Imperative (гет)

Последние месяцы все мысли Тонкс были о Ремусе Люпине.

Она была уверена, что должна его любить.

Всем казалось, что это из-за смерти Сириуса; что она скорбит, виня себя в его падении в Арку Смерти. А Тонкс не понимала, как она могла уберечь дядю, которого едва знала? Сириус провел половину жизни в тюрьме, попав в Азкабан еще в юности, к тому же, у него были более близкие люди, чем Тонкс… Например, Люпин. К которому Сириус относился настолько ревниво, что это выглядело нездорово.

Молли намекала Тонкс, что её одержимость Ремусом вряд ли к чему-то приведёт: с тех пор как Сириус поселился в доме на площади Гриммо, ходили слухи, что Ремус не интересуется женщинами, да и вообще, предпочитает компанию Сириуса. Но Тонкс была уверена, что это неправда. Ремусу нравилась её компания. Он с удовольствием проводил время с ней, когда не выполнял опасные, важные для Ордена поручения Дамблдора.

«Ты должна любить его». Это то, что она себе внушала, когда загоняла Ремуса в угол — снова напомнить, что они должны быть вместе. Словно что-то заставляло требовать этого, и она не могла сопротивляться. Так глупо, но казалось, что голос тёти Беллатрикс звучит у неё прямо в голове, убеждает, что Ремус должен принадлежать только ей, Тонкс. Насколько же она отчаялась из-за безответной любви! Но его отказы она связывала с зацикленностью на Пожирателях смерти и страхом навредить ей.

И когда он дружески обнимал её и говорил, что они не могут быть вместе, что это неправильно, вид у него был побитый, а взгляд — беспомощный. Тонкс было плевать на «правильно», да и мадам Помфри уверяла, что всё будет в порядке, и Молли с Артуром думали также, и даже Долиш (пусть он и самый тупой из авроров!) не сомневался, что всё уладится. Тонкс отчаянно пыталась найти оправдание, чтобы побыть наедине с Ремусом… и не отпускать от себя. Она была уверена, что если бы Ремус выбросил из головы мысли о ликантропии и перестал винить себя за все несчастья Гарри, они были бы вместе.

Хотя она и делала всё, что нужно Ордену, Гарри Поттера с неё было достаточно. Она не могла себя заставить даже просто улыбнуться ему. Ведь именно из-за Гарри Волдеморт вернулся и доставил столько проблем, а теперь Ремус вынужден жить со стаей, силясь удержать оборотней от союза с Пожирателями смерти. Каждый раз, как становилось известно об атаке, она паниковала. А если Ремус погибнет до того, как она уговорит его быть с ней?.. Она бросалась к Дамблдору, спрашивала о новостях, но тот не всегда отвечал; порой Тонкс казалось, что старик-манипулятор что-то скрывает.

У неё была напряженная работа, часто было одиноко, а иногда всё казалось неправильным — даже любовь к Ремусу. Порой Тонкс сидела и рыдала, не зная, кто она, что ей делать, и почему у неё вообще возникают такие вопросы. Из-за переживаний она больше не могла использовать дар метаморфа, вскоре даже изменить цвет волос стало проблемой.

«Заставь Люпина следовать за собой, — говорила Беллатрикс в ее голове. — Никаких трюков, никакого обмана. Только тогда вы сможете во всём разобраться».

Странно, но это успокаивало Тонкс, и она снова могла сосредоточиться на главном.

Так как никому не нравились назойливые женщины — мужчины предпочитали таких, как Флер Делакур, а не Долорес Амбридж, — Тонкс действовала скрытно. Она регулярно плакала на плече Молли. Она посылала Патронуса всем подряд, чтобы как можно больше людей увидели — тот изменился.

«Когда Люпин будет только твоим, — шептала Беллатрикс в её голове, — ты будешь в безопасности. Вы будете в безопасности».

В эти смутные времена сложно было вспоминать счастливые моменты, но иногда Тонкс наколдовывала Патронуса для себя и с удовольствием смотрела на его новую форму — волка.

«Ты должна любить его». Это то, что она говорила себе каждый раз, когда отчаянно рыдала, униженно виня себя в смерти Сириуса, хотя каждому члену Ордена было известно, что если кто и виноват в этом, то Гарри Поттер. Единственный способ спасти Ремуса от той участи, что уже постигла Сириуса, — сделать его своим. Просто любить — недостаточно, если он не будет готов принадлежать ей и душой, и телом. Ремус любил Сириуса, и, возможно, умер бы за него, как Лили Поттер за сына, но ведь он всё равно не смог уберечь Блэка.

Нет, одной любви мало. Все любили Дамблдора, но любви оказалось недостаточно, чтобы спасти его, когда Пожиратели смерти заявились в Хогвартс. Был жестокий бой, но её щадили; проклятия безвредно пролетали мимо, и это при том, что члены Ордена были в меньшинстве. Грейбек не тронул её, но едва не убил Билла. Тонкс считала, что оборотень должен был напасть именно на неё. Пожалуй, она бы даже обрадовалась возможности стать такой же, как Ремус, — это стёрло бы последнее оправдание быть врозь.

«Нет, — Беллатрикс снова шептала прямо в её голове, когда Тонкс шла в Больничное крыло. — Эта тьма не для тебя. Когда Люпин будет твоим, ты поймешь».

Теперь судьбы британских магов находилась в руках подростка и его друзей. И теперь Ремус действительно был одинок и совсем отчаялся. Он не был хищником, как Грейбэк, — он считал себя жертвой. Узнав о смерти Дамблдора, он не смог сдержаться даже при детях; он был сломлен.

Тонкс знала — момент настал, как член Ордена она должна поддержать Ремуса. Она отбросила мысли о гордости (если от той вообще что-то ещё осталось) и умоляла так, как даже Дамблдор не умолял Снейпа.

«Снейпу было бы плевать на мольбы, — шипела Беллатрикс. — Но Люпин не захочет, чтобы из-за него кто-то страдал».

И тогда наконец дело сдвинулось с мёртвой точки. То ли потому, что больше нечего было терять, то ли от усталости, но Ремус ответил на чувства Тонкс. Он больше не спорил, когда Молли, Артур и Минерва настаивали, что Дамблдор обязательно одобрил бы их отношения. Вечно в потёртых старых мантиях, с неизменной покорностью на лице, он позволил ей принимать решения, отстраняясь от проблем Хогвартса и атмосферы страха.

Теперь Ремус не отталкивал ее. Он закрывал глаза и покорялся, как волчонок в зубах волка, который наконец понял, что сопротивляясь, он делает больнее лишь себе. Добившись желаемого, Тонкс ожила: способности метаморфа вернулись, и волосы снова могли менять цвет. На похоронах Дамблдора она снова была с ярко-розовой шевелюрой — как знак завоевания, чтобы все видели. От неё именно этого и ждали.

«Ты должна любить его». Об этом она думала, ведя Ремуса, слабого после полнолуния, в лес после похорон Дамблдора. Она опустилась на одеяло из мёртвых листьев и послала в небо сигнал, которому её научила Беллатрикс — секрет, что у них появился после встречи в Министерстве, когда тётя попала в неё парализующим заклятием, которое не обнаружили целители в Мунго.

Ремус недоумённо проследил взглядом за лучом заклинания и повернулся к ней. Когда до него дошло, что Тонкс привела его сюда не ради уединения и романтики под звёздами, а совершенно с иной целью, он уже падал на землю от удара. Неясная фигура, что аппарировала рядом, выпрямилась. Крупная крыса превратилась в мужчину.

— Питер? — изумлённо спросил Ремус — его голос сочился отвращением.

Тонкс с гордостью смотрела, как Ремус, ничуть не испугавшись, встал лицом к лицу с врагом, ответственным за гибель двух его ближайших друзей.

Ремус даже не вздрогнул, когда Питер направил на него палочку и обезоружил. Он не закричал, когда блестящая серебром в лунном свете рука Хвоста вспорола его грудь. Он принял свою судьбу с достоинством; рука Хвоста сомкнулась вокруг его сердца, в котором — Тонкс была в этом уверена — не было места для неё.

«Теперь ты — Блэк, — торжествующе воскликнула Беллатрикс. — Не слабая, жалкая полукровка, не Тонкс. Наконец-то ты та, кем не могла стать моя сестра. Ты одна из нас».

Лишь когда всё было кончено, Тонкс снова смогла двигаться — как будто кто-то снял с неё Петрификус. Тело Хвоста начало меняться, сжиматься, пока он не превратился в жирную крысу, которая с противным писком скрылась в густой траве. Ремус на мгновение застыл, его рот и глаза были широко открыты… как и его грудь, зияющая рваной раной.

А затем он упал, уже мёртвый. Кровь больше не текла из раны, сердце больше не билось. Империус спал, и Тонкс закричала. Когда её нашли авроры, она так и не перестала кричать.

Как и ожидалось, её простили. Раньше орденцы считали, что Тонкс винит себя в смерти Сириуса, теперь они винили себя в том, что не заметили, что она была проклята. Однако ни один из членов Ордена даже не подумал о том, чтобы извиниться за безоговорочную веру в то, что Тонкс могла быть слабой, жалкой женщиной, отчаянно жаждущей любви мужчины.

«Снейп пытался предупредить, не так ли? — злорадствовала Беллатрикс. — Ты уже одна из нас… присоединяйся к нам».

Она хотела бы умереть. Теперь она чувствовала себя так, как, по мнению орденцев, должна была себя чувствовать после смерти Сириуса, — жалкой, никчёмной, слабой. Но они все были слабые: Молли с её чаем и суетливостью, делящийся переживаниями Билл, МакГонагалл, уверяющая, что никто бы не смог противиться Империусу столь могущественной ведьмы, как Беллатрикс Лестрейндж. Гарри — единственный, кто не простил; он даже не мог смотреть на Тонкс, и она была благодарна ему за честность. Нет, любви недостаточно. Но теперь Тонкс казалось, что Гарри достаточно силён, чтобы победить Тёмного Лорда.

А Люпин… Она старалась не вспоминать его. Теперь она даже надеялась, что Ремус с Сириусом вправду были любовниками, и сейчас они наконец-то вместе — там, где нет дементоров и Грейбека, за Завесой. Когда она вспоминала, как добр к ней был Ремус после смерти Сириуса, ей хотелось поменяться с тем местами. Но она знала, что ничего не смогла бы сделать. Беллатрикс действительно очень сильна — сильнее всех Блэков, — сильнее Тонкс с ее маггловской кровью и телом, что изменялось вопреки её желаниям; метаморфизм порой превращал её в настоящего монстра, даже хуже оборотня в полнолуние.

Иногда Тонкс хотелось, чтобы Империус не спадал, чтобы она снова была блаженно онемевшей и верила лишь в то, во что было приказано верить, полностью сосредоточившись на выполнении приказа.

Видя колдофото Ремуса, она готова поверить, что любила его. Но Империус спал, и Тонкс трудно вспомнить, каково это было — любить.

Пожалуй, сейчас ей не помешал бы чёткий приказ.