Отражение (джен)

Чтобы осуществить задуманное, нужно было кристально чистое сознание, чего крайне трудно добиться в условиях чрезвычайного нервного напряжения. Сальвадор попытался успокоиться, выкинуть из головы все мысли. Он встряхнул головой, и, словно крысы с корабля, мысли пустились врассыпную. Сальвадор представил, как невероятно яркий холодный свет заполняет сознание, очищая его. Теперь, когда разум стал объективен, а сердце беспристрастно, можно было приступать.

Сальвадор, юный ученик чародея, прочитал об этом ритуале в одной из древних книг в богатой библиотеке своего старого учителя. И, конечно же, он не был бы лучшим учеником, если бы не решился попробовать.

«Отбрось свой разум, словно бремя одежды пред ночью любви», — говорилось там, и Сальвадор исполнил. Как умел, ведь он был юн и не слишком опытен в делах любви, зато в магических делах для своего возраста ему не было равных.

Однако войдя в комнату, которая служила Сальвадору одновременно и спальней, и мастерской, он не мог не вздрогнуть, когда в тенях на стенах узнал танец демонов. Действо началось. Нервы Сальвадора натянулись толстыми жёлтыми струнами, и их музыка задавала ритм уродливой демонической пляске, сплетаясь с тамбурином сердечного ритма и гнусавой волынкой прерывистого дыхания.

Сальвадор удобнее перехватил в руке костяной посох, и в следующее мгновение к этим звукам добавился треск стекла: тысячей осколков разлетелись одно за другим тринадцать зеркал, расставленных по периметру комнаты. Тысяча отражений Сальвадора мелькнула в них, но нельзя — никак нельзя смотреть, как брызнуло багровым и алым от растерзанных двойников из зеркал. Хруст под ногами напоминал треск ломающихся костей.

Но руки Сальвадора уже тянулись к сосуду с багряным месивом, приготовленному посреди комнаты. Погрузив пальцы в глину, он представил, что вонзил их печень врага. «Погрузи их во прах, чтобы вырвать у мрака хребет», — всплыли в сознании строчки заученного наизусть ритуала, и Сальвадор исполнил. Он закрыл глаза и перестал быть здесь, он мысленно покинул своё тело и, ощущая себя осколком чего-то большего, устремился на поиски другой своей части, чтобы обрести целостность.

— Мой укрывшийся в глине двойник, я ищу твою руку! — нараспев произнёс Сальвадор.

Следуя ритуалу, он должен был вырвать своего доппельгангера из другого мира, создав его из глины по своему образу и подобию. И поскольку некому будет вдохнуть в него жизнь, двойник так и останется бездушным мёртвым изваянием. Оставшись единственным в двух мирах, Сальвадор обретёт способность перемещаться между ними, путешествовать в зеркалах, наблюдать за людьми, используя увиденное в своих целях… Даже учитель не обладал такой силой.

— Я — разомкнутый круг, обретаю смыкание круга! — пропел Сальвадор и стиснул пальцы так сильно, что даже суставы затрещали. Он весь напрягся, словно сам превратился в камень.

И вот из глины показалась рука, красновато-бурая, сильная. Сальвадор возликовал, предчувствуя свою победу. И отвлёкся — всего на мгновение, на долю секунды. В этот момент пляшущие по стенам демоны всхохотали злорадно, одного мимолётного толчка в спину им хватило, чтобы земля ушла из-под ног Сальвадора. Он пошатнулся, и рука, крепко ухватив за запястье, стала тянуть в пучину глиняного месива.

Сальвадор изо всех сил пытался сопротивляться; в какой-то момент показалось — его рука, с противным хрустом вывернувшись из сустава, оторвётся. Противник оказался выносливее — сил у Сальвадора оставалось всё меньше, а может, не осталось желания бороться. И с последним сильным рывком Сальвадор окунулся в красную бездну с головой.

Сальвадор стоял в своей мастерской. Вокруг чёрными дырами на него смотрели тринадцать тяжёлых рам от разбитых в мелкие осколки зеркал, а прямо перед ним стоял сосуд с глиной. Руки Сальвадора были багровыми, но из сосуда никакой руки не высовывалось, и демоны больше не плясали в тенях на стенах. Всё это падение в другой мир могло показаться мороком, но только дверь из комнаты Сальвадора должна была находиться справа, а не слева. Кровь его застыла в жилах, и пошевелиться не было сил. Сальвадор застыл статуей, глиняным изваянием, и души в нём не было, и жизнь покидала его. Вместо крови в нём текла глина, и вместо сердца был глиняный комок, застывающий камнем. Двойник, совершивший в этом мире такой же ритуал, оказался искуснее. Сальвадор проиграл.

* * *

Аластор до последнего надеялся, что его злой двойник из другого мира не решится на ритуал. Когда однажды он увидел в отражении хищный блеск в его глазах, то испугался. Каждый маг знал, что у него есть доппельгангер в мире зазеркалья, хотя Аластор считал Сальвадора тем, кто дополнял его самого, но никак не врагом. Убить самого себя… Человек, решившийся на такое, был способен на что угодно! Аластор уговаривал себя, что иначе поступить никак не мог.

Лодка покачивалась на волнах, в воде отражались яркая луна и фонарь у пристани. Но у Аластора больше не было отражения. Статуя его двойника лежала на дне лодки в сером мешке — ему было не по себе смотреть на окаменевшего Сальвадора, хотя жалость в его душе попеременно сменялась злобой. Если бы только этот заносчивый мальчишка не вздумал убить его, Аластора! А теперь пусть поплатится сам.

«Всё-таки полезно, — думал Аластор, работая вёслами, — смотреть на себя со стороны. Видеть собственные изъяны, предотвращать свои провалы. Жаль, что больше смотреть не на что».

Серый мешок тяжело перевалился через край лодки и, глухо булькнув, ушёл на дно озера. Аластор с холодным равнодушием наблюдал за этим. Затем он причалил к берегу, тихо вернулся в дом и запер дверь.