Финория. Взгляд дракона (гет)

Принцесса Финора подошла к окну и посмотрела на унылый серый пейзаж, открывающийся со второго этажа её личной резиденции. В Финорском королевстве стояла стылая осень — последние листья облетали с деревьев, ровными аллеями растущих в королевском парке. Принцесса мизинцем отодвинула шёлковую занавеску. В её прекрасных голубых глазах застыла грусть. Тоскливым взглядом она посмотрела вдаль, где за горизонтом виднелись синие вершины Эльских гор.

Ей рассказывали, что там, в горах, никто не живёт, лишь земляные барсы охотятся на круторогих горных баранов, да белоглавые орлы промышляют мелкой дичью. Доходили также вести о дворянских и купеческих семействах, поселившихся на южном склоне, но такие усадьбы можно было сосчитать по пальцам. Финора со вздохом встряхнула своими длинными светлыми волосами и предалась воспоминаниям. В детстве она вставала на табуретку, чтобы посмотреть в окно, и уже тогда синяя даль гор притягивала её.

Принцесса помнила, как с замиранием сердца наблюдала за полётом птиц в ясном небе и за беззаботной игрой ручных оленей на лужайке перед дворцом, а потом часами упрашивала маму-королеву отпустить её на прогулку. Но никто, даже короли, не могут нарушить строгих правил, установленных тысячу лет назад Великим Правителем, и по традиции все дети до совершеннолетия воспитываются в стенах помещения — дворца ли, крестьянского дома ли, но ни один ребёнок не видел ни цветов, ни животных вблизи.

Летом, особенно в солнечные дни, тяжело оставаться в доме, но все дети королевства старались справляться со своими желаниями. Принцесса чуть нахмурила брови: она уже давно не ребёнок — ей недавно исполнилось двадцать три, но совершеннолетия ждать ещё очень долго, ведь по законам королевства оно наступает в двадцатипятилетнем возрасте. До тех пор ей не суждено выйти за пределы замка, и она скорее умрёт, чем огорчит своих коронованных родителей.

И она мечтательно подняла глаза к небесам, где плыли белые облака, похожие на волшебных зверей и птиц. Одно облако ей показалось похожим на дракона, и она зябко поёжилась. Драконы давно не совершали налётов на королевство, потому что храбрые рыцари изгнали их из Финории, и нет уж среди живых ни одного человека, что видел дракона своими глазами, но извечный страх перед двухголовыми летающими ящерами столь крепко засел в людской памяти, что даже упоминание о них вызывало трепет.

Сумерки сгущались. Бледно-голубое одеяние принцессы как будто излучало свет в полутёмной комнате со сводчатым потолком. Массивная и неподъёмная мебель из красного дерева с пурпурной обивкой казалась слишком большой, не подходящей для хрупкой Финоры, а тёмно-фиолетовый, почти чёрный бархат с золотыми вензелями, тяжёлыми складками струящийся по стенам, делал обиталище девушки вдвое темнее, чем оно есть.

Насмотревшись вдаль, принцесса медленно потянула вниз плетёный шнур портьеры, и на окна с шорохом опустились синие шёлковые занавеси, ниспадая до самого пола, устланного густым, как трава, ковром, и единственным источником света осталась толстая, как бутылка вина, витая свеча в бронзовой подставке на круглой тумбе из чёрного мрамора, стоящей у изголовья кровати.

Ложе принцессы, застланное синим, в цвет портьер, покрывалом, жёсткое и узкое, как и полагается девичьему ложу, но тем не менее громоздкое, как и прочая мебель, стояло на возвышении и выглядело оттого ещё больше. Ни один из предметов мебели никогда не покидал своего места. Они нарочно сделаны такими тяжёлыми, чтобы принцесса, даже приложив усилия, не смогла их сдвинуть.

С самого малолетства Финора ежедневно видела одну и ту же обстановку. Так диктуют Правила. Да, она иногда выходила из комнаты, чтобы приветствовать отца и мать, чтобы присутствовать на балах, беседовать с гостями о политике, литературе и моде, или чтобы выбрать очередную книгу в отцовской библиотеке, но всегда возвращалась обратно в свой маленький мир красного дерева и пурпурного бархата.

Бесшумно шагая по мягкому ковру, принцесса медленно прошла через всю комнату, взяла с каминной полки фигурное кресало в форме драконьей головы и зажгла ещё пару свечей в настенных канделябрах. В комнате стало светлее. С тринадцати лет Финора умела обходиться без горничной и всё делала сама — и укладывала волосы, и одевалась, а порой и прибирала в комнате. Детей знати растят в роскоши и строгости, чтобы сделать из них достойных наследников прославленных родов.

Решив скоротать оставшийся до ужина час, принцесса присела на пурпурную оттоманку для дневного отдыха и раскрыла Книгу Волшебных Историй. Фолиант в серебряном переплёте был столь велик, что уместился лишь на специальной подставке. Читать на такой удобно, подставка низкая, и книга наклонена под нужным углом. Она рукописная, на каждой странице по четыре столбца шириной в ладонь, и в каждом столбце есть хотя бы одна цветная картинка. В день принцесса успевала прочитать по одному развороту.

Эта книга не слишком толстая, она прочитана до середины, и оставшегося даже не хватит на год. Двое слуг принесли её из библиотеки в руках, когда принцесса остановила на ней свой выбор. Но у короля имеются и такие книги, которые приходится возить на тележках — настолько они велики, и в каждом приличном книгохранилище есть неподъёмные тома, на чтение которых может уйти целая жизнь. В тех книгах содержится вся мудрость мира.

Принцесса зажгла ещё две свечи в напольных подсвечниках по бокам от фолианта, и вскоре лицо её озарилось улыбкой, глаза начали блестеть, а губы беззвучно что-то шептали. Она читала историю о любви. Буквы сливались в слова, слова — во фразы, а те в свою очередь — в предложения, рождающие а фантазии волнующие и доселе невиданные картины. Те, что юной затворнице видеть наяву просто не доводилось. И вот уже нет вокруг постылой комнаты, а до самого горизонта простираются бескрайние поля, по которым бежит волшебная река, где-то вдалеке проезжает отряд всадников на единорогах, в небесах парят птицы, а под раскидистым розовым кустом прямо на траве сидят парень и девушка — герои сказки.

Финора была и там, и здесь одновременно, она с любопытством и ревностью наблюдала за свиданием молодой пары. Зависть к девушке сжигала принцессу изнутри, она сама хотела оказаться на месте этой счастливицы, но увы, сказка написана не о ней, не о Финоре. У волшебной и красивой истории другая героиня, и принцессе оставалось лишь смотреть со стороны на чужую любовь.

«Путешественник протянул к ней руки, но она отпрянула. "Ты мне не рада?" — спросил он удивлённо. — "Ты наивысшая радость в моей жизни, — ответила она. — Но мы никогда не будем вместе. Это наше последнее свидание. Прошу, забудь меня", — с этими словами девушка вскочила и убежала прочь. Больше он её никогда не видел».

Финора в досаде закусила губу. Что за глупая девица? Разве можно так поступать с тем, кто тебе нравится? Вот она бы на её месте… Однако хорошо, что симпатичный путешественник никому не достался.

Внезапный стук в двери оторвал принцессу от грёз, и она не сразу подняла голову, стряхивая остатки видений. Стук повторился, и Финора встала.

— Кто здесь? — гордым и властным голосом спросила она, и из-за двери раздался ответ:

— Граф Орион, посыльный из Хинории. Король Хино шлёт вашему высочеству привет.

Сердце принцессы безудержно заколотилось, и она едва не упала, подбегая к дверям. Вести из соседней страны могли быть как хорошими, так и плохими. Но почему посыльный обратился прямо к ней, минуя короля и королеву? Сейчас она узнает всё. С трудом успокоив дыхание, она повернула ключ и распахнула золочёные двери.

На пороге стоял молодой светловолосый мужчина в дорожном одеянии и со шпагой на поясе. В одной руке у него была шляпа, а другой он протягивал конверт с гербовой печатью.

— Король повелел мне дождаться ответа вашего высочества, — смиренно склонив голову, сказал он.

Финора приняла письмо и надменно поинтересовалась:

— Но что будет, если я не удостою его ответа?

— В таком случае он повелит меня казнить, — отвечал посыльный.

— Ждите, — сухо приказала она и удалилась к себе, не закрывая, впрочем, двери. Не глядя сорвав печать и развернув письмо, она вновь села на оттоманку и склонилась над надушенным листком меловой бумаги с золотым обрезом, делая вид, что внимательно читает, но сама при этом украдкой поглядывала на молодого посыльного. Ей казалось, что он чем-то похож на героя только что прочитанной сказки: у незваного гостя тоже были коротко остриженные волосы, мягкие черты лица и серые глаза.

А что в письме? И почему нигде не видно королевской печати? Принцесса оглянулась на обломки сургуча на конверте, затем вернулась к посланию. Ровным мужским почерком было написано всего несколько строк, но от них у Финоры перехватило дыхание.

«Ваше Высочество. Прекраснейшая из принцесс. Мне, Вашему давнему и преданному поклоннику, стало известно, что король Хино, недавно овдовевший в третий раз, вознамерился по достижении Вами совершеннолетия сделать Вас своей женой, и Ваши почтенные родители уже обговаривают с ним этот брак. Будучи постоянно при дворе Хино, я многократно убеждался, что это жестокий и низкий человек, и именно его крутой нрав является причиной столь ранней смерти его предыдущих жён.

Впервые увидев Вас на балу четырнадцатилетней, я полюбил Вас навсегда, и теперь не могу допустить, чтобы Вы попали в руки к этому чудовищу. Никоим образом не смея надеяться на Вашу взаимность, я всего лишь хочу оградить Вас от опасности и предлагаю свою помощь. Располагайте мною всецело, я готов отдать за Вас свою жизнь. Осталось два года до заключения рокового брачного договора, и за это время многое можно изменить.

Если Вы готовы бежать со мною сейчас — я знаю надёжное убежище, где у Вас будет всё, чего Вы пожелаете. Это было бы наилучшим выходом. Но если Вам претит мысль о побеге, я не отрекусь от своих слов и сделаю всё от меня зависящее, чтобы свирепый хищник не растоптал цветок. Хино стар и уродлив, но полон сил. На турнире я вызову его на поединок и убью, и пусть это будет стоить мне жизни, но Вы станете свободны — а это всё, о чём я мечтаю. Навеки Ваш, граф Орион».

Пробежав это короткое письмо ещё раз, принцесса откинулась на спинку оттоманки, и даже в свете восковых свечей было видно, как она бледна. Меж тем посыльный, который оказался совсем не посыльным, стоял неподвижно в дверях, ожидая своей участи, и лишь перо на его шляпе, которую он сжимал в руке, чуть заметно дрожало. Он смотрел в сторону, чтобы не докучать принцессе назойливым вниманием, и это давало ей возможность беспрепятственно его рассмотреть.

«Как мало света дают эти свечи, — досадливо подумала принцесса. — Но каков наглец!» Вызвать охрану — первое, что пришло ей в голову, и она уже готова была дёрнуть за шнурок в стене, но внезапно передумала. Не торопясь, царственной походкой приблизилась она к деревянному бюро и написала ответное послание:

«Любезный граф. Благодарю Вас за старания. Но если Вы ещё хотя бы раз осмелитесь на подобную выходку, я одним росчерком пера отправлю Вас в каменный мешок. Запомните, я никогда — слышите, никогда не нарушу устои и не выйду из замка, пока мне не исполнится двадцать пять. Будьте покойны, я сожгу письмо и никому не сообщу о Вашем визите. А теперь, сделайте одолжение, исчезните из моей резиденции. Кстати, как Вы в неё проникли через двойной ров и забор? Ф.»

Забыв поставить печать, она сложила бумагу вдвое и возвратилась к Ориону. Лицо её оставалось невозмутимым, будто мраморный лик статуи, но сердце едва не выскакивало из груди. Смерив незваного гостя презрительным взглядом, Финора резким движением протянула ему своё письмо со словами:

— Держите.

Тот с жадностью схватил его и прочёл, и на его лице вмиг отразилась такая горечь, что принцессе стало стыдно если не за содержание своего ответа, то за выбранный тон.

— Честь имею откланяться, — сказал он дрогнувшим голосом. — Не смею оставить без ответа ваш вопрос о том, как я сюда проник: я прилетел на драконе.

Отвесив поклон, он развернулся и ушёл вдаль по коридору, и принцесса против своей воли пошла вслед за ним, будто что-то её тянуло. Почувствовав на лице свежий ветерок, Финора заметила, что окно в конце коридора настежь раскрыто. Граф не оборачивался. Легко вспрыгнув на подоконник, он смело шагнул с карниза, и принцесса вскрикнула: ведь окно так высоко! Но тотчас раздалось хлопанье огромных крыльев, и над парком пронёсся зелёный двуглавый дракон, а на его спине сидел всадник в дорожной одежде. К собственному удивлению Финора обнаружила, что появление прямо под её окнами чудовища, которое должно было вселять ужас одним только видом, совершенно её не напугало. «А ведь я могла улететь с графом, — подумала принцесса. — Почему, ну почему я была с ним такой грубой?» А снаружи уже слышались крики охранников: «Дракон! Дракон прилетел! Держите его! Держите!»

К ночи переполох во дворце унялся. Дракона не поймали, но срочно отправили гонцов во все края с сообщением о вернувшейся напасти. Вокруг дворца утроили охрану, а принцессу теперь повсюду сопровождала служанка. Ужин пришлось отложить на два часа.

Теперь же, по прошествии времени, в королевской трапезной собралась вся монаршая семья: старый король, отошедший от дел, занимал своё место во главе стола, посреди широкой его стороны, а рядом сидела королева-мать, носящая монашеское одеяние после трагедии на турнире, где погиб их старший внук.

Родители Финоры, правящий король Фино и его супруга Финора-средняя, тоже не снимающая траур, сидели у правого узкого края. Левый край, как символ будущего, предназначался Финоре, единственной дочери и наследнице, а оставшаяся широкая сторона была сервирована для Ушедших. Пока по земле ходил хоть кто-то, кто видел человека живым, для этого Ушедшего ставили столовый прибор и кресло. В этом году на стороне Ушедших стояло девять золотых приборов.

Войдя, Финора приветствовала родных, с опаской покосилась на сторону Ушедших и села на своё место. О, как боялась она в детстве проходить мимо трапезной! Неясные тени и полупрозрачные силуэты покойных родственников чудились ей возле стола, наводя чёрный ужас. Как пугали юную принцессу пустые тарелки и бокалы без вина — ведь мёртвым не нужно ни есть, ни пить! В детстве она боялась спускаться в трапезную, и ни один обед, ни один ужин или завтрак не обходился без горьких слёз — и заслуженного наказания. Финору оставляли без сладкого, без игрушек, лишали общения с родителями, и это последнее наказание было горше всего, но маленькая упрямица твёрдо стояла на своём и ни в какую не желала отказываться от глупых страхов.

Вот и сегодня, мельком окинув пустующую часть обеденного стола, принцесса передёрнула плечами, на миг изменившись в лице: детские страхи крепко засели в её душе. Дедушка, как самый старший, прочитал благодарственную молитву Десяти, а все остальные сидели, сложив ладони и возведя очи к небесам. Служанки смиренно стояли у стены в ожидании.

Молитва закончилась, и зазвенело столовое серебро. Полилось вино из бутылок в бокалы, весело булькая, и Финора-средняя обратилась к дочери:

— Почему ты пьёшь одну воду, дорогая? Выпей вина, оно согревает кровь.

— Спасибо, мама, мне не хочется.

— Нужно приучаться к вину, ведь ты уже взрослая, — заметил отец. — Когда выйдешь замуж, тебе придётся пить почти каждый день, так что привыкай!

— Я не хочу выходить замуж, — с любезной улыбкой ответила Финора. — Для меня было бы счастьем помогать вам, матушка и батюшка, и принять обет одиночества.

— Что за глупости, — нахмурился отец. — Ты принцесса, и твой брак предрешён.

— Не сердись, Фино, — улыбнулась мать, — все молодые девушки так говорят. Но потом берутся за ум. И наша Финора образумится, когда ей придёт время сочетаться браком с королём Хинории.

Гулко стукнул упавший кубок. Финора-младшая осознала, что слова графа были правдой, и теперь не на шутку испугалась уготованной для неё родителями судьбы. Не веря своим ушам, она уставилась на мать, а та, как ни в чём не бывало, предложила ей блюдце мороженых ягод. Принцесса жестом отказалась и, едва сдерживая гнев, тихо спросила:

— А моего мнения вы не спросили?

— Если мнение простых девушек в этом вопросе и учитывается, то принцесс никогда не спрашивают, хотят ли они выходить замуж, — отрезал отец. — Твоё грядущее замужество — залог благосостояния всей страны.

— Но почему именно Хино? Неужели для меня не нашлось жениха помоложе?

— Хино не так уж и стар, — ответила мать. — И к тому времени, как ты станешь совершеннолетней, у него как раз закончится семилетний траур по королеве Хиноре Третьей. Ты примешь новое имя, и вы будете прекрасной парой.

— Если вы считаете меня достаточно взрослой для брака, почему тогда не выпускаете на улицу? Если я настолько взрослая, что могу пить вино, то почему не могу выйти в парк и погулять по его дорожкам? Почему я всю жизнь провожу взаперти?

Эти слова, казалось, смутили даже прислугу. Принцессе молча поднесли новый кубок, и она демонстративно наполнила его водой. Старые король и королева только головами покачали, осуждая своенравную молодёжь, но отец Финоры, к всеобщему удивлению, не разгневался.

— Это древний обычай, — сказал он, — и никто не смеет нарушать его. Уже тысячу лет никто не выходит из дома, не достигнув двадцатипятилетия.

— Это самый глупый обычай на свете, — глухо проговорила принцесса.

— Этот обычай спасает жизни, — вмешалась королева-мать. — С тех пор как изгнали драконов, солнце прогневалось на род людской и посылает на землю вредоносные лучи, губительные для детей. Лишь после совершеннолетия люди могут не боясь выходить из домов на улицу.

— Мама, что вы говорите, — возразила Финора-средняя и пригубила вина. — Всё гораздо проще: детей берегут от драконов, которые могут вернуться в любую минуту. Как вам сегодняшний случай?

— И то, и другое бабьи сказки, — заявил старый король. — Этот обычай — связь с Ушедшими. До совершеннолетия человек уязвим, и ему необходима защита предков, но за пределами жилища она ослабевает. Вот и не выпускают детей на улицу, чтобы не случилось с ними чего.

Принцесса не слушала. Закончив трапезу раньше всех, она встала, поблагодарила Десятерых и пожелала родным спокойной ночи. На душе у неё было тяжело. Едва вернувшись в свою спальню, она прямо в платье бросилась на постель и около часа лежала без движения.

Многое она передумала за этот час! И о родителях, которые казались ей сейчас злыми и бездушными, и о свирепом короле Хино, ненавистном с самого раннего детства, когда её пугали им, словно Бабкой-Отравой, которой не существует нигде, кроме страшных сказок, и о драконах, которые, как выяснилось, всё-таки существуют…

Но почему-то более всего мысли Финоры занимал граф Орион, и это было очень странно: ведь она видела-то его всего несколько минут. Разве можно так упорно думать о незнакомом человеке, да ещё и смутьяне? Драконы запрещены, а он с ними водится, значит, он плохой человек. Пора его забыть!

Но вновь и вновь мыслями Финоры овладевал образ молодого графа, и она против воли рисовала себе в воображении его стройную фигуру, светло-русые волосы и печальный, но жёсткий взгляд. Принцесса понимала, что родители желают ей добра, а этот незнакомый граф хочет сломать ей жизнь и потому опасен, но как же хотелось ей снова услышать его голос! «Что, если бы я согласилась улететь с ним на драконе? — спрашивала она себя. — Куда бы он меня увёз? В какую страну? Нет, я положительно безумна, если позволяю себе размышлять о таких вещах». Поскольку за столом мнения, почему на улицу нельзя выходить до двадцати пяти лет, сильно разошлись, ей пришло в голову, так ли на самом деле важно не покидать дом, как ей внушали с детства.

О драконе она тоже думала. Двуглавый зверь и вправду выглядел страшным, хотя рассмотреть его она толком и не успела. Наверно, граф Орион очень смелый, если сумел приручить такую чудовищную тварь. Но как, должно быть, хорошо лететь на спине дракона! Весь мир внизу, вокруг только облака и ветер. А рядом граф Орион…

Служанка, понятия не имеющая, что творится в голове у её госпожи, смиренно стояла у дверей, потупив взгляд, и простояла бы так до утра, если бы Финора её не окликнула.

— Поди прочь, ты на сегодня свободна.

— Но его величество приказали не покидать вас ни на минуту! Времена нынче неспокойные.

— Ступай, я при тебе не смогу заснуть, — и Финора вложила в руку служанки немного денег. Та просияла, пожелала принцессе приятных снов и убежала, шурша юбками.

Финора с облегчением вздохнула: наконец-то она была одна. Навязчивая мысль о том, что её тайные грёзы видны служанке, не давала расслабиться весь вечер, и только теперь принцесса могла быть сама собой. Она переоделась в ночной халат, расплела причёску и накрутила волосы на мягкую заколку с проволокой внутри, чтобы завтра они снова были красивыми и волнистыми, потом подошла к трюмо и до глубокой ночи наносила на лицо разные снадобья, купленные у заграничных караванщиков, то затемняя, то высветляя веки, то подкрашивая брови тёмно-бурой пыльцой болотной лилии, и разглядывала себя в боковых створках зеркала.

Наконец это занятие наскучило ей. Умывшись, она погасила все свечи, кроме одной, и легла в кровать. Узкая жёлтая свеча в напольном канделябре горела ровно, не потрескивала и не роняла ни единой капли воска. Это была дорогая свеча с ароматом еловой смолы. Принцесса долго смотрела на неё, борясь с навязчивыми фантазиями, но вскоре сон победил.

То, что ей приснилось в ту ночь, Финора запомнила на всю жизнь. Ни до, ни после она не видела такого чудесного сна, и ни одно воспоминание из её реальной жизни не могло сравниться с ним по яркости и силе чувств. Ни до, ни после. Этот сон стал крещендо её жизни, и всё последующее время, что отвела ей судьба, принцесса вспоминала его как самое лучшее, что когда-либо с ней происходило.

Ей снилось, будто она встала с постели и неровными шагами, покачиваясь, будто пьяная, прошла через всю комнату и остановилась у окна. Оно мешало ей, было преградой, и принцесса раскрыла обе створки. Ночной парк манил её, свежий воздух кружил голову, и она взобралась на подоконник, а потом, ничуть не боясь высоты, плавно соскользнула вниз. Почти так же, как сегодня сделал это граф Орион.

Вот только не было у неё верного дракона, который подхватил бы её и унёс в чужие края, и Финора упала на каменные плиты под окном. Но не так, как падает тяжёлое человеческое тело, а медленно, словно осенний лист. Падение ничуть не повредило ей, и едва коснувшись плит, она поднялась и сделала то, о чём тайно мечтала всю жизнь — со всех ног побежала по лужайке. Подол халата путался в ногах, и она подобрала его.

Добежав до середины, остановилась и посмотрела вверх. Каким красивым и разноцветным было звёздное небо! Совсем не таким, как из окна. Финора впервые увидела розовые, сиреневые и зелёные звёздные скопления; туманности, тёмными и светлыми облаками наплывающие друг на друга; неизмеримо далёкие галактики, вдруг ставшие близкими — ярко-синие, красные, жёлтые, похожие на глаза огромного животного, может быть, дракона; белые и зелёные кометы, бороздящие космические просторы, и с детства знакомые звёзды, неестественно огромные и ослепительно сияющие на фоне всего этого великолепия.

Ночное небо звало её, заманивало беззвучной песней красок и таинственными глубинами, и принцесса удивилась, что раньше не замечала этой красоты. Из окна небо ночью было чёрным с мелкой сетью звёздочек, и всё. Ни галактик, ни туманностей, ни комет. Неужели виноваты оконные стёкла? Много раз она видела картинки в звёздном атласе, но там они были серыми и скучными, а если где попадалась цветная, то не шла ни в какое сравнение с настоящим небесным пейзажем.

Принцесса подумала: а что, если не только небо, но и весь мир такой же красочный, волшебный и бесконечный, просто ей об этом не рассказали? Что, если её нарочно ограничивали с самого детства, забивая голову скучными книжными знаниями и скрывая настоящую правду о мире? Что, если детей не берегут, держа треть жизненного срока взаперти, а просто боятся, что они увидят мир таким, какой он есть? Может быть, после двадцати пяти какие-то знания навсегда закрываются от человека — те знания, что можно обрести лишь в раннем возрасте и под открытым небом? И закон написали так, чтобы никому не было доступа к этим знаниям?

Она перевела взгляд ниже — на деревья, кусты, траву и дорожки. Под сиянием звёзд всё поблёскивало и переливалось, и за каждым деревом, казалось, скрывается тайна. Глаза оленей, гуляющих по парку, светились из-за кустов, и Финора, прислушавшись, поняла, что тишина обманчива. На самом деле ночной парк источал множество звуков! То были приглушённые крики животных, не впавших пока в зимнюю спячку, треск веток под ногами оленей и шорох сухой листвы, и поверх обычных земных звуков доносились обрывки надмирного пения.

Мелодия захватила Финору. Минуту, а может, час — ибо время остановило свой ход — принцесса подпевала, медленно кружась на поляне, и этот одинокий танец был чудеснее всех дворцовых балов, а спальный халат — прекраснее любого платья. Финора выдернула заколку и бросила, и светлые волосы волной упали на плечи и спину.

А потом на миг стало темнее — над парком пронёсся крылатый зверь, и сердце принцессы заколотилось. Она замерла и прислушалась. Где-то треснула ветка, потом другая, и из зарослей вышел на свет человек. Его походка, очертания, одежда — всё было знакомым, и Финора внимательно вглядывалась в него, боясь ошибиться. Но чем ближе он подходил, тем меньше оставалось у неё сомнений: это был граф Орион!

Она стояла не двигаясь, и только глаза выдавали её чувства. А граф торопливо подошёл к ней, улыбнулся и взял за руки. Наяву она ни за что не простила бы ему такой неслыханной вольности, но во сне было можно всё, и она улыбнулась в ответ. Сейчас граф казался ей самым красивым существом на свете.

— Я рад, что ты поверила мне, — сказал он, и его голос прозвучал так чарующе, что у Финоры едва не подкосились колени. — Дракон не зря посмотрел на тебя — ты сумела правильно распорядиться его взглядом. И вот мы наконец-то вместе! Готова ли ты оставить в прошлом дворцовую жизнь? Лишь одно слово, и я унесу тебя в далёкие края.

— Да, — прошептала Финора.

Он без труда поднял её и понёс в темноту, и тут волшебное видение начало рассеиваться. Граф стал каким-то ненастоящим, звёздное небо превратилось в потолок, а деревья — в стены, и всё вокруг потеряло недавнюю глубину. Но объятия графа Ориона ещё не истёрлись из памяти, и принцесса, сидя на жёсткой постели, долго щурилась на свечу, вспоминая его тепло и сильные руки. Это было новое чувство — раньше принцессу никто никогда не обнимал. Ни наяву, ни во сне.

Человек и дракон сидели на берегу живописной реки. На горизонте виднелись остроконечные башни королевского замка Хино, куда, по слухам, не залетает и птица, а лесное зверьё обходит те края десятой дорогой — настолько дурная слава окутывает земли жестокого короля.

— Ну что, друг мой Дааро, летим домой? Надеюсь, ты отдохнул, — сказал граф Орион зелёному двуглавому ящеру, поднимаясь с травы.

— Я не нуждаюсь в отдыхе, — ответил дракон левой головой, у которой всегда были закрыты глаза, в то время как правая — зрячая, но безмолвная — внимательно оглядывала окрестности.

— Иногда всё-таки нуждаешься, — рассмеялся граф и похлопал его по чешуйчатому боку. — Сегодня тебе пришлось смотреть кое-кому в глаза, а это серьёзная работа.

— Боюсь, что она оказалась напрасной.

Граф помрачнел, тотчас возвращаясь мыслями к постигшей неудаче и изо всех сил пытаясь заставить себя принять очевидное и смириться с категоричным отказом Финоры от помощи, что он посмел предложить.

— Да, принцессу мы потеряли.

— Не мы. Ты потерял. Говорил тебе, что нужно было «подвиги» короля изложить в послании без прикрас, но кто-то решил поиграть в благородство. Не хотел пугать? Пожалел её? Хино не пожалеет, уж поверь. Грусти теперь, только молча. А мне хорошо живётся и без принцессы, — сказал дракон и взмахнул крыльями.

— Ты не понимаешь, — покачал головой Орион. — Я не напугать её хотел, а спасти. Думал, что если сразу скажу про любовь, она хотя бы призадумается. Попросит дать ей время, а не прогонит в ту же секунду. Поверит, что побег — самый верный способ спасти себя! — Он говорил всё громче, игнорируя слова дракона, что тот предпочёл бы дела сердечные не обсуждать вовсе. — Конечно, я не надеялся на взаимность. За что ей меня любить? Она даже не заметила меня на том балу, а сегодня увидела впервые в жизни. Я для неё никто.

— Забудь о ней, — не терял надежду закрыть тему дракон. — Ведь она всего лишь человек.

— Я тоже всего лишь человек, — вздохнул граф и взобрался на спину к Дааро. — И я положу свою человеческую жизнь, чтобы избавить Финору от короля Хино. Нужно только дождаться турнира. Неси меня в мой замок, я хочу немедленно заняться тренировками. Я должен победить этого злодея! — Признавать собственное бессилие стало для Ориона тяжёлой ношей, но и мыслей о том, как ситуацию изменить, не было вовсе. И оттого спасительная идея избрать новую цель в жизни пришла будто сама собой, до поры помогая изгнать боль от неразделенной любви.

Дракон поднялся в воздух, сделал круг и полетел над густым лесом в сторону горного ущелья, где был укрыт вырезанный в скале замок, издавна принадлежащий торговому семейству Грахе, но несколько лет назад перешедший в личные владения графа Ориона. Сделка была тайной и опустошила кошелёк молодого графа, но с тех пор никого из Грахе не видели в Хинории.

Поговаривали, что вся семья перебралась в дальнюю страну Химерию, и тому было несколько подтверждений: старшую госпожу Грахе кто-то видел на тамошней ярмарке в роскошной палатке с новым товаром, а мужа её чуть ли не приглашали ко двору. Их сын, по слухам, устроился на военную службу и уже дослужился до капитана, и никто не знал, что причиной такого успеха было содействие графа Ориона.

Горный замок и во времена прежних хозяев редко принимал гостей, уж слишком трудна была к нему дорога, а пару лет назад на единственном пути к нему произошёл обвал, полностью отрезав от мира эту суровую обитель. Известие быстро разлетелось по стране, и жители Хинории только порадовались за торговцев, успевших вовремя убраться из этого опасного места — ведь иначе вся семья, замурованная в скалах вместе со слугами и работниками, оказалась бы обречена на мучительную смерть от голода.

Таким образом, замок Грахе будто бы перестал существовать, и о нём постепенно забыли. Единственным человеком, усмотревшим в этом деле странное, был королевский звездочёт. «Я видел эти скалы, — пробормотал мудрый старец как-то раз в алхимической библиотеке, где, как он думал, его никто не слышит, — там никак не мог случиться обвал. Разве что кто-то нарочно обрушил камни с помощью гремучего порошка. Но кому и зачем понадобилось заваливать вход? Похоже, я никогда не найду ответа».

А у молодого графа Ориона теперь были полностью развязаны руки, и он мог обустроить тайное убежище на свой вкус. Довольно скоро он понял, что содержать в порядке такое большое жилище не осилит в одиночку, и с помощью дракона перенёс в замок четверых надёжных помощников, которые поклялись хранить тайну. Но это были всего лишь слуги, а не друзья. Каждый из них потерял родных и разочаровался в жизни, а одного граф Орион буквально вытащил из петли на городской площади, заплатив за него выкуп: беднягу осудили за воровство.

К двоим помощникам постепенно перебрались подружки, согласившись разделить их тайную жизнь, и теперь население замка составляло семь человек, считая хозяина. Они бы не выжили без дракона: тот приносил и еду, и прочие покупки графа, в холодные зимы согревал стены своим огнём, да и в строительстве неплохо помогал, с лёгкостью ворочая тяжёлые брёвна, которые сам же и приносил.

За пару лет замок Грахе превратился в красивое и обжитое место, ограждённое скалами и совершенно не заметное снаружи. Здесь был роскошный сад с цветником, в котором трудились обе женщины, маленький пруд с золотыми рыбками и нависающей над ним горной сосной, высокий и немного мрачный деревянный дом для Дааро и ровная площадка для тренировок.

Изнутри же замок мог поспорить по красоте с дворцом Хино. Граф не поскупился на отделку, тратя всё королевское жалование на обустройство уюта, потому что не переставал думать о принцессе Финоре. Он ни с кем о ней не говорил, но лелеял надежду, что однажды она придёт сюда, чтобы стать хозяйкой. Для Финоры были приготовлены особые покои: здесь всё до малейшей детали продумал сам граф. Простыни из тончайшего батиста, перина из лебяжьего пуха и занавесь из самого дорогого шёлка ждали своего часа. Комната пустовала, сюда лишь изредка заходила работница, чтобы смести пыль и заменить чехлы на мебели, да тоскующий граф Орион в редкую свободную минуту бродил из угла в угол, предаваясь несбыточным грёзам.

Он представлял, как принцесса впервые увидит свои покои. Надеялся, что его усилия не пройдут даром и Финоре понравится её новое обиталище. А потом — что сможет открыть для неё мир за его пределами. Станет тем, кто первым увидит её раскрасневшиеся от восторга щёки, её блестящие от непередаваемых впечатлений глаза, её растрепавшиеся от порыва ветра светлые волосы, которые станут ещё прекраснее, когда в них будут играть переливами лучи солнца.

Нет зверя быстрее дракона. Благодаря верному Дааро граф Орион успевал вовремя на службу и никогда не получал нареканий от короля. Во дворце ему, как и прочим приближённым, отвели комнату, и это скромное жилище считалось его единственным домом. Частое отсутствие графа списывали на королевские поручения, и за все эти годы никто во дворце не заподозрил, что он ведёт двойную жизнь.

Но сегодня граф направил дракона не в резиденцию, а в свой тайный замок. Впереди было два свободных от службы дня, и он собирался потратить их на оттачивание боевых навыков, падая вечером от усталости и не позволяя унынию отвлекать себя от новой цели. На площадке, где приземлился дракон, графа встретил угрюмый слуга, тот самый спасённый висельник. С тех пор как этот тридцатилетний детина поступил на службу в замок, он поклялся страшной клятвой, что навсегда забудет о воровстве, и обещал служить графу верой и правдой.

Граф Орион обучил его владению копьём и мечом, и они почти каждый день находили время для тренировочных боёв. Остальные работники тоже освоили воинскую науку на случай, если замок придётся защищать, но бывший вор владел оружием лучше всех. Отпустив дракона, граф после недолгой передышки вышел на площадку в простой одежде и с деревянным мечом. Слуга отсалютовал ему точно таким же, и они начали поединок.

* * *

Наутро Финора не вышла к завтраку. Мать забеспокоилась о ней и послала служанку. Та нашла принцессу в расстроенных чувствах, растрёпанную и неодетую. Спальный халат на ней был измят и порван, в комнате царил беспорядок, а сама Финора бормотала, как заведённая: «Где же, ну где же она?» — и выбрасывала на пол вещи из комодов.

— Что вы ищете, ваше высочество? — взволнованно спросила служанка.

— Заколку! Я вчера заколола ею волосы на ночь, но проснулась без неё!

— Полноте, госпожа, вам ли волноваться о какой-то заколке? Вы можете купить их тысячу.

— Мне не нужна тысяча, я хочу найти свою заколку, в которой ложилась спать! — упрямо стояла на своём Финора. — Скажи, пусть пошлют искать её в парке.

— Да как заколка вашего высочества могла попасть в парк? Уж не выходили ли вы на улицу? — ужаснулась служанка.

— Я могла выронить её из окна. Пусть найдут, это очень важно!

— Не это ли ваша пропажа? — спросила служанка, выудив из-под груды тряпья ярко-сиреневую плюшевую палочку с проволокой внутри.

По тому, как принцесса изменилась в лице, девушка поняла, что заколка та самая, и торжествующе улыбнулась, ожидая награды. Но Финора, выхватив заколку из её рук, вдруг сникла, медленно добрела до кровати, села и замерла. Так она и сидела, сгорбившись и глядя в стену, когда в покои явилась королева.

— Ты нездорова, дочь моя? — озабоченно спросила Финора-средняя. — Я позову лекаря.

— Лучше звездочёта, — глухо отозвалась принцесса. — Я хочу знать, сколько мне осталось, — и вытянулась на постели, сжимая заколку в руке.

Потянулись дни, наполненные тоской и ожиданием. Ещё совсем недавно пышущая здоровьем единственная наследница таяла на глазах, ничего не пила и не ела, будто по ведомым только ей причинам решила прервать своё бренное существование. Придворные лекари назначали принцессе то одно лекарство, то другое, но ничего не помогало — она почти перестала вставать с постели. И если первые дни родители волей-неволей подозревали, что таким нехитрым способом Финора пытается воздействовать на них из-за грядущего замужества, то позднее стало очевидно: беда неотвратимо приближается и спасти принцессу способно только чудо. Она похудела, её прекрасные волосы поблёкли, и однажды король Фино скрепя сердце отдал распоряжение перенести дочь в нижний ярус, на ложе Уходящих.

Несмотря на ставшую её неизменным спутником слабость, Финора старалась держать собственный разум кристально чистым, и оттого понимала, что ложе, в которое её перенесли по приказу отца, должно пугать её страшнее огня. Вспоминая собственный ужас, каждый раз проникавший в душу при виде мест для Ушедших за столом, в противовес ему теперь она ощущала лишь тупое безразличие, ранее для неё совершенно несвойственное. То самое, что громче любых слов подтверждало верность принятого отцом решения: нельзя допустить, чтобы кто-то умер в жилой комнате, ибо тогда эта комната будет навеки осквернена, и никто не согласится там жить. Состояние принцессы ухудшалось с каждым днём.

Книга сказок осталась недочитанной. Здесь, в комнате Уходящих, были другие книги — о неизбежном. Написанные крупными буквами, чтобы их могли разглядеть старческие глаза, они подготавливали уходящего к тяжёлому испытанию, что предстоит каждому. Стены и потолок, выкрашенные в чёрный цвет, должны были напоминать уходящему о вечной ночи, которая вскоре поглотит его, а серые одеяла и простыни — о пепле, в который через несколько дней превратится его тело. Багрово-красный пол символизировал море крови, через которое уплывают души мёртвых в страну забвения. Ничего лишнего, напоминающего о бренном мире, не было здесь, лишь на чёрной настенной полке стоял ряд склянок с лекарствами, призванными облегчить боль во время агонии.

Пламя двух толстых свечей не отражалось от чёрных стен, и принцесса, полусидя в кровати, видела только страницу книги о неизбежном. «Я одна, — думала принцесса, — я совсем одна. Даже служанки заходят ко мне всего на пять минут. Интересно, улети я тогда на драконе с графом — хворь настигла бы меня и там? Что это за место? Там наверняка не так страшно… Как же жаль, что покинуть дом мне так и довелось. Эти мрачные стены станут последним, что мне суждено увидеть».

Родители навещали её раз в день, но эти свидания тоже были короткими. Главный лекарь сказал, что общение повредит больной и приблизит день её ухода, и все старались выполнять его рекомендации. Финора в полном одиночестве смотрела по сторонам, где притаились призрачные тени, и содрогалась в кровати, представляя, как на этих самых простынях умирали её предки. Ей мерещились рядом их полуистлевшие мощи и пустые глазницы черепов. Малейший шорох, настоящий ли, мнимый ли, заставлял её замирать, в каждом углу ей мерещились чудовища из страшных сказок, а из подпола таращили красные глаза крысы.

Не спадающий жар стирал границу между сном и явью, и когда однажды большое белое облако голосом служанки сказало:

— Ваше высочество, к вам приехал звездочёт из соседнего королевства! — принцесса даже не повернула головы, решив, что ей привиделся очередной сон.

* * *

Граф Орион с чувством огромного облегчения предпочёл бы бросить службу при дворе, чтобы продолжать свои тренировки, однако раз за разом словно рука самой судьбы давала ему недвусмысленные знаки, что здесь и сейчас он на самом что ни на есть своём месте. Впервые — когда прознал о планах короля Хино касательно женитьбе на Финоре, и теперь, после королевской аудиенции, когда министры расходились из тронного зала. Граф Орион услышал, как один пожилой барон сказал какому-то маркизу:

— Похоже, нашему королю придётся искать другую невесту. Финора-то при смерти, — скучающим тоном произнёс он страшные слова, заставившие графа замереть. Не позволяя эмоциям взять верх, он стал внимательно прислушиваться к беседе, напряжённо ловя каждое слово.

— Найдёт, для него не составит труда, — в тон ему ответил маркиз, и они стали обсуждать ещё не сосватанных принцесс, будто речь шла о покупке новой племенной кобылы. Сожалений о судьбе Финоры не высказывал ни один из них, в разговоре мелькали лишь едва уловимые нотки досады от сорвавшейся в последний момент весьма удачной сделки.

Потеряв малейший интерес к беседе, граф Орион, не теряя ни единой драгоценной секунды, бросился в сторону двери — просить королевского министра о трёхдневном отпуске.

* * *

Сквозь прикрытые веки она различила тёмно-синюю мантию, расшитую звёздами, седую бороду и остроконечную шляпу визитёра, и закрыла покрепче глаза. Ну что ж, наконец-то явился хоть один из них. Самое время для напутствия перед Уходом. Смысл в гадании пропал: и без него было понятно, что жить ей остаётся от силы день-два. Или три, если повезёт. Хотя едва ли растянувшуюся агонию можно считать везением. Но ведь роль звездочётов не сводится только к предсказанию — издревле они служили проводниками между миром живых и мрачным обиталищем мёртвых, беседой подготавливая Уходящего к самому главному событию в его жизни. Финора не горела желанием выслушивать предсмертные наставления и позволила пустить звездочёта лишь затем, чтобы хоть на короткий срок не быть одной, возможно — прямо при нём уйти в мир иной. С момента попадания на ложе Уходящих одиночество стало пугать её куда больше ожидания неизбежного конца.

Но первые же слова, сказанные гостем, заставили её посмотреть на него в упор. Невольно промелькнула мысль, что собственный разум таки стал одним из тех, кто наравне с родными и близкими покинул принцессу.

— Я прослышал о нездоровье вашего высочества и принёс лекарство, — с поклоном произнёс звездочёт и извлёк из складок мантии склянку.

Голос графа, которым заговорил визитёр, стал для Финоры символом того, о чём на смертном одре она сильнее всего жалела. Того, что по собственной нерешительности упустила. Того, что способно было навсегда изменить её судьбу. И тогда она вовсе перестала сомневаться, что её час пробил.

— Зачем вы говорите его голосом? — не выдержав, простонала принцесса, вглядываясь в казавшиеся теперь молодыми глаза, смотрящие из-под косматых седых бровей. И не позволяя себе ни на секунду забыть, что это лишь угасающий разум играет с ней злую шутку.

— Я граф Орион, — посетитель понизил голос и с опаской покосился на дверь. И в следующую секунду Финора осознала, что пока всё-таки не бредит и что уже однажды проникавший в замок тайно незнакомец изыскал способ повторить собственный сомнительный подвиг. — Принцесса, умоляю вас, не тяните время, выпейте это снадобье. Оно вернёт вас к жизни, — быстро затараторил не подозревающий о её мыслях граф. — Ваш недуг — моя вина, — на одном дыхании признался он. — Взгляд дракона оказался для вас слишком большой нагрузкой.

— Это сон, — прошептала принцесса, вновь переставшая верить в реальность происходящего. Она окончательно сдалась. — А если так — всё равно. Выпью, не выпью — ничего не изменится. Но я рада такому сну.

Она протянула слабеющую руку и взяла склянку. На мгновение их пальцы соприкоснулись, но принцесса была слишком слаба, чтобы попытаться понять, хотелось ли бы ей, чтобы однажды это повторилось снова.

Звездочёт почтительно склонился и отступил на шаг. Выпив лекарство, Финора почувствовала, как ум проясняется. Страхи унеслись прочь, и принцесса ощутила прилив сил.

— Это и вправду вы, — сказала она, не отрывая глаз от графа. И ответ на то, хотела бы она вновь к нему прикоснуться, пришёл сам собой. Как и понимание, что с утратой статуса уходящей позволить себе подобного уже не могла. — Потрудитесь назвать хотя бы одну причину не вызывать стражу и на этот раз, — надменно потребовала она, вымещая на нём досаду на то, что по его вине в душу невольно прокралось понимание, чего лишает её королевский статус.

— Я готов принять любую участь, что вы сочтете достойной платой за те страдания, что поневоле принёс вам, — граф Орион виновато склонил голову и замер в ожидании ответа. — Мне достаточно того, что не произошло непоправимое.

— Должна признать, что вы исправили свою оплошность, хотя это и не вернёт мне потерянных дней, — продолжая хмуриться, Финора села в постели. — Ваше лекарство чудодейственно. Правда, по вкусу оно неотличимо от воды.

— Это и есть вода, — ответил граф. — Но заговорённая драконом. У дракона две власти: слова и взгляд. Вред, нанесённый одним, лечит другое. Я безмерно рад, что ваше высочество снова здоровы, и прошу не держать на меня зла. Взгляд дракона останется навсегда с вами и, быть может, однажды спасёт вам жизнь. Если бы в ту ночь вы презрели запреты и вышли на улицу, то обрели бы волшебную силу. Это и сейчас не поздно, лишь бы успеть до двадцати пяти лет.

— С какой стати мне вам верить? — Финора сложила руки на груди. — С вашим появлением на мою голову сыплются только беды. Если бы я знала, что мне предстоит, не читая бросила бы то послание в огонь, а вас отдала в руки страже!

— Моя вина безгранична, и я готов положить жизнь, чтобы искупить её. Быть может, с её высочеством произошло нечто… необыкновенное? — Орион испытующе посмотрел принцессе в глаза. — Что-то, убедившее её не вызывать стражу и в эту самую секунду?

— Я видела сон в ту ночь. Очень яркий сон о вашем драконе и… о вас, — насторожённо призналась принцесса, гадая, действительно ли граф мог знать что-то об этом.

— Сон? Как бы я хотел узнать о нём подробнее! Не могли бы вы рассказать его мне? — с мольбой в голосе обратился он к ней.

— Это было так… — заговорила она, но в то же мгновение осеклась, в который раз напомнив себе о недопустимости подобных бесед с едва знакомым человеком. — Не слишком ли вы любопытны для звездочёта? — холодно спросила она, возвращая маску надменности на её законное место. Увы, одно дело — грезить о несбыточном на смертном одре, и совсем другое — решиться на что-то тогда, когда жизнь вновь идёт своим чередом.

— Вы правы. Прошу прощения, — сказал граф Орион. — Я пришёл выполнить свой долг, и теперь могу удалиться.

— Постойте! — воскликнула принцесса, и граф обернулся, замерев на пороге. Во взгляде его отразилась такая безумная надежда, что она едва не решилась её оправдать. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы он обнял её, как тогда во сне, но Финора сдержала свой безумный порыв и сказала совсем не те слова, что готовы были сорваться с её уст. — Я всего лишь хотела спросить: как вам удаётся раз за разом проникать в самые потаённые уголки нашего дворца? — изобразив почти скучающий тон, спросила она, от всей души надеясь, что граф не воспримет этот вопрос как повод задержать его подольше.

— И в этом мне тоже помогает дракон. Он заговорил мой облик, и все приняли меня за хинорского звездочёта даже в этой грубой маске. Перед заговорённым открываются все двери. Видите, принцесса, у меня нет от вас тайн. Не смею больше отнимать у вас время.

И дверь комнаты Уходящих захлопнулась за ним.

Финора осталась совсем одна. Снова.

* * *

В покоях королевы Финоры-средней были приспущены шторы.

— Ваше величество, — вполголоса проговорила пожилая служанка. — Я вот принесла… скоро пригодится же, — и развернула перед королевой, сидящей в кресле у камина, большой отрез чёрного ситца. По кромке шла белая вышивка: бесконечная череда лиц с закрытыми глазами. — Девять саженей, с лихвой хватит на саван для бедной крошки.

Королева вздрогнула.

— Спрячь пока. Сходи посмотри, как она. Нет, останься, пошли Нилет, — слабым голосом велела она.

Служанка положила ткань в комод и звякнула в колокольчик. За дверью раздались торопливые шаги.

— Нилет, проведай принцессу.

— Слушаюсь! — ответила девушка и убежала.

— Как мне вас жаль, ваше величество, — сочувственно сказала служанка, смахивая пыль с мебели. — Сперва сына потеряли, теперь дочь. Скоро появится на столе десятый пустой прибор, — и она утёрла слезу передником.

— Я ещё не потеряла Финору, — сухо ответила королева.

— Бедняжка уж почти не разговаривает. Скоро отмучается. Может, сегодня…

— Ирмеф, у тебя есть дочь? — перебила королева.

— Да, ваше величество, — поклонилась служанка и расплылась в улыбке. — Вы же знаете: Флира, моя красавица. Все слуги во дворце по ней сохнут. Скорей бы двадцать пять исполнилось, тогда я смогу выбрать ей мужа.

— А вот представь, Ирмеф, что про твою Флиру кто-то говорит, что она скоро умрёт?

— Сохрани меня Десятеро! — растопырила пальцы перепуганная служанка, выронив перьевую кисть. — Слава Матоне ШестерИце, моя кровиночка здорова, румяна и умирать не собирается.

— А моя Финора больна. Но она ещё жива, и я никому не позволю хоронить её раньше времени.

— Простите, ваше величество. — До Ирмеф наконец-то дошло, что она наговорила лишнего, и служанка бухнулась на колени. — Сболтнула, не подумав.

— Всякая мать надеется до последней секунды, ты понимаешь это? Я верю, что моя дочь выживет!

— Да, ваше величество. Простите меня, глупую, может, ещё и оклемается пташка наша. Я сегодня попрошу в молельной Матону Шестерицу, чтобы послала принцессе выздоровление.

— Поди вон, я хочу побыть одна.

Ирмеф резво вскочила и, пятясь, кланяясь и угодливо бормоча что-то, убралась из покоев королевы. Едва её суетливые шажки стихли в коридоре, как раздались другие шаги — твёрдые и чёткие. Чьи-то очень знакомые, которых давно не слыхали в этом коридоре. Дверь отворилась, и королева подняла голову, намереваясь отчитать лакеев, охраняющих вход снаружи, но слова замерли у неё на устах: по узорчатой ковровой дорожке к ней шагала её единственная дочь. Бледная, похудевшая, но на вид совершенно здоровая. На Финоре поверх спального халата была повязана наискосок серая простыня из комнаты Уходящих, а потускневшие за время болезни волосы принцесса завязала в узел на затылке и подколола писчим пером.

— Финора! — всплеснула руками королева и бросилась ей навстречу.

— Матушка!

Они обнялись. Юная служанка Нилет, остановившаяся на пороге, потупила глаза.

— Простите, ваше величество, — робко сказала она. — Я и так, и этак упрашивала её высочество не вставать с кровати, поберечь себя — но в госпожу Финору словно дракон вселился.

— Рот закрой, дурёха! — крикнула королева. — Будешь поминать драконов — отправишься на конюшню. Беги к его величеству и расскажи, что наша дочь встала с постели и находится в моих покоях. И пусть позовут лекаря!

Нилет убежала.

— Не нужно лекаря, матушка, — попросила Финора. — Я не больна.

— Я так счастлива, дитя моё! Но теперь тебе нужно восстанавливать силы. Я велю заварить полезные травы. Но как это случилось?! Ещё утром ты лежала без движения, к тебе даже вызвали звездочёта — думали, что всё кончено… — голос королевы дрогнул.

— Он и помог мне. Это был особенный звездочёт, — с загадочной улыбкой сказала принцесса. — Матушка, мне нужно одеться и причесаться. Пусть Нилет мне поможет. Я так хочу поскорее увидеть отца и дедушку с бабушкой!

По случаю выздоровления принцессы назначили большой королевский бал.

Пригласили всех окрестных дворян. Королей соседних стран на этот бал не звали — их ожидали на следующем торжестве, посвящённом помолвке Финоры и Хино, назначенной через три месяца, в день, когда Финоре исполнится двадцать четыре года.

Как боялась того дня принцесса! Впервые она ждала своего дня рождения не с радостью, а с ужасом. Не такого подарка ей хотелось. «Это ещё не скоро, — утешала она себя. — Я снова могу заболеть. Да и случиться может всякое, вдруг наши страны рассорятся?» Она была готова снова отправиться в комнату Уходящих, лишь бы не попасть в руки старого короля.

Подготовка к балу и выбор тканей для платья не могли отвлечь её от тяжких дум.

— Посмотрите, ваше высочество, что привёз караванщик! Какой чудесный переливчатый шёлк, какие искрящиеся ленты! — восхищалась Нилет. — Вы будете самой прекрасной принцессой на Иэне. Какой цвет вы выберете?

— Полагаюсь на твой вкус, Нилет, — с грустной улыбкой ответила Финора.

— Ну какой у меня может быть вкус, госпожа, — потупилась служанка. — Я сама-то вечно одеваюсь в красное с зелёным, надо мной все смеются. Тогда уж пусть ваша матушка выберет.

— Хорошо, так ей и передай. Лет-то тебе сколько?

— Недавно шестнадцать исполнилось. До Первой Прогулки ещё не скоро. Вот же везёт вашему высочеству: еще год, и Первая Прогулка…

— А скажи, тебе хотелось бы прогуляться? — заговорщицки спросила Финора, чуть придвигаясь к ней. Они сидели на оттоманке, а перед ними стоял раскрытый короб с шелками.

— Раньше времени? Да упаси Десятеро, — Нилет растопырила пальцы в защитном жесте. — Хотя… — она понизила голос до шёпота, — по правде говоря, очень хотелось бы. Иногда с трудом удерживаюсь, чтобы не выскочить хоть на минутку.

— А тебе когда-нибудь снилось, что ты на улице? — принцесса тоже перешла на шёпот. — Что ты идёшь по саду, вокруг деревья, и ты можешь к ним прикоснуться. А над тобой небо с облаками… Или со звёздами. И ты можешь побежать куда угодно, и никто тебя за это не накажет.

— Не снилось, — вздохнула Нилет и встала. — По правде говоря, я снов вообще не вижу. Три часа за ночь поспать удаётся, да и то урывками, какие уж тут сны. Ладно, ваше высочество, я отнесу шелка к вашей матушке, и она выберет, в чём вы будете на балу. Разрешите идти?

— Ступай, — кивнула Финора и снова погрузилась в грёзы.

Читала она теперь гораздо реже — её любимую «Книгу волшебных историй» унесли обратно в хранилище, а на её место водрузили скучные «Устройство и законы стран Иэны», чтобы принцесса перед замужеством ознакомилась с историей соседних стран и их географией. Картинки в этой книге тоже были: портреты давнишних правителей, изображения ландшафтов, планы городов и подробные карты. Финора понемногу читала этот толстый том, в день по статье, но делала это насильно. Да, знать о других странах было необходимо, чтобы не ударить в грязь лицом перед иностранными гостями, а впоследствии — перед будущим мужем, но душа принцессы рвалась в иные дали.

Как же ей не хватало развлекательных книг! Как хотелось вновь следить за приключениями беззаботных парочек! Снова и снова она вспоминала ту минуту, когда граф Орион постучался в её двери, и каждый раз придумывала другое продолжение истории. Что, если бы она не прогнала его? Конечно, бросить всё и улететь на драконе с молодым графом она бы не решилась, но ведь можно было поговорить с ним подольше, расспросить о его жизни. Наверно, он очень много повидал, раз уж сумел найти где-то дракона и приручить его.

Можно было пригласить графа ко двору официально. Наверно, родители не стали бы возражать, ведь граф так хорош собой и галантен. На всех балах Финора могла бы танцевать с ним… Хотя нет, это бессмысленная надежда — если уж родители вознамерились выдать её за старого злодея Хино, то не позволили бы и словом перемолвиться с другим мужчиной.

Тогда ей оставался бы один путь — побег. Пусть не сразу, не в день знакомства, а через несколько месяцев. До той поры она и граф могли бы обмениваться письмами… У него такой красивый почерк! Интересно, что бы такого граф Орион мог ей писать, будь она с ним помягче? «Дорогая Финора… » Вот так, без всяких титулов и «высочеств». «Любовь моя, Финора…» Нет, сохрани Десятеро, какой позор будет, если это послание попадёт не в те руки!

Вопреки своим мыслям, принцесса поймала себя на том, что стоит и улыбается, а вовсе не трепещет от страха из-за собственного безрассудства. И ещё спустя минуту разочарованно подумала о том, что судьба этой истории с графом — стать всё той же несбыточной мечтой, какой была и прогулка до совершеннолетия. Совершеннолетия, которое теперь неизбежно сулило лишь крушение всех надежд и девичьих грёз. Реальностью которого был этот ужасный король Хино и неотвратимость брака с ним. Союза, в котором судьба трёх его предыдущих жён станет единственным избавлением.

— Ваше высочество! — пронзительно закричала Нилет ещё из коридора, вырвав принцессу из мира грёз. Двери распахнулись, и юная служанка вбежала с охапкой тряпок в руках. — Ваша августейшая матушка выбрала для вас ткань. Вы будете на балу в васильковом!

Бальный зал по праву считался гордостью Финорского дворца. Десять — по числу управителей мира — маленьких площадок для музыкантов, расположенных возле одной стены на разной высоте, обеспечивали всюду ровный и чистый звук. Музыкальная наука Финории ещё не достигла заоблачных высот, и оркестр состоял всего лишь из лютней, труб и барабанов, а высокими нотами украшала мелодию единственная флейта, простая и деревянная. Для флейтиста отвели отдельную площадку на среднем уровне, с правой стороны. Барабанщик сидел в самом низу и отбивал ритм в две огромные литавры, украшенные золотыми шнурами, а по краям от него стояли два трубача с большими басовыми трубами — один поближе, другой подальше. Также на нижнем уровне сидели лютнисты. Лютни были и на среднем уровне, кроме того, здесь же располагались трубачи с трубами поменьше. На самых верхних площадках, помимо трубачей и лютнистов, стоял юный музыкант, ударявший молоточком в металлический треугольник для создания акцента в конце куплетов.

Толстые, мягкие ковры, купленные по баснословной цене в далёкой Химерии, украшали стены бального зала вместо картин. На них изображались жанровые сцены, исполненные с особым изяществом: сбор цветов на лугах, таинство Первой Прогулки, объяснение в любви возле ручья под сенью леса. Никто не нашёл бы тут исторических событий и кровавых баталий — ковры должны были нести радость и умиротворение, но повесили их в зале не только для этого. Сохранить музыку в первозданном виде, не дать эху испортить чистоту звука — вот основное назначение ковров! Их чудесный вид поражал воображение, но на самом деле они служили не зрению, а слуху.

Балы были единственным развлечением Финоры, если не считать книг. С десяти лет она появлялась на них — по законам страны детям не запрещалось быть на балах, и юных наследников знати привозили в закрытых экипажах, чтобы не нарушать традицию. Маленькой Финоре частенько приходилось танцевать со своими ровесниками. Каждый раз подготовка к балу и обсуждение будущего платья с матерью и служанками становились целым событием. Но таким редким! Балы случались от двух до четырёх раз в год.

Финора-средняя тщательно следила, чтобы цвет и фасон дочкиных нарядов не повторялись. Для самой же принцессы пошив платья и разучивание новых танцев были игрой: она выбирала оттенок ткани, отделку, украшения, и мечтала, как однажды ненавистный закон отменят, и все дети будут танцевать в парке под звёздами, а после танцев можно будет бегать между деревьев в догонялки и рвать спелые сливы прямо с ветвей… Но это были всего лишь мечты, такие же несбыточные, как и её теперешние грёзы о графе Орионе.

— Хороша наша принцесса, — сказала Ирмеф из-за портьеры, глядя на танцующую знать. — Вот только исхудала слишком от болезни. И бледная стала, как белая мышь.

— Все от болезней страшными становятся, — ответила одна из кухарок. — И простые, и принцессы.

— Красота, она не в титулах, — добавила другая, — вон у Ирмеф дочка — кровь с молоком! Волосы черней угля, личико белое, глаза как небеса. Одень её в шелка, и не отличишь от королевишны.

— И имя на королевское похоже — на «ра» кончается.

— Признавайся, Ирмеф, нарочно дочку Флирой назвала?

— Да отвяжитесь вы от меня, побойтесь Десятерых, — отмахнулась Ирмеф. — Как ни назови — всё равно моя кровиночка сейчас не с графьями пляшет, а выпивку разносит.

— Не дело такой красавице на кухне служить, — не унимались работницы.

— Ей бы фрейлиной стать. Скоро для Финоры будут набирать фрейлин, вот бы и твою Флиру взяли.

— Да, как бы хорошо вышло! Уехала бы твоя Флира в Хинорию, да вышла бы там за какого-нибудь маркиза.

— Захлопните рты! — шикнула на них Ирмеф. — Вон моя дочурка идёт.

Кухарки и служанки умолкли, лукаво переглядываясь. Из бального зала вышла статная темноволосая девушка лет двадцати четырёх, в сером форменном платье и белом переднике. Кружевная наколка держалась на чёрных кудрях двумя серебряными булавками. Голубые глаза Флиры смотрели из-под пушистых ресниц спокойно и холодно. Тяжёлый поднос, уставленный грязной посудой, она несла изящно, словно он был невесомый. Плавными шагами Флира проследовала на кухню, не удостоив болтливых работниц взглядом, лишь на секунду встретившись глазами с матерью. Остальные женщины с завистью посмотрели ей вслед.

— Простите меня десятеро, но я думаю, Ирмеф, что твоя дочка красивее Финоры, — сказала судомойка.

Никто ей не возразил — все понимали, что это правда. И лишь пожилая кухарка, та, что затеяла разговор, сказала, покачав головой:

— Красива, спору нет. Но как бы от красоты-то беды не вышло.

Ирмеф глянула на неё исподлобья, однако промолчала. И тут грянула музыка.

Каждого бала принцесса ждала, словно чуда, но сегодня всё было иначе. Ни прелестное васильковое платье с сапфировой диадемой, ни восхищённые взгляды придворных не радовали Финору. Лишь в музыке находила она утешение — нехитрые мелодии уносили её вдаль, в прошлое, в ту ночь, когда она обронила заколку, и будущая свадьба с Хино казалась всего лишь страшной сказкой. Правила этикета велели скрывать свою тоску, и принцесса выглядела весёлой и счастливой. Ни родные, ни гости не знали, каково приходится Финоре. Они говорили ей дежурные комплименты и радовались её чудесному — не иначе! — спасению.

Прошло уже восемь танцев, когда распорядитель объявил о приезде нового гостя — должно быть, тот задержался из-за пурги. Ведь пока принцесса болела, в Финории наступила зима, и все окрестности замело снегом. Завидев вошедшего, Финора встрепенулась — его фигура показалась ей знакомой. Списав это на чаяние выдать желаемое за действительное, она вновь вернула внимание музыкантам, которые временно прекратили играть, и стала с чересчур преувеличенным интересом изучать инструменты взглядом.

— Посланец из дружественной Хинории граф Орион! — провозгласил распорядитель, и у принцессы подогнулись колени. Ей пришлось призвать на помощь всё своё самообладание, чтобы не упасть. Поняв, что с её стороны куда более странно выглядит полное отсутствие интереса к гостю, Финора повернула голову в его сторону, встречаясь с ним глазами ровно в ту же секунду. Но лишь на мгновение, сразу за которым граф отдал шапку слуге, поклонился собранию и скользнул по принцессе небрежным взглядом.

«Он разлюбил меня», — подумала Финора, и мир вмиг стал серым, как простыни на ложе Уходящих. Она отвернулась и попыталась придать своему лицу любезно-ледяное выражение, моля Десятерых, чтобы поскорее заиграли музыканты и её пригласил какой-нибудь князь или герцог, но всё сложилось иначе. Музыканты действительно заиграли — после того как распорядитель объявил трижды-шаг, модный танец, завезённый из солнечной Химерии — но никто из местных дворян не успел пригласить принцессу.

Едва зазвучало вступление, как перед Финорой оказался граф Орион. Он церемонно поклонился и протянул ей руку. От такой неслыханной дерзости по залу прокатилась волна ропота. Принцесса хотела отвергнуть нахального кавалера. И как только он посмел предложить ей танец, когда его стараниями вместо этого бала вполне могли сейчас идти поминки по ней, Финоре? А если слухи об этом танце дойдут до Хино, не сносить ей головы. «Благоразумнее будет отказаться», — подумала она, но в то же мгновение рука её сама легла в его руку, а взгляд устремился к нему.

«Что я творю?» — с ужасом осознала содеянное принцесса, а граф уже увлекал её на середину зала под звуки знакомой мелодии, которая сейчас играла как-то по-особенному. То ли музыканты изменили темп, то ли сердце Финоры застучало быстрей. Магия музыки захватила принцессу… А граф уверенно и бережно вёл её, не отрывая глаз, и остальные пары расступились, давая им простор.

Трижды-шаг — танец подвижный, и кружащейся паре нужно много места. Не сразу он прижился в холодной и чопорной Финории, долгие годы старшее поколение ругало его за некоторую вольность: уж слишком близко находились друг к другу дама и кавалер, но постепенно танец проник в высшие круги и стал обязательным не только на королевских балах, но и на обычных вечеринках.

Подумать о том, так ли уж не правы были мудрые старшие поколения, Финора не успела, ибо калейдоскоп ощущений, захвативший её в головокружительный вихрь, в то же мгновение заставил благоразумие капитулировать. Руки графа, что сомкнулись на талии, превращали в реальность её самое заветное желание об объятиях, о которых она чуть не попросила его в безрассудном порыве, едва успев поднять голову с ложа Уходящих. Не успевший покинуть его запах мороза заставлял жалеть, что существующие рамки приличия не позволят прижаться ближе, и оттого принцесса делала ещё более глубокие вдохи каждый раз, когда танцевальные движения требовали приблизиться к партнёру плотнее. Стремилась запечатлеть в памяти этот чистый, свежий, казавший таким непокорным аромат. Граф Орион пах свободой.

Финории, Хинории и другим странам Иэны не скоро ещё предстояло погрузиться в унылые времена чёрных и серых одежд: приглашённые блистали многоцветьем тканей. И если мужские костюмы не отличались чрезмерной пестротой, то наряды женщин были подобны цветам. Пышные, хотя и без кринолинов, юбки, широкие газовые ленты, привязанные к рукавам у плеча и ниспадающие до пола, прозрачные шлейфы в тон платью, закреплённые на причёске — всё это создавало волшебную картину, но даже на фоне этого великолепия тёмно-васильковое платье Финоры было словно яркая искра. Все невольно загляделись на молодую пару: кто-то с умилением, кто-то с завистью, а родители принцессы, царственные Финора и Фино — с тревогой.

— Как красива наша дочь, — шепнул король королеве.

— Что это за молокосос? — неприязненно спросила она. — Едва заявился, и сразу кинулся к принцессе. Как будто здесь мало дам пониже рангом.

— Впервые вижу этого выскочку, — признался Фино. — Сказали, что он из Хинории. Может, принёс вести от старого короля? Что, если тот расторгнул помолвку?

— Не дай Десятеро, — испугалась королева. — Смотри, по-моему, этот белобрысый что-то говорит ей на ухо. Мне это не нравится!

— Когда объявили танец, она могла не подать руки. Но почему-то приняла приглашение.

— Это всё её врождённая мягкость характера, — покачала головой Финора-средняя. — Я уверена, что у неё просто не достало решимости отказать наглецу.

— А по-моему, она вполне довольна, — заметил Фино. — Они болтают, словно знают друг друга давно.

— Даже, я бы сказала, не болтают, а воркуют. Как бы не пошли слухи. Сегодня же напишу будущему супругу Финоры, чтобы не посылал к нам этого, как его, Омирана?

— Ориона. Графа, — уточнил король. — Кстати, я не припомню такого рода среди Хинорской знати. Надо проверить по геральдической книге — уж не вымышленное ли это имя? Завтра с утра дам задание звездочёту.

— Я вне себя, — сказала королева, сохраняя на лице улыбку. — Давай прервём танец.

— Не будем создавать лишнего шума, — возразил король. — В наших силах сделать так, чтобы наглец навсегда позабыл нашу дочь.

— Ты хочешь возродить смертную казнь? — ужаснулась королева. — Как в дикой Хинории?

— Нет, конечно. Побойся Десятерых, как ты могла обо мне такое подумать? Достаточно припугнуть его. Для этого у нас достаточно средств и верных людей.

— Пожалуй, ты прав, — согласилась она. — Скорей бы танец кончился, ну почему они все такие длинные?

— Восемь минут хочешь не хочешь, а отдай, — улыбнулся Фино. — Это правило ещё более железное, чем запрет выходить на улицу до совершеннолетия. Кстати, о совершеннолетии. Не пора ли нам начать подготовку? У Финоры нет ни одной фрейлины.

— Да, завтра же составим список подходящих девушек. Они все должны быть совершеннолетними, незамужними, хорошо образованными…

И королевская чета погрузилась в обсуждение, будто забыв о танцующей паре. Судьбу Финоры решали без неё.

— И снова я прошу простить меня за дерзость, — сказал граф, едва в танце началась медленная часть и музыка заиграла тише.

— Вы в своём обыкновении, — отвечала принцесса. — Улыбайтесь же, на нас смотрят. Виноватую мину прибережёте на потом.

— Вы тоже в своём обыкновении, — сказал граф с такой очаровательной улыбкой, что Финора покраснела — не то от стыда, не то от другого чувства, неведомого ей самой. — Вы прекрасны, как синяя оса, и столь же больно жалите. Да, я поступил дерзко, но нам доподлинно известно, что того самого «потом» может и не наступить. Это был единственный способ поговорить с вами без посторонних ушей.

— Говорите, у вас три минуты. Потом опять начнётся быстрый танец, — приказала Финора, разочарованная, что этот, вероятно, единственный момент, в котором она могла побыть в плену рук графа, он решил испортить очередным бессмысленным разговором.

— Этот бал худшее, что только можно было придумать, — без всяческих экивоков и книксенов заговорил Орион. — Уже этим вечером королю Хино доложат, что слухи о вашем чудесном выздоровлении самая что ни на есть правда, и он окончательно утвердится в желании сделать вас своей женой.

— Что поделать, моя хворь и выздоровление — ваших рук дело, граф, — будто поддерживая его сравнение с синей осой, ядовито отозвалась принцесса. — Пора бы вам уже принять то, что мне известно наверняка: от судьбы не уйти. А эти ваши попытки выглядят просто смешно. Дайте угадаю: у вас созрел очередной план? Знаете, не откажу себе в удовольствии его услышать и хорошенько посмеяться! — процедила она сквозь широкую улыбку, которая на протяжении всего вечера не сходила с лица и от которой нещадно сводило скулы. — Говорите!

— Упадите в обморок и притворитесь, что болезнь вернулась к вам. Тогда Хино потеряет к вам интерес, и брачный договор расторгнут, — граф Орион, очевидно, куда лучше Финоры следивший за отведёнными на разговор тремя минутами, с ходу повиновался.

— Если это шутка, то на редкость неудачная.

— Я не шучу. Это лучший способ отвадить от вас этого негодяя.

— Я не смогу обмануть лекарей!

— Сможете — просто не подпускайте их к себе. Как не подпускали в подростковом возрасте.

— Граф, вы в своём уме? Опустим то, что вы так бесцеремонно в курсе всего, что со мной происходило даже в детстве! Опустим. Вы на самом деле серьёзно предлагаете мне обмануть всех, включая моих родителей? Ни за что!

— Жаль. — На его лицо упала тень грусти, а истекающее время не предполагало возможности продолжить спор. — Тогда мне придётся убить Хино на турнире, — констатировал он так, словно гибель короля Хинории была лишь несвершившимся фактом.

— Вы так уверены в своём мастерстве? А вы не думали о том, что ОН может вас убить? — Финора не хотела, чтобы её и без того скорбную участь омрачила ещё и нелепая гибель графа.

— Я не подпущу к вам это исчадие Подземья. Даже ценой своей жизни.

— Граф, оставьте свою идею. Это безумство.

— Вы хотите замуж за Хино? — спросил он, пристально глядя ей в глаза, и принцесса чуть не пропустила положенный в этом месте поклон.

— Не хочу, — вырвалось у неё. — Я боюсь этой свадьбы, как ночного кошмара, но никогда не пойду против родительской воли. Я принцесса, если вы забыли, а титул накладывает не только права, но и обязанности. Те, о которых вы, даже наблюдая за мной много лет, понятия не имеете и иметь не можете! Не вам судить меня. И закончим этот бессмысленный разговор.

— Жаль, — повторил граф Орион, вновь не став спорить. — В таком случае последняя просьба — не просьба даже, а совет: нарушьте правило. Выйдите на улицу до совершеннолетия, чтобы взгляд дракона не пропал зря.

— И что будет? — прищурилась принцесса. — Поведайте, вы не так давно обронили, что не имеете от меня секретов!

— Я бы с радостью, да только три минуты истекли, — блеснул улыбкой граф и закружил её в стремительном вихре танца — началась финальная часть трижды-шага. Теперь было не до разговоров. Летящая мелодия, быстрый темп и словесный поединок наполнили обоих куражом, и остаток танца прошёл так энергично, что когда отзвучал последний аккорд, им все зааплодировали.

Граф отвёл свою даму к дивану, где сидели её царственные родители, отвесил им церемонный поклон и затерялся в толпе.

— Ты бледна, дочка, — заволновалась королева. — Не нужно много танцевать после болезни.

— Да, — Финора провела рукой по лбу, стирая капельки пота. — Я лучше отдохну. — Она села — точнее, упала — на соседний диван и выхватила веер.

Король сам предложил ей прохладного напитка и весело сказал:

— А мы с твоей мамой обсуждали твою будущую помолвку! Мы решили, что самое время начать набирать для тебя фрейлин.

Стакан дрогнул в руке принцессы. Она не ответила.

Прислуга смотрела на танцующих. Это не возбранялось, лишь бы не заходили без дела в зал. Ирмеф и её дочь Флира стояли в стороне от остальных служанок и вполголоса переговаривались, глядя на танцующую пару.

— Какое платье у принцессы! Сколько оборок! А как шлейф за ней летит — будто облачко синее, — на все лады восхищалась Ирмеф нарядом Финоры.

— На то она и принцесса, чтоб в шелках ходить, — сказала в ответ Флира.

— Да… Кому что на роду написано. Кому на балах плясать, а кому грязную посуду отмывать. Это платьишко синее на тебя надеть — оно бы во сто раз лучше смотрелось. К чёрным волосам синее больше идёт.

— Мама, на каждом балу я с детства слышу от тебя одно и то же. Хватит, прошу тебя. Я — не принцесса, и точка. Мне не видать балов и шелков, — с горечью сказала Флира.

— Не видать, — вздохнула Ирмеф. — А всё ж ты красивей нашей принцессы — даже служанки с этим согласились. Она хоть и принцесса, а словно коза облезлая. Никогда белый волос не обойдёт по красоте чёрный! И имя у неё грубое, даром что королевское. Фи-нора, — скривившись, словно выплюнула Ирмеф.

— Граф, похоже, так не считает, — возразила Флира. — Глядит на неё, как на картину.

— Этот нищеброд? — фыркнула Ирмеф. — Да он сам облезлый! Хороша парочка: он облезлый и она облезлая. Ей бы черноволосого кавалера, хоть не так позорно бы смотрелись эти пляски. Ты, дочка смотри: когда будешь выбирать жениха — тёмненького выбирай.

— А если мне нравятся светленькие? — процедила Флира, пристально следя за кружащейся парой.

— Кстати, насчёт светленьких, — понизила голос Ирмеф. — Завязывай свои шашни с конюхом.

— Кто тебе сказал? — дёрнулась Флира.

— Я сама не слепая.

— Тебе наврали!

— Наврали не наврали, а ты себя загубишь. Тебе с твоей красотой не конюх нужен, а принц.

— Зачем так высоко? Мне б и графа хватило, — задумчиво ответила Флира.

Королева Финора-средняя не стала выпытывать у дочери, кто с ней танцевал. После жаркого трижды-шага она затеяла разговор о фрейлинах, а потом незаметно подвела его к будущей свадьбе. Принцесса рассеянно кивала, обмахиваясь веером, а сама искала в пёстрой толпе графа Ориона. Но тщетно — он словно растаял в воздухе. «Может, дракон его унёс?» — подумала Финора.

Мать втолковывала ей о долге королевских дочерей и важности брачных союзов между правящими династиями, а Финора вспоминала серые глаза графа и его чуть насмешливый голос. Мать говорила ей одно — граф другое. «Упадите в обморок», — вспомнила Финора. Легко сказать! Под заботливыми, но строгими взглядами родителей она не способна была на притворство, любые попытки выглядели бы неуклюжими, нарочитыми, и она всего лишь выставила бы себя в глупом свете, чего принцессам не позволительно, поэтому Финора с вежливой улыбкой выслушивала слова матери и кивала.

Распорядитель объявил ригодон. К Финоре сунулся было какой-то вельможа, но королева жестом дала ему понять, что принцесса сегодня больше не танцует. В этот момент к королю подошёл военный из числа охраны, почтительно согнулся в поклоне, и Фино что-то шепнул ему на ухо.

— Будет сделано, — одними губами ответил военный и, отдав честь, удалился.

Принцесса не понимала, что это означало, но сердце её глухо забилось. Что за приказ отдал отец? Не угрожает ли опасность графу Ориону? Но выдавать свою тревогу было нельзя, и Финора пустилась в обсуждение с матерью фасона свадебного платья. Вскоре к ним присоединилась Финора-старшая, а затем — пожилая герцогиня, когда-то блиставшая при дворе, и принцессе стало совсем тоскливо. Лишь хорошее воспитание и намертво вбитый этикет заставляли её поддерживать разговор.

Король Фино внимательно наблюдал за беседой женщин. На этом балу он почти не танцевал. Будь в бальном зале поярче свет, можно было бы заметить чуть заметные морщинки напряжения на его лице — король ждал важного донесения, но гонец почему-то не шёл. Музыканты играли танец за танцем, приглашённые веселились и пили вино, разносимое слугами, дочь выглядела счастливой — чего ещё можно желать? Но жизнь королей так устроена, что они никогда не отдыхают душой. Слишком много вожжей нужно одновременно удержать в руках.

Разносчик сладостей на миг склонился к сидящему королю и шепнул ему одно слово: «Пришёл». Все приняли это за обычный поклон и не обратили внимания, лишь принцесса сжала губы и тревожным взглядом проводила отца, который царственно кивнул всему собранию и удалился.

Король волен выходить и приходить, когда захочет, он никому не обязан давать отчёта в своих действиях. Тем не менее Фино, чтобы не будоражить придворных, не показал ни малейшим движением, что торопится. Он уходил степенно, как подобает королю, и снисходительной улыбкой отвечал на поклоны, хотя больше всего на свете ему хотелось броситься сломя голову в свой кабинет.

Едва он покинул зал, от строя у стены отделились двое солдат и пошли за ним на почтительном расстоянии. Коридоры в Финорском дворце были украшены жёлто-изумрудной мозаикой. Это были цвета герба: зелёный цвет символизировал зелёные луга Финории, а жёлтый — её золотые запасы. Больше двух цветов добавлять в герб не разрешалось — малоцветье с лихвой восполнялось хитрыми и сложными узорами. У солнечной Химерии был герб жёлтого и серого цветов, а у соседней Хинории, куда вскоре предстояло отправиться принцессе — чёрного и красного. Считалось, что чёрный символизирует плодородные пашни Хинории, а красный — её знаменитые вина, но народ поговаривал, что в гербе страны отражены чернота души её правителя и кровь его невинных жертв.

Фино поднялся на второй этаж. Здесь отделка коридора была скромнее и строже. Возле некоторых дверей стояли слуги, но у королевского кабинета ожидал ещё один человек — высокий, статный, в сером военном плаще. С его сапог падали тающие комья снега. Лакей, стоящий у входа, при виде короля распахнул дверь. Король, не глядя на него, стремительно вошёл, а следом за ним — человек в военной одежде.

— Где он? Вы схватили его? — спросил Фино.

— Я виноват, мой король, — ответил военный и согнулся в поклоне. — Мы ждали, когда он выйдет из дворца, но он обвёл нас.

— Я же велел оцепить дворец и никого не выпускать!

— Так и было сделано, ваше величество. Мы караулили почти час, но он так и не вышел. Слуги рассказали, что этот человек ушёл сразу после танца, но направился не к выходу, а наверх. На третьем этаже мы обнаружили открытое окно.

— Он что, спрыгнул в снег? Не смеши меня, Зейро.

— Прошу ваше величество простить меня, — снова поклонился военный, — но этот негодяй словно сквозь землю провалился.

— Вы прочесали парк и окрестности?

— Я отправил солдат. Отряд скоро вернётся.

— Час от часу не легче, — пробормотал король. — Только что моя единственная дочь вырвалась из лап смерти, и вот уже вокруг неё вьются всякие подозрительные люди. Надеюсь, что когда я увижу этого молодчика в следующий раз, он будет уже в кандалах. Как только что-то узнаешь — докладывай лично мне.

— Так точно, ваше величество!

— Упустишь смутьяна ещё раз — разжалую из капитанов.

Зейро молча поклонился.

Король вернулся к гостям и снова был весел и безмятежен, но лишь внешне. Он даже пару раз станцевал с придворными дамами и выпил ещё вина, но когда в одном из выходов замаячила фигура в военном плаще, чуть ли не бегом устремился к Зейро. Жестом разогнав любопытных слуг, Фино велел ему говорить.

— Случилось нечто из ряда вон выходящее, — сказал капитан. — Ваше величество, вы должны видеть это сами.

— Подземье, — выругался король. — Собери мою охрану. — И крикнул: — Подать шубу и шапку! Мне угодно подышать свежим воздухом.

Зимы в Финории не столько морозные, сколько снежные. Во время бала как раз случилась метель, и слугам хватало работы: скребки, мётлы и деревянные лопаты все были при деле. Но капитан Зейро повёл короля в тот участок парка, где снег не расчищали. Впрочем, отряд солдат уже протоптал туда дорожку.

— Говори, что нашёл-то? — потребовал король.

— Следы, ваше величество, — ответил капитан. — Но непростые. Пока не замело, поспешил доложить вам. Пару из них мы накрыли плащом, чтобы вы увидели своими глазами.

— Звучит так, словно ты нашёл след Лесного Человека, — усмехнулся Фино, отплёвываясь от летящего в лицо снега.

— Если бы так, ваше величество, — грустно отозвался Зейро. — Это было бы счастьем.

Впереди шли с факелами пятеро солдат Зейро, за ними — король, а позади него восемь человек охраны. Королевский парк в чём-то походил на лес — большой, красивый, ухоженный лес с подстриженными кустами и чисто выметенными дорожками. Маленькие озёра, выкопанные на месте родников, и тщательно созданная система ручьёв радовали глаз летом, но зимой тут делать было нечего. Изредка здесь проходили скучающие придворные, которым взбрело покататься на лыжах, а больше никого не интересовали зимние окраины парка. В молодости Фино часто прокладывал здесь лыжню вместе с друзьями, потом — с подрастающим Фино-младшим. Но после гибели сына король был здесь впервые.

Шли они по дороге, а не по кустам, поэтому быстро достигли цели. Впереди за деревьями чернела небольшая группа.

— Это мои люди, — предупредил Зейро. — Мы пришли, ваше величество. Эй! Уберите плащ и посветите! — приказал он солдатам.

Взметнулась серая ткань, несколько факелов опустились над небольшой площадкой на поляне, и король шагнул ближе. В снегу зияли две огромные, в полтора шага длиной, неровные вмятины. Как ни старались солдаты, метель всё же успела прикрыть следы, но даже примятые плащом, они сохранили очертания длинных когтистых лап.

Несколько мгновений король смотрел на следы, потом словно опомнился:

— Накройте снова плащом и покажите звездочёту. Авось как-нибудь доковыляет сюда. А потом засыпьте снегом. И всем держать языки за зубами!

Фино выхватил факел у одного из солдат и зашагал обратно. Охрана двинулась за ним.

— Слышали? — крикнул капитан. — Выполняйте. За звездочётом пойду сам.

* * *

— Ну что, вернулся несолоно хлебавши? — спросил Дааро. Они только что приземлились на вершине холма, с которого днём и в хорошую погоду можно было разглядеть золотые башни Финорского дворца. Сейчас же мела метель, и всё казалось серым. — Может, пора домой?

— Ты же не мёрзнешь, — ответил граф Орион. — А мне лишний час погоды не сделает.

Дракон стоял посреди снежной вершины, как изваяние, а граф сидел у него на спине и смотрел в сторону королевского замка.

— Наверно, ты надеялся, что сегодня я наконец-то унесу вас обоих?

— Нет. Уже не надеялся, — покачал головой граф. — Я смирился с тем, что не нужен ей. Но всё равно так тоскливо возвращаться одному. Давай ещё немножко послушаем, как падает снег.

— Это для людей снег, — сказал Дааро. — А мы, драконы, видим снегопад как мириады разноцветных искр, светящихся в темноте. Каждая искра — целый мир. Большой мир с людьми, животными, растениями. Там тоже правят короли, кто-то рождается и умирает, а любовь лишает людей разума. Когда снежинка падает на землю, в мире воцаряется спокойствие. Но ненадолго, лишь до первой оттепели. Стоит солнечным лучам растопить маленькую звёздочку, все её жители погибают. А некоторые и ещё раньше — под копытами животных, полозьями саней и людскими сапогами. Весной наступает большая жатва, ни одному сверкающему миру не удаётся спастись. С утренними туманами растопленный снег улетает обратно ввысь, чтобы через полгода снова стать множеством миров. Снова будут построены дворцы, взойдут на трон короли, и миллионы людей положат свои жизни на алтарь любви. Снова вырастут цветы на лугах и заиграет музыка, прославляющая эти чудесные миры. Всё будет как прежде, но ни в одном из них не возродится ни один человек. Не повторится ничей взгляд, ничей голос, не повторятся черты лица и оттенок волос. Никогда больше не взметнётся рука знакомым жестом, не зазвучит знакомый смех. Все люди будут новыми. В природе всё повторяется, кроме путешествия души.

Граф Орион соскользнул с его чешуйчатого бока, сделал несколько шагов по колено в снегу, а потом рухнул навзничь в пушистую холодную перину, раскинув руки.

* * *

Линарий, пожилой звездочёт в синей мантии, стоял в своей библиотеке, опираясь на конторку. За его спиной поднимались нескончаемые стеллажи с книгами, по бокам от конторки горели массивные свечи в напольных канделябрах — зимой в Финории темнеет рано — а напротив в бархатном кресле восседал король Фино.

— Присаживайся, Линарий, — сказал он. — Не нужно церемоний. Возраст не щадит никого, ни королей, ни звездочётов.

— Благодарю, ваше величество, — склонился тот и занял второе кресло. Их с королём разделял небольшой столик с гадательными принадлежностями: стекляшками, цветными картонками, заговорёнными монетами и прочей мишурой, в которой королям разбираться не положено.

— Расскажи, что открыли тебе звёзды. Действительно ли мои солдаты нашли драконьи следы, или это чья-то глупая шутка?

Звездочёт ответил не сразу. Глубокие морщины легли на его чело. Фино не торопил старика — тот издавна был его наставником. Ещё до восшествия на престол Фино спрашивал совета у мудрого Линария и ни разу об этом не пожалел. Предсказательные карты старого мудреца всегда сбывались. Но сейчас что-то не давало Линарию открыть королю всю правду.

— Я составил карту, — ответил наконец звездочёт. — И весьма поражён результатом.

— Так дракон это был или нет? — нетерпеливо перебил Фино.

— Да, можно сказать, что это был дракон.

— Что значит «можно сказать»? Дракон или нет?

— Дракон. Но… — звездочёт запнулся, — другие виды гадания не показали, что дворцу угрожает опасность. Поэтому я склонен полагать, что дракон был либо умирающий, либо… ложный.

— Ложные бывают грибы и слухи! А драконы, как и люди, все одинаковые. Они либо есть, либо их нет. Были следы — значит, был дракон. Придётся объявить облаву.

— Не торопитесь с выводами, ваше величество. Ложного дракона невозможно изловить.

— Линарий, я же просил: без церемоний. Я никогда не слышал о ложных драконах. Объясни мне простыми словами, что означает это выражение — как сорок с лишним лет назад объяснял глупому сорванцу, что короной нельзя ковырять землю.

— Хорошо, без церемоний. Ты видел зимой ложное солнце над горизонтом? Примерно ту же природу имеют и ложные драконы. Явление практически не изучено, описанных случаев не так много, но ни разу оно не нанесло людям вреда. Ложный дракон — это как бы видимость дракона, но материально осязаемая. Как тень, как мираж, обладающий весом. Если ты прикоснёшься к ложному дракону, рука не пройдёт сквозь его шкуру. Если ты всадишь в него стрелу, она не упадёт на землю, а исчезнет вместе с ним. Ложные драконы недолговечны и держатся не больше часа. Откуда они берутся, не знает никто.

— Интересно, — протянул Фино. — А почему я впервые слышу об этом на шестом десятке?

— Явление ещё более редкое, чем шаровая молния, но напугать людей способно не в пример сильнее. У звездочётов негласный уговор не упоминать о нём без необходимости.

— Хорошо, пусть будет ложный. Солдатам объявим, что следы вылепили озорники. Если слухи расползутся — придётся показательно выпороть какого-нибудь мальчишку. Но действовать я буду так, словно дракон был настоящий. Не потому, что не верю тебе, мой мудрый наставник, а потому что я король и отвечаю за безопасность моего народа. Сегодня же велю расставить лучников на высоких башнях. Солдаты будут дежурить и днём и ночью, в любую погоду, чтобы ни один дракон не сунулся в города Финории, будь он хоть настоящий, хоть ложный.

— На всё воля вашего величества.

— А теперь скажи мне, Линарий, что ещё могло быть там на снегу.

— Вам мало двух версий?

— Трёх. Настоящий дракон, ложный дракон, неудачное озорство. Что ещё? Чем больше версий, тем лучше. Плохим я был бы стратегом, если бы делил мир только на чёрное и белое. Не бойся, говори любой бред. Например, скажи, что это вообще был не дракон, а какой-то другой зверь.

— Драконы не звери, — заметил Линарий. — Они сочетают в себе свойства и животного, и человека, и растения, и грозовой тучи, а также существа иных сфер, нам неведомых.

— Без книжных премудростей. По-простому. Могло ли это быть животное, зашедшее в королевский парк в поисках пропитания? Обычное животное, пусть и очень большое?

— Теоретически могло. Но…

— Без «но». Это уже четвёртая версия. Какая будет пятой? Не молчи, Линарий, ведь ты знаешь о драконах — да и о мире в целом — больше, чем я. Дай мне ещё хоть одно объяснение! У тебя больше простора для мысли.

— Благодарю, — с лёгким поклоном сказал звездочёт. — Хорошо, слушай. Но учти, Фино, это самая бредовая из всех версий, и опираться на неё не стоит. Она состоит в том, что дракон мог быть настоящим, но не представлял опасности.

— Это как? — нахмурился король. — Беззубый, что ли? Или на последнем издыхании?

— Нет. Обычный дракон, только дружелюбный.

— Дружелюбный дракон? — король расхохотался и встал. Тотчас же почтительно поднялся и старик. — Благодарю, Линарий, с таким звездочётом мне и шута не надо. Держи вознаграждение, — Фино с улыбкой вручил ему увесистый кошелёк с золотыми монетами. — А если серьёзно, то Финории не страшны ни драконы, ни иноземные враги, пока у меня есть ты, старый друг.

— Я счастлив служить вашему величеству, — ещё раз поклонился Линарий.

— Тысячу раз я пожалел, что не послушал тогда твоего совета и разрешил сыну пойти на турнир… — Они оба помолчали в знак памяти о Фино-младшем, и король, не прощаясь, вышел.

Звездочёт спрятал золото в секретном ящике массивного шкафа, затем взял с полки стеклянный шар и положил его на гадательный стол в специальную выемку. Сам сел в кресло и устремил взгляд в глубины зеленоватого стекла, но через минуту встал и передвинул одну свечу. Снова сел, и снова встал, чтобы подложить под шар лист чёрной бумаги. Так он прилаживал вокруг него предметы и освещение примерно полчаса, после чего наконец успокоился, устроился в кресле поудобней, накинув на плечи меховой плащ, и застыл в неподвижной позе до утра.

* * *

— Ваше высочество, я разложила в гардеробной новые шелка. Такой красоты я никогда в жизни не видела! Вроде белый, а голову наклонишь — и он уж зелёный с красными крапинками, и блестит как снег. Другой вроде пурпурный, а в складках голубой проскальзывает. А какое шитьё! Мне бы таких узоров ни в жизнь не вышить. Дух от красоты захватывает, — тараторила Нилет.

Финора молчала. Она знала, что горничная пытается зазвать её в гардеробную, чтобы принцесса выбрала себе наряд для следующего бала, посвящённого торжеству помолвки. Перед всем двором нужно было делать вид, что она радуется и пребывает в счастливом ожидании, но заставлять себя улыбаться ещё и перед служанкой — это было выше её сил.

— Хватит, Нилет. Я не могу слышать о нарядах.

— Но её величество разгневается…

— Нилет, если ты не прекратишь, то разгневаюсь я.

— Но платье для помолвки…

— Пусть выберет матушка. Она сделала прекрасный выбор для прошлого бала, сделает и для этого.

— Слушаюсь, ваше высочество, — присела в реверансе Нилет и всхлипнула.

— Чего ревёшь? — сухо спросила Финора.

— Простите, ваше высочество, — Нилет вытерла слезинку. — Эти платья… Эти ткани… Они так прекрасны! У меня от них голова кругом, а вы даже взглянуть не хотите.

— Я подарю тебе их все, когда матушка сделает выбор.

— Спасибо вам огромное! — взвизгнула Нилет и бухнулась на колени. — Я никогда в жизни не была так счастлива! Но только, — она снова всхлипнула, — я ведь не об этом. Ежели вы даже на такие чудесные ткани смотреть не хотите, то что же у вас на душе сейчас творится?

У Финоры дрогнула нижняя губа.

— Поди прочь, Нилет, — тихо сказала принцесса. Горничная поклонилась и попятилась к выходу. — И вели слугам принести обратно мою «Книгу волшебных историй». Я ещё не дочитала её.

Нилет убежала, и Финора вздохнула с облегчением. Любое общение было для неё в тягость. До официальной помолвки оставался месяц, и после церемонии уже ничего нельзя будет изменить — она станет женой Хино и покинет родную страну навсегда. Мысль об этом отравляла каждое мгновение.

Финора встала с оттоманки и перешла в гардеробную — почему бы и впрямь не взглянуть на ткани? Может быть, всё же получится что-нибудь подобрать. Это помещение занимало не меньше места, чем жилая комната принцессы, но было не квадратным, а длинным. Массивные шкафы чёрного дерева с серебряными ручками стояли в два ряда вдоль стен, а над противоположным от входа рядом протянулось широкое сплошное окно. Здесь было светло, но на каждом шкафу стоял канделябр со свечой, чтобы принцесса могла наряжаться и в тёмное время. Нельзя сказать, что шкафы были набиты платьями до отказа — Финора не держала одновременно более полусотни нарядов. Но шкафы служили ей также и хранилищем для других вещей, милых сердцу и совершенно не нужных: старых игрушек, коробок с бумагой для рисования, самодельных украшений и засушенных на память лепестков из букетов на каждый день рождения. Лепестки лежали в прелестной шкатулке из эмали, и набралось их уже двадцать три штуки.

В тоскливые часы Финора перебирала эти мелочи, и ей становилось легче. Но теперь даже они не приносили утешения. Будущее надвигалось неумолимо, как чугунная стрелка городских часов на главной башне.

В торцах гардеробной находились большие зеркала во всю стену, которые до сих пор немного пугали Финору (в детстве поход сюда был пыткой — девочке казалось, что из бесконечного зеркального коридора на неё кто-то смотрит), а перед шкафами со стороны входа стоял ряд стальных квадратных вешалок с поперечинами. На них-то служанка и развесила новые ткани.

Пару минут Финора вглядывалась в серую дымку зазеркалья. Оно притягивало её, как магнитом. Страх, ещё не забытый, всколыхнулся вновь, но теперь с ним было и другое чувство. «Уйти бы туда. Спрятаться за стеклом, чтобы никакой Хино не нашёл», — подумала она и, сделав над собой усилие, перевела взгляд на многоцветье шелков.

Кроваво-алая широкая полоса тяжёлого шёлка была ярче всех. В этом отрезе, как и в прочих, сверкали блёстки и переливались дополнительные оттенки, хитро спрятанные во внутренних нитях, и Финора невольно залюбовалась. Но было в этом цвете что-то тревожащее, гнетущее, как в красивой, но страшной сказке.

Этот цвет напоминал о боли. Финора, как особа королевской крови, не занималась работой на кухне, но порезаться и ей случалось — и ножницами для волос, и канцелярским ножом — всякое бывало. Воспоминания даже о такой небольшой боли заставили её поморщиться. Почему мир так устроен, что всё пропитано болью — и рождение, и смерть? Почему за всё нужно платить своею кровью? В сердцах Финора схватила отрез и швырнула на пол. Нет, не будет такого платья ни у неё, ни у глупенькой Нилет! Принцесса наступила ногой на алую ткань и что есть силы рванула. Раздался треск раздираемого шёлка, и принцессе он показался похожим на человеческий крик. Она рванула ещё раз, и ещё, заставляя ткань кричать снова. Теперь дорогой заморский материал годился лишь на флажки для волчьей охоты.

Финора перевела дух и приблизилась к тёмно-синему отрезу. Его покрывали не блёстки, а мельчайшие искры, вспыхивающие во время движения. Она протянула руку и погладила эту бесконечную глубокую синеву с мириадами звёзд. На ощупь ткань оказалась не шёлком, а чем-то вроде тонкого бархата. У ручной оленихи, которую впускали во дворец, были такие же ушки: тёплые и мягкие. Ткань понравилась принцессе. Но если она наденет на церемонию тёмное платье, все скажут, что она не любит будущего мужа. Как будто его есть за что любить!

Розовый отрез напомнил о детских годах, и она со вздохом прошла мимо — думать о том времени она не любила. Хорошо, что детство с его нескончаемыми страхами и постоянным «нельзя» закончилось, и теперь её слово хоть что-то да значит. Да, она не может отказаться от помолвки, но может хотя бы выбрать платье.

Однако, пройдя несколько раз вдоль развешанных отрезов, она так и не смогла сделать выбора. Тяжёлые мысли одолевали принцессу. Забрав с собой синюю звёздную ткань, Финора покинула гардеробную. «Велю портнихе сшить накидку с капюшоном», — решила она.

Ирмеф украдкой свернула чёрную ткань, которую приготовила для похорон принцессы, и унесла к себе в сундук — авось пригодится. Ткань хорошая, новая. Можно оторвать траурную кайму и пустить отрез на платье. Нехорошо получится, если этот клочок попадётся на глаза королеве. Ну кто же мог знать, что принцесса, облезлая коза, выкарабкается?

Красные шелка, которые принцесса в припадке разодрала в клочья, лежали в этом же сундуке. Ирмеф не любила, когда пропадает добро, и за годы службы у королевы набрала порядочное количество обрезков. Когда-нибудь она нашьёт из них много платьев себе и Флире, а пока пусть лежат, авось кушать не просят.

В комнате Ирмеф стояло четыре сундука и два больших комода. Здесь было душновато из-за вечно запертого окна и густого запаха духов — королева отдавала своей горничной наполовину использованные флаконы, и служанка вовсю ими пользовалась. Солнечный свет сюда почти не проникал — Ирмеф любила полумрак и тёмно-розовые тона. Всегда задёрнутые вишнёвые шторы, ситцевые обои цвета фуксии, пурпурные полы и разномастная мебель — таково было убранство комнаты королевской горничной. Ирмеф, как и все слуги, жила на первом этаже, но королева могла в любой момент вызвать её к себе, позвонив в колокольчик на верёвке. Кроме того, у личных горничных обеих королев и принцессы имелись маленькие каморки возле комнаты госпожи — на тот случай, если понадобится долгое дежурство.

— Какая же она дурёха, — шёпотом проворчала Ирмеф, пытаясь закрыть туго набитый сундук. — Такую ткань испортила. Скорее бы уж уехала к своему муженьку — пусть он ей покажет, что почём!

— Ты про кого это, мама? — спросила Флира, впархивая в комнату.

Ирмеф вздрогнула.

— Да про кухаркину дочку, толстуху эту. А тебя что, отпустили на сегодня?

— Да, я до утра свободна. Пришла повидаться. Ой, что это такое яркое? Красные ленты? Дай мне одну, я повяжу волосы.

— Куда это ты собралась? — сварливо спросила Ирмеф.

— Посидеть с девушками на кухне у камина, посплетничать, — не моргнув глазом, ответила Флира и выхватила из сундука полоску красного шёлка с блёстками. — Ух ты, какая красота! — и тут же принялась делать себе причёску, глядя в круглое зеркальце на стене.

— Для конюха прихорашиваешься? — бросила Ирмеф.

— Не твоё дело, — процедила Флира, держа в зубах шпильку.

— Не груби матери! Я же за тебя, за дуру, беспокоюсь.

— У меня всё прекрасно.

Ирмеф оглядела дочь с ног до головы.

— Хороша ты, Флира. Слава Десятерым, не в меня пошла, а в отца. Знатный он был, из баронов. Жаль, рано помер, не успел нас с тобой увезти в свой замок. Была бы ты сейчас баронессой, и не конюхи бы за тобой ухаживали, а графья.

У Флиры отвисла челюсть, и шпилька звякнула об пол.

— Мой отец — барон? Почему ты мне об этом никогда не говорила?

— А что без толку душу бередить, — горько сказала Ирмеф и отвернулась, делая вид, что перестилает вещи в сундуке. — Я ж тебя не зря Флирой назвала — хотела, чтоб твоё имя было похоже на принцессино. Оно у тебя даже красивее. Буковки почти все те же, а звучит лучше.

— Значит, я благородных кровей?

— Да, дочка, — Ирмеф смахнула слезу. — Красота твоя, она ж не просто так. Уж какой красавец он был! Черноволосый, черноусый, взгляд — огонь! Хотел нас к себе забрать, да не успел. Могла бы ты блистать в обществе. Дрались бы за тебя. Но не сложилось… Вместо того, чтоб плясать с господами на балах, ты должна прислуживать им за столом и убирать за ними посуду.

Красивое лицо Флиры исказилось злой гримасой.

— А ты не приврала, мама? Помнится, ты раньше рассказывала, что мой отец был твой случайный приятель. Не то солдат, не то садовник — ты то так, то этак говорила.

— Клянусь Десятерыми, я не солгала тебе! — горячо воскликнула Ирмеф и растопырила пальцы.

— Когда? Тогда или сейчас?

— Сейчас, дочка, сейчас. А раньше я просто боялась открывать правду.

— Странно, — протянула Флира и присела на розовый узкий диванчик. — Если подумать, не такая уж и правда страшная. Ну, была у тебя любовь с благородным — что такого? Каждая вторая служанка может этим похвастаться. Может, ты только что сочинила это всё на ходу? С тебя станется.

— Не веришь, — осуждающе покачала головой Ирмеф и прищёлкнула языком. — Родной матери не веришь. А мать ради тебя ночей не спит — думает, как получше твою жизнь устроить, — и она вновь склонилась над сундуком.

— У меня жизнь и так неплохая — живу при дворе, гуляю с кем хочу. Совсем как ты в молодости.

— Хватит! — рявкнула Ирмеф и резко выпрямилась. — Вытаскивай из волос этот красный лоскут и слушай, что я тебе скажу. Принцессе набирают фрейлин. И твоя сейчас задача — попасть в их список.

— И как же это я, помощница на кухне, попаду в список фрейлин? — недоверчиво спросила Флира.

— Попадёшь, если будешь слушаться мать. А уж я-то знаю, за какие верёвочки подёргать! Но первым делом ты должна бросить своего белобрысого дурака. Ты где-нибудь видела фрейлину, от которой несёт конским навозом?

Флира помолчала, потом с задумчивым видом медленно вытянула из волос красную ленту.

— Сразу из посудомоек во фрейлины не прыгнешь. Для начала тебе нужно сменить работу, — вкрадчиво сказала Ирмеф и села на сундук. — Займёшь место этой дурочки Нилет.

— Да кто ж её выгонит-то? — фыркнула Флира. — Принцесса в ней души не чает.

— А это уж предоставь мне, — расплылась в улыбке Ирмеф. — Но как только Нилет вылетит из горничных — будь любезна взвешивать каждое слово, каждую улыбку, каждое движение. Будешь делать только то, что я скажу, иначе не бывать тебе в списке фрейлин.

— Мама, я не дура. Лишнего не ляпну. А что ты задумала? Расскажи, мне страсть как интересно!

— Тебе это знать не обязательно, — поджав губы, ответила мать. — И словечко «страсть» позабудь. Ты теперь должна разговаривать как фрейлина. Книжки почитай, научишься грамотной речи. Да не те, какие вы с кухарками друг от друга по карманам прячете, а настоящие, большие. Те, что господа читают. Я похлопочу, чтобы тебя в читальню пускали…

Неожиданный звон колокольчика заставил обеих вздрогнуть. Ирмеф вскочила.

— Королева зовёт. Бегу. Ну, ты меня поняла, — она подмигнула дочери, и та усмехнулась в ответ.

Ирмеф торопливо повернула ключ в ящике комода, дёрнула ящик на себя, схватила круглую чёрную пудреницу и сунула в карман передника, потом задвинула ящик и вышла из комнаты, оставив ключ торчать. Флира проводила её глазами, потом подошла к комоду и вытащила оттуда кожаный кошелёк. Быстро оглянувшись, высыпала себе на ладонь несколько золотых монет и положила кошелёк обратно. Глянула в зеркало, улыбнулась, подколола волосы поскромнее и тоже вышла.

* * *

Правящий король Фино и его отец, почтенный Фино-старший, склонились в книгохранилище над тяжёлым фолиантом. Геральдическая Книга Иэны была столь велика, что не держалась на подставке, и читать её можно было лишь положив на стол. Затейливые двухцветные гербы многочисленных иэнских стран не повторялись рисунком, лишь цвета могли быть одинаковыми сразу у нескольких гербов. Круглые, квадратные, ромбовидные, многоугольные, а также в форме животных, цветов, листьев или сложных фигур, все узоры лежали на сплошном фоне в виде щита. Чаще всего герб семейства совпадал по цветам с гербом страны, но бывали и исключения: иногда, переехав в другую страну, дворяне не желали менять цвета герба, либо такой узор в сочетании с похожей формой был уже занят.

Запомнить их все могли только летописцы и звездочёты, ибо гербов насчитывались тысячи тысяч. В Иэне не было крупных стран. Обычное их устройство выглядело так: в середине столичный город с королевским дворцом, ряд мелких деревень вокруг, за ними — широкое кольцо леса, а по краю страну обрамлял круг Эльских гор, прозванных так в честь легендарного народа, выстроившего эти горы и подарившего людям удобные и защищённые территории. Все иэнские страны были одинаково круглыми, хотя немного и различались по площади.

В горах тоже жили — но очень мало семейств. Горные замки считались труднодоступным и неудобным жилищем, и часто хозяева бросали их. Исследователь Эльских гор запросто мог встретить развалины некогда богатых замков. Случалось, там селились звездочёты-отшельники, да ещё охотники, неутомимый народ, находили там временное пристанище. Рассказывали и о жильцах пострашнее, но тут уж каждый сам выбирал, верить или нет.

В каждом горном кольце имелись туннели для сообщения между странами, но можно было перейти хребет и поверху — правда, это заняло бы неделю вместо пары часов. Пространство между горными хребтами пустовало — никому бы не пришло в голову селиться среди голых песков и камней, где нет ни капли воды. Да и слухи о Межгорье ходили разные. Лишь отважные караванщики на жёлтых вабранах не боялись путешествовать от страны к стране, развозя товар и разнося новости. Один из таких караванщиков когда-то привёз прадеду нынешнего короля Геральдическую Книгу и получил за неё столько золота, что смог осесть в одной из тёплых стран и остаток жизни посвятить написанию мемуаров.

Книгу хранили как величайшую драгоценность на дубовом столе и не подпускали к ней никого без специального разрешения, которое выдавал королевский советник. От пыли её защищало зелёное шёлковое покрывало с королевскими вензелями и золотой бахромой, а смотритель книгохранилища каждое утро и каждый вечер проверял, что фолиант лежит на месте.

И вот сейчас два короля, отец и сын, скрупулёзно выискивали среди дворянских семейств на букву «О» герб графа Ориона. Они просмотрели все возможные вариации его имени, искали даже в разделе на букву «А» — ведь на слух можно и ошибиться! — но ничего не нашли. У семейства Орион, если такое и существовало, не было герба.

— Так я и думал. Он не граф, а самозванец, — жёстко произнёс король Фино.

— Либо его настоящее имя не Орион, — добавил Фино-старший.

— Разошлю во все концы указание, чтобы арестовали его.

— Не слишком ли много церемоний ради одного юнца? В смуте он вроде не замечен, законов не нарушал.

— Он преследует мою дочь.

— Преследует? — старый король добродушно рассмеялся. — Всего лишь станцевал с ней один трижды-шаг.

— Отец, ты что, не видел, как он на неё смотрел? — вскипел Фино. — Да его за один взгляд нужно отправить на виселицу!

— Он смотрел так, как смотрят на мою внучку все молодые люди — с немым обожанием, — сказал дед Финоры.

— Не с таким уж и немым — он болтал с ней довольно оживлённо. Словно забыл, что она принцесса, а не какая-нибудь крестьянка!

— Танцы не запрещены законом.

— Отец, уж не защищаешь ли ты его?

— Нет, что ты. Поступай с ним по своему разумению, — ответил старый король. — Просто я вспомнил свои юные годы — как сам танцевал на балу и познакомился с твоей матерью. Тогда её звали Минора…

— Это совсем другое дело. Вы оба принадлежали к правящим домам, а этот выскочка взялся неизвестно откуда и возомнил о себе неизвестно что… Хотя ты прав, отец. Слишком много разговоров о том, кто их не заслуживает. Смотритель! Закрывай книгу, мы уходим из хранилища.

— Ступай, Фино, я ещё посижу здесь, — сказал старый король. — Смотритель! Подай мне Историю драконов.

* * *

— Нилет, ты сказала слугам, чтобы принесли книгу сказок? — спросила Финора, сидящая у окна.

— Да, ваше высочество, — горничная поклонилась. — Они сказали, что его величество запретил.

— Отец будет выбирать для меня чтение? — возмутилась принцесса. — Я хочу читать волшебные истории! Пусть принесут книгу!

— Слушаюсь, госпожа.

— Хотя постой. Отца не переспоришь. Лучше посиди со мной, давай поболтаем.

— Слушаюсь, госпожа.

Нилет села на скамеечку у её ног, сложила руки на коленях и улыбнулась, но улыбка её была вымученной. От Финоры это не ускользнуло.

— Что тебя беспокоит, Нилет?

— Ничего, госпожа, благодарю вас. Вы так добры.

— Ну тогда расскажи мне, что слышно? О чём говорят работницы?

— Да как всегда, госпожа: обсуждают друг дружку за спиной, сочиняют небылицы, ворчат, что мало платят… Ой.

— Ничего! — рассмеялась Финора. — Им сколько ни заплати, всё будет мало. Какие новости?

— Да никаких новостей особо. Кухаркина дочка замуж выходит. Из Химерии скоро караван должен прийти, лекарства привезут и книжки. Портниха попалась на краже ниток. А ещё мальчишка пропал…

— Какой мальчишка?

— Которого прутом высекли в общем зале. За то что на снегу драконьи следы вытаптывал. И секли-то несильно, сквозь одежду — а мальчонка всё равно голосил на весь зал. «Чтоб вы сдохли все!» — кричал. Слугу, который его держал, за руку укусил. А сегодня пропал.

— Выдрать прутом на виду у всех лишь за то, что вылепил следы? — гневно переспросила принцесса.

— Так он же традицию нарушил. Ему двенадцать лет едва исполнилось, а он на улицу выскочил — за такое ему ещё мало влетело.

— Всё равно это дурацкое наказание. И традиция дурацкая. Неудивительно, что мальчик не хочет показываться на глаза. Наверно, отсиживается дома.

— Нету у него дома, он в людской жил — помогал слугам. Все боятся, как бы не сбежал, — понизив голос, сказала Нилет и нервно потёрла локоть. — С него станется — единожды вышел, значит, и второй раз сможет. Он же теперь ничего не боится.

— Может, его родные забрали? — предположила принцесса.

— Нету у него родных, он сирота, — пояснила Нилет. — Тётушки на кухне молятся Десятерым, чтоб он всё-таки не сбежал, а помер. После такого поступка куда его теперь девать? Кто его в ученье возьмёт? Вот и выходит, что лучше ему помереть. Мог же он забиться куда-нибудь и помереть? А то ведь какой позор на всю Финорию…

— Действительно позор, — угрюмо сказала принцесса. — Его хоть искали?

— А как же, ваше высочество, с утра ищут. Найдут — голову оторвут.

— Ещё бы, — горько усмехнулась Финора. — Легко оторвать голову тому, за кого никто не вступится. Я поговорю со смотрителем. Велю, чтоб никто мальчишку пальцем больше не тронул.

— Поговорите, госпожа! — обрадовалась Нилет. — Мальчонка хоть и натворил дел, но не убил же никого. Может, одумается, раскается. Только господин смотритель сейчас в отъезде, вернётся лишь к вечеру. Договариваться со строителями поехал. Я слышала, весной ко дворцу новую башню будут пристраивать… А больше нет новостей. Вот разве что конюха выгнали. Три дня пил не просыхая, забыл напоить коней — гнедого чуть не уморил. Главный конюший так кричал на него…

— Уж есть за что, — покачала головой принцесса. — Вот бы кого выдрать-то прутьями при честном народе, чтоб неповадно напиваться было. Нилет, скажи, а ты сама когда-нибудь пила вино?

— Конечно, — чуть смутившись, ответила девушка и снова почесала локоть. — Дома-то мне родители не велели, а когда я во дворец поступила, то подружки стали угощать по праздникам. Но я много не могу выпить, всего несколько глотков. И уже после работы, а то работать не смогу. От вина всё не такое делается.

— Расскажи, — потребовала Финора.

— Голова немножко кружится, в ногах становится тепло, и всё вокруг такое яркое-яркое, и кажется, будто знаешь всё на свете. Даже будущее можешь предсказывать, как звездочёт, только без карт и раскладов. И все люди такими добрыми и хорошими кажутся… Только это быстро проходит. Через два часа словно падаешь с небес на землю. — Говоря это, Нилет забылась и начала расчёсывать себе пальцы до красноты. — Потом плохо бывает, только слабость остаётся да раздражение, и голова не работает. Каждый раз думаю: лучше бы я не пила. Но как предложат — снова трудно отказаться.

— Почему же трудно?

— Вино такое сладкое. Оно пахнет ягодами.

— Так пей ягодный сок!

— Вы правы, госпожа. Я как-то не подумала. Соку-то полны подвалы, на всех хватит.

— Нилет, что с твоими руками?

— Ой, простите, госпожа, — служанка покраснела и спрятала руки за спину. — Это от мыла, наверно.

— Отдохни сегодня. Ты же знаешь обычаи — принцесса сама должна прибирать свою комнату. А стирка — забота прачек. Вот смягчающее масло для рук, тут почти полный пузырёк.

— Благодарю, ваше высочество, вы очень добры, — Нилет, вскочив, приняла подарок, поклонилась и убежала в свою каморку.

А Финора прошлась по комнате, смахнула пером пыль с канделябров и села читать скучную книгу по истории Иэны. Читала медленно и через силу. Здесь не было ничего из того, чего требовала её душа. Та волшебная книга была ей словно другом, лесные приключения выдуманных героев как будто связывали принцессу с графом Орионом — ведь она читала именно её, когда они познакомились, да и герой одной из сказок походил на него. Теперь же она была разлучена не только с графом, но и с книгой.

* * *

Тхион, стиснув зубы, карабкался по крутому склону вверх. Ещё немножко, и он взберётся на площадку — там можно будет хотя бы передохнуть. О том, что делать дальше, он старался не думать.

Слёзы давно высохли. Тому слуге, что сёк его прутом, он когда-нибудь обязательно отомстит, а заодно и смотрителю, который обвиняет людей в том, чего они не делали. Тхион никогда не нарушал традицию! Свято веря в Десятерых и легендарный народ Эль, он даже в страшном сне не осмелился бы покинуть стены дома — сначала маленькой хижины своих воспитателей, а потом гостеприимного дворца, где его приютили и дали работу. С самых юных лет он усвоил, что нет худшего проступка, чем до двадцати пяти лет выйти на улицу, и он даже не задумывался о такой возможности… До вчерашнего дня.

Когда его грубо схватили за шиворот и поволокли в общий зал, заменявший двор, Тхион сначала даже не отбивался. Только спросил: «Куда вы меня тащите?» — «Не прикидывайся дураком, сам знаешь», — ответил здоровенный работник и так его дёрнул, что отодрал воротник.

А потом было короткое судилище, где взрослые мрачные мужики обвинили его в шалостях на улице. «Но я же никуда не выходил! — крикнул Тхион. — Да, этого никто не может подтвердить, но я весь вечер был во дворце. Честное слово!» Он сразу понял, что сказал лишнее. «Ага, значит, подтвердить никто не может! — обрадовался смотритель по этажу. — Это говорит о том, что ты врёшь. Кроме тебя, некому было вылепить на снегу драконьи следы. Все остальные слуги хлопотали на празднике. Один ты бездельничал».

«Не делал я этого!» — крикнул Тхион, понимая, что спорить бесполезно. По правде говоря, весь бал он просидел в чуланчике — там были свалены вёдра, тряпки, метёлки и прочие вещи для уборки, и там бы никому не пришло в голову его искать. Случайным образом Тхион выяснил, что оттуда прекрасно слышно музыку из бального зала. Когда её ещё послушаешь-то? Вот мальчишка и взял обыкновение прятаться там во время балов. Выдавать своё убежище он не хотел, да это и не помогло бы. Уж если эти люди решили повесить на него обвинение, они это сделают. Но не молчать же, покорно склонив голову! Вот он и огрызнулся.

«Довольно болтовни, — сказал смотритель. — Всыпьте ему, и пусть в следующий раз трижды подумает, прежде чем нарушать традицию». И Тхиону всыпали.

Во дворце ему и раньше влетало — то белобрысый конюх со зла оплеуху отвесит, то подметальщица метлой по спине огреет — за то что по чистому полу пробежал, а пару раз и прутьями попадало — за воровство сладостей с королевской кухни. Но это было всегда за дело, и он не обижался. Сейчас же было всё иначе. Его наказали за то, чего он не делал, и теперь все во дворце будут смотреть на него косо. И не просто наказали, а устроили представление на виду у всех, как будто он разбойник какой.

К боли ему было не привыкать — мальчишке-беспризорнику всякое приходилось испытывать на своём коротком веку. Да и били-то больше для виду — он это сразу почувствовал. А вот обида была больней в сотню раз, и после первого же удара Тхион извернулся и вонзил зубы в грязную волосатую руку, держащую его за плечо. Слуга, не ожидавший сопротивления, взвыл и заругался. Тхион успел двинуть ему ногой под колено, прежде чем подоспели другие слуги. «Ах ты сопляк, — прошипел укушенный. — не хочешь по-хорошему? Всыпьте ему по полной!»

Тогда-то Тхион и дал главную в своей жизни клятву. Нет, он поклялся не отомстить этим большим дуракам — это и так успеется. Он поклялся, что станет сильным и овладеет искусством боя, чтобы никто никогда больше не смог его безнаказанно ударить. Эта клятва дала ему силы не разреветься на виду у зевак, она надоумила его взять с собой побольше еды и тёплую одежду, и она же согревала его долгие часы, когда он трясся в чьей-то грузовой повозке, куда пролез тайком. От слуг во дворце он услыхал, что она поедет в сторону гор, и сразу понял, что ему делать.

Мальчик уцепился побелевшими от холода пальцами за уступ и подтянулся. Упёрся ногой в торчащий камень. Протянул руку вперёд, ухватился за корень, ещё подтянулся, лёг на уступ, закинул ногу и наконец-то залез. Встал, осмотрелся. И внезапно осознал, что натворил. Он был совершенно один посреди снежных гор.

Старый звездочёт Линарий задумчиво ходил вдоль стеллажей с книгами. Книги в его библиотеке отличались от королевских размерами и весом — самая большая из них не достигала и локтя в высоту. В юности Линарий был сильным и проворным, но со свойственной звездочётам проницательностью уже тогда задумывался о своих преклонных годах, которые однажды неизбежно наступят и принесут с собой немощь. Книги он собирал с таким расчётом, чтобы обходиться без помощи даже в старости. Он заказывал их проезжим караванщикам из разных стран вместе с гадательными предметами и волшебными травами, и к моменту помолвки принцессы Финоры Линарий собрал неплохую коллекцию и одного, и другого, и третьего.

О травах не знал даже король. Росли они только в одной стране, очень далёкой, привозили их тайно, и по негласной традиции принимать их разрешалось только звездочётам. Простой народ знать не знал о волшебных растениях, а господа считали их выдумкой — лишь немногие были посвящены в эту тайну. Расспрашивать же звездочётов о чём-то, кроме своей собственной судьбы, считалось неприличным.

Сам Линарий давно уже не нуждался в волшебных травах — его опыт и мудрость работали не хуже колдовства. Держал он травяные порошки по привычке — будто чувствовал, что однажды они ему пригодятся. Вдруг Десятеро пошлют ему ученика? А если не пошлют, то порция этих трав поможет звездочёту безболезненно проститься с этим светом, когда придёт его час. Ведь боль, которую чувствуют Уходящие, ни с чем не сравнима.

Весь свой долгий век Линарий верой и правдой служил королю Фино, а до того — его отцу. Жизнь звездочёта была размеренной и спокойной, его предсказания сбывались, и короли ни в чём не могли его упрекнуть. И только лишь он собрался подготовиться к уходу, как в стране начали происходить непонятные вещи. Сначала увидели дракона над дворцом, потом — драконьи следы на снегу в парке. И беспричинная болезнь принцессы удивила его не так сильно, как её внезапное выздоровление. А её легкомысленный танец с первым встречным, потрясший весь дворец, заставлял старого звездочёта хвататься за голову. Эта выходка никак не вязалась ни с характером Финоры, ни с предсказательными картами. В картах не было никакого графа Ориона. Откуда он взялся такой, что его даже карты не показывают?

Линарий знал много, но даже его обширные знания не давали ответа на вопрос, как всё это связано. Что связано — он чувствовал нутром. Слишком много странных событий посыпалось на Финорию одно за другим, не бывает таких совпадений. Поэтому звездочёт решил вновь посмотреть в шар.

Дождавшись того часа, когда вечер ещё не наступил, но в жёлтых лучах солнца уже появляется послеполуденная грусть, Линарий положил шар в лунку на столе, приготовил огниво, чтобы не отвлекаться на его поиски с наступлением вечера, если наблюдение затянется, и сел в кресло. Это время он считал наилучшим для работы с шаром. Ночные видения при свечах, безусловно, были ярче, и заглянуть ночью можно было гораздо дальше, но середина дня позволяла приоткрыть завесу над простыми и обыденными вещами, которые подчас оказывались страшнее звёздных тайн.

Это время обладает особым очарованием для художников, но способно убить тех, кто находится в печали. Завеса облаков в хмурый день может притупить пронзительную остроту этого часа, но мягкие солнечные лучи, уже не такие ослепляющие, как утром, неизменно наводят на мысль о скором приходе темноты — не той, что наступает в Иэне каждые сутки, а другой, чёрной и беспросветной, которая в конце пути поджидает всех и от которой не спрятался ещё ни один человек. Так, по крайней мере, нам рассказывают.

Линарий, как и любой хороший звездочёт, очень тонко чувствовал эту темноту. С годами страх перед ней поубавился, уступив место неизбывной усталости, но в тоскливое предсумеречное время Линарий оставался с ней один на один. Утренние хлопоты к этому часу обычно заканчивались, а до вечерних оставалось порядочно времени, и дворец словно вымирал. Тот, кто одинок, становился ещё более одиноким, тот, кого гложет тоска, становился совсем беззащитен. Тонкая грань таяла, и Линарий замирал в своём кресле. Силу, что способна сломить хрупкую душу, он использовал по своему желанию.

Первый час его взгляд просто блуждал внутри шара, складывая причудливые отражения предметов на столе в иномирные пейзажи. Затем звездочёт почувствовал, как что-то внутри шара зацепило его. Сердце забилось чаще. В ушах раздался знакомый гул, комната заполнилась туманом, и Линарий явственно ощутил, как его втягивает в зеленоватый мир внутри стекла. Здесь требовалось остановиться. Сегодня он просто наблюдатель.

То, что он увидел, сломало его жизнь на до и после.

* * *

Тхион знал, что за пределами стен зимой холодно, но не мог и догадываться, насколько. Движение, конечно, согревало, но стоило остановиться для передышки, как ледяной ветер норовил пролезть под куртку. Походный мешок изрядно полегчал, а тени от стволов становились всё длиннее. Для ночлега было нужно два бревна, и он то и дело поправлял лёгкий топорик за поясом, но все деревья на косогоре, как назло, попадались тонкие и хилые.

Снегопад давно прекратился, и мальчик прекрасно видел золотые крыши дворцовых башен, сверкающие в закатных лучах. Он даже залюбовался открывшейся картиной, на миг оставив думы о своём бедственном положении. Но боль в спине, хотя и притупившаяся, не давала ему забыть, что за место Финорский дворец и что за люди там обитают. Нет уж, туда он ни за что не вернётся — разве что спустя много лет, большим и сильным воином, чтобы разделаться со смотрителем и его прихвостнями.

Тхион посмотрел немного на Финорию, лежащую, словно в блюдце, в кругу из гор и скал, и подивился, какая она отсюда маленькая. Неудивительно, что ему удалось за полдня добраться от дворца да горного хребта. Но ночлег без огня станет для него последним, поэтому пора позаботиться о дровах. Он устал, но злость придавала ему сил. Они ещё узнают Тхиона! Выбрав деревце, он ударил по нему топором.

Когда костёр разгорелся, Тхион первым делом растопил себе снега в жестяной кружке и напился. Потом поджарил на огне чёрствую краюху и с удовольствием её сгрыз. А вот как ложиться спать, он понятия не имел. Костёр — это вам не штука из двух брёвнышек, об него и обжечься можно. Да и гаснет быстро — не ровен час замёрзнешь. А в сон клонило ой как! Прошлой ночью он глаз не сомкнул — готовил побег да ждал рассвета, а за день так умотался, что сейчас клевал носом. Правда, ему удалось поспать в повозке, но разве это отдых?

Можно выспаться урывками по двадцать минут, как это делают женщины. Вот только сумеет ли он вовремя проснуться? Хорошо бы придумать какую-нибудь «будилку» — чтобы рядом деревяшка падала, или вода капала в лицо, но утомлённый мозг не хотел работать, и Тхион рассеянно ворочал палкой угли, не замечая, как подступает темнота.

Он боялся замёрзнуть во сне, как это случается с неудачливыми путешественниками, но на деле всё оказалось ещё сложней. Темнота принесла другой страх — новый, доселе не испытанный. Сумерки промчались быстро, и, потянувшись за поленом, Тхион упёрся взглядом в чёрный мрак. «Сохраните меня Десятеро», — по привычке прошептал мальчик, но молитва была слабым ободрением.

Спать расхотелось.

Он старался смотреть только на костёр, но темнота подкрадывалась сзади и протягивала свои холодные щупальца. В людской по ночам тоже было страшновато, но там можно было укрыться одеялом с головой, да и в случае чего позвать кого-нибудь на помощь. Здесь же он был одинок, как никогда в жизни. Что там, за кругом света? Какая неведомая тать рыщет в темноте? Здесь кричи не кричи — никто не спасёт. Никто не отвесит подзатыльник с соседнего лежака со словами: «Заткнись, сопляк, опять на ночь маку нажрался?»

Эта темнота была не домашняя, а холодная, чужая. Уличная. В ней могло водиться всё что угодно. Он представил, как к нему со всех сторон ползут существа, у которых нет названия, те жуткие твари, которые донимали его по ночам и заставляли просыпаться в холодном поту. Слуги в людской знали о его страхах и любили дразнить его, рассказывая на ночь истории одна другой кошмарней, и теперь эти байки припомнились разом.

Вдруг хрустнул снег, будто под чьей-то ногой. Тхиону почудилось, что сзади кто-то ходит. Мальчик резко обернулся и увидел две ослепительно яркие голубоватые искры. Глаза! Глупец, как он мог забыть о земляных барсах? Эти огромные коты охотятся на оленей и кроликов, но вдруг и человечиной не побрезгуют? Палкой бы его. Горящей. Хотя не похоже, чтобы зверь боялся огня, раз подошёл так близко. Тхиону стало так страшно, что руки одеревенели. Нечего и думать одолеть земляного барса. Он судорожно хватался то за топорик, то за мешок с припасами. Может, попробовать приручить? Ведь были же у королей в старину ручные барсы.

— Иди сюда, — позвал он и вытащил кусок хлеба. Глаза моргнули. — Давай подружимся. Меня зовут Тхион, а тебя?

«Р-р-р», — услышал он. Несколько секунд мальчик и зверь не шевелились, а потом барс вышел из-за кустов, и Тхион лишь усилием воли удержался на месте. При виде огромного серого кота ему захотелось рвануть вниз по склону сломя голову. Барс был размером с лошадь. Если бы он захотел, то давно бы съел мальчишку.

Хрустя лапами по снегу, он приблизился к Тхиону и обнюхал его. Мальчик задержал дыхание и зажмурился, но зверь, похоже, не собирался его есть. От угощения тоже отказался. Потоптавшись лапами, лёг рядом с Тхионом и стал смотреть на огонь.

Страх никуда не делся — всё-таки зверь большой! — но руки уже не были деревянными, и Тхион осторожно погладил барса. Тот тяжело вздохнул и потянулся. Чтобы успокоиться, мальчик заговорил.

— Я сбежал из дому, — сказал он барсу. — Почему — неважно, но возвращаться мне нельзя. Представляешь, я жил в королевском дворце! Только я не принц, а слуга. Точнее, был слугой. Ко мне там хорошо относились, ты не подумай. Но теперь пришло время сбежать. Я сюда сам добрался. Видишь, дров нарубил, костёр развёл. А что дальше, не знаю… Может, поучишь меня охотиться?

Серый зверь встал, потёрся носом о его плечо, а потом взял зубами за рукав и легонько потянул.

— Ты куда-то зовёшь меня? — Тхион встал с кучи веток и размял затёкшие ноги. — Какой же ты высоченный! Я думал, что вы втрое меньше. А ты прямо как королевский скакун. Знаешь, я никогда в жизни не катался на лошади… Что, ты хочешь меня покатать?

Барс лёг у его ног и нетерпеливо замахал хвостом. Тхион оглянулся на костёр, потом посмотрел на широкую спину барса. Что, если и правда покататься верхом? Зверь явно ручной. А падать Тхиону не привыкать. Повинуясь неясному желанию, мальчик уселся верхом и крепко ухватился за густой серый мех. Барс тотчас поднялся и пошёл вверх по горе, и у Тхиона дух захватило от восторга: он ехал верхом! Пусть не на лошади, но верхом же! И барс даже лучше, — он пушистый и может лазить по горам, где конь не пройдёт.

— Ух ты! — с затаённым счастьем прошептал он и только сейчас вспомнил, что оставил мешок и топор у костра.

* * *

— Вы бы, граф, вина выпили, что ли, — сказал Ориону слуга, спасённый им когда-то от петли. — Изводитесь целыми днями неизвестно от чего. Так и помереть можно.

— Вино для стариков, — отозвался граф. — А я ещё молод. По законам Иэны мне только через полгода предстоит Первая Прогулка.

— Что бы сказали ваши почтенные родители, если бы узнали, что вы нарушаете традицию?

— Им было бы легче узнать, что я умер, — невесело усмехнулся граф. — Не будем говорить о них, Норте, хорошо?

— Но рано или поздно замок обнаружат. Сегодня ночью кто-то жёг костёр неподалёку на склоне.

— Что? Почему ты сразу не сказал?

— Так вы же спали.

— Норте, а если на нас нападут, ты тоже постесняешься меня будить?

— Виноват, граф. Я подумал, что это охотники.

— А ты не подумал, что это могли быть шпионы короля, высланные за мной?

Норте переменился в лице.

— Простите, граф. Я дурак.

— Как только вернётся Дааро, я сразу же отправлюсь на разведку. Идём, покажешь мне, где видел костёр.

Они оделись и вышли.

— Вон в той стороне, — показал Норте, стоя на каменном балконе, занесённом снегом. — Возле торчащей сосны. Видите — она темнее остальных, и вся кривая?

— Близко. Придётся заняться укреплением стен, — озабоченно ответил граф Орион. — Ума не приложу, кому удалось залезть по такой крутизне. Если шпионы короля найдут замок, нам придётся отбиваться. Я подожду дракона, а ты скажи парням, чтобы на всякий случай приготовили оружие.

Дааро не заставил себя ждать — не прошло и четверти часа, как донеслось хлопанье кожистых крыльев, и зелёный двуглавый ящер спланировал на площадку. Орион без лишних приветствий взобрался к нему на спину.

— Летим вон к той кривой сосне, Дааро, — сказал он. — Будем выслеживать незваного гостя. Норте видел ночью костёр.

— Как скажешь, — ответил дракон и взмыл в небо.

Они летели над самыми верхушками деревьев. Чешуя Дааро приняла цвет зимнего неба, так что с земли их заметить было почти невозможно. В считанные минуты дракон принёс Ориона в указанное место и опустился на снег между редкими молодыми соснами.

— Подожди, Дааро, — попросил граф. — Это где-то здесь. Если кострище не засыпали, я его скоро найду.

— Я чую дым, — сказал дракон. — Посмотри чуть выше.

— Да, сейчас. О! Посмотри, тут следы. Шёл один человек. Невысокий. Может быть, даже женщина.

— Или подросток, — добавил дракон.

Довольно скоро они нашли уже холодное кострище. Вокруг валялись сосновые щепки и сырые дрова. Здесь же лежал небольшой походный топор, а на тщательно уложенной вязанке хвороста Орион увидел грязный холщовый мешок, затянутый верёвкой. Снег вокруг был утоптан маленькими сапогами.

— Странно это всё, — задумчиво проговорил граф. — Здесь были точно не солдаты, но кто тогда? Я уже готов поверить в Лесных Людей. — Он поднял мешок и вытряс на снег сухари, грязную помятую кружку и латунный медальон на кожаном шнурке. — Что скажешь, Дааро? Обратных следов нет, тела нет. Если здесь ночевал неумелый путешественник — а судя по лагерю, тут был полный неумёха — он наверняка должен был замёрзнуть.

— Возможно, белоглавые орлы поработали, — предположил дракон. — Или хищник покрупнее, который смог унести добычу целиком. Но я не вижу крови.

— И я не вижу. Всё это очень странно. Возвращаемся.

Граф положил в карман медальон, сел на дракона, и они улетели.

* * *

Через три дня Ирмеф, прибирая в покоях королевы, невзначай обронила:

— Бедняжка Нилет. Вся с ног до головы чешется. Наверно, серую гниль подцепила. Как жаль, такая молоденькая…

— Что?! — воскликнула королева. — Она же заразит мою дочь! Её немедленно нужно отстранить от работы в комнатах. Пусть отправляется на конюшню.

— Совершенно правильно, ваше величество. Я бы её и до конюшни не допустила, а то там половина работников перемрёт. Серая гниль — не шутка.

— Тогда пусть уезжает домой, — решила королева. — А Финоре я подыщу новую горничную.

— Вы абсолютно правы, ваше величество! — поклонилась Ирмеф. — А пока, если вы не против, я пошлю к её высочеству Флиру. Она расторопная и всё понимает с полуслова. Негоже принцессе даже минуту оставаться без служанки.

— Хорошо. Объяви моё распоряжение насчёт Нилет. Пусть ей выплатят жалованье, и чтобы через час духу её здесь не было. Все её вещи сжечь, каморку и комнату обработать уксусом! Что за слуги пошли — то напиваются, то на улицу раньше срока выходят, то болеют. Пора послать вербовщика по деревням, чтобы набрать новых.

Как ни кричала, как ни плакала Нилет, как ни упрашивала суровых слуг дать ей хотя бы попрощаться с её высочеством, бедную служанку всё равно затолкали в закрытый экипаж и отправили в деревню к родителям. Финора узнала об этом лишь вечером, когда Нилет не явилась на её зов. Из её каморки сильно пахло уксусом.

— Где моя горничная? — крикнула принцесса, выйдя в коридор.

— Вынужден сообщить вашему высочеству, что Нилет из-за опасной болезни выслали из дворца, — с поклоном доложил один из лакеев у двери.

— Выслали?! А почему не показали её лекарю? — разгневалась принцесса.

— Её величество распорядилась как можно скорее удалить её из дворца, ваше высочество.

— Почему мне никто не сказал? Ей же нужна помощь!

— Виноват, ваше высочество, — с каменным выражением лица отбарабанил лакей, и Финора махнула рукой.

— С вами бесполезно разговаривать. Сегодня никого ко мне не пускайте!

— Повинуюсь, ваше высочество.

Финора вернулась в свои покои, но настроение её было безнадёжно испорчено. Разговор со смотрителем не дал ничего — старый пень был уверен, что мальчишку высекли по заслугам, и не считал, что можно было обойтись словесным внушением. «Ребёнка так и не нашли?» — «Ищут, ваше высочество». «Где искали?» «Повсюду, ваше высочество. Как найдут — сразу доложат вам». Как будто она не понимает, что на мальчишку всем плевать! А теперь ещё и Нилет выгнали. Больную… Сегодня уже ничего не поделаешь, но завтра с утра нужно отправить к ней гонца справиться о здоровье. А если понадобится — и королевского лекаря.

Она попыталась читать, но книга вызывала лишь тоску. Тогда принцесса принесла из гардеробной свою детскую коробку для рисования, уселась на оттоманке с дощечкой на коленях и начала бездумно водить угольным грифелем по листу бумаги. Опомнилась лишь тогда, когда поняла, что с рисунка на неё смотрит граф Орион.

* * *

— Если увидишь, что ей что-то нравится — похвали это. Если она про что-то скажет плохо — поругай это, — натаскивала мать Флиру. Обе сидели в комнате Ирмеф и перематывали пряжу. — А если она видеть тебя не хочет — уйди с глаз долой, не зли её. Попервоначалу очень осторожной будь, не вздумай много болтать. Не навязывайся ей.

— Я думала, что прямо сегодня к принцессе пойду, — сказала Флира. Серое платье посудомойки она сменила по совету матери на аляпистый красно-зелёный наряд, но даже в нём она была хороша.

— Ты что! — зашипела Ирмеф, выпучив глаза. — Сегодня к ней и близко нельзя подходить — ещё поколотит под горячую руку, и тогда прощай наша затея. Очень уж она любила эту дурёху Нилет. Сердится, что её выгнали. А завтра отойдёт малость, вот тогда мы ей тебя и подсунем. Но помни: ты должна быть сама любезность. Про Нилет плохо не говори, наоборот, пожалей её.

— Пф, а то я сама не знаю, — фыркнула Флира, поворачивая пряжу на руках. — Не учи учёного.

— А вот матери-то не груби! — Ирмеф погрозила ей пальцем и чуть не выронила клубок. Флира захохотала. — Я т-те посмеюсь над матерью! Ишь, нашлась хохотушка. В читальне была?

— Нет пока, — лениво ответила Флира и перекатила за щекой жевательный корень.

— Выплюнь сейчас же эту гадость! — Ирмеф выдвинула из-под кровати мусорную корзину. — Если принцесса увидит тебя с этой дрянью во рту, она тебя сама вышвырнет на помойку. Сколько тебя можно учить? Если хочешь стать благородной, нужно ой как потрудиться!

— Да не волнуйся, мама. Я не дура. Найду, что сказать.

— Сказать много ума не надо. Самое трудное — не сказать, а промолчать. А то язычок-то у тебя длинный!

Неприхотливые и выносливые вабраны бежали быстрее, чем кони, а в случае нападения становились хорошими защитниками. Из-за длиннющего хвоста повозку нельзя было прицепить позади животного, и её приходилось крепить по бокам от него двумя отделениями. Конструкцию придумали в незапамятные времена, когда был заселён только один круг Иэны, и с тех пор она не претерпела изменений: по бокам от вабрана, между его передними и задними лапами располагались два больших колеса с широким ободом, над спиной проходила ось, на которой стояла площадка для седока и товара, а от площадки уходили в стороны и назад железные трубки, на которых крепились дополнительные маленькие колёса — они находились параллельно задним лапам животного. В случае опасности караванщик мог одним движением освободить вабрана, и тот, вынырнув из-под повозки, вступал в бой с врагами.

Корзину для погонщика делали удобной и защищённой от ветров, которые в Межгорье не знали удержу. Собственно, это была маленькая карета на железном каркасе, предназначенная для одного пассажира — надёжное убежище со складным сиденьем и двумя багажными ящиками. Сработанная из лёгкого ламирского дерева и оленьих кож, корзина могла служить не одному поколению погонщиков, и её передавали по наследству вместе с вабраном. В дождливые дни прозрачная плёнка, заменяющая стекло, оберегала путешественника от влаги, а в жару вместо плёнки натягивали жёлтую, в цвет вабрана, сетку. Тогда караван сливался с песком и становился почти незаметным, лишь тени могли выдать его — но и тени хитрые караванщики научились прятать с помощью той же сетки, натягивая её на проволочную раму и накрывая тень. Сетки для тени были на два тона светлее.

От кого прятались караванщики? Те, кто большую часть жизни провёл в путешествиях по Межгорью, знали многое, но не всегда спешили делиться своим знанием. Иные, отойдя от дел, писали книги о своих походах, иные слагали песни. В долгих, протяжных напевах караванщиков находила отражение их тоска по родному дому, который они всю жизнь искали, но не могли найти. Однако ни в песни, ни в мемуары не просочилось ни слова о том, кто оставлял на спинах верных вабранов глубокие отметины, и ни один караванщик не рассказал, куда делись его товарищи, не добравшиеся до горного кольца. Межгорье крепко хранило свои тайны.

Наи ехал в караване восьмым от начала. Его вабран был ещё молод и любопытно глядел по сторонам, и хозяин понимал его — он сам был молод, полон сил и хотел узнать о мире как можно больше. Межгорье ещё не показало ему свои острые зубы, и Наи с восторгом вглядывался в песчаные пейзажи.

Не первый раз ему приходило в голову, что пути для караванов кто-то когда-то расчистил: все большие камни были убраны с дороги. Чем ближе к горным хребтам, тем более крупные обломки валялись вдоль дороги, и Наи ощутил холодок в спине, представив, кто может скрываться в этих нагромождениях. Бывалые путешественники рассказывали, будто бы все горы пронизаны сетью пещер. Там, внутри, время остановилось, и можно встретить тварей, которые видели зарю Иэны, но никому пока не пришло в голову сунуться в горные туннели. У караванщиков были свои заботы: в целости и сохранности довезти товар до ближайшей страны, продать или обменять его с наибольшей выгодой, дать отдохнуть вабранам да отправляться в следующую страну.

Сколько в Иэне стран, не знали даже звездочёты. Если бы путь бродячих торговцев ограничивался только перешейками между кольцами гор, их жизнь была бы спокойной и мирной. Но часто приходилось обходить страны по внешнему краю, по самым опасным местам Межгорья, поэтому каждый караванщик носил оружие. Наи прошёл трудное обучение в школе фехтования, прежде чем его согласились принять в караван.

Довольно скоро он понял, что его товарищам не слишком интересно само Межгорье с его таинственной жутью — их волновала только сохранность товара да собственная выгода, — и прекратил свои расспросы. На привалах, которые устраивали каждые три часа, разговоры заходили о чём угодно, только не о том, что хотел узнать Наи и ради чего он рвался в поход. И он стал накапливать знания сам, по крупице: во время переходов, наблюдая за горами и подмечая мельчайшие детали, и внутри стран, пока вабраны отдыхали, а торговцы сбывали товар. Он любил захаживать в книгохранилища и выискивать в толстых томах упоминания о Межгорье, о его необычных явлениях и неуловимых жителях — по недомолвкам товарищей он уже понял, что этот мёртвый край не такой уж мёртвый, — и о предметах, которые можно там найти.

Кое-что ему уже довелось подобрать среди камней и песков — оплавленный кусок стекла, ржавый нож и крупное зерно неизвестного растения, но товарищи, увидев его находку, дружно рассмеялись.

— Тебе бы сказки писать, Наи, а не с караванами ходить, — сказал один из них. — Нож обронил такой же мечтательный парень, как ты, когда созерцал горы, зерно упало из мешка таких же зёрен, предназначенных для варки каши, а стекло оплавилось от удара молнии. Выбрось этот хлам — пусть его подберёт какой-нибудь дурачок. И мысли глупые тоже выбрось из головы. Ты — караванщик! Твоя работа — возить товар. Если будешь забивать себе голову пустыми мечтаниями, то денежная удача отвернётся от тебя.

Наи посмеялся с ними за компанию и выбросил нож и стекло. А зерно положил в карман — сам не зная почему. Наверно, верх взяло обычное любопытство: можно же посадить и посмотреть, что вырастет. Вот только до ближайшей страны оставался ещё немалый путь.

Караван, в котором ехал Наи, состоял из двадцати вабранов и восемнадцати погонщиков — два вабрана бежали свободно, без корзин. Они разнюхивали путь и предупреждали обо всех подозрительных вещах. В случае гибели ездового животного один из вабранов-разведчиков мог нести корзину.

Сейчас в большинстве стран стояла зима, но в уютных корзинах мороз не добирался до погонщиков. Большие теплокровные вабраны согревали и себя, и своих хозяев, а снега в Межгорье никогда не бывало, как и дождя. Наи смотрел сквозь прозрачную плёнку и фантазировал, как они найдут волшебную страну, где каждая травинка и каждая капля воды пропитаны магией — когда вдруг первый погонщик протрубил тревогу.

* * *

Утро выдалось таким холодным и пасмурным, что Финоре не хотелось вылезать из-под одеяла. Поспать бы ещё час! Какое это, наверно, счастье — впервые в жизни выспаться… Но никому из смертных такого не дано. У королей и прочей знати и так большая привилегия — они могут спать не три часа в сутки, а целых шесть.

Вставать всегда было мукой, особенно в детстве. Сейчас у Финоры хватало мужества вытащить себя из постели, но до десяти лет служанки будили её довольно жёстко — доходило до криков. Королева сама дала распоряжение, чтобы с наследницей не церемонились.

Финора села, зябко кутаясь в одеяло. Ей опять что-то снилось, но видение уже ускользнуло. Отчаянно хотелось спать. Она знала, что через час это пройдёт и к ней вернётся бодрость — Нилет называла это «расходиться». Горничная частенько говорила: «Простите, госпожа, я с утра как сонная муха. Скоро расхожусь!» Мысли о Нилет повергли принцессу в беспокойство. Что с ней, как она? Неужели у неё и вправду та ужасная болезнь, которую страшно называть вслух? И поговорить-то не с кем.

Финора через силу умылась и оделась. Сегодня она выбрала тёплое вишнёвое платье, а под диадему надела круглый платок бледно-розового цвета. Ткань была тёплой, но лёгкой, и платок струился за принцессой по воздуху, как шлейф. К завтраку Финора немного опоздала. Наскоро произнеся молитву Ушедшим, она заняла своё место.

— Ты в порядке, дочка? — спросила мать.

— Да, мама, не стоит беспокоиться. Сегодня очень холодный день, и мне не хотелось вставать.

— Велю истопнику натопить посильнее в твоей башне. С утра ударил мороз, даже стёкла покрылись узорами. Попробуй вафли с лимонным кремом, сегодня они особенно удались. Надо наградить главную кухарку.

— Зима вступила в самый холодный период, — сказала бабушка, Финора-старшая, размешивая в хрустальной чашке чай с каплей вина. — Сорок седьмой день зимы всегда приносит морозы. В Минории, помню, так же было.

— Представляю, каково сейчас тому мальчику, — вырвалось у Финоры.

— Какому? — удивилась Финора-средняя.

— Тому, который сбежал после порки в общем зале, — отчеканила Финора. Есть ей расхотелось.

— Ах, вот ты о чём, — с кислой миной сказал король и отхлебнул горячего чаю. — Его никто не гнал, он сам сделал свой выбор. А выдрали его за дело. Я вообще удивлён, что ты об этом знаешь. Королевской дочери не пристало думать о таких мелочах.

— Это Нилет, маленькая сплетница, рассказывала Финоре о новостях людской, — вмешалась королева. — Хорошо, что эту болтушку выставили. Дочка, скоро у тебя будет новая горничная, а пока я приставила к тебе Флиру, дочь Ирмеф. Она хоть и всего лишь судомойка, но понятливая девушка. Да и постарше будет, чем Нилет.

Принцесса коротко глянула на мать и не ответила.

— Уж лучше судомойка, чем засоня, — сказала Финора-старшая. — Я сколько раз видела, как Нилет клевала носом во время работы.

— Это потому что ей не хватает трёх часов сна в сутки, — объяснила принцесса.

— Всем слугам хватает, а ей нет? — удивилась бабушка и даже положила ложку.

— Никому не хватает. Вместо того чтобы ругать слуг, лучше бы разрешили им спать на час дольше.

— Или на два, — язвительно сказала Финора-средняя, посыпая кашу коричным сахаром.

— Тогда уж сразу пусть спят шесть часов, — со улыбкой предложил король Фино. — Чем они хуже господ?

Все, кроме принцессы, дружно и весело рассмеялись.

— Когда я буду королевой, то всем разрешу спать по шесть часов. И слугам, и господам, — сказала она, когда хохот смолк, и тихо добавила: — Мне, по правде говоря, и шести не хватает. Я была бы рада спать девять.

Снова раздался смех, но уже не такой заливистый.

— Ты бы хоть Ушедших постыдилась, внучка, — с укоризной произнесла старая королева.

— Мама, у неё это пройдёт, — успокоил её Фино. — Молодые всегда говорят глупости.

— Тем более что девочка не сказала ничего плохого, — вступился за внучку Фино-старший. — Она просто любит помечтать.

— Ничего, скоро все глупости и мечты у неё пройдут, — сказала Финора-средняя. — Я составила пригласительные письма к празднику помолвки и выбрала Финоре платье. Думаю, она будет прекрасно смотреться в переливчатом розово-золотом.

— Но разве на помолвку не красное надевают? — воззрилась на неё Финора-старшая. — Мало ли как пройдёт церемония. Ведь кровь может капнуть на подол.

— Это только на саму церемонию красное, — как неразумному ребёнку, растолковала свекрови королева. — А сначала-то, для танцев, можно обычное платье. У меня, помню, голубое было с зелёной металлической нитью.

— А в наше время всё не так было, — вздохнула Финора-старшая. — Невеста с самого начала была в красном, но без повязки на глазах. Повязку только к обету надевали. У меня кружевная была, с самоцветами.

Принцесса слушала их, бледная как мел. Две королевы разговорились о модах и платьях, мужчины время от времени вставляли что-нибудь ироничное, и конец завтрака прошёл в оживлённой беседе. Финора была рада, когда всё закончилось и она смогла уйти к себе.

* * *

Мороз действительно разыгрался не на шутку. Граф Орион перенёс тренировку с площадки в замок, где у него был просторный зал. Не такой большой, конечно, как в Финорском дворце, но вполне достаточный, чтобы помахать мечами или копьями. А если принцесса когда-нибудь всё же согласится войти сюда хозяйкой — то для неё можно будет устраивать танцы.

Граф отрабатывал со слугами бой на деревянных мечах. Кроме Норте, ему помогал Дэно: они вдвоём нападали на Ориона, а он парировал удары и уворачивался. Королевские солдаты не носят шпаги — у них только мечи, и случае нападения на замок отбиваться придётся от мечников. Слуги Ориона не ленились и с каждым днём становились искуснее в бою. Он обучал их владению мечами, копьём, обычной палкой, заставлял стрелять из лука в деревянную мишень и бросать метательные ножи. У всех четырёх слуг кулаки были, как говорится, набитыми: граф заставлял их каждый день колотить в стопку бумаги, подвешенную к стене. Стопка постепенно редела, а кулаки его подопечных становились твёрже и нечувствительнее к боли.

Кейна, подруга Дэно, оказалась искусной швеёй. Она сшила для всех маскировочную одежду из эльской ткани, которую можно было носить поверх кожаных лат. Таким образом, у графа Ориона был хоть и небольшой, но сильный отряд бойцов, не боящихся даже королевских шпионов.

Дэно и Норте лучше других преуспели в воинской науке. Оба они были коренными хинорцами и с детства привыкли защищать себя сами. Они всегда знали, что если королевские солдаты придут их арестовывать — а для Хино поводом могла послужить любая мелочь — то нужно бежать. Если понадобится — отбиваться, но ни в коем случае не позволить увести себя в темницу. Любой знал, что лучше погибнуть в драке, чем оказаться в хинорской тюрьме.

Посвятив полчаса бою на деревянных мечах, Орион и его слуги взялись за копья. Сначала — раскрутка, круговая оборона, прыжки, кувырки на тростниковых циновках, чтобы тело не забыло движения. У тренировок не было раз и навсегда заведённого порядка: вчера первыми были копья, потом ножи, потом мечи. Граф передавал слугам всё, чему успел когда-то научиться, и совершенствовал своё искусство в ежедневных учебных боях. Природа не наградила его исполинским ростом и вабраньей силой — тот же Норте был гораздо крупнее, и Орион делал упор на скорость. Тысячи раз он повторял один и тот же удар, чтобы добиться нужного результата. «Я должен бить так, чтобы глаз не успевал уловить движения», — мысленно говорил он себе и вновь отрабатывал атаку.

На тренировках бойцы не давали себе поблажек. Нара, вторая служанка, едва успевала стирать простую холщовую одежду, в которой они проливали пот.

— Нападай, Дэно! — крикнул граф.

Со стуком ударились тупые копья. Сбоку налетел Норте с двумя короткими палками, граф отбил их веерной защитой и нырнул ему под руку, собираясь атаковать сзади, но вдруг в зал с визгом вбежала Нара:

— Напали! На замок напали!

Мужчины побросали тренировочное оружие и, похватав настоящее, которое всегда стояло у стены, выбежали на улицу. Норте, который выскочил первым, не смог сдержать возгласа изумления, когда увидел противника.

* * *

Барс уверенно бежал вверх по крутому склону. Тхион, чтобы не опрокинуться, лёг на его мохнатую спину и обхватил хищника за шею, длинную, почти как у лошади. Мальчика охватил восторг от быстрой езды. Страх пропал бесследно, уступив место куражу и азарту: видели бы сейчас его, Тхиона, другие мальчишки! Видела бы его сейчас красотка Нилет, эта вездесущая болтунья! Всего на четыре года старше, но вечно ходит задрав нос, потому что прислуживает самой принцессе. Ну и пусть считает его сопляком, зато теперь он едет верхом на земляном барсе, и никто ему больше не указ.

Они на удивление быстро достигли вершины. Тхион посмотрел вниз, и у него закружилась голова: он не мог и вообразить, что такая высота вообще бывает, но при этом отчётливо видел каждый дом, каждое дерево. Ночная тьма расступилась перед звёздным светом, и снег на горе казался россыпью бриллиантов.

— Вот она, Финория, — шёпотом сказал он и погладил барса. — Не такая уж и маленькая. Когда-то я мечтал объехать её всю.

Барс мурлыкнул, потёрся ухом о его колено и побежал вдоль горного кольца. Тхион крепче вцепился в его загривок и сжал ногами его бока, а зверь мчался быстрее и быстрее, едва касаясь лапами снежной горы. Он словно летел, и мальчик почувствовал себя таким счастливым, что во всё горло загорланил что-то несуразное. Холодно не было. Шапка свалилась с головы Тхиона, и встречный ветер трепал его волосы.

Слева расстилалась Финория, а справа, с внешней стороны, где склоны гор были более крутыми, серебрились кольца других стран — далёкие и бесчисленные. Ближе всего находилась страна, окружённая очень высокими и острыми, будто клыки хищного зверя, скалами. «Наверно, это Хинория», — подумал мальчик. Откуда ему, бездомному сироте, было знать, как расположены страны Иэны? О Хинории при дворе говорили чаще всего, вот он и решил, что это она и есть.

Скалы вокруг той, другой страны вдвое превосходили по высоте горное кольцо Финории, и Тхион не мог заглянуть за них, а вот пространство между ними видел отлично. Но смотреть там было не на что — лишь камни, песок да торчащие кое-где подобия деревьев, корявые и чёрные. Оттуда веяло непонятной жутью, и мальчик перевёл взгляд на родную Финорию. С высоты она выглядела удивительно красиво.

Всё-таки было слишком светло для безлунной ночи. Мальчик посмотрел вверх — вдруг взошла луна? — и замолчал, поражённый волшебным зрелищем. Звёзды были просто огромными. Они сияли, как самоцветы, и Тхион понял: это оттого, что он впервые видит их вблизи. Снизу они всегда казались ему маленькими, к тому же раньше он смотрел на них только из окна. Вот, значит, какие они прекрасные на самом деле! Нужно было всего лишь поближе подобраться, чтобы как следует рассмотреть!

И вдруг откуда-то с небес заиграла музыка. Не лютни и не трубы, а другие, совершенно незнакомые Тхиону инструменты выводили сложную многоголосую мелодию, и от этой музыки захватывало дух не хуже, чем от быстрой езды. Мальчик стал подпевать без слов, чтобы запомнить её, а барс гигантскими скачками нёс его по горным вершинам вокруг Финории, и никто в Иэне не увидел маленького всадника на большом коте.

Так, под музыку, Тхион объехал в ту ночь на барсе вокруг всей страны. Когда рассвело, он осознал, что музыки давно нет, но воодушевление, которое она подарила, не уходило ещё долго. Ночь перешла в день как-то незаметно и быстро. Светило солнце. Снег под лапами зверя оглушительно хрустел, и Тхион любовался, как искрятся снежинки. Он ни капли не устал, словно не ездил всю ночь верхом, а мирно спал на своей лежанке в людской. Странное дело: боль в спине ни разу не дала о себе знать, пока они с барсом гонялись по горам.

Небо было бледное и холодное. Изо рта вырывался пар. Должно быть, подморозило за ночь. Сейчас они снова находились на внутреннем склоне, причём довольно далеко от вершины. Тхион поднял воротник и впервые пожалел о своей шапке. Теперь её искать — что иголку в стогу сена. И как же хочется есть…

Барс обогнул каменный уступ и легко вспрыгнул на толстый парапет. Тхион сразу определил, что стена сложена из камня. А барс нёс его дальше, и вскоре глазам мальчика открылся старинный замок — один из брошенных, о которых рассказывали всякие легенды. В том, что замок заброшен, мальчик не сомневался, потому что самая высокая из декоративных башенок была разрушена, а полуразваленный балкон засыпан песком. Здесь явно поработало время. Ночью Тхион умер бы от страха при виде замка, опустевшего много лет назад и наверняка кишащего разной нежитью, но сейчас, при свете солнца, он захотел рассмотреть его поближе. Может быть, даже войти внутрь.

Барс остановился на широкой заснеженной площадке. Тхион слез, чтобы размять ноги, и сказал барсу:

— Давай посмотрим, что там? — и шагнул вперёд.

В нём взыграло обыкновенное мальчишеское любопытство. Он понимал, что, скорее всего, в замке нет ничего, кроме летучих мышей, но всё равно хотелось разведать это место. Мальчик брёл к каменному замку и фантазировал, рассеянно глядя на играющие под солнцем блёстки. Может быть, сейчас он найдёт внутри дрова и растопит камин, в замке станет тепло и уютно, и он останется тут жить, а барс будет приносить ему дичь и катать его верхом. Тхион вырастет, станет сильным, вернётся во дворец, найдёт там смотрителя и тех двоих, и тогда…

Размечтавшись, он чуть не столкнулся нос к носу с молодым бородатым мужиком, одетым как слуга.

— Гуляем? — ехидно осведомился тот.

Тхион рванулся бежать, но угодил в крепкие руки другого слуги, который подстерёг его сзади. Это же надо так глупо попасться! Конечно, смотритель выслал за ним погоню, и теперь ему влетит в сто раз сильнее.

— Ба-арс! — отчаянно завопил мальчишка и завертел головой, но огромного кота и след простыл. Тхиону вдруг стало ужасно холодно, и ссадины на спине снова заныли.

— Попался, голубчик? — угрюмо сказал второй мужик. — Будешь нам сказки рассказывать, что просто гулял?

Тхион промолчал, закусив губу. В этот момент на крыльцо вышла молодая баба в цветастом платье. Увидев Тхиона, она выронила ведро (помои разлились рекой по гранитным ступеням), схватилась за голову и с криками убежала обратно. Почти тотчас же из замка выбежали ещё трое мужиков, и Тхион понял, что пропал. Значит, его нарочно поджидали в засаде! «Надо было надеть амулет на шею, а не в мешке таскать, — с тоской подумал мальчик. — Он бы меня спас…» Один мужик что-то заорал, а самый молодой из них, безбородый и светловолосый, выругался себе под нос, обошёл реку из помоев и, приблизившись к Тхиону, спросил:

— Как тебя зовут, парень?

К полудню в башне натопили так, что Финора смогла надеть лёгкое платье. Она вновь стояла у окна и смотрела вдаль, отодвинув бархатную занавеску, как и тогда, в пятидесятый день осени, который стал последним спокойным днём в её жизни. Сколько всего произошло с тех пор! Знакомство с графом было единственным хорошим событием. Остальное — известие о браке с Хино, болезнь, подготовка к балам, в то время как хотелось не танцевать, а выть, расставание с Нилет, которая была ей не столько служанкой, сколько подругой — принесло лишь огорчение. То, как жестоко поступили с маленьким слугой, окончательно выбило её из колеи. Принцесса устала. А ещё эта предстоящая церемония…

За окном царила зима. Вершины Эльских гор ослепительно сверкали на солнце. Как хотелось Финоре, чтобы сейчас, как по волшебству, отворилась дверь, и на пороге снова возник граф Орион! Теперь бы она улетела с ним на драконе не раздумывая. Как глупа она была!

Финора прислонилась лбом к холодному стеклу. Дворец перестал быть для неё уютным и надёжным убежищем. Искать поддержки у семьи, где за завтраком с улыбкой обсуждают болезненную церемонию и тут же, как ни в чём не бывало, болтают о тряпках, ей больше не хотелось. Да и смысла не было: никто из родных её не понимал. По сути, кроме графа Ориона, о ней никто не заботился. Она всегда отвергала его советы, а ведь, как ни крути, они избавили бы её от многих проблем. Так может, пришла пора порвать с традицией и сделать то, о чём просил граф? Как там он говорил: «Чтобы взгляд дракона не пропал зря…»

Мысль о преждевременной прогулке уже не пугала Финору, но трудно выйти так, чтобы никто не заметил. Уж если из-за нищего мальчонки случилось столько шуму, то прогулка принцессы вызовет настоящий скандал. Пока снег не растаял, нечего и пытаться — её сразу поймают по следам. Финора криво усмехнулась: она принцесса крови, но мыслит, как загнанный зверь. Ах, если бы рядом был граф Орион! С ним она ничего бы не боялась.

Негромко стукнула дверь, но принцесса даже не оглянулась. Это могла быть мать, бабушка или кто-то из слуг, но Финора представила себе, что это граф сейчас идёт к ней по ковру, и ей не хотелось разрушать грёзы хотя бы ещё секунду. Вошедший остановился в нескольких шагах за её спиной, и принцесса нехотя повернулась. В первую секунду ей показалось, что вернулась Нилет, и сердце её радостно забилось, но принцессу ввели в заблуждение красное платье и зелёный передник. Стоящая перед ней девушка была стройнее, выше, и волосы её были черны.

— Кто ты? — строго спросила Финора.

— Меня зовут Флира, ваше высочество, — почтительно склонив голову и приседая в реверансе, отвечала девушка. — Я побуду вашей горничной, пока не вернётся Нилет.

— А ты думаешь, она вернётся? — оживилась Финора.

— Я в этом не сомневаюсь, ваше высочество! — улыбнулась служанка. — Выздоровеет и приедет. А до тех пор я буду выполнять её обязанности, — и она снова сделала реверанс.

— От серой гнили не выздоравливают, — горько сказала принцесса.

— Упаси Десятеро. Кто сказал, что это обязательно серая гниль? У бедняжки наверняка обычная лихорадка.

— Да, — кивнула принцесса. — Я тоже на это надеюсь.

— Всё будет хорошо, ваше высочество! — заверила её Флира. — Я понимаю, что не смогу заменить Нилет. Она очень хорошая горничная, мне до неё далеко. Но я сделаю для вашего высочества всё, что в моих силах.

— Говори просто «госпожа».

— Слушаюсь, госпожа, — присела Флира. — Может быть, пора заменить букет? Или почитать вслух из книги?

— Мне ничего не нужно, — сказала Финора. — С уборкой в комнате я справляюсь сама, а эта книга годится разве что на растопку. Отец запретил работникам книгохранилища давать мне «Волшебные истории», а читать «Историю Иэны» я не могу.

— О, «Волшебные истории»! — расплылась в улыбке Флира. — Я тоже читала их. Это восхитительная книга.

— Ты? Читала? — с недоверием переспросила принцесса.

— Да, госпожа. Я обожаю читать, — тихо ответила Флира, потупив глаза совсем как Нилет. — Простите, если рассердила вас.

— Нет, что ты, напротив, — принцесса прошла по ковру и села на оттоманку. — И какая же история тебе нравится больше всего?

— Я ещё не прочла их все, госпожа. Но из тех, что успела — о лесной нимфе и менестреле. Я так жалела, что они расстались…

Финора вздрогнула. Это была та самая сказка, дочитать которую помешал ей граф Орион. (И как раз на той странице Ирмеф нашла сафьяновую закладку, и заставила свою дочь прочитать весь разворот, чуть ли не тыкая бедную Флиру носом в буквы.)

— Как знать, может быть, там есть продолжение. Может, они потом всё-таки поженились. Но из-за строгости моего отца я никогда этого не узнаю. Он считает, что я должна читать какую угодно историю, лишь бы не волшебную, — и Финора с ненавистью покосилась на тяжёлый том.

— Хотите, госпожа, я сделаю так, что та книга снова будет у вас? — заговорщицки предложила Флира. — И никто во всём дворце не узнает, даже его величество.

— Но как ты это сделаешь? Ведь пропажу заметят.

— Никто не заметит. Предоставьте это мне, госпожа! — сказала Флира, кланяясь низко-низко, чтобы принцесса не увидела её торжествующей улыбки.

* * *

— Тхион, — помедлив секунду, представился мальчик. Что толку отпираться?

— Ты без шапки, — сказал мужчина. — Пройдёмте все в замок, там, по крайней мере, тепло. Меня, кстати, зовут Орион.

— Вы бы лучше спросили его, граф, как он сюда забрался? — проворчал один из бородачей, на вид совсем дряхлый старик. Норте стукнуло тридцать четыре, и Тхиону он казался дремучим дедом. — Я лично сделал всё возможное, чтобы в замок не мог пролезть даже вабран.

— Сейчас он нам всё и расскажет, — весело пообещал граф, и у Тхиона подогнулись колени при мысли о камере пыток. В своё время он наслушался в людской баек про короля Хино и его тюрьмы. Фино-то был добрым королём — никого не пытал и не казнил, а в тюрьму сажал только совсем уж отпетых разбойников. Но вот подчинённые его, особенно смотрители… — Да ты на ногах едва держишься. Вако, отнеси его на второй этаж, там теплее. Где там твоя Нара? Пусть приготовит горячее питьё. Бер, бегом в замок, подбрось дров в камин.

Тот детина, который только что выкручивал Тхиону руки, послушно попытался поднять его, как маленького, но мальчишка вырвался. Судя по всему, он ошибся, и эти люди — не солдаты короля. А на остальное наплевать.

— Нормально я на ногах держусь, — сказал он, с презрением глянув на Вако. Он уже понял, кто тут слуга, а кто господин. — И я правда просто гулял.

Вдруг раздалось громкое хлопанье крыльев, солнце закрыла быстрая тень, и на площадку приземлился большой зелёный ящер. У него было две головы, но Тхиону и одной бы хватило, чтобы испугаться до беспамятства. Позже, когда мальчик вспоминал этот момент, ему было ужасно стыдно, но тогда он ничего не мог с собой поделать: при виде огромного, как дерево, и страшного, как ночной кошмар, крылатого змея он завизжал, как девчонка. Как визжала Нилет на кухне, когда он пугал её пауками. А ящер наставил на него правую голову, сверкнул глазами и вперился, будто хотел испепелить…

— Неси в гостевую, — распорядился граф, и Вако, подобрав мальчонку, понёс его, будто пёрышко, в сторону замка. — Дааро, ну что ты натворил?

— Я думал, это лазутчик, — ответил дракон.

— А ты не заметил, что ему на вид не больше двенадцати?

— Я дракон. Я плохо разбираюсь в людях, — с едва уловимой усмешкой сказал Дааро. — Что ты беспокоишься? Я сейчас заговорю воду, он её выпьет и тут же встанет на ноги. Не пройдёт и часа, как он будет болтать, сидя за столом, и поедать твои запасы.

— Уж сделай одолжение, — сказал граф Орион, направляясь в замок вслед за Вако, несущим Тхиона.

За окном потемнело. Шёл мелкий снег, присыпая все следы в округе, но хитрый Бер успел обойти площадку и теперь докладывал графу, стоя в дверях:

— Посередине. В самой середине тренировочной площадки, будто его спустили с небес.

— Другие следы были? — спросил граф, сидящий в кресле у постели мальчишки.

— Нет, граф. Только его, — Бер показал большим пальцем на Тхиона, который сидел, закутавшись в одеяло, и шумно хлебал из стакана воду. Мальчик показал ему язык. Бер, не желая оставаться в долгу, исподтишка погрозил ему кулаком. Оба сразу смекнули, что принадлежат к одному сословию, и понимали друг друга без лишних разговоров.

— Интересно… — протянул Орион. — И вокруг не было ничего подозрительного?

Бер развёл руками.

— Когда я его поймал, он звал какого-то Барса. Буду в городе, поспрашиваю народ о разбойнике с такой кличкой.

— Не стоит пока гонять Дааро в город. У нас всего достаточно. Где там Нара? Пусть подаёт на стол. Тхион, сможешь идти?

Мальчишка кивнул и поставил пустой стакан на столик, а потом глянул на графа исподлобья и спросил:

— Вы тут живёте?

— Ты очень догадлив, — засмеялся Орион. — И никто, кроме моих слуг, об этом замке не знает. А теперь знаешь ещё и ты. И как прикажешь с тобой поступить?

В глазах мальчика мелькнул затаённый страх.

— Я никому не расскажу, — пообещал он.

— Никому — это кому?

— Ну… Конюхам, кухаркам, гвардейцам…

— Ого! Гвардейцы есть только в королевском замке. Похоже, у тебя была интересная жизнь. Знаешь что? Я проголодался. Пойдём-ка в трапезный зал, перекусим, а заодно поболтаем.

Тхион кивнул и соскочил с кровати.

Получилось в точности так, как и предсказывал дракон: Тхион сидел за столом и уписывал за обе щеки стряпню Нары, а граф ненавязчиво, слово за слово вытягивал из него, кто он такой и откуда. Тхион особо ничего и не скрывал — здесь ему определённо нравилось. В трапезной собрались все обитатели замка, и всех интересовал один вопрос: что делать с незваным гостем? Суровый Норте смотрел мрачно — он знал, что граф не из тех людей, которые готовы свернуть шею двенадцатилетнему мальчонке, но и отпускать «лазутчика» тоже нельзя. Уж не вздумал ли граф оставить его у себя? С одной стороны, подрастёт — будет защитник, а с другой — только лишнего рта им не хватало. А граф беседовал с наглецом, как со старым приятелем.

— Значит, никого из родни у тебя нет, — уточнил Орион, когда парнишка утолил первый голод. — Покажи-ка мне, как твоё имя пишется, — и протянул ему клочок бумаги и грифель. Мальчик вытер руки о штаны и медленно вывел четыре корявые загогулины. — Тион, — прочитал граф. — Ты уверен, что не пропустил ни одной буквы?

— Уверен, — кивнул мальчик. — Уж что-что, а подпись ставить нас так крепко учили, что ночью меня разбуди — я точнёхонько напишу.

— Это хорошо. Подпись нужно уметь ставить, — похвалил его граф. — А кто учил-то?

— Тётка. У неё своих детей целый выводок был, да ещё меня ей навесили. Она нас грамоте учила и приговаривала: нахлебники на мою шею, скорей бы вы все выросли да в люди вышли.

Все за столом рассмеялись, и Тхион тоже.

— А потом мне десять лет треснуло, и тётка говорит: всё, малый, довольно мой хлеб есть, я тебя выходила, воспитала — теперь сам себя обеспечивай. Тут как раз мимо дома вербовщик с фургоном проезжал, ну она и сбагрила меня во дворец. И я стал слугам помогать. Сапоги господские чистил, коридоры мёл, а один раз починил лопату. Шнурки плести научился… — мальчик погрустнел.

— Вот такие? — спросил граф и вынул из кармана латунный амулет на плетёном шнурке.

— Откуда это у вас? — просиял мальчишка и невольно протянул руку.

— Стало быть, твоё, — усмехнулся граф и отдал вещицу Тхиону. Мальчик мигом надел амулет на шею и с довольным видом погладил его. — А ты знаешь, где я это подобрал? — Тот хотел что-то сказать, но прикусил язык и помотал лохматой головой. — У кострища на косогоре, недалеко отсюда. Там ещё валялся ржавый топор и залатанный мешок — они, должно быть, и сейчас там валяются, если Лесной Человек не забрал. И было это ровно три дня назад.

Тхион застыл с открытым ртом.

— Но я же… — он не договорил.

— Значит, костёр тоже ты жёг, — наполовину вопросительно, наполовину утвердительно сказал граф Орион, и мальчик медленно кивнул. — И где же тебя носило трое суток? — Тхион промолчал — было видно, что этот вопрос занимает его самого ничуть не меньше. Но граф не стал заострять на этом внимание. — А знаешь, ты молодец. Не каждый в твоём возрасте осилит забраться на такую высоту, да ещё нарубить дров в одиночку. Ты просто силач для своих лет! Но это было очень опасно — ты мог уснуть и замёрзнуть. К тому же в горах полно земляных барсов.

— А он шумел про какого-то барса, когда я его словил, — вмешался Вако.

Семеро взрослых с любопытством уставились на мальчика, и тот опустил голову.

— Ты на меня так налетел, что я принял тебя за барса, — наконец ответил он и незаметно для остальных скорчил Вако рожу. Тот в ответ скорчил такую же. — Вцепился, как когтями, у меня до сих пор руки болят.

— А что было с тобой делать, коли ты залез, куда никому залазить не позволено? — ощетинился Вако. — Если про замок кто узнает — нам всем крышка. По-хорошему тебя не кормить надо, а прихлопнуть.

— Я тебя самого прихлопну, — пообещал Тхион, показав кулак, и раздались смешки.

— Прекратите оба, — велел граф.

— Я-то прекращу, — отозвался Вако, — а этот малец первым делом, как удерёт отсюда, пойдёт рассказывать направо и налево о нашем убежище.

— Я никому не скажу, я же обещал графу! — вскричал мальчишка.

— А если тебя королевские солдаты поймают да на огне поджарят — тоже будешь молчать? — лениво поинтересовался Норте, хинорец.

— Всё равно буду молчать! — с вызовом крикнул Тхион, хотя и заметно побледнел.

— Спокойно, Норте, — сказал граф. — Не пугай ребёнка.

— А я не боюсь! И я не ребёнок, — объявил Тхион. — Пусть меня хоть клещами пытают — не выдам.

— Ага, ага, — скептически покачал головой Дэно, тоже хинорец, и добавил: — Нет уж, милый, выпускать тебя отсюда никак нельзя. Лишний рот нам не нужен, а прирезать тебя граф не разрешит. Устроил ты нам задачку. Граф, что делать будем? На цепь его посадим?

— У меня есть идея получше, — сказал Орион. — Мы с Дааро отнесём его в семью Грахе. Они с удовольствием примут его. Хочешь в Химерию?

— Ещё бы! — у мальчика загорелись глаза. — Там прямо на деревьях растут сладости, а купаться в озере можно круглый год.

Люди графа вздохнули с облегчением: хозяин придумал удобный для всех выход из ситуации.

— Вот и славно, — подытожил граф. — Через пару дней окрепнешь, и полетим. Не каждому везёт покататься на драконе! Стало быть, настоящее твоё имя Тион?

— Кухаркина дочка так звала, — охотно стал рассказывать мальчик, сразу повеселевший. — И конюх. Я думал, они двое картавые. А остальные слуги — Тхион.

— А господа?

— Эти по имени не обращаются. «Эй, ты» да «Поди сюда».

— А на самом деле правильно «Тион». У слуг деревенский говор, они произносят некоторые слова с придыханием. Так что ты Тион, а не Тхион.

— Ого…

— Так как мне тебя звать? — с улыбкой спросил граф. — Правильно, или как во дворце?

— Давайте уж правильно, — покраснев, сказал мальчик и, чтобы скрыть смущение, схватил ещё кусок яблочного пирога.

Нара смотрела на него с умилением. Своих детей у них с Вако пока не было — дракон временно заговорил её, потому что времена стояли неспокойные, но однажды, когда граф разберётся со своими дворцовыми интригами, у неё обязательно родится такой же сорванец. Она была в этом уверена.

* * *

— Мама, дай-ка мне покопаться в твоих сундуках, — требовательным тоном попросила Флира и откинула крышку ближайшего.

— Это что за новости? — нахмурилась Ирмеф, но отступила в сторону. — Что ты задумала?

— Ничего не задумала, просто нужен кусок полотна, — не глядя на неё, ответила дочь и принялась выкидывать на диван обрезок за обрезком.

— Нет, так дело не пойдёт, — твёрдо сказала Ирмеф и захлопнула крышку. — Скажи мне человеческим языком, что тебе нужно, и я тебе это дам.

— Хорошо. — Флира упёрла руки в боки. — Дай кусок ситца сурового цвета, но не новый, а уже посаженный.

— Зачем тебе? — прищурилась Ирмеф.

— Надо! — рявкнула Флира. — Сама запихнула меня в горничные — теперь не спрашивай лишнее. Если хочешь, чтобы я не вылетела обратно на кухню — давай ситец.

Ирмеф выругалась сквозь зубы как сапожник и полезла в комод. Вытащила свёрток суровой ткани, несколько раз стиранной, но разглаженной и заботливо намотанной на палку, и бросила его на диван.

— Такой?

— То, что надо! — взвизгнула Флира и зажала себе рот, оглянувшись на дверь: не подслушивает ли кто? — А теперь давай ножницы. — Рядом со свёртком упали тяжёлые закроечные ножницы. Флира размотала ткань и отдёрнула руку. — Ой, тут пятна крови не отстирались…

— А ты как хотела? — подбоченилась Ирмеф. — У меня тут не ярмарка.

— Откуда этот кусок? Уж не из покойницкой ли?

— Тебе какая разница? Если бы я привередничала, то не набрала бы столько добра.

— Не добра, а хлама, — фыркнула Флира.

— Не нравится — не бери. Сама же ко мне за тканью явилась, да ещё фырчит!

— Ладно, сойдёт.

Флира взяла из кармана вершковую ленту и тщательно отмерила два прямоугольника размером примерно с платок, затем не спеша вырезала их. Аккуратно скрутила в рулон, чтобы не помять, и спрятала под верхней юбкой. Вид у новой горничной был сияющий и самодовольный.

Ирмеф сложила тряпки на место, закрыла комод и сундук и строго посмотрела на дочь. Та выдержала взгляд матери, не моргнув глазом.

— Я не знаю, что у тебя на уме, — сказала наконец Ирмеф, — но хочу предупредить: никогда, слышишь, никогда не кради у принцессы драгоценности. Попасться на краже очень легко, а обелить себя потом невозможно.

— Ха, мама, за кого ты меня считаешь? Я не дура. И красть у неё ничего не собираюсь. Она сама мне всё даст, — и, скупо попрощавшись, вышла. Ирмеф долго смотрела на дверь, но так и не додумалась, для чего Флире посаженный ситец.

* * *

Постоянный страх перед церемонией помолвки и последующим замужеством изменил характер Финоры. Её то тянуло болтать с кем-то без удержу, то вдруг разговоры становились в тягость и хотелось одиночества. А тут ещё приказ короля! Принцессе очень не хватало любимой книги сказок, на страницах которой она забывала обо всём, что отравляло жизнь. На «Устройство Иэны» она и смотреть не могла.

Семейные разговоры в трапезном зале только усиливали её тоску. Но сегодня Финоре повезло: обсуждали не её грядущую свадьбу, а караванщика, который заявился в Финорию на рассвете — один, с семью вабранами, оборванный, без товара и без корзины. Он приехал на вабране верхом, как на лошади, и, едва привёл себя в порядок с дороги, во всеуслышание объявил, что проделал свой долгий путь ради того, чтобы предложить принцессе редчайший товар, за который запросил небывалую цену. Король, конечно, хотел приказать, чтобы его выгнали, но Финора попросила отца допустить к ней караванщика, и женщины приняли её сторону: а ну как он привёз какую-нибудь чудесную безделушку? «Только пусть он с тобой торгуется в присутствии охраны», — уступил Фино. И теперь принцесса ждала, когда к ней приведут заморского торговца.

Уже просочились слухи, что шестерых вабранов он пригнал в Финорию на продажу, и загонщики с радостью разместили всех животных, наполнив кормушки отборным пророщенным зерном. Вабран — не лошадь, он может по сто дней ничего не есть, зато когда добирается до кормушки — жрёт без удержу. Без вабранов замерла бы торговля, и нельзя было бы путешествовать из страны в страну. Сильные, выносливые, защищённые прочной бронёй и почти не нуждающиеся в корме и питье, вабраны были настоящим даром для людей Иэны, поэтому с ними обращались бережно и почтительно. Шесть новых вабранов — отличный товар, но требовалось выдержать их в загоне десять дней, прежде чем отсчитывать за них деньги. Бывало, что после долгих переходов животные издыхали, поэтому пока торговец не получил ничего.

В дверь постучали трижды.

— Войдите, — сказала Финора, и лакеи впустили к ней караванщика, сопровождаемого охраной. Торговец был одет с иголочки, по финорской придворной моде и почти не отличался от местных вельмож, но благородные и правильные черты лица выдавали в нём южанина. Это был смуглый высокий брюнет чуть постарше принцессы, длинноволосый и гладко выбритый, с большими карими глазами. Он церемонно поклонился и представился:

— Меня зовут Наи, ваше высочество. Я привёз вам то, чего не привезёт ни один другой караванщик.

— Присядем, — пригласила Финора и кивком указала ему на мягкую скамью для посетителей, а сама села на оттоманку.

Солдаты и капитан остались у дверей, а Наи, поблагодарив принцессу, сел и извлёк из кармана маленькую шкатулку с затейливой резьбой, похожую на пудреницу. Изящным движением вытянув вперёд руку со шкатулкой, он повёл рассказ. Голос у него был приятный, и он ни разу не запнулся, расхваливая свой товар. Говорил чисто, словно урождённый финорец, но некоторые обороты речи выдавали его иностранное происхождение. Он называл принцессу просто по имени, что могло показаться невежеством, но Финора знала о странных манерах заезжих купцов и не останавливала его. Она тосковала, и внезапный визитёр так или иначе развлёк её.

— Я прибыл сюда из далёкой страны, прекрасная Финора, наслышанный о вашей красоте. Сотни караванщиков разносят весть, что нет в Иэне женщины красивее Финоры, и увидев вас, я убедился, что они не лгали. Я счастлив, что добрался сюда без происшествий и могу предложить вам эту величайшую драгоценность… — Он на миг склонил голову, помолчал и заговорил снова: — Пятьсот с лишним лет в нашем роду передавали её из поколения в поколение, но не продавали, потому что на этот товар не было достойного покупателя. Но когда я услышал о прекрасной принцессе Финоре, то не раздумывая пустился в путь, один, не взяв другого товара. Никто во всей Иэне, кроме вас, не достоин владеть этой вещью.

— Что же это? Не томите, — сказала принцесса, делая вид, что ей всё равно, хотя любопытство так и раздирало её. Торговец хорошо знал путь к кошельку молодых девушек.

— К сожалению, я не могу показать товар никому, кроме вас, принцесса, — с учтивой улыбкой сказал Наи, бросив небрежный взгляд на охрану у дверей.

— Стража, оставьте нас!

— Но приказ его величества… — возразил капитан.

— Я в безопасности, Зейро. Отцу везде мерещатся убийцы.

— Он беспокоится о вас, ваше высочество. И я тоже. Я повинуюсь вашему приказу, но мы должны…

— Само собой. Наи, ты не против немного посидеть в этом кресле?

Южанин учтиво и чуть снисходительно улыбнулся:

— А, в этом… Что ж, безопасность превыше всего. Пожалуйста.

Он покорно сел в кресло, которое с недавних пор было установлено в покоях принцессы, и изобразил дурашливо-покорный вид. Капитан собственноручно обхватил его талию цепью и замкнул что-то за спинкой, после чего вышел вместе с солдатами.

— Ну, теперь мы можем поговорить в открытую, — сказала принцесса, тоже усевшись в кресло, но гораздо более изящное и уж конечно, безо всякой цепи, в отличие от кресла торговца.

Наи ослепительно улыбнулся и приподнял крышку шкатулки. Финора привстала и заглянула. На дне лежало крупное двудольное зерно, чисто отполированное и пахнущее свежей смолой.

— Всего лишь семечко? — усмехнулась Финора. — Я думала, там по меньшей мере бриллиант.

— Это семечко дороже всех бриллиантов Иэны, — вкрадчиво сказал торговец. — Это зерно Древа Вечности. Стоит вам лишь захотеть, и оно откроет для вас все двери. У него есть кожура и две дольки. Сначала зерно чистят, потом ломают. Если его разломить надвое, ваша жизнь вновь вернётся к тому моменту, когда вы счистили с него кожуру. Власть над временем — вот что даёт зерно Древа Вечности своему владельцу.

— Погоди, Наи, — перебила принцесса, готовая ухватиться за эту байку как за соломинку, — значит, если я сейчас очищу семечко, а через семьдесят лет разломлю его, то снова стану молодой и красивой?

— Молодой и прекрасной, — с поклоном поправил торговец. — И окажетесь в этом самом дворце, в своих покоях, в эту самую минуту, а рядом буду сидеть я, немой от восхищения. Поэтому выберите время поудобнее, когда вам никто не будет мешать.

— Заманчиво, — протянула принцесса, и губы её дрогнули, но улыбки не получилось. — И сколько вы за него хотите?

— Немного, прекрасная Финора. Всего лишь два бочонка золота.

Принцесса охнула.

— Да за один бочонок можно купить всю мою башню вместе с убранством, да и ещё останется!

— Зерно Древа Вечности стоит дорого.

— Ты решил разорить моего отца?

— Полноте, принцесса, это всего лишь цена четырёх балов.

— Не четырёх, а по меньшей мере сотни, — проворчала Финора. — А если я кликну охрану и прикажу отобрать у тебя зерно силой, а тебя самого — арестовать как мошенника?

Наи был к этому готов. Он улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок, уронил зерно на ковёр и наступил, давая понять, что раздавит его при первых же признаках угрозы. Принцессе отчего-то стало весело. Тоска, что душила её несколько недель, отступила, и уже за одно это бродячий прохиндей заслужил пару бочонков золота. История, которую он сочинил, была ничуть не хуже тех, что она читала в «Книге волшебных историй». Этот парень ничего не боялся и сочинял сказки на ходу, от него веяло куражом — так почему бы не наградить его за это по-королевски?

— Ладно. Ты развлёк меня, поэтому будь по-твоему. Сейчас я пошлю Зейро к казначею, и ты получишь свои деньги. Капитан!

Через полчаса принцесса Финорского королевства, став обладательницей зерна Древа Вечности, любовалась на своё приобретение, а торговец, спрятав в потайном кармане половинку разрубленной монеты, спускался по лестнице вниз. Поднимающийся ему навстречу звездочёт заметил, что по смуглой щеке караванщика сбегает слеза.

У Финоры звенело в ушах. «Что я только что натворила?!» — думала она, глядя на крохотную деревянную шкатулку, лежащую у неё на ладони. Уже начало темнеть, но принцесса не торопилась зажигать свечи — она о них попросту забыла. «Отец оторвёт мне голову. И будет прав! Эти деньги предназначались для постройки новой башни, где будет жить мой первенец…» Финора поставила шкатулку на тумбу и начала ходить по комнате. О чём бы она ни думала, мысли неизбежно возвращались к свадьбе.

По традиции, если королевская дочь уезжала в другую страну, а других детей у правящей семьи не было, то первый рождённый мальчик отправлялся на родину матери и принимал имя деда. Если не было сыновей, то возвращалась старшая дочь. Тогда ей выбирали мужа из другой страны, и он принимал имя правящего короля.

Меньше всего на свете Финора хотела становиться женой Хино. Но она знала, какая судьба ждёт её родителей, если у них не будет внуков. Финоре-средней, королю Фино и старшей чете пришлось бы покинуть дворец и стать обычными крестьянами в одной из деревень на окраине леса, а все их богатства перешли бы к новому королю, присланному из ближайшей страны, в которой есть свободный принц.

Принцесса разрывалась между дочерним долгом и желанием сбежать. Кто скажет, что хуже: быть женой человека, которого ненавидишь, или коротать старость в деревенской лачуге без помощи детей и внуков? Кому будет тяжелей: родителям или дочери? Ещё утром Финора была готова бросить всё и сбежать, а теперь собиралась принести себя в жертву родителям. Если бы не тот проклятый турнир, сейчас все надежды возлагались бы на брата, а Финора была сама себе госпожа. Бедный Фино-младший… Нет, думать о брате нельзя, иначе она снова расплачется, хотя и прошло столько лет.

Когда вошла Флира, принцесса вздрогнула от стука двери. От новой горничной это не ускользнуло.

— Прошу меня простить, госпожа, — сказала она, и тут её взгляд упал на тумбу. — О, и у вас тоже эта вещица!

— Что значит «тоже»?

— Сегодня в общем зале был коробейник, и все дамы накупили себе таких шкатулок.

«Каков наглец! — подумала Финора и снова уставилась на своё приобретение. — Купил эту безделушку за полмедяка и продал мне за два бочонка золота. Интересно, на каком дворе он подобрал зерно?» Шкатулка была очаровательна, но даже издалека было видно, что это дешёвка. И вдруг отчего-то у Финоры заныло сердце. Она представила, как шкатулки, которых теперь во дворце штук сто, перепутаются, и зерно пропадёт. То, что караванщик её обманул, она прекрасно понимала, но ничего не могла поделать с неясным порывом души. Ей хотелось верить в чудо, и она дала себе слово заказать для зерна Древа Вечности достойную оправу, а пока спрятала покупку в карман от любопытных глаз.

— Она простая и милая, потому и понравилась мне. Если будешь хорошей горничной, я поставлю её обратно и каждый день буду класть в неё монету для тебя.

— Вы так добры, госпожа! — Флира присела в реверансе и сказала чуть тише: — Видят Десятеро, как я хочу быть хорошей горничной. Сегодня я принесла вам сказку о нимфе и менестреле, госпожа.

Финора окинула её взглядом. Горничная смотрела в пол и сияла, как начищенная сковородка. Где она спрятала большую книгу, которую с трудом поднимали двое слуг?

— Я не понимаю. Объяснись!

Флира оглянулась на входную дверь и прошептала:

— Стены имеют глаза и уши. Не угодно ли будет госпоже пройти в мою каморку?

— Что ты учудила? Ладно, идём.

Шелестя юбками, они обе прошли в небольшой чуланчик с маленьким окном, и Флира выудила из складок своего платья аккуратно вынутый разворот из «Книги волшебных историй». На стыке страниц виднелись дырочки от переплётных ниток. Увидев знакомые картинки, принцесса ахнула.

— Флира! Что ты наделала!

— Не волнуйтесь, госпожа, я туда подложила кусок ситца. Он по толщине и по цвету не отличается от пергамента. Я и остальные страницы постепенно выужу, чтобы вы могли читать что вам хочется, а не ту тягомотину.

— Флира, ты… Нам же обеим влетит!

— Не волнуйтесь, госпожа, никто не заметит. Кроме вас, «Волшебные истории» никому во всём дворце не нужны.

— А тебе?

— Ой, ну да. И мне тоже. Я так хочу узнать, есть ли продолжение у этой сказки…

— Знаешь что? Давай перечитаем её вместе прямо сейчас. А потом я поставлю шкатулку на тумбу и положу туда золотую монету. Нет, ты заслужила целых две монеты.

* * *

В тот день звездочёт Линарий так и не дошёл до покоев принцессы. Он собирался предупредить её о возможных опасностях, о которых ему рассказали звёзды, но, увидев южанина, понял, что опоздал. Когда караванщик вышел из башни, Линарий повернулся обратно и ушёл к себе. Он много думал в последние дни и нуждался в дружеской беседе, но ни с кем во дворце не мог говорить на равных, даже с королём. Звездочёты — особенные существа, им открыто больше, чем простым смертным, поэтому Линарий мог довериться лишь человеку своей профессии. И он решил сегодня вечером пообщаться со старым другом, хинорским звездочётом Эверием.

В своей библиотеке Линарий зажёг свечу, подвинул кресло и сел у окна. Сегодня ему не нужен был шар. Свеча, по сути, тоже не требовалась, но мягкий жёлтый свет помогал звездочёту собраться с мыслями. Через несколько минут молчания он почувствовал, что Эверий ответил.

«Приветствую, друг, — мысленно сказал Линарий. — Всё ли у тебя в порядке? Мы давно не разговаривали. В добром ли здравии король Хино?»

«Привет тебе, Линарий. Рад слышать тебя. Король Хино, да продлят Десятеро его годы, в добром здравии. Вчера он убил на турнире князя Мбиро, а сегодня ездил в горы на охоту и добыл кабана. Наш правитель не знает устали. А как поживает король Фино?»

«Наш король тоже в добром здравии, хвала Десятерым. После потери Фино-младшего он не ездит на охоту и не устраивает турниры, но в свободное время изучает геральдическую книгу и готовит приданое своей дочери. Через год, если меня не обманули предсказательные карты, хинорский двор воочию сможет убедиться в её несравненной красоте».

«Силою, данной мне наукой звездочтения, я уже видел принцессу Финору и знаю, что она прекраснее лика Луны. А ты, добрый друг, в порядке ли? Я чувствую твоё беспокойство».

«Благодарю, Эверий, я в полном здравии, хотя годы не щадят и меня. Но недавнее гадание повергло мою душу в хаос, и я нуждаюсь в мудром совете. Позволь рассказать тебе, что я видел в стеклянном шаре».

«Шары обманчивы. Я ни разу не пользовался магическими устройствами, предпочитая смотреть в истину напрямик, но всегда готов тебя выслушать, Линарий. Что тебя беспокоит?»

«Благодарю, Эверий. На днях мне открылось много странного, и я не могу увязать это в единую картину. У меня был обычный сеанс работы с шаром, без погружения, но теперь я боюсь и смотреть на него. Мой рассказ может показаться тебе спутанным и пугающим».

«Говори всё как есть, Линарий. Вряд ли в Иэне найдётся что-то, способное меня напугать».

«Хорошо, друг. Слушай.

Сначала всё шло как обычно, и я собирался сделать предсказание на ближайшие дни, но внезапно меня против воли начало втягивать в шар. Я воспротивился и остался в библиотеке, но не чувствовал своего тела. На меня обрушилась бархатная тьма, и я чуть не оглох от громкого звона, который лился отовсюду.

Внезапно тьму прорезала молния, ударил гром, и я увидел бредущий в Межгорье караван. Погонщиков было около двух десятков, но лишь один из них излучал живое сияние. Все остальные, хотя двигались и разговаривали, были уже мертвы — либо находились на пороге смерти.

Эверий, ты хинорец, ты видел, как гаснет жизненный свет у приговорённых в день казни. Они ходят, говорят, смотрят на мир — бывает, даже не знают, что через час лишатся головы, но их сияние уже погасло. Это просто ходячие тела без света души. Такими были и караванщики из моего видения — как приговорённые к казни.

Затем налетел чёрный вихрь, и меня словно сбило с ног. А потом я увидел вдалеке светлое пятнышко и вцепился в него взглядом, чтобы не потерять, и оно стало приближаться. Скоро я заметил, что его обрамляет бурое пятно немногим светлее темноты вокруг, а когда видение приблизилось, я узнал в светлом пятне принцессу Финору. Она сидела на спине огромного двухголового дракона, а то, что я принял за обрамление, оказалось драконьими крыльями.

Это было всего лишь изображение. Лик принцессы был неподвижен, и тем не менее, когда я встретился с нею глазами, принцесса моргнула. В ту же секунду картина пропала, а я вновь ощутил себя сидящим в кресле в своей библиотеке.

И тут же передо мной на стол упало зёрнышко. Я не мог шелохнуться; на мне словно воду возили, и в голове шумело так, что я не мог определить, закончилось моё гадание или ещё нет. Я попытался успокоить дыхание, и по мере того как прояснялось у меня в голове, зёрнышко таяло. Когда я наконец смог протянуть к нему руку, оно исчезло полностью.

Придя в себя, я не успокоился и первым делом полез в ботанические справочники искать это зерно — я запомнил его хорошо. Но ни в одной из девяти книг не нашёл похожего изображения.

Я бы не стал тебя беспокоить, старый друг Эверий, если бы не сегодняшнее происшествие. Сегодня я узнал, что в Финорию пришёл одинокий караванщик, что сразу меня насторожило. Я хотел поговорить с принцессой, но не застал её в башне. После обеденной трапезы я снова отправился к Финоре, чтобы предупредить о возможных опасностях, но опоздал буквально на несколько минут: тот человек уже успел побывать у неё.

И это было бы полбеды, будь он обычным бродячим торговцем. Но я узнал его. Это человек из моего видения! Единственный из всего каравана, не отмеченный знаком смерти. И теперь я, старый звездочёт, не знаю, что делать. Молчать и ждать, как я поступал всю жизнь, или вмешаться, нарушив негласный закон?»

«Опиши мне зерно».

«Продолговатое, по форме напоминает семя подсолнечника, но крупное: длиной в один вершок. Цветом тёмно-зелёное с отливом в синеву».

«Странно. Зелёное, говоришь? И в справочниках ты тоже искал зелёное?»

«Да, конечно. К чему ты клонишь, Эверий?»

«А дракон, говоришь, был бурый? И тебя ничего не смутило?»

«Разумеется, я удивился. Как известно, все драконы изначально зелёные — кроме тех случаев, когда принимают цвет окружающей среды, но тогда они почти невидимы. Этот же не маскировался».

«Я должен тебе напомнить, Линарий, что когда видение происходит на границе яви и сна — а твоё, судя по описанию, было именно таким — то восприятие цветов меняется. Бурое представляется зелёным, а зелёное бурым. Эти два цвета — камень преткновения в магии, они всегда меняются местами во время напряжённых видений, поэтому ты и не нашёл зерно в справочнике. Нужно было искать красновато-коричневое».

«Вот оно что… Эверий, ты, как всегда, кладезь мудрости. Я старый дурак! Я должен был догадаться! Теперь всё встало на свои места. Я найду описание того зерна и узнаю, что означало видение. Прости, что опять докучаю тебе своей глупостью».

«Ну что ты, Линарий, я всегда рад тебя слышать. Я и увидеть был бы рад, но нам не суждено больше встретиться. На сорок второй день лета король Хино разгневается на меня и прикажет казнить».

«Эверий, как же так?! Неужели нельзя ничего сделать?»

«Я трижды составлял карту. Это неизбежно».

«Позволь, я вмешаюсь. Я готов нарушить любой негласный закон ради твоего спасения!»

«Благодарю, старый друг, но не стоит вмешиваться в судьбу. Пусть всё идёт своим чередом».

«Эверий, ты повергаешь меня в отчаяние!»

«Грустить не о чем, поверь. Ты уже немолод, а я старше тебя на двадцать лет. Мои глаза почти не видят, каждый шаг причиняет боль, и руки мои дрожат. Казнь — краткий миг, а смерть в своей постели — сутки мучительной агонии. Я благодарен моему королю, что он избавит меня от страданий и поможет уйти быстро».

«Эверий, ты говоришь всё верно, но мне так горько от твоих слов…»

«Не грусти, старый друг, ведь мы пока не прощаемся. До середины лета много времени, и мы успеем наговориться! А сейчас прости, меня зовёт король».

Линарий почувствовал, что остался один. С полчаса он молча сидел, как громом поражённый, затем кряхтя встал, подошёл к стеллажу и взял четвёртый том ботанического справочника. Он так и не рассказал другу о завершающей картине своего видения — приберегал её напоследок, но после известия о грядущей казни стало не до того. «Оно и к лучшему, — подумал звездочёт, раскрывая книгу на вклейке с цветными таблицами. — Эверию и так плохо, не стоит ещё сильнее омрачать ему последние дни жизни. Достаточно того, что это видел я».

* * *

Морозы отступили. Тион бегал по тренировочной площадке, которую сам же и расчистил от снега. Тяжёлый зимний кафтан с чужого плеча, который он в ночь побега не глядя схватил в людской, сгорел в кухонной печи, а Кейна и Нара сшили мальчику новую одежду, по росту. Проведя всё детство взаперти, он не мог набегаться на свежем воздухе. Как же он был счастлив!

Никто в замке ни словом не обмолвился о нарушении традиции — законы Иэны будто не касались горного убежища. Сам Тион умолчал о причине своего побега. Ссадины от побоев бесследно зажили, и мальчик старался не думать о порке, смотрителе и злобных слугах, надолго закопав свою обиду. Придёт время, и он о ней вспомнит.

Сейчас же все его мысли были заняты предстоящим полётом в жаркую и солнечную Химерию. С большим и страшным драконом Дааро он уже подружился и даже успел прокатиться на нём верхом — для этого заботливая Нара тепло укутала его в свой полосатый платок. Мальчик сначала отбрыкивался: мол, не надену бабьи тряпки! Но граф прикрикнул на него, сказав, что простуженных мальчишек в Химерию не пускают, и Тион со вздохом позволил завязать на себе шерстяной платок, больше похожий на одеяло.

Полёт получился замечательный, хотя и короткий — граф не велел дракону долго катать ребёнка. Сам «ребёнок» был бы рад летать хоть до вечера, но здесь решения принимал не он. Дааро не уносил его далеко, лишь сделал несколько кругов над окрестностями замка, и Тион с неудовольствием обнаружил, что встречный ветер просто ледяной, хотя дракон летал медленнее барса. Тогда, морозной ночью, Тион был без шапки и в кафтане нараспашку, но ничуть не мёрз, даже песни распевал, а сейчас едва не задыхался от холода и щурил глаза. Спросить бы графа Ориона, в чём тут закавыка — мальчик уже понял, что граф тут умнее всех — но тогда придётся рассказать о земляном барсе. А о нём Тион хотел рассказывать ещё меньше, чем о мерзкой сцене в общем зале. Словно, рассказав, он потеряет что-то навсегда.

Заставляло задуматься и ещё кое что: в ту ночь, катаясь верхом на барсе, он видел всю Финорию целиком и многие другие страны, но со спины дракона ему открылся лишь малый участок земли. То ли Финория выросла, то ли ночное путешествие ему приснилось, но держась за кожаную сбрую Дааро и кутаясь в Нарин платок, Тион не мог различить внизу ни одного дома, а противоположная сторона горного кольца еле виднелась в далёкой голубой дымке.

Полёт в Химерию пришлось ненадолго отложить — граф уехал в Хинорский дворец по служебным делам, и Тион даже немного огорчился. Он уже нарисовал себе в воображении, как ходит по аллеям фруктовых деревьев и ест сладости прямо с веток, а потом прыгает с обрыва в синее озеро и плавает там как рыба. Однако в замке Ориона тоже было здорово. Слуги графа, хотя и потешались над мальчишкой, но делали это беззлобно, а обе женщины души в нём не чаяли.

Пробездельничав три дня и облазив все закоулки бывшего замка Грахе, а ныне — крепости графа Ориона, мальчик попросил дать ему работу. Сам. Его вдруг что-то кольнуло: все вокруг трудятся, даже граф, а он бьёт баклуши. Вако одобрил такое решение и вручил Тиону деревянную лопату.

— Будешь разгребать снег перед замком. Заодно и воздухом подышишь, — сказал слуга.

Тион схватил лопату и выбежал на улицу — не забыв, впрочем, скорчить Вако рожу. Тот в ответ изобразил рычание какого-то дикого хищника и захохотал.

Отдохнув после расчистки снега и вдоволь набегавшись, Тион сидел на деревянной скамье у входа и фантазировал. Он постоянно что-нибудь сочинял — про драконов, про битвы, про захваченные у подземной нежити замки, и всегда в своих мечтах выходил победителем. Но если раньше в придуманных им историях драконы были его врагами, то теперь они стали друзьями, и в каждой выдумке у него был свой верный дракон. Узнай кто об этих фантазиях — он бы провалился со стыда. Такие выдумки хороши для восьмилетнего мальца, а Тион уже почти взрослый. Взрослые люди, как известно, не фантазируют, а занимаются делом, и он изо всех сил старался вести себя как большой: не устраивал беготню внутри замка, выполнял посильную работу, не болтал без умолку. Вот только при виде Вако не мог удержаться от очередной подколки.

Над площадкой возникло зелёное пятно. Раздалось хлопанье крыльев, и Дааро с графом Орионом на спине спланировал прямо перед Тионом. Неискушённому зрителю могло показаться, что дракон возник прямо из воздуха, но наблюдательный мальчик уже знал, что Дааро умеет менять цвет и летать бесшумно, а крыльями хлопает по своему желанию: чтобы известить всех о своём прилёте или чтобы напугать врагов.

Граф спешился. Тион встал, чтобы приветствовать его. Орион кивнул, отстегнул упряжь с дракона и бросил ему в руки со словами:

— Отнеси в замок и позови Норте. Пусть возьмёт палки — хочу немного поупражняться в фехтовании.

— Прямо с дороги? В придворной одежде? — удивился Тион.

— Когда на меня нападут, я тоже буду в придворной одежде. Нужно быть готовым ко всему в любой момент.

Тион послушался. Он слышал, как граф говорит с драконом. Последующее хлопанье крыльев означало, что Дааро улетел, и мальчик впервые задумался, чем питаются драконы. Наверняка на кого-то охотятся…

— Граф вернулся, зовёт Норте фехтовать на палках! — объявил Тион, войдя на кухню, где чаще всего сидели слуги, отдыхая от дел. — А я весь снег расчистил.

— Молодец, — похвалил Норте, взъерошил ему волосы, как маленькому, и вышел, прихватив из угла две лёгкие палки высотой Тиону по плечо. Любопытство заставило мальчика пойти за ним.

Он думал, что граф и Норте начнут колотить друг друга палками, как это делали поругавшиеся слуги в людской, но с удивлением увидел, как они, встав на большом расстоянии друг от друга, принялись крутить палками с такой скоростью, что было слышно жужжанье. Мальчик не успевал заметить ни одного движения.

— Ух ты! — вырвалось у него.

Поразминавшись таким образом минут десять, они перешли к учебному бою, и это зрелище заворожило мальчишку куда больше. С горящими глазами он смотрел, как два человека с обычными палками творят такие приёмы, которые ему и не снились. Норте нападал, граф отбивался. Они делали подсечки, кувыркались по снегу и прыгали как земляные барсы, нанося удары в прыжке. Будь у них мечи — они изрубили бы друг друга в капусту.

«Стало быть, не обязательно иметь меч, чтобы отомстить», — подумал Тион, и это открытие было для него как удар обухом по голове. Азартно, с колотящимся сердцем следил он за поединком, не в силах оторвать взгляда. Оба были очень хорошими бойцами. Каждый из них мог дать фору любому столичному щёголю, на которых Тион успел насмотреться при дворе, а уж о простолюдинах и речи не шло. Никогда бы он не подумал, что можно уметь ТАК драться.

Когда они закончили тренировку и направились в замок, Тион поплёлся за ними на негнущихся ногах, чувствуя, что скорее утопится в колодце, чем позволит отправить себя в Химерию. Что ему сладкие фрукты и тёплые озёра в сравнении с возможностью научиться драться, как граф Орион и его слуга? Он молчал весь остаток дня и не отвечал на подначки Вако за ужином (Нара даже спросила, не заболел ли «малыш»), а когда слуги разошлись по комнатам, робко постучался к графу в библиотеку, где тот сидел по вечерам, и дрожащим голосом попросил:

— Граф, пожалуйста, возьмите меня в ученики.

* * *

— Письмо для её высочества Финоры, — сказал лакей, заглядывая в покои принцессы.

— Я передам, — сухо бросила Флира и выхватила у него бумагу.

Едва за ним закрылись двери, она метнулась в свою каморку и развернула хитро сложенный листок. Отсутствие конверта и сургучной печати показывало, что письмо от простого человека. Горничная жадно прочла коротенькую записку, торопясь закончить, пока Финора не вернулась из трапезной:

«Ваше Высочество! Благодарю, что беспокоитесь о своей служанке. Я уже здорова и буду счастлива снова работать у Вас. Очень скучаю по Вашему Высочеству. Ваша верная Нилет».

— Как бы не так, — сквозь зубы процедила Флира, схватила лист бумаги и, умело подделав почерк, написала:

«Ваше Высочество! Благодарю, что проявляете заботу и не забываете свою верную Нилет. Я была бы счастлива вернуться в услужение к Вам, но здоровье моё всё хуже. Чесотка перешла на всё тело, и начали выпадать волосы. А ещё заболели моя почтенная матушка и младшая сестра. Так что уж простите меня, горемычную, никак не могу Вам больше служить. Да хранят Вас Десятеро».

Сложив бумагу в точности, как было сложено послание Нилет, Флира изорвала её записку в мелкие клочья и спрятала в карман, а поддельное письмо отнесла на тумбу и только после этого успокоилась.

Когда вошла Финора, горничная подметала ковёр. Принцесса сразу заметила письмо и бросилась к нему.

— Только что лакей принёс, госпожа, — доложила Флира. — Натоптал на ковре — вот прибираю за ним.

Прочтя записку, принцесса опечалилась.

— Брось веник и отнеси это к моей матери, — сказала она. — Передай мою просьбу, чтобы к Нилет послали дворцового лекаря.

— Слушаюсь, госпожа, — присела Флира. — Сию же минуту исполню. Вы так заботливы! Кстати, я принесла ещё один разворот из книги сказок — может быть, это поможет вам немного отдохнуть душой. А то вы только и делаете, что заботитесь о других. Я положила его в своей каморке под подушкой, — и она с улыбкой упорхнула.

Украденные из книги листы действительно радовали Финору. Но известие о болезни бывшей служанки встревожило её, о сбежавшем ребёнке по-прежнему не было ни слуху ни духу, а вдобавок сегодня к ней приходили портнихи, чтобы снять мерки для церемониального платья. Ярко-алого платья с одним рукавом.

Помолвка надвигалась неотвратимо, как наступление весны. Как бы ни хотелось Финоре остановить время и задержать зиму навсегда, это было не в её силах. Огорчения сыпались одно за другим, и в довершение ко всему куда-то пропал её рисунок, портрет графа, на который она так любила смотреть украдкой. Единственной отрадой стали «Волшебные истории», принесённые ушлой Флирой. Принцесса читала их в её каморке, чтобы кто-нибудь случайно не застукал её за этим занятием.

Нужно признать, что новая горничная справлялась со своими обязанностями прекрасно. Хотя она и не стала принцессе так же близка, как Нилет, между ними установилось понимание. Флира не наглела, всегда помнила своё место, знала, когда нужно убраться вон, а когда быть под рукой, и неизменно старалась быть полезной своей госпоже. Если королева говорила одно, а принцесса другое, то Флира слушалась принцессу, и это не могло не дать результатов. Однажды, когда Финора-средняя сообщила дочери, что нашла ей новую служанку, принцесса сказала, что её вполне устраивает Флира.

И всё чаще Финора задумывалась о досрочной Первой Прогулке. Удивительное чувство, пришедшее во сне после того, как ей в глаза посмотрел дракон, притупилось и начало забываться за повседневными заботами, но она помнила свои видения: сверкающие росой травы, высокие деревья и разноцветную небесную мозаику. Будет ли прогулка наяву такой же волшебной, как и во сне? И получится ли снова увидеть графа Ориона?

Принцесса медленно прошлась по комнате, стараясь припомнить каждую деталь того сновидения. Вот она плавно падает из окна, встаёт и бредёт по дорожке в парк. Из-за кустов смотрят олени, в траве стрекочет мелкая живность. А потом доносится странная музыка, и Финора кружится в танце. В воздухе струятся её длинные волосы, и заколка летит в траву…

Принцесса отчётливо помнила сияющую улыбку Нилет, когда наутро заколка нашлась. Финора тогда ничего не стала говорить горничной и молча взяла найденную вещь, чтобы пресечь дальнейшие поиски. Но она с одного взгляда поняла, что заколка НЕ ТА.

Ювелир знал своё ремесло. Когда перед Финорой лёг на стол золотой медальон в форме зёрнышка, она поняла, что хотела именно такой: простой, без драгоценных камней, чтобы можно было носить его и днём и ночью, хоть на шее, хоть на руке. Гладкая прочная цепочка с незаметной застёжкой могла служить как ожерельем, так и браслетом. По словам ювелира, крышечка закрывалась настолько прочно, что внутрь не могла проникнуть вода. Это было сделано, чтобы не снимать медальон даже на время умывания. Щедро наградив ювелира, принцесса переложила зерно в медальон и застегнула цепочку на руке. Сразу же она почувствовала себя уверенней, хотя причин для этого не было. Финора прекрасно понимала, что чудес не бывает, но как только «зерно Древа Вечности» заняло своё место в медальоне, на душе необъяснимым образом стало светло.

Опустевшую шкатулку она поставила на тумбу и положила туда монету для Флиры. Как ни благоволила принцесса новой горничной, умом она понимала, что у прислуги желание воровать неискоренимо, и надеялась, что игра с монетой уменьшит у Флиры тягу к воровству.

Плохо же она знала свою служанку! За всё время работы Флира не украла у неё ни медяка. Горничная знала, где лежат деньги и драгоценности её госпожи, но и пальцем к ним не притронулась. Что ей были несчастные гроши и блестящие побрякушки, когда она намеревалась украсть нечто большее?

О том, что происходит в красивой головке Флиры, не знал никто, кроме неё самой. Работу горничной она исполняла безупречно, и её не в чем было упрекнуть. Когда королева велела передать принцессе, что к Нилет поехал лекарь, девушка слово в слово всё передала, и Финора обрадовалась. А о словах королевы, подслушанных возле её покоев, Флира умолчала — зачем огорчать принцессу? «Пусть наша дочь думает, что я действительно отправила лекаря к этой дурочке, умудрившейся подцепить серую гниль во дворце, — делилась королева с мужем. — Иначе Финора не успокоится и поедет туда сама. А нам только этого не хватало».

Флира по-прежнему забегала поболтать к матери. Иногда она просила у Ирмеф ту или иную тряпку, и в бездонных сундуках королевской горничной всегда находилась нужная вещь. Две женщины шептались не только о тканях: однажды в карман Флиры перекочевал из потайного ящичка комода крохотный стеклянный пузырёк с сургучной крышкой. Ирмеф тогда долго грозила ей пальцем и тревожно что-то говорила, но Флира только отмахивалась.

* * *

«Оно встречается в природе реже, чем ложный дракон, и найти его почти невозможно. Но чёрная магия Межгорья способна породить такое зерно. Вырастает оно на ветвях Древа Вечности, которое растёт не вверх, а вниз, и семена этого Древа созревают глубоко под землёй.

Мелкие существа, прогрызающие Иэну до самого Подземья, поедают всё, что могут найти, и зерну Древа Вечности попасть на поверхность так же трудно, как человеку обрести взаимную любовь. Однако если звёзды сложатся благоприятно, животные вынесут зерно на поверхность, и его озарит Зимняя Молния.

В суровом климате Межгорья зимние грозы не редкость, но если зерно не озарено зимней молнией, оно не имеет силы. Так что должно совпасть много событий, чтобы в Иэне родилось зерно Древа Вечности, имеющее силу.

А сила его велика.

Благословен тот, в чьи руки попадёт волшебное зерно, ибо он будет властен над временем, но вдвойне благословен тот, к кому оно попало в дни молодости. Такому человеку рекомендуется выбрать наилучший день и час, когда он пребывает в спокойствии и здравии, выбрать тихое и уединённое место и освободить зерно от кожуры. Начиная с этого мига жизнь владельца зерна разделится на множество ветвей, подобных ветвям Древа Вечности.

После обряда зерно нужно носить при себе, но не тревожить. Пройдут годы и десятилетия, прежде чем оно понадобится своему владельцу вновь. Когда наступит старость, или жизнь сложится так, что впору завидовать мёртвым, зерно надлежит разделить надвое. Тогда владелец его возвратится в тот миг и в то место, где он очистил зерно от кожуры.

Можно возвращаться к исходному времени бесчисленное количество раз, но важно помнить, что дело это опасное. Ибо никогда история не пойдёт по одному и тому же пути, и там, где прежде колосились поля, ныне могут произрастать плевелы, а где в прошлый раз ждал друг, ныне может подстерегать враг.

Память о прожитом сохранится, но сослужит плохую службу. Тот, кто владеет зерном, не сможет удержаться, чтобы не рассказать о нём, и тогда на хозяина зерна начнётся охота. Спасаясь, он вынужден будет разломить зерно раньше времени и попадёт в замкнутый круг, ибо ничто не способно научить человека держать язык за зубами.

Разумнее всего было бы раз за разом проживать спокойную долгую жизнь, обходя уже известные опасности и не ввязываясь в новые, но не найдёшь разумных среди смертных. В каждом последующем ответвлении времени человек уверен, что ему дано больше, чем другим, и это одна из самых жестоких ошибок. Опомнись, глупец! Ты никого не спасёшь, пусть даже у тебя в руках будут все зёрна Древа Вечности! Спасай свою шкуру, пока у тебя есть ещё хотя бы минута! Ибо все, кого ты оставишь в этой ветви, пройдут свой путь, который им начертали звёзды, но пройдут его уже без тебя. Зерно предназначено лишь одному. Только своего хозяина спасёт оно от старости и бедствий, а все, кого он знал и любил, увидят лишь тающий дым и сверкающую пыль, а после этого выпьют свою чашу до дна…»

Все камешки мозаики сложились в одно целое. Линарий поставил книгу на полку и долго смотрел в пустоту рассеянным взглядом. Он понял одно: где-то в Финории сейчас находится зерно Древа Вечности, и искать его — всё равно что искать иголку в стоге сена. Видения не приходят зря, особенно если потом были подтверждения. Узнал же он караванщика! Зерно реально, и оно рядом. Но нужно ли оно девяностолетнему старику?

Линарий представил, как раз за разом проживает свои последние годы. Тело перестаёт слушаться, зрение постепенно тает, и впереди только мрак. Хочет ли он этого? На протяжении тысяч лет только и делать, что дряхлеть, а главное — вновь и вновь становиться свидетелем казни лучшего друга? Линарий знал, что будет рядом с ним в эту минуту, как бы Эверий ни протестовал.

«Бессмысленные рассуждения, — сказал он себе. — К тому же у меня нет зерна. Остаётся лишь надеяться, что оно попадёт к человеку молодому и достойному, у которого вместо совести не кусок камня, как у моего уважаемого короля Фино, готового высечь невинного мальчишку, лишь бы всех обмануть, или соседнего короля Хино, у которого из-за прихоти поднимается рука отправить на эшафот старого звездочёта, служившего ему верой и правдой.

А этот кон я проиграл».

* * *

Когда Наи выходил из покоев принцессы, у него подгибались колени — после всего пережитого и от осознания, что это наконец-то закончилось. Если бы рядом никого не было, он бы рухнул на мраморные ступени. Но позади него шли двое слуг, а навстречу поднимался какой-то бородатый старик в синей мантии и остроконечной шляпе. Нельзя падать! «Дойти бы до постоялого двора», — подумал он, запрещая ногам заплетаться, а предательским слезам — рваться наружу. Вопреки всему, он выжил, и не просто выжил, а остался победителем. Не каждый караванщик смог бы провернуть номер, который только что провернул Наи! Он победитель. Ему есть чем гордиться.

В день, когда он добрался до города, измученный, голодный и без гроша в кармане, жизнь казалась конченой. «Уж лучше бы я погиб со всеми, — думал он, — чем пережить теперь такой позор. Караванщик, которому не на что купить кусок хлеба! Надо мной до конца моих дней будет смеяться всё Межгорное Братство. Не хватало ещё, чтобы вабраны издохли до того, как выйдет десятидневный срок. Кто знает, надолго ли они пережили своих собратьев? Межгорье сурово. Может быть, они уже носят в себе смерть от яда или заразы. Что тогда?! Нет, на вабранов рассчитывать нельзя, придётся выкручиваться по-другому. Думай, Наи! Эх, если бы хоть одна корзина осталась цела… Если будут спрашивать, почему я с пустыми руками, навру, что ограбили разбойники на въезде».

Но его не спрашивали. О скрытности караванщиков ходили легенды, а что без корзины — да мало ли какие перипетии случились за долгий переход? Она могла сломаться, и погонщик бросил её. А что без товара — тоже дело обычное, может, он одними варанами торгует. О том, что происходит за горами на самом деле, никто знать не хотел — об иных вещах лучше не знать, чтобы спать спокойно. Поэтому Наи ехал по Финории быстро и без происшествий.

Подвешенный язык и природное обаяние выручили его и на этот раз. Пока он добрался верхом на вабране до центральной площади, успел разузнать, что самая богатая девушка в городе — принцесса, которая безвылазно сидит в башне и умирает от скуки в ожидании замужества. Это было просто замечательно. Оставалось сдать вабранов, оставив одного для себя, и устроиться на постоялом дворе. Будь он не такой обтрёпанный, может, и остановился бы на ночлег у какой-нибудь одинокой горожанки, но на этот счёт у Наи были свои правила. Никогда бы он не позволил себе предстать перед дамой в таком виде, будто только что копался в помойке.

А если этой дамой являлась сама принцесса, то требовалось как следует потрудиться над своей внешностью. Из всех постоялых дворов он выбрал лучший, клятвенно пообещав хозяину заплатить завтра в полдень. Караванщикам доверяли, и он получил жильё, вкусный обед, горячую ванну и новую одежду. То, что он именно караванщик, а не бродяга с окраин, сомнений не вызывало — кто ещё мог заявиться из туннеля со стадом вабранов? На дипломатического посланца он тоже не походил, так что хозяин не задавал вопросов и предоставил гостю роскошную комнату. В распоряжении Наи были ровно сутки.

Он смертельно устал, но запретил себе расслабляться. Первым делом занял у хозяйского слуги несколько медяков и отправил в королевский дворец курьера с письмом, где рассыпался в дифирамбах красоте принцессы (которую никогда в жизни не видел) и просил аудиенции, чтобы предложить прекрасной Финоре уникальный товар, привезённый специально для неё через всю Иэну. Что будет продавать, он ещё не придумал, но мозг его уже вовсю работал над этим вопросом. Потом Наи смыл с себя многодневную грязь, сбрил бороду и хотел уже кликнуть слугу, чтобы тот выбросил его старые вещи, как вдруг решил проверить карманы — чисто по привычке. Обнаружил там горсть песка, мятый платок… и то самое зёрнышко, подобранное в Межгорье.

План созрел мгновенно. На ум пришла старая сказка, услышанная им когда-то на привале, и оставалось лишь привести зерно в товарный вид. Наи отмыл его и насухо вытер. В шкафчике среди мыла и мочалок нашёлся флакон хвойного масла, и Наи до блеска натёр зерно. Не хватало лишь красивой упаковки. «Куплю по дороге», — решил Наи.

В тот день Десятеро благоволили к нему: в общем зале дворца на прилавке коробейника ему попалось то что нужно. Положив зерно в миниатюрную лакированную шкатулку, Наи прошёл в коридор для ожидающих. Через час его вызвали.

Разговор с Финорой выжал его досуха. Принцесса действительно была миленькая — менестрели не врали, и в другое время он с удовольствием бы с ней пофлиртовал, но сейчас решалась его судьба. Вдобавок эта красотка велела приковать его к креслу — его, Наи! Караванщика с горячей южной кровью! Он чуть не кинулся в драку с её охранниками, но слишком многое стояло на кону, и он спрятал свою гордость туда же, где хранил зерно — в карман.

Ему стоило нечеловеческих усилий казаться бодрым и жизнерадостным, но он умел владеть собой. Он пустил в ход все свои чары — и не прогадал. Покупательницы всегда охотно поддавались его сладким речам и тут же раскрывали кошельки, и принцесса не стала исключением. «Прощай, маленькое зёрнышко, надеюсь, тебе будет хорошо у принцессы», — подумал он в тот миг, когда прекрасная Финора поставила на конверте свою личную печать. С этим конвертом капитан охраны отправился к банкиру. Туда же поехал рыжий металл из королевской казны, а у Наи осталось лишь пять монет на повседневные расходы. Точнее, пять с половиной — одну монетку разрубили пополам.

Внимательный южанин сразу понял, что капитан любит принцессу как родную дочь и готов скрывать от короля любую её прихоть, даже если цена этой прихоти два бочонка золота.

Охранников и лакеев заблаговременно отослали, так что кроме капитана Зейро при сделке никто не присутствовал. Один свидетель — лучше, чем десять свидетелей. Но хуже, чем ни одного, мимоходом подумал Наи.

Он не помнил, как добрался до постоялого двора — хорошо, что тот располагался вблизи от дворца, иначе Наи мог бы просто не дойти. Он выложил хозяину плату за семь дней вперёд, попросил сегодня его не беспокоить и ушёл к себе в комнату, где заперся изнутри и прямо в одежде упал на кровать. Сон сковал его мгновенно.

Очнувшись на следующий день, он прежде всего убедился, что половинка монеты на месте. Потом налил из хрустального графина в хрустальный стакан воды и напился — после долгого сна мучила жажда. Отдёрнул парчовую штору с золотыми кистями, и в комнату ворвался холодный утренний свет зимнего солнца. Наи понял, что проспал почти сутки. С крыши капало. «Оттепель, — отметил он. — Хороший знак».

Он встал перед зеркалом в фигурной серебряной рамке и вздрогнул, обнаружив седую прядь. «Это временная седина, — успокоил он себя. — А если и нет — так что же, девушкам нравятся мужчины с проседью».

После завтрака он отправился в банк, где честно отстоял очередь среди обычных купцов. Собственно, стоять ему не пришлось — вдоль каменных стен были массивные деревянные лавки, на которых расположилась самая разнообразная публика от богатых вельмож, сдающих увесистые столбики золотых монет, до плохо одетых простолюдинов, пришедших снять последнее серебро. Намётанный глаз Наи тщетно выискивал среди них братьев-караванщиков — ни одного из них здесь не было. Это немного огорчило его. Снова примыкать к каравану и уезжать из Финории он не собирался — хватит с него и одной седой пряди, но поболтать с единственными людьми, которые его понимают, не отказался бы.

Посетители, в основном мужчины, собрались не слишком разговорчивые, и Наи коротал часы ожидания, разглядывая серый сводчатый потолок, маленькие окна с решётками и узорчатую плитку на полу. По сравнению с банками южных стран этот казался очень уж строгим — на стенах и потолке ни виньеток, ни вмурованных монеток на счастье. «Последний шаг, — говорил себе Наи. — Получу расписку от банкира, и тогда можно будет расслабиться».

Негромкий разговор двух горожан привлёк его внимание, и он навострил уши.

— А правду ли говорят, что в ночь королевского бала в центре Финории видели дракона?

— Слышал, слышал такое. Правду или нет, не знаю, но моя жена с тех пор ставни на ночь закрывает.

— Чудные дела в Финории творятся. Хочу на всякий случай снять денег побольше.

— Да вот и у меня такие же мысли. А то слишком уж беспокойно стало: на том балу чуть лазутчика не поймали. Из какой-то враждебной страны. Ты знаешь, что король объявил награду за любые сведения о графе, как его там, Орионе?

— Нет! Ну-ка поподробней.

— В общем, так. В листовке написано, что неизвестные попытались подослать к принцессе убийцу во время бала, но покушение сорвалось и преступник сбежал. Приметы: среднего роста, худощавый, волосы светлые, короткие, бороду бреет, одевается по хинорской моде, называет себя графом Орионом.

— Ну уж и приметы. Бороду можно отрастить, волосья тоже. Или бороду в чёрный перекрасить, а голову побрить налысо. Да и этих Орионов небось в Иэне тыща, если не две.

— А вот в том-то и штука, что нету их, таких графов. Ни герба, ни рода. Поддельный он.

— Ну, дела-а… А большая награда-то?

— За сведения тридцать серебряных монет, но только за подтверждённые. За враньё можно и на штраф нарваться. А ежели ты этого графа живьём на аркане притащишь — то сотня золотых.

— Спасибо, буду теперь поглядывать. Лишние деньги не помешают. Жаль только, что под эти приметы каждый пятый подходит. А как это охрана умудрилась пропустить во дворец убийцу? Они же там оружие отбирают!

— А он и был без оружия. И мне сдаётся, что не было никакого покушения, а было кое-что похуже. Поговаривают, что у этого графа с принцессой…

Тут подошла очередь Наи, и окончания разговора он не услышал. Украдкой показав банкиру половинку монеты — так, чтобы не видели клерки — он многозначительно на него посмотрел.

— Объяви перерыв, — велел банкир одному из клерков. — Скажи, господин банкир обедать изволит. Пройдёмте, уважаемый, поговорим за этой дверью…

Через час Наи вышел из банка с кошельком, полным серебра, и маленьким кусочком белого шёлка, который предстояло хорошенько спрятать в поясе или шейном платке. Это была закодированная расписка от банка. Теперь он мог спокойно ждать, когда заплатят за вабранов — если те, конечно, не издохнут к тому времени.

* * *

— Не размахивай палкой во все стороны. Она должна вращаться параллельно твоему телу, — объяснял граф.

— Что такое «параллельно»? — спросил Тион.

— В той же плоскости, что ты и стоишь. Представь, что ты в узком стеклянном коридоре. Вращать палкой нужно так, чтобы не задевать его стенки. Взгляд направлен в сторону противника, энергия на кончике палки.

— У палки два кончика! На каком из двух?

— На том, что со стороны большого пальца. Почувствуй инерцию.

— Что такое инерция?

Иногда Орион жалел, что в тот день позволил мальчишке увидеть свою тренировку. «Может, конечно, оно и к лучшему, — думал граф, — он же отчаянный. Вдруг бы и правда что-нибудь сотворил… Да и неизвестно, как его приняла бы семья Грахе. Но у меня совершенно нет времени исполнять роль наставника! Хорошо, что Норте соглашается его тренировать. Висельник учит беглеца — неплохая команда! Но мальчишке стоит отдать должное, он в лепёшку готов разбиться, лишь бы освоить науку боя. Дорого бы я дал, чтобы узнать, из-за чего он нарушил устои и покинул дворец».

Тион оказался скрытным как караванщик и ничего о себе не рассказывал. За напускной болтливостью он прятал недетское горе, о котором догадывался лишь граф. Едва мальчика начинали расспрашивать о жизни во дворце, он заводил долгий рассказ про обитателей людской, пересыпая его шутками, а когда Бер в лоб спросил, почему сбежал, Тион пожал плечами и небрежно сказал, что хотел вернуться к тётке, но по пути заблудился. Все поверили, кроме графа, но выпытывать у мальчонки, как да что, он не хотел. «Рано или поздно сам расскажет, — думал Орион. — А если не расскажет, так тому и быть. Каждый имеет право на тайну».

Отлучки стали долгими. На службе прибавилось работы — у Хино закончился траур по Хиноре третьей, и король снова пустился во все тяжкие. Балы и пиры, где знаменитое хинорское вино лилось рекой, охота на кабанов и земляных барсов, кровавые турниры, на которых здоровяк Хино всегда выходил победителем — всё это требовало присутствия придворных, в том числе и графа Ориона.

Граф с радостью хватался за любое поручение, связанное с поездками, лишь бы не видеть, как развлекается король и его свита. Но на закрытых турнирах король требовал присутствия всех своих придворных, которых считал хорошими воинами — чтобы выслушать после битвы заслуженные комплименты от знатоков воинской науки. Когда на поле выходил непобедимый Хино, граф застывал на трибуне, взгляд его становился холодным и отрешённым, а руки сжимались в кулаки. Раз уж нельзя было избежать закрытых турниров, он внимательно следил за манерой короля вести поединок, запоминал приёмы и уловки, а потом, уже в своём замке, до изнеможения отрабатывал их с верным Норте. Король был силён, как вабран, и любил рукопашные бои. После этих боёв его соперников всегда уносили с проломленной головой.

При мысли, что этому чудищу достанется Финора, граф каменел.

Тем временем наступил 4022 год Эры Драконов. Снега стремительно таяли, и крестьяне встали на ходули, а в городе кипела работа по расчистке улиц от снежной каши. Из-за плохих дорог новогодние балы отложили. Все разговоры велись только о помолвке принцессы Финоры и короля Хино — для его ездовых вабранов построили специальный загон, а на главной улице подготовили клумбу, чтобы высадить алые и чёрные розы.

На семнадцатый день весны резко наступило тепло. В прудах и канавах оглушительно заквакали лягушки, празднуя весну, дети вновь закапризничали, просясь на улицу, и по вечерам опять стали раздаваться звуки лютни в тени городских парков. До первой зелени было ещё далеко, но голубые подснежники уже вылезли на свет и раскрыли бутоны, радуя глаз. Жужжали пчёлы. Стояла та мимолётная пора, когда земля уже оттаяла и готова к весенним посадкам, а по вечерам наступает особое умиротворение. Закаты в это время розовые и долгие, воздух напоён запахом пробуждающейся листвы, и душу охватывает светлая грусть, от которой негде спрятаться.

В замке графа Ориона кипела работа. Кейна и Нара выбивали ковры и проветривали на солнце подушки и перины, и с утра до вечера возле замка слышались их весёлые голоса. Часть работы женщины поручили своим мужьям, и Вако с Дэно, недовольно ворча, ходили по лестницам с тяжёлыми свёртками — когда не были заняты на огороде. Участок сам себя не вскопает! Бер чистил колодец и красил облупившиеся за зиму деревянные сараи, а подросший Тион с удовольствием ему помогал. Меньше всего работать приходилось Норте — он считался лучшим бойцом, и каждую свободную минуту они с графом посвящали тренировкам.

По вечерам после работы жгли костёр. Дэно откопал на одном из чердаков старую лютню, оставшуюся от Грахе, подкрутил на ней струны и бренчал крестьянские песни — к радости обеих женщин. Иногда лютню брал граф, но его игра нравилась только Тиону — классические менуэты и ригодоны напоминали мальчику музыку на королевских балах, которую он подслушивал из чулана. Когда он слышал знакомую песню, то ему ужасно хотелось начать подпевать.

В один из таких вечеров Тион, не выдержав, встал с бревна и ушёл бродить вокруг замка. Он был уверен, что стоит ему запеть, его поднимут на смех. А петь так хотелось! Большинство песен он уже выучил, а многие знал и раньше, поэтому с удовольствием присоединился бы к дуэту графа и Дэно, на два голоса выводящих балладу про не дошедшее письмо, но привычная наглость изменяла Тиону, когда дело касалось музыки.

В обширном дворе замка, расположенном на косогоре, было множество лестниц, по которым Тион любил гулять в свободное время. Здесь, на южном склоне, весна наступала раньше, и сейчас на рабатках возле стен уже вовсю цвели розовые первоцветы, алые тюльпаны и роскошные жёлтые нарциссы. Плодовые деревья в плетёных кругах покрылись белоснежными шапками, в которых нашли себе пристанище певчие птицы, и вид с лестниц открывался просто потрясающий. Созерцая всю эту красоту, Тион медленно шёл наверх, к сломанной башенке, но бренчание лютни и голоса певцов были слышны и там.

Он не понимал, отчего ему так беспокойно. Ведь всё хорошо, он обрёл дом и учителя, имеет возможность не только гулять под открытым небом, что и не снилось его сверстникам, но и летать по ночам на земляном барсе — расскажи кому, от зависти позеленеют! Хитрый кот, бросивший его тогда на площадке, с недавних пор начал объявляться снова. Тион помалкивал, а то ещё запретят летать. Скажут: по ночам дети должны спать, а не гоняться по воздуху верхом на барсах. Это, конечно, здорово, что есть кому запрещать ему разные шалости — нет ничего хуже беспризорной жизни, уж он-то знает! — но покататься иногда тоже хочется. Тем более что звёзды во время этих полётов совсем не такие, как обычно.

У него было абсолютно всё, чтобы чувствовать себя счастливым, и всё же… Иногда брала такая тоска, что хоть вабраном вой.

Он не мог поговорить об этом с графом — боялся, что тот обидится. Ведь граф Орион по сути приютил его, а он, неблагодарный мальчишка, ещё и недоволен! Чего доброго, скажет: не нравится — садись на дракона да проваливай в Химерию, тебя тут никто не держит, даже лучше без тебя будет, одним ртом меньше. Не верилось Тиону, что образованный и деликатный граф Орион способен на такие слова, но ведь любому терпению бывает предел. Кто он графу? Обуза, да и только. Сначала вломился без приглашения, как лазутчик, женщин перепугал, потом напросился в ученики… Не напросился, а навязался. Мальчик до сих пор краснел при воспоминании о той сцене, когда сначала чуть в ноги Ориону не падал, а когда это не помогло, то грозился, что пойдёт и повесится на первой же осине, если граф откажется его учить. Позор… Хорошо хоть, никто не видел.

Тион забрался на самый верх, где находилась уютная площадка, ограждённая сзади высоким гладким частоколом, вымазанным снаружи липкой невысыхающей дрянью, а изнутри покрытым тёмной краской. Мальчик любил здесь отрабатывать стойки и заодно размышлять, но сегодня площадка оказалась занята.

— Дааро! Ты здесь!

Дракон не ответил. Он показался Тиону каким-то не таким — грустным, что ли, если можно так сказать о зелёном ящере. Обе его головы лежали на ступенях, а сам дракон свернулся калачиком, поджав хвост.

— Как ты тут уместился? Здесь и мне-то места едва хватает, — мальчик подошёл поближе и погладил зрячую голову дракона — слепую, по правде говоря, он побаивался. Дааро моргнул. — Может, полетаем? Тайком от графа, а?

Ящер не пошевелился.

— Ты не заболел? — встревожился Тион. — Подожди, я сбегаю за графом, он даст тебе лекарство! — и припустил вниз, прыгая через три ступеньки.

Музыканты допели про письмо и завели про шута и принцессу, когда он к ним подбежал, чтобы позвать Ориона к больному Дааро, но тут, к огромному удивлению мальчика, ворота деревянного дома распахнулись, и дракон высунул обе свои головы. Тион закрыл рот и посмотрел наверх. Конечно, площадку отсюда не увидишь, но дракону по-любому не хватило бы времени перелететь оттуда и залезть в дом — это было первое, что пришло Тиону на ум. Однако драконы хитры и способны на разные фокусы. Может, Дааро просто подшутил над мальчиком? Тогда нельзя показывать ему своё волнение — пусть знает, что не на того напал! Главное, что с драконом всё в порядке, да и шутка получилась не обидная. В замке все друг над другом добродушно подтрунивали — видимо, и Дааро решил не оставаться в стороне. «Ну и ладно! Как-нибудь в отместку запущу ему в сарай хомяка», — подумал Тион.

— А ну, споёмте-ка, друзья, старинную балладу,

Как шут обставил короля и обманул весь двор… — соловьями заливались Орион и Дэно.

Мальчик ещё раз взглянул на Дааро, внимательно слушающего пение, махнул рукой, сел на бревно и неуверенно подхватил:

— Пускай он шут, но дураком считать его не надо,

И если он крадёт сердца, то вовсе он не вор!

* * *

Зазеленели поля и леса Финории, покрылись первыми цветами клумбы и луга, ночные морозы совсем отступили, а птицы щебетали с утра до утра. В Финорском дворце готовились к новогоднему балу. На весну в Финории приходилось два бала — сначала Новый год, потом день рождения принцессы, и в этот раз второй бал обещал быть особенно роскошным, так как совпали сразу два праздника: день рождения и помолвка Финоры. Раньше во дворце балы давали не в пример чаще, но после несчастья на турнире старшие поколения королей перестали справлять свои дни рождения, навсегда облачившись в траур, и теперь основная часть балов приходилась на крупные дворянские семьи. Конечно, этим приёмам было далеко до королевского размаха, но знать с удовольствием развлекалась при каждом удобном случае.

Оба платья Финоры висели в гардеробной, совершенно готовые — розовое танцевальное и алое церемониальное. По случаю помолвки ювелир сработал для принцессы новую диадему, усыпанную алмазами и рубинами, и шестнадцать наспех набранных фрейлин засЫпали Финору комплиментами во время примерки. Королева-мать также осталась довольна: теперь их семья не ударит в грязь лицом перед королём Хино, известным любителем роскоши. В апартаментах принцессы тоже произошли изменения — спокойные синие шторы и покрывала сменили на багрово-красные, а на стене повесили новый, ни разу не побывавший в бою меч, чтобы принцесса, глядя на острое лезвие и красный цвет, легче свылась с предстоящей церемонией.

Между тем в хлопотах и заботах Флира встретила своё совершеннолетие. Событие отметили в кругу слуг на кухне ночной вечеринкой — тихо, без песен, чтобы не разбудить господ. Ирмеф подарила дочери массивный золотой перстень с изумрудом и парные к нему серьги. Золото было поцарапано, а огранка стёрлась, но Ирмеф это не смущало. Флира приняла украшения с вежливой улыбкой, твёрдо зная, что никогда не наденет это старьё. Куда лучше оказался подарок от принцессы — случайно узнав о совершеннолетии своей горничной, Финора подарила ей целый ворох своих платьев. Их даже не пришлось подгонять — фигуры у госпожи и служанки были одинаковые, а ростом Флира была выше всего на вершок. Проходив в пёстрых одеждах всего неделю после назначения, горничная принцессы с наслаждением разорвала аляпистое малиновое платье на клочки, а зелёный передник с оборками пустила на поломойные тряпки. Теперь она ходила в неброских голубых или серо-зелёных платьях и жемчужно-сером фартуке простого покроя — этот наряд выглядел скромно, строго и подчёркивал её стройный стан. В платьях, подаренных принцессой, Флира ходила исключительно в свободное время и только на прогулку.

О Нилет тоже не забыли. Как только дороги расчистились, принцесса велела слугам упаковать все двадцать отрезов шёлка, оставшихся с зимы, и отвезти их в деревню бывшей горничной.

— Да она уж, поди, от серой гнили загнулась, — сорвалось с языка у Флиры, смотрящей с недоумением на такое расточительство. — А если и жива, то на что ей, чесоточной, шелка да парча?

— Не твоё дело, — осадила её Финора, и служанка прикусила язык. — Лучше проследи, чтобы извозчик довёз короб, куда велено. — Принцесса помнила своё давнее обещание подарить Нилет все отрезы, купленные к балу, и Новый год как нельзя лучше подходил для исполнения этого обещания.

— Слушаюсь, госпожа, — присела в реверансе Флира. Ей было наплевать на ткани, но на всякий случай она решила показать их матери — просто полюбоваться. Стоит ли говорить, что всё так и осело в глубоких сундуках Ирмеф? Финора, само собой, получила письмо от благодарной Нилет, а извозчик — серебряную монету и бутылку вина за молчание.

Принцесса частенько думала о своём новом амулете. Но если в голове её горничной рождались чёткие и продуманные планы, то сама Финора действовала по наитию — именно так было куплено зерно и заказана оправа для него. Повинуясь этому же чувству, принцесса велела однажды Флире прогуляться под окнами и набрать весенних цветов.

— Накинь мой плащ, — велела она, протягивая горничной тёмно-синий свёрток, мерцающий блёстками.

— Но там не холодно, госпожа, — попыталась возразить Флира.

— Будешь перечить, вернёшься на кухню.

— Простите, госпожа. — Флира закуталась в тонкий плащ и уточнила: — Каких цветов вам хочется?

— Любых. И не торопись, можешь гулять хоть час.

Отправив горничную на прогулку, Финора встала на своём излюбленном месте у окна и устремила взгляд на Эльские горы, утопающие в вечерней дымке. Накатила печаль, смешанная со странным беспокойством в груди — больше всего это было похоже на зов, словно горы приглашали принцессу пуститься в путешествие. «Где-то сейчас граф?» — вздохнула она.

Если бы Финора знала, что в этот самый миг граф Орион тоже смотрит из окна и думает о ней — что бы она сказала? Но после того памятного танца она не получала от него вестей, да и неудивительно: что он мог ей предложить, получив твёрдый и окончательный отказ? В те немногие встречи с графом, которые подарила ей судьба, принцесса была строга и холодна, а те слова, что она говорила его воображаемому образу бессонными ночами, слышала только подушка.

Финора посмотрела вниз и увидела, как Флира с букетом первоцветов в руке разговаривает с капитаном охраны. Разговор был недолгим — должно быть, Зейро справлялся о здоровье принцессы. Капитан коротко кивнул и пошёл к западному крылу, а Флира отправилась дальше собирать цветы. О чём-то болтая, прошли две прачки с корзинами белья. Проехал на коне солдат и послал красавице Флире воздушный поцелуй. «Через год и я получу право выходить на улицу, — подумала принцесса, — да только нужно ли мне это будет? Получив свободу, я тут же её потеряю».

* * *

— Граф, а вы надолго? — спросил Тион, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо. Они шагали по весеннему редколесью на синем от подснежников склоне. Щебетали птицы. Молодые, только что распустившиеся листочки блестели на солнце так ярко, что приходилось жмуриться.

— Нет, всего на пару часов. Мне нужно разузнать новости и заказать кое-что из продуктов, а Кейна с мужем потом слетают на Дааро и заберут покупки. Не волнуйся, я умею постоять за себя, — и он положил руку на рукоять меча.

— Я знаю, — кивнул Тион и посмотрел в сторону. Не волноваться он не мог, хотя и ни за что не признался бы в этом. Когда граф улетал на службу в Хинорию, ему было спокойнее, а вот короткие вылазки в Финорию беспокоили мальчика куда больше. По разговорам слуг он догадывался, что королю Фино не за что любить графа. — Ой, смотрите, лисья нора!

— Не лисья, — граф наклонился и осмотрел дыру в земле, над которой вились мелкие мошки. Перед норой лежал свежий песок. — Лисья помельче будет, а тут живёт земляной барс. Теперь ты понимаешь, почему я не отпустил тебя на прогулку одного?

— Ага, — кивнул Тион. — Только это всё-таки лисья нора. Барс туда не пролезет, разве что детёныш. Они же с коня ростом!

— А вот тут ты ошибаешься, — засмеялся граф. — Барсы взрослому человеку чуть выше чем по колено. Небольшие, но опасные.

— Нет, граф, они здоровенные, — горячо возразил мальчик. — Я сам ви…

— Так? Что же ты замолчал?

— Я видел барса на картинке.

— На картинке они не такие. Ладно, мне пора. Вернусь, и ещё побродим по лесу. Стоп, а это чья работа? — Орион остановился возле берёзы с примотанной к стволу бутылкой мутного сока.

— Вот Подземье, — выругался мальчик. — И как я про неё забыл…

— Сейчас же открути и больше так не делай, — строго сказал граф. — Это просто чудо, что нас не вычислили. Много у тебя ещё таких сюрпризов?

— Больше нету, — виновато сказал Тион, красный от стыда. — Извините, граф, я больше не буду. — Он отвязал бутылку и вылил прокислый сок на землю.

— Во дворе замка достаточно берёз и клёнов, незачем соваться в лес. Тион!

— Да, граф.

— Я вижу, ты не понимаешь простых вещей, поэтому с сегодняшнего дня запрещаю тебе летать на драконе без спроса.

— А я на нём и не летал, — обронил мальчик, тщетно пытаясь запихнуть большую бутылку в карман курточки.

— Прости, а как ты оказался за стеной? — нахмурился граф. — Вако тебя выпускал без моего ведома? Или Норте? Сегодня же с ними поговорю!

— Нет! Вако и Норте ни при чём. Я перелез через забор… — мальчик невольно попятился, прижимая к себе бутыль, словно защищаясь ею от сурового взгляда Ориона, и упёрся спиной в берёзу.

— Перелез через забор высотой в пять акрин?

Тион опустил глаза.

— Так что же ты натворил, Тион?

— Я гулял без спросу по ночам. Простите, я больше не буду!

— Ещё и по ночам?! Будь любезен, объясни, как ты выбирался из замка. Крал ключи?

Тион смотрел в землю. Сказать «да» означало признать себя вором. После этого граф перестанет ему доверять, да ещё презирать начнёт — тогда уж точно останется только утопиться! Но и предать своего друга он не мог, поэтому лишь покачал головой и тихо сказал:

— Я не крал ключи. И ни за что не стал бы их красть. А как наружу выбирался… Я не знал, что это опасно.

— Значит, так. Или ты мне всё рассказываешь, или мы сейчас летим домой, собираем твои вещи, и я отвожу тебя в Химерию, — сухо сказал Орион и, видя, что мальчик упорно молчит, позвал: — Дааро!

— Я здесь, — ответил дракон и вернул своей чешуе прежний зелёный цвет, становясь видимым. Всё это время он был рядом.

— Скажи, дружище, ты действительно не летал с ним тайком?

— Нет.

Тион с обидой глянул на Дааро, но ничего не сказал. Граф подсадил мальчика, забрался на дракона сам, и они полетели обратно. «Допрыгался, — ругал себя Тион. — Теперь всему конец: и фехтованию, и песням, и разговорам на кухне. И книжку так и не дочитал, вот Подземье…»

Этот полёт был самым коротким. Дух привычно захватило, и свежий ветер ударил в лицо, но любоваться окрестностями Тиону в этот раз совсем не хотелось. Он уставился в зелёный загривок дракона и крепко сжал поводья. Знал, что ни Дааро, ни граф, сидящий сзади и придерживающий его рукой, не дадут упасть, но всё равно вцепился в кожаный ремень мёртвой хваткой, как в последнюю связующую нить с уютным замком Ориона. Этот дом стал ему родным, здесь он начал изучать искусство боя, и вот теперь всё рухнуло. Неужели ничего нельзя исправить?

— А я как раз на стол накрыла, — улыбаясь, приветствовала их на крыльце Нара с полотенцем в руках. — Сегодня овощное рагу и пирог с рыбой, а на сладкое — сливовые пряники. Тион, твои любимые!

Мальчик молча посмотрел на неё исподлобья и отвернулся.

— Спасибо, Нара. Собери вещи Тиона, он отправляется к Грахе, — спокойно сказал граф, соскользнул со спины дракона и, ссадив мальчишку, обратился к нему: — Поешь перед дорогой, путь неблизкий.

— Всё-таки решили отправить его? — вздохнула женщина. — А я уж привыкла к малышу. Сейчас соберу. Вещей-то — один узелочек.

— Поторопись, мы должны успеть засветло, — и граф пошёл к замку.

— Дааро, я же просил тебя, — тоскливо прошептал Тион, и граф резко обернулся. Он всё слышал.

— О чём Тион просил тебя, Дааро? — спросил он, вернувшись.

— Ни о чём, — ответил дракон. — Мы вообще не разговаривали.

Мальчик вздрогнул так, словно ему отвесили пощёчину.

— Ну как же, Дааро? Мы же только вчера сидели на верхней площадке, и я тебе рассказывал о…

Дракон с интересом уставился на него обеими головами, и зрячей и слепой. У слепой, разумеется, глаза были закрыты, но Тион не мог отделаться от чувства, что она всё видит сквозь веки.

— Вчера я летал над Финорией, потом спал в своём доме. На верхней площадке меня не было, и мы с тобой ни о чём не говорили.

— Ну ведь врёшь же, Дааро! — Тион с трудом сдерживал слёзы. Ему уже было всё равно, что граф узнает его тайну — раз уж так и так уезжать в Химерию, то терять нечего. А барса придётся позвать с собой, чтобы здесь его не убили.

— Драконы не лгут, — сдержанно изрёк Дааро и распахнул крылья так шумно, что мальчик отшатнулся.

— Значит, по-твоему, вру я? — начал вскипать он. — Ты же надо мной уже неделю подшучиваешь! То в доме сидишь, то на площадке! Помнишь, я просил тебя сказать, будто я улетал на тебе?

Граф удивлённо посмотрел на Дааро, потом положил Тиону руку на плечо и мягко, но строго спросил:

— Можешь спокойно, без вранья рассказать, что происходит?

— А вы меня не отправите в Химерию к этим Грахе?

— Не отправлю.

Мальчик вздохнул с облегчением и немножко расслабился. Лишь бы не выгнали.

— Граф, пообещайте, что не будете убивать моего ручного зверя. Пожалуйста.

— У тебя есть ручной зверь? Час от часу не легче, — граф закатил глаза. — Разумеется, я не буду его убивать, с чего бы? Как тебе такое в голову пришло?

— Если бы во дворце узнали, что у меня есть животное, его бы тут же зарубили, — мрачно сказал Тион и шмыгнул носом.

— Во дворце и человека бы зарубили, недолго бы думали, — проворчал Орион. — Особенно в Хинорском. Но здесь, к счастью, не дворец. Так рассказывай, а то мы с Дааро от любопытства уже с ума сходим.

Тион собрался с духом и выпалил:

— Я сюда попал верхом на земляном барсе. И на нём же улетал по ночам. Он ручной и совсем не опасный. И он мой друг. Как у вас Дааро.

— Улетал? — эхом повторил граф, глядя затуманенными глазами на Тиона.

— Ну да, Барс умеет очень высоко прыгать. Он меня однажды прокатил вокруг всей Финории по горному кольцу. Честное слово, граф, нас никто не видел! И мы больше не будем. Вы только не убивайте его…

— Да что ты заладил: не убивайте, не убивайте, — с досадой бросил Орион. — Как будто я король Хино. Пойдём сядем, — он указал кивком на скамейку, но только они уселись, как из дома вышла Кейна и позвала:

— Граф, Тион! Обед стынет, Нара ругается.

— Начинайте без нас, мы скоро присоединимся, — сказал граф, и Кейна скрылась за дверями. — Кое-что я уловил, но не всё. Если я правильно понял, в ночь побега тебя с того места, где ты жёг костёр, унёс огромный земляной барс, и он же перемахнул изгородь моего замка.

— Да! — обрадовался мальчик. — Он выше лошади. Чтобы я мог на него сесть, он ложится на землю, иначе я не запрыгну. Поэтому я и засмеялся там, возле норы, когда вы сказали, что она барсячья.

— Нора и вправду барсячья, Тион, — сказал граф и погладил его по спине. — А то, на чём ты летаешь по ночам — не барс. Барсы маленькие.

Дааро, лежащий рядом, медленно кивнул обеими головами.

— Как же? Самый настоящий барс, — пролепетал Тион, и глаза его забегали. — Он даже откликается на Барса, я его так подзываю…

— Каждый, презревший запреты и узревший небо в юные годы, наследует силу и знания, — незнакомым голосом произнесла слепая голова Дааро.

— Что? Не понял. Мне запретят кататься на барсе?

— Это не барс, — повторил граф. — Дааро, как всегда, мудрит, а я тебе по-простому скажу. Думаешь, в Иэне просто так запрещено выходить на улицу до двадцати пяти лет? Думаешь, нарушителей этой традиции превращают в изгоев от скуки, а пораньше загнать их под землю стараются ради порядка?

— Честно говоря, никогда об этом не думал, — признался Тион. — Традиция и традиция. Знал, что нельзя нарушать. Я бы и не удрал никогда, если бы не… — он осёкся.

— Если бы не что? — осторожно спросил граф.

Мальчик стиснул зубы и махнул рукой.

— Ладно. Не хочешь говорить, не надо. Так вот, каждый, кто вольно или невольно оказался под открытым небом до совершеннолетия, обретает особые способности, которые при желании может развить. Или утратить, если сам будет круглосуточно корить и пилить себя за нарушение устоев, а его близкие — подливать масла в огонь, изводя упрёками.

— Ух ты! — Тион вскочил. Корить себя он точно не собирался. — Значит, мой барс совсем не барс. Но он же настоящий?

— Настоящий, — подтвердил Дааро. — А вот дракон, с которым ты мило беседовал по вечерам и которого принимал за меня — ложный.

Книжный подвал был на редкость уютным. В отличие от больших книгохранилищ, похожих на дворцы, потолки здесь не превышали полутора акрин, зато сам коридор казался нескончаемым. К стенам крепились деревянные стеллажи, заполненные книгами, а посередине тянулся ряд невысоких узких столов и массивных подставок для больших книг. Для посетителей имелось достаточно мягких лавок, стульев и кресел. Света из узких окошек, расположенных под потолком, не хватало, поэтому над каждым столом висел застеклённый масляный светильник. Хитрая система зеркал наверху увеличивала количество света в несколько раз. Табачно-зелёный пол, серые стены, светло-жёлтое дерево мебели и пёстрые покрывала на сиденьях создавали тёплую и домашнюю обстановку, и лишь коридор длиной в сотню акрин навевал лёгкое беспокойство — конец его терялся в сумрачной дали.

Подвал не был ровным. Он уходил вниз под небольшим углом, и из окон освещалась лишь верхняя его часть, возле входа. Это была не столько библиотека, сколько склад, открытый для всех желающих. Сюда сдавали надоевшие домашние книги, здесь оказывались мемуары почивших дворян и прочие документы, не имеющие ценности и не нашедшие хозяев. Книга или рукопись, попавшая сюда, хранилась вечно, и не было никакой возможности выудить из подвала хоть листок: младшие смотрители в зелёных одеждах строго следили за читающими и обо всём докладывали старшим, носящим серые мантии. В обязанности младших смотрителей входила также уборка и поддержание огня в лампах.

Книжный подвал существовал на попечении графского семейства Ридо. Из поколения в поколение эта зажиточная семья следила, чтобы помещение содержалось в чистоте и порядке, и за три столетия в нём накопилась огромная коллекция. Она была фамильной гордостью Ридо, к которой они великодушно предоставляли доступ всем желающим — за деньги. Впрочем, невеликие — даже у уборщика улиц нашлась бы медная монетка для похода в книжный подвал. Сюда впускали за крошечную плату, но всего на час. Если попадалась интересная книга, за второй и последующие часы приходилось раскошеливаться снова, но разве это могло остановить богатого караванщика?

Из семи вабранов издох только один — к счастью, не тот, который принадлежал Наи — и к двум бочонкам золота, вырученным за зёрнышко, добавилась ещё одна круглая сумма. Караванщик уже начал присматривать для себя подходящий домик в Финории, а в свободное время изучал древние манускрипты.

Он сидел в удобном кресле и сосредоточенно читал ветхую рукописную книгу, лежащую на подставке — не огромную из пергамента, как большинство книг в Иэне, и не крошечную на жёлтой бумаге, как любовное чтиво для кухарок, а среднего размера, примерно двадцати вершков в длину и тридцати в ширину, на плотной бумаге, сохранившей остатки белизны. Листы закруглились по углам от времени, а обложка почернела и потеряла все краски, но имя автора сохранилось на титульном листе. Книгу написал некий Рантоэль Чужеземец в 2896 году Эры Драконов, и она очень заинтересовала Наи своей древностью.

Он откопал её на дальней полке в самой глубине подвала, куда не поленился пройти. Чем дальше вниз уходил Наи, тем старее и обтрёпаннее были книги, свет — тусклее, а посетителей — меньше. В какой-то момент ему стало не по себе. Стоя в полумраке, он посмотрел назад, в сторону подъёма, где царило оживление и сиял яркий свет, и ощутил себя ужасно одиноким, как в детстве, когда случалось отстать от родных в незнакомой деревне.

Здесь не было никого, даже смотрителей. Лампы горели через две на третью, голоса почти не доносились в эту даль. Слабый ветерок тянул со стороны входа. Наи остановился в двух десятках акрин от торца, завешенного чёрным, как ночь, бархатом. Ни одного вентиляционного отверстия он не видел, но занавес плавно колыхался. «Значит, склад ещё длиннее, чем я думал», — отметил он.

Захотелось вернуться. Он не видел причин для беспокойства, но тем не менее его буквально гнала отсюда неясная опасность, сочащаяся изо всех щелей. Старинные фолианты словно наблюдали за ним, как живые. Люди, написавшие их, давно мертвы, а книги жили своей жизнью, следя за теми, кто приходил сюда, и что-то подсчитывали — может, годы, а может, поступки. Смотрели, слушали, запоминали. Переговаривались между собой, шелестя страницами по ночам... Или это не книги сейчас пристально разглядывают его, а кто-то другой? Смотрит, не имея глаз, слушает, не имея ушей, зато руки его цепки и длинны, как древесные корни...

Стало тоскливо. Наи огляделся вокруг: было тихо, но он не мог отделаться от странного чувства, будто сейчас отрежут путь обратно, и он навсегда останется внизу подвала. Так и не решившись дойти до конца и заглянуть за штору, он выбрал книгу, самую старую на вид, и не оглядываясь пошёл по коридору наверх, к свету. Спешил так, словно ему кто-то наступал на пятки, и ничто в мире сейчас не заставило бы его обернуться.

Ближе к середине подвала страх отпустил его, а наверху, при дневном свете, Наи готов был смеяться над самим собой. Хорош караванщик, испугался темноты! Он выбрал свободное кресло, сдул пыль с книги и уселся читать.

С первых же строк он понял, что не ошибся в выборе. Он где-то слышал, что имена с окончанием «эль» в прошлом принадлежали не людям, а легендарному народу — создателям Иэны, и имя автора только подхлестнуло его любопытство. Конечно, никто из его товарищей (так и не добравшихся до Финории) ни в жизнь не поверил бы, что книгу написал один из Эль. Слыханное ли это дело? Эль считались чем-то недосягаемым, далёким, как небесные звёзды, и мысль, что вот эти самые строки вывел своим пером представитель чудесного народа, казалась по меньшей мере дерзкой.

Про Эль знали мало. Некоторые звездочёты утверждали, что такого народа вообще никогда не существовало, а горы прозваны Эльскими, потому что там гулкое эхо. Сказок об Эль почти не сохранилось, а те, что сохранились, противоречили друг другу. В одних говорилось, что Эль построили Иэну для себя, но потом их истребили драконы, а в других — что Эль создали Иэну в подарок людям, а сами ушли. Если бы остались жить вместе с людьми, то смогли бы убить всех драконов. Иногда Эль представали злыми: в одной легенде прямо говорилось, что это они наслали на Иэну драконов, чтобы те освободили земли от людей. Когда не останется ни одного человека, Эль снова придут в Иэну и будут тут хозяйничать. Общим в этих байках было одно: то, что Эль живут вечно и умеют летать, как птицы. И как раз в это труднее всего верилось...

Однако то, что Наи прочёл в книге Рантоэля, не имело с иэнскими легендами ничего общего. Смотритель, собирающий плату, подошёл к нему уже в четвёртый раз, и Наи не глядя сунул монету, перепутав и вместо меди отдав серебро. Как и в любой рукописной книге, буквы были крупными, и чтение не утомляло. Утомляло другое — новые знания, переворачивающие с ног на голову всё, что Наи слышал об устройстве Иэны. После каждого отрывка хотелось поразмышлять, дать уложиться новым сведениям, но день клонился к вечеру. Скоро подвал закроется. Найдёт ли Наи завтра эту книгу на том же месте? Почему-то он очень боялся, что единожды выпустив из рук, он её больше не увидит.

«Почитать бы в своей комнате, не спеша. Да разве её унесёшь незаметно? — с досадой думал Наи, поглядывая на зорких смотрителей. — Одна надежда на золото». Он закрыл книгу и, держа её под мышкой, приблизился к одному из них — тощему безусому юнцу в зелёной форме.

— Скажите, уважаемый, не позволите ли вы мне взять книгу на несколько дней? Я хорошо заплачу.

— Мы не даём книги на дом, — бесцветным голосом промямлил тот и отвернулся.

И тут Наи совершил ошибку. Как он потом понял — роковую. Надо было оставить юнца в покое и обратиться к смотрителю постарше — авось и попал бы на продажного, но усталость сыграла свою роль, обычно верное наитие спало мёртвым сном, и Наи продолжал ломиться в закрытые двери.

— А что вы скажете насчёт этого? — понизив голос, сказал он юнцу и показал золотой.

Парень выпучил глаза, пробормотал что-то вроде:

— Подождите, я сейчас, — и засеменил прочь.

Ещё можно было исправить положение, можно было сунуть книгу на полку и взять в руки первую попавшуюся, но Наи стоял столбом, ожидая, когда юнец приведёт своего начальника. Начальники не замедлили явиться — целых двое, в одинаковых серых мантиях и чёрных шапочках книгочеев. Юнца след простыл.

— Добрый вечер, уважаемый. Какая книга вас заинтересовала?

— И вам доброго вечера, господа книгочеи. Если бы вы были так добры и позволили мне ознакомиться с этой книгой дома, я заплатил бы вам по золотой монете, — лучезарно улыбаясь, как последний дурак, сказал Наи и протянул им свою находку.

Они схватили её оба — чересчур поспешно, как ему показалось. «Подземье, надо было предлагать серебро, — мелькнула запоздалая мысль. — Обычная книга такого объёма не стоит и одного золотого. А они не вчера на свет родились, наверняка заподозрят неладное». Книгочеи разложили книгу на столе, раскрыли на середине и, пробежав глазами пару строк, переглянулись. Тот, что был покрепче и помоложе, захлопнул её и взял, обхватив обеими руками, как добычу, а второй любезно предложил Наи подождать четверть часа, пока они оформят доверенную бумагу. Наи кивнул, и они быстро зашагали вниз по коридору.

Он в рассеянности сел, но тут же встал и двинулся за ними. Сроду он не слышал ни о каких доверенных бумагах в книгохранилищах! Книги либо давали на дом, либо не давали. Если давали, то под запись, но безо всяких лишних бумаг и церемоний. У старшего книгочея было такое лицо, словно он выдумывал на ходу — готов был сочинить любой бред, лишь бы усыпить бдительность назойливого клиента и отобрать у него книгу. Всё это очень не нравилось Наи. Что, если они хотят её подменить? Тогда тем более нужно запомнить, куда они положат книгу Рантоэля, чтобы потом за ней вернуться.

Но он недооценил коварства финорских книгочеев.

Стараясь не привлекать к себе внимания, он шёл за ними на расстоянии тридцати шагов, но они всё не останавливались. Людная часть коридора осталась позади, и Наи задержался, притворившись, что разглядывает стеллажи, хотя зорко следил за книгочеями. Он думал, что они отнесут книгу туда, где он её взял, но оба внезапно остановились и, должно быть, оглянулись — издалека не было видно. Наи уткнулся в пыльные корешки. Боковым зрением заметил движение, скосил глаза и чуть не выругался: смотрители что-то сделали со стеллажом, и он отъехал в сторону, как дверь. Оба скрылись в потайной нише и задвинули стеллаж за собой. Наи устремился за ними — он уже не прятался, лишь старался помягче ступать.

Дойдя до того самого места, начал лихорадочно ощупывать полки в поисках рычага, но вдруг заметил, что подвижная стенка закрылась не полностью и выступает на вершок из общего ряда. Он прислушался, но не уловил ни звука. Взялся за стеллаж, бесшумно отодвинул его — механизм работал на редкость гладко, словно это был не чулан в подвале, а кабинет в королевском дворце — и пролез внутрь.

Он оказался в полутёмном каменном коридоре, который сразу же сворачивал направо и шёл параллельно книжному подвалу. Через несколько шагов коридор повернул налево, стало свелее, и до Наи донеслись приглушённые голоса. Он не смог разобрать ни слова, но явственно слышал в разговоре повторяющееся имя попечителя хранилища — Ридо. Говорящих было двое.

Ему в ноздри ударил едкий запах не то краски, не то лака. Раздался шелест страниц. Щёлкнуло кресало, на стенах коридора заплясали красные отблески, и почти сразу же потянуло дымом. У Наи внутри всё упало. Он подкрался ближе, выглянул из своего убежища, не выступая из тени, и невольно сжал кулаки от увиденного.

В маленьком круглом зале на каменном полу распустился огненный цветок, а над ним нависли двое людей в мантиях. На лица книгочеев легли резкие тени от света снизу, превратив их в чудовищные маски. Если бы смотрители просто кинули книгу в камин, её можно было бы выхватить и спасти, но они развернули её полностью, поставив боком, да ещё облили горючей жидкостью. Все страницы вспыхнули одновременно.

Книга пылала, и ему казалось, что она беззвучно кричит. То, что он успел прочесть, осталось теперь только в его памяти, а что не успел, кануло навеки. За считанные секунды пламя пожрало всё, написанное Рантоэлем. Наи клял себя последними словами за то, что не дочитал главу про Межгорье. Он с огромным трудом удержался, чтобы не броситься на смотрителей. «Всё потом», — сказал он себе и поторопился убраться из секретного помещения. Он сообразил, что книга догорит меньше чем за минуту, огонь перестанет слепить глаза этим двоим, и в бледном свете настенной лампады он будет как на ладони. Выскочив из тайника, Наи задвинул стеллаж почти до упора и поспешил наверх. Книгу всё равно было уже не спасти.

Он умел владеть собой — жизнь торговца приучила его улыбаться людям, которых хочется прихлопнуть, и сочувственно кивать, когда душит смех, но сейчас его разрывало бешенство. Он знал, что в такие минуты бледнеет, и порадовался, что в книжном подвале не слишком светло. Первым побуждением было уйти, хлопнув дверью, но он заставил себя сесть на лавку и взять со стола какой-то альбом с гравюрами.

Вскоре к нему подошёл смотритель — тот, что постарше. Наи вновь уловил запах горючего вещества и ощутил жар в голове.

— Благодарю вас за ожидание, — скучным голосом сказал книгочей. — К сожалению, возникли небольшие сложности, но вы можете взять книгу завтра. Приходите с утра, мы будем вас ждать.

— Благодарю, уважаемый. На том и порешим, — Наи встал и откланялся. Его хватило ещё на одну улыбку.

«Всё потом, — мысленно твердил он, как заведённый, выходя из книжного подвала, — всё потом...»

* * *

— Вы прелестны, ваше высочество! Это зелёное платье чудесно, как молодая весенняя листва, а сами вы прекрасны, как цветок! — щебетали фрейлины в гардеробной, норовя разгладить каждую складку на пышной юбке Финоры и расправить каждую оборку.

— Для новогоднего бала сойдёт, — сказала принцесса, критически оглядев своё отражение.

Новый год не считался крупным праздником, потому что приходился на весеннюю страду. Дворяне, понятное дело, не работали в садах, но и им хватало забот по весне: ведь нужно было управлять своими поместьями. А у королевской семьи к тому же намечался вскоре другой праздник, более важный.

— Как я радуюсь вашему счастью, госпожа! — закатила глаза кудрявая баронессочка в жёлтом. — Король Хино будет прекрасным мужем.

— Я жду не дождусь новогоднего бала! — воскликнула русоволосая девушка в сиреневом, молодая графиня, дочь одного из влиятельных лиц в Финории. — Может быть, на этом балу я тоже встречу свою любовь.

— Все вы обязательно встретите свою любовь, — благосклонно сказала Финора. — А теперь оставьте меня. Примерка окончена. Флира поможет мне переодеться.

Шелестя юбками, фрейлины удалились — они уже усвоили, что приказы принцессы нужно понимать с первого раза. Вошла горничная, которая ожидала за дверью.

— Угодно переодеться, госпожа?

— Да, расстегни эти проклятые крючки на спине и развяжи бант на поясе.

Переодевшись в нарочито простое белое платье, Финора сама повесила бальный наряд в шкаф и замерла, задумавшись. Флира терпеливо стояла рядом.

— Ты не видела моего рисунка? — спросила наконец принцесса.

— Какого рисунка, госпожа?

— Простой рисунок углём, портрет. На нём... — Финора запнулась, — один из героев той книги, как я его себе представляю.

— Нет, госпожа, — ответила Флира, стараясь изобразить глубочайшее сожаление. — Но я обязательно поищу его! Угодно что-то ещё?

— Больше ничего. Ты свободна. Хотя нет, постой... — взгляд Финоры упал на красное церемониальное платье для помолвки. — А не примерить ли заодно и это?

— Как вам будет угодно, госпожа, — с готовностью сказала Флира и сняла платье с вешалки.

— Нет. Я хочу, чтобы его примерила ТЫ.

У Флиры округлились глаза, но медлила она лишь секунду, а потом скинула свою форму горничной прямо на пол и надела красное платье.

— Повернись, — скомандовала Финора и застегнула крючки на спинке. — Оно тебе впору, — задумчиво сказала она. — Разве что чуть коротковато.

Флира молча сбросила туфли на каблуке и встала перед зеркалом босиком.

— Пройдись.

Флира плавно прошла вдоль шкафов и обратно. Переливчатый алый шёлк струился, как языки пламени. Длинный правый рукав с приколотым брошью газовым шарфом, ниспадающим до пола, контрастировал с коротким, почти отсутствующим левым. Голая рука Флиры казалась совершенно беззащитной, и принцессу передёрнуло. А горничная была безмятежна. Она двигалась с таким видом, словно у неё на голове не служаночья наколка, а корона. Флира старалась смотреть вниз, но не удержалась и бросила на принцессу короткий взгляд — всего лишь один взгляд, чуть насмешливый и, может быть, с оттенком презрения. Она тут же спохватилась и присела в глубоком реверансе, но принцесса всё заметила.

— Достаточно, снимай. Я просто хотела посмотреть, как оно выглядит со стороны. Подойди, я расстегну.

— Оно великолепно, госпожа! Вы будете самой красивой невестой в Иэне.

— До свадьбы ещё год, — проворчала Финора, расстёгивая крючки.

Флира сочла благоразумным промолчать.

* * *

Тион обожал пряники Нары, но в тот день почти не почувствовал даже вкуса еды — так ему не терпелось поскорее приступить к обещанной графом беседе. После обеда начал накрапывать дождик, и они вдвоём — граф и Тион — расположились в комнате графа в креслах у окна, а Дааро, которому дождь был нипочём, улёгся на крыше, обернув хвост вокруг башенки и просунув зрячую голову прямо в комнату.

Обстановка была простая, если не сказать бедная. Обитые деревом стены, еловый потолок, жёсткая кровать, комод, стол и два кресла — вот и всё убранство. Единственным предметом роскоши можно было назвать камин с узорной решёткой. Сейчас в нём весело потрескивали дрова, и несмотря на открытые окна, комнату наполняло тепло.

— Сколько тебе лет? — спросил граф.

— Два миллиарда, — мигом откликнулся дракон, просунув в окно говорящую голову, и Орион рассмеялся.

— Тебе-то, наверно, даже и побольше будет. Но я спрашивал нашего юного друга.

— Почти двенадцать, — ответил Тион. — Но я рослый, и мне все дают тринадцать.

— Чем раньше выйдешь на улицу, тем более сильным магом можно стать, — сказал граф, размышляя. — Но у тебя к тому же есть взгляд дракона, а он усиливает способности.

— Какие у меня способности, — смущённо проговорил Тион. — Я только на барсе летаю.

— А ложные драконы, по-твоему, просто так появляются? Ты хоть знаешь, насколько это редкая штука — ложный дракон?

— Я ничего для этого не делал, честное слово. Они сами собой.

— Как они выглядят?

— Обычные. Как Дааро.

— Я необычный, — вставил дракон.

— Ты у меня вообще чудо, — серьёзно сказал граф и потрепал его по зрячей голове. — Тион, ты не представляешь, как тебе повезло. Я лишь однажды видел ложного дракона, очень давно. Расскажи получше, какие они.

— Зелёные, двухголовые, — мальчик поскрёб затылок. — Я же не знал, что это разные. Думал, это Дааро там тоже прячется.

— «Тоже прячется»? — удивился граф. — Тебе нужно от кого-то прятаться? Тебя обижают? — нахмурился он.

— Нет-нет, — поспешно ответил мальчик. — Я там просто гулял. А драконы... Кабы я знал, что они ложные, может, и присмотрелся бы повнимательнее. Но я же не знал. И они всегда молчали. Все. Я с ним говорю, а он молчит. Я даже обижался на тебя, Дааро.

— Да, я помню, — кивнул дракон слепой головой.

— Тион, а когда они появлялись? Ты сам момент появления не заметил?

— Нет... Появлялись по вечерам, когда солнце заходит. Когда вы у костра поёте. — Тион принялся теребить медальон на шее, словно искал защиты.

— Кстати, да. Помню, я ещё удивлялся: ты так любишь музыку, но почему-то всегда уходишь, когда начинаются песни.

— У него вянут уши от голоса Вако, — съехидничал Дааро.

Тион промолчал, уставившись в пол, и граф сказал:

— Дааро, слетай-ка, посмотри, не появился ли на верхней площадке ложный дракон.

Две зелёные головы убрались из комнаты, и раздалось хлопанье крыльев. Граф прикрыл окно. На улице потемнело; моросил мелкий дождь, грозящий перейти в крупный. Капли шуршали по черепице, и от этого звука делалось уютно. Камин залил комнату тёплым оранжевым светом.

— Ну и погодка... — протянул граф. — Сегодня я точно не попаду в город. А что у тебя в медальоне? Если не секрет, конечно.

— Пусто, — ответил мальчик и в доказательство раскрыл капсулу. В плоской латунной ягодке ничего не было. — Он и так работает, без ничего. А стащил я его для... Ой.

— У кого стащил-то? — со смешком спросил граф.

— У старухи одной. Во дворце живёт, королеве прислуживает. Ух и барахольщица! У неё всякого помоечного хлама сундуков десять. Всё подбирает. И банки, и склянки, и тряпки... У неё он просто валялся, а мне нужен. Готов поспорить, она даже не заметила. Вы только не подумайте, что я вор! — испугался Тион. — Я у вас в замке и хлебной корки без спроса не возьму.

— Да успокойся, Тион. Конечно, ты никакой не вор. Ну, украл, бывает. А для чего украл-то?

— Чтобы положить туда... Вы никому не скажете? А то надо мной смеяться будут.

— Ни одной живой душе, — твёрдо пообещал граф.

Тион откинулся в кресле, зажмурился и проговорил:

— Я хочу положить туда яд. И всегда носить при себе.

— О Десятеро, Тион! Зачем тебе?!

— Чтобы, если попаду в тюрьму... в пыточную... По вечерам слуги во дворце такое рассказывали — и про наши тюрьмы, и про хинорские. Про хинорские особенно... Яд собирался у той же старухи украсть, у неё есть, я знаю.

— Чтоб их там всех... — выругался граф. — Так. Давай ты это выбросишь из головы, хорошо? И про яд, и про пытки. И никогда не будешь об этом вспоминать. А в медальон положи что-нибудь полезное. Лекарство, например. Я тебе дам порошок от лихорадки, его и носи в медальоне.

Мальчик нехотя кивнул. Потом встал, подошёл к камину, поворочал дрова кочергой.

— Сосновые, — сказал он, глядя на огонь. — Во дворце дубовыми топили.

— Во дворце всё дубовое, — не удержался граф. — Даже головы у некоторых.

— Там музыка хорошая, — тихо возразил Тион. — Я во время балов сидел в чулане и слушал.

— Стало быть, наше пение похуже дворцового?

— Нет, что вы! Вы здорово поёте. А на лютне вы играете даже лучше королевских музыкантов. Просто я брожу один, когда у меня плохое настроение.

— Почему же оно у тебя плохое?

— Не то чтобы плохое. Просто иногда... как-то странно становится.

— Грустно? — подсказал граф.

— Ну... В общем, да. Только вы не обижайтесь, граф это не из-за вас! Тут здорово, и ко мне все хорошо относятся. Но по вечерам, когда работа уже закончена, вроде бы можно радоваться да отдыхать, а я...

— Со звездочётом бы тебе поговорить, — вздохнул Орион. — Да где его возьмёшь. Хорошие все на королевской службе, а шарлатан ничего умного не скажет. — Он помолчал. Мальчик поставил кочергу, вернулся в своё кресло и выжидательно посмотрел на графа. Тот потёр лоб и продолжил: — Давай так: я сейчас попытаюсь объяснить тебе, что с тобой творится, а ты попытаешься меня понять. Я, конечно, не звездочёт, и красиво говорить не умею, но уж как получится. Идёт?

— Идёт, — согласился Тион.

— То, что ты чувствуешь в такие минуты — не тоска, а некая сила, которая в тебе просыпается. Она дремлет в каждом с рождения, но примерно в твоём возрасте становится доступной. И тут уж только тебе решать, что с ней делать. Можешь вырасти обычным человеком, влюбиться в хорошую девушку и жить с ней долго и счастливо. А можешь распорядиться этой силой иначе и стать магом, но тогда о семейном счастье придётся забыть. Главное, всегда помни, что нельзя идти одновременно налево и направо. На двух стульях не усидишь.

— Так вот почему все звездочёты одинокие!

— Да. Они ведь немножко и маги. Тебе наверняка говорили, что магов не существует? — уточнил граф, и Тион кивнул. — Обманывали. Маги есть, но их очень мало. Не в каждой стране найдётся хотя бы один... Так вот по поводу твоих приступов грусти — это из-за прогулки. Обычные мальчишки и девчонки, растущие взаперти, знать о таком не знают, но ты нарушил запрет. Да ещё и Дааро с тобой поработал. Прогулка под звёздами и взгляд дракона дали тебе преимущество, твои способности увеличились во много раз, но это ещё и нагрузка. Немаленькая. И иногда тебе трудно с ней справиться. Понятно?

— Запутанно всё, — пожаловался Тион.

— Ещё бы, — согласился граф. — Это тебе не тренировка по фехтованию. Грубо говоря, штука такая: твоя тоска на самом деле не тоска. Если чувствуешь, что тебе грустно, это значит, что тебе тяжело нести свою ношу. И так будет, пока ты не сделаешь выбор, в какую сторону её нести.

— Простите, граф, я не понимаю ничего.

— Ты должен решить, куда хочешь двигаться — навстречу своим способностям или прочь от них. Как только сделаешь это, тоска уйдёт навсегда. Но не спеши с решением, сначала всё взвесь и обдумай. Задачка, да? — сочувственно добавил Орион.

— Задачка... Граф, а вам приходилось делать такой выбор?

— Конечно, — улыбнулся он. — Когда мне было четырнадцать, я увидел на балу прекрасную девушку своих лет и безумно полюбил её. Так что мой выбор был очевиден: я отказался от магической силы и попытался завоевать своё счастье... — его улыбка медленно погасла, и он посмотрел вдаль сквозь пелену дождя. — Но тогда у меня уже был дракон.

— А у меня есть барс! И мне во дворце тоже одна девчонка нравилась. Но она старше меня, да и не нравлюсь я ей... Граф, а что вы посоветуете?

— Я бы посоветовал, конечно, отказ от магии и нормальную жизнь. Но я не знаю, какое у тебя призвание. Если к магии — то обычная жизнь превратится в мученье.

— А если я послушаюсь вас и откажусь от способностей, то Барс со мной останется?

— Боюсь, что нет, — печально ответил Орион. — Видишь ли, никакого барса не существует. Это просто картинка, видимость. Ты сам летаешь по ночам.

— То есть как «нет»? — вскочил Тион. — Он настоящий! Он мурлыкал, я гладил его. У него такая тёплая шерсть. Не может быть, чтобы его не было.

— Можешь как-нибудь убедиться, если не веришь. Просто не подзывай его, а попробуй подняться в воздух сам.

— Я к нему привык, — глухо сказал мальчик. — Он мой друг.

— Ты его придумал, Тион. Увидел в книге картинку и подумал, что барсы большие, вот он и получился размером с коня.

— А что — если кто-то придуманный, то он не может быть другом? — с обидой произнёс Тион и снова ушёл к камину. Разбил кочергой угли, сел на пол и стал смотреть на чёрно-красный узор.

— Ну не реви. У тебя будут настоящие друзья и настоящий ручной зверь, я обещаю. Хочешь, приручим детёныша лисицы? — граф подошёл, сел рядом и положил руку ему на плечо. Тион помотал головой.

— Не нужна мне лиса. А ложные драконы? Их тоже я делаю?

— С драконами сложнее. Они появляются сами, но не везде. Насколько мне известно, они выбирают места, где поблизости есть человек, побывавший на улице до двадцати пяти лет.

— А почему?

— Не знаю. Может быть, они надеются, что такой человек сможет их оживить.

— Оживить ложного дракона? — повторил Тион. — То есть, сделать его настоящим?

— Именно. Однажды я сумел это сделать. Мне было столько, сколько тебе сейчас.

— Так Дааро...

— Именно. Но возле меня ложный дракон появился только один раз, а возле тебя они так и вьются.

На крыше послышался шум. Они оглянулись и увидели слепую голову Дааро, пролезающую в окно.

— Прошу прощения, что прервал беседу, но ты посылал меня узнать, не появился ли на верхней площадке ложный дракон. Так вот докладываю: он действительно появился.

Тион сорвался с места и опрометью выбежал из комнаты.

Как и у всех слуг, приближённых к королевской семье, у Флиры была своя комната. Перебравшись туда из людской сразу после назначения, горничная принцессы приложила все усилия, чтобы сделать своё жилище как можно меньше похожим на комнату матери. Здесь не нашлось места ни громоздким сундукам, ни розовому цвету. Все вещи Флиры уместились в маленьком комоде, а платья, подаренные госпожой, она повесила в шкаф. Не у каждой служанки имелся этот предмет мебели — чтобы обзавестись шкафом, Флире пришлось похлопотать. Просьбами и подкупом она уломала двоих работников перетащить старый шкаф из кухонной кладовки, выбросить полки и выкрасить его в светло-зелёный, под цвет обоев и покрывал.

В отличие от матери, Флира не собиралась задерживаться в своей комнатке навечно. Здесь не было ничего лишнего. Она даже не поставила на комод гипсовых зверюшек на счастье — уж кто-кто, а она-то знала, что такое вытирать пыль.

Единственной не нужной в хозяйстве вещью был измятый листок бумаги, с которого улыбался молодой человек со светлыми волосами. Этот портрет, нарисованный угольным грифелем, горничная хранила в среднем ящике комода — не среди вещей, упаси Десятеро, вдруг королева устроит обыск? — а на нижней стороне полки, в картонном кармане. Не было и дня, чтобы Флира не взглянула на него.

Грубые золотые украшения, подаренные матерью, она хранила ящиком выше, в бархатном мешочке. Она едва не променяла кольцо и серьги на новые башмачки, но однажды после долгого ночного разговора с Ирмеф изменила своё отношение к её подарку и припрятала его получше — рядом с тем самым стеклянным пузырьком.

И конечно, она продолжала воровать для принцессы страницы из книги. «Волшебные истории» лишились уже доброй сотни листов, но никто не хватился пропажи: ловкие руки Флиры каждый раз вкладывали в переплёт кусок сурового ситца.

Раз или два принцесса обсуждала с горничной незамысловатые сюжеты сказок, и Флира живо изображала интерес. Но на самом деле сказочные герои мало волновали черноволосую красавицу — если кто-то и занимал её мысли, то лишь тот белокурый хинорец, так дерзко ворвавшийся на бал и за которого король объявил награду. Портрет, случайно вышедший из-под грифеля Финоры, был слишком ценной добычей, чтобы возвращать его, поэтому горничная так тщательно его прятала. Лишь Десятерым известно, о чём она грезила, когда смотрела на него.

Флира старалась угодить госпоже и никогда не любопытничала. Единственным вопросом, который она себе позволяла, было: «Что вам угодно?» Она послушно ходила за цветами в синем плаще Финоры и каждый вечер благодарила её за монету в шкатулке, но по вечерам, когда оставалась одна, зажигала свечи и долго смотрела на рисунок. В такие моменты её голубые глаза становились бездонными, а губы что-то беззвучно шептали.

После небольших препирательств Флира отвоевала у Ирмеф один из клочков, что предназначались в подарок бедняжке Нилет. Это был тонкий бархат кофейного цвета, легко драпирующийся. Рассудив, что этот цвет прекрасно гармонирует с розовато-бежевым платьем, доставшимся от принцессы, Флира вооружилась иглой и ниткой и прицепила к платью тёмную отделку на подоле, рукавах и вороте. В результате оно стало совсем другим, так что даже сама Финора его бы не узнала. Газовый шарф того же кофейного цвета, выуженный Флирой из материного комода месяцем ранее, дополнял этот наряд, придавая повседневному платью парадный вид. Шарф можно было привязать к рукавам или укрепить на причёске — так и так смотрелось хорошо. Завершающим штрихом была обязательная на Новый Год маска, закрывающая почти всё лицо — Флира купила у коробейника кофейно-бежевую с бахромой, в тон платью. Оставалось дождаться бала.

* * *

Норте отговаривал графа от вечернего визита в город: дескать, скоро стемнеет, половина лавок уже закрылась, да и прохладно после дождя. Но Орион лишь рассмеялся, оседлал Дааро, и они умчались. Поздние поездки имели свой плюс: на улицах меньше народу, а значит, меньше шансов попасться на глаза королевским соглядатаям — граф пока не знал, что в Финории его объявили вне закона, но лишними предосторожностями никогда не пренебрегал. К тому же Тион был так расстроен неудачей с оживлением ложного дракона, что графу захотелось купить ему сладостей. Зрелище получилось ещё то — уменьшенная копия Дааро грустно посмотрела на них зрячей головой, моргнула и истаяла в воздухе, едва они успели к ней подбежать. Орион опешил, услышав от мальчишки слова, которые в двенадцать лет знать не полагается, но не стал его ругать. «Со следующим драконом обязательно получится, — попытался он утешить Тиона. — Ведь они появляются тут почти каждый день».

После дождя было прохладно, но Ориону, привыкшему к полётам, простуда не грозила. Он смотрел вниз, не переставая удивляться красоте Финории, и старался отводить взгляд от блестевших в закатных лучах башен королевского дворца: зачем бередить душу? Принцесса наверняка уже забыла и его слова, и его самого. Свой выбор она сделала, её жёсткие слова не давали повода в этом усомниться.

Дааро высмотрел безлюдный уголок парка на окраине города и бесшумно приземлился. Граф соскользнул с него, погладил по зелёной морде и торопливо зашагал в сторону домов.

В этот день Десятеро отвернулись от Наи — видимо, сочли, что достаточно с него везения. Выжил там, где выжить невозможно, получил два бочонка золота ни за что, продал пять вабранов, откопал редчайшую книгу, которую всю жизнь искал — не многовато ли для одного человека?

Сначала он потерял книгу. Смесь тоски, досады и ярости гнала его по улицам столичного города мимо роскошных домов знати и богато разукрашенных торговых лавок. Яркие цветы и распускающиеся листья не радовали его, а птичий свист вызывал только раздражение. Прошло три года, как он стал караванщиком, и каждую весну он старался встретить не в сухом и пустом Межгорье, а в одной из стран, чтобы не пропустить пробуждение природы, но после сожжения книги в нём что-то умерло.

Он никогда не видел, чтобы книги жгли. С детства впитав к ним уважение, он считал их чуть ли не священными, а книгочеев кем-то вроде звездочётов, и происшествие в подвале стало для него кошмаром наяву. Сам он не смог бы бросить в огонь даже уличный романчик, но при мысли о том, КАКАЯ именно сгорела книга, ему хотелось рвать на себе волосы. Ах, Наи, ах, дурак! Надо было сидеть и читать молча — глядишь, и был бы шанс найти книгу назавтра в том же месте. Глаза у него, видите ли, устали! Как раз началась глава о Властителях Межгорья, о которых даже бывалые караванщики никогда не слышали, и прочитай он ещё немного — может, и нашёл бы ответы на вопросы, что мучили его с детства. Так нет же: комфорта захотелось! Но почему смотрители так испугались? Что же такого написал Рантоэль, что его труд понадобилось сжигать?

Навстречу проехал незнакомый караванщик верхом на вабране, и Наи машинально приветствовал его тайным знаком Межгорного Братства, сложив пальцы по-особенному. Тот ответил, улыбнувшись. При иных обстоятельствах Наи расспросил бы его, откуда прибыл, чем торгует, когда будет ближайший караван и в какие края он пойдёт — но сейчас не хотелось говорить ни о чём. Перед глазами всё плыло.

Он уходил от книжного подвала всё дальше и дальше. Эльские горы обманчиво казались близкими. Он знал, что до их подножия нужно идти целый день, и путь будет лежать через леса, поля и деревни. Ещё утром он не отказался бы побродить по окрестностям и полюбоваться на цветущие сады, зеленеющие поля и играющих на опушке зверей, но сейчас невидимые клещи сдавили сердце, как десять лет назад, когда подруга объявила, что любит не его.

Тогда тоже была весна. Он приходил в себя больше года, и лишь решение стать караванщиком поддерживало его в ожидании совершеннолетия. Наи повезло, он родился в богатой семье и мог с утра до вечера заниматься единоборством или сидеть над книжками.

К его услугам был закрытый экипаж, и Наи объездил все книжные подвалы и хранилища, где изучал то, что могло пригодиться: торговое дело, медицину, устройство Иэны, военное искусство и, конечно, сказки, которые читал между строк. Он перестал ездить на турниры и балы. Родители радовались, что он ни с кем не общается, и не могли нахвалиться, какой у них вырос умный наследник, а он готов был забиться в любой угол, только бы не видеть, как его бывшая девушка счастлива с новым возлюбленным. Она вышла замуж до совершеннолетия — в дворянских семьях такое допускалось — и уже нянчила своё дитя. Их родителей связывали дружеские узы, и для Наи было пыткой изображать любезность, когда семейство бывшей подруги являлось в гости. Едва ему исполнилось двадцать пять, он сбежал с первым же караваном, оставив родителям письмо с извинениями. Больше он не видел ни родных, ни свою страну.

Прошли годы, и боль улеглась. Но удар, полученный сегодня, был сильнее.

Закат окутал Финорию лиловой дымкой. После дождя поднялся небольшой туман, и прохожие не могли надышаться ароматом цветущих яблонь, молодой травы, недавней грозы и вечерней свежести. Чем дальше ноги уносили Наи, тем меньше ему встречалось народу. Давно остался позади шумный центр и сонная окраина с парой-тройкой пока не закрывшихся лавок, мощёная улица давно перешла в утоптанную грунтовую дорогу, а Наи всё брёл и брёл по сумрачному парку, словно от воспоминаний можно было убежать.

Несколько минут назад соловьи замолчали, но это не насторожило его: каждый вечер птицы успокаивались примерно на час. В тишине он слышал каждый шорох, даже звук собственных шагов. Это его и спасло.

Если бы птицы продолжали петь, он бы не уловил движения сзади и нападавшему хватило доли секунды, чтобы пырнуть его ножом. Но многолетняя выучка и отточенная реакция выручили караванщика и в этот раз: заслышав шорох и сдавленное дыханье, он ещё ничего не сообразил, а тело уже само нырнуло под ноги противнику, сшибая его наземь. Наи вскочил быстрее. Он придавил негодяя к земле, выбил нож и с хрустом заломал врагу руку, но тут из кустов вышли четверо в бедняцком тряпье — такие же оборванцы, как и их предводитель, скорчившийся на дороге. Блеснули ножи. Наи понял, что окружён..

Граф Орион обычно оставлял Дааро где-нибудь в лесу и шёл в город по делам, но дракон чаще всего не слушался и следовал за ним, невидимый. Вот и сейчас Дааро шел, мягко ступая своими четырьмя когтистыми лапами по размокшей от дождя прошлогодней листве. Драконы видят даже в полной темноте, а уж в сумерках глаза Дааро были зорче глаз Ориона в тысячу раз. Догнав хозяина, дракон прошептал у него над плечом:

— Постой. Нам лучше вернуться.

Граф замер.

— Что ты видишь, Дааро?

— Нам навстречу идёт одинокий человек, а за ним крадутся пятеро. Сейчас они его убьют.

— Подземье… Этого мне только недоставало, — и Орион положил руку на эфес меча. — Дааро, следуй за мной. Не знаю, что это за человек, но пятеро на одного — нечестно, как ты считаешь?

— Ты знаешь, что я поддержу тебя, даже если не согласен. Но это очень опасно.

— У них есть мечи?

— Мечей не вижу.

— Значит, ножи. Тем хуже для них, — сказал граф, выхватил меч и решительно направился по извилистой дорожке вперёд.

Через сотню шагов и он заметил одинокого путника. Тот шёл медленно, будто прогуливался. В ушах у Ориона зашумело, как всегда перед дракой. Он сжал рукоять крепче. В этот же миг серая тень метнулась из кустов и набросилась сзади на незнакомца. «Не успел», — подумал граф и кинулся со всех ног на помощь, но, к его удивлению, тот оказался не лыком шит: в одну секунду уделал своего врага и завладел ножом, однако в этот же миг из-за деревьев выпрыгнули остальные.

— Эй! — крикнул граф, подбегая и замахиваясь мечом, и убийцы обернулись. Он успел как раз вовремя: ещё мгновение, и незнакомцу бы несдобровать.

Двое — те, что стояли ближе к Ориону — при виде меча сразу бросились наутёк. Один из оставшихся вновь напал на незнакомца, но нарвался на нож, отобранный у главаря, и с шипеньем отскочил с распоротой от кисти до локтя рукой. Последний разбойник кинулся кубарем под ноги Ориону. Граф был готов к подобным трюкам и среагировал вовремя, но пустить в ход меч ему так и не довелось: что-то схватило разбойника за ногу и резко увлекло в лес. Раздался крик, полный ужаса.

Главарь, вставший было на ноги, снова повалился, и та же незримая сила уволокла его в другую сторону. Граф и незнакомец слышали, как он заругался, а потом жутко захрипел.

— Это мои слуги, — пояснил граф, предупреждая расспросы. — Они мастерски владеют верёвками.

Незнакомец коротко кивнул.

— Спасибо тебе, добрый человек. Я бы не справился один. И часто у вас тут такое бывает?

— Разбойники везде водятся, — уклончиво ответил граф и спрятал меч в ножны. — Но чтобы нападали так близко к центру, вижу впервые. Ты приезжий? — Незнакомец кивнул. — Если бы я не решил сегодня вечером прогуляться по городу, тебя могли бы убить. Лучше не бродить тут по ночам, по окраинам кого только не носит.

— Я уже это понял, — широко улыбнулся незнакомец. — Если бы не твоя помощь… Я навсегда твой должник. Но эти молодчики были бы здорово разочарованы — у меня в карманах не наберётся и трёх золотых.

— Эта компания охотилась не за деньгами, а за твоей головой, — с усмешкой сказал граф. — Когда ты успел нажить врагов в Финории?

— Подожди, добрый человек. Я не понял, — чужак перестал улыбаться, — ты хочешь сказать…

— Я граф Орион, — с поклоном представился его спаситель.

— А я — Наи, караванщик… Стой. Тебя зовут Орион? Тебе нельзя в город. За твоей головой тоже идёт охота.

— Что?

— Я собственными ушами слышал, как один горожанин перечислял другому твои приметы: короткие светлые волосы, бороду бреет… И потом они обсуждали, на что потратят тридцать монет, обещанных за сведения о тебе. А за тебя самого назначено сто золотых.

— Вот, значит, как, — мрачно процедил граф, глядя на тёмную полосу, тянущуюся по следу раненного разбойника.

— Стало быть, не я один умею наживать врагов?

— Спасибо, Наи. Считай, что мы квиты. Я не пойду сегодня в город. А ты будь поосторожнее, что ли… Не знаю, кому ты перешёл дорогу, но в следующий раз он наймёт не уличное отребье, а раскошелится на настоящих убийц.

Произнеся это, граф отсалютовал ему мечом и пошёл обратно, но Наи догнал его, тронул за плечо и сказал:

— Подожди, граф Орион. Я научу тебя тайному жесту караванщиков. Он пригодится в трудную минуту — мало ли что судьба преподнесёт? Ты можешь невзначай сложить пальцы, и обычные люди ничего не заметят, а караванщик увидит и придёт на помощь. Но прошу тебя, никому не рассказывай, что знаешь этот жест. У караванщиков свои тайны.

— Я понимаю, — ответил Орион. — Спасибо, Наи. Не волнуйся, никто не узнает.

* * *

— Озябнешь, — жалостливо сказала Нара и попыталась укутать мальчика вязаным пледом, но он раздражённо отмахнулся. — Давай я тебе горячего чаю принесу? — Тион помотал головой. Он сидел на верхней площадке и всматривался в розовый туман, покрывший Финорию. — А овсяной кашки хочешь?

— Я терпеть не могу овсяную кашу.

— Ты графа ждёшь? Так ведь он может и завтра вернуться. А тебе пора в постельку.

— Тётя Нара, иди домой, а? — тихо взвыл Тион.

Женщина огорчённо прищёлкнула языком, положила плед на брёвнышко и спустилась, волоча подол по каменной лестнице. Тион остался один и вздохнул с облегчением. Всё-таки волноваться легче в одиночестве, когда никто не лезет в душу.

— Барс, — негромко позвал он. — Ба-арс!

Никто не вышел, никто не потёрся об колено мохнатой головой и не замурлыкал. «Если я его сам придумал, почему не могу вызвать? — недоумевал мальчик. — Он же всегда приходил». Было такое чувство, словно Барс обиделся на него и не хочет показываться на глаза.

Тион потрогал пальцем след драконьего когтя на бревне. Какой-то день неудач! Не хватало ещё, чтобы с графом что-то случилось. Это было бы хуже всего на свете. Потерять Барса было очень тяжело, но тот, в конце концов, оказался ненастоящим, значит, и не умирал вовсе, и получается, что гориться не о чем. При мысли же, что умрёт Орион, мальчик леденел. Он зажал медальон в кулаке и прошептал:

— Пожалуйста, сделай так, чтобы граф вернулся невредимый. Если он вернётся, я обещаю, что не буду больше искать яд, а в тебя положу лекарство.

В Десятерых Тион не верил. Если бы они были, то не позволили королям вроде Хино и Фино творить то, что они творят. Если бы он, Тион, был одним из Десятерых и увидел, что какой-то паршивый смотритель велел отлупить ни в чём не повинного мальчишку, а два здоровенных дурня радостно кинулись выполнять приказ — да он бы всем троим тут же приделал козлиные морды. Чтобы люди сразу видели, кто перед ними.

Тион снова ощутил на своих плечах железную хватку, и его передёрнуло. Повинуясь безотчётному порыву, он взял плед Нары и завернулся в него, хотя и не мёрз. В ушах так и звучал противный голос смотрителя: «Без спросу выбежал на улицу до совершеннолетия и вылепил на снегу драконьи следы, чтобы напугать добропорядочных горожан…»

Стоп. Значит, драконьи следы всё-таки были?! До этой минуты Тион считал, что на него просто повесили чужую шалость. А что, если следы были на самом деле? Тогда выходит, что возле дворца тоже появляются ложные драконы. А это значит, что там кто-то из молодёжи нарушил устои. Или…

Догадка, что это следы Дааро, заставила его облиться холодным потом. Какое Подземье понесло графа во дворец? Что он там забыл? Любой король придёт в бешенство, если увидит в своём дворце незваного гостя, да ещё из другой страны, будь она хоть десять раз дружественная. Орион запросто может угодить в тюрьму, а оттуда его никакой дракон не вытащит. То, что граф являлся без приглашения, Тион понял сразу. Когда приглашают, драконы без надобности, приглашённые ездят на лошадях, как все нормальные люди. А вот если тебе приспичило попасть в дом через трубу или окно на чердаке, тогда дракон — самое оно. Но через окно просто так не лазят. Для этого должна быть причина.

Тиону на один короткий миг стало жарко, но он ещё плотнее закутался в плед. Что за тайные дела у Ориона в Финорском дворце? Мальчик не допускал, что граф делает что-то плохое, но ведь король разбираться не будет — велит скрутить руки да бросит в темницу. А там такое творится на допросах… Припомнив байки словоохотливых работников в людской по ночам, мальчик тихо застонал.

Тревоги о Барсе и ложном драконе теперь стали мелкими и неважными. Не нужны ни тот, ни другой, только бы граф поскорее вернулся! Ждать предстояло ещё часа два — по расчётам Тиона, они с Дааро только достигли города. Если граф зайдёт в лавку за помадками, как обещал, и сразу вернётся — хорошо. А если он собрался во дворец? Ожидание тянулось бесконечно долго, минуты казались годами. Мальчик не хотел думать о допросах и пыточных инструментах, но эти навязчивые мысли так и лезли в голову, заставляя всё тело сотрясаться крупной дрожью.

Может быть, граф сейчас уже в тюремной камере, избитый и закованный в цепи, а он тут сидит и прохлаждается. Эх, как жаль, что нет Барса! Будь огромный кот здесь — Тион не раздумывая полетел бы графу на помощь. О том, что Финория большая, а он не знает дороги, мальчик не думал.

В закатном небе появилось тёмное пятно, захлопали крылья, и Тион с колотящимся сердцем помчался вниз. Упал, расшиб колено — плевать, поднялся и снова побежал, прихрамывая. Больше всего он сейчас боялся, что Дааро вернулся один.

Но нет, граф был цел и невредим — он спрыгнул на землю и начал снимать с дракона упряжь. Латунный медальон исполнил просьбу своего хозяина. Тион подбежал и обхватил графа руками, уткнувшись лицом ему в грудь, а тот бросил поводья, погладил его по волосам и сказал:

— Прости, я не смог купить тебе сладостей. Вместо этого пришлось помахать мечом.

Тион молчал — он ревел, как маленький. Хотя что врать-то — он и в пять лет так не ревел, как сейчас. Дракон тоже молчал.

— Похоже, в город я отлетался, — продолжал граф с грустью в голосе. — Король Фино объявил за меня награду. Он оценил меня всего в сотню золотых — даже обидно. Я надеялся, что стою хотя бы тысячу… Так что за конфетами теперь будут летать Дэно и Кейна. Ну успокойся.

— Граф, — глухо отозвался Тион, — перестаньте уже относиться ко мне, как к дураку. Мне плевать на конфеты. Я знаю, что вы тайно бываете во дворце и попадаете туда не через дверь, а через окно. И знаю, что с вами будет, если вас поймают. — «И что будет тогда со мной, тоже знаю», — подумал он, но не сказал вслух.

Орион глубоко вздохнул.

— Обещаю, что буду осторожен. Всё, вытри сопли, Вако идёт.

Тион отступил на шаг и отвернулся: быть мишенью для насмешек ему сейчас совершенно не хотелось. Граф велел Вако разнуздать дракона и пошел в замок. Тион сначала сбегал к роднику, чтобы умыться, а заодно промыть ссадину на колене, которая вдруг ужасно разболелась, и залепить её листом чистотела.

После ужина мальчик попросил у Нары порошок от лихорадки — ему не хотелось лишний раз беспокоить графа, закрывшегося в библиотеке. Женщина встревожилась, но Тион заверил, что с ним всё в порядке, а порошок ему нужен на всякий случай, просто чтобы был под рукой. В своей комнате он торжественно положил в медальон пакетик из вощёной бумаги и только тогда почувствовал, что выполнил свою часть договора.

А потом зажёг ещё две свечи и залез в кровать с любимой книжкой.

* * *

Наи был не дурак. Серый плащ его спасителя ещё не скрылся за деревьями, а все сегодняшние события уже сложились в голове караванщика в общую картину: он случайно увидел запретную рукопись — настолько опасную, что книгочеи подослали к нему убийц, лишь бы он не разболтал о том, что успел прочесть. Они явно спешили, и явно не располагали деньгами, нужными для найма профессионалов, но Наи понимал, что это вопрос времени. Как только тем двоим из книжного подвала станет известно, что их затея провалилась, в дело вступят более могущественные люди, и тогда ему уже не спастись. Оставаться в Финории значило обречь себя на гибель ещё до рассвета. И он побежал — идти шагом было слишком накладно.

На его счастье, несколько лавок ещё работало. На оставшиеся деньги он купил тёплый плащ с капюшоном, заплечный мешок и кое-что из еды, а нож для защиты у него уже был. Потом скорым шагом добрался до загона с вабранами и попросил работника вывести своего — якобы для вечерней прогулки верхом с девушкой. Тот выполнил просьбу, подкреплённую серебряной монетой, и Наи вновь оседлал своего верного зверя. Из упряжи был лишь недоуздок и длинная вожжа.

— Как мы с тобой пришли сюда, так и уходим: без корзины, без товара и с погоней на хвосте, — пробормотал Наи вабрану, похлопав его по спине. Тот не ответил, но был рад прогулке: наверно, застоялся в стойле за шестьдесят дней. — Какая там самая ближняя страна, Хинория? Я слышал, они почти соприкасаются на западном выезде. Постояльцы рассказывали, что туда ездят даже на конях, ну а ты у меня гораздо лучше, чем конь. Авось да повезёт нам с тобой и на этот раз. Не думал я, что ещё хоть однажды сунусь за горы, но вон оно как сложилось.

На них не обращали внимания — вабраны хоть и реже встречались, чем лошади, но были такими же ездовыми животными, в чём-то даже более удобными. Сначала вабран шёл не слишком быстро, но едва они выехали из черты города, Наи пришпорил его со всей дури. Хорошо, что дорога была мокрой от дождя, иначе пыль взметнулась бы до небес.

Их беспрепятственно выпустили из страны (Наи назвал вымышленное имя), они миновали туннель, караванщик попрощался со стражниками на въезде, и верный вабран понёс его по ночному Межгорью.

Наконец-то Финора была одна. Назойливые фрейлины оставили её в покое, горничная ушла к себе, и можно было спокойно посидеть в тиши. Принцесса постояла у окна, слушая птиц, потом зажгла свечи и положила поверх «Торгового уклада Иэны», сменившего на книжной подставке «Историю» и «Устройство», читанный-перечитанный разворот волшебных сказок. Пробежала глазами любимую сцену, вздохнула, посмотрела в пустоту.

Рисунок так и не нашёлся. Финора с тех пор много раз пробовала рисовать снова, но пальцы не слушались её, и вместо графа Ориона получался какой-то глупый незнакомец. Она встала, спрятала краденый разворот и подошла к стене, где на алом бархате висел обоюдоострый лёгкий меч. Прикоснулась пальцем к лезвию и тут же отдёрнула руку: ей почудилось, что клинок рассекает кожу, но в следующий миг она устыдилась своего страха и сняла меч со стены.

Ей захотелось увидеть, как она выглядит с мечом в руке. Войти сейчас в гардеробную её не заставили бы никакие силы — с наступлением ночи оживали все детские страхи, и зеркальный коридор снова превращался в затягивающую бездну. Принцесса подняла штору и встала перед окном, чтобы посмотреться в стекло. Отражение показалось ей чужим, и она поспешила завесить окно, пока не успела испугаться по-настоящему.

Она снова провела по лезвию пальцем и снова содрогнулась. Пройдёт меньше двадцати дней, и ей придётся терпеть не выдуманную, а настоящую боль. Как сдержать крик? Как не опозорить свой род?

Финоре вдруг показалось, что изо всех тёмных щелей на неё кто-то глядит, ей даже померещилось тихое шуршание, будто острые когти скребут по стене и мелкая крошка сыплется на пол. Холодный, липкий страх перед неведомым, который бывает только ночью, подобрался к ней, как тогда в начале зимы, когда она лежала в бреду в комнате Уходящих. Она повесила меч на место и еле удержалась от искушения позвать Флиру, чтобы та посидела с ней. «Нужно срочно подумать о чём-нибудь хорошем, иначе сойду с ума», — сказала она себе, загасила пару свечей, оставив одну, и легла в кровать.

Ручная олениха, которая берёт корм из рук. Тюльпаны в вазе на тумбе. Тёмно-синяя мягкая ткань плаща, похожая на ночное небо. Случайно получившийся угольный портрет… Как жаль, что он потерялся. Нет, о графе лучше не думать! Его придётся вообще выбросить из головы, как прекрасный, но мимолётный сон. Даже если он и позовёт её ещё раз, то она опять будет вынуждена отказаться от побега, ведь нельзя же обречь родителей на прозябание в нищете. Это был бы позор на всю Иэну!

Но граф её не позовёт. Он вообще не появится больше во дворце. А если и появится, то его сразу схватят. Сегодня принцесса узнала от фрейлин о приказе короля — как всегда, последней, и мир подёрнулся серой дымкой. Если бы знать, где живёт Орион, и послать весточку! К сожалению, верные слуги, готовые разыскать нужного человека и отнести ему письмо госпожи, существуют только в «Книге волшебных историй», так что Финоре оставалось лишь делать вид, что всё хорошо. Но душу её истачивали тревоги, и она начала подумывать о том, чтобы посоветоваться со звездочетом.

Она отвернулась к стене и закуталась в одеяло. Сон не шёл. Стоило отступить страху темноты, как тут же накатывало беспокойство за графа.

«Он умный и сильный, он сможет о себе позаботиться, — уговаривала себя Финора. — Наверняка он уже знает, что за него объявили награду, и больше не появится в Финории. К тому же у него есть дракон. А я… я уж как-нибудь выдержу всё это, как выдерживали другие принцессы».

Ложе было жёстким, и она перевернулась на другой бок. «Но как я вытерплю помолвку, если даже твёрдая постель причиняет мне страдания? — в отчаянии подумала она. — Десятеро, прошу вас, пошлите мне какой-нибудь выход, у меня больше нет сил…» — и она привычным движением сжала в кулаке золотой медальон, где хранилась безделушка ценой в два бочонка золота.

* * *

Человек и дракон сидели на вершине холма, жёлто-лилового от первоцветов. Вряд ли кто-то видел эту парочку — дракона уж точно нельзя было заметить, потому что его чешуя сливалась с небом и травой, а человек выглядел как обычный охотник, каких весной по горам бродит множество, и ничто в его внешности не бросалось в глаза: обычный темноволосый парень в деревенской одежде и старых сапогах, по-простецки небритый и в зелёной охотничьей шапке с пером, а то, что кисти рук у него аристократически тонкие и с длинными пальцами, надо было ещё ухитриться разглядеть.

Вчерашний дождь освежил землю. Сегодня сияло солнце, стояла весенняя теплынь, и цветы на холме выросли за ночь такие крупные, каких внизу и не встретишь. Неутомимые пчёлы жужжали над венчиками, а аромат в воздухе стоял такой, что можно было захмелеть.

— Как бы я хотел собрать для неё букет, — сказал охотник. — Подумать только, из-за дурацкой традиции она вынуждена в такую прекрасную погоду сидеть взаперти.

— На твоём месте я бы туда больше не совался, — ответил дракон. — Твой воспитанник хоть и мал, но говорит дело.

— Скоро Новогодний бал. Трижды мне удавалось ускользнуть от стражи — может, повезёт и в четвёртый раз? Ты не представляешь, как мне хочется её увидеть.

— Разве ты не получил от ворот поворот?

— Получил. Но ведь на этом балу все будут в масках. Она не узнает, что это я. К тому же я принял меры — краска Кейны выглядит как настоящий цвет волос, да и ты меня заговоришь.

— Всё равно это большой риск. Если тебя схватят в самом дворце, даже я не смогу тебе помочь. Разве что сожгу там всё дотла.

— Нет уж, сжигать не надо. Кстати, разбойники, наверно, уже очухались и рассказывают на каждом углу про двухголового дракона.

— Насчёт этого не беспокойся, они меня не видели. Но напугал я их знатно. Будь уверен, теперь в Финории прибавится баек о нечисти, живущей в заброшенных замках.

Они оба рассмеялись. Дракон бесшумно расправил крылья, потянулся и лёг на траву, а граф — ибо это был он — сказал:

— Спасибо за всё, Дааро. Спасибо, что заботишься обо мне. Но прожить без риска невозможно, а иногда рисковать просто необходимо — например, когда видишь несправедливость. Вчера я не послушал тебя, ввязался в драку — и теперь у меня есть хороший друг. Если бы мы не помогли Наи, я бы не узнал, что за мной охотятся.

— Так-то да. Но во дворце Хино ты видишь несправедливость каждый день и ничего не делаешь.

Граф ударил кулаком о землю.

— Я там бессилен, понимаешь, Дааро? Единственное, что я успею сделать — это вытащить шпагу из ножен, а в следующую секунду меня уже поволокут в каменный мешок. Если бы не принцесса, я, может быть, так бы и сделал, но сейчас у Финоры нет больше никого, кто защитит её.

— Я поддержу тебя, — заверил Дааро и потёрся о его плечо слепой головой, как обыкновенный домашний зверь. — Что ты задумал? Дождёмся, когда начнётся свадебный пир, и унесём принцессу прямо из-за стола? Или сделаем это во время свадебного бала? Вот будет переполох!

— Если бы дело было только в том, чтобы её унести, — с тоской ответил граф и положил руку на невидимую шею дракона. — Нет, Дааро. Против воли Финоры я не сделаю ничего, а она не желает нарушать родительский приказ. Поэтому на свадебном торжестве во время турнира я брошу вызов королю Хино и попытаюсь его одолеть.

— Он вдвое больше тебя. И у него полно прислужников, которые при необходимости бросят в тебя отравленный дротик. У тебя нет шансов.

— А что делать?

— Послать эту дуру к Подземью и найти себе невесту пониже рангом.

— Пошёл прочь, — граф оттолкнул Дааро ладонью и тоже лёг на траву, глядя в небо. — Интересно, как там сейчас Наи? Успел ли уехать из Финории?

— Наи надо было к нам пригласить, — ответил дракон. — Умный, хитрый. И хороший боец. Авось ты всё равно устроил в замке постоялый двор, так какая разница? Одним жильцом больше, одним меньше.

— Может быть, — задумчиво произнёс Орион. — Жаль, я об этом не подумал.

— Подумал. Ты подумал: если эта глупая женщина всё-таки придёт хозяйкой в мой замок и увидит там этого молодого красавца, то кто знает, чем дело обернётся? Она же глупая. Поэтому пусть он идёт своей дорогой, а я пойду своей.

— Знаешь, кто ты такой, Дааро? Ты не дракон, ты двухголовая ядовитая змея. Летим обратно. Лучше я лишний час позанимаюсь с Тионом кулачным боем, чем буду выслушивать твои ехидства.

Ветер разнёс над холмами весёлый рокочущий хохот дракона.

* * *

Как только лязгнули, закрываясь, внешние ворота горного туннеля, улыбка Наи погасла. Он прекратил болтать с вабраном, пришпорил его и пригнулся вперёд. Светила луна — к худу или к добру, неизвестно, но каждый камушек был хорошо виден, а справа, с северной стороны, белели вдалеке высокие отвесные скалы, стоящие полукругом и похожие на клыки. Над ними клубилось красноватое облако. По прикидкам Наи, до них было часа два скорым ходом.

«Похоже, это и есть Хинория, — подумал он и хлопнул вабрана по левому боку, разворачивая. — Действительно очень близко — можно доехать на коне. На карте она нарисована гораздо дальше и южнее, стало быть, карты врут. Но какие необычные горы её окружают! Они втрое выше, чем у других стран, и такие острые. Впрочем, какая мне разница? Главное, что через три часа, если всё сложится удачно, я буду пить вино в уютной комнате постоялого двора».

Красное зарево над кольцом высоких скал разгорелось ярче, затем приугасло и пошло волнами. Зрелище завораживало и пугало, как лесной пожар. Наи знал, что в Хинории не жалеют денег на иллюминацию, и не удивился алой вспышке, но сердце его на мгновение сжалось. «Это всего лишь праздничный фейерверк», — укорил он себя. Наступление Нового Года везде празднуют с размахом, а король Хино славится своей расточительностью, и наверняка сейчас по всей Хинории полыхают огни.

На юге, откуда приехал Наи, страны располагались гораздо гуще — там они были как пчелиные соты, по шесть штук вокруг каждой, и Межгорье там состояло из одних ущелий и коридоров, а на севере, как утверждали географические книги, пустошь занимала больше места, чем сами страны.

Чего только не начитался Наи в своё время: что бывают закрывшиеся страны, над которыми горы сомкнулись в купол — в таких царит полный мрак, и люди там научились обходиться без зрения; пустые, никем не населённые страны, но полностью подготовленные для жизни людей: с домами, садами и системой родниковых озёр; брошенные страны, где царит разруха и запустение, а от дворцов остались одни руины; водные, где суша есть только по краям возле гор, а вместо домов — большие круглые лодки; страны-деревья, где в центре вместо королевского дворца растёт неизмеримо огромный дуб, видный из Межгорья на много перегонов вокруг, а на его широких ветвях, спускающихся до земли, притулились деревни…

Конечно, ему безумно хотелось всё это увидеть своими глазами, но путешествовал он уже три года, а ничего подобного пока не встречал. Стоило заговорить с другими караванщиками об этих удивительных местах, как над ним начинали потешаться, и он постепенно привык к мысли, что это сказки. Но даже в сказочных книгах он не читал о той напасти, что погубила его караван прошедшей зимой.

Напастей, как он выяснил из книг и баек, было много, и одна другой страшней. Жалкие крохи знаний, что он собрал по крупице, помогли ему выжить в ту ночь, и они же помогли за сутки сколотить капитал. Если бы не простая человеческая усталость, настигшая его в книжном подвале, сейчас этих знаний были бы не крохи! Эта мысль заставила Наи стиснуть зубы. Проклятые книгочеи… Как же ему повезло, что в безлюдном парке оказался рядом граф Орион со своими ловкими слугами — кстати, насчёт верёвок он что-то намудрил, ни одной верёвки Наи не видел, но допытываться посчитал нескромным. С появлением Ориона удача снова повернулась к Наи лицом, и оставалось лишь надеяться, что сегодня она не отвернётся и приведёт его в Хинорию без особых потерь.

Наи впервые видел такое странное горное кольцо. Похоже, наконец-то ему доведётся побывать в одном из легендарных мест вроде водной или древесной страны. Мысли о чудесных странах грели душу, но белые скалы-клыки назвать чудесными язык не поворачивался: теперь, подъехав чуть ближе, Наи видел в свете луны, что они совершенно гладкие и стоят вертикально, как частокол, как будто их специально вытесали и вкопали вокруг Хинории. Но каким нужно быть великаном, чтобы проделать такой труд? Разве что народ Эль постарался для Хинории. Да и она ли это? По всему выходит, что она — ближе ни одной страны не было. Видимо, недаром о хинорском короле ходят дурные слухи. У жестокого короля и страна должна быть огорожена страшными скалами, похожими на зубы. Очень подходит.

Вабран словно почувствовал сомнения хозяина и пошёл вяло. Наи приходилось то и дело подстёгивать его вожжой.

— Ваби, ну что ты как лошадь! Мы почти у цели, осталось меньше одного перегона. Поторопись. Обещаю накормить тебя лучшим хинорским зерном.

Разговаривая с вабраном, он успокаивал самого себя. Как и у всякого караванщика, у Наи было обострённое чувство времени, даже по ночам он угадывал его с точностью до десяти минут, и сейчас был уверен, что находится в пути уже два с половиной часа — однако Хинория по-прежнему оставалась далеко. «Значит, глаза меня подвели, — решил он. — Лунной ночью легко обмануться. Хинория дальше, чем я думал».

При луне мир становится серебристо- серым. Жёлтые пески Межгорья по ночам теряют свой солнечный оттенок, и пустыня похожа на иные миры, которых на самом деле нет. На светло-серой равнине яркими точками блестели кристаллы кварца, словно искры на снегу, и Наи пришла на память книга о Стране Тёплого Снега — в той стране всегда зима, но снег и лёд тёплые. Люди там круглый год ходят в летней одежде и вырезают причудливые дома изо льда, а за съедобными плодами спускаются в реку под лёд, где на дне растут плодовые деревья и ягоды. Под водой всегда светло, как днём, потому что на деревьях-светильниках созревают светящиеся шары.

Вабран бежал рысью, а всадник смотрел по сторонам и невольно вспоминал сказочные рисунки из старых книг. Тени от камней были мягкими, углы скрадывала дымка, и песок казался застывшей поверхностью болота, как в мире Ломб, где нет ничего, кроме болот: ни стран, ни гор, ни полей, а вместо деревьев огромные, в десять раз выше иэнских сосен, развесистые хвощи, растущие прямо из трясины. Там всегда тепло, но негде жить, и под слоем ряски таятся опасные твари. Ломба не существует, как и Страны Тёплого Снега — их придумали авторы толстых книг, но как же хотелось верить, что кроме Иэны, есть и другие земли! «Ты никогда не вырастешь, Наи, ты навсегда останешься ребёнком, даром что вымахал ростом в целый акрин», — посмеивались над ним другие караванщики, и это была правда. Душа Наи жаждала чудес, волшебных миров и приключений…

Но только не таких, как сейчас. Подстёгиваниями и увещеваниями ему удалось заставить вабрана бежать быстрее, но хинорские скалы почти не приблизились. Зарево над ними то светлело, то темнело, делаясь багровым, а иногда окрашивалось лиловым, и при каждой такой вспышке у Наи возникало сильное желание повернуть назад. Но возвращаться уже не имело смысла, тогда бы ему пришлось провести здесь ещё одну ночь, и он знай подгонял вабрана, ведь каждая ночь в Межгорье может оказаться последней. Скорей бы добраться до хинорских ворот, устроиться на постоялом дворе и хорошенько отоспаться, а наутро отправиться в местное книгохранилище на поиски новых волшебных стран.

Ещё через пару часов пути ему стало не до грёз. «В это время уже должен начинаться рассвет», — с тревогой отметил Наи. Он посмотрел на небо, и оно ему не понравилось. Звёзды сияли тускло, окружённые ореолом, луна, клонящаяся к закату, поблекла, а над горизонтом не было и намёка на белую полосу. В Межгорье не бывает ни снега, ни дождя, зато вполне можно угодить в пыльную бурю или того хуже — в сухую грозу, когда молнии толщиной в дерево бьют по земле тут и там. Наи когда-то случалось пообщаться со слепым караванщиком, потерявшим зрение в одну из таких гроз, и повторять его судьбу совсем не хотелось, а быть сожжённым молнией не хотелось тем более. Он поозирался в поисках укрытия. Ничего на целый перегон вокруг! Ни камня, ни одинокого холма.

— Ваби, что-то мы с тобой сегодня плетёмся, как черепахи, — пробормотал он, погладив животное. — Знаю, тебе не хочется идти в эту Хинорию, да и мне, признаться, тоже — но больше некуда. Лучше Хинория, чем пыльная буря, как ты полагаешь?

Внезапно раздался низкий гул, и земля задрожала. Вабран заметался. Наи спрыгнул и притянул животное к земле вожжой, шепча ему на ухо успокоительные слова — хотя сам обливался потом от страха. Ваби припал к земле, расставив лапы, хозяин прижался к нему, и так они лежали рядом на холодной вибрирующей земле, пока гул и тряска не утихли. Пара минут показалась им вечностью.

— Это не… не гроза, Ваби, — заикаясь, проговорил Наи и поднялся на колени. — И не пыльная буря. Гремело оттуда, — он показал пальцем на острые скалы с багровым облаком. — Кажется, я опять дал маху, и это не Хинория, а… а Подземье знает, что такое. Прости, что я тебя гнал сюда. Думаю, нам с тобой надо бежать обратно, и чем скорее, тем лучше.

Едва он набросил вожжу на вабрана, как что-то снова показалось ему неладным. Наи прислушался и в наступившей тишине различил тихий шелест. Вабран вырвался и отскочил на четыре акрин, взмахнув хвостом. Наи вскочил, выхватил нож из сапога и в панике завертел головой. Зашелестело ближе. Вабран прижался к песку. Его расширенные зрачки отражали лунный свет, как два зеркала. Стало тихо-тихо. Наи слышал стук своего сердца.

Внезапно под ногами мелькнула маленькая тень. Наи ожидал нападения сверху или сбоку и потому не успел отпрыгнуть — ему не хватило доли секунды, чтобы увернуться от гибкого и цепкого древесного корня, взметнувшегося из-под песка и обмотавшего его ногу.

— Ваби! — закричал караванщик и что есть силы рубанул по корню ножом, но второй корень свалил его на землю.

* * *

— Я плохой ученик, граф? — спросил Тион после занятий, когда они под птичий щебет возвращались с площадки в замок.

— С чего ты взял? — удивился Орион.

— Равновесие не держу, боль терпеть не умею.

— Так это же всё нарабатывается. Посмотри, какие кулаки у Норте — думаешь, они у него сразу такими стали? Он три года их набивал. Ты, главное, не забывай стойки отрабатывать. Мозоли от палки сошли?

— Давно! — Тион продемонстрировал раскрытые ладони.

— Вот и молодец. Вернусь из Хинории, начнём потихоньку изучать меч.

— Ух ты!

— Скажи Вако, пусть вырежет тебе деревянный. А Нара пусть сплетёт тяжёлую кисть длиной в локоть.

— Для противовесу? — понимающим тоном уточнил мальчик.

— Ага.

— Какого цвета?

— Ну уж не зелёную, — усмехнулся граф. — Обычно делают красную или жёлтую.

Дааро высунулся из своего дома и бесцеремонно сказал:

— Спроси, не являлись ли ему опять ложные драконы.

— Хочешь поскорее заполучить молодую дракониху? — поддел его граф. — Понимаю, весна.

— Ничего ты не понимаешь, глупый человек. Судишь по себе. А я хочу узнать, почему он до сих пор не оживил ни одного ложного дракона. Может, он уже растерял всю свою магию?

— Может, и растерял, — ответил Тион. — Граф, я к ручью сбегаю. Вспотел как лошадь, — и мальчик убежал в сад.

— Дай ему отдохнуть, Дааро. На него и так много свалилось.

— Ты ему рассказал про необходимость выбора?

— Да, сразу же. Не торопи ребёнка, пусть у него в голове всё уложится. Ты не забыл, что мы сегодня летим в Хинорию?

— Лучше завтра с утра. Прошлой ночью я летал над горами, и там творилось неладное: что-то гудело, и я видел лиловые вспышки.

— Может, гроза? — предположил граф.

— Может быть. Хотя не похоже на гром и молнию — вспышки были долгими. Лучше пока не соваться туда по темноте.

— Как скажешь, Дааро. Ты знаешь, что я всегда доверяю твоему чутью. Надеюсь, Наи успел вчера добраться до Хинории до того, как это началось. А зачем ты там летал, если не секрет?

— Секрет, — злорадно ответил дракон.

— Охотился? Или ты ешь зерно, как вабран? Чем ты вообще питаешься?

— Болтунами в зелёных шапках с пером, — ответил Дааро. — Не буди меня до пяти утра. — И улёгся на соломе, выставив наружу хвост.

Линарий раскинул гадальные карты — не на столе, как обычно, а на своём диване под окном в библиотеке. Ему хотелось поразмышлять над раскладом долго и не спеша. Белые круги с надписями и картинками, доставшиеся людям в наследство от народа Эль, причудливой мозаикой легли на зелёный бархат, показывая события сегодняшнего дня и давая туманный намёк о будущем. Этим видом гадания большинство звездочётов брезговало, считая его уделом балаганщиков, но Линарий верил в мудрость народа Эль. Он гадал малой колодой в сорок карт, четверть из которых означает смерть.

Балаганщики и деревенские жители тоже любили гадать на эльских картах, но народные трактовки сильно исказили значения. Было даже напечатано несколько мелких книжонок на жёлтой бумаге — учебников для шарлатанов, где карта «Печальное прощание» трактовалась как перемена места работы, а «Закрытый экипаж» — как начало нового этапа в жизни.

Линарий всегда скептически кривился, когда слышал такие интерпретации. Благодаря таким вот доморощенным гадателям эльские карты превратились в посмешище. Конечно, кухарок и балаганщиков можно понять: кому охота каждый раз пугаться? Если клиентам говорить правду, они разбегутся, вот шарлатаны и придумали для «Кубка яда» значение «скандал», а для «Сорванного листа» — «крушение надежд». Линария, приверженца классической школы, это раздражало. Изобрели бы уж тогда свои карты, балаганные, чтобы гадать на любовь да карьеру, а эльские нечего позорить.

Особенно его возмущала новая интерпретация карты «Луна». Чего только не нагородили горе-гадатели! Карте луны приписывали и «супружескую измену», и «ночные страхи», и «неприятное известие», а между тем у неё — единственной из всей колоды — было только одно значение, причём сугубо практическое. Если выпадала карта луны, это значило, что организм человека (или зверя. Линарию доводилось гадать и на животных) атаковали крохотные, почти невидимые существа, вызывающие воспаление и способные убить за сутки. Когда звездочёт видел эту карту, то срочно велел заварить скорлупу плода Гранд или хотя бы напоить больного огненной водой, если скорлупы под рукой не было. Знание этой карты сотни раз помогало ему спасать жизни! А простонародье считает её знаком интрижек…

«Погадать на картах Эль» приравнивалось у обывателей к «предсказать будущее». Между тем карты раскрывали только настоящее, а к будущему лишь указывали самые вероятные пути. Но были и исключения: сочетание «Перекрестья» и «Камня» означало неизбежность. Как сейчас.

В преддверии бракосочетания принцессы и Хино Линарий часто гадал на Финору, но ни об одном из этих гаданий нельзя было рассказать королю. Как ни изворачивался звездочёт, «Камень», «Перекрестье», «Смерть» и «Новая жизнь» выпадали принцессе каждый раз. Не нужно быть великим мудрецом, чтобы трактовать этот печальный расклад: по всему выходило, что рождение ребёнка станет слишком тяжёлым испытанием для хрупкой Финоры. Но говорить ей об этом Линарий не имел права: тогда он испортил бы ей оставшиеся два года жизни. Знать дату и причину своей смерти, но не пасть духом под силу только звездочётам, воинам да, может быть, отдельным книжникам, а для молодой девушки такое знание — непосильная ноша. И уж тем более нельзя допустить, чтобы об этом узнали её родители. Решения своего они не изменят, потому что брак политический, но обстановка во дворце станет адской, и с местом звездочёта придётся распроститься. Хорошо, если не переехав в тюрьму.

Линарий медленно собрал все карты, кроме этих четырёх. Принцессу ему было жаль. Он любил её как родную внучку и всячески оберегал от опасностей, но как убережёшь от судьбы? За свою долгую жизнь звездочёт повидал много нерешаемых задач и безвыходных ситуаций, поэтому пока решил подождать: авось да убьёт кто-нибудь короля Хино на закрытом турнире, ведь до свадьбы ещё целый год. А вот с Эверием дело обстоит куда хуже…

Думы о друге подспудно отравляли ему каждый час и каждую минуту. Время шло, Линарий перебирал все возможные варианты спасения хинорского звездочёта, но каждый раз мысль его разбивалась о просьбу самого Эверия не предпринимать ничего. Тем не менее Линарий не мог сидеть и ждать, когда столетнего старца поведут на эшафот по приказу монарха-самодура. Звездочёт встал и начал ходить по библиотеке.

Его размышления прервал робкий стук в дверь.

— Кто здесь? — не слишком-то приветливо спросил Линарий.

— Это я, Финора, — раздался знакомый голосок.

— Виноват, ваше высочество, — опомнился звездочёт и поспешил навстречу царственной гостье. — Проходите, моя каморка всегда открыта для вас.

Принцесса голубым облачком впорхнула в полумрак библиотеки и остановилась посередине. Взгляд её был прикован к картам. Звездочёт спохватился и кинулся к дивану, чтобы спрятать их, но было поздно. На круглых картах гадали все: от солдата до кухарки, и конечно, принцесса поняла расклад — значение этих четырёх не смогли исказить никакие шарлатанские книжонки, уж слишком оно было очевидным.

— Простите, что помешала гаданию, — сказала принцесса, и от Линария не ускользнула тень страха, пробежавшая по её миловидному лицу.

«Экий я старый дурак», — мысленно обругал себя звездочёт, сгрёб карты и бодро сказал вслух:

— Извините за беспорядок. Конюх попросил погадать на вороную кобылу… Присаживайтесь, ваше высочество. Я очень рад вас видеть. Хотели что-то спросить, или просто решили навестить старика?

— Я пришла посоветоваться, — сказала Финора и села в подставленное кресло возле стола с гадальными предметами — монетами, расчерченными листами бумаги, чётками, стеклянным шаром и прочими вещицами, которые для простого человека были лишь хламом, а звездочёту помогали заглянуть за грань сущего.

— Буду счастлив помочь вашему высочеству, — поклонился Линарий.

— Садитесь, пожалуйста. Я здесь не как официальное лицо. Я пришла поговорить со старым другом. Скажите, Линарий, вы верите в сказки?

— Да, — просто ответил он, садясь в другое кресло. — Плох тот звездочёт, который в них не верит

— Заезжий караванщик рассказал мне сказку о зерне Древа Вечности, — смущённо сказала Финора. Линарий напрягся. — Будто бы оно способно бесконечное число раз возвращать своего владельца в дни молодости. Вы знаете её?

— Да, ваше высочество. В наших северных краях она мало известна, но я её читал.

— Я, конечно, понимаю, что это чушь, — улыбнулась принцесса, — но сказка запала мне в душу, и я бы хотела кое-что прояснить. Вот, скажем, у меня есть волшебное зерно. Сейчас, в эту минуту я счищу с него кожуру, а когда мне исполнится лет семьдесят — разломлю его надвое. И что, я прямиком попаду сюда, в вашу библиотеку?

— Именно так, ваше высочество, — ответил Линарий, вымучивая улыбку.

— А если в течение жизни я получу раны, то шрамы так и останутся на моём теле?

— Нет, ваше высочество. Когда вы вернётесь, не будет ни шрамов, ни морщин. Лишь воспоминания о прожитой жизни останутся с вами.

— Интересно! Так насчёт воспоминаний. Во второй раз я проживу ту же самую жизнь, с теми же событиями? И в третий? И в четвёртый?

— А вот здесь — увы, принцесса. Волшебное зерно вернёт вас к истоку, но нет такой силы в Иэне, что могла бы провести человека дважды по одному и тому же пути. С одной стороны, это хорошо, а с другой опасно. Да, вы вернётесь в тот же миг, и я буду сидеть напротив вас в библиотеке, но в следующую минуту события могут пойти совершенно не так, как в прошлый раз. К примеру, если сейчас вы после нашего разговора благополучно вернётесь в свои покои, то после возвращения можете встретить на лестнице отряд хинорских солдат и услышать, что объявлена война.

— Жуткая картина, — поёжилась принцесса.

— Вам не о чем волноваться, ваше высочество, ведь мы всего лишь обсуждаем сказку! К счастью, жизнь у нас всего одна.

— Почему к счастью? — возмутилась Финора. — Да этих зёрен надо вырастить столько, чтобы хватило каждому! Сколько раз слышала от стариков: «Как хорошо, что жизнь не вечна!» А чего хорошего-то? Я бы не прочь пожить подольше. Хоть миллион лет — мне бы не надоело.

Линарий смотрел на неё и пытался подобрать слова. «Вот сидит девочка, которая умрёт через год и двести семьдесят дней. Она рассуждает о вечности, а у самой не хватит времени, чтобы дочитать книгу», — звенела у него в голове неотвязная мысль.

— Вы рассуждаете, как и все в молодости, — мягко сказал он. — Но чем старше становишься, тем больше понимаешь, как мудро устроен мир. Лишь конечность жизни делает её величайшей ценностью во вселенной. Если бы жизнь была бесконечной, она потеряла бы смысл, — повторил Линарий заученную фразу, а сам подумал: «Что я несу? Да мне и десяти миллионов лет не хватило бы! Но я должен успокоить принцессу».

— Для меня бы не потеряла, — хмыкнула Финора. — Хорошо. А если там, в конце жизни, я оставлю детей и внуков — то вернувшись, я больше их не увижу?

— К сожалению, так, ваше высочество, — склонил голову Линарий.

— Ясно… А если во второй жизни у меня тоже родятся дети, то они будут те же, или другие?

— Другие, — глухо ответил звездочёт, и на его морщинистое лицо легла мрачная тень. «Да что она всё о детях?» — досадливо подумал он и сказал: — Мы так много говорим об одной сказке, а ведь она не самая лучшая. Не угодно ли вам обсудить другую?

— Нет, я хочу обсуждать эту, — заупрямилась принцесса — совсем как в детстве, когда няньки пытались нарядить её в розовое платьице, а она требовала синее. — Скажите, Линарий, а что будет с моими друзьями? Ведь может случиться всякое. Если мне придётся разломить зерно не в семьдесят, а в тридцать лет — мои друзья не вернутся же со мной? И как моё исчезновение будет выглядеть для них: останется ли там другая Финора, моя копия?

— Нет, принцесса, — покорно отвечал звездочёт. — Для них вы просто растаете в воздухе, поэтому я посоветовал бы вам ломать зерно в укромном месте, где вас никто не увидит. И дальше ваши друзья будут жить уже без вас — думая, что вы пропали без вести, либо со светлой грустью вспоминая о вашей дружбе — в случае, если вы расскажете им о зерне. Хотя на вашем месте я бы хранил это в тайне даже от самых близких.

— Почему? — жадно спросила Финора.

— Потому что неизбежно найдутся люди, желающие вам зла. Они пойдут на всё, чтобы отобрать у вас зерно.

— Но зачем? — удивилась принцесса. — Ведь они же не смогут воспользоваться им.

— Не смогут, — подтвердил Линарий. — Но такое зерно — власть. Большая власть. Если вы будете достаточно хитроумны и удачливы, то за множество жизней приобретёте неоценимые знания, а знающий человек всегда опасен — с точки зрения завистников, конечно. И они приложат все усилия, чтобы вас обезвредить, лишив зерна. Это в лучшем случае. А в худшем они постараются вас убить. Простите, ваше высочество, я забыл, что мы говорим всего лишь о легенде.

— Всё в порядке, Линарий, я же не зря спросила, верите ли вы в сказки. Мне очень интересно! Расскажите ещё. Вот, например, у меня отобрали зерно и разломали его. Значит, когда я вернусь к истоку, у меня уже не будет зерна?

— Будет. Если его разломают другие люди — у них в руках останутся обломки, которые быстро истлеют. А вы вернётесь, и волшебное зерно снова будет у вас.

— Это хорошо, — кивнула Финора.

— Но ведь вы уже поняли, что такое зерно очень легко потерять?

Она рассеянно кивнула.

— А ещё легче потерять жизнь, имея такое зерно, — добавил он.

— Если оно ко мне попадёт, обещаю, что не расскажу о нём даже вам, — улыбнулась Финора, но её лицо тут же снова затуманилось. — Хочу спросить. Предположим, у меня есть возлюбленный. Если мы проживём с ним несколько лет, а потом мне придётся сломать зерно, что будет здесь? Тот, к кому я вернусь, будет тем же человеком? Или другим?

Звездочёт надолго замолчал, обдумывая ответ. Принцесса не торопила его. Она откинулась в кресле и разглядывала книги на полках, но руки её, сложенные на коленях, чуть заметно подрагивали. На солнце набежала тучка, и отражение окна в стеклянном шаре поблёкло.

— Скажем, так, — заговорил наконец звездочёт, — вы вернётесь к тому человеку, которого оставили. Возвращаетесь вы всегда в одну и ту же точку, в один и тот же мир, к одним и тем же людям. Но события после каждого возвращения пойдут по-разному.

— Значит, мой… возлюбленный, — она чуть запнулась, — не будет помнить ничего из того, что мы пережили вместе?

— Совершенно верно. Он будет помнить лишь то, что произошло до того, как вы очистили зёрнышко. Тот миг, когда зерно очищают от кожуры, раскалывает жизненный путь на бесконечное множество ответвлений, и после каждого возвращения вас будет забрасывать в одно из них.

— И нет никакой надежды попасть второй раз в одно из ответвлений?

— Никакой, — покачал головой звездочёт.

— Грустно всё это, — сказала Финора, глядя вниз, на гладкий ковёр с цветочным рисунком. — А нельзя сделать так, чтобы возвращаться вдвоём?

— Скажу откровенно: не знаю. В моих руках никогда не было зерна Древа Вечности, чтобы я мог как следует изучить его… — с горечью произнёс Линарий. У принцессы загорелись глаза, и он понял, что увлёкся. — Хорошо, что это всего лишь байка! — натужно рассмеялся звездочёт. — Представляете, какие сложные задачи нам приходилось бы решать, если бы такие зёрна существовали?

— А если бы оно у вас появилось? — лукаво спросила Финора. — Вы бы смогли вырастить из него много-много таких же, чтобы хватило всем людям?

— Нет, — твёрдо ответил он. — Уж в этом-то я уверен. Такое зерно не всхожее, потому что опалено молнией. У Древа Вечности редко созревают плоды, и обычные его семена не обладают волшебной силой. Чтобы зерно обрело власть над временем, оно должно побывать в сухой грозе Межгорья, вблизи от молнии — настолько близко, чтобы приобрести коричневый оттенок. Представляете, как мала вероятность, что зерно не превратится в пепел и не останется белым, а окажется на нужном расстоянии от молнии? Не говоря уже о том, что найти его на поверхности — редчайшая удача. Это Древо растёт не вверх, а вниз, и плоды его созревают глубоко под землёй.

— Я всё поняла. Чтобы найти второе зерно, мне пришлось бы объездить с лопатой всё Межгорье, а потом точно рассчитать, где ударит молния, и, закрепив зерно на длинной деревянной палке, подсунуть в момент вспышки. Если не получится с первой попытки — повторить.

Линарий расхохотался.

— Что, разве плохой план?

— Ваше высочество, вы всегда меня удивляли своим практическим подходом к сказочным вещам, — сказал он, утирая слёзы батистовым платком. — Не стану вас отговаривать, хочу лишь предупредить, что с молниями шутки плохи, особенно в Межгорье. Вы уж там поосторожнее.

— Обещаю, что выберу длинную-длинную палку, и молния меня не коснётся! — со смехом ответила Финора и встала. — Спасибо, Линарий. В следующий раз поговорим о других сказках. И последнее, что я хочу спросить: если бы вы своими глазами увидели такое зерно, то смогли бы отличить настоящее от поддельного?

— Смог бы, — чуть поколебавшись, ответил звездочёт.

— А как?

— Не могу объяснить, ваше высочество, но я бы почувствовал. Думаю, это было бы ощущение сильной тоски.

— Почему?

— Потому что я стар, ваше высочество, и не смог бы им воспользоваться.

— Ага! Значит, вам всё же хотелось бы жить вечно! — торжествующе воскликнула принцесса и выпорхнула из библиотеки. Голубой газовый шлейф реял за ней, как стрекозиные крылья.

— Подождите, Финора! — вскричал старик, и она задержалась на пороге, посмотрев на него. — Скажите, вы никогда не чувствовали покалываний в пальцах или других странных ощущений?

Принцесса задумалась, словно вспоминая, потом призналась:

— Да, зимой бывает покалывание в левом мизинце, будто рука затекла, но это быстро проходит. И иногда бывает очень неприятная дрожь в груди. А что?

«Так и есть, — сказал себе Линарий, — у неё слабое сердце. Подземье бы побрало финорских лекарей, что проглядели это!» Он заставил себя улыбнуться и сказал:

— Я дам вам семена — съедайте по чайной ложке каждый день, и эти ощущения пройдут. — Он порылся в чёрном настенном шкафчике и достал мешочек. — Держите. Это, конечно, не семена Древа Вечности, но тоже хорошая вещь. Они мелкие, и каждое семечко необходимо разгрызть. Заведите себе такую привычку, когда смотрите в окно или читаете «Законы Иэны».

— Спасибо, Линарий, надеюсь, с этими семечками «Законы» станут интереснее.

— Вам необходимо двигаться, Финора. Гуляйте каждый день по общему залу или делайте лёгкие упражнения в своей комнате.

— Линарий, вы говорите, как лекарь, — нахмурилась принцесса, взяв мешочек.

— Каждый звездочёт в какой-то мере лекарь. И ещё, самое главное: никогда, ни при каких обстоятельствах не поднимайте ничего тяжелее недельного ягнёнка.

— Я принцесса. С чего бы мне таскать тяжести?

— Жизнь хитра и любит преподносить сюрпризы. Просто поверьте мне, и вы проживёте долгую и счастливую жизнь.

— Хорошо, Линарий. Я вам верю. Ведь однажды меня уже вылечил звездочёт.

— Да, я припоминаю! Жаль, тогда мы не успели повидаться с Эверием, он приезжал всего на полчаса и даже не заглянул ко мне.

— Наверно, у него было много дел. До свиданья, Линарий, и ещё раз спасибо.

Принцесса ушла. А Линарий, осенённый внезапной идеей, думал, как лучше сообщить королю Фино свою просьбу. «Ваше величество! Хинорский звездочёт оказал нам всем неоценимую услугу, излечив принцессу. Может быть, стоит вручить ему официальную награду? Да, он в почтенных летах, и специально вызывать его в Финорию — не лучший выход, но через две недели сюда явится сам король Хино, и поездка с королевским эскортом будет для Эверия более комфортной…»

Хинория совсем рядом. Если Фино согласится, то гонец обернётся за сутки. А уж когда Эверий окажется в Финории — тогда можно будет пустить в ход все средства вплоть до деревенской магии, лишь бы не дать другу вернуться обратно к тирану. На крайний случай, можно даже сымитировать смерть звездочёта…

«Премного сожалею, Хино, но ваш звездочёт скончался, не выдержав пути».

«Ничего страшного, Фино! Авось он и так был старый. А раз уж я остался без звездочёта, не откажи в любезности и отдай мне своего…»

Да уж, может и так получиться. Тогда Линарий окажется в больших дураках. Но бездействие сводило с ума, и он решил попытаться.

* * *

Наи рубил со всей силы. Чем бы ЭТО ни было, состояло оно из обычной гибкой древесины и легко поддавалось ножу. Вабран тоже не зевал — мигом кинулся на помощь хозяину и начал рвать зубами древесную нежить. Не прошло и десяти секунд, как они вдвоём искромсали корни в клочья. Наи перевёл дух, оглянулся ещё раз на зубастую страну с багровым заревом, а потом вскочил на вабрана, и тот галопом понёс его в обратную сторону.

Через четверть часа Наи похлопал животное по шее, останавливая и заставляя лечь. Нужно было немного отдохнуть. Наи оглянулся и наконец-то заметил на востоке белый отсвет. Луна почти зашла, звёзды опять горели ясно, а белых скал и след простыл. Как-то уж подозрительно быстро: туда, значит, добирались несколько часов, а оттуда хватило пятнадцати минут? Не иначе как эта штуковина ходячая. Ходячие страны, гул под землёй и хищные корни — не слишком ли много приключений за одну ночь?

— Что это было, Ваби? Ты видел когда-нибудь, чтобы деревья нападали на людей? Хотя что я спрашиваю — мы с тобой и не такое видели. Лучше бы тогда на наш караван напали эти корни, чем… Нет, не будем вспоминать. Давай лучше подумаем, куда идти, потому что мы, похоже, заблудились. Финорских гор не видно, Хинорских тоже. Посмотри вокруг, Ваби, ты видишь хоть какие-нибудь горы? Вот и я не вижу.

Не сходя с лежащего вабрана, он достал из заплечного мешка фляжку воды и напился. Неплохо бы и перекусить, но он ещё не успокоился после боя с корнями. Даже пить было тяжело — горло сводили спазмы.

Он сполз на землю и сел, прислонившись спиной к тёплому боку Ваби. Какая судьба ждёт одинокого заблудившегося караванщика? По всему выходило, что незавидная. Если и увернёшься от корней (или чего похуже), то от голода бежать некуда. А ещё раньше настигнет жажда. В Межгорье нет родников.

— Ну и ночка нам выдалась, Ваби, — пробормотал Наи и растянулся на песке.

Почти сразу же он услышал знакомые звуки. Припав ухом к земле, прислушался. Топот… даже вроде бы скрип осей слышен, но это уже кажется.

— Караван идёт. Ваби, караван!!!

Наи вскочил и вытряс из мешка всё. Схватил кресало. Бросил. Скинул рубаху, разорвал на четыре куска. Снова взял кресало, поджёг ткань и начал размахивать над головой с криком:

— Э-э-э-эй!

Когда догорел третий клочок, Наи увидел в серой дымке занимающегося рассвета подвижное пятно. «Вабран-разведчик», — догадался он и не смог сдержать радостного крика. Животное подбежало и обнюхало Ваби. Тот, в свою очередь, потянулся носом к собрату.

— Потом церемонии, ребята, — сказал Наи и запрыгнул на своего вабрана. — Веди нас к каравану, дружок.

А дальше было как в сказке. Караван оказался огромный — в пятьдесят вабранов. Уже почти рассвело, и Наи приветствовал начальника, едущего, по традиции, вторым. Тот увидел тайный жест, и Наи без разговоров приняли в караван. Ехали, как выяснилось, в Хинорию: везли дары для невесты короля.

«Всё-таки мне повезло, — думал Наи, сидя в кругу новых товарищей спустя час на привале и уплетая изысканные кушанья, которые найдёшь только у караванщиков. — Очень повезло. Даже если я и заработал сегодня ночью новую седую прядь».

* * *

В кабинете короля зелёные стены были отделаны по краям полосой золотых ромбов в тон изящной лепнине под потолком. Весь пол закрывал толстый ковёр малахитового цвета, на окне висела тончайшая салатовая кисея, а по бокам — бархатные зелёные шторы с золотыми кистями. Массивный письменный стол, за которым восседал монарх, был совершенно пуст, если не считать простой белой свечи в стеклянном подсвечнике. По дневному времени она не горела.

— Спасибо, Линарий. Я как-то забыл об этом за всеми хлопотами, а ведь старикан действительно заслуживает благодарности. Сегодня же пошлю гонца к Хино. Надеюсь, твой древний товарищ не расклеится по дороге.

— Я очень благодарен, ваше величество, — поклонился звездочёт.

— Не вставай, — махнул рукой Фино, и Линарий снова опустился на мягкий зелёный диван с золотым шнуром на подлокотниках. — Скажи, пожалуйста, ты умеешь гадать не на конкретного человека, а неизвестно на кого?

— Не понял, ваше величество.

— Да затесался однажды в бальный зал один негодяй без роду-племени, всё липнул к моей дочери. Его объявили, как графа Ориона, а выяснилось, что таких графов нет в геральдической книге. Вот и скажи на милость, как мне его изловить? Я назначил за него награду, но пока всё глухо. Может быть, ты раскинешь свои базарные карты, чтобы выяснить, что это за хлыщ? А то он мне очень не понравился.

— Немудрено, ваше величество, — не смог сдержать улыбки звездочёт. — Ни одному отцу не понравится парень, который увивается возле его дочери. А насчёт награды вы поторопились: этого молодчика незачем искать. Он служит у короля Хино посыльным, и он действительно граф. В геральдической книге его семейство упоминается в разделе на букву «Р».

— То есть как? Ты хочешь сказать, что и я, и мой старик отец — дураки, круглые, как твои карты?

— Упаси Десятеро, — замахал растопыренными пальцами Линарий. — Я всегда почитал ваши величества за острый ум. Но дело в том, что «О» — приставка, добавленная к имени позже, а изначально этого графа звали Рион. Приставка пишется через апостроф и была пожалована графу королём за особые заслуги.

Фино с минуту смотрел на него, а потом расхохотался.

— Подземье бы побрало эти виньетки! То приставка, то апостроф — у меня голова идёт кругом. Но ты меня успокоил — по крайней мере, теперь я знаю, что это не шпион и не убийца, а обычный молокосос, которого сразила красота моей дочери. Таких и в Финории навалом. Сегодня же велю отменить указ. — Фино покопался в ящике стола, достал писчие принадлежности и набросал короткую записку. Сложил её, запечатал сургучом, приложив золотой перстень с финорским гербом, и протянул через стол Линарию. Звездочёт подошёл и с поклоном взял бумагу. — Сто золотых твои, старый друг. Можешь хоть сейчас отправиться к казначею.

— Благодарю вас за доброту, ваше величество…

— Что-то ещё?

— Если позволите, я бы хотел поговорить о принцессе.

— А что с ней не так?

— С ней всё хорошо, но она… Очень слабенькая. Карты показали, что ей полезны будут посильные упражнения — вроде тех, которым обучают юношей. С мечом или шпагой, например.

— Ты что, задумал сделать из моей дочери солдафона? — сдвинул брови король.

— Упаси Десятеро, ваше величество. Просто эти занятия укрепили бы её сердце…

— Ты лекарь? — грозно спросил Фино. — Или звездочёт?

— Я звездочёт, ваше величество, — вжал голову в плечи Линарий.

— Вот и считай звёзды. А о здоровье моей дочери позаботится лекарь. Он не видит у неё никаких немощей — значит, она здорова. И точка.

— Прошу прощения, ваше величество. Разрешите удалиться?

— Ступай. Впрочем… Как ты там говорил? Лучше перестраховаться, чем недостраховаться. Я велю Зейро составить для неё план занятий. Он старый вояка, об упражнениях и нагрузке знает всё. Не приставлять же к ней юнца вроде этого, как его, О`Риона.

Стоял тихий вечер. Соловьи пели-заливались, лягушки квакали в прудах так громко, что вблизи можно было оглохнуть, и из молодой травы раздавалось мелодичное журчанье земляной жабы. Розово-белые цветы плодовых деревьев ещё не опали, и воздух был по-прежнему сладок. Набрав тюльпанов, Флира вернулась во дворец и по пути в башню принцессы заскочила к матери.

— Мама, у тебя найдётся крынка для цветов?

— У меня и ваза найдётся, — с гордостью ответила Ирмеф и выудила из сундука прелестную глиняную вазочку с чёрно-синим узором, почти совсем новую, разве что с отколотым кусочком. Налив в неё воды из графина, Ирмеф отобрала из букета Флиры семь лучших тюльпанов и поставила в вазочке на комод. — Что-то ты стала редко захаживать.

— Работы много, — отмахнулась Флира и присела на диван, перебирая пальцами красные и жёлтые бутоны. Принцессе осталось больше десяти штук.

— Что это на тебе за накидка? — Ирмеф подцепила двумя пальцами край синего плаща и пощупала. — Велюр. На улице вроде не холодно.

— Это Финорина причуда. Её высочеству угодно, чтобы я ходила по улице в её тряпках, — язвительным тоном пояснила Флира. Ирмеф затряслась от смеха. — Мама, что смешного?

— Дочка, да разве ты не сообразила? Эта коза тайком шастает по улице, хотя ей до совершеннолетия ещё год. И хочет, чтобы её принимали за тебя. Это же белыми нитками шито!

— Думаешь, у неё хватит ума на такую хитрость?

— Хватило же у тебя ума спутаться с конюхом.

— Ай, мама, дело прошлое! Думаешь, она тоже бегает на свидания?

— Ну а для чего ещё молодой девушке хитрить? — Ирмеф присела рядом с дочерью и прошептала ей на ухо: — Если мы её выследим и застукаем, то можно будет неплохо её доить.

— Хм, ну застукаем. А дальше что? Эта белобрысая пошлёт нас к Подземью, да вдобавок нажалуется своему папаше, — фыркнула Флира. — Кому король больше поверит: горничным или своей дочурке?

— А ты не спеши. Мы её по-умному застукаем, — ухмыльнулась Ирмеф.

— Это как? — недоверчиво спросила Флира, вынула из кармана горсть мелких жёлтых семян и бросила в рот.

— А вот так. Надо сделать, чтобы она не отвертелась.

— Намазать её башмаки мёдом, чтобы на них налипла трава? Или подстроить, чтобы кроме нас, её ещё кто-нибудь увидел? Но тогда придётся брать его в долю.

— Не «кто-нибудь», — подмигнула ей Ирмеф, — а её драгоценная матушка. Или бабуля. Они же ни за что не выдадут свою кровиночку! И доить мы с тобой будем уже двоих.

— Нет, мама, овчинка выделки не стоит.

— Почему не стоит? Если они сделают тебя графиней, то ты сможешь стать фрейлиной!

— А кто тебе сказал, что я хочу стать фрейлиной? — насмешливо сказала Флира и ковырнула ногтем в зубах. — Мне и в горничных неплохо.

— Не ковыряйся.

— Хочу и ковыряюсь. Я пока не фрейлина. А ты не думала, что королева нас обеих уберёт под шумок, чтобы мы не разболтали о шашнях принцессы?

Ирмеф помолчала, поджав губы и искоса глядя на дочь, безмятежно жующую семечки.

— Чего это ты грызёшь? — спросила она после паузы.

— Не знаю. Шелуха какая-то. У принцессы взяла. Она грызёт, и я буду. Видать, полезно.

— Мне принеси.

— А у тебя зубов-то много осталось?

— Не дерзи матери! Эх, зря ты во фрейлины не хочешь. Они же вместе с этой козой в Хинорию через год уедут, а там очень богатая страна! Графья и бароны там живут, как здесь короли, а король вообще как сыр в масле катается. Устроилась бы ты в Хинории, замуж бы вышла, а потом, глядишь, и меня бы к себе забрала.

— В Хинорию и по-другому попасть можно. А графиней быть не хочу: и за языком следить, и в зубах не поковыряться, — ответила Флира и встала. — Ладно, засиделась я у тебя. Принцессу можешь выслеживать, но меня в это не путай. У меня с ней свои дела.

* * *

Едва беспокойство за графа улеглось, как Тиона снова начали одолевать мысли о Барсе. Он скучал по большому коту, хотел снова погладить его густую шерсть и послушать мурчанье. А уж как хотелось снова полетать под звёздами — слов нет. Если Барс исчез, то прогулок верхом тоже больше не будет? Что тогда за жизнь? Проворочавшись в постели с час, Тион вылез из-под одеяла, оделся и тихонько вышел из комнаты. В коридоре под потолком горела масляная лампада, которую Нара зажигала для Десятерых, и ему не понадобился фонарь.

Сначала мальчик собирался снова поговорить с графом, но тот уже уснул — свеча в его комнате не горела, и Тион не стал стучаться. День был напряжённый, хлопот Ориону выдалось много: и урок провести, и на драконе в город слетать, чтобы купить наконец эти помадки, будь они неладны, а потом ещё смывать дурацкую краску тёти Кейны — не появляться же в хинорском дворце с перекрашенными волосами придворным на смех. А завтра ему предстоит дальняя дорога и неизвестно какая работа у короля Хино. Нет, нельзя будить графа из-за такой мелочи, как плохое настроение.

«А что, если спросить Дааро? — подумал Тион. — Ведь он тоже много знает. К тому же драконы никогда не лгут». И спустился во двор. Если бы Барс по-прежнему дружил с ним, то можно было бы улететь на нём прямо из окна, но Барса не было. Обиделся, наверно, что Тион считает его выдумкой. Верить, что пушистого друга на самом деле не существует, мальчику ужасно не хотелось.

Дааро спал в своём жилище. Его будить тоже невежливо, но из двух зол надо выбирать меньшее.

— Дааро, — позвал Тион и подёргал тёмный хвост. — Дааро, проснись.

В глубине деревянного дома раздалось рычание, дракон заворочался и высунул голову. Какую именно, мальчик в темноте не разглядел.

— Чего тебе, человеческий детёныш? Почему не спишь?

— Не могу уснуть, — пожаловался Тион и зябко повёл плечами.

— Очень любезно с твоей стороны, но я уже ужинал. Ты ведь в курсе, что драконы питаются мальчишками, которые не могут уснуть?

— Дааро, не издевайся, пожалуйста. Я пришёл спросить одну штуку. Скажи, мой Барс настоящий? Или я его сам выдумал? Мне это очень важно.

— Я тебе уже отвечал на этот вопрос. И повторять не буду, учись всё понимать с первого раза.

— Ты сказал, что настоящий.

— И чем тебя не устраивает мой ответ?

— Да граф говорит, что Барс — картинка и выдумка.

— Если идёшь на север, слушай тех, кто идёт на север. Если идёшь на юг, слушай тех, кто идёт на юг.

— Не понял. Ты опять загадками говоришь.

— Орион мог бы стать великим магом, — чеканя слова, произнёс дракон, — но постелил свою жизнь под ноги глупой женщине. Он ничего не может знать о твоём Барсе, для него это действительно картинка. А я тебе говорю, что Барс настоящий.

— И кому же мне верить? — пригорюнился Тион.

— Либо человеку, либо дракону, — ответствовал Дааро, поднял повыше слепую голову и дохнул огнём. На фоне фиолетового неба оранжевая вспышка выглядела сказочно красиво.

— Дааро, ну объясни попонятней. У меня в голове всё перемешалось.

— Человек — это человеческий разум в теле человека. Дракон — это человеческий разум в теле животного. У первого в распоряжении несколько десятков лет, у второго — вечность. Думай.

— Я подумал, — сказал Тион. — Я решил, что поверю тебе, а не графу.

Дракон стремительно выполз на площадку и бесшумно взмахнул крыльями. Тион от неожиданности свалился на камни, но тут же встал, отряхиваясь.

— Тогда взбирайся ко мне на спину.

— Что ты задумал, Дааро? Мне от графа влетит.

— Ты сказал, что выбрал поверить мне. Почему опять сомневаешься? Ты хочешь увидеть своего барса или нет?

— Хочу, конечно! Ты отвезёшь меня к нему? — живо спросил мальчик, залезая на дракона.

— Да. Но не уверен, что ты сегодня сможешь на нём покататься или вообще прикоснуться к нему.

— А что с ним случилось? — встревожился Тион.

— Ничего особенного, — ответил Дааро и взлетел.

Тион никогда не летал на драконе ночью. Оказалось, что это страшно. Во-первых, кружилась голова: Дааро летал гораздо выше барса, и земля сразу ушла далеко вниз. Из-за темноты Тион ничего не видел, кроме звёзд, и ему казалось, что они плывут в пустоте. А во-вторых, дракон не озаботился набросить на себя упряжь, и держаться было не за что. Тион почувствовал, что сползает набок с широкой спины. Будто поняв его страхи, Дааро распушил чешуйки на обеих шеях, и мальчик ухватился за плоские твёрдые пластины. Стало легче.

А потом Тион увидел жёлтую луну, восходящую из-за горизонта, и у него снова захватило дух, как при полёте на барсе. Ночной холод пропал, как не бывало, даже встречный ветер был тёплым. Тион не раз отмечал, что во время ночных полётов не приходится мёрзнуть, даже если ночь морозная — а может, в его теле что-то менялось в такие минуты. Звёзды тоже изменились и заиграли всеми цветами, как огромные бриллианты; из бездонного мрака проступили туманности, сводящие с ума своей красотой — некоторые из них занимали четверть неба; посыпались дождём падающие звёзды, и зазвучала небесная музыка.

— Дааро, ты тоже это умеешь? — с восторгом спросил Тион.

— Драконы умеют всё, кроме одного, — ответил двухголовый ящер очередной загадкой.

— А вот не буду спрашивать, чего вы не умеете. Мне неинтересно! — засмеялся Тион, но Дааро не отреагировал на подначку.

Летать на драконе было ничуть не хуже, чем на барсе, и Тион с удовольствием пролетал бы всю ночь, но через четверть часа Дааро начал снижаться. Он выбрал большую проплешину на косогоре и бесшумно опустился у опушки.

— Не слезай, — шепнул он мальчику.

Через минуту Тион увидел две стремительные тени, скачущие по косогору вниз. Одна настигла другую, они перекувырнулись и побежали в обратную сторону, словно играя в догонялки. Когда они подбежали поближе, Тион узнал одну из них и завопил:

— Ба-арс!

Огромный кот вскинул уши, повернул голову. Тион, не слушая ругань Дааро, спрыгнул на землю и кинулся к своему другу, но Барс не хотел обниматься — он просто ткнулся носом в ладонь мальчика и снова ускакал к другому барсу. Два зверя то бегали, то ложились рядом и принимались лизать друг другу морды, то разбегались в разные стороны и молча смотрели друг на друга. Сколько Тион ни звал своего друга, тот не возвращался. Мальчик залез на дракона и грустно сказал:

— Даже не подпустил к себе.

— Хорошо ещё, что не тяпнул — ты мог остаться без руки, — проворчал дракон.

— Почему он не хочет больше со мной дружить? Я его обидел?

— Ты что, совсем бестолковый? — каким-то странным тоном спросил дракон. — Ничего не понял?

— Ты хочешь сказать, что… — Тион хлопнул себя по лбу, — это КОШКА?! Барсиха?

— Слава Десятерым. Я уж думал, ты никогда не догадаешься. Да, твой приятель убегает в лес для того же, для чего граф улетает в Финорский дворец. Вот только барсу повезло больше.

— Ой… Значит, у графа во дворце подружка? Ничего себе. Я думал, какие-то государственные дела.

— У всех кругом весна, кроме нас с тобой, — рассмеялся дракон.

— А почему ты до сих пор не принёс эту подружку сюда, в замок?

— Она не хочет. Не любит она твоего графа.

— Почему не любит? — удивился мальчик. — Он вроде не урод.

— Люди странные существа. А может, любит, но боится нарушить закон. Люди связаны по рукам и ногам.

— Теперь всё ясно. Вот почему он… такой. Вроде весёлый, а вроде как в омуте.

— Любовь и есть омут. Подрастёшь, узнаешь — если, конечно, выберешь этот путь.

— Дааро, скажи: а можно выбрать оба пути? Чтобы и любовь, и магия?

— Можно, но для этого надо иметь десять жизней, — загадочно ответил дракон. — А у тебя всего одна. И у графа одна, да и та висит на волоске.

— Что значит на волоске, Дааро? — нахмурился Тион. — Граф болен?

— Хуже. Он ходит по краю. Болезнь можно вылечить, а склонность к риску — никогда.

Барсы снова принялись носиться по проплешине, ловя какую-то мелкую живность, и в погоне за ней умчались в лес.

— Они убежали, и нам тоже пора домой, — сказал дракон и поднялся в воздух. Тион ухватился за пластинки на его правой шее.

— Дааро! А барсов не убьют?

— Их так просто не убьёшь. Ты же хотел придумать самого живучего зверя на свете, разве нет? Такого, чтобы нельзя было убить.

— Правда! Как ты догадался? Мне действительно хотелось иметь ручного зверя, за которого не надо переживать…

— Вот он такой и получился.

— Значит, граф Орион не ошибался, и барса действительно придумал я?

— Маги умеют придумывать удивительные вещи, — уклончиво ответил Дааро.

— Но я же не маг. Или уже маг? Голова кругом… А Барс потом ко мне вернётся? После того, как нагуляется со своей барсихой, — спросил Тион, просто чтобы не молчать. Разговор о графе вернул его с небес на землю, и тревоги навалились снова.

— Вернётся, но не раньше, чем подрастёт их котёнок. Ближе к зиме.

— Почему котёнок, а не котята?

— Не знаю… Я почему-то подумал только об одном, — признался Дааро.

— Значит, ты тоже умеешь придумывать зверей?

— Драконы ничего не придумывают. Придумывают маги. Драконы только направляют.

— Что направляют?

— Ты задаёшь слишком много вопросов, человеческий детёныш!

— Я хочу, чтобы они жили в моей комнате. Все трое. Ведь граф позволит, правда же? Замок же большой.

— Да, в замке всем места хватит. И семье летучих барсов, и мальчишке-оборванцу…

Дальнейший путь до дома они проделали молча. Во дворе дракон спустил Тиона на землю, поднял его за шиворот зубами — зрячей головой, а слепой прошипел на ухо:

— Граф из тебя человека хочет сделать, — то ли с укоризной, то ли с намёком: мол, графу, конечно, хочется, чтобы ты вырос обычным человеком, но ты имеешь право отказаться от этого и стать магом.

И засунул его прямо в раскрытое окно спальни.

* * *

«Властителю Хинорских земель Его Величеству королю Хино Двадцать Девятому.

Приветствую тебя, величайший король Иэны, да продлятся твои дни! Пусть не меркнет слава твоя, и весть о подвигах твоих разнесётся во все чертоги, пусть рабы твои падают ниц и восхваляют тебя, а менестрели слагают тебе гимны, ибо не было в Иэне более славного короля, чем Хино!

Дорогой друг. Я счастлив сообщить тебе, что для церемонии помолвки всё готово, и моя дочь, принцесса Финора Двенадцатая, с нетерпением ждёт этого часа, назначенного на семидесятый день весны, как и было условлено. Дворец украшен, и перед ним расцвели алые и чёрные розы, ибо сама природа радуется твоему визиту. Всего через год и двадцать дней ты станешь моим зятем, и узы дружбы навсегда скрепят Финорию и Хинорию.

Пусть имя твоё сияет в веках, величайший король, и дружба наша никогда не прерывается.

Твой сосед король Фино Одиннадцатый.

К слову. Как поживает твой уважаемый звездочёт (прости, не помню его по имени)? Этой зимой он ненадолго приезжал в Финорию и оказал моей стране неоценимую услугу, излечив принцессу от тяжёлого недуга, и я хотел бы лично принести ему благодарность. Не сочти за труд — возьми старика с собой, когда поедешь в наши края. Он поистине достоин награды!

И ещё к слову. Не служит ли у тебя в посыльных граф О`Рион? Присматривай за ним получше, а то этот граф положил глаз на твою невесту. Однажды он устроил в моём дворце неприятную сцену во время бала, явившись без приглашения и напросившись на танец с моей дочерью. Финора со свойственной ей мягкостью характера попыталась избежать скандала и вместо того, чтобы отвесить ему пощёчину, вынуждена была согласиться на танец, но вечер был испорчен. Я бы попросил тебя не включать этого человека в свою свиту во время поездки, чтобы он опять чего-нибудь не натворил. Прости, что беспокою тебя по таким пустякам!

До встречи! Твой Фино».

Лысый череп Хино побагровел. Огромный кулак смял письмо, и бумажный комок полетел в камин. В ярости король отшвырнул ногой напольный канделябр и рявкнул:

— Где Орион? Ко мне его!

— Ваше величество, граф сегодня вечером не появлялся во дворце, — доложил охранник.

— Что значит не появлялся? Он должен быть на службе! Где его носит?

— Не могу знать, ваше величество…

Хино схватил дубовое кресло и с проклятием зашвырнул в него. Солдат увернулся, но двустворчатая дверь кабинета разлетелась в щепки и стеклянная вставка осыпалась с жалобным звоном.

— Переверните весь дворец вверх дном, но разыщите этого негодяя! И подготовьте хорошую тюремную камеру для Эверия. Тёплую, чтобы не издох раньше времени. Пусть хорошенько насладится ожиданием казни! И другим наука. А то совсем отбились от рук. Один шастает по всей Иэне без моего позволения, второй разевает рот на мою женщину… — Хино уселся на диван и невидящими глазами уставился в пустоту. Потом молча выхватил из ножен на сапоге кинжал и несколько раз полоснул по красной обшивке, спуская ярость. Перетяжка лопнула, пружины покатились по красному полу. За полминуты диван превратился в груду бесполезного хлама. Король сел на пол, отшвырнул нож и позвал: — Ко мне, Рахо. Ты один меня понимаешь.

Раздалось шлёпанье, и из низкой горизонтальной ниши в стене выполз коричневый крокодил в полтора акрин длиной. На спине у него блестела золотая цепь-шлейка с бриллиантами. За ним тянулась мокрая полоса — должно быть, он только что вылез из купальни. Животное подползло к хозяину и положило огромную длинную голову к нему на колени. Хино погладил бородавчатую морду, почесал Рахо за загривком и кликнул слуг, чтобы прибрали в кабинете.

К счастью, беднягам не пришлось чистить ковёр — ковров в Хинорском дворце не было. Даже красных. Слишком с ними хлопотно…

* * *

Граф Орион встал вместе с солнцем: сегодня предстоял ранний путь в Хинорию. Нара прислуживала ему за завтраком.

— Не стоило так рано подниматься, — сказал ей граф. — Я бы и сам согрел себе чай.

— Где это видано, чтобы господа сами себе на стол подавали? — возразила Нара и поставила перед ним дымящуюся кружку ароматного чая. — Я и Вако растолкала — пусть дракона вашего взнуздает. Не графское это дело — по дому хлопотать. А у меня как раз и печенье готово.

Она вынула из печи горячий противень и высыпала печенье в глиняную тарелку. Внизу хлопнула дверь, и на лестнице загрохотали сапоги Вако. Слуга заглянул на кухню и объявил:

— А дракона-то нету!

— Летает где-нибудь, — ответил граф. — Сейчас вернётся. Он знает, что мне сегодня на службу. Присаживайся, Вако, позавтракаем вместе.

Когда солнце позолотило верхушки садовых деревьев, Орион забеспокоился. Дааро никогда не заставлял себя ждать. Давно уже встали остальные слуги, давно уже Нара вымыла посуду и занялась стиркой, но деревянный дом перед площадкой до сих пор пустовал.

Впервые граф осознал, насколько зависит от дракона. Тот за полдня мог донести его в далёкую Химерию, а уж до Хинории хватало часа пути. Теперь же, если обходиться своими силами, графу понадобится три часа, чтобы спуститься с гор, и ещё столько же, чтобы дойти пешком до городской черты, а после этого — доехать до центра, отыскать коня (или экипаж, если повезёт) и пуститься в опасный путь по Межгорью. Перешеек между двумя странами хоть и мал, но часов шесть займёт. И явится граф ко двору поздней ночью… А завтра в Финории новогодний бал.

Но прежде всего Дааро был ему другом. Пусть пропадает, где захочет, лишь бы с ним ничего не случилось! А уж со службой граф как-нибудь разберётся. Навряд ли король прогонит хорошего посыльного из-за одного опоздания.

Проснулся Тион. После завтрака выбежал во двор, обрадовался, что граф ещё не уехал, и предложил позаниматься фехтованием, чтобы не терять время. Графу было не до того, но показывать ученику своё волнение он не хотел. Они взяли палки и вышли на площадку.

К полудню Орион уже знал, что сегодня в Хинорию не попадёт. Ближе к вечеру его начала одолевать тоска, а на закате он серьёзно забеспокоился. С чего он так уверен, что драконы неуязвимы? Ведь поубивали же их всех когда-то в Иэне. Что, если Дааро попал в беду? Мальчик тоже почувствовал тревогу и больше не просил об уроке, а просто сел рядом на скамейку и молчал. Оба они не представляли себе жизни без Дааро.

Когда начало темнеть, в деревянном доме кто-то громко заворочался. Граф и Тион сорвались с места и наперегонки помчались к раскрытым воротам, подбежали, но никого не увидели. А внутри кто-то копошился, приминая солому, пыхтел, взрыкивал, хлопал крыльями…

Тион испуганно смотрел то в пустое помещение, то на графа. А Орион вдруг выругался, пнул камень и сказал:

— Дааро. Где тебя носило?

— Нигде, — ответил дракон. — Я всё время спал тут.

— Весь день?

— Ну да. А что?

— Тебе не пришло в голову спать видимым?

— Да как-то не задумался о такой ерунде, — ответил дракон и начал проявляться.

Тион захохотал.

— А то, что я пропустил день службы — это, по-твоему, тоже ерунда?

— Скажешь, что у тебя конь охромел, — и Дааро с наслаждением потянулся. — Как будто у посыльного не может случиться в пути мелкая неприятность. Ну что, летим?

— Нет уж. Теперь не имеет смысла, завтра мне всё равно нужно быть в Финории, — с досадой сказал Орион, повернулся и пошёл в замок.

— Тогда я прогуляюсь! — Дааро выбрался на площадку, отряхнулся и расправил крылья.

— Дааро, подожди, не улетай, — попросил Тион. — Почему ты устроил графу такой номер? Он рассердился.

— Пусть сердится. Там сегодня опасно. Я чувствую.

— Но ведь в Финории ещё опаснее! Граф собрался на новогодний бал. Его же там могут арестовать.

— Там он знает, что находится на территории врага. А в Хинории всем доверяет и потому уязвим.

— Но ведь он служит тамошнему королю, жалованье от него получает. По-моему, там спокойнее, чем в Финории. А что там король — скотина, так они все примерно одинаковые, — Тион вспомнил порку в общем зале. — Фино тоже не сахар, — добавил он, презрительно дёрнув губой.

Дааро смерил его взглядом.

— Мальчик, ты знаешь, как общаются звездочёты?

— Как и все нормальные люди, словами. Разве нет? — удивлённо ответил мальчик, сбитый с толку неожиданным вопросом.

— Они разговаривают мысленно на расстоянии. Один в Финории, другой где-нибудь в Ламирии — сидят каждый в своей библиотеке с закрытыми глазами и молчат. Будто спят. А сами в это время обсуждают государственные тайны.

— Ого, — с уважением покачал головой Тион. — А к чему ты сейчас об этом?

— А к тому, что драконы общаются примерно так же. И не только дракон с драконом, но и дракон с вабраном, и дракон со змеем, и дракон с крокодилом.

— Крокодилы у нас вроде не водятся, — хмыкнул Тион. — Или ты про своих старых знакомых из Химерии?

— У короля Хино в домашних любимцах огромный крокодил. Он не обладает разумом, так же как и змеи, так же как и вабраны, но я его знаю давно, и его примитивные мысли — не секрет для меня. И сегодня он, сам того не зная, сообщил мне, что во дворце Хино графу угрожает опасность.

— Ой… Не надо больше отвозить туда графа! Лучше отсидеться. Денег-то у него авось хватит.

— Я тоже так думаю. Но если Орион скажет: летим в Хинорию, то я послушаюсь его, — ответил дракон и выпустил из обеих пастей пламя: из левой красное, из правой синее.

Хотя Финора видела расклад Линария мельком, она хорошо запомнила роковые четыре карты, а наспех сочинённое — не иначе! — объяснение о чёрной кобыле, вместо того чтобы развеять тревогу, лишь усилило её. Но идти сейчас в людскую и расспрашивать конюхов было бы не самой лучшей идеей, и принцесса решила разложить карты сама, как только выпадет свободная минутка. Не сегодня, конечно: весь дворец так и кипел подготовкой к новогоднему балу.

Служанки и фрейлины заполонили покои Финоры. По традиции, её маскарадного платья никто не должен был видеть до бала, из всего её окружения только швеи знали, что наденет принцесса. В таком же секрете хранились платья придворных дам, так что обсуждать свои наряды девушки не могли. Для обсуждения хватало других тем.

— Как думаешь, тот нахальный хинорец будет на балу? — краем уха слышала Финора, как шушукаются фрейлины за её спиной.

— А разве его не объявили вне закона?

— Ты что, с луны свалилась? Указ давно отменён. Это не шпион, а просто мелкая сошка. Дворянин из какой-то другой страны, а в Хинории только служит.

— Значит, он снова может приехать сюда.

— Думаю, не хватит наглости. А что, ты на него запала?

— Фи, скажешь тоже. Ростом не вышел. Я уж если на кого западу, так это на баронета Ханта. Какой мужчина! Одни усы чего стоят…

Даже горничная не знала, что наденет Финора. С утра принцесса была в том самом светло-зелёном платье с бантом на поясе, которое недавно примеряла, но главный вечерний наряд хранился в запертом шкафу, скрытый от чужих глаз. Перед новогодним балом три швеи стали более приближёнными к её высочеству, чем горничная, и у Флиры появилось много свободного времени. На что она его тратила, никто не знал.

«Весна — юность года», — сказал поэт. Но сам Новый Год в Финории и других северных странах отмечали не с календарным началом весны, а с наступлением тепла, в самый разгар цветения, когда леса покрывались молодой листвой. Двадцать дней подряд тут и там гремела музыка на балах, а по ночам сверкали праздничные фейерверки. Впрочем, последнее к Финории не относилось: траур по Фино-младшему должен был продолжаться по всей стране, пока дышат его родители, и только ради принцессы король Фино не стал запрещать балы.

Да, фейерверков и праздничных костров в Финории не было. Но на бальные платья запрет не распространялся, и великолепие женских нарядов затмевало цветущую природу. Новогодний бал славился не только масками и интригой — это был единственный бал в году, когда никто не следовал моде. На Новый Год разрешалось нарядиться во что угодно, хоть сделать себе платье из листьев, лишь бы оно не нарушало приличий. Среди танцующих можно было встретить длинноухую принцессу народа Эль в платье из серебряных нитей, Озёрную Деву с рыбьим хвостом, Принцессу Розу в пышном платье из атласных роз, синеволосую Принцессу Колокольчик, зеленоволосую Лесную Деву в платье, украшенном ивовыми ветвями, крылатых фей и многих других сказочных героинь.

Кавалеры тоже наряжались, но попроще — в основном в охотников да старинных разбойников, чей образ был взят из книг: в полосатой рубахе, широких штанах, красном или синем камзоле, сапогах с отворотами, а ещё с золотым ожерельем (иногда поддельным) и в яркой повязке на голове. Конечно, настоящие разбойники так не одевались — те предпочитали неброскую одежду, неотличимую от повседневной городской.

Две королевы не участвовали в маскараде и танцах — похоронив Фино-младшего, обе одевались только в чёрное. Чтобы не нарушать общего порядка, они надевали на Новый Год бархатные чёрные маски без украшений, и это была их единственная дань празднику.

Бал начался засветло. Все ещё были без масок и в обычных бальных нарядах. Перевоплощение в сказочных существ и героев легенд предстояло во второй части празднества, с наступлением темноты, а в первой части всё происходило, как и на других балах. Многие дворяне привезли с собой детей — в общем зале, расположенном в другом крыле, стояло множество закрытых экипажей. Маленькие аристократы танцевали наравне со взрослыми, но один-два танца посвящались только им. Тогда взрослые отступали к стене, а танцевать выходили только дети.

Открывали бал король Фино с дочерью. Все танцы в первой части были старинные и чопорные, с поклонами и реверансами. Финора-средняя в бархатном чёрном платье и газовой вуали на волосах сидела на диване у стены и смотрела на танцующую дочь со светлой грустью. Её свекровь, тоже в трауре, сидела на соседнем диване рядом с мужем, Фино-старшим. Свечи ещё не зажгли — бальный зал насквозь пронизывали жёлтые лучи вечернего солнца. Этот мягкий свет вместе с меланхоличной музыкой создавал неповторимую атмосферу: время будто откатилось назад, в далёкую древность, когда на месте дворца стояла деревянная крепость, а короли назывались князьями. Не прозвучало ещё славное имя «Фино», и страна не называлась Финорией — земли в горном кольце были известны как Еловая падь.

В узорчатых деревянных домах жили крестьяне, а в городе за высокой стеной — знать. От кого защищали горожан крепостные стены, теперь никто не упомнит. Вокруг города и до самых Эльских гор зеленели густые леса, наполненные дикими зверями и птицами, расстилались луга, где паслись козы и овцы, а над бескрайними просторами Еловой пади летали огнедышащие драконы и другие удивительные существа, которых больше нет.

Мир был иным, не то, что сейчас — люди были сильнее и здоровее, поля плодороднее, а солнце — ярче. Женщины носили другие платья, музыканты играли на других инструментах, и каблуки танцующих в бальном зале ударяли не в мрамор, а в деревянный настил, но песни были те же. Промчались века, но песни сохранились — менестрели сберегли наследие народа Эль, передавая ноты из поколения в поколение, и вот теперь принцесса Финора и её отец открывали бал под ту же музыку, под которую когда-то другой правитель выводил в свет свою дочь, юную княжну, от которой не осталось ныне и костей.

Прозвучал финальный аккорд, чисто пропел треугольник, и король Фино с Финорой-младшей низко поклонились друг другу. Все захлопали.

— Ригодон! — объявил распорядитель, и полилась музыка. Теперь танцевали все.

— И всё-таки она хороша! — сказала одна кухарка другой, кивнув на Финору, танцующую с баронетом Хантом, первым красавцем королевства. Служанки стояли у входа в зал и прятались за шторами, чтобы не мешать господам развлекаться.

— Как стрекозка зелёная, — умилилась та. — Шлейф как крылья.

— Скоро крылышки-то пообломают, — пробормотала посудомойщица, присоединяясь к их беседе. — Дней двадцать осталось до помолвки?

— Восемнадцать вроде, — сказала прачка. Завязалась обычная болтовня.

— Жаль принцессу, такая хорошенькая, и такому зверю достанется.

— Двадцать четыре ей. А свадьба только через год — эвона сколько ещё времени.

— Это если Хино не потребует ускорить свадьбу. Господам такое позволяется, а нам нет.

— Почему же нет? Твоя дочка в восемнадцать замуж выскочила.

— Закрой рот! Моя дочка законное разрешение получила, сам король подписал бумагу.

— Это потому что ей деваться некуда было. Хорошо, что кавалер попался порядочный, согласился жениться. Другой бы сбежал, и осталась бы твоя дочка одна с дитём.

— Закрой рот, тебе говорю!

— Да не ругайтесь вы! Как две козы, право слово. Я вот считаю — хорошие у нас законы. Случилась промашка — ладно уж, получи разрешение, а так — ни-ни до двадцати пяти. Если бы крестьянки да работницы замуж в восемнадцать выходили, то сколько б у них детей было? Кто такую ораву прокормит? Да и работать когда? Господа-то, они хитрые, больше двоих не заводят, а нам, беднякам, сколько Матона-Шестерица пошлёт. Поэтому чем позже замуж, тем лучше. Я вот в тридцать один вышла, и всё у меня прекрасно. Троих вырастила, и все в люди вышли. Ни за кого краснеть не пришлось.

— Вон, короли-то наши, двоих завели, и что толку? Где королевич? Нету его. А королевишна как тростинка, хорошо, если одного осилит. А ну как не осилит и одного? И пойдут наши короли в деревню доживать свой век, новый король нас всех из дворца прогонит, а стране новое название припишут.

— Побойся Десятерых, дурёха. Оторвут тебе когда-нибудь твой длинный язык.

Музыка сменилась. Объявили павану. Принцесса пропустила этот круг, и многие последовали её примеру. Осталось лишь три пары, все остальные предпочли просто слушать музыку. Трубы молчали, играли только лютнисты. Это была одна из тех солнечных песен, где в общую мажорную гамму нет-нет да и прокрадываются щемящие минорные нотки. Такие мелодии коварны, они обладают властью над человеком и способны как поднять, так и испортить настроение. Они проникают в самое сердце, напоминая, что жизнь конечна, и заставляют вспомнить тех, кто ушёл.

Служанки тоже заслушались. Какие воспоминания навеяла им павана, никто не знал, по роду службы им не полагалось рассказывать о своих чувствах, однако беседа остановилась — чтобы разгореться с новой силой, едва зазвучала следующая пьеса.

— А ежели с принцессой так?

— Как?

— Как с кухаркиной дочкой.

— Оставьте мою дочку в покое! Она порядочная замужняя женщина, поняли? А принцесса ваша со своим женихом и не видится.

— Гулять можно не только с женихом… Помните, как она отплясывала с хинорцем на зимнем балу?

— А, такой светленький, как его, Орино? И что, она с ним не только танцует?

— Орион, а не Орино. И, представь себе, да. Весь дворец знает.

— Ой, какая стыдобушка! Если что случится, то как пить дать ускорят свадьбу, чтобы прикрыть грех.

Последнюю фразу сказала прачка, осуждающе покачав головой. Флира, стоящая поодаль в жемчужном платье и синем фартуке, с усмешкой поглядывала на своих недавних товарок. Она ждала второй части бала. Переодевать принцессу ей не придётся, это сделают швеи, но пока всем горничным надлежало быть под рукой у хозяек: подай-принеси, налей лимонаду, поставь тарелку, помаши веером… А с наступлением темноты она будет предоставлена сама себе. Даже горничная не должна знать на новогоднем балу, которая из танцующих дам её госпожа. В своих мыслях Флира была уже там, в вихре танца, но услышав, как перемывают косточки Ориону и Финоре, она побледнела.

— Марш на кухню, скоро сладости подавать! — шикнула она на кухарок. — А ты на столах салфетки замени, — процедила она прачке. — Нечего без дела торчать да обсуждать господ.

— Ишь, нос задрала. Думаешь, если в горничные к принцессе поступила, то и сама принцессой стала? Командирша нашлась, — заворчали те, но послушались.

Застолий как таковых на балах не устраивали, зато по краям зала в изобилии стояли столики с напитками и угощениями. Горничные в серых платьях и белых передниках сновали, поднося новые кушанья и собирая опустевшую посуду.

Жёлтые лучи постепенно становились оранжевыми, затем — розовыми. Когда мягкие сумерки заполнили зал, музыканты положили инструменты и скрылись в нишах. Распорядитель объявил перерыв.

Начиналась самая таинственная часть празднества. Танцующие удалились для переодевания, в зале засуетились слуги. Остатки солёных блюд унесли и расставили фарфоровые тарелки с пирожными. Вкатили стремянку для зажигания свечей. Внесли кадку с деревцем, украшенным блестящими лентами. Обычно в дворянских и крестьянских семьях на Новый Год используют одно и то же дерево, но в Финорском дворце каждый раз сажали новое. Всё лето оно стояло в кадке возле парадного входа, а осенью его пересаживали в парк или сад. В этот раз была слива. Дерево обвязали светящимися бантами и сложили под ним конверты с предсказаниями, написанными светящейся краской — древним даром народа Эль. Эти предсказания надлежало читать в темноте до наступления утра, пока недолговечная краска не погасла.

У покоев принцессы собралась небольшая толпа: двое солдат, лакей и три швеи. Ничего странного в том, что её высочество задерживалась, не было, и охранники даже не послали к королеве лакея с докладом. Известно, что у принцесс свои причуды: Финора могла внезапно озаботиться причёской или вовсе отказаться от бала — мало ли что придёт в голову девушке, способной отдать два бочонка золота за безделушку. Слухи о безумной трате всё-таки просочились и даже дошли до короля — у него с дочерью по этому поводу был неприятный разговор, — но самого украшения никто не видел. Думали, что это либо алмаз, либо изумруд, и все сходились во мнении, что принцессу обманули. Капитан Зейро хранил тайну, и на караванщика не пала тень — торговцев каждый день проходило по дворцу немало, и даже сам Фино не знал, что и у кого купила его дочь, но списание счёта не заметить было нельзя.

К новогоднему балу история начала забываться, да это было и не первое безумство Финоры-младшей. Ведь это она придумала моду запускать во дворец животных: сначала оленёнка, а потом, когда оленёнок вырос и превратился в олениху — целое оленье семейство. Финора-средняя кое-как уговорила дочь ограничиться одной оленихой, и животное ни в чём не знало отказа. Уборщицам прибавилось дел…

Швеи молча переглядывались. Пышное золотое платье с золотым шлейфом, расшитое гранёным стеклярусом, золотыми цепочками и украшенное по подолу золотыми розами, ждало принцессу в гардеробной в отдельном шкафу, куда не было доступа даже горничной. Ожидалось, что оно произведёт фурор и станет самым блистательным нарядом, но Финора так и не пришла. На первом этаже гремела музыка, маскарад давно начался, а платье так и висело в шкафу. Бедные швеи, которым очень хотелось посмотреть костюмированный бал, не смели покинуть своего поста и прождали весь вечер. Их поистине ювелирная работа, над которой они долгими ночами не смыкали глаз с самой зимы, пропала втуне. Золотая Маска не появилась на балу.

— Кто эта девочка, виконт? — спросила одна из придворных дам у своего кавалера, взглядом указав на очаровательную темноволосую маску в кофейно-бежевом платье. Оба, и кавалер и дама, были уже в возрасте и не принимали участия во всеобщей игре. Конечно, для порядку они надели маски, но прекрасно знали друг друга и не скрывались от остальных.

— Где? Вон та? Может быть, молодая графиня, дочь графа Пикро?

— Лиселла? Но ведь ей всего четырнадцать, а этой девушке явно за двадцать. Или вы о Мирелле? Но Мирелла блондинка.

— Маркиза, вы думаете, что купить парик — большая трудность?

— Какое чувство вкуса, — продолжала восхищаться дама. — Никаких вычурностей, никаких «озёрных дев» — обычное платье, зато какое милое. Эта девушка наверняка принадлежит к высшей знати. Она как минимум герцогиня.

— Герцогинь в Финории всего шесть, и половина из них не влезут в такое платье, даже если похудеют вдвое, — возразил виконт. — Да и в целом она не производит впечатления дамы из высшего света. Это не герцогиня и даже не графиня. Посмотрите, как она ходит.

— Не вижу ничего странного в её походке, — дама посмотрела на девушку в лорнет.

— Она переваливается, как утка.

— Да, и впрямь что-то есть. Полагаете, это переодетая служанка пролезла на бал? Но как это могло произойти?

— На новогоднем балу нет ничего невозможного.

— Вы правы. Подождём снятия масок. Ай, а это что за чудище?

— Почему чудище? Весьма изящное платье. Вот только эти ветки… Они могут помешать танцам. Я бы не осмелился обнять даму в таком костюме — после этого мне пришлось бы отправиться к аптекарю.

— Но кто это?!

— Разве вы не читали сказок в детстве? Это же Карагана, душа срубленного вяза.

— А вы шутник! — дама погрозила ему пальцем. — Вы прекрасно поняли, что я спросила не об этом. Кто скрывается под маской?

— Какая-нибудь отвергнутая красотка, которая хочет своим нарядом показать, как она разочарована в людях и в мире. Она совсем юна — посмотрите на руки и талию.

— Ну, знаете ли, у меня такая талия была и в тридцать. А мои запястья и сейчас тонки. Взгляните!

Вместо ответа пожилой виконт бережно взял её хрупкую кисть и поднёс к своим губам, поклонившись. Объявили «два цветка». Виконт церемонно пригласил маркизу, и она не смогла отказать. Старые друзья закружились в танце, как в былые времена, и забыли о странной гостье.

В бальном зале имелось четыре входа. Через который из них проникла Карагана, не заметил никто. Она вошла в самый разгар быстрого танца, когда сменяющиеся пары лихо отплясывали чечётку, и сразу слилась с толпой. Её тёмно-серое платье не бросалось в глаза издалека, но вблизи приковывало взоры. Простой лиф из жатого велюра — материала, напоминающего кору, не был украшен ничем, зато юбка состояла почти вся из украшений. Но каких! Это была рваная рыбацкая сетка на ситцевом чехле, расшитая колючими ветками вяза. На голове Караганы красовался венок из корявых веток — не венок даже, а корона, уродливая, но по-своему гармоничная. Лицо таинственной гостьи закрывала густая дымчатая вуаль. Такой же дымчатый шлейф, порванный внизу на бахрому и испещрённый дырами, реял за этой мрачной маской. На шее у Караганы вместо ожерелья висел на кожаном ремне деревянный кинжал.

На неё поглядывали кто косо, кто с улыбкой. Не каждая осмелится нацепить на себя такое рваньё! Но в общем и целом платье было скромно, устоев не нарушало, и дворцовым сплетникам оставалось лишь гадать, кто же прячется под вуалью, да ждать окончания маскарада. А Карагана встала у стены, как и десятки других дам, и стала наблюдать за пёстрой толпой, небрежно обмахиваясь веером.

Воздух был напоён горько-сладким запахом ароматических свечей. В Финории нет висячих люстр, вместо них залы освещаются настенными канделябрами, подчас огромными. Подсвечники в бальном зале достигали высоты в два акрин и изображали деревья. Ни одно бронзовое дерево не повторяло другое, каждая работа была уникальна и по-своему изящна. Искусству финорских кузнецов могли позавидовать даже мастера из Ламирии, которая славится ремёслами. Вмонтированные у самого пола в узкие белые панели между коврами, деревья-подсвечники разветвлялись к верху, совершенно не мешая танцующим.

Часть свечей горела в подставках из цветного стекла в форме тюльпанов, колокольчиков и лилий, отчего зал превращался в чудесный сказочный мир. Как знать, может, когда-то, при народе Эль, в Иэне и вправду росли светящиеся цветы — вот были времена! Красота. Но это, разумеется, досужие сказки. Как может цветок светиться? Мир всегда был таким, как сейчас. Так написано во всех учебниках Иэны, а если где-то в старой книжке написано по-другому, такую книжку полагается сжечь, чтобы не забивала головы приличным людям.

Ко второй части бала дети не допускались. Что за несправедливость! Ведь именно в этом возрасте хочется прикоснуться к чудесам, дать волю фантазии, представить, что стеклянные цветы — настоящие и хоть час в году побыть не самим собой, а разбойником, менестрелем народа Эль или горным духом. Маленьким графиням и баронессочкам так хотелось бы ненадолго перевоплотиться в лесных волшебниц, птиц или мотыльков — но увы, строгий закон позволял это лишь тогда, когда уже неинтересно. Все предсказания в конвертах, написанные придворными каллиграфами по гадательной книге, предназначались только взрослым.

Новогоднее дерево сверкало и переливалось. Кто-то уже выудил себе конверт, кто-то тянул время, боясь вытащить плохое предсказание. Флира торопилась — в любую минуту её могли разоблачить и с позором выгнать из зала, и тогда прощай новогоднее гадание, а заодно и место горничной. Она жадно схватила первый попавшийся конверт и сунула в карман, собираясь прочитать позже, но потом не удержалась и схватила ещё один. Зачем, не знала сама, наверно, просто по привычке. Вдруг пригодится?

Увидев стоящую невдалеке Карагану, Флира презрительно дёрнула губой. «Экое чучело!» — фыркнула она себе под нос и начала стрелять глазами в поисках кавалера для следующего танца. Бал уже вскружил ей голову, и дело здесь было не только в рюмке выпитого вина.

Объявили «волну» — и не танец даже, а нечто среднее между топтанием на месте и объятием: кавалер держал даму за талию, дама клала руки ему на плечи, и пара медленно покачивалась в такт музыке, как на волнах озера. «Волну» придумали для того, чтобы дать передышку танцорам, но влюблённые парочки использовали её по-своему. Понятное дело, такой танец позволялся лишь на Новый Год, когда все скрывались под масками.

— Разрешите вас пригласить, сударыня, — раздался рядом голос, от которого у Флиры внутри всё запело.

Перед ней стоял кавалер чуть выше её самой, в костюме охотника и с деревянной шпагой на поясе. Тканевая маска скрывала всё его лицо, кроме серых глаз. Флира, забыв, что сама в маске, улыбнулась и подала ему руку. Ей никогда не приходилось разговаривать с графом Орионом, и она не знала его голоса, но она навсегда запомнила эту манеру двигаться и стройную фигуру. Отдавшись волнам медленного танца и уверенным рукам партнёра, Флира поблагодарила Десятерых, что это не «трижды-шаг» или какой-то другой сложный танец. Наблюдая за балами из-за портьеры, она выучила танцев восемь, и теперь, если её приглашали на незнакомый, манерно отказывала. Хороша бы она была, если бы пришлось отказать графу Ориону!

Её руки в шёлковых перчатках лежали на его плечах, его узкие, но сильные ладони обнимали её талию, а в голове черноволосой красавицы билась одна мысль: «Не видать тебе его, белобрысая коза. Он мой».

Могла ли подумать Флира полгода назад, перемывая на кухне посуду в тазу, что ей доведётся танцевать с графом Орионом в королевском бальном зале? От счастья она не чуяла ног под собой. Ей хотелось прильнуть к своему кавалеру, положить ему голову на плечо, как позволяли себе некоторые смелые девицы, и просто молчать, ни о чём не думая. Но здравый смысл, который не изменял Флире даже в такие мгновения, требовал действий: танец скоро кончится, и птичка улетит. Нужно срочно что-то сделать: заговорить, спросить какую-нибудь ерунду, оступиться. Или лучше упасть в обморок?

Но граф избавил её от раздумий — он заговорил сам.

— Скажите, прекрасная маска, не знаете ли вы, которая из дам — принцесса Финора?

Флиру перекосило — хорошо, что она была в маске. Но она взяла себя в руки и как можно веселее ответила:

— Скажу вам по секрету, сударь: её высочества нет на балу. Она готовится к помолвке и думает только о своём будущем муже.

— Благодарю, сударыня. Вы, должно быть, её подруга?

— Да, я фрейлина. И мне кажется, что мы с вами знакомы!

— Узнаем в конце бала, когда придёт время снимать маски, — вежливо ответил граф.

— Зачем же так долго ждать? — промурлыкала Флира. — Можно выйти в сад и снять их прямо сейчас.

— Хорошая идея, но я бы предпочёл не разрушать тайну. Маскарад бывает только раз в году, почему бы им не насладиться сполна?

— Мне, признаться, наскучили балы, — гнула своё Флира, попытавшись зайти с другого боку.

— Похоже, не только вам, сударыня. Но уверены ли вы, что её высочества нет в зале?

— Да. Она сама мне сказала, что не пойдёт на вторую часть праздника, — с глубокой искренностью в голосе соврала Флира. Уж что-что, а врать она умела хорошо.

— Странно. Насколько мне известно, принцесса любит балы. Что заставило её отказаться? Может быть, она нездорова? — встревожился граф, и Флира под маской скорчила недовольную мину.

— С ней всё в порядке. И любит она не балы, а короля Хино, — с досадой ответила она. Заметив, что он глядит по сторонам и высматривает среди масок принцессу, Флира перешла к решительным действиям. Она томно охнула, покачнулась и повисла на нём всем телом.

— Сударыня, вам плохо? Я позову лекаря.

— Нет, не стоит беспокоиться. Просто закружилась голова. Здесь так душно. Эти свечи…

— Вам есть двадцать пять?

— Недавно исполнилось.

— Я отведу вас в сад.

— Да, сделайте одолжение.

Граф вывел её, поддерживая под руку. Лакеи перед ними расступились. Никто не мог видеть под маской самодовольную ухмылку Флиры, а по её походке ничего нельзя было сказать. Они вышли через восточные двери и остановились на открытой веранде, так как начал накрапывать весенний дождик. Кроме них, здесь не было никого.

Каменная галерея с узорчатыми полами тянулась вдоль всего крыла и предназначалась для прогулок в пасмурные дни. Разумеется, сюда могли выйти лишь совершеннолетние — веранда считалась уличной территорией. Навес поддерживался рядом витых колонн, сводчатый потолок украшала белая лепнина, а для отдыха возле стены стояла плетёная мебель. Для услаждения взора прогуливающейся знати тут и там стояли горшки с цветами.

Граф усадил свою спутницу на плетёный диван и поинтересовался её самочувствием.

— Благодарю, мне гораздо лучше.

— Я рад. В таком случае, я оставлю вас.

— Нет. Подождите! — страстно прошептала она и сорвала маску. Свет фонарей выгодно подчёркивал тёмные брови и алые губы Флиры, делая её ещё красивее. — Теперь ваша очередь.

— Я не достоин предстать перед такой красавицей без маски, — поклонился граф, но Флире послышалась в его голосе улыбка.

— Так нечестно, — игриво сказала она. — Я же сняла!

— И я ослеплён красотой. Всего хорошего, сударыня.

— Постойте! — Флира вскочила и схватила его за руку. — Мне кажется, я вас знаю. Вы ведь граф Орион из Хинории?

На секунду он замер. Потом со всей возможной учтивостью высвободился и холодно бросил всего два слова:

— Вы ошиблись, — и твёрдым шагом удалился обратно в бальный зал.

Флира скомкала маску, швырнула её на пол и выругалась как сапожник. Потом подняла, отряхнула об юбку и снова напялила, прошипев сквозь зубы:

— Всё равно отобью.

— Когда вернётся граф? — спросил Тион, небрежно убирая пинцетом накал со свечи. Все обитатели горного замка собрались за столом на кухне. От простого, но сытного ужина остались уже одни крошки, и мужчины сидели, дожидаясь, когда Нара и Кейна принесут сладкие пироги с ягодным киселём.

— Сегодня его точно ждать не стоит, — ответил суровый Норте. — Во дворце Новогодний бал, так что граф вернётся в лучшем случае завтра на рассвете. А если решит сразу отправиться на службу, то мы можем его увидеть и через две недели.

Губы мальчика дрогнули. Не желая показывать волнения, он принял из рук вошедшей Нары глиняную кружку с дымящимся киселём и взял пирожок с грушевым вареньем. И то, и другое было горячим, и он подул на кружку. Женщины тоже заняли свои места за столом, и Кейна мечтательно сказала:

— Новогодний бал! Как я мечтала взглянуть на него хоть одним глазком. Говорят, что это время, когда совершаются чудеса…

— «Чудеса», — скривившись, передразнил Вако. — Ты как маленькая. Там свечку особенную зажигают, вот людям и мерещится всякая чепуха.

— Не слышала ничего о свечке, — поддержала подругу Нара, — а о чудесах мне рассказывала знакомая служанка. Так-то на бал только господ допускают, но она при баронессе была — баронесса старая уже, сама еле ходила, но ни один бал не пропускала. Молодость вспоминала, значит. И та девушка мне говорила, что будто бы на новогоднем балу всё иначе — не так, как на обычном.

— Напиваются вдвое больше, — ввернул неугомонный Вако, и все засмеялись.

— Всё бы тебе язвить, — укорила его Нара. — Во второй части бала вина вообще убирают, чтоб ты знал. И детей уводят. А свечка действительно есть, но она обычная. Свеча как свеча, только очень большая.

— И на ней все, как на бревне, катаются, — подначил Бер, обычно молчаливый, и снова грянул общий смех.

— Да ну вас обоих! — разозлилась Кейна. — Нара, что дальше?

— А дальше… Зажигают эту свечу, и… Я же сама не видела. Со слов той служанки, весь бальный зал будто преображается, становится больше… Вы же знаете, что на Новый год все в маскарадные костюмы наряжаются, особенно женщины: озёрные девы, лесные девы, цветочные феи. Ну и будто бы на несколько часов, пока горит эта свеча, они все становятся ими по-настоящему. То есть, не графиня такая-то в костюме Ивовой Лозы, а сама фея Ивовая Лоза. Настоящая.

— Как в сказке!.. — вздохнула Кейна.

— Да. Это и есть сказка. И зал будто бы уже не зал, а сказочный лес, и занавески превращаются в заросли, а на железных деревьях вырастают настоящие листья… Говорят, что во дворце фонари нарочно сделаны в виде деревьев — для Новогодних балов. Раз в году эти деревья становятся живыми. А песни, которые играют музыканты, тоже как будто не песнями становятся, а историями из жизни. Поют про короля народа Эль, и если кто королем нарядился — то становится настоящим королем… Ну, не нашим королём, а Эльским. Если про свадьбу песня — то настоящая свадьба, если про охоту — то настоящая охота.

— А если про битву? — спросил Дэно. — Что, все начнут кулаками махать? Этак и убить можно.

— Побойся Десятерых, — обиделась Нара. — Она хоть и настоящая битва, но всё равно понарошку — вроде как вы на площадке друг друг дружку мутузить и притворяетесь убитыми, а потом встаёте и смеётесь. Никогда не было, чтоб на новогоднем балу кто-то пострадал, потому что волшебная свеча охраняет всех.

— Значит, это просто игра, — фыркнул Дэно.

— А если кто-нибудь нарядится на бал волшебником? — спросил Тион. — Что, его магия тоже будет настоящей?

— Вопросики у тебя, — смутилась Нара. — Не знаю. Может, и будет. Тебе-то видней — ты во дворце два года прожил, два Новогодних бала видел своими глазами.

— Туда ж детей не пускают, — напомнил Норте. — Если обычный бал — то пожалуйста, а это ж Новогодний.

— А правда, почему маленьких не пускают? — удивилась Кейна. — Вот им раздолье было бы, они сказки любят!

— Из-за свечи, — ответил Норте. — В неё что-то подмешано, чего детям нельзя вдыхать.

— А я слышал, что это враньё, насчёт свечи, — вмешался Вако. — Обычная она, ничего в неё не подмешано. А не пускают детей потому, что ночью им полагается спать. Слыхал, Тион? Марш в койку!

Тион скорчил ему рожу и откусил от пирожка. Воздушное сдобное тесто таяло во рту, грушевые дольки были как карамельные конфеты. Всё-таки молодец тётя Нара! Даже королевские кухарки не умеют так готовить. Но сейчас аппетит портили разные мысли. Опять не отпускала тревога за графа, и в то же время Тион ему тайно завидовал — ужасно хотелось самому побывать на Новогоднем балу. Кейна завела с Нарой беседу о праздничных платьях, мужчины на другом конце стола стали обсуждать оружие, и Тион, расправившись со сладостями, тихонько ушёл к себе.

В комнате он зажёг свечу, но ложиться не спешил. Не мог он спать сейчас, когда граф подвергает себя смертельной опасности. Что он делает там, во дворце, в эту самую минуту? Танцует со своей таинственной подружкой? Вот бы узнать, кто она. Наверно, тоже какая-нибудь графиня — вряд ли Орион свяжется с простолюдинкой. А ну как его узнают? Налетит стража. Один против целого отряда не выстоит по-любому…

Мальчик открыл окно и сел на подоконник. От ворвавшегося свежего воздуха пламя задрожало.

— Если бы я мог сейчас оказаться во дворце, — проговорил он, сверля глазами темноту. — Я бы помог вам отбиться от стражников. Я бы их всех раскидал…

Он был уверен, что на графа непременно нападут, и что в его, Тиона, силах помочь ему справиться с королевской гвардией. Трудность была только в том, чтобы преодолеть расстояние. В сердцах он ударил кулаком по стене. Нет ничего мучительнее, чем сознавать собственное бессилие.

Нахлынули воспоминания о чарующей дворцовой музыке. Служанки часто рассказывали о чудесах Новогоднего бала, которых не дано увидеть ни детям, ни простолюдинам, и сердце сладко заныло. Как хотелось прикоснуться к волшебству! Но тревога пересиливала любопытство. Быть может, прямо сейчас к Ориону подкрадываются враги, и некому предупредить графа, крикнуть: оглянитесь!

Повинуясь внезапному порыву, мальчик высунулся из окна и позвал в темноту:

— Барс, Барс!

Он ни капли не верил, что пушистый друг бросит все дела и кинется ему на помощь, позвал скорее от отчаяния. Но когда по стене заскребли острые когти и послышалось низкое мурлыканье, Тион чуть не завопил от радости. Большой зверь легко вспрыгнул на подоконник и соскочил в комнату, едва не загасив пламя.

— Ты всё-таки пришёл! — задыхаясь от восторга, прошептал мальчик и обнял барса за шею. Тот обнюхал его и лизнул в щёку. — Я думал, ты не оставишь свою подружку. Она у тебя очень красивая! Надеюсь, не рассердится на тебя. Понимаешь, мне нужно во дворец. Очень. Просто позарез нужно. Графу угрожает опасность. Отвезёшь меня в бальный зал?

Зверь муркнул и послушно лёг на циновку. Тион сел на него верхом, потом вспомнил кое-что, встал и набросил на плечи куртку. «Кейна говорила, что в новогоднюю ночь волшебная свеча превращает каждого в того героя, которым он нарядился. Что, если я тоже наряжусь кем-нибудь?»

Однако думать не было времени, да и маскарадных нарядов в замке не водилось. Тион обвязал голову клочком зелёной ткани, набросил куртку и вообразил себя разбойником. Хорошо бы ещё чёрный плащ с капюшоном да сапоги с отворотами, как на картинке в книге — ну, авось и так неплохо.

— Вперёд, мой верный конь, — сказал он, усевшись барсу на спину, и зверь, оттолкнувшись от подоконника, прянул в небо.

* * *

Звездочёт Линарий сидел за столом и смотрел в хрустальный шар, но сегодня его не интересовало будущее страны или чьи-то судьбы. В этот тихий весенний вечер он отпустил свои мысли, позволив им лететь в бескрайние дали вселенной, и создавать сколь чарующие, столь и мимолётные картины.

Словно осенние листья, подхваченные ветром, закружились сказочные образы в стеклянной глубине, и Линарий не мешал им переплетаться и создавать удивительные сюжеты. И словно холодное дыхание осени, случайно прорвавшееся на весеннее торжество, прозвучал в библиотеке горький вздох звездочёта.

Много дум передумал сегодня придворный мудрец, и все они были печальны. С Эверием, своим другом и наставником, он с тех пор так и не общался, хотя не забывал о нём ни на минуту. Умом Линарий понимал, что сделал для Эверия всё, что мог, попросив за него перед королём.

Но подспудная тревога после этого прошения почему-то лишь усилилась, и это очень не нравилось звездочёту — человеку, чья интуиция за долгие десятилетия службы отточилась до остроты ножа. «Может, Фино забыл о моей просьбе? — думал звездочёт. — А напоминать опасно, как бы не сделать ещё хуже. Придётся ждать». И, дав себе слово попытаться выйти на связь с Эверием сразу после празднества, взял из чёрной коробочки горсть волшебного порошка. Господа развлекались, а у придворного звездочёта продолжались рабочие будни.

А в это же время вдали от Финорского дворца, в небольшом, утопающем в пене цветущего сада особняке, в уютном кабинете сидел у камина сухопарый пожилой человек в домашней одежде. Черты лица его были не лишены приятности, высокий с залысинами лоб говорил о незаурядном уме, а голубые с прозеленью глаза, почти не выцветшие от возраста, смотрели твёрдо и холодно, и даже тепло камина не смогло бы согреть того, на кого упадёт этот взгляд.

Впрочем, пока человек был здесь один. Убранство кабинета, обитого синим бархатом, говорило скорее о скромности, чем о бедности — ни драпировок, ни позолоты, лишь самое необходимое: изящный письменный стол чёрного дерева, камин, кресло, в котором сейчас и сидел хозяин, два узких дивана для гостей да четыре массивных шкафа, набитых книгами. Единственным украшением служила масляная картина в затейливой раме, изображающая сельский дворик. На картине тоже была весна — цветущая слива у порога ветхой хижины, увядающие крокусы и ярко-алые тюльпаны, растущие вразнобой у края дорожки, а на крыльце стояла молодая женщина в бедняцком платье, кутающаяся в платок и с восторгом смотрящая на небо, должно быть, на пролетающих птиц. Нарисовано было очень живо, хотя и крупными мазками.

Вдруг вечернюю тишину нарушил звон колокольчика на стене.

— Войдите, — мягким, чуть хрипловатым баритоном ответил человек и, оттолкнувшись ногой, отъехал вправо на своём кресле — оно было на колёсиках, как и вся мебель в кабинете.

Где-то внизу раздался скрип, шорох и приглушённые шаги, а затем узорная розетка в полу приподнялась и бесшумно сдвинулась в сторону, открывая лаз в подвал. По металлической лестнице оттуда поднялся мужчина в форме книгочея и приветствовал хозяина молчаливым поклоном.

— Докладывай.

— Донесение из Химерии, — сказал вошедший. — Король Химе и королева Мэри рады сообщить, что у них есть свободный принц, достигший совершеннолетия.

— Это хорошая новость. Вели отправить его в Ламирию, там как раз подрастает принцесса, единственная наследница. Кстати, присаживайся. Что ещё интересного?

— Благодарю вас, — снова поклонился тот и сел на диван. — В Танории одна принцесса родилась увечной, а другая умерла в Талерии, унеся с собой первенца. Других детей у Тано и Таноры нет. В стране уже начались беспорядки, люди хотят знать, кто будет ими править.

— Тано и Танору низложить и изгнать за город. Но не ранее, чем туда явится новая королевская чета.

— Кого прикажете поставить у власти в Танории?

— Я не могу решить один, не посоветовавшись с семьёй. Через два дня ответ будет готов. Докладывай дальше.

— Король Хино готовится взять в жёны принцессу Финору Двенадцатую.

— Это я знаю.

— Но ведь, — книгочей запнулся, — он же её задушит или с крыши сбросит, как и остальных жён.

— А тебе-то что?

— Не пора ли его приструнить?

— Хино не трогать.

— Почему? — удивился гость. — Он же безумец.

— Я сказал, не трогать, — в голосе хозяина зазвенели жёсткие нотки. — Так надо. Мне он самому как кость в горле, но вмешиваться не велено. По Финории на сегодня что?

— Особых происшествий нет. Скончался от несчастного случая парень, нарушивший традицию. Выскочил на улицу в девятнадцать лет прошлым летом… Ну и поплатился, — со смешком сообщил книгочей. Хозяин одобрительно кивал, выслушивая новости. — Ещё по Финории: в королевском дворце сегодня новогодний бал. Костюмированный. Со свечой, — многозначительно добавил он.

— Пусть играются, — махнул рукой хозяин. — Один раз в году погоды не делает. Скажи, а нет ли вестей из дальней Иэны? Из областей под началом других меценатов?

— Ничего не сообщают.

— Значит, всё в порядке. Что по картинам?

— В Школе Искусств появилась одна способная девочка. Я принёс вам её наброски, взгляните. — Докладчик вынул из кармана свёрнутые в трубочку рисунки и протянул хозяину.

— Неплохо. Более чем неплохо, — оценил хозяин, бегло проглядев угольные изображения улиц, животных и людей, сделанные уверенными штрихами. — Такой талант нужно развивать. Я выпишу чек для неё, проследи, чтобы родители потратили деньги на дальнейшее обучение ребёнка, а не на цацки и тряпки. У тебя всё?

— Всё, господин Ридо.

— Ты свободен. Нет, погоди. Караванщика не поймали?

— Как в воду канул, — развёл руками гость.

— Хитрое отродье, — процедил Ридо и жестом отослал гонца.

Когда книгочей убрался тем же путём, каким и появился, розетка снова пришла в движение и плавно вернулась на своё место в полу.

* * *

В белой купине вишен и слив Тион спрыгнул с барса и отпустил его — не вести же зверя во дворец, а сам затаился и стал выжидать, когда народу между кустами и задним ходом станет поменьше. Музыка гремела. Работники сновали туда-сюда. Мальчик окинул угрюмым взором громаду дворца, который несколько лет был его домом. Интересно, где сейчас тот мерзавец смотритель? Наверно, бегает по второму этажу, раздаёт приказы лакеям. А может, по первому ходит, орёт на слуг. Интересно было бы посмотреть на его рожу… И залепить по ней. «Теперь, наверно, получится — не зря же граф меня учил».

Тион помотал головой, отгоняя навязчивые мысли. Сейчас нужно думать не о себе, а о графе. Как попасть во дворец? Ни через один главный вход его, понятно, не пустят, но и здесь, на задворках, стояло полно охраны, а по случаю праздника все уличные фонари горели на полностью выкрученных фитилях. Тион знал, как пробраться в бальный зал — чулан для щеток и метел всегда к его услугам. Но сначала требовалось прошмыгнуть мимо охраны и попасть в сам дворец, а это задача посложнее. «Надо прикинуться одним из слуг», — решил мальчик, сбросил куртку и напялил её наизнанку, серой стороной наверх. Авось сойдёт за потрёпанную форменную робу. Поплевал на ладони, извозил подбородок землёй — глядишь, и примут за небритого низкорослого мужика, разглядывать всё равно ни у кого нет времени. Осталась самая малость — прошмыгнуть в здание.

Две кухарки вынесли помои и, поставив вёдра, разговорились. Тион напустил на себя деловитый вид и быстро прошёл мимо них, подцепив пальцем ведро. Бабы заметили, но скандалить не стали — подумаешь, ведро. Может, человеку велели срочно собрать мусор, а другого ведра вблизи не нашлось. Балы — суматошное время.

Пристроившись к тройке слуг, Тион вразвалочку взошёл на ступени и с выражением вечной усталости на лице протопал мимо солдат. Сработало! Он еле сдержался от победного возгласа. Вместе со слугами мальчик попал в людскую, где все были заняты разной суетой, бросил ведро, схватил метлу и направился в общий зал.

Здесь он сразу влился в толпу слуг. «Главное, не останавливаться и не глазеть с глупым видом по сторонам, — мысленно сказал он себе. — Они должны видеть, что у меня есть чёткая задача». У него действительно была чёткая задача — обеспечить себя оружием. Не с голыми же руками он будет защищать графа! В одном из закоулков он остановился, чтобы открутить от метлы черенок (который сам же год назад и прикрутил железной проволокой, когда работал помогаем на все руки). Пара ловких движений, и метла легко отделилась от черенка.

— Порядок, — удовлетворённо шепнул Тион, поднял голову и вдруг столкнулся лицом к лицу с тем самым смотрителем. С человеком, который велел выдрать его розгами. И растерялся.

— Действительно, порядок, — прошипел тот, мгновенно узнав мальчика., и шагнул к нему. — Подрос, паршивец. Ну, сейчас тебе будет, — и протянул руку, чтобы схватить его за ухо.

Тион стряхнул оцепенение и увернулся. Уроки в замке Грахе вспомнились все разом, и он перехватил черенок поудобнее.

— Брось палку! — властно заорал смотритель, привычно ожидая страха и повиновения, но тут он просчитался.

Тион не стал тратить время на разговоры. Отпрыгнув назад, чтобы было место для размаха, он молча атаковал врага. Безоружного? Так ведь и Тион был безоружным в тот день. Ярость снова ослепила его, и он вложил в палку всю свою силу. Мальчик действовал очень быстро. Замах, удар, обманное движение и снова удар. Смотритель закричал, хватаясь за сломанный нос, и Тион выбил ему пальцы.

— Стража! — заорал смотритель, умываясь кровью.

Тион с размаху треснул ему по ногам — так, что тот осел, — и умчался по коридору. Достаточно с этого дурня. Пусть теперь ходит с кривым носом. Ему в самый раз.

Ярость улетучилась сразу, как только Тион рассчитался с врагом. На смотрителя ему тут же стало наплевать, теперь были дела поважнее. Пока не набежала стража, мальчик поспешил улизнуть из закоулка и спрятаться в чулане. Конечно, его видели, но пока что принимали за слугу. Ненадолго, конечно — сейчас смотритель утрёт рожу и устроит облаву. Вот, кажется, уже и началось: крики, топот в коридоре. «В чулан забёг!» — услышал Тион сквозь музыку. Мешкать было нельзя, и он пробрался в полую перегородку между стенами. Его искали в чулане, перевернули там всё вверх дном, но никто не знал об открученной доске в стене под ковром.

Из этого узкого пыльного хода, куда не протиснулся бы ни один взрослый, мальчик легко попал в бальный зал, и оказался там как раз в тот самый момент, когда ввозили волшебную свечу. Тион был высоким для своих лет, поэтому никто не обратил на него внимания и не закричал возмущённо: «В зале ребёнок!» К тому же смотрели сейчас все не друг на друга, а на свечу.

Он скинул куртку, вывернул её обратно и завязал рукавами на поясе. Короткая стычка разгорячила его, да и в зале было значительно теплей, чем в коридорах. Все вокруг были разодеты в пух и прах, но первое, что он заметил — полумаски. Он единственный стоял тут с открытым лицом. Непорядок! Тион сдёрнул с головы платок и зубами продрал две дыры, раздербанил пальцами и снова надел его и надвинул на лицо. Вот теперь полный порядок. Получилась отличная разбойничья полумаска. В таких, наверно, ходили по лесам Еловой Пади первые беглецы из тюрем, восставшие против королевской власти. В теперешние времена таких, почитай, и нет. Украдкой плюнув на ладонь, мальчик стёр с подбородка грязь и вышел вперёд, сливаясь с толпой.

При свете волшебной свечи зал преобразился. В воздухе разнёсся аромат колокольчика, розы и еловой смолы. По толпе пробежал восхищённый ропот. К этому часу остальные свечи догорели и теперь гасли одна за другой, на зал словно падала темная завеса, и чем темней становилось в вышине, тем светлее снизу. Распорядитель самолично зажигал все сто фитилей деревянной лучиной. Волшебная свеча разгоралась.