Финория. Взгляд дракона (гет)

Старый звездочёт Линарий задумчиво ходил вдоль стеллажей с книгами. Книги в его библиотеке отличались от королевских размерами и весом — самая большая из них не достигала и локтя в высоту. В юности Линарий был сильным и проворным, но со свойственной звездочётам проницательностью уже тогда задумывался о своих преклонных годах, которые однажды неизбежно наступят и принесут с собой немощь. Книги он собирал с таким расчётом, чтобы обходиться без помощи даже в старости. Он заказывал их проезжим караванщикам из разных стран вместе с гадательными предметами и волшебными травами, и к моменту помолвки принцессы Финоры Линарий собрал неплохую коллекцию и одного, и другого, и третьего.

О травах не знал даже король. Росли они только в одной стране, очень далёкой, привозили их тайно, и по негласной традиции принимать их разрешалось только звездочётам. Простой народ знать не знал о волшебных растениях, а господа считали их выдумкой — лишь немногие были посвящены в эту тайну. Расспрашивать же звездочётов о чём-то, кроме своей собственной судьбы, считалось неприличным.

Сам Линарий давно уже не нуждался в волшебных травах — его опыт и мудрость работали не хуже колдовства. Держал он травяные порошки по привычке — будто чувствовал, что однажды они ему пригодятся. Вдруг Десятеро пошлют ему ученика? А если не пошлют, то порция этих трав поможет звездочёту безболезненно проститься с этим светом, когда придёт его час. Ведь боль, которую чувствуют Уходящие, ни с чем не сравнима.

Весь свой долгий век Линарий верой и правдой служил королю Фино, а до того — его отцу. Жизнь звездочёта была размеренной и спокойной, его предсказания сбывались, и короли ни в чём не могли его упрекнуть. И только лишь он собрался подготовиться к уходу, как в стране начали происходить непонятные вещи. Сначала увидели дракона над дворцом, потом — драконьи следы на снегу в парке. И беспричинная болезнь принцессы удивила его не так сильно, как её внезапное выздоровление. А её легкомысленный танец с первым встречным, потрясший весь дворец, заставлял старого звездочёта хвататься за голову. Эта выходка никак не вязалась ни с характером Финоры, ни с предсказательными картами. В картах не было никакого графа Ориона. Откуда он взялся такой, что его даже карты не показывают?

Линарий знал много, но даже его обширные знания не давали ответа на вопрос, как всё это связано. Что связано — он чувствовал нутром. Слишком много странных событий посыпалось на Финорию одно за другим, не бывает таких совпадений. Поэтому звездочёт решил вновь посмотреть в шар.

Дождавшись того часа, когда вечер ещё не наступил, но в жёлтых лучах солнца уже появляется послеполуденная грусть, Линарий положил шар в лунку на столе, приготовил огниво, чтобы не отвлекаться на его поиски с наступлением вечера, если наблюдение затянется, и сел в кресло. Это время он считал наилучшим для работы с шаром. Ночные видения при свечах, безусловно, были ярче, и заглянуть ночью можно было гораздо дальше, но середина дня позволяла приоткрыть завесу над простыми и обыденными вещами, которые подчас оказывались страшнее звёздных тайн.

Это время обладает особым очарованием для художников, но способно убить тех, кто находится в печали. Завеса облаков в хмурый день может притупить пронзительную остроту этого часа, но мягкие солнечные лучи, уже не такие ослепляющие, как утром, неизменно наводят на мысль о скором приходе темноты — не той, что наступает в Иэне каждые сутки, а другой, чёрной и беспросветной, которая в конце пути поджидает всех и от которой не спрятался ещё ни один человек. Так, по крайней мере, нам рассказывают.

Линарий, как и любой хороший звездочёт, очень тонко чувствовал эту темноту. С годами страх перед ней поубавился, уступив место неизбывной усталости, но в тоскливое предсумеречное время Линарий оставался с ней один на один. Утренние хлопоты к этому часу обычно заканчивались, а до вечерних оставалось порядочно времени, и дворец словно вымирал. Тот, кто одинок, становился ещё более одиноким, тот, кого гложет тоска, становился совсем беззащитен. Тонкая грань таяла, и Линарий замирал в своём кресле. Силу, что способна сломить хрупкую душу, он использовал по своему желанию.

Первый час его взгляд просто блуждал внутри шара, складывая причудливые отражения предметов на столе в иномирные пейзажи. Затем звездочёт почувствовал, как что-то внутри шара зацепило его. Сердце забилось чаще. В ушах раздался знакомый гул, комната заполнилась туманом, и Линарий явственно ощутил, как его втягивает в зеленоватый мир внутри стекла. Здесь требовалось остановиться. Сегодня он просто наблюдатель.

То, что он увидел, сломало его жизнь на до и после.

* * *

Тхион знал, что за пределами стен зимой холодно, но не мог и догадываться, насколько. Движение, конечно, согревало, но стоило остановиться для передышки, как ледяной ветер норовил пролезть под куртку. Походный мешок изрядно полегчал, а тени от стволов становились всё длиннее. Для ночлега было нужно два бревна, и он то и дело поправлял лёгкий топорик за поясом, но все деревья на косогоре, как назло, попадались тонкие и хилые.

Снегопад давно прекратился, и мальчик прекрасно видел золотые крыши дворцовых башен, сверкающие в закатных лучах. Он даже залюбовался открывшейся картиной, на миг оставив думы о своём бедственном положении. Но боль в спине, хотя и притупившаяся, не давала ему забыть, что за место Финорский дворец и что за люди там обитают. Нет уж, туда он ни за что не вернётся — разве что спустя много лет, большим и сильным воином, чтобы разделаться со смотрителем и его прихвостнями.

Тхион посмотрел немного на Финорию, лежащую, словно в блюдце, в кругу из гор и скал, и подивился, какая она отсюда маленькая. Неудивительно, что ему удалось за полдня добраться от дворца да горного хребта. Но ночлег без огня станет для него последним, поэтому пора позаботиться о дровах. Он устал, но злость придавала ему сил. Они ещё узнают Тхиона! Выбрав деревце, он ударил по нему топором.

Когда костёр разгорелся, Тхион первым делом растопил себе снега в жестяной кружке и напился. Потом поджарил на огне чёрствую краюху и с удовольствием её сгрыз. А вот как ложиться спать, он понятия не имел. Костёр — это вам не штука из двух брёвнышек, об него и обжечься можно. Да и гаснет быстро — не ровен час замёрзнешь. А в сон клонило ой как! Прошлой ночью он глаз не сомкнул — готовил побег да ждал рассвета, а за день так умотался, что сейчас клевал носом. Правда, ему удалось поспать в повозке, но разве это отдых?

Можно выспаться урывками по двадцать минут, как это делают женщины. Вот только сумеет ли он вовремя проснуться? Хорошо бы придумать какую-нибудь «будилку» — чтобы рядом деревяшка падала, или вода капала в лицо, но утомлённый мозг не хотел работать, и Тхион рассеянно ворочал палкой угли, не замечая, как подступает темнота.

Он боялся замёрзнуть во сне, как это случается с неудачливыми путешественниками, но на деле всё оказалось ещё сложней. Темнота принесла другой страх — новый, доселе не испытанный. Сумерки промчались быстро, и, потянувшись за поленом, Тхион упёрся взглядом в чёрный мрак. «Сохраните меня Десятеро», — по привычке прошептал мальчик, но молитва была слабым ободрением.

Спать расхотелось.

Он старался смотреть только на костёр, но темнота подкрадывалась сзади и протягивала свои холодные щупальца. В людской по ночам тоже было страшновато, но там можно было укрыться одеялом с головой, да и в случае чего позвать кого-нибудь на помощь. Здесь же он был одинок, как никогда в жизни. Что там, за кругом света? Какая неведомая тать рыщет в темноте? Здесь кричи не кричи — никто не спасёт. Никто не отвесит подзатыльник с соседнего лежака со словами: «Заткнись, сопляк, опять на ночь маку нажрался?»

Эта темнота была не домашняя, а холодная, чужая. Уличная. В ней могло водиться всё что угодно. Он представил, как к нему со всех сторон ползут существа, у которых нет названия, те жуткие твари, которые донимали его по ночам и заставляли просыпаться в холодном поту. Слуги в людской знали о его страхах и любили дразнить его, рассказывая на ночь истории одна другой кошмарней, и теперь эти байки припомнились разом.

Вдруг хрустнул снег, будто под чьей-то ногой. Тхиону почудилось, что сзади кто-то ходит. Мальчик резко обернулся и увидел две ослепительно яркие голубоватые искры. Глаза! Глупец, как он мог забыть о земляных барсах? Эти огромные коты охотятся на оленей и кроликов, но вдруг и человечиной не побрезгуют? Палкой бы его. Горящей. Хотя не похоже, чтобы зверь боялся огня, раз подошёл так близко. Тхиону стало так страшно, что руки одеревенели. Нечего и думать одолеть земляного барса. Он судорожно хватался то за топорик, то за мешок с припасами. Может, попробовать приручить? Ведь были же у королей в старину ручные барсы.

— Иди сюда, — позвал он и вытащил кусок хлеба. Глаза моргнули. — Давай подружимся. Меня зовут Тхион, а тебя?

«Р-р-р», — услышал он. Несколько секунд мальчик и зверь не шевелились, а потом барс вышел из-за кустов, и Тхион лишь усилием воли удержался на месте. При виде огромного серого кота ему захотелось рвануть вниз по склону сломя голову. Барс был размером с лошадь. Если бы он захотел, то давно бы съел мальчишку.

Хрустя лапами по снегу, он приблизился к Тхиону и обнюхал его. Мальчик задержал дыхание и зажмурился, но зверь, похоже, не собирался его есть. От угощения тоже отказался. Потоптавшись лапами, лёг рядом с Тхионом и стал смотреть на огонь.

Страх никуда не делся — всё-таки зверь большой! — но руки уже не были деревянными, и Тхион осторожно погладил барса. Тот тяжело вздохнул и потянулся. Чтобы успокоиться, мальчик заговорил.

— Я сбежал из дому, — сказал он барсу. — Почему — неважно, но возвращаться мне нельзя. Представляешь, я жил в королевском дворце! Только я не принц, а слуга. Точнее, был слугой. Ко мне там хорошо относились, ты не подумай. Но теперь пришло время сбежать. Я сюда сам добрался. Видишь, дров нарубил, костёр развёл. А что дальше, не знаю… Может, поучишь меня охотиться?

Серый зверь встал, потёрся носом о его плечо, а потом взял зубами за рукав и легонько потянул.

— Ты куда-то зовёшь меня? — Тхион встал с кучи веток и размял затёкшие ноги. — Какой же ты высоченный! Я думал, что вы втрое меньше. А ты прямо как королевский скакун. Знаешь, я никогда в жизни не катался на лошади… Что, ты хочешь меня покатать?

Барс лёг у его ног и нетерпеливо замахал хвостом. Тхион оглянулся на костёр, потом посмотрел на широкую спину барса. Что, если и правда покататься верхом? Зверь явно ручной. А падать Тхиону не привыкать. Повинуясь неясному желанию, мальчик уселся верхом и крепко ухватился за густой серый мех. Барс тотчас поднялся и пошёл вверх по горе, и у Тхиона дух захватило от восторга: он ехал верхом! Пусть не на лошади, но верхом же! И барс даже лучше, — он пушистый и может лазить по горам, где конь не пройдёт.

— Ух ты! — с затаённым счастьем прошептал он и только сейчас вспомнил, что оставил мешок и топор у костра.

* * *

— Вы бы, граф, вина выпили, что ли, — сказал Ориону слуга, спасённый им когда-то от петли. — Изводитесь целыми днями неизвестно от чего. Так и помереть можно.

— Вино для стариков, — отозвался граф. — А я ещё молод. По законам Иэны мне только через полгода предстоит Первая Прогулка.

— Что бы сказали ваши почтенные родители, если бы узнали, что вы нарушаете традицию?

— Им было бы легче узнать, что я умер, — невесело усмехнулся граф. — Не будем говорить о них, Норте, хорошо?

— Но рано или поздно замок обнаружат. Сегодня ночью кто-то жёг костёр неподалёку на склоне.

— Что? Почему ты сразу не сказал?

— Так вы же спали.

— Норте, а если на нас нападут, ты тоже постесняешься меня будить?

— Виноват, граф. Я подумал, что это охотники.

— А ты не подумал, что это могли быть шпионы короля, высланные за мной?

Норте переменился в лице.

— Простите, граф. Я дурак.

— Как только вернётся Дааро, я сразу же отправлюсь на разведку. Идём, покажешь мне, где видел костёр.

Они оделись и вышли.

— Вон в той стороне, — показал Норте, стоя на каменном балконе, занесённом снегом. — Возле торчащей сосны. Видите — она темнее остальных, и вся кривая?

— Близко. Придётся заняться укреплением стен, — озабоченно ответил граф Орион. — Ума не приложу, кому удалось залезть по такой крутизне. Если шпионы короля найдут замок, нам придётся отбиваться. Я подожду дракона, а ты скажи парням, чтобы на всякий случай приготовили оружие.

Дааро не заставил себя ждать — не прошло и четверти часа, как донеслось хлопанье кожистых крыльев, и зелёный двуглавый ящер спланировал на площадку. Орион без лишних приветствий взобрался к нему на спину.

— Летим вон к той кривой сосне, Дааро, — сказал он. — Будем выслеживать незваного гостя. Норте видел ночью костёр.

— Как скажешь, — ответил дракон и взмыл в небо.

Они летели над самыми верхушками деревьев. Чешуя Дааро приняла цвет зимнего неба, так что с земли их заметить было почти невозможно. В считанные минуты дракон принёс Ориона в указанное место и опустился на снег между редкими молодыми соснами.

— Подожди, Дааро, — попросил граф. — Это где-то здесь. Если кострище не засыпали, я его скоро найду.

— Я чую дым, — сказал дракон. — Посмотри чуть выше.

— Да, сейчас. О! Посмотри, тут следы. Шёл один человек. Невысокий. Может быть, даже женщина.

— Или подросток, — добавил дракон.

Довольно скоро они нашли уже холодное кострище. Вокруг валялись сосновые щепки и сырые дрова. Здесь же лежал небольшой походный топор, а на тщательно уложенной вязанке хвороста Орион увидел грязный холщовый мешок, затянутый верёвкой. Снег вокруг был утоптан маленькими сапогами.

— Странно это всё, — задумчиво проговорил граф. — Здесь были точно не солдаты, но кто тогда? Я уже готов поверить в Лесных Людей. — Он поднял мешок и вытряс на снег сухари, грязную помятую кружку и латунный медальон на кожаном шнурке. — Что скажешь, Дааро? Обратных следов нет, тела нет. Если здесь ночевал неумелый путешественник — а судя по лагерю, тут был полный неумёха — он наверняка должен был замёрзнуть.

— Возможно, белоглавые орлы поработали, — предположил дракон. — Или хищник покрупнее, который смог унести добычу целиком. Но я не вижу крови.

— И я не вижу. Всё это очень странно. Возвращаемся.

Граф положил в карман медальон, сел на дракона, и они улетели.

* * *

Через три дня Ирмеф, прибирая в покоях королевы, невзначай обронила:

— Бедняжка Нилет. Вся с ног до головы чешется. Наверно, серую гниль подцепила. Как жаль, такая молоденькая…

— Что?! — воскликнула королева. — Она же заразит мою дочь! Её немедленно нужно отстранить от работы в комнатах. Пусть отправляется на конюшню.

— Совершенно правильно, ваше величество. Я бы её и до конюшни не допустила, а то там половина работников перемрёт. Серая гниль — не шутка.

— Тогда пусть уезжает домой, — решила королева. — А Финоре я подыщу новую горничную.

— Вы абсолютно правы, ваше величество! — поклонилась Ирмеф. — А пока, если вы не против, я пошлю к её высочеству Флиру. Она расторопная и всё понимает с полуслова. Негоже принцессе даже минуту оставаться без служанки.

— Хорошо. Объяви моё распоряжение насчёт Нилет. Пусть ей выплатят жалованье, и чтобы через час духу её здесь не было. Все её вещи сжечь, каморку и комнату обработать уксусом! Что за слуги пошли — то напиваются, то на улицу раньше срока выходят, то болеют. Пора послать вербовщика по деревням, чтобы набрать новых.

Как ни кричала, как ни плакала Нилет, как ни упрашивала суровых слуг дать ей хотя бы попрощаться с её высочеством, бедную служанку всё равно затолкали в закрытый экипаж и отправили в деревню к родителям. Финора узнала об этом лишь вечером, когда Нилет не явилась на её зов. Из её каморки сильно пахло уксусом.

— Где моя горничная? — крикнула принцесса, выйдя в коридор.

— Вынужден сообщить вашему высочеству, что Нилет из-за опасной болезни выслали из дворца, — с поклоном доложил один из лакеев у двери.

— Выслали?! А почему не показали её лекарю? — разгневалась принцесса.

— Её величество распорядилась как можно скорее удалить её из дворца, ваше высочество.

— Почему мне никто не сказал? Ей же нужна помощь!

— Виноват, ваше высочество, — с каменным выражением лица отбарабанил лакей, и Финора махнула рукой.

— С вами бесполезно разговаривать. Сегодня никого ко мне не пускайте!

— Повинуюсь, ваше высочество.

Финора вернулась в свои покои, но настроение её было безнадёжно испорчено. Разговор со смотрителем не дал ничего — старый пень был уверен, что мальчишку высекли по заслугам, и не считал, что можно было обойтись словесным внушением. «Ребёнка так и не нашли?» — «Ищут, ваше высочество». «Где искали?» «Повсюду, ваше высочество. Как найдут — сразу доложат вам». Как будто она не понимает, что на мальчишку всем плевать! А теперь ещё и Нилет выгнали. Больную… Сегодня уже ничего не поделаешь, но завтра с утра нужно отправить к ней гонца справиться о здоровье. А если понадобится — и королевского лекаря.

Она попыталась читать, но книга вызывала лишь тоску. Тогда принцесса принесла из гардеробной свою детскую коробку для рисования, уселась на оттоманке с дощечкой на коленях и начала бездумно водить угольным грифелем по листу бумаги. Опомнилась лишь тогда, когда поняла, что с рисунка на неё смотрит граф Орион.

* * *

— Если увидишь, что ей что-то нравится — похвали это. Если она про что-то скажет плохо — поругай это, — натаскивала мать Флиру. Обе сидели в комнате Ирмеф и перематывали пряжу. — А если она видеть тебя не хочет — уйди с глаз долой, не зли её. Попервоначалу очень осторожной будь, не вздумай много болтать. Не навязывайся ей.

— Я думала, что прямо сегодня к принцессе пойду, — сказала Флира. Серое платье посудомойки она сменила по совету матери на аляпистый красно-зелёный наряд, но даже в нём она была хороша.

— Ты что! — зашипела Ирмеф, выпучив глаза. — Сегодня к ней и близко нельзя подходить — ещё поколотит под горячую руку, и тогда прощай наша затея. Очень уж она любила эту дурёху Нилет. Сердится, что её выгнали. А завтра отойдёт малость, вот тогда мы ей тебя и подсунем. Но помни: ты должна быть сама любезность. Про Нилет плохо не говори, наоборот, пожалей её.

— Пф, а то я сама не знаю, — фыркнула Флира, поворачивая пряжу на руках. — Не учи учёного.

— А вот матери-то не груби! — Ирмеф погрозила ей пальцем и чуть не выронила клубок. Флира захохотала. — Я т-те посмеюсь над матерью! Ишь, нашлась хохотушка. В читальне была?

— Нет пока, — лениво ответила Флира и перекатила за щекой жевательный корень.

— Выплюнь сейчас же эту гадость! — Ирмеф выдвинула из-под кровати мусорную корзину. — Если принцесса увидит тебя с этой дрянью во рту, она тебя сама вышвырнет на помойку. Сколько тебя можно учить? Если хочешь стать благородной, нужно ой как потрудиться!

— Да не волнуйся, мама. Я не дура. Найду, что сказать.

— Сказать много ума не надо. Самое трудное — не сказать, а промолчать. А то язычок-то у тебя длинный!