Вакуум (джен)

В новой школе Аню принимают с распростёртыми объятиями — у неё высокие баллы, напоследок она нагоняет все предметы и успевает получить заслуженные похвалы. На неё всё ещё смотрят косо, но она утешает себя тем, что больше не придётся с чем-то таким встречаться. Там-то ей точно не будут мешать доигрывать. Ей ещё нужно научиться контролировать себя.

Сердце грызёт тоска. Аня игнорирует её и обнимает брата со спины, не глядя на монитор — всё равно не поймёт ничего в этих числах. Она смотрит на Серёжу и знает уже, что вокруг неё не осталось ничего прежнего.

Сильнее всего меняются цвета. Отрешаясь от мира, от времени и обстоятельств, она всё внимательнее наблюдает за людьми, и само собой получается видеть в них больше, чем она когда-либо хотела. Они все ей чужие — и они все ей разноцветные. В них, как оказывается, порой сотни оттенков; у Ани глаза болят, когда она смотрит слишком долго, но постепенно она привыкает. Принятие себя не даётся ей трудно — наоборот, частичное удовлетворение сковывает душу. Она в чём-то обнаруживается особенной. Она видит то, что явно не видят они.

Если применять понятия всем известные, Аня видит ауры.

На понимание этого уходит какое-то время. Аня разговаривает с подружкой и замечает, как тонкий контур вокруг неё подёргивается то одним тоном, то другим. Когда она сердится — красноватым. Когда она довольна — золотистым. Всё это мешается поверх чего-то стойкого и постоянного: истинный цвет человеческой души, должно быть. Значит, временное и переменчивое — это настроения. Свои догадки Аня подтверждает, в разговорах со сверстниками пробуя говорить то одно, то другое, тщательно проверяя, как их оттенки меняются. Её слова влияют на всё, что происходит. Люди постоянно влияют друг на друга — это она слышала, но теперь на практике это понимает гораздо глубже.

На человеческие чувства можно влиять. Аня ночью закусывает пальцы и думает, что не знает, как действовать. Ей нужно что-то с открывшимся даром делать? Или стоит смолчать? Она приходит к брату и видит его за работой, и ей становится неожиданно тяжело. Его аура — это дикая смесь глубокой серости и всплесков ярко-оранжевого. Она уже видела этот оранжевый: однажды, протягивая ей руку, он сиял так же ярко.

Этот цвет такой же, какой она видит у себя, глядя в зеркало.

Это не оттенок родства, она проверяла. И этот оттенок не встречается в характерах, в основах или даже настроениях. Этот апельсиновый ослепляет, и он указывает на нечто выдающееся и особенное. Аня, обнимая брата со спины, надеется, что он не обернётся и не поймёт, как ей тревожно, по её лицу.

— Ты когда-нибудь представлял, каково это — чувствовать людей? — спрашивает она легко.

— Нет, — он не медлит с ответом. — Мне не нужны люди.

Его настроение — смесь светло-персикового со светло-голубым. Это означает честность.

Серёжа такой же, как она, но при этом чем-то от неё отличается. Если по правде, Аня только больше от этого осознания беспокоится. Она не уверена, что правильно понимает свои возможности — и суть этого оттенка. Но однажды она прекращает видеть в зеркале свою ауру, пугается до мертвенной бледности — но всё ещё видит чужие.

Просто её «особое зрение» закрыло ей обзор на себя. Что за глупая шутка.

Аня вздыхает и собирается в свою новую школу. Ей предстоит ещё многое понять, прежде чем окончательно убедиться: то, на что она способна, в нормальном мире не должно существовать. Значит, она — какое-то исключение.

Значит, она по-своему странная.