уважение. Она потянулась сигаретой к волшебной палочке, прикурила. По палатке поплыл запах дешёвого табака. Гарри поморщился.

— Да-а, вот успела бы сегодня на стрелку, не курила бы всякую дрянь, — заметила девушка. — И успела бы, если бы не ты, сволочь, — недобрым огнём загорелись её глаза.

— Меня вообще-то Гарри зовут. А тебя как?

— Флавия-Юдифь Спэрроу-Джонс, — это несусветное прозвание было произнесено торжественно, словно громкий титул. — Но ты зови меня Джой. Так проще будет.

Это имя ещё меньше подходило к её нерадостной наружности. А впрочем... за короткое знакомство Гарри как-то успел приглядеться и притерпеться к ней. Была в этой Джой какая-то своеобразная отталкивающая красота, принадлежащая будто не человеку, а хищному опасному зверьку.

Остриженные волосы открывали почти идеальную форму черепа и длинную изящную шею. Породистый профиль, нос с горбинкой, узкие злые губы, выразительные глаза, такие матово-непроницаемые сейчас, и вся эта поза настороженного покоя, готовая в любую секунду смениться бешеным движением, невольно притягивали внимание.

— Сколько тебе лет? — спросил Гарри.

Она чуть заметно оскалилась.

— А сколько дашь! Ты чего, из легавки, что ли? Ещё про маму-папу спроси.

«А интересно...» — подумал Гарри.

— И спрошу. Кто они? Но, если не хочешь, можешь не отвечать.

— Сволочи они хорошие, — сникла Джой.

Гарри нахмурился. Подобные слова о родителях, какими бы те ни были, казались ему кощунством.

— Зачем ты... так-то?

— А как ещё? Много ты знаешь, кто своих детей на пороге приюта бросает? Мне даже фамилию директриса дала.

— Какую? — улыбнулся Гарри. — Спэрроу или Джонс?

— Уэн. Это потом меня в восемь лет удочерили. Баптисты. Мне имя поменяли и фамилию. Была Флавия Уэн, стала Юдифь Джонс. А Спэрроу — это так, кликуха. С приюта ещё прицепилась.

— Ясно. Так значит, у тебя приёмные родители есть?

— Были, — шмыгнула носом Джой. — В шестнадцать лет я от них сбежала. Теперь сама кручусь.

О том, как именно она крутилась, ясно говорил её внешний вид. Тут, в общем, могло быть два варианта, но для первого Джой явно физиономией не вышла.

— Ты не торчишь, часом?

— Ещё чего! — обиделась Джой. — Дилер я.

Правда, рот она тут же захлопнула, и в глазах её отразился такой ужас от неосторожно сказанного слова, что и Гарри стало не по себе. Поразительные глаза!

— Да не бойся ты. Я тебя не сдам. Но и ты про меня помалкивай, — предупредил он.

— До тебя мне сейчас! — зло отозвалась Джой. — Не, ну надо было так вляпаться! Ежели меня Хью не дождётся, капец мне... Одна беда от вас, придурков! А ещё такие бывают...

— Какие?

— Да было у меня года четыре назад дельце одно возле Хогсмида, — Гарри насторожился. — Лес там один. Слухи про него нехорошие. Ну я, понятное дело, брехню слушать не стала... а надо бы. В общем, стою, жду подельника. Тут на меня волчище выскакивает, здоровый! Ну, я — бегом. Да разве убежишь от него? Ну, думаю, конец мне. А тут, откуда ни возьмись, ворона. Волку на морду как сядет и ну давай его клевать. Я бегом через кусты ломанулась, сама не помню, как до Хогсмида добежала...

— Джой, — Гарри откашлялся. — Ты в полнолуние ночью в лес не ходи. Поняла?

— Да уж без тебя разобралась, — фыркнула Джой. — Ну, что, выходим?

— Посиди пока, — жестом остановил её Гарри.

Он снова вышел из палатки и огляделся вокруг. Тишина и темнота выглядели так мирно и спокойно, что, постояв для верности минут десять, Гарри позвал Джой.

Та выскочила из палатки, как чёртик из табакерки.

— Ты барыгу моего не видел?

— Нет, — растерянно покачал головой Гарри.

— Твою мать! Хрен теперь разберёшь, то ли не пришёл, то ли вашей этой облавы зассал... А если зассал, небось, подумал, я им стуканула. Что ж делать-то теперь? А, козлина? Тебя спрашиваю.

— А я-то при чём? — удивился Гарри.

— Ты мне сделку сорвал, идиот! Первое настоящее дело! Куда мне теперь деваться?

— Честно? — задумчиво проговорил Гарри. — Бросить бы тебе всё это, а? Пока не поздно. Ведь из вашей компании никто хорошо не заканчивал. Так, может, и не начинать?

Джой насмешливо фыркнула.

— А кормить ты меня будешь, советчик? — неуловимо знакомым движением поднялись её брови, глаза округлились до невероятных размеров. Это было неприятно. — А Фокус-то? — она бросилась к зарослям осоки, далеко от защитного барьера.

— Ты там потише! А то мало ли... — пока она бегала, Гарри быстро развёл костёр возле палатки.

Попугай оказался цел и невредим и после Энервейт бодро вспорхнул на плечо своей хозяйки. Джой с нежностью погладила его облезлые перья. Настроение её явно стало лучше.

— Ну, чего, может, купнёмся?

Гарри аж подавился. Май месяц, вода ледяная...

А Джой уже ссадила своего питомца на ближайший куст и стала стягивать синюю кенгуруху. Тут Гарри подавился вторично.

Нет, не вид тощей девичьей спины с острыми крылышками лопаток и просвечивающими рёбрами так поразил его воображение. Да и почти напрасно она повернулась к парню спиной: спереди ей прятать тоже было нечего. Вдоль позвоночника, от затылка до поясницы спину девушки украшала (или скорее уродовала) татуировка — чёрная змея. Она была изображена так реалистично, что, казалось, язык в её разинутой пасти шевелился. Может, это так казалось во всполохах ночного костра, но Гарри не мог оторваться от этой мерзкой картинки. Он хотел что-то спросить у Джой, но несколько слов на Парселтанге невольно сорвались с губ.

А дальше произошло страшное.

Татуировка стала ярче, набухла, Гарри даже показалось, что змея шевельнулась. Джой вскрикнула и рухнула в траву, как подкошенная. К своему ужасу Гарри увидел, как после татуировка начала бледнеть, будто расплываться, вся краска словно растеклась по телу Джой, пронизывая собою все сосуды, до самых мелких капилляров. А потом картинка размылась, вены и артерии перестали быть чёткими, кожа приобрела серый оттенок, который становился всё бледнее и бледнее, а затем и вовсе исчез.

Всё это заняло не больше минуты. Гарри медленно подошёл к девушке, держа её на прицеле волшебной палочки. Джой лежала неподвижно в холодной траве и загнанно дышала. Её била крупная дрожь.

— Что с тобой? — мрачно спросил Гарри. Как же так? Он уже начал ей доверять. Смешная, запутавшаяся в своей жизни девчонка, конечно, втянутая в какие-то криминальные разборки, но понятная и к его, Гарри, проблемам никакого отношения не имеющая. А теперь что? Метка на коже, реагирующая на Парселтанг, странный припадок... А дальше — красные глаза, высокий холодный голос, жажда убить его, Гарри?

— Не знаю... — еле слышно прошелестела Джой нормальным, своим, голосом. Уже радует. — Холодно... — тихо пожаловалась она.

Ещё бы. Гарри пошарил взглядом, пытаясь найти, куда она бросила кенгуруху. Но Джой его опередила: поднялась с травы, села на колени, взмахнула рукой, будто приманивая к себе что-то. Далеко отброшенная кенгуруха тут же влетела ей в руки. Без всякого Акцио.

Гарри мрачно следил за тем, как она одевается. Даже не думал отвернуться, хотя теперь наблюдал всю фигуру Джой анфас. Не до церемоний теперь.

— Что это было? — палочки он так и не отвёл.

— Я не знаю, — она помедлила. — Мне страшно.

Гарри смотрел на её побелевшие губы, на ужасом раскрытые до предела глаза и... верил. Он не был легилиментом, но и она не была актрисой. Страх человека, столкнувшегося с непознанным, сыграть невозможно.

— Эта татуировка — откуда она у тебя?

— Мне почём знать? — огрызнулась Джой. — Всегда была.

— Прям-таки всегда?

— Прям-таки! Меня с ней на пороге приюта и нашли. Я думала, предки мои — неформалы долбаные! Думаешь, весело мне было с таким украшением?

— Думаю, нет, — невольно ответил Гарри. Что-что, а как здорово отличаться от других, это он хорошо помнил.

— Ну, вот! Что теперь-то делать, а? — плачуще и испуганно спросила она.

— А фиг его знает... Пошли в палатку, хоть переночуешь. А там... знаешь, утро вечера мудренее.

Джой согласно шмыгнула носом и молча поплелась за ним в палатку.

Утром Гарри проснулся от недоуменного вопля.

— Это что за хрень?!

Протерев сонные глаза и водрузив на переносицу очки, Гарри посмотрел на Джой, облачённую в некое подобие бронежилета из плотной чёрной кожи, украшенное серебристыми узорами и кусочками янтаря, а потом озадаченно усмехнулся.

— Не «что за хрень», а доспехи Гриндевальда...

Зима всё-таки закончилась — а война продолжалась. Берта как-то пропустила, когда каждодневный риск стал для неё работой, опасность — обыденностью. Надо сказать, они совершенствовались. Таких проколов, как в прошлом году, с лесным пожаром, она больше не устраивала. С тех пор ни один егерь не мог похвастаться, что видел кого-то из группы Элки Меченой. Передвигались скрытно, будто тенью следуя за перемещениями «охотников за головами». Стоило тем появиться где-то в лесу, как об этом уже знали все — «Поттер-Дозор» развернул огромную сеть.

Первая серьёзная стычка произошла после большого перерыва где-то в конце апреля. Берта и Эрик трансгрессировали в очередной лес, чтобы проведать лагерь маглорождённых, — и, как оказалось, очень вовремя. Там уже вовсю бушевала схватка. В бой врубились уже в своей обычной манере: Берта аккуратно срезала сосновую ветку над головой у парочки егерей, Эрик обвалил склон овражка под ногами ещё у троих. Тут бы можно и уходить, лагерь был не такой уж слабый, сопротивлялись вполне энергично, но в толпе нападавших Берта приметила Скабиора.

И ей вдруг изменила выдержка. Тогда, осенью, он чудом ушёл от лесного пожара. Берта успокоилась и вроде смирилась, что не судьба. А теперь ей, взбудораженной горячкой боя, захотелось непременно его достать.

Сорвалась с палочки шальная Импедимента...

То ли была у этого человека сверхъестественная реакция и феноменальное чутьё, а скорее всего — опять эта банальная «не судьба», только от заклятия он довольно небрежно увернулся, но, увернувшись, увидел Берту.

Узнал или нет — об этом судить стало некогда, потому что эта дурацкая Импедимента сшибла с ног его противника, и Скабиор переключился на Берту.

Сцепились лихо и весело, будто в игре, а не в бою, перебрасывались заклинаниями, уворачивались, ставили щиты. И в глазах своего противника Берта видела только любопытство и азарт — кто кого? — а никак не ярость.

И глаза в этот раз были синие, точно.

Но очень скоро не видно стало ничего, так как Скабиор внезапно исчез. Чтобы через мгновение объявиться у Берты за спиной, обхватить за шею, слегка придушив, и утащить в парную трансгрессию.

Едва почуяв под ногами твёрдую почву, Берта изо всех сил пнула Скабиора в подъём, одновременно ударила локтем в солнечное сплетение и вывернулась из его рук. Пинок не удался, помешала высокая шнуровка ботинок, а вот от удара егерь согнулся пополам. Впрочем, всего на секунду — и бой завязался снова. Только их, личный, один на двоих.

В общем, всё было то же самое. Тот же лес и те же деревья, та же свара шумела неподалёку. Где-то там бился или сгинул бедный Эрик, которому ничего другого не оставалось, как ввязаться в эту бестолковую схватку вслед за своей бестолковой напарницей. Он уже привык не задавать ей вопросов. В случае чего отвечать Берте придётся не перед ним.

Сейчас думать было некогда. Скабиор был сильнее и опытнее, Берте явно не хватало практики... так почему же, чёрт возьми, он ещё не скрутил её в бараний рог, не положил на обе лопатки, не убил, в конце концов? Все карты уже открыты: раз она пыталась его обмануть, другой — убить. Всё уже предельно ясно, чего ж он медлит? Чего смотрит весёлыми подначивающими глазами — покажи, мол, на что ты годишься!

Почему через мгновение растворяется в воздухе с лёгким хлопком, оставляя Берту в недоумении: а не привиделось ли ей всё это?

К счастью, Куцый не пострадал. Нудную выволочку от Элки Берта выдержала стоически. Понятно, ничем реальным вожак ей пригрозить не могла, но и без внимания такую подозрительную выходку не оставишь. Выгнать из стаи и из отряда? А с кем останешься? Потому и сквозила в резких словах Меченой какая-то беспомощность. Берта всё это прекрасно видела, но не возникала. Вожак есть вожак, поэтому спектакль должен быть отыгран до конца.

Но... если от внимательных глаз Элки можно уйти в лачугу к Бурому (а от внимательных глаз Бурого — в лесную чащу, если на то пошло), то от своих мыслей деться было некуда. А в мыслях был странный человек Скабиор и его неразрешимая загадка. И мутный страх перед чем-то, чего не мог вместить её разум.

К ещё большему счастью, размышлять долго Берте было некогда. После зимнего затишья и охотники, и их потенциальные жертвы повылезали из своих нор, как подснежники из-под земли. Дни напролёт Берта и Эрик проводили в патрулях, ночевали тоже по большей части в лесу.

С ледохода к их обычной работе добавилось ещё одно дело, которое приобрело неожиданный размах.

Джеф Питерс, отец Куцего, промышлял речной контрабандой. А Бурому однажды пришла светлая мысль, что перевозить контрабандой можно не только вещи, но и людей. Причём с магловской точки зрения это было бы вполне легально, а с магической — ни капли не подозрительно. Министерство магии речными пароходами не интересовалось.

Берта в детали операций не вникала. Все планы разрабатывались Питерсом и Бурым, на практике осуществлять их помогали Каин и Авель. Берта и Эрик иногда бывали на подхвате.

Однажды майской ночью Берте и выпал такой «подхват». В условленном месте, на старой заброшенной пристани, надо было дождаться парохода и издалека подать сигнал об отсутствии опасности... или о присутствии таковой. В последнем случае следовало немедленно исчезнуть.

Берта притаилась в прибрежных кустах. Кругом было темно, и тишина стояла мёртвая. Подул прохладный ветерок, согнал облака в кучу, и вышел из-за них узкий месяц. Очень вовремя. Прямо к пристани шёл человек. Шёл быстро, целенаправленно, будто точно зная, куда и зачем.

Этот странный пугающий запах... вернее, даже не запах, а вот само это чувство липкого мутного страха, которое охватывало её в присутствии этого человека, Берта не смогла бы перепутать ни с чем.

Из многих других она могла бы узнать Скабиора — даже в такой прозрачной полутьме. А уж когда месяц осветил его лицо, никаких сомнений не осталось. Вот только неживым оно показалось ей, страшным.

По уму (и по инструкции) Берте следовало спокойно отсидеться в укрытии, дождаться далёкого пароходного гудка, выпустить в чёрное небо красный фейерверк искр — и мотать куда подальше.

Берта кинула в Скабиора заклятьем. Здравый смысл подсказывал ей, что вряд ли Скабиор пришёл сюда один, без прикрытия. Всё это грозило бойней, которая кончится в лучшем случае смертью Берты, в худшем — пленом. Но и поделать с собой она ничего не могла. Ей нужно было уничтожить этого человека. Чтобы не тряслись больше руки, чтобы не подводил глазомер и не сдавали нервы. Чтобы не было больше страшно. Никогда.

Скабиор не был бы главарём своей шайки и доверенным лицом Волдеморта, если бы не среагировал мгновенно. Он бросился ничком на землю, одновременно отвечая Берте заклятием Подножки. Она высоко подпрыгнула, пытаясь обезоружить. Скабиор перекатился и выставил Щит.

И завязалась очередная утомительная потасовка. Скабиор был значительно сильнее, ловчее и быстрее, но... Вот именно — но. Он виртуозно оборонялся и почти не нападал сам. Это злило, изматывало, сбивало с толку. Берта бы покончила со всем одним ударом, но... но Скабиор виртуозно оборонялся. Берта заметила, что он теснит её к реке.

Скрипнули под ногами подгнившие доски старой пристани. Тут судьба решила дать Берте ещё один шанс: месяц спрятался за тучами. Этот шанс можно было использовать! Можно было превратиться в паука, забиться в щель между досками, и фиг бы он её нашёл. Можно было обернуться птицей, взмыть в ночное небо, сесть на одно из ближайших деревьев, дождаться парохода, переобернуться человеком, подать сигнал и скрыться. Можно было... да всё, что угодно!

Берта выбрала самый бестолковый вариант: она опрометью бросилась через пристань. Бежала она быстро, нечеловечески быстро, догнать Скабиор её бы не мог, зато мог бы легко зацепить заклинанием, но почему-то вновь не сделал этого. Берта одним прыжком преодолела широкую полосу чёрной блестящей воды и очутилась на большой заброшенной барже, что качалась возле причала. Там, ловко петляя среди груд старых подгнивших досок и брёвен (когда-то ценный груз), Берта очутилась возле каких-то баков и, только втянув носом воздух, поняла, куда вляпалась. Мало того, что сама себя загнала в ловушку — хоть она и оторвалась от противника, искать её, кроме как на барже, больше было негде, запах рассказал ей, что в баках было горючее. Видимо, Питерс решил заправиться здесь перед обратной дорогой.

Теперь об этом будет знать враг. Теперь он точно поймёт, что здесь что-то готовится.

Как можно быть такой дурой?!

Берта ввинтилась в щель между двух баков, надеясь, что её не заметят. Хотя, казалось, даже стук её сердца слышен до самой пристани.

Конечно, Скабиор нашёл её. В горло ей упёрлось острие волшебной палочки.

Берту буквально парализовало ужасом. Нет, не Авады она боялась до потери дыхания, а самого этого странного волшебника, который стоял к ней теперь очень близко, со скучающим видом и, кажется, ничуть не волновался.

Палочка царапнула шею, пробралась за ворот и вытянула потрёпанный шнурок. Мягко звякнув о дерево, сверкнул в лунном свете медный крестик.

— Ты, правда, из маглов, что ли? — удивился Скабиор.

Она промолчала.

«Какая, к чёрту, разница?»

— И в бога веруешь? — нервно усмехнулся Скабиор. — Мар-та...

Берта снова ничего не сказала. Теперь-то уж точно разницы никакой...

— А я думал, ты сквиб... — можно было атаковать его нежданным заклятием, но Берта будто оцепенела. Руки повисли плетьми. Он был страшно близко, его красивое точёное лицо в лунном свете ужасало Берту, словно лицо смерти. Впрочем, наверное, у её смерти и будет его лицо. — А у меня сестра — сквиб, понимаешь? — Скабиор дёрнул за шнурок так, что он больно врезался ей в шею. — Они обещали ей жизнь в обмен на мою службу.

— В обмен на мою жизнь, — тупо продолжила Берта. — Ты убьёшь меня? Или я вам нужна живой?

— Я... должен, — голос его дрогнул. На миг страх будто чуть отступил от Берты. На миг показалось, что перед ней не враг, не необъяснимый иррациональный кошмар из снов, но человек. — Сестра у меня твоих лет...

Он нервно тряхнул головой, густая прядь волос перестала скрывать половину лица, и Берта увидела несколько уродливых, плохо заросших шрамов на щеке у Скабиора. И тут всё стало на свои места.

«Человек, на которого оборотень напал, но укусить не смог, человек, который ускользнул из лап зверя, становится для оборотней неуязвим. Они боятся его и подчиняются ему даже в полнолуние».

Действительно, ценный кадр. Такому можно что угодно пообещать.

— А ты уверен, что они сдержат своё обещание?

— А что мне остаётся? — устало ответил он.

Вдалеке мигнули огоньки подходящего парохода. Сигнала быть не должно — его и не было. Огоньки видела Берта, их не видел Скабиор, но это на доли секунды, не больше.

Она не успеет.

Вот он поднял голову, повернул, вот сейчас... сейчас.

— А! Гори оно всё! — треснул оторванный шнурок, ударился о доски медный крестик, коснулся щеки Берты разрезанный заклинанием воздух. — Инсендио!

В тот же миг столбом взмыло в небо гудящее пламя. Светло стало, как днём.

Берта тупо и заворожённо смотрела в огонь.

Сильная рука подхватила её сзади за ворот, вытащила из щели между баками и подтолкнула к краю баржи.

— За раба Божьего Мартина помолись! — прокричал Скабиор ей на ухо. А потом сильно толкнул в спину.

Палочку она утопила сразу же. Течение оплело её ноги своими ледяными щупальцами, потащило за собой. Берта и сама от него не отставала, гребла изо всех сил. Она знала, что у неё есть только несколько мгновений до тех пор, как...

Ярчайшая вспышка света на миг лишила её зрения, грохот взрыва оглушил. Плечи накрыла тёплая волна...

Течение несло её ровно и спокойно, почти не нужно было грести. Одежда вымокла сразу же, башмаки черпнули воды и нещадно тянули вниз. Сначала Берту трясло от холода, но потом и холод стал постепенно отступать. Веки отяжелели, заклонило в сон...

Когда ботинки чиркнули по дну, она сперва подумала, что утонула. Потом поняла, что берег рядом. Берта вышла из воды. Она не знала, долго ли её кружила река и куда именно её вынесло. В такой темноте трудно было разобраться.

Да и не хотелось. Хотелось лечь тут же, на мелководье.

Но надо было выбираться. Берег был топкий, илистый, густо заросший камышом. Берта с трудом пробиралась среди жёстких стеблей. Наконец, под ногами оказалась твёрдая почва. Берта остановилась, чтобы перевести дух. Сразу прохватило холодным майским ветерком. Превращаться в птицу сейчас нечего было и думать: с мокрыми перьями далеко не улетишь, и куда лететь, в темноте всё равно непонятно. Придётся ночевать здесь.

Берта стащила с плеч промокшую мантию, выжала, повесила её на низкое кривое дерево без листьев, кстати оказавшееся тут. Стянула с ног чудом уцелевшие ботинки — в реке она порывалась их сбросить, а теперь порадовалась, что не сделала этого. Где их ещё достанешь?

Вылила воду из обуви, натолкала туда травы и оставила сохнуть. Сняла и брюки, и рубашку, от них только холоднее. Расплела волосы, встряхнула головой. Пусть сохнут. Потом сосредоточилась, зажмурилась, ничком бросилась на землю — и стала неприметной серой кошкой в зарослях камыша. Подобрала под себя лапы, прикрыла их облезлым хвостом, сомкнула веки. Несколько часов до рассвета у неё есть...

Как и следовало ожидать, анимагическая форма сползла с Берты во сне, как одеяло, и проснулась девушка от холода. Впрочем, это было на руку, потому что уже рассвело. Берта встала с холодной земли, надела полупросохшие вещи, снова сосредоточилась. Теперь сил должно было хватить. Иначе смерть.

Встрёпанная ворона взмахнула крыльями и поднялась в воздух. Сверху открывалась широкая панорама леса, реки... Теперь Берта хорошо понимала, куда ей двигаться.

Когда она прилетела к домику Бурого, то сразу поняла, что там нехорошо. Дверь в лачугу была распахнута настежь, чего хозяин никогда не делал. Берта притаилась на сосновой ветке, чтобы понаблюдать — серьёзной помощи без палочки она оказать не могла. Но кругом было тихо и безлюдно. Должно быть, то, что должно было случиться, уже случилось...

Вдруг шевельнулся соседний куст. Берта дёрнулась на шорох так резко, что чуть не сверзилась с сосны. Да тут же и ушла в крутое пике, потому что из куста показалась взъерошенная шевелюра Рыжей. Едва коснувшись земли, Берта обернулась человеком и бросилась к Риве. Рыжей ту можно было назвать условно: бледна она была так, что даже веснушки казались серыми.

— Что здесь было? Где Бурый? — Берта вцепилась в женщину мёртвой хваткой.

— Они пришли. Их пятеро было... — прохныкала та.

— Кто?

— Егеря... Я не знаю их.

— Дальше?

— Бурый встал на пороге. Его туда... к реке увели, — она всхлипнула и мотнула головой в сторону деревьев. — Что он против них без палочки? Потом в дом вошли. Шумели сильно... видать, искали что-то.

— А ты, сука, где была?! В кустах сидела?

— А чего я могла?! Их пятеро! Не шушера какая, Скабиора головорезы. Он и сам с ними был...

— Дальше что?

— Ушли они. С полчаса тому, — всхлипнула Рива.

Берта резко выпустила из рук мантию Ривы и опрометью бросилась к деревьям, цепляясь за ветки собственной одеждой, не замечая, как на ходу превращается в птицу. До реки она добралась молниеносно.

Берта молча встала на берегу, тупо глядя на медленно текущие тёмные воды. Она знала, что Бурого здесь нет. Его и не было.

Берта опустила голову и медленно побрела назад.

— Остальные где? — спросила она у Ривы, как только вернулась.

Та удивлённо округлила глаза.

— Так в Хогвартсе они. Бьются...

Когда они трансгрессировали к Хогвартсу, там всё уже было кончено. Берта ошалело заозиралась по сторонам, пытаясь понять, в какую часть территории замка их занесло. Кажется, западная стена. Кругом никого не было, сильно пахло дымом, под ногами хрустел битый кирпич. Они пошли вдоль стены, вымазанной сажей, в том направлении, где должен быть мост.

Моста там не было. Сквозь кружащуюся в воздухе известковую пыль Берта пыталась рассмотреть его очертания. Ошибки быть не могло: вот ров, почему-то без воды, они шли сейчас по его дну. А на месте моста вздыбленные вверх рёбрами каменные плиты. И звук, непонятный и страшный. Он был похож на тяжёлый многоголосый стон.

Им и оказался.

Под плитами лежали люди, много, невозможно сосчитать, сколько. Берта и Рива медленно продвигались между глыб, то и дело натыкаясь на чьи-то раздробленные конечности. Основное число трупов скрывали плиты. Те, кого было видно, оставались живыми.

Его Берта заметила сразу. Помогли красные пряди в волосах — почему-то их не запорошила извёстка, как всё здесь. Потом узнала и лицо, почти не поцарапанное, только страшно, смертно бледное. Живыми были глаза — синие, страдающие. Узнал ли он её в предсмертной своей агонии, Берта не поняла. Но это было и неважно.

Она знала, что ей делать.

Девушка выхватила палочку у бледной до синевы Ривы и чётко, как в Школе, — «рассечь воздух и взмахнуть» — подняла над землёй кусок плиты, придавивший Скабиора. Широким и плавным движением палочки перенесла его на край рва.

Рядом послышались булькающие звуки — рвало Рыжую. Может, случись это когда-нибудь раньше, при виде изломанных окровавленных тел вырвало бы и Берту. Но это в другой, позапрошлой, жизни. Сейчас она чувствовала только умиротворение.

У него были перебиты ноги и позвоночник. Внутренности превратились в кровавую кашу. Лицо, даже искажённое мукой, оставалось нетронутым, красивым. Берта молча смотрела на него. Взглядом отметила странный, немужской, розовый в чёрную полоску шарф у Скабиора на шее.

— Авада Кедавра!

Мгновение — и из светящихся от болевого шока глаз навеки ушла жизнь.

— Покойся с миром, раб Божий Мартин! — она наклонилась и закрыла ему глаза.

Они с Рыжей двинулись дальше.

Изо рва выбирались тяжело — по обломкам камней, помогая другу другу заклинаниями, как будто подавая руки. Наконец, впереди показались ворота Хогвартса.

Группку подростков Берта разглядела у самых дверей в замок. Присмотревшись внимательнее, она узнала в них гриффиндорское трио. И вздохнула с облегчением, ведь означать это могло только одно: Орден Феникса победил. Поттер и Уизли живы-здоровы, только более лохматые и чумазые, чем обычно. Грейнджер, уткнувшись в грудь Рона, билась в истерике. Берта даже разобрала слова:

— Шарф... я шарф потеряла, понимаешь?..

Кажется, Берта начала понимать.

Рядом с гриффиндорцами крутился ещё какой-то мальчишка... да нет, девчонка, просто малорослая и тощая, очень коротко стриженная и одетая в мальчишеские брюки с множеством карманов. А вот сверху одежда на ней была до того странная, что Берта глазам не поверила.

Потому что на неизвестной девчонке были надеты доспехи Элки Меченой. Берта видела их всего однажды, но забыть это чудо работы неведомого мастера было нельзя. И магия, особая, ни на что не похожая магия доспехов осталась при них, и Берта узнала и её тоже. Магия показалась ей дружелюбной к той, что их носила.

А потом девочка повернулась к Берте лицом — и про доспехи девушка забыла.

Невероятно... Сходство на грани фантастики!

— Ты кто?

Ответом стали страшноватые чёрные глаза, ни на чьи не похожие.

— А тебе какое дело? — жутко хриплый, прокуренный голос.

— Почему на тебе доспехи? — продолжала недоумевать Берта.

— Впору пришлись, — пожала плечами девчонка. Действительно, они ладно охватывали всю её щуплую фигуру.

— Ты-то что здесь делаешь? — вмешался Гарри. На Берту он смотрел подозрительно и строго.

— Где Ремус? — сейчас только это было самым важным, и про девчонку Берта тут же забыла.

Злое и настороженное выражение разом сползло с лица Гарри. Он отвёл глаза и сказал глухо:

— В Большом зале они все.

Берта кивнула и пошла в Большой зал.

Рива отстала где-то по дороге, но Берта даже не заметила этого. Шла ровно, спокойно, знала, что торопиться некуда, и не торопилась.

Большой зал встретил её сумраком, простым каменным потолком вместо зачарованного небесного, выбитыми окнами. Факультетские столы были убраны. Берта шла совсем медленно, еле переступая ногами. Она знала, что увидит Ремуса совсем скоро, что это неизбежно... и что это будет конец. Поэтому — внимательно разглядывая лица убитых, которых перенесли в Большой зал и сложили прямо на полу, — медлила.

Её отвлекли тоненькие всхлипывания из амбразуры окна. Берта подняла голову и увидела невысокую светловолосую женщину, закрывшую лицо руками в чёрных митенках. В нескольких шагах от неё на полу лежал мёртвый Аргус Филч. Надо бы подойти, утешить. Но Берта прошла мимо. Зачем подходить? Чем тут утешишь?

...Ремуса увидела сразу. Только не сразу поняла, что за худенькая молодая женщина лежит рядом с ним, чуть склонив голову к его плечу. Потом признала Тонкс — бесцветно-русые волосы у корней тлели розовым.

Берта опустилась на колени рядом с ними и вгляделась в лицо Ремуса. Ни боли, ни страха, ни удивления она не увидела — Авада Кедавра убивает быстро. Только бесконечная усталость... Она погладила его волосы. А потом тихо запела — колыбельную. Странная это была колыбельная — без слов.

От резкого удара в плечо Берта чуть не растянулась на полу. Рядом кто-то длинно выругался. Голос показался знакомым, но узнавание пришло раньше — по запаху. Много лекарственных зелий и трав, чуть-чуть крахмала и кровь. Так пахло в больничном крыле, так пахло от мантии мадам Помфри. Резкий раздражённый голос тоже принадлежал ей.

— Ну, что, что ты тут расселась?! Здесь уже ничем не поможешь, а у меня там сотни раненых и на всё-про всё одна пара рук. Зелий не хватает, бинтов не хватает... Пойдём отсюда. Тут уж ничего не сделаешь, — просительно повторила она.

Да. Ничего.

Берта поднялась с пола и вслед за мадам Помфри пошла в больничное крыло.

...Ну, положим, насчёт всего одной пары рук медсестра краски сгустила. Помогали ей студенты, не участвовавшие в Битве, прибывали целители из Больницы Имени Святого Мунго, чтобы забрать раненых, но пострадавших было всё ещё очень много, а ведь ещё не начали разбирать ров под рухнувшим мостом... Койки все были заняты, люди лежали на полу и в коридоре.

...Так что Снейпа Берта заметила только, когда в сотый раз пробегала через больничное крыло и едва не споткнулась о своего бывшего учителя. В пылу работы (перевязать, дать зелье, смазать мазью ожоги) она не сразу узнала его. Отметила только длинные чёрные волосы, знакомый профиль. Но в остальном он стал неузнаваем — и через секунду Берта поняла, почему. Его лицо не было лицом живого человека. Это был без пяти минут покойник. Она видела такие лица много лет назад, в госпитале. Пергаментная бледность, багровые круги под глазами, заострившиеся черты. Душа готовилась покинуть это тело.

Шея его была плотно забинтована, на повязке проступало розовое пятно.

К счастью, чистый бинт у Берты был. Она опустилась рядом, на пол, и уже протянула руку к Снейпу...

— Ты чего? — недовольно окликнула её мадам Помфри.

— Повязку сменить надо, — Берта глазами указала на Снейпа.

— Меняла уже. Без толку. Часа через два кончится. Оставь его.

— Как так? — Берта отказывалась это понимать.

Мадам Помфри объяснила.

Снейпу повезло и не повезло одновременно. Повезло в том, что Нагини укусила его именно в шею, прокусив сонную артерию, и хлынувшая потоком кровь вымыла из раны весь смертоносный яд. И не повезло в том, что Нагини была необычной змеёй, и её слюна не давала ране зажить. Снейп истекал кровью и не умирал только потому, что ему периодически давали Кроветворное зелье.

Что-то щёлкнуло в голове у Берты.

— Но в Мунго уже работали с таким случаем! Артура Уизли исцелили от такого же укуса! Надо переправить его в Мунго!

Мадам Помфри печально покачала головой.

— Он не перенесёт транспортировки. И потом... Там никто не станет с ним возиться. Пойми, он для всех — убийца Дамблдора, Пожиратель Смерти, сподвижник Того-Кого-Нельзя-Называть. Мы никому сейчас ничего не объясним. Там тоже люди работают...

— Люди?

Мадам Помфри кивнула.

— Пусть уж лучше здесь, в родных стенах... — и пошла дальше.

Берта взяла Снейпа за руку.

Моментом смыло всех стонущих и раненых. Их там много. Им там помогут.

Здесь могла помочь только она.

Берта уже делала это раньше, сможет и теперь. Этот человек должен жить.

Она закрыла глаза, вся настроилась, как струна, как музыкальный инструмент, как антенна, только на одну волну — чужой силы, чужой магии. Хотя её и волной-то не назовёшь, так, слабый поток, которому скоро иссякнуть.

Берта повела ладонью вдоль его тела, близко, не касаясь. Знакомое ощущение, будто трогаешь лезвие меча. Больно.

Ещё несколько таких движений, и Берта поняла, что у б и в а е т е г о в о в с е н е р а н а.

...Это было похоже на холодный ожог. Сквозь сухие сомкнутые веки ей представилась чёрная воронка, небольшая, с ладонь, но отчего-то маленькой по сравнению с ней Берта почувствовала себя. Ей показалось, что не руку она держит на уровне сердца Снейпа, а сама стоит на краю страшной пропасти — из тех, что со временем начинают всматриваться в тебя.

Берта осторожно коснулась края воронки. И тут же её затянул внутрь страшный чёрный вихрь. Она подумала, что это смерть, но потом стало светло, и в голову ей хлынул целый поток мыслей и воспоминаний. Берта уже переживала такое при Легилименции, но тогда воспоминания были её собственные. А теперь безразборчивая карусель образов, лиц, голосов кружила и кружила её, и не было ей конца. Она захлёбывалась в этом потоке, теряя и забывая себя. Ещё секунда, и угасающее сознание Снейпа утащило бы её туда, откуда не возвращаются. Даже сейчас он был во много раз сильнее неё. Среди всех образов Берта чётко увидела и запомнила только один: пара огромных чёрных глаз на незнакомом женском лице. Лица она никогда не видела, но глаза — глаза видела точно. И совсем недавно.

А главное — это воспоминание было её собственным.

Берта не знала ментальной магии и сейчас могла только физически до скрипа сжать зубы (впрочем, даже не почувствовав этого), с рыком-стоном оторваться от чужой души, вынырнуть из чужого ада. Вынеся с собой только одно ощущение, одно чужое чувство: он не хотел жить.

«А мы ведь уже это проходили, профессор», — тяжело дыша и с удовольствием пробуя языком зубное крошево, подумала Берта. — “Сбежать надумал? Не-е-ет, будешь ты жить, тварь! Ради себя не станешь, а ради неё... Что там тебе нужно, а, гадина?» — это она уже сказала воронке. — «Силы? А вот она — сила!»

Она поднесла к груди Снейпа обе ладони, ещё раз почувствовала, как настойчиво тянет в себя проклятье всё, до чего может дотянуться, а главное — силу, физическую, магическую, душевную, даже то, самое последнее, что остаётся, когда всё отнято, — волю к жизни. Этого хочешь? Ну, что, сейчас получишь!

Сила хлынула неконтролируемым мощным потоком, яростным водопадом, способным сокрушить камень. Берта год прожила в лесу среди оборотней, почти не колдовала, и силы у неё накопилось с избытком. Воронка хищно шевельнулась, шире раскрывая свой зев. Но вскоре её повело, замутило, вывернуло нахлынувшей энергией — и последнее, что видела Берта своим человеческим зрением, были чёрные лохмотья, на которые разорвало эту злосчастную воронку.

А дальше... дальше пыльной декорацией рухнули стены больничного крыла, будто смазало и стёрло все звуки и краски. Неведомой силой Берту подняло с пола и поставило на ноги, под ногами оказались высокие крутые ступеньки, а выше, перед глазами, — лестница без перил вроде той, что вела на Астрономическую башню. А может быть, та самая это лестница и была...

И Берта побежала по этой лестнице вверх, пролёт за пролётом, сначала тяжело, еле переводя дыхание, потом всё легче и легче, её словно подбрасывало вверх, и она стала пропускать ступени, а потом сообразила, что это оттого, что тело её стало маленьким и лёгким, а рукава мантии — будто шире и просторнее. И она взмахивала руками и смеялась — громко, звонко, захлёбываясь, до потери голоса, до хрипа, напоминающего карканье. А потом взмыла в серое бесцветное небо серой взъерошенной вороной и полетела над древним замком Хогвартс, над Запретным лесом, над живыми и мёртвыми, над прошлым и будущим. И не было больше человеческих мыслей в её голове.

Вот теперь всё действительно было кончено.