Звенья (джен)

Примечания:

Здравствуйте! Очень рада приветствовать вас всех здесь и сейчас, уважаемые дамы и господа! Кстати, за окном в эти мгновения стоит такая прекрасная погода, не правда ли?..

Но перейдём к делам насущным. Начинаю я эту работу с маленькой пьески. Тем, кто пришёл сюда только ради элементов юмора, советую посчитать сию пьеску отдельной работой и закрыть вкладку после этой главы. Нелюбителям псевдоюмористических пьесок предлагается читать работу со следующей части. Людям, не знакомым с каноном или подзабывшим его, желательно прочитать эту главу вне зависимости от предпочтений. Или быть готовыми к последующим «непоняткам».

Приятного прочтения!

Как же это всё проблематично…

Как известно, любой разговор принято начинать с приветствия, светскую беседу — с вопроса о погоде, а рассказ — с предисловия. Причём предисловие должно составлять хотя бы пятую часть всей истории. Что ж, первые два пункта я уже выполнила, приступим к последнему.

Вы досмотрели аниме (дочитали мангу) «Наруто: Ураганные хроники». Теперь у вас есть три пути: разочароваться в жизни, удовлетворённо кивнуть или мучиться вопросами. Как Сакура оказалась с Саске? Где грань между флэшбэками и реальностью? И почему через минуту после смерти кузена Хината думает, какая у Наруто большая рука?..

К слову. Ещё один душещипательный вопрос: а была ли смерть Хьюга Неджи логичной? В своё время об это было сломано немало копий… И я своё тоже сломаю.

На самом деле, вариантов ответа не так много. Можно:

1. C пеной у рта доказывать, что линию персонажа скомкали, бросили на полпути. Ведь как дело было? На протяжении всего сюжета Наруто навязывал (вдалбливал) Неджи и нам, наблюдателям, идею: судьбу можно изменить. Все мы ему поверили. Неджи предстояло отдать жизнь за члена главной ветви. Ну… он и отдал. И что было после? Трагичное крушение надежд и иллюзий? Переживания Наруто, что невольно обманул? Нет — со светлой печалью во взоре нам сообщили, что да, Неджи всё же изменил свою судьбу… На вопрос: «Как?» — ответа не дали;

2. Пойти немного дальше и кричать, что произошёл слив (именно слив!) персонажа, бессмысленный и беспощадный. И исключительно потому, что надо было кого-то убить «для правдоподобности» всей истории с Четвёртой Мировой Войной Шиноби. Вот так вот просто. Не могут же все полюбившиеся зрителям герои выжить на войне? Было бы как-то ненатурально. Вопрос, почему смерть одного важного персонажа за всю войну считается реалистичной, по-прежнему актуален. Или как-то недраматично. Зрителя ведь хлебом не корми — дай драмы. А почему бы не выбрать на роль жертвы Неджи? Вот уж у кого, а у него фанатов не так много. За счёт сложного характера (с чем не поспорить) и невыразительной внешности. «Пустые» глаза, как ещё у нескольких десятков членов клана Хьюга, уникальности не добавляют, знаете ли. Обычно эта теория идёт в комплекте с предыдущей и дополняет ту жёсткими выражениями;

3. По-философски вздохнуть: часто коварной жизни вообще плевать на твои стремления — у нее свои планы есть. И борись ты с волной или плыви по течению — все равно приплывешь к одному — к предназначению. Ведь когда-нибудь убеждения и предубеждения могут и пересечься. И это и показал на своём примере Хьюга Неджи, чей выбор в конце пути совпал с волей рока.

И вот я бы и хотела даже отнести себя к этой категории, да только есть одно «но»: нам-то и «до», и «после» рьяно втолковывали, что судьбу изменить можно. Поэтому эта точка зрения мне кажется несколько притянутой за уши — и довольно длинные.

Но остались еще два пункта. Можно:

4. Не увидеть проблемы. Действительно: никто же не сомневается, что Неджи пожертвовал собой добровольно, его не заставляли, с мечом над шеей не стояли. Так что, защитив Хинату, он сам выбрал свою судьбу. Да и, как он сам сказал, сделал так не потому, что она член главной ветви, а потому, что она его любимая сестра;

5. Провести параллель с отцом Неджи, Хьюга Хизаши, которая так и напрашивается. Хизаши отдал жизнь за брата. Добровольно. Выбрал сам свою судьбу. И тем изменил ее — потому что права решать самому у него не было, ему и тогда пытались запретить. Неджи сделал ровно то же, но для двоюродной сестры. Так зачем возмущаться?

Положение Неджи к началу войны немного отличалось от положения Хизаши. Об этом говорит уже то, что ему клан доверили в сражение вести. Его мнение хоть в чём-то, но учитывалось. И свобода выбора — очень и очень относительная, безусловно, — у него была. В ключевой момент точно: ему же не мешали «не успеть» броситься перед Хинатой, как бы цинично это ни звучало.

Поэтому когда Хизаши выбрал участь сам — он судьбу изменил. Неджи — нет. Выбрать и изменить — вещи разные. А тезис мы все помним. И лично мне это не даёт занять четвёртую или пятую позицию. Про третью я тоже всё сказала…

А среди оставшихся двух вариантов лично я выбираю первый. Если официально. А если по-честному… То второй.

Ещё, конечно, можно сказать, что смерть Неджи — незакрытый гештальт. То есть нас до самого конца заставляли ожидать одного, а дали другое. У зрителей когнитивный диссонанс, кто-то бунтует, трюк удался. Правда, общий вид завершения «Наруто» наводит на мысль, что этот гештальт — обыкновенная дыра…

Впрочем, сколько людей, столько и мнений. Оркестр же в любом случае сыграет по моей партитуре. Так что главное — обрисовать проблему. А заодно ввести в курс дела (пусть и очень предвзято) тех, кто не знает фандом.

Итак, извольте любить и жаловать. Маленькая недоюмористическая пьеса из одного действия и трёх явлений «Аксиома клана Хьюга: Судьбу можно изменить».

* * *

«Аксиома клана Хьюга: Судьбу можно изменить»

Предупреждение: Есть сцены физического и морального насилия над свободной личностью. Присутствуют исторические неточности. Нет, даже так: всё это одна большая историческая неточность. Трактовка событий вольная, полёт фантазии не ограничен, мораль неочевидная. Автор сознательно нарушает все законы «пьесосочинительства». Стиль речи, если позволите так выразиться, скачет.

Ограничения по постановке: Место должно быть оборудовано по всем современным нормам. Необходим белый экран с возможностью спуска на сцену.

Рекомендации к просмотру: Настоятельно предлагается предварительно заказать своей логике дубовый гроб. Можно липовый. Или сосновый. Тут уже от средств и скупости каждого конкретного зрителя зависит.

Краткое содержание: Нет повести печальнее на свете, чем… эта. Жизненный путь одного шиноби, на которого мы не будем показывать пальцем, хотя это был Хьюга Неджи, в вольном пересказе.

Действующие лица:

Хьюга Неджи — член младшей, подчиняемой ветви клана Хьюга. Идёт по жизни с извечной маской равнодушия. Говорит раздражающе спокойно. Кажется холодным по отношению ко всем окружающим. Изначально имеет довольно неприятный характер: надменный и самовлюблённый. На протяжении всей пьесы меняется, растёт духовно. Гений, верящий в судьбу. И, что, несомненно, важнее всего, местный эталон божественно прекрасных волос;

Хьюга Хината — член старшей, главной ветви клана Хьюга. Двоюродная сестра Хьюга Неджи. Падает в обморок при любых потрясениях, в том числе и при простом нахождении в радиусе одного метра от неё тайного объекта воздыхания;

Узумаки Наруто — собственно, сам тайный объект воздыхания Хьюга Хинаты. Правда, «тайной» сей факт, похоже, остаётся только для него самого. Местное «солнышко», приносящее радость (насильно) всем и каждому, но до ужаса недогадливое: женская душа для него — секрет за семью печатями. Главная надежда селения и единственный в своём роде герой;

Кидомару — антропоморфный паук… Или человек с восемью конечностями… Смело можно назвать его Человеком-Пауком. Коварный тип. Убеждённый злодей;

Учиха Мадара и Учиха Обито — неприятные типы, ещё и родственники. Главные враги Наруто и его друзей во время Великого Противостояния — Четвёртой Мировой Войны Шиноби.

Сценаристы (они же Голос за кадром) — собирательный и недостоверный образ создателей манги и аниме «Наруто». Хитроумные интриганы, прячущиеся за кулисами и правящие оттуда бал;

Остальные: Хьюга Хиаши, Нара Шикамару, Инузука Киба, Десятихвостый и массовка — упоминаются.

Действие Первое (и Последнее)

Явление I

Поднимается занавес

Сеттинг: Коноха (Деревня Листа). Первый экзамен на чунина⁽¹⁾. Третий этап. Арена. Идёт сражение Наруто и Неджи.

Неджи (мрачно). Моя судьба была предопределена с самого начала. Как и судьба каждого из вас. Спорить с судьбой бесполезно. Вы все неудачники, а я гений. Хинате-сама⁽²⁾ было суждено проиграть мне в поединке. И тебя, Наруто, тоже ждёт эта участь. Судьбу не изменить.

Наруто (возмущённо). Ты что такое говоришь, даттебайо⁽³⁾?! Да я тебя…

Неджи (не менее мрачно, чем раньше, не обращая больше внимания на Наруто). Мне как члену младшей ветви клана предстоит отдать жизнь за членов главной ветви, за тех, кто всегда был слабее меня, но стоял выше по иерархической лестнице. Пусть я и гений, самый одарённый представитель клана, меня ждёт лишь эта смерть. Как и отца когда-то, занявшего место моего дяди, Хиаши-сама, под ударом вражеского оружия. Судьбу не изменить.

Наруто (по-прежнему возмущённо, но уже с воодушевлением). Прекрати нести чушь! Я докажу тебе, что ты ошибаешься!

(Наруто побеждает Неджи в бою (если так можно назвать тот десятиминутный мордобой, что происходит на сцене), тем самым доказывая, что неудачник тоже может одолеть гения, а судьбу вполне реально изменить.)

Наруто (стоя над поверженным противником, пылко). Так послушай же меня! Я верил, что справлюсь, и вот я одержал над тобой верх. Как ты и сказал, я неудачник. Но я смог преломить судьбу. А ты гений. Ты тем более сможешь! Твоя судьба в твоих руках. Никогда не смей об этом забывать! Слышишь? Никогда!

(Неджи поднимается, храня гордое молчание, и, раздосадованный, ковыляет прочь, однако, судя по шатающейся походке, видимо, уже начинает испытывать некоторые сомнения по поводу собственных категоричных утверждений.)

Опускается занавес

Сценаристы (из-за кулис, громко). Для сердобольных и волнующихся: с Хинатой, упоминавшейся в «разговоре», всё более-менее в порядке, она сейчас лежит в обмороке: двоюродный брат, пока пребывал в опасном заблуждении, уже отвёл душу, наглядно объяснив ей, что «Судьбу не изменить». (В сторону, трагическим шёпотом.) А если серьёзно, то на неё недавно с восхищением взглянул Наруто… Но кому нужна она, эта правда: спектакль не об этом… (Снова громко.) А Хиаши, дядя Неджи, поражённый плачевным душевным состоянием племянника, сразу же после боя того с Наруто рассказал ему правду об отце: он отдал жизнь за брата добровольно, это было не его предназначение, а собственный выбор. И это откровение заставило Неджи ещё глубже погрузиться в думы о пылких речах Наруто… (В сторону.) Надо бы ещё добавить пафоса.

Явление II

Поднимается занавес

Сеттинг: Миссия по возвращению блудного (похищенного) ниндзя — Учиха Саске — в Коноху. Лес в приграничных территориях Страны Огня. Команда «спасения» из Нара Шикамару, Узумаки Наруто, Хьюга Неджи и Инузука Кибы вынуждена остановиться, встретившись лицом к лицу с одним из злодеев — Кидомару.

Неджи (обращаясь к своей команде). Идите дальше. Я его задержу. (Предвидя возражения Наруто.) Наруто, во тьме твои глаза видят лучше, чем мои. Ты там будешь нужнее. (Снова обращаясь ко всей команде.) Идите же! Я потом вас догоню.

(Команда «спасения», сокрушённо качая головами, уходит.)

Кидомару (злобно хихикая). Нет уж! Вы так просто от меня не убежите!

Неджи (весьма уверенно, если не сказать — нагло). Я не дам тебе возможности их остановить. Твой противник — я.

Кидомару (презрительно, придирчиво). И что ты мне противопоставишь, сопляк? Тебе не победить меня. Судьбой было предназначено тебе, знать, здесь погибнуть.

Неджи (сквозь зубы, но с неким сомнением). Вы что, сговорились все? Судьба, судьба… Впрочем, ты, вероятно, прав… (Вспоминая бой с Наруто.) Но я всё же верю, что сам пишу свой жизненный путь! И погибнешь здесь ты.

(Завязывается серьёзный получасовой бой, в ходе которого противники большую часть времени ходят по кругу или прячутся по углам сцены, бросаясь умными и непонятными словами, нанося друг другу редкие, но невероятно точные и опасные удары. В итоге оба оказываются при смерти.)

Кидомару (задыхаясь). Ты победил… Но какой ценой!.. Зачем? Ты ведь тоже сейчас умрёшь! (Умирает.)

Неджи. Нет, я так просто не умру… Потому что я гений. (Падает замертво.)

Опускается занавес

Сценаристы (из-за кулис, громко, будничным тоном). Для сердобольных и волнующихся: с Неджи всё более-менее в порядке, он сейчас, определённо, умирает, однако медики уже на подходе. (Зловеще.) И, будьте уверены, они успеют… (Бодро.) Но важно то, что Неджи, наконец, действительно понял, что судьбу можно изменить! Отныне его жизнь по-настоящему в его руках! (В сторону.) Ага, конечно, сейчас. Только шнурки погладим… (Бросают умилённый взгляд на свои кроссовки на липучках, но зрителям из зала этого не видно.)

Явление III

Поднимается занавес

Сеттинг: Четвёртая Мировая Война Шиноби. Поле битвы. Сражение Наруто и друзей против Учиха Мадары и Обито. По сцене снуют группки людей, сражающихся между собой, — массовка. Обито и Мадара стоят напротив Наруто на середине сцены. Неподалёку находятся Хината и Неджи. Где-то в стороне беснуется Десятихвостый.

Наруто (уверенно, пафосно, пылко, обращаясь к массовке и Неджи с Хинатой). Мы одержим победу! Клянусь, не будь я Узумаки Наруто, что никто из моих друзей не погибнет сегодня, даттебайо!

(Десятихвостый выбрасывает вокруг себя деревянные колья, тут же уничтожающие большую часть массовки на сцене. Пара кольев летит прямо в Наруто, тот не защищается, а закрывает глаза и уши: нецензурные крики пришибленной массовки вызывают у «солнышка» противоречивые желания: приняться вопить вместе со всеми или спрятаться; по мере возможностей осуществляется второй вариант.)

Хината (панически). Наруто-кун! (Выскакивает вперёд и закрывает Наруто собой.)

Неджи (с искренней скорбью). Сестрёнка, мне жаль тебя…

Сценаристы (негодующе). Не, так не пойдет! Ты шиноби и любящий брат или плакальщица на кладбище?!

(Ответ на риторический вопрос не следует незамедлительно, так что из-за кулис высовывается рука и выпихивает Неджи на сцену, как раз между Хинатой и кольями.)

Неджи (несколько задумчиво). Чёрт… (Оказывается проткнут насквозь несколькими деревяшками.)

Хината (плача). Неджи-нии-сан⁽⁴⁾!

Наруто (отчаянно). Неджи, зачем?!

Неджи (героически помирая, в сторону). А мне откуда знать?.. (Обращаясь к Наруто и Хинате, пафосно зачитывая текст, любезно высунутый из-за кулис Сценаристами.) Наруто, ты всем нужен, без тебя нам не победить. В твоих руках не только твоя жизнь. Теперь, похоже, и моя тоже. Ты ответственен за всех. И за мою сестру. Вверяю её тебе. Ты не можешь позволить себе так просто погибнуть. А я… Похоже, я всё же сумел понять отца: порою можно обрести свободу, отдав жизнь за близких…

Наруто (не слушая). Медики! Кто-нибудь! Тут тяжёлое ранение!

Неджи (на мгновение забыв от негодования, что героически помирает, возмущённо). Какие медики?! Такое не излечить. И вообще, я тебе тут наставления последние даю… (Сценаристам, немного подумав.) Эй! Это что вы мне тут за текст подсунули? И вообще… Подождите, вы же мне говорили, что судьбу можно изменить!

Сценаристы (заинтересованно, высовываясь из-за кулис). Ну, да, а что тебя не устраивает?..

Неджи (продолжая героически помирать, но от гнева разражаясь подозрительно длинной для отходящего на тот свет речью). Моя сестра — представитель старшей ветви, моим предназначением было умереть за члена главной ветви. Странное совпадение… Не верю я в случайности, так что ответьте, пожалуйста… Где изменения?!

Сценаристы (изображая из себя оскорблённую невинность). Ты что, подозреваешь нас в обмане?!

Неджи (уже неуверенно). Да?..

Сценаристы (деловито). Не, смотри. Ты умер не за члена главной ветви, а за любимую сестру. То есть как… Тебя интересовала в момент самопожертвования Хината, а не Хината с её положением в клане.

Неджи (в отчаянии). Так это ведь одно и то же!

Сценаристы (категорично). Названия разные, ничего не знаем! И вообще, ты ведь сам только что говорил: у тебя отец так же умер. За брата. Он бы не отдал свою жизнь за твоего дядю, если бы дело было только в члене старшей ветви. Он погиб добровольно. Вот и ты тоже… (В сторону.) Почти…

Хината (переминаясь с ноги на ногу, робко). А разве участь, передающаяся по наследству, не считается тоже предопределённой?..

Сценаристы (оживлённо). Так, тебя что-то не устраивает? Мы и переиграть можем. И оставить тебя одну перед кольями.

Хината (храбро). Я согласна.

Сценаристы (наигранно драматизируя, не слушая). Не, лучше мы Наруто оставим одного против кольев… Заодно и настоящая трагедия будет: главный герой внезапно погибает, война проиграна, зло побеждает… Сенсация! (Обращаясь к Хинате.) Ой, ты ведь его любишь, какая жалость! Так что, нам переигрывать?

(Хината не отвечает, но её падение в обморок весьма красноречиво.)

Неджи (с нервно подёргивающимся глазом). Так это что, и называется изменившейся Судьбой? Я, конечно, ещё подумаю над этим, но пока изменений не ощущаю.

Сценаристы (раздражённо). Какое «думать»? Ощущает он… Ты уже ничего ощущать не должен! И да, вспомни название: «Аксиома клана Хьюга: Судьбу можно изменить». «А-кси-о-ма», слышишь? Аксиома — это утверждение, не требующее доказательств. А ты как раз подтверждения всякие найти и пытаешься. Непрофессионально, знаешь ли. Ну, сейчас тогда поможем тебе приписочкой в сценарии…

(Сценаристы сосредоточенно вырисовывают на бумаге: «… испустил дух…»; Неджи набирает в продырявленные лёгкие воздуха, чтобы что-то сказать, но коварные Сценаристы быстро переглядываются между собой, зачёркивают только что написанное и калякают сверху: «… умер…».)

Неджи (обречённо). Чёрт… (Умирает.)

Сценаристы (утирая скупую крокодилью слезу, в сторону). Эх, а волосы всё-таки жалко…

Наруто (запамятовав, что вообще всегда имел довольно прохладные отношения с Неджи). Я бездарь! Мы все проиграем! Друг погиб из-за меня! И другие тоже умрут!..

Обито и Мадара (хором, радостно). Да! Сдавайся! Ты неудачник! Всем вокруг ты несёшь лишь смерть!

Хината (только что очнувшаяся от обморока, у которой любимый и единственный брат только что пал смертью храбрых идиотов в неравном бою против Сценаристов и деревяшек, проявляющая неожиданную стойкость духа). Прекратить истерики в строю! (Легонько прикасается к щеке Наруто рукой, но Сценаристы тут же дописывают: «… дала ему пощёчину…».) Неджи не для того отдал свою жизнь, чтобы ты опустил руки и повёлся на провокации врага! Он хотел, чтобы ты защитил всех нас! Только ты сможешь это сделать!

(Где-то на сцене, кажется, озвучивается витиеватая реплика на тему: «Ага, хотел я, чтоб…», — но, если даже и так, она тут же тонет в надрывном кашле одного из незадачливых сценаристов. Кто-то из массовки, почему-то кивая кому-то невидимому (для зрителя), подходит к новоявленному трупу и ненавязчиво надавливает на один из торчащих кольев. Слуховые галлюцинации больше не повторяются.)

Наруто (мужественно). Ты права, Хината! Прости, я рано отчаялся… Пошли! Неджи не хотел бы, чтобы мы так просто сдались! Победа за нами!

(За кулисами включается героическая музыка (любая, главное, чтобы там было: «Пам-пам-пам»). Остатки массовки, Наруто, Хината и Обито с Мадарой, переругиваясь, покидают сцену. Поверх музыки накладываются звуки рукопашной борьбы и отборной брани, но это уже происходит вне зоны зрительской видимости. На сцену опускается экран, на котором мелькает множество моментов с Неджи. Завершает траурную процессию кадров под неофициальным названием «Это фиаско» сцена похорон.)

Сценаристы (из-за кулис, преувеличенно радостно). Для сердобольных и волнующихся: у Наруто и Хинаты всё будет хорошо! (Мстительно.) Как и у всех, кому повезло выжить. После великой победы в борьбе против Обито и Мадары в Конохе появится множество новых семей, в любви будут зачаты очаровательные дети. Много детей. И все будут жить долго и счастливо! И помнить Хьюга Неджи, героя, погибшего за друзей, но изменившего судьбу!

(Со сцены, где до сих пор находятся «трупы», снова чудится какое-то недовольное шебуршание. И снова откуда-то сбоку раздаётся почти истерический кашель, смутно напоминающий: «Почему до сих пор не опустили занавес?!».)

Сценаристы (поспешно). Но это уже совсем другая история…

Опускается занавес

* * *

Аплодисменты, пожалуйста. Вас не затруднит, а мне приятно. Спасибо.

Только что вы имели счастье (или несчастье) лицезреть историю жизни Хьюга Неджи в кратком пересказе тех зрителей, кого возмутила его участь. Ещё раз подчеркну, что данное изложение событий является сугубо субъективным, неточным, недостоверным, ненадёжным… Но суть, я считаю, отражена: путь гения великого клана закончился нелепо, нелогично и совершенно бессмысленно: Неджи окончательно убедился в том, что Судьбу можно изменить. Зрители тоже, потому что Наруто «впаривал» это им на протяжении всего действа. Эта идея стала чуть ли не одним из девизов происходящего. И в итоге что? Несчастного гения поманили мнимой свободой и убили. Опровергнув этот самый «девиз». Где логика? Именно, отсутствует. Что и требовалось доказать (и показать).

Спектакль окончен. Всё, господа, расходимся… Хотя нет. Я была бы не я, если бы после дрянной пьески не вытащила из рукава новый козырь. Наши шулеры — профессионалы, не сомневайтесь в этом.

Итак, как говорится, если что-то не устраивает, то предложи свой вариант. Критиковать каждый горазд. Вот и я, придерживаясь этой философии, решила выдвинуть новую версию произошедшего. Не я первая, не я последняя. Но какой смысл изменять данность, писать о том, во что не веришь? А я своими глазами видела смерть, похороны, слёзы… Нет, тут дело в другом. От нас явно что-то утаили, оставили «за кадром»…

Что ж…

1) Чунин — ниндзя (шиноби) среднего уровня. Выполняет миссии среднего уровня сложности, руководит командами на не очень сложных миссиях.

Вернуться к тексту

2) -сама — японский именной суффикс, демонстрирующий максимально возможное уважение и почтение к тому, по отношению к кому употребляется (примерный контекстуальный синоним: «госпожа»). В него часто вкладывают сарказм.

Вернуться к тексту

3) Даттебайо — слово-паразит и «фишка» Наруто Узумаки. Не имеет точного значения (и перевода).

Вернуться к тексту

4) Нии-сан — уважительное обращение к старшему брату.

Вернуться к тексту

Стоит усомниться хоть на секунду в собственных убеждениях, и всё будет кончено.

— Война — злая тварь, — сухой старик в пёстром халате еле шевелит обвисшими губами, но пять пар молодых глаз ловят каждый выдох. — Она никогда не марает рук сама. Превращает друга во врага, говорит его языком, заносит кунай⁽¹⁾ его рукой… и молись, чтобы убила тебя, а не ухмыляющегося рядом товарища. Впрочем, на него у войны тоже зуб наточен, у него и так немного шансов…

Старик хрипло смеётся и тянется за трубкой.

— На войне живут мигом. А если повезёт вернуться — будешь всю жизнь торопливо давиться этой самой жизнью, как слишком большим куском хлеба, роняя крошки, не чувствуя вкуса и боясь прерваться. Впрочем, что жизнь… Подай мне доску, — кивает он мальчишке помладше.

Новенькая доска для сёги⁽²⁾, только коснувшись узловатых пальцев, летит на пол. Желтоватые фигурки с печальным треском рассыпаются по полу.

— Вот она, ваша жизнь, — важно кивает старик. — Играет с вами, играет, азартно сверкает глазами, а потом просто переворачивает доску. Не нравится? — Старик усмехается, замечая наморщенные лбы и поджатые губы. — Ну, раз вы своей жизни сами хозяева… Тогда ваша жизнь — эта самая игра. Без выживших. Кон закончен — считают людей, только не оставшихся, а ушедших. До последней партии не дойдёшь, какие стратегии ни выстраивай. А всё-таки играешь, играешь до последнего, надеясь, что следуюший на вылет — не ты… Увлекательней игры не придумать.

— И ты всё ещё играешь? — вдруг серьёзно спрашивает принёсший доску мальчишка.

— Хода два, наверное, в запасе ещё есть.

— А война на тебя замахивалась?

— На меня — нет, — качает головой старик. — На деда.

Разбросанные по полу фигурки насмешливо блестят лакированными гранями: «Не послать ли философию Лису под хвост, старик? Всё не так».

* * *

Доска опрокинута. Кости разбросаны по полю и предоставлены сами себе — и друг другу.

Ладони в засыхающей грязи, лицо заливает потом, волосы давно слиплись от крови и сукровицы, голова раскалывается, а глаза болят от перенапряжения, но дать им отдых нельзя, не сейчас. В сражениях нет места людям — только телам и умениям. Развернуться, отбить неумелую — недостаточно умелую — атаку справа, разорвать артерию ребром ладони. Кожа «слышит» удар чужого сердца за миг до — но они все уже научились не вслушиваться. Снова развернуться… Пригнись! Чёрт возьми, «свои» могли бы быть и поточнее. Протектор⁽³⁾ сейчас пришёлся бы очень кстати, но серая лента затерялась где-то в пыли. Белёсая тень навстречу — чужой кулак, да только что сделаешь против «мягкой ладони»⁽⁴⁾. Хорошо, очень даже хорошо…

Пора проверить, как другие. Хината-сама хмурится, уворачиваясь, но её чакра⁽⁵⁾ в порядке. Молодец… А вот Наруто выглядит уставшим. Что ж… Пора добавить главной надежде шиноби немного уверенности.

Хьюга Неджи распрямляет плечи. И отрывисто, как всегда, бросает Наруто несколько слов:

— …одержать победу… только ты… нужен… будем защищать, пока стоим… — гвалт вокруг перебивает слова, но главное Наруто слышит, улыбается и одними губами шепчет: «Спасибо».

А ещё главное — увы — слышат другие. Уважение, одобрение в чужих глазах жжёт спину: оно неуместно, ведь сказанное попросту очевидно.

Неджи коротко кивает. Разворот, захват, треск костей: к нему бесполезно подкрадываться со спины. А дальше — снова в гущу битвы. Очертя голову: уважению не ровен час стать восхищением, а уж его он может принять только от того, кто дал ему право самому назваться гением — после стольких лет.

* * *

Гений. Не слово — вся его жизнь. Хлёсткая пощечина: да, гений, ты видишь дальше и владеешь чакрой лучше всех сверстников, да, ты самоучка, освоивший без всякой помощи то, что до сих пор с трудом даётся наследнице твоего клана… но зачем, если тебе умирать по знаку её царственного пальчика? — Рука обхватывает чужую шею. — А затем «гений» — смысл жизни, призвание и цель: доказать, что судьба не помеха. «Гений», — повторять, как мантру, уходя на миссию. — Хрип. — Повышаясь в ранге. — Слабая хватка на предплечье. Не поможет… — Сражаясь с Кидомару. — Хруст. — А всему виной тот первый экзамен на чунина, на котором «гений» впервые прозвучало не издевательством, а признанием… Признанием силы из уст одержавшего верх… — Шея под рукой обмякает, обвисает безжизненной змеёй. — …неудачника.

Первое поражение — и первая победа. Треклятая кличка обратилась боевым званием.

Первая победа — и главное проклятие. Как бы было проще, распирай, как прежде, тьма виски, злоба — грудь… Теперь боевое звание станет смертным приговором: ведь это имя он, если что, не сможет не оправдать — от смысла жизни так легко не отказаться… Стыдно признаться: от самой жизни легче.

Забавно.

Из тёмных лесов по южной кромке поля долетает воронье карканье⁽⁶⁾.

* * *

Свободное мгновение: можно тщательно осмотреть поле боя. Просто так, по старой привычке: подмечать все детали вокруг, чтобы потом быстрее сориентироваться. Будто он сейчас увидит что-то новое… И будто увидит детали: давишняя слепота не прошла бесследно.

Во все стороны простирается сухотравное поле, вытоптанное, грязное, заполненное людьми. Широкими проплешинами темнеет земля, устланная кровавой размякшей массой. Иглами дикобраза торчат деревянные колья. Линии Альянса редеют, но их позиции те же. На юго-востоке чернеет лес.

Что ж… Как он и думал: ничего не изменилось.

«Красный шар солнца закатился за горизонт, чтобы больше никогда не подняться. Все небо осталось во власти черных туч. Застывшую над полем бесцветным эхом крика мёртвую тишину прерывали лишь редкие раскаты грома и сотрясающие нутро до основания взрывы. Тишина давила на уши, заползала червем в голову и сводила с ума. А уж безумие открывало двери запаху: запаху дикого, звериного ужаса…»

Но здесь нет тишины, «бесцветным эхом крика» нависшей над битвой в дрянных книжонках, которые Хината, краснея, напрасно протягивала вместо потрёпанного справочника по медитации. Нет, есть лишь шум сражения. Неясный гул, чьи-то хрипы, стоны. Взрывы. Ничего особенного. И даже не слишком громко: бой оглушает лишь в первые секунды. А может, и не только в первые: просто дальше слушать нет времени. У него — так точно.

А редкие минуты затишья нарушают шум крови в ушах и собственное дыхание. Цвета же…

Здесь нет багрово-красных отсветов или сверкающих молний. Нет пугающих вспышек, если не считать те же взрывы. Нет ничего примечательного, даже наоборот: всё кругом слишком тусклое. Даже тьмы нет, только земля сплющена ржавыми тучами. Мир посерел. Скорее даже, стал чёрно-белым. Впрочем, ему ли привыкать?⁽⁷⁾

«Командир… восток… — что-что? — на двадцать градусов…» — омерзительный механический треск перебивает связь и бьёт в ухо. Хорошо бы не опорожнить и так почти пустой желудок…

— Вижу, — с трудом, — слушай внимательно…

Запаха страха здесь тоже нет: воздух насквозь пропитался кровью и потом, различить что-либо ещё попросту невозможно. Что ж… Вполне привычно для тех, кто живёт в этом всегда, — шиноби.

Почитала бы и ты лучше справочник, сестрёнка…

Рядом кто-то кричит, и уже не до цвета неба над головой. Пальцы слишком хорошо помнят печати, им не нужен контроль — и тягучие мысли вновь захлёстывают, вращаясь по кругу и завлекая всё глубже. Одно и то же повторяется раз за разом, но краски всё темнее. Предчувствие? Вот этого не надо, спасибо…

— Эй, с тобой всё в порядке? — Кто-то крепко встряхивает за плечо, заглядывает прямо в лицо и тут же нервно сглатывает, бормочет что-то и спешит скрыться.

Тянет ухмыльнуться — или оскалиться. Этот человек не первый, кого испугали глаза Хьюга… В порядке? Нет, не в порядке: ему уже давно пора двигаться. И снова всё идёт по кругу: печати, мысли — а когда оно шло иначе?

Запаха страха нет, а вот сам он есть. Конечно, есть: ему всегда найдётся место там, где бродит смерть. К нему, разумеется, привыкаешь, но он всё ещё шелушит кожу — страх…

Сзади! Зубастая щепа с обиженным треском падает на пыльную землю, так и не задев плечо. К такому тоже, впрочем, привыкаешь. Синие всполохи чакры снова с шипением растворяются под кожей. Небо на миг светлеет.

Страх… не вернуться? Возможно. Вряд ли кто-нибудь сможет точно его назвать. Он просто есть, и он совершенно — со-вер-шен-но — бесполезен. Ведь путей только два: можно либо выжить, либо нет. А выбирать всё равно не тебе, Судьбу не переспорить.

Э, нет, ещё пара размышлений в таком духе…

Но зачем бояться, если всё уже предречено? Зачем добровольно порочить своё имя, сознаваясь в трусости? Даже перед собой.

* * *

Гордость. Гордость и самоуверенность. Отталкивающие, неприятные черты…

«Нет, — тут же ворчит он про себя. — То есть да, но в том и суть».

Черты, из-за которых у него было так мало друзей.

«Благодаря которым их было так мало», — снова поправляет он себя. Сам он назвал бы эти качества достоинствами, преимуществами.

Такими же преимуществами, как Бьякуган: не будь его, он точно бы сейчас упал в пыль. А теперь изорванная земля только щерится кольями. И сейчас не так уж важно, что из-за глаз и началась вся история с печатью.

Говорят, в мире шиноби без друзей не выжить. Лгут, конечно: не выжить без гордости в клане. Червя задавят, змею затопчут, кроликов передушат по одному. Простого смертного же… просто заклюют. А чтобы не быть простым смертным…

«Или ты их, или они — тебя».

«Но не бей без расчёта, а ударив, не промахнись! Промах убивает веру».

«Кто поверит в того, кто не верит в себя? А не поверят — размажут».

Друзья же всегда спутывают карты, перечёркивают расчёты, разрывают безукоризненно точные чертежи — ещё и нахально улыбаясь. Отвлекают от главного: от цели. А значит, они лишь досадная помеха. Такова была философия клана — а потому и его тоже.

И как же он презирал свою слабую двоюродную сестру, Хинату, за то, что она не смогла принять эти идеи так же…

Люди редко точны в выражениях: в мире шиноби просто не выжить без тех, кому можно доверять, кто и сам готов довериться тебе. И у Неджи такие были: не друзья — команда. Боевые товарищи, которым дозволено чуть больше. И которые, что лукавить, и готовы на большее: жизнь за жизнь. А привязанность — зависимость, — уважение, без которых, говорят, дружбы не бывает… Уважают — себя.

Самоуважение — для него. Гордыня — для других.

У этих деревяшек что, на него зубец наточен? Пыль раздражает глотку. Толстый кол вколачивается в землю, зарывая свежий, но уже смазанный след сандалии.

И так продолжалось долго. Наверное, до того самого экзамена на чунина. Символично. Но только там он узнал, что — только возможно — гордость ослепляла его долгие годы.

В конце концов, даже белому глазу не все дано увидеть. И не одна у него слепая зона… Удар по самолюбию — болезненный, но такую цену, пожалуй, стоило заплатить.

Если дать тебе пощёчину, это будет достойная цена твоей чуть не потерянной сейчас жизни?

Вряд ли. Может быть, он просто устал.

«Лишившись ненависти, проще дышать», — уверенно кивали вокруг. Что бы они понимали… «Вся твоя прежняя жизнь прошла зря, весь твой привычный мир — заблуждение» — про такие ли новости говорят «будто выбили почву из-под ног»? Неважно. Важно, что теперь он уже ни в чём не мог быть уверен. Ясно же он знал лишь одно: всё изменилось.

Изменилось, а не сломалось.

Пытаясь заново собрать разбитую не им — или всё же им? — реальность, он решился снова присмотреться к товарищам, забыв на время про «бьякуган», про устоявшиеся истины: быть может, иногда цветное зрение всё же точнее?

Сосредоточься, наконец, на битве. Хоть каким-нибудь зрением смотри за полем! Хватит витать в облаках — оставь их Шикамару. Присмотрись: что там справа?..

Присмотрелся. И вдруг понял, что воспринимает свою команду по-другому.

Сокомандники — для него. Друзья — для других.

Ничто не переменилось: остались его пренебрежительные взгляды, насмешки и колкости («Когда научишься летать — зови».), безоговорочное согласие Тен-Тен («Только громче!») и громкое возмущение Ли («Если не справлюсь, пройду на руках тридцать кругов вокруг деревни!»).

Только теперь каждый знал наверняка, что уже через неделю Ли победно прокричит своё «Сила юности» с самого высокого и хлипкого к верхушке дерева в лесу (и пройдёт на руках тридцать кругов вокруг деревни — просто так), Тен-Тен покажет ему большой палец, а Неджи, напряжённо следивший за подъёмом, облегчённо выдохнет.

Хорошие знакомые — для других. Друзья — для него. Стоило только изменить отношение.

Двоюродная сестра — нет, сестра — перестала казаться безвольным ничтожеством. Она действительно пыталась заслужить его… одобрение? Нет, признание.

И он позволил ей попробовать. И ещё раз, и ещё…

К робости оказалось не так сложно привыкнуть. Перестать за неё презирать — тоже: за ней прятался крепкий характер.

Кто знал, что так выйдет? Хотя он, возможно, знал.

Потому и не сопротивлялся.

А Наруто… Этому дурачью Неджи был благодарен. И по-своему привязан, как бы глупо это ни звучало. Кто бы мог подумать, что во тьме глаза этого недоразумения видят лучше? И всё-таки…

Нет, не должно было это всё так обернуться, не должно было…

Полоска леса на границе поля медленно расплывается и прячется в черноту. Чёрт, только не снова…

Сестра, друзья… Всё это если не делало счастливым, то точно примиряло с несправедливой действительностью. По крайней мере, была смутная надежда, что теперь всё именно так, как и должно быть… и неясное чувство, что Судьба обязательно этим воспользуется: Судьба не умела проигрывать. Злая шутка, однако…

* * *

Чёрная, разбухшая от крови, гнилая насквозь земля, трупная вонь разъедает глаза. И знакомые лица сейчас искать нельзя. Ведь, если всё же найдёшь… Нет. Слепая ярость в бою не помощник; отвлекаться нет права, иначе не сносить головы. Она и так с минуты на минуту расколется надвое…

Сказал бы кто-то «не отвлекайся» сейчас его сознанию…

Чей-то дружественный выкрик тонет в омерзительном горловом бульканье, и остаётся лишь стиснуть зубы. Не оборачивайся… Что-то со свистом пролетает мимо — похоже, новая потеря. Задевает руку… А рядом сражается Хьюга Ичизоку — клан, который он так долго ненавидел. Клан, который и сам, верно, боялся его, который умел лишь подчинять своей воле. И который все же доверил себя ему — выскочке из младшей ветки.

Почётно.

* * *

Долг. Перед деревней, перед кланом, перед друзьями… Вот что на первом месте — всегда и везде. И вот чего так и не смог понять Наруто.

Нельзя бросаться на другой конец света, если у тебя миссия в соседней деревне. Если ты должен поймать обозлённую кошку, а на том самом другом конце света детей сжигают заживо, — лови кошку.

Ты сам-то в это веришь?

Не верю: не люблю кошек. Впрочем, детей тоже.

И нельзя нападать на своего же нанимателя, если он оказался вдруг бесчестным трусом.

И нельзя идти против приказа.

Самому Неджи для подавления любых порывов хватало всего трёх слов: «Мы на задании». Всё. На миссии нельзя нарушать правила, подчиняться собственной прихоти. Поручение необходимо выполнить — любой ценой. А спасением утопающих иной раз придётся заняться и самим утопающим. Неужели это так сложно понять?..

Ты уверен, что понимать это нужно именно сейчас, когда в любой момент тебя или товарища могут перемолоть в труху?

Правда, это не мешало ему, самому здравомыслящему, бросаться за друзьями всякий раз, когда остановить их уже было невозможно, а малейшее промедление с его стороны могло стоить уже их жизней, — и он ни разу об этом не жалел. Раздражался и негодовал, да, но не жалел. Но ведь долг превыше всего?..

Если будет следующий раз, возможно, стоит сразу забыть о правилах. И порасспрашивать Наруто: он лучше знает, что должны друзьям.

В мутную черноту погружаются дальние отряды Альянса. Радиус обзора сужается неумолимо.

* * *

Даже в центре битвы иногда удаётся получить минутную передышку: избавиться от лишних мыслей, с интересом уставиться на кровоточащую руку… Надо же, дрожит. И будто размывается, превращаясь в тусклое красно-белое марево. Так, закрой глаза…

Неловкая шутка брата по оружию, на миг привалившегося к плечу — перевести дух — заставляет рассеянно обернуться:

— Ну, если эти штуки продолжат лететь в том же духе, с поля уползать будет ежиная братия.

Неджи моргает раз, два и наконец почти ясно видит кривую — без юмора — улыбку и покрасневшие глаза.

Рядом вспахивает грязь деревянный столб, и невесёлая ухмылка напрашивается сама:

— Нет, с такими иглами только в дикобразы.

Молчание. Недавний шутник прищуривает мутный глаз, закусывает губу. Она и так уже чем-то рассечена, кровь засохла на подбородке и теперь выступает снова, но, похоже, это пустяк. Нервно дёргается щека. Значит, не доверяешь?..

Наконец тёмное от грязи лицо осторожно расплывается в новой — теперь уже лукавой — улыбке, кровь чернеет в углу рта. Но зрелище почему-то радостное.

— Смотрю, схватываешь на лету.

Нервный смех через два человека, потом ещё… Нет, никому не весело, даже не забавно. Ну, может, совсем чуть-чуть. Но иначе слишком… страшно? Пусть так… Взгляд лениво скользит по округе, в любой миг готовый заостриться на слишком яркой или слишком тусклой точке. Вот небо прорезает восьмёрка птиц…

Отдыху недолго длиться, и все идёт сначала. Оттолкнуть с пути шутника — зазевался, — закрутиться серым вихрем. А потом снова найти друга — разве, уже? — больными глазами: только бы не потерять… Будто в ответ, только-только опять замерцавшая на грани зрения лесная полоса пропадает из виду; перерыв глазам помог ненадолго.

Усталость по-крысиному визжит, щекоча усами мокрую шею. Мир размывается. Голова кипит, волосы давят на спину, жилет стискивает грудную клетку, а от смеси пота, крови и пыли выворачивает наизнанку. Снова и снова приходится ловить юркую эгоистичную тварь — вялость — липкими руками и отвлекаться на что угодно, только не на себя. И тогда всё саднит будто у кого-то другого, а из мути снова выступает поле. Но или крыса всё проворнее, или он всё медленнее…

Чёрт… Нет, пока руки работают… Выпустить чакру. В глаза лезет мокрая прядь — лишние секунды, чтобы… опрометью броситься вперед, изо всех сил молясь об одном: лишь бы не опоздать.

И не расхохотаться: «лишь бы не опоздать» вдруг превращается в «лишь бы не выжить».

Он ненавидит игры. В этой, например, его смерть станет залогом её спасения. А Хьюга Неджи не может проиграть.

В прокопчённой вышине проносится знакомая птица, отличающаяся от всех других смешными вихрами в хвостовых перьях. Та самая, Девятая. Он опять её не заметил. И теперь только уверился, что сегодня у Судьбы на него свои планы — а его снова никто не спросил.

Как иронично.

* * *

Выбор. Которого не было и быть не могло… до экзамена на чунина.

Уже смешно…

Правда об отце и клане поколебала закостенелое чувство обречённости. Хотя, конечно, нисколько не разрушила веры в предопределённость Судьбы всего в мире: за что-то нужно было держаться.

Но эта же Судьба оставляет каждому и шанс всё изменить. Иногда всего один, и даже тот предусмотрен Роком — пускай. В конце концов, важно то, что вдруг появился выбор.

Или его иллюзия, иначе с чего бы ему сейчас принимать на себя удар, нацеленный на Хинату и Наруто?

Кто бы дал ему что-либо выбрать…

Раскалённая, усталая голова не успевает за ногами. Наверное, время последних мыслей, но сознание всё доводит до итога предпоследние, уже неважные:

Он решился умереть за сестру — а погибнет за будущую главу клана, как и его отец когда-то. Побочная ветвь исполнит своё предназначение, и всё вернётся к началу.

Он не гений — он дурак: его снова провели, заставили покориться неизбежному. И покориться с какой-то странной, горькой и обречённой радостью, ведь теперь оковы — всё, что дорого:

Имя — подтвердить.

Гордость — сохранить.

Товарищи — защитить.

Сестра — спасти.

Долг — заплатить.

Доверие клана — оправдать.

Выбор — отказаться.

Единственное, что раньше давало волю к сопротивлению, опутало намертво тяжёлой цепью. И теперь он не сможет не подчиниться.

Просто не захочет.

Несомненно, достойная участь для гения, верящего в Судьбу. Ведь так?

* * *

Бессмысленно.

1) Кунай — японский кинжал.

Вернуться к тексту

2) Сёги («игра генералов») — японская настольная логическая игра шахматного типа.

Вернуться к тексту

3) Протектор — лента с металлической пластиной, защита и знак принадлежности к ниндзя.

Вернуться к тексту

4) Техника тайдзюцу: быстрая атака ладонью по телу противника с целью заблокировать точки чакры и вызвать временный паралич.

Вернуться к тексту

5) Чакра — форма жизненной энергии, на использовании которой завязаны многие техники (в т. ч. и печати — ручные жесты, высвобождающие чакру) ниндзя.

Вернуться к тексту

6) Ворон — символ смерти. Однако в синтоистской мифологии он же и символ Солнца, света. Согласно легенде, Ятагарасу, трёхлапый ворон, был послан богиней Солнца Аматэрасу проводником к первому императору Японии.

Вернуться к тексту

7) Бьякуган — «белый глаз» — улучшенный геном (Кеккей Генкай), в первую очередь — клана (Ичизоку) Хьюга. Строение глаз, при котором можно видеть потоки чакры в теле, смотреть сквозь предметы (триста пятьдесят девять градусов обзора, лишь одно слепое пятно) и наблюдать происходящее в радиусе нескольких (кило)метров в условно чёрно-белом цвете (негатив). И только после активации. В состоянии покоя глаза белые, зрачок сливается с радужкой. При активации зрачок лучше выражен, вокруг глаз вздуваются сосуды, а самому хозяину удаётся выполнять всё вышеперечисленное.

Вернуться к тексту

Никогда не нужно разбрасываться своей жизнью, даже для того, чтобы кому-то помочь.

Все выбирают свою смерть ради спасения кого-либо. Глупо.

— Умирать — больно?

— Смотря как умирать, — старик с интересом поднимает голову, отрываясь от книги. — Гореть заживо — больно так, что ты и представить себе не сможешь. Сложить голову на плахе — не столько больно, сколько страшно: ждать казни. Погибнуть в битве… Если повезёт — даже не успеешь понять, что убит.

— А как хочешь ты?

— Боюсь, как хочу — уже поздно, — старик усмехается обвисшим краешком губ. — Моя жизнь давно не стоит ничего.

* * *

Вот Неджи поднимает голову — а вот уже режется о воздух в косом прыжке. Что было между?..

Только девичья фигурка, раскинувшая руки в защитном жесте, страх и слабое тоскливое желание…

Промахнись. Не успей.

А он успеть должен. Заслонить собой Хинату и этого оболтуса, готового вытащить на солнце даже сову — и убедить её же, что она того хочет.

Вот он, его долг. Ли назвал бы его зовом души…

Наверное, это первый раз, когда разум и чувства заодно.

И, кажется, последний.

* * *

На деревянный кол — три трупа и сотня вскриков.

Уйди с дороги…

Но он же гений.

Чур на него — три кола.

* * *

Удар Неджи даже предвкушает: «Нет слаще смерти, чем гибель за близких людей», — вспоминается вдруг романтичное. Он даже успевает устыдиться.

Миг, второй, третий…

Ему больно. И боль — разная: дерущая, слепящая, парализующая, красная, белая…

И стынущая. Не сразу: нечем дышать, голова наконец раскалывается с глухим треском, кости плавятся, плавятся — остановите это! — плавятся…

Холодно. Хорошо. Плохо. И, уткнувшись носом в плечо Наруто — как?.. — Неджи готов взвыть: чужое тепло треплет по щекам, но не подходит ближе, не греет. И он зол…

Поглотить, впитать; заглушить горькую — ледяную — зависть…

Он устал. Пропади всё пропадом: желать поздно и глупо.

Но… Он наконец-то сделал все правильно. Хината-сама будет жить, а остальное…

«Нет слаще смерти…»

Наивный идиотизм.

Чёрт, это больно.

* * *

Гнев накатывает внезапно.

Плачущая Хината, Наруто, отчаянно зовущий медиков… Бесполезно: сквозные дыры не залечить. Да никто и не успеет. И так много всего нужно сказать — не заставляйте его тратить слова и на это!

Тяжело даже дышать.

* * *

«Воину умирать не страшно. Воин готовится к последнему дню всю жизнь. Воин встречает смерть с мечом в руке — как последнего врага…»

В голове вдруг становится пусто и тихо. Нет, мысли есть, но их так много, что они паническими воплями перебивают и заглушают друг друга. И на поверхность пробиваются лишь выдержки из кодекса; пробиваются лениво, будто не давая и неконтролируемому ужасу вырваться из предсмертного оцепенения.

«… при переходе в иной мир воин…»

Недостойное, гнусное лицемерие.

Интересно: есть ли тот свет?

Ответа нет. Резко — нет, будто забыл всего минуту назад и теперь никак не вспомнит.

«… тело — всего лишь механизм…» — бездушный и неаккуратно выключенный, гнилой, пустой, немыслящий: мысль вместе с жизнью канет в небытие…

Громко. Страшно — до злого безумия.

«С мечом в руке»? Убогая дурость, жалкое лицемерие, что толку!..

По крайней мере, он умрёт один.

Страшно до умиротворения.

* * *

Над полем — скорбно простёршая крылья птица. Вольная птица, свободная… Скоро и он станет таким. Но его песня ещё не допета: остаётся несколько слов… Увы, хриплый, прерывистый шёпот — это последнее что он может сделать для остающихся здесь. Обидно: он надеялся на большее.

— Запомни… Твоя жизнь… уже не принадлежит тебе одному… Теперь… она… и моя жизнь тоже… Потому что… ты назвал меня гением… — Теперь всё кончено, и жизнь его вложена в руки Наруто. Простите, Хиаши-сан⁽¹⁾, что не дал выполнить обещание, но так было правильно. «Решить принять смерть… ради жизней своих товарищей…». Похоже, он наконец-то понял отца: умерев за дорогих людей, можно обрести свободу. Остаётся подождать совсем немного: пока сердце окончательно не замрёт.

Похоже, «вся жизнь перед глазами» — тоже ложь.

Наруто неосторожно давит на один из кольев.

«С такими иглами…» — проносится в голове, и почему-то на миг хочется зайтись булькающим смехом: всё-таки дикобраз… хотя уползти у него вряд ли получится.

Круг замкнулся.

Он вдруг понимает, что умрёт.

* * *

Он что-то упустил. Что?

Думать — страшно. Но когда тогда? Нет. Решать нужно сейчас. Решать как угодно. Но что решать, чёрт возьми?

В голове удивительно ясно — и пусто. Надо продлить миг, надо… Надо успеть решить.

Вдруг кажется, что его окончательно лишили свободы.

* * *

Кажется, печать, наконец, бледнеет: по лбу растекается жар. А предсмертный холод выжигает из крови Кеккей Генкай, запечатывает Бьякуган, и с головой снова захлёстывает боль. Глаза кто-то плавит на медленном огне: не закричать и не вдохнуть. Но теперь уши раздирает, смешиваясь с шумящей кровью, навязчивая идея: найти, осознать…

Оцепенение с разума спадает, уголёк сознания мстительно шипит, стремительно, с отчаянным треском разгораясь.

* * *

«Я никогда не думал, что джонин⁽²⁾ — моя конечная цель», — вот битва с собственным клоном, победа над самим собой… Но сейчас он ищет не силы.

* * *

Тело бережно опускают на горячую от крови землю. «Мёртв», — потрясённо, с неверием выдыхают вокруг. И уже не нужно выискивать признаки жизни в стеклянных глазах — вернее, в том, что от них осталось: поздно и бесполезно.

Огонёк тлеет из последних сил.

* * *

«Ты нас спас!» — Ли, как всегда, громок и раздражающ… Неджи рад его видеть. Тен-Тен рядом немного испуганно и смущённо, но счастливо улыбается, глаза блестят почти детским воодушевлением.

В тот раз он вытащил сокомандников из водяной тюрьмы, и вечером они ещё долго жались к огню.

Тепло — тоже не то.

* * *

Чего не смогли сделать многолетние презрение, недоверие и даже ненависть — то делает чувство вины. Обито говорит, Наруто кивает — и вздрагивает от удара.

«Разве он этого хотел?» — Хината больше не плачет. И неважно, что пощёчина неловкая и слабая…

Как же ты выросла, сестрёнка.

Но он, конечно, ничего не скажет. Ему, как всегда, не до этого. И виной всему — как и раньше — одно упрямство.

Он не знает, что ещё ему нужно от этой жизни. Но слова «что-то» сейчас вполне достаточно.

* * *

И снова первый экзамен на чунина. Первое поражение. Перелом.

Уже близко.

Последним усилием всплывают уже неясные, расплывчатые очертания… Битва с Кидомару. Первое сражение, из которого он действительно мог не вернуться. Картинки уже нет, лишь бессвязные обрывки фраз…

Нет, воля смерти не хозяйка. Вот сердце, кажется, отсчитывает свой последний удар. Или последним станет следующий?.. Впрочем, качать сердцу уже нечего: крови в теле давно не осталось. Или это тоже только кажется?..

Не отвлекайся. Есть ещё один вздох…

* * *

«Мне всё равно не увернуться… Ведь так?..» — отчаянный разворот, чтобы, позволив противнику нанести завершающий удар, вложить в последнюю атаку всего себя. Руки совершают привычные движения, а в глазах темнеет от боли…

… или от так запоздавшего осознания.

* * *

Он всю жизнь слепо верил в Судьбу, не сомневаясь и не сопротивляясь ей. Но от него никогда не требовали полной сдачи. Признать поражение сейчас… Не настолько он виноват, чтобы и в последнем стремлении ему было отказано. Не так много и нужно: лишь одна ускользающая мысль… И он снова покорится, как всегда до этого и уже наверняка ни разу после.

Пожалуйста. Одна. Мысль.

* * *

«Нет, я так просто не умру… Потому что я… гений…»

* * *

Нельзя.

Примечания:

Автор... любит... многоточия...

1) -сан — нейтрально-вежливый японский именной суффикс. Контекстуальный синоним: обращение по имени-отчеству.

Вернуться к тексту

2) Джонин — ниндзя высшего уровня. Обычно обладает огромным опытом. Выполняет самые опасные и тяжёлые миссии, зачастую является капитаном и лидером команды.

Вернуться к тексту

Стать сильнее себя вчерашнего…

Распрямив усталые плечи, Наруто делает первый шаг в сторону врага. Рядом, готовая в любой момент поддержать, встаёт Хината. Боль и груз незаслуженной вины остались за спиной, на окровавленной пыльной земле, и медлить больше нет смысла.

Воздух накаляется. Кажется, мир вокруг замер, ожидая важнейшей битвы. Битвы, которая может стать последней для всех. И всё остальное на время теряет значение.

Как и чей-то недавно проигранный бой.

* * *

В последний миг поменять направление тока чакры. Поменять в отчаянном, безотчётном порыве, будто надеясь на что-то, будто зная… Почувствовать вдруг, как всё тело будто выворачивает наизнанку, но уже не ощутить боли сквозь плотную пелену. И позволить себе, наконец, полностью раствориться…

* * *

Возможно, после битвы мир стал немного ярче. Возможно, всё вокруг засияло новыми красками. Но явно не ему об этом судить. Он уже распорядился возможностью видеть жизнь в цвете — да и вообще видеть. Решил всё для себя совсем недавно…

Но надолго.

* * *

Веки вздрагивают, неохотно приподнимаясь. Тут же выступают невольные слёзы, и за ними ничего не увидеть. Пару минут жгучая влага непрерывно течёт из-под вновь сомкнутых ресниц. Наконец всё заканчивается, и приходит время ещё раз попытаться, щурясь, взглянуть на мир.

Несколько секунд пустой взор всматривается в странно бликующую темноту, постепенно сменяющуюся размытыми цветными пятнами — кажется, силуэтами предметов вокруг. А дальше… Дальше ничего не меняется. Мгновение, ещё одно… Медленно, на цыпочках, боясь задеть что-то хрупкое неосторожным движением, вкрадывается в сознание первая робкая мысль. И будто спотыкается, грохотом падения пробуждая все чувства разом. С головой захлёстывает паника, воздух натужно продирается в лёгкие сквозь сжатую гортань, мелко дрожащие пальцы лихорадочно шарят по влажной, почему-то липкой земле, чтобы в итоге сомкнуться на рукояти рядом лежащего куная. Сталь холодом обжигает ладонь, заставляя тут же отбросить кинжал в сторону. Тело увязает в тягучей, вязкой, как паутина Кидомару, беспомощности, а жадная до крови паника разъярённым зверем вцепляется в шею, выпуская тупые когти.

Над ухом, заставляя вздрогнуть, шелестит крылом птица, с пронзительным криком спустившаяся неожиданно низко к земле. Царапает когтями плечо. И обычно холодный ясный ум сразу немного трезвеет — и тут же словно цепенеет, замораживая все страхи, догадки и, кажется, здравый смысл, оставляя лишь одну мысль: «Что делать?»

В ногах правды нет, а если ног и не видишь, то подавно. Но пока глаза ищут ершистые борозды на земле, а находят лишь однородное чёрное пятно, пропахшая страхом пустота в голове заполняется. Что, чёрт возьми, только что произошло?.. И почему пустота такая тихая: где привычное шипение чакры?

Сначала приходят факты, потом понимание, только затем — принятие. Но он понимать отказывается наотрез: иначе, чего доброго, потеряет остатки смелости. Поэтому просто бездумно запечатывает всё, кроме трёх неоспоримых истин: он жив, он больше не шиноби и он ослеп.

А ведь это значит...

В шальном сознании искрой вспыхивает почти безумный план. Такой, который бы он былой немедленно отверг. Но других вариантов сейчас нет — ведь нет? — а время поджимает — кто знает, когда рядом окажется посторонний, быть может даже, враг. Ведь, кажется, недавно ещё вокруг кипел бой… Конечно, слишком многое в замысле зависит от обстоятельств. Но, с другой стороны, риск шиноби привычен, а сомнения часто губили. Так что всё верно: пора действовать. Недаром один из заветов его клана, помогающих воспитывать лучших шиноби деревни: «Нельзя легко поддаваться эмоциям. Нужно всегда уметь анализировать ситуацию и принимать соответствующие решения». Но, чёрт, как же это порой сложно!..

Неджи резко дёргается, чтобы сесть, и тут же, чуть не крича, падает обратно: раны дают о себе знать. Так, спокойнее: сейчас явно не время думать о луже крови под собой. И уж точно нельзя выяснять, откуда она натекла… Он предельно осторожно переваливается на бок и приподнимается на локте — снова садиться совсем не хочется, необдуманный рывок и так до сих пор отзывается вспышками боли во всём теле. Лёгкий присвист, и неуверенно протянутую вперёд руку недовольно тюкают, и только тогда на предплечье, наконец, тяжело устраиваются, издавая любопытный клёкот. Можно лечь обратно: в прежней позе провернуть остальное слишком трудно. Получается до противного медленно…

Собравшись с мыслями, Неджи тянется другой рукой за пазуху, вытаскивает шершавый обрывок бумаги, поколебавшись мгновение, вырывает у себя тёмный волос и бережно привязывает пустую записку к тонкой птичьей лапке. Отлично… Мягкое оперение под грубой ладонью радостно топорщится, и в крылатом посланце по неаккуратным вихрам в хвосте с удивлением узнаётся та самая знакомая птица, Девятая.

Теперь остаётся найти того, кто поможет привести план в действие. Имён в голове крутится много, подходящих людей — почти нет. Члены клана провернули бы всё блестяще, не касайся дело его. Ум тянется к друзьям и Гаю-сенсею⁽¹⁾ и тут же шарахается обожжённым ужом: не поймут и попытаются отговорить. Список быстро сокращается до нескольких человек, и теперь он выбирает без колебаний. Что ж…

Птица не ёрзает и не пытается улететь, когда её приподнимают чуть выше. Не дёргается она и тогда, когда ей куда-то в перья — наощупь — с трудом выплёвывают имя адресата. Может, поэтому и не получается усомниться, что всё поймут и исполнят. В конце концов, она же Девятая…

Груз на руке исчезает, и тяжёлый выдох слышен неожиданно чётко. Грязные пальцы вцепляются в спутанные волосы на затылке, пытаясь болью заставить голову остыть. Думать, мыслить… но не понимать. Не поддаваться панике. Такое могло приключиться с ним в любом сражении. Если здраво рассудить, ему ещё повезло.

Гениям всегда везёт. Очнуться, когда рядом никого нет — ни одного шороха рядом, он уверен — и никто не сможет узнать, что он выжил. Никто, кроме того, кому он сам хочет об этом сообщить. Послать тому самому человеку обрывок бумаги с Девятой птицей, так вовремя и послушно оказавшейся рядом, — все обстоятельства складываются на удивление удачно. И остаётся только ждать… И ни в коем случае не думать ни о чём больше, чем требуется: время предаться тяжёлым мыслям и глухому страху ещё будет. Будет время понять.

Паника сонным зверьком ворочается в темноте и накрывает голову хвостом, оставив приоткрытым один глаз. Её не забудут разбудить.

* * *

Он знает: тот придёт. Заметив знакомую птицу и пустой клочок бумаги, перевязанный длинным тёмным волосом с запахом погибшего Хьюга Неджи, не сможет не прийти — догадается: случилось невероятное и кое-кто желает передать что-то действительно важное.

Он знает: тот придёт один. Возможно, оставит рядом с другими клона. Или, напротив, пошлёт клона к нему. Но никому ничего не расскажет — выдающийся ниндзя всегда превосходно чувствовал ситуацию и видел, когда что уместно и необходимо.

А ещё он знает: если сможет убедить того сейчас, больше можно будет не беспокоиться.

С Хатаке Какаши их, наверное, нельзя было бы назвать даже хорошими знакомыми. Мастер и чужой ученик… Но доверять друг другу им уже приходилось — как и узнать наверняка, что каждый из них — человек чести. На слово каждого из них можно положиться… Именно поэтому сейчас Неджи так важно уверить Какаши-сенсея в своей правоте: если получится это, получится всё. Если же нет… Лучше об этом не думать: подходящий план он придумать так и не смог. Сейчас же нужно собраться и не нервничать: от чётко подобранных слов зависит вся его дальнейшая жизнь. Знать бы ещё, какая... Лишь бы Какаши-сенсей в этот раз изменил своей легендарной привычке опаздывать…

Он знает: тот придёт. И даже не подозревает, что вокруг нет никого не просто так, а из-за мощной вражеской техники. Что почти все сейчас находятся под влиянием иллюзии. И лишь чудом нужный ему человек сможет избежать её и откликнуться на странный зов.

Не подозревает, что и сам не должен был уже очнуться. Что все его фокусы с чакрой пропали бы зря, если бы не Кацую, искавшая живых и наткнувшаяся на него. Слишком торопившаяся помочь большому количеству шиноби и потому не смотревшая, кого исцеляет, — тогда перед ней был лишь раненый, нуждающийся в срочной помощи. Просто вытянувшая из плоти колья и подживившая повреждения до состояния, позволявшего еще немного продержаться до так и не состоявшегося прихода ирьёнинов⁽²⁾, подтолкнувшая мозг к пробуждению и, мимолётно удивившись, что из-за каких-то неполадок с чакрой у пациента лучшего результата достичь никак не удалось, поспешившая дальше.

Не подозревает, что и весь его нынешний план обернулся бы прахом, не будь Сакура, передававшая в тот момент медицинскую чакру Кацую, слишком сосредоточена на происходящем вокруг и исполнении самой техники, чтобы уследить, кого именно лечила Королева слизней.

С иронией размышляя об удаче гениев, он даже не представляет, как ему действительно повезло.

Наконец неподалёку вырастает знакомый расплывчатый силуэт. Значит, пора. Наверное, стоит попытаться подняться на ноги. Конечно, не сразу: сначала как-то встать на четвереньки, затем — на колени. А потом и выпрямиться… И во что бы то ни стало избежать сидячего положения — тот опыт повторять нет ни сил, ни желания. Но и без того… Хорошо бы пережить это усилие.

Что ж, сейчас всё и закончится… Так или иначе.

Раз и навсегда.

* * *

— Итак, ты здесь. — Не вопрос, просто констатация факта. Спокойный, ровный голос… и лишь едва заметное неподдельное удивление мелькает в конце фразы. Что ж, как и ожидалось от легендарного Копирующего Ниндзя. — Как? — И, конечно, сразу же переходит к сути дела.

— Чакра. Думаю, можно назвать это самоуничтожением. — А он сам, ожидаемо, всё так же немногословен. И говорит будто загадками. Но это неважно. Всё и так уже ясно…

— Занятно… — Явно возникает желание расспросить подробнее, узнать больше. Но в этом нет необходимости: секреты виртуозного владения чакрой клана Хьюга Какаши Хатаке всё равно никогда не постичь. Лишь потерять время. Сейчас же нужно подходить к главному. На несколько секунд воцаряется молчание.

— Им сейчас тяжело. — И пояснений не нужно. Несложно догадаться, о ком речь. Ни тому, кто слушает, ни тому, кто говорит. А вот если бы был кто-то третий…

— Знаю. — Сохранять спокойствие невероятно тяжело, голова гудит от боли и кровопотери. Только бы вытерпеть, не показать слабость. После разговора точно нужно будет заняться ранами…

— Ты им нужен.

— Нет. — Тело не слушается голоса разума, ноги подкашиваются. Тут же рядом возникает заботливо подставленный локоть. Уцепиться покрепче, снова встать ровно… и оттолкнуть чужую руку. Даже последнему гордецу иногда приятна — и нужна! — помощь, но… Из-за того, что он собирается сказать, он больше не имеет на неё права.

Он мог бы поклясться, просто исходя из собственного опыта, что сейчас в глазах Какаши-сенсея уже во второй раз за весь разговор мелькает удивление. И на этот раз к нему примешивается и лёгкое раздражение.

— Поясни. — И отрицание, и жест. Но нет. Значение второго Какаши-сенсей потом обязательно поймёт сам… Стоит ему узнать смысл первого.

— Всё просто. Я мёртв. Точнее… Я уже не жив. И, поверьте, я им не нужен. — Сухой треск неподалёку на мгновение отвлекает внимание. — Не пытайтесь обмануть меня. Я ведь вижу, что вы уже и сами всё поняли.

— Видишь? — Кривая усмешка. И понимающая ухмылка в ответ. — И что теперь? И почему обращаешься ко мне?

— Я ухожу. А вы меня прикроете. Сейчас понять меня можете лишь вы. Я… Вы... Прикройте меня. Повторю: я мёртв. И так всё и должно оставаться. — Забавно, говоря эти слова, он, сам не зная причин, не позволяет себе усомниться, что Альянс победит и Какаши-сенсей действительно окажется способным как-то помочь. Даже сейчас убеждённость в силе… шиноби родной деревни слишком крепка.

— Нет. — В интонации звенит сталь. — Оно не должно так оставаться. И прикрывать тебя я не стану. Напротив, сделаю всё возможное, чтобы не дать тебе уйти. — И почему-то тоже нет ни капли неуверенности в исходе самой войны. — А если всё же сбежишь, расскажу о произошедшем всем, буду преследовать. Да ты и сам всё знаешь. Шиноби, самовольно покинувший деревню, считается отступником. Так хочется стать нукенином⁽³⁾, а, Неджи? Предателем? — Усталое хмыканье ударяет по гордости не хуже слов. — Да и куда ты таким пойдёшь? — Очень невовремя снова подгибаются колени, но попыток помощи больше не следует. Стоять всё тяжелее, да и выпрямиться полностью уже не удаётся. — Нет, ты не можешь уйти.

Сложно сдержать очередную горькую усмешку. Какаши-сенсей, Копирующий Ниндзя, всегда знал, куда бить. Шаринган⁽⁴⁾ хорошо учит видеть слабые точки противника. И вот опять. Чётко, резко, раздельно. И невероятно точно. Всё верно. Он никогда не мог отказаться от чувства долга. И никогда не мог пойти против собственной гордости. Предать деревню… Стать отступником… Невозможно. Только вот…

Остаётся последнее средство. И на мгновение встаёт тишина. Противно взвизгивают ненавистные невидимые цепи.

Готов ли он признать это и озвучить, готов ли безжалостно растоптать последние остатки ранимого самолюбия… во славу имени?

Нет. Он понимает, что нет, и заволновавшаяся было гордость понимает это тоже. Но в том и дело: он обещал себе не понимать.

Одна из цепей медленно распадается с омерзительным скрежетом, губы всё-таки растягиваются в улыбке, и так удивительно легко слетают с них тяжёлые слова:

— Не волнуйтесь, я пока могу трезво мыслить и оценивать свои возможности, так что не уйду далеко. Сначала проследую за вами к деревне, где смогу лучше скоординировать свои действия, потом покину её, но останусь в пределах Страны Огня, затеряюсь среди мирных жителей… на время. После, наверное, отправлюсь дальше. А что о долге… Но ведь я больше не шиноби.

Вот и всё. Не возразить. И он это знает — не шиноби не зависит от Деревни. Его не останавливают местные законы. И решение уйти он вполне может принять самостоятельно. И к ответственности его за это никто не привлечёт.

Да, он знает, что Какаши-сенсею нечем крыть. Но все равно в лёгком волнении ожидает ответа. Ведь тот может просто отказаться помочь…

Напряжённое молчание длится несколько секунд. Несколько секунд длится столкновение воль…

Хотя все сильнее становится подозрение, что противник лишь оценивает, какое решение лучше принять.

Наконец неизменно спокойный голос явно неохотно, но твёрдо отрезает:

— Я обо всём позабочусь.

И как же тяжело подавить неуверенный вздох облегчения…

Вместо этого короткий кивок.

— Знал, что вы поймёте. — И эта простая фраза, как всегда бывало и раньше, выражает всё, что так и не было сказано. Небрежное уважение, немое извинение… И вместе с тем непоколебимое упрямство и уверенность в собственной правоте.

А в слепом взгляде точно можно уловить что-то ещё, едва заметное… Кажется, благодарность.

* * *

А в глазах Хатаке Какаши отчётливо читаются раздражение и почти отеческая грустная жалость. Он не может одобрить решения мальчишки перед ним. Но и отговаривать не вправе. А воспрепятствовать не получится. Не оттрепать за ухо, как Наруто. Не привязать к дереву, как Саске: этот и так выслушает. Но не послушает. Нет, здесь Какаши бессилен.

Да, в глазах Хатаке Какаши отчётливо читается жалость. Но тот, кому этот взгляд предназначен, больше не читает вообще. А если бы и читал — хмуро сжал бы губы и сделал вид, что ничего не заметил.

Мгновение помедлив, безродный отныне Хьюга отворачивается и, уверенно — по-другому он, кажется, просто никогда не умел — спотыкаясь каждые два шага, направляется прочь — остановившись лишь раз и как-то странно поёжившись. А оставшийся на месте Какаши Хатаке некоторое время смотрит ему вслед, пока не вспоминает о своей команде, нуждающейся сейчас не в его клоне, а в нём самом. А ещё необходимо выполнить обещанное. И почему только в его ускользающей фигуре ему чудится не своевольный подросток, а бесприютный старик?..

Хатаке Какаши уже не видит, как бывший гений великого клана, пройдя ещё несколько шагов, всё же падает в пыль и, закусив губу, продолжает путь уже на четвереньках, периодически замирая и корчась от боли.

* * *

Последняя проблема улажена, до похорон ещё несколько дней. И он должен там быть: попрощаться. И уйти, не оборачиваясь. А до этого следует затаиться на время и подготовиться к долгой дороге: сначала до деревни, откуда ему уже будет легче сориентироваться даже без способности видеть, а потом прочь из неё. Необходимо хоть как-то перевязать раны, он и так уже потерял слишком много крови. Увы, сделать это, почти ничего не видя, точно будет непросто. Теперь непросто будет всё: натренировать до предела слух и обоняние, единственные чувства, которые смогут вести его отныне...Нельзя шиноби, пусть даже и бывшему, натыкаться на стены, как слепой котёнок. С губ вместе с тихим проклятием почти срывается благодарность Гаю-сенсею за глупую идею тренировки вслепую. Как он злился тогда… Не будь Ли с его соперничеством, наверняка бы сжульничал. Но разве гордость позволит?

Впрочем, «спасибо» так и остаётся крутиться на языке непроизнесённым — этого гордость тоже не потерпит. А вот чуть улыбнуться разрешит — и пробудившаяся было наконец паника, заурчав, согласится подремать ещё немного.

Похоже, учитель всегда видел глубже. И дал тогда опору — бесконечно малую для человека, всегда полагавшегося на зрение. Но гению подвластно и это, верно ведь?

Снова бороться, совершать невозможное… Раз за разом перешагивать через привычный уклад и уязвлённую гордость… Да, ему найдётся занятие на эти несколько дней. А ещё можно, наконец, позволить себе полностью погрузиться в размышления. О своём выживании, ставшем результатом одного очень… необдуманного решения. Решения, которое и возможным было только из-за уникальной способности членов клана Хьюга выпускать чакру любыми участками тела и тщательно контролировать её перемещения. Пришло время понять.

Резко запечатать остатки чакры в главном центре, каким-то чудом оставшемся не задетым кольями. И за миг до того, как центр разорвался из-за повышенного содержания чакры, перезапустить её ток и успеть нанести сокрушительный удар по сердечной мышце… Чем он руководствовался, идя на этот поступок? Он не знает. Да и как можно рассуждать о мотивах, когда смерть непозволительно близко? Тело сделало всё само. Но вот теперь приходит время подумать о последствиях. Предварительно сжав зубы и беспощадно затолкав все эмоции в железную клетку. Снова временно заковав себя.

Направить чакру к сердцу — верное самоубийство. Направить её туда, усилив удар резким высвобождением энергии при взрыве главного центра, — ещё вернее. Если чакры достаточно. Если же её, как в его случае, остаётся смехотворно мало… Она подталкивает сердце к действию. Поддерживает биение. Спасает жизнь. И разрушает собственные каналы. Уничтожение за уничтожение. И именно поэтому он сейчас жив. И именно поэтому он сейчас не ощущает циркуляции чакры внутри — и больше никогда не ощутит.

Потерять силу за жизнь, оставить путь шиноби ради простого существования… Обмен больше не кажется равноценным. Для члена мощнейшего клана смерть была бы, пожалуй, куда привлекательнее. Но даже не лишение стези ниндзя стало главным ударом. Как ни странно, есть и кое-что похуже: он ослеп. Да, ясно было, что Бьякугана он лишится, но на деле он потерял способность видеть вообще: чакра при выходе из каналов и запечатывании Кеккей Генкая слишком сильно ударила по глазам. Возможно, такое всегда должно происходить, просто никто ещё не проверял. Но сути это не меняет: теперь, вместо привычной чёткой картинки, он едва различает силуэты окружающих предметов. И чутьё подсказывает, что это не та временная слепота, с которой он нередко сталкивался в последней битве.

Зрение — его главный козырь. Не лучше ли было просто погибнуть? И ведь даже сейчас ещё не поздно это сделать… Только протянуть руку к кунаю… Но ведь он гений. Гений, который не может так просто умереть. И не он ли только что перехитрил Судьбу, отдав ей силу вместо жизни? Не он ли только что доказал свою гениальность? Нет, умереть сейчас — это выпустить из рук уже забранную победу. В конце концов, не он ли всегда жил не благодаря, а вопреки?

А теперь он ещё и свободен: проклятой печати больше нет — он знает то наверняка; жжение от старого клейма не спутаешь ни с чем, и… будто стало легче мыслить.

Пусть нет его гордости, его волшебных глаз… Остаются запахи и звуки. Он справится, научится, достигнет прежних и новых высот даже с этим. И построит себе новую гордость, что станет прочным стержнем на месте старого позвоночника.

Когда-то Наруто назвал его гением. Назвал именем, которому он сам позволил себя вести. И именно из-за этого прозвища он бросился перед Хинатой. Сам проглотил ключ от замка, уверенный, что освобождается. Но эту ошибку удалось исправить. Ведь гибель не символ торжества ума. Не умереть тогда, когда больше ничего не остаётся, — вот истинный показатель силы.

Как интересно получилось… Одно слово подтолкнуло его в ловушку. И это же слово оказалось слабейшим звеном цепи.

Нет, он не перестал быть гением. Наоборот, он на деле доказал истинность этого.

Только вот теперь гениальность перестала быть препятствием.

Какая ирония, не правда ли?

1) -сенсей — японский именной суффикс, используемый по отношению к преподавателям и учителям (а также: врачам, учёным). Указывает даже не на профессию, а на социальный статус человека.

Вернуться к тексту

2) Ирьёнин — ниндзя-медик.

Вернуться к тексту

3) Нукенин — ниндзя-отступник.

Вернуться к тексту

4) Шаринган — «копирующий вращающийся глаз» — улучшенный геном клана Учиха (красные глаза с черными значками внутри). Помогает наводить мощнейшие иллюзии и копировать техники противника, даже предугадывать их.

Вернуться к тексту

… Это мой путь ниндзя.

— Брат, ты понял, о чем дед говорил? — спросил невысокий мальчишка в слишком просторных белых одеждах, дергая за рукав мальчика повыше, тоже в белом.

— Нет. А может, и нечего там было понимать: кому сейчас интересны сказки о войне, которой сто лет вчера минуло? Да и посмотри на него сейчас: чего же красивого в смерти! — голос высокого мальчишки чуть подрагивал от досады.

Серый дым змеей поднимался в небо, унося с собой пустые слова все-таки ни черта не знавшего о войне старика.

* * *

Прощание с павшими нельзя назвать чересчур торжественным, нет. Простые, незамысловатые слова, фотографии на чёрном фоне, понурые люди, кладущие цветы на каменные надгробия. Жёсткие движения, суровые лица, застывший гнев в уголках глаз. Слёзы, всхлипы, проклятия. Кто-то, напротив, широко улыбается и хихикает в кулак. Раздражаются многие — не одёргивает никто.

Отводя взгляд, беззвучно плачет Ино. Старается сдерживаться из уважения к отцу, но не может. Ей подставляет плечо Шикамару, сохраняя нечитаемое выражение лица, как и тогда, после гибели Асумы. Мрачной тенью маячит подле Чоджи. Хмуро молчат Киба и Шино. Рядом с Наруто, всё ещё еле держащимся на ногах, Хината; отчаянный извиняющийся взгляд её направлен на одну из рамок. Туда же смотрит и Ли с каким-то упрямым неверием. Чуть поодаль приютилась Тен-Тен с упёрто вздёрнутым подбородком и блестящими глазами, лишь руки немного подрагивают; с сожалением смотрит на товарищей Сакура, забывшая о Саске: болью отдаются в висках имена погибших, а душу медика терзают неспокойные мысли: «Не смогла, не спасла, не успела…».

Привалившись спиной к погнутому дереву, Неджи видит всё — даже прикрыв глаза. Слишком хорошо он знает традиции, слишком хорошо знает друзей.

* * *

Печальный чёрно-белый фоторяд. Друзья, товарищи, незнакомые шиноби… Со всеми ними он бился плечом к плечу. Вот члены родного семейства, заплатившие кровавую дань деревне. Война нанесла серьёзный удар по Хьюга Ичизоку: боевой клан весь восстал против врага в самом пекле битвы. Многие пали… А вот и он сам. Какаши-сан сделал всё в лучшем виде, как и всегда. Всё же у него было достаточно чакры для поддержания техник преображения и замены тела все похороны. Техник примитивных, возможно, лишь чуть усложнённых по случаю, но достаточно убедительных. Никто ничего не заподозрил: все видели, как он умер. Ни одному Хьюга даже не пришло в голову проверять труп Бьякуганом.

Наверняка сейчас с застеклённой фотографии на мир взирает со своей обычной холодной отчуждённостью гений досточтимого клана. Друзья, конечно, найдут здесь отголоски скрываемой теплоты, утешения. Таков был Хьюга, каким его запомнили здесь. Верный товарищ. Хороший друг и брат. Герой, погибший за мир. Но ничего искать не нужно: настоящий Хьюга сейчас стоит здесь, живой и вольный. А язык огнём проедает горечь.

Свободная птица, распахнувшая клетку, раб, сбросивший оковы. А на душе грязно до тошноты. Предатель — не деревни, но себя и всех других. Трус. Эгоист. Но нет!

Неужели лучше бы было ему сдаться, умереть, лишь бы только получить право находиться сейчас среди павших, где он и должен был быть? Свобода и выбор? Или ложь? Если ложь, то ложь омерзительная: почему решил, что он заслуживает шанс? На его месте мог быть любой.

Нет, любой бы не мог, только гений. А значит, он всё сделал верно. Тогда не ложь — свобода… Его свобода, а кто уж этот «он» — не так и важно. Потерять жизнь на пути шиноби или путь шиноби на пути жизни… Если твоя жизнь и есть путь шиноби, так ли важно, что выбрать?

Ему — важно. Личностью он платил не за человеческую жизнь. Не за человеческую жизнь отказался от себя, имени, товарищей. Это была цена победы, важнейшей победы — во имя достижения извечной цели. И это была приемлемая цена.

Ведь так?

Или, может, стоило открыться? Признаться: он жив, пусть больше и не ниндзя? Странно, но кого-то это точно сделало бы чуть счастливее. Но тогда бы он снова добровольно вернулся в вечное рабство — в клан. Шиноби или нет — это не отменило бы долга члена побочной ветви. И он бы ждал. Ждал, пока Судьба вновь потребует своё. А она бы точно потребовала — в самый неожиданный момент. И на повторный бой у него уже не хватит сил: ничто не выматывает больше чужой жалости. Тогда… маленькая победа перед неизбежным поражением?

Нет. Он наконец-то сам выбрал свой путь и не отступится от него. Первый шаг уже сделан, развернуться — признать проигрыш. Остановиться… возможно, понять, что совершил ошибку.

— Гордость не позволит, — непривычное горькое ехидство в своём же шёпоте заставляет вздрогнуть, а тело прошибает пот. Пожалуй, это гордость слишком многое себе позволяет…

Но мертвецы действительно эгоистичны. И он снова запрещает себе понимать.

Да и что бы он делал, если бы вернулся?

* * *

Как он и думал, никто его не замечает. Мастерство не проглядишь. Слепой или нет, скрывался он умело. И не только сейчас, но и тогда, по дороге до деревни. Следовал за последним отрядом, держась на максимальном расстоянии, где были ещё слышны указывающие направление звуки, хватался за стволы деревьев, расцарапывал ветвями ладони и лицо, прятался в канавах, спотыкался, но не отставал и старался ничем себя не выдать. Избегал малейшего шороха, вздрагивал от слишком громкого хруста под ногами, забывая: зрячие плохо слышат. Заметить его действительно было сложно — но не невозможно для опытных ниндзя.

А как же тот день, когда он обратился к одному из отрядов другой деревни за помощью? Тогда после странно долгого отсутствия поблизости снова объявились шиноби из Альянса. По обрывкам далёких разговоров он и смог узнать о победе соединённых сил ниндзя над врагом. И тянул до последнего, пытаясь справиться с повреждениями самостоятельно. Кровотечение он действительно кое-как остановил, испортив все имеющиеся бинты, запас которых есть у любого шиноби, но раны загноились, «состояние стало критическим, — пронеслось в голове раздражённым голосом Цунаде… или Сакуры, — идиот». Обычно после этих слов наступало краткое затмение. Наступило и сейчас: боль и слабость сбили с ног, необходимо было что-то предпринять. Как же он проклинал в те минуты традиции Хьюга Ичизоку, по которым ему не положено было изучать медицинские техники… и себя, который действительно их и не изучил. И пусть нельзя уметь всё — это понимание облегчения не приносило. А вот медицинские техники — очень даже.

Пришлось чуть ли не ползком добраться до ближайшего лагеря. Он и так с трудом успел сообразить оторвать от и так уже разодранной штанины грязный лоскут — завязать глаза — он не знал точно, изменился ли их странный цвет после запечатывания Бьякугана, а привлекать к себе лишнее внимание не хотелось, тут уже было не до гигиены. Щебечущие в сторонке девушки заметили его довольно быстро, замолчали и тут же занялись несчастным калекой. Гениям точно везёт: куноичи⁽¹⁾ оказались ирьёнинами.

Увы, похоже, стресс на мышлении действительно сказывается: повязку с глаз они тоже решили снять, ответив на все возражения и уверения в духе «это лишь обычная слепота, с которой уже ничто не поможет» очень чётко: в их задачи входит обследование всех возможных повреждений, поэтому глаза тоже нужно осмотреть. Впрочем, если их вид и остался необычным, медики не выказали никакого удивления. Просто цокнули языком, огорчённо сообщив, что со слепотой им действительно ничего пока не сделать, и продолжили заниматься ранами и вливать в тело чакру, монотонно складывая печати. Свою работу они знали хорошо, но всё же…

Кто-то из них был слишком окрылён недавней победой, кто-то скорбел по погибшим. Кто-то мысленно уже был дома, кто-то вспоминал тех, кто уже не вернётся. Все они были потеряны в размышлениях, пусть и пытались перебрасываться шутками, и просто занимались своим делом — врачеванием, — не вдаваясь во всё остальное. Их не смутили ни странное нежелание пациента отвечать на простые вопросы, ни избегание любых личных тем, поднимавшихся, скорее всего, тоже не из интереса, а по старой профессиональной привычке. Раненый точно не был врагом — остальное неважно. Хватило нескольких незамысловатых баек с прихрамывающей логикой и расплывчатыми описаниями, для Неджи подобные россказни же были лишь ещё одним гвоздём в крышке гроба его гордости.

Вполне возможно, даже его уход после первой же перевязки, такой же внезапный, как и приход, остался незамеченным. Или просто не вызвал волнения. Как и исчезновение некоторого количества медикаментов. Такое простодушие поражало…

Глупо было бы удивляться, что бдительность других шиноби ослабла: общий враг повержен, нет оснований ожидать нападения или любой другой угрозы. Всё это объяснимо. И всё же где-то в глубине души можно лишь усмехнуться такой наивности. Не погубит ли эта доверчивость его деревню, товарищей… Не так: это больше не его земля. Не его друзья. Это друзья того, погибшего Хьюга Неджи. Не его. И ему дела до них нет.

И всё же слабая довольная улыбка вспыхивает в пустых глазах, когда тело привычно вздрагивает от запоздалого ощущения знакомого пристального и немного обеспокоенного взгляда. Быстрого, острого. Хатаке Какаши. Единственного, кто знает его тайну. Но которого не стоит опасаться: не расскажет — дал слово. Единственного, кто мог найти его сейчас. Потому что знал, что нужно искать.

Доверяй, но проверяй, так, кажется?

Нет, он ошибся: в Деревне всегда будут люди, которые настороже. И он оставляет её в надёжных руках.

Наугад кивает Какаши-сенсею, и тот тут же отводит взгляд, удовлетворённый безмолвным ответом.

* * *

Церемония подходит к концу. Постояв ещё некоторое время у надгробий, шиноби начинают расходиться. Им нужно жить дальше. Жить жизнью, в которой для него места нет. И у них получится. Наруто непременно станет Хокаге⁽²⁾, пусть и не сейчас, в этом нет и сомнений. Слишком много горячей и искренней веры в его словах, слишком несгибаем его дух. И Хината, конечно, будет с ним счастлива. Они стоят друг друга… Недоверчивое хмыканье не сдержать, но от привычки и могила не избавит.

Затёкшая спина отрывается от ствола, Неджи на миг прикрывает глаза и разворачивается, чтобы навеки скрыться в тени от посторонних взглядов. Делает один шаг, второй… и останавливается. Обострившийся слух засекает тихий, почти неслышный сдавленный шёпот:

— Прости меня, нии-сан…

Он инстинктивно оборачивается, сам не зная, что хочет увидеть, однако находит глазами лишь тёмное расплывчатое пятно. Впрочем, этого достаточно: и по голосу не составило бы труда определить — говорила Хината. Только она могла назвать его так… И, повинуясь какому-то внутреннему порыву, он так же тихо отвечает:

— Прощаю, Хината-сама…

И тут же прикусывает губу, боясь — она услышит… И втайне как-то отчаянно надеясь на это. Но она привыкла больше полагаться на зрение, не на слух.

Иссиня-чёрная волна волос — не видит, скорее, помнит — мелькает в воздухе при медленном развороте, трава грустно шуршит под необычно тяжёлой поступью. Глотая слёзы, сестра направляется прочь — как много лет назад. И уходит, чтобы потом снова вернуться, снова просить прощения, не зная: она его уже получила. А слушать судорожные всхлипывания будет лишь ветер.

Тёмное пятно скрывается из мутного поля зрения. В груди неприятно колет. А в голове вновь прокручивается миг назад сказанная им самим фраза: «Прощаю, Хината-сама…». А за что он её простил? В чём она виновата? Почему с губ слетело именно это «прощаю», а не напрашивающееся «на вас нет вины»? Он не знает. И всё же чувствует: так было правильно. Может, где-то в его душе таился странный, нелепый упрёк к сестре… или он прятался в сердце Хинаты. Но суть оставалась прежней: сестра хотела не отрицания. Она, как и он раньше, хотела прощения. И она его получила. Жаль, так и не узнала об этом…

Нет, не жаль. Он не мог ей открыться. И чуть было не позволил себе страшную оплошность. К счастью, всё обошлось. К счастью… А Хината-сама сильная. Она справится. И когда-нибудь всё же узнает о его «вердикте» — когда простит себя сама.

— Соберись! — Минутная вспышка чувств беспощадно подавлена очнувшимся разумом. Обрывается последняя нить, связывающая бывшего шиноби с прежней жизнью. И до новой остаётся лишь один рывок…

Что ж… Ему больше нет нужды здесь оставаться.

* * *

Каждый шаг шумом отдаётся в висках. Ухо улавливает каждый шорох, и в зрении не остаётся необходимости — другие чувства уверенно направляют его. Пусть он больше и не ниндзя, но бойцовские навыки дают о себе знать. И, чёрт возьми, это приятно.

Кожу лба больше не тревожит протектор — символ принадлежности к шиноби. И знак несвободы, скрывавший ненавистное клеймо, — прятать больше нечего. Потерявшая теперь всякое значение серая лента с символом Листа безжалостно перевёрнутой страницей пыльного прошлого осталась лежать на кровавом поле.

А мысли вновь идут по кругу.

* * *

Душа наполняется каким-то мрачным удовлетворением. Да. Он потерял всё, что имел. Зрение, чакру, путь ниндзя. Для родных и близких он мёртв. Для себя, похоже, тоже. И всё же… Кое-что он приобрёл — уверенность. И свободу: ничто не ограничивает человека, отказавшегося от самого себя. Ничто не ограничивает того, кого не существует вовсе. А его именно не существует: остаётся лишь его тень, по-другому не назвать. Конечно, от этого немного горько. Но он всё же перехитрил волю Рока:

Удовлетворённая гордость, закрытый долг, совершённый выбор — цепь окончательно распалась.

Он преодолел важнейшее препятствие, доказал себе свою силу, одержал верх над самым страшным противником. И пусть это была последняя победа в его жизни, пусть цена её высока, он продолжит путь.

Назло себе.

Назло Судьбе.

Теперь он имеет на это право.

За сестру погиб любящий старший брат. За будущую главу клана пожертвовал собой безликий член побочной ветви. Сражаясь за друзей, лишился жизни верный товарищ. За деревню пал безымянный шиноби, один из многих. Свой долг Судьбе уплатил Хьюга Неджи.

А гений действительно никогда не сможет стать неудачником.

* * *

Предзакатные сумерки сгущаются над Конохой. Из густой тени на дорогу, на значительном расстоянии от главных ворот, ступает тёмная фигура. За плечами висит рюкзак с самыми необходимыми вещами и минимальным запасом воды и пищи. Пришлось для этого, конечно, попотеть… Сегодня после похорон в его одиноком домишке побывали последние посетители. Провели рукой по немятым покрывалам, забрали некоторые личные вещи. Смахнули вновь выступившие слёзы и ушли, прикрыв за собой дверь, чтобы уже завтра вернуться другими людьми, нацеленными лишь на дело: вычистить помещения, унести оставшееся имущество… Ему ли не знать, как это бывает.

После этого можно было и самому прокрасться к старому жилищу. Нервно затаивая дыхание при каждом хрусте, спотыкаясь о мелкие камушки на дороге и тут же приникая к ближайшей стене, пережидая гулкий стук их о мостовую, — и пусть он всё равно был бы обнаружен, если бы кто-то из «соседей» догадался использовать Бьякуган.

Нащупать ручку на знакомой двери, приоткрыть створку, молясь, чтобы не скрипнули петли, проскользнуть внутрь и пройти дальше, ни разу не сбившись с пути: всё рядом до боли знакомо. Уже примятые покрывала прохладно зашуршали под рукой. комплект тёплой одежды, последние продукты из полупустого холодильника и пара ничего не значащих безделушек, запрятанных под жёсткую подушку — не так уж много всего ему и нужно было забрать. Поколебавшись, запихнул он в недра рюкзака и фотографию старой команды: если пропажу потом и заметят, не придадут ей должного значения. Грязная прядь снова выбилась на лоб. Вымыться, выспаться на привычной жёсткой постели было, увы, невозможно, время быстро истекало. Пришлось просто заправить волосы за ухо…

Решительно тряхнув головой, избавляясь от столь приземлённых мыслей, он вышел наружу, жалобно скрипнула притворенная дверь. Рука упрямо нащупала в кармане уже бесполезный ключ, а дальше… Прижаться лбом к холодной стене, провести пальцами по шершавому камню и ускользнуть прочь. Впрочем, сразу уйти ему так и не удалось. Поддавшись секундному порыву, воровато повертев головой, он быстро наклонился и, немного пошарив вокруг, отковырял ногтями слипшийся комочек почвы, неаккуратно проглядывающей сквозь уличные плиты. Уже выпрямившись, он ещё какое-то время рассеянно сжимал и разжимал кулак, испачканный в дорожной глине, плотно укрытой между пальцами. Стыдно и очень глупо. И вот он, раздражённый и смущённый, стоит у выхода из деревни. И вдруг так хочется опоздать на собственный побег…

Приходит миг прощания. Горсть земли в ладони — последнее, что остаётся ему от прошлого, — жжёт пальцы. Смешно, наивно и излишне сентиментально. Пора, наконец, отпустить… И всё же… Он лишь крепче сжимает кулак. Отыскивает в кармане почти пустой платяной кошель на шнурке, не морщась, пересыпает в него сухую грязь и решительно повязывает мешочек на шею. Первый шаг прочь от знакомых улиц, второй, третий… С тихим хлопком защёлкиваются на запястьях незримые оковы — ощутимо до холодной дрожи. Но нет, теперь он свободен. Как же много сладости в этом осознании… Во рту кисло. Глупости.

Последний взгляд на родную деревню в тщетной попытке уловить и запомнить навсегда такие знакомые очертания, глубокий вдох… Безошибочно сориентировавшись по запахам и звукам, потрёпанный силуэт, почти не выдавая своими движениями никакой неловкости, перемахивает через ограду. Металлическим звоном отзываются при прыжке невидимые кандалы, звякают цепи. В тишине слышится заливистый смех Судьбы. И вечной недосказанностью в воздухе остаётся висеть еле уловимый выдох:

— Спасибо, Наруто…

* * *

Так, гениальностью заслужив свободу, покинул Коноху бывший шиноби Листа. Слепой, но вольный. Или просто сам убедившийся в своей независимости. Отныне безродный, похожий на тень себя прежнего, но живой. Или просто уверовавший, что живёт. Одинокий, но отринувший все сожаления, почти счастливый. Или истинно несчастный, но виртуозно обманувшийся. Оборванный, с ободранными до крови в попытках удержаться от многочисленных падений руками, но с гордо поднятой головой и расправленными плечами. И твёрдо уверенный: он никогда не позволит себя согнуть.

А когда-нибудь потом под зелёными кронами Деревни отгремит великое празднество, звучащее последними отголосками пережитой боли: свадьба героя Четвёртой войны и принцессы клана Хьюга. И мимолётной лёгкой дрожью пробежит по коже счастливой невесты чудящийся тёплый взгляд холодных белых глаз. И Хината всё ещё немного виновато улыбнётся, рассказывая фотографии брата об исполнении своих надежд и будто ощущая мягкое ободряющее прикосновение ледяных пальцев к щеке.

В честь никогда не виденного дяди получит своё имя первенец Седьмого Хокаге⁽³⁾. И прелестная девочка, широко улыбаясь, под руку с мамой будет приходить на кладбище, класть подсолнухи на нагретый надгробный камень и доверчиво шептать сухому граниту о своих светлых мечтах. А в сердцах жителей навсегда останется живым герой, павший за товарищей и мир, — Хьюга Неджи.

Бессмысленно?..

1) Куноичи — женщины-ниндзя.

Вернуться к тексту

2) Хокаге — глава Деревни Листа — Конохи.

Вернуться к тексту

3) «В честь никогда не виденного дяди получит своё имя первенец Седьмого Хокаге»: Боруто — «болт» (яп.), Неджи — «винт» (яп.), и автор манги подтвердил, что сын Наруто был назван в честь гения клана Хьюга. Просто имя видоизменили. Проще говоря, имя Боруто — это своеобразная отсылка к имени Неджи.

Вернуться к тексту